Литература пролетарского авангарда 90-гг. обозначилась в буржуазно-дворянской литературе процессом реакционного перерождения, разрывом с освободительным движением, с лучшими классическими традициями, с «высоким» реализмом XIX в. Последними вершинами классической Р. л. в 90-х гг. были творчество Чехова и произведения, завершившие путь Л. Толстого («Воскресение» и др.). В те же 90-е гг. зародилась литература пролетариата. Ее гениальным зачинателем, в произведениях которого пролетарская литература выступила сразу на уровне крупнейших явлений классической русской и мировой литературы, был М. Горький (грубо ошибочной, ликвидаторской по отношению к вершинам пролетарской литературы необходимо признать переверзианскую статью о Горьком во II томе «Л Э», объявляющую Горького представителем «низших слоев мелкой городской буржуазии»).
М. Горький начал свою лит-ую деятельность под знаком активной, революционной романтики в начале 90-х гг. (первый напечатанный рассказ — «Макар Чудра», газ. «Кавказ», Тифлис, 1892, № 242 сент.), одновременно с выступлением русского пролетариата на авансцену истории. Романтика Горького отразила начало революционного подъема, пафос поднимающегося пролетариата, его протеста против полицейского государства и капиталистического строя в стадии, когда русский пролетариат еще неясно, отвлеченно представлял себе свое положение в обществе, конкретные пути борьбы и желаемый строй будущего общества. Революционная романтика раннего Горького воплощается в аллегорических, фантастических образах, в формах ритмизованного стихотворения в прозе песенного склада («Песня о соколе», 1895; «Песня о буревестнике» 1901), легенды, сказки («Макар Чудра», 1892, «Старуха Изергиль», 1895, «Хан и его сын», 1896 и др.), где исключительные люди совершают необыкновенные деяния, где фоном действия служит мощная, героизированная природа, вдохновляющая свободолюбивого человека. Романтические произведения Горького полны эмоциональности патетики, торжественной декламационности, яркой красочности, метафоричности. Другая форма романтики Горького — это рассказы-очерки о «босяках» («Емельян Пиляй», 1893, «Челкаш», 1895, «Мальва», 1897; «Коновалов», 1897, и др.). Очерк Горького глубоко отличен от безыдейных зарисовок случайных мелких кусков жизни в очерках мелкобуржуазных натуралистов, либеральных народников. Очерковые рассказы Горького, так же как и легендарно сказочные, насыщены социально-этической, философской проблематикой, в абстрактной еще форме решают большие вопросы о взаимоотношении индивида и коллектива, о свободе и необходимости, об утешающей лжи и т. д. Отнюдь не люмпенпролетариат был той социальной группой, с которой Горький связывал свои чаяния. Уже в рассказе «Коновалов» (1897), как впоследствии в драме «На дне» (1602), он реалистически показывал беспочвенность, социальную беспомощность людей «дна». Образы «босяков» в раннем творчестве Горького отнюдь не обозначали того, что Горький выступал идеологом люмпенский групп. Образы «босяков» ворвались свежей струей в атмосферу чеховского уныния, толстовского непротивления, либерально-народнических малых дел. В их лице утверждалась яркая, самобытная, цельная личность сильного, гордого, свободолюбивого человека, полного презрения к собственности, не укладывающегося в рамки капиталистического общества, отверженного им и противостоящего трусливому обывателю, благополучному домовитому собственнику-мещанину, расхлябанному, двойственному интеллигенту. Индивидуалистический налет на творчестве раннего Горького, вопреки утверждениям меньшевистской и буржуазной критики, не имел ничего общего с антисоциальным ницшеанским индивидуализмом, но с одной стороны, определялся недостаточно ясным представлением о том коллективе, который призван перестроить человеческое общество, с другой сторны, был формой защиты попранных капитализмом прав человеческой личности, был связан с боевым, активным, непримиримо-протестантским гуманизмом Горького, весьма далеким от елейного, примиряющего, сентиментального гуманизма либерально-народнического толка. В романтических легендах Горького героическая личность не противостоит массе, но является ее авангардом, действует ради общего блага. Насыщенная оптимизмом, верой в победу, бодрыми призывами к действию, к героическому подвигу, волевым напором, радостными, хотя еще неоформленными чаяниями, предчувствиями, революционная романтика Горького пробуждала те «смелые, сильные, свободные чувства» (Воровский), которые служили психологической предпосылкой для революционной борьбы (в особенности прославленные «Песня о соколе», 1895; «Песня о буревестнике», 1901).
От иных начальных предпосылок отправлялся к созданию пролетарской литературы А. С. Серафимович, выступивший в конце 80-х гг. под значительным влиянием народничества. Он начал свою деятельность как художник широких трудящихся масс. Основная тема раннего Серафимовича — это труд в условиях капиталистической эксплоатации. В своих рассказах-очерках Серафимович рисовал процесс работы, экономическое положение и условия труда крестьян, ремесленников, рабочих всяческих профессий, труд детей, женщин, инвалидов, труд на земле, под землей и на воде, в полях и лесах на дальнем Севере, на юге, на восточных окраинах. В отличие от либерально-народнических очеркистов Серафимович, рисуя жизнь самых разнообразных и отдаленных краев не смазывает этнографизмом и экзотизмом классовой сущности изображаемых явлений. Социально-бытовые очерки и рассказы Серафимовича — не простое описательство, они остро проблемны, строятся на четких социальных характеристиках, раскрывают противоречия труда и капитала, ужасы капиталистической эксплоатации трудящихся, лишающей их человеческого достоинства, толкающей на преступления. Уродование человека капиталистической системой, рабство человека, власть денег и вещей — одна из основных тем Серафимовича (особенно ярко воплощенная в позднейшем его рассказе «Пески», 1909). В ранний период, когда Серафимович еще не пришел к идее революционного свержения капиталистического строя пролетариатом, его творчество окрашено в мрачные тона убеждением, что «ничего не переделаешь». Соответственно в эти годы Серафимович изображает трудящихся, в том числе и рабочих, лишенных классового сознания, подавленных гнетом, распыленных, забитых до смирения или впадающих в отчаяние, ищущих утешения в религии, в пьянстве; борьба отдельных личностей за улучшение своего положения кончается неудачно; яростный гнев, жгучий протест эксплоатируемых не находит выхода; стремление к лучшей жизни выливается в смутные, стихийные порывы.
3. Ранняя рабочая литература 90-х гг. — Ранняя рабочая литература (Ф. Шкулев, Е. Нечаев, А. Ноздрин и др.) зарождается в 90-х гг. в недрах «суриковского» движения, которое представляло собой попытку организации самодеятельной литературы угнетенных классов. Группа суриковцев (см. «Суриков и суриковцы») составлялась из отдававших свой досуг литературе мелких ремесленников, крестьян, занятых отхожими промыслами, рабочих, сохранивших связи с деревней, с ремеслом, мелких технических служащих. С кругом суриковцев были связаны П. А. Травин (Дед-Травоед), Логинов, Праскунин, Савин, В. С. Карпов, Н. Волков, Попов-Завражный, Шкулев, Нечаев, Н. А. Лазарев (Темный) и мн. др. Основной тон задавался омещанивающимся в городе крестьянством. Идеология суриковцев была окрашена в тона разжиженного либерального народничества и толстовства. В лучшем случае суриковцы поднимались до неоформленного, стихийного протеста против властей, богачей, казенной церкви. Самый факт появления писателей из среды рабочих свидетельствовал росте и активизации русского пролетариата в 90-х гг., но связанные с суриковцами ранние рабочие поэты представляли отсталые, скованные капиталистическим гнетом слои рабочего класса; в 90-х гг. их творчество было лишено четкого классового оролетарского самосознания. Шкулев, Нечаев и др. вначале выступают как певцы мрачных песен о суровой жизни, о страданиях угнетенных масс. Их основные мотивы — жалобы на горькую долю бедняка, тусклая, безрадостная жизнь, тяжкие условия непосильного, подневольного труда, унижение, бесправие бедного люда, насилия дикой власти, бессильная скорбь и злоба, отвращение к городу, к душной фабричной клетке, чувство рабской подавленности рабочего машиной, настроения безнадежного отчаяния, беспомощности. Положительные мотивы ранней рабочей поэзии ограничиваются общедемократическими упованиями, даже расплывчато-либеральными сентиментальными мечтаниями о торжестве отвлеченной правды, справедливости над злом, о будущем всеобщем братстве, о ликвидации вражды, о лучшей жизни, о желанной свободе. Пропагандируемые нормы поведения — это терпение, довольство скромной участью, доброта, честность, сохраняемая и в крайней бедности. Не чужды ранние рабочие поэты и надежд на исправление «злых» угнетателей путем морального воздействия, на гуманность богатых, «баловней судьбы», на помощь «царя небесного». Мечты рабочих-поэтов влекутся к оставленной деревне; крестьянский труд поэтизируется, изображается счастливым. Наряду с этими лирическими мотивами встречаются попытки эпического изображения рабочего быта, труда различных профессий (напр. у Ноздрина, Шкулева).
Идейная слабость и несамостоятельность ранней поэзии рабочих-самоучек обрекала ее на эклектизм в области формы, подражание литературе господствующих классов. Она пользуется стертым языком, банальными образами, бедными, стандартными рифмами. Эта поэзия выступает как эпигонская, с одной стороны, по отношению мещанской поэзии Никитина, Сурикова, а с другой стороны — к поэзии Некрасова как поэзии народного горя. В то же время рабочие-поэты пользуются мотивами и оборотами крестьянского фольклора, с одной стороны, и ритмами, образами дворянских поэтов (Лермонтова, Полонского ) — с другой.