«Каждый исторический факт надо объяснять человечески», — писал Толстой. По жанровой форме «Война и мир» не исторический роман, а… семейная хроника, точно так же, как «Капитанская дочка» — не история пугачевского бунта, а непритязательный рассказ о том, как «Петруша Гринев женился на Маше Мироновой»; так же, как «энциклопедия русской жизни» «Евгений Онегин» — хроника жизни обычного светского молодого человека первой четверти XIX века.
«Война и мир» — хроника жизни нескольких семейств: Болконских, Ростовых, Курагиных; жизни Пьера Безухова — ничем не примечательного рядового дворянина. И в этом подходе к истории есть своя очень глубокая правота. Историческое событие интересно не только само по себе. Оно чем-то подготавливается, формируется, какие-то силы приводят к его реализации — а затем оно длится столько, сколько отражается на истории страны, на судьбах людей. Историю страны можно рассматривать и изучать с различных точек зрения — политической, экономической, научной: издание указов и законов, формирование правительственной линии и противостоящие ей группировки и т. д. Можно изучать ее и иначе: сквозь призму рядовых судеб граждан страны, разделивших со своим народом общую судьбу. Именно такой подход к изучению истории избирает в «Войне и мире» Толстой.
Как известно, писатель учился в Казанском университете. И учился, надо сказать, небрежно, так что брат Сергей Николаевич отзывался о нем в ту пору как о «пустячном малом». Особенно часто пропускал юный Толстой лекции по истории: профессор Иванов указывает на его «совершенную безуспешность в истории» и не допускает к переводным экзаменам (в результате чего, кстати, Толстой перевелся с филологического факультета на юридический, где так же упорно не посещал лекций по истории). Но это свидетельствует не о лени студента Льва Толстого и не об отсутствии у него интереса к истории. Его не устраивала сама система преподавания, отсутствие в ней общей концепции. «История, -говорил он одному из соучеников, — это не что иное, как собрание басен и бесполезных мелочей, пересыпанных массой ненужных цифр и собственных имен...» И в этих словах уже слышен голос будущего автора «Войны и мира».
Толстой выдвигает свою концепцию: истории-науке, оперирующей набором «басен и бесполезных мелочей», он противопоставляет историю-искусство, основанную на философском изучении законов истории средствами художественного творчества. В 70-е годы Толстой так формулировал свое кредо: «История-искусство, как и всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предмет ее может быть описание жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке».
«Не вширь, а вглубь…» Толстой говорит в сущности о том, что целью историка должно быть не простое коллекционирование и упорядочение реальных фактов, но их осмысление, их анализ; что умение воссоздать месяц жизни рядового человека даст людям большее понятие о сущности исторического периода и о духе времени, чем труды ученых-историков, знающих наизусть все имена и даты.
При всей новизне формулировки понятия «история-искусство», позиция Толстого органична и традиционна для русской литературы. Достаточно вспомнить, что первый значительный исторический труд «История Государства Российского» создан писателем Н.М. Карамзиным. Кредо Пушкина — «История народа принадлежит поэту», его исторические и историко-поэтические, художественные произведения открыли возможность нового понимания и толкования истории. Гоголевский «Тарас Бульба» — поэтическая картина и художественный анализ одной из важнейших эпох истории Украины… А разве для познания идей и противоречий декабризма «Горе от ума» даст меньше, чем труды академика М.В. Нечкиной?!
Толстой осмыслил, собрал воедино и воплотил в «Войне и мире» стремление русской культуры к «поэтическому проницанию истории» (Одоевский В.Ф. Русские ночи. — Л.: 1975). Он утвердил принципы истории-искусства как магистрального пути развития русской исторической литературы. Они актуальны и сегодня. Вспомним, к примеру, повесть А.Солженицына «Один день Ивана Денисовича» — произведение, говорящее о сталинской эпохе так, как удается сказать редкому профессиональному ученому-историку.
История-искусство отличается от истории-науки самим подходом; центральным объектом история-искусство избирает последовательную и целостную картину жизни множества рядовых участников эпохи — они, по мнению Толстого, и определяют характер и ход истории. «Предмет истории есть жизнь народов и человечества». «Движение народов производят не власть, не умственная деятельность, даже не соединение того и другого, как то думали историки, но деятельность всех людей, принимающих участие в событии...» Так определено кредо автора во второй части эпилога к «Войне и миру», где Толстой напрямую излагает свои художественно-исторические взгляды, стремясь философски их обосновать и доказать их правомерность.
Сложнейшая художественно-историко-философская ткань романа сплетается из бытописания и исторических картин, из изображения эпохальных событий в жизни народа и кульминационных минут жизни частных лиц — великих и неизвестных, реальных и вымышленных; из речи повествователя и страстных монологов самого автора, как бы вышедшего на авансцену и отстранившего своих героев, остановившего действие романа, чтобы о чем-то наиважнейшем поговорить с читателем, резко оспорить общепринятую точку зрения профессиональных историков, обосновать свои принципы.
Все эти пласты романа, сопряжение масштабности эпопеи с детализацией психологического анализа и с глубиной авторских размышлений делают уникальным жанр «Войны и мира». С. Бочаров отмечал, что в этом романе «принципиально соизмеримы и равноценны в своей значительности сцены семейные и исторические» (Бочаров С. «Война и мир» Л.И. Толстого. // Три шедевра русской классики. М., 1971). Это очень верное замечание. Для Толстого бытовая, частная жизнь и жизнь историческая едины, эти сферы внутренне связаны, взаимообусловлены. То, как поведет себя человек на поле боя, на дипломатической встрече или в любой иной исторический миг, определяется теми же законами, что и его поведение в частной жизни. И истинная ценность человека, в понимании Толстого, зависит не только от его реальных достоинств, но и от его самооценки. Абсолютно прав Е. Маймин, рискнувший выразить эти отношения дробью: действительная ценность человека = достоинства человека/самооценка
Особое достоинство этой формулы в ее подвижности, динамичности: она ярко показывает изменения героев Толстого, их духовный рост или деградацию. Застывшая, неизменная «дробь» свидетельствует о неспособности героя к духовному развитию, об отсутствии у него пути. И здесь мы подходим к одному из важнейших моментов анализа романа. Герои «Войны и мира» делятся на два типа: «герои пути», то есть герои с историей, «с развитием», интересные и важные для автора в их духовном движении, и ''герои вне пути", — остановившиеся в своем внутреннем развитии. Эта довольно простая, на первый взгляд, схема очень усложнена Толстым. Среди героев «без развития» находятся не только символ внутренней пустоты Анатоль Курагин, Элен и Анна Павловна Шерер, но и Кутузов, и Платон Каратаев. А в движении, в духовном развитии героев автор исследует и вечный поиск самосовершенствования, отмечающий путь Пьера, князя Андрея, княжны Марьи, Наташи, и духовный регресс Николая Ростова или Бориса Друбецкого.
Обратимся к системе образов «Войны и мира». Она оказывается очень четкой и подчинена глубокой внутренней логике. Два героя «вне пути» оказываются не только персонажами романа, но и символами, определяющими направленность духовного движения, тяготения остальных героев. Это Кутузов и Наполеон.
Вся глубина понимания исторических процессов, вся полнота знания «последней правды» о России и духовного слияния с русским народом сконцентрированы в образе Кутузова. Это — светлый полюс романа. Образ народного полководца для Толстого во всех отношениях идеален, так что Кутузову уже как бы и некуда развиваться: его духовная задача — постоянно жить на этой высшей точке своего развития, не допустить для себя ни единого эгоистического шага.
Образ Наполеона — темный полюс романа. Холодный эгоизм, ложь, самовлюбленность, готовность ради достижения своих низких целей жертвовать чужими жизнями, даже не считая их,- таковы черты этого героя. Он тоже лишен пути, ибо его образ-предел духовной деградации. Вся дьявольская «наполеоновская идея», с 1805 года занимавшая русское общество, сконцентрирована, всесторонне проанализирована и заклеймена Толстым в образе Наполеона.
И духовный «вектор» героев «Войны и мира» может быть направлен «к Кутузову», то есть к постижению высшей правды, народной идеи развития истории, к самосовершенствованию через самоотречение, или «к Наполеону» — вниз, по наклонной плоскости: путь тех, кто боится постоянной напряженной духовной работы. И путь исканий любимых героев Толстого идет через преодоление в себе «наполеоновских» черт и идей, а путь иных — через их приятие, приобщение к ним. Именно поэтому все герои «без развития», остановившиеся, избравшие легкий путь отказа от духовной работы, объединены «наполеоновскими чертами» и образуют в русском обществе свой особый мир — мир светской черни, символизирующий «наполеоновский полюс» романа.
Образы Кутузова и Наполеона создают не только психологические, но и историко-философские полюса. Осмысливая причины возникновения войн, психологию и идеологию завоевателей, их исторические и нравственные черты, Толстой выявляет тайные механизмы действия законов истории. Он ищет те силы, что противостоят завоевательным амбициям, ищет, как и когда появляется и набирает мощь идея свободы, противостоящая идее порабощения.
Иными словами, Лев Толстой стремится к глубокому философскому осмыслению идеи войны и идеи мира, воплощенных в романе в образах Наполеона и Кутузова. И герои, тяготеющие к Наполеону, наделенные «наполеоновскими» чертами, оказываются в романе как бы «людьми войны», объективно способствующими возникновению войн. Воспринимая войну как нечто не просто тяжелое и страшное, но как событие противоестественное, спровоцированное самыми низменными помыслами и желаниями, Толстой показывает, как проявляются эти помыслы и желания, как развивается эта психология войны в людях, далеких от полей сражений, — в Курагиных, во фрейлине Шерер, в Анне Михайловне Друбецкой, в Берге, в Вере Ростовой...
В образе же военного человека Кутузова воплощена для Толстого сама идея мира — неприятие войны, стремление победить не только французскую армию, но и саму античеловеческую идею завоевания. Список литературы
Долинина Н.Г. По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л.Н. Толстого «Война и мир». — СПб.: «Лицей», 1999.
Бочаров С. «Война и мир» Л.И. Толстого. // Три шедевра русской классики. М., 1971.
Маймин К.А. Лев Толстой. Путь писателя. — М.: Наука, 1980
Одоевский В.Ф. Русские ночи. — Л.: 1975
Монахова О.П., Малхазова М.В. Русская литература XIX века. Ч.1. — М.-1994.
Роман Л.Н. Толстого «Война и мир» в русской критике: Сб. статей. — Л.: изд-во Ленинг. ун-та, 1989