Татьяна Осипова
Долгое время мишенью для антишолоховских нападок являлись романы «Тихий Дон» и «Поднятая целина». Однако ничего в этом мире не стоит на месте, и вот уже появляются работы, в том числе и ряд учебных пособий, авторы которых решительно отвергают значение и созданной во время войны «Науки ненависти», и глав романа «Они сражались за Родину», и бессмертной «Судьбы человека».
Чем, например, не устраивают этих критиков появившиеся во время войны главы незаконченного романа? С.Кормилов, ответственный редактор учебного пособия для филологических факультетов и автор главы «Михаил Шолохов», обвинил писателя в «самоповторении», в том, что «действия в этом произведении значительно меньше, чем разговоров », что «главы перенасыщены балагурством и юмором, чувство меры у Шолохова здесь несравненно меньше, чем у Твардовского в поэме о балагуре Теркина» [1]. Правда, С.Кормилов отметил, что произведение заняло одно из первых мест в прозе военных лет, но объяснил это одной причиной: проза эта была далеко не сильной.
Вряд ли подобная постановка вопроса может быть названа корректной, ведь речь идет о незаконченном произведении. Кроме того, для доказательства «слабости» произведения следовало бы привести более существенные аргументы. В работе же отсутствует серьезный литературоведческий анализ глав романа, позволивший говорить о достоинствах или недостатках произведения.
Не принимая подобного подхода к любому произведению художественной лите-ратуры, рискну утверждать, что опубликованные во время войны главы романа «Они сражались за Родину» вместе с «Волоколамским шоссе» А.Бека, появившемся несколь-ко позже романом В.Некрасова «В окопах Сталинграда» создали идейно-эстетические предпосылки, позволившие возникнуть знаменитой «прозе лейтенантов». Именно в этом я вижу огромное значение глав незаконченного романа для нашей литературы.
В свое время П.Топер обратил внимание на то, что каждый этап развития воен-ной прозы имел «устойчивые сюжетные „константы“ [2], повторяющиеся в разных кни-гах, посвященных Великой Отечественной войне. Исследование подобных „констант“ в произведении М.Шолохова позволяет наметить связь между ним и произведениями Ю.Бондарева, Г.Бакланова, К.Воробьева и др.
Как известно, одним из отличительных признаков прозы этих писателей стало преодоление „романтики войны“, отказ от подчеркнутой патетики. Сколько обвинений в „ремаркизме“ выпало на долю Ю.Бондарева! Мастера „окопной прозы“ всегда недо-верчиво, а порой и пренебрежительно относились ко всякой внешней красивости на войне, будь то картинно-гусарский, щеголяющий закалкой и мускулами лейтенант Дроздовский (»Горячий снег" Ю.Бондарева) или восседающий на лоснящемся от сыто-сти коне трус и мерзавец Мезенцев («Пядь земли» Г.Бакланова). В главах романа М.Шолохова мы наблюдаем такое же не патетическое, а скорее по-народному мудрое отношение к происходящему. Достаточно вспомнить размышления Звягинцева о полко-вом знамени: «Хоть бы его Петьке Лисиченко отдали, чтобы он его с собой при кухне тайком вез, а то идем к противнику спиной и со знаменем» [3, 7, 77].
Пожалуй, даже в повести Г.Бакланова с символическим названием «Пядь земли» этой романтики «боев и походов» значительно больше, чем в книге М.Шолохова. Во всяком случае, свой солдатский труд шолоховские герои выполняют без лишних слов. Ни Звягинцев, ни Лопахин, ни Стрельцов не смогли бы произнести следующей фразы: «Это война не между государствами. Это идет война с фашизмом за жизнь на земле, чтобы не быть тысячелетнему рабству, поименованному тысячелетним рейхом Сегодня наш окоп преградил путь фашизму» [4].
Герои Шолохова думают о чем угодно: о глубине окопа, о том, что, если будет жара, убитые немцы к вечеру будут не очень приятно пахнуть (труп врага, вопреки утверждению, все-таки пахнет дурно). Они испытывают приступы тошноты, кричат «ребячески тонким, срывающимся голоском», но громкие слова о «тысячелетнем рабстве», которое готовит для них «тысячелетний рейх», явно не их слова. При этом, разумеется, не следует отрицать значение повести Г.Бакланова, как невозможно недооценивать то, что было создано раньше. Думается, что ко всей «прозе лейтенантов», роль которой в литературе 50-60-х годов, действительно, трудно переоценить, можно поставить в качестве эпиграфа слова М.Шолохова: «Может быть, это было красиво, но на войне внешняя красота выглядит кощунственно » [3, 7, 55].
Некоторые современные литературоведы констатируют: герои Шолохова проповедуют ту же «науку ненависти», что и лейтенант Герасимов. И.Есаулов в этой связи выделил одну особенность прозы К.Воробьева, по праву являвшегося одним из наиболее талантливых авторов военной прозы 50-70-х годов: «пристальное внимание к изображению врага», которое основано на осознании русским солдатом «общечеловеческого родства людей» [5]. Не берусь судить о том, насколько наши люди во время войны чувствовали это самое «общечеловеческое родство» с врагом. Отмечу лишь два момента. Во-первых, вера в «нечеловеческую природу» врага была характерна не только для литературы военного периода, и призыв отомстить звучал не только в ней.
В повести «Пядь земли» читаем: «У каждого народа, самого кроткого, найдутся свои садисты и выродки. Но ни одна страна не пыталась еще уничтожить целые нации, всех, до одного человека мы не имеем права ни прощать, ни забывать» [6]. Да и в прозе К.Воробьева эта «наука ненависти» выражена с большой силой: «Шли эти люди к месту пыток и мук — лагерям военнопленных, да не дошли, полегли на пути в мягкой постели родной страны — в снегу, и молчаливо и грозно шлют проклятия убийцам, высунув из-под снега руки, словно завещая мстить, мстить, мстить!.. [7].
Вряд ли приведенный отрывок из повести „Это мы, Господи!..“ согласуется с утверждением И.Есаулова о том, что „враги у Воробьева входят в общечеловеческое единство “всех людей» [8]. Литературовед привел отрывок из повести «Крик». Молодой офицер спрашивает у более опытного воина Васюкова, какие немцы, и в ответ слышит: «Да на вид они как мы. Одежда только не наша». Каков же вывод И.Есаулова? «Стало быть, „наши“ и „не наши“ рознятся лишь „одеждой“ [9]. А ведь в повести К.Воробьева „наши“ и „не наши“, „свое“ и „чужое“ разграничены весьма четко. Тот же Васюков, сбивший вражеский самолет, реагирует на благодарность командира весьма странно: „взглянул плачущими глазами, махнул рукой и пошел в строй, как больной“. Причины этой „очумелости“ он объяснил позже: » летают как дома… Почти половину Рос-сии захватили, а мы подбил. А где? Под самой Москвой?" [10]. В финале повести героям суждено попасть в плен и пережить все «прелести» «общечеловеческого родства людей».
Другое дело, что К.Воробьев, как и другие писатели его поколения, точно сумел передать ощущения молодого офицера, еще не видевшего врага, его горячий интерес: что же это за экземпляры такие, так похожие на нас, а что творят! В повести «Убиты под Москвой» это психологическое состояние юного воина, впервые столкнувшегося с фашистами, передано очень точно: «Вот они, немцы! Настоящие, живые сердце упрямилось до конца поверить в тупую звериную жестокость этих самых фашистов» [11]. Справедливости ради следует отметить, что для многих произведений военной прозы характерно подобное нравственно-психологическое исследование перехода чело-века из сферы мира в сферу войны. Вспомним Бориса Ермакова из повести Ю.Бондарева «Батальоны просят огня», героев Г.Бакланова, В.Астафьева и других.
Однако одним из первых коснулся этой темы именно М.Шолохов: «Давным-давно прошло то время, когда Звягинцеву, тогда еще молодому и неопытному солдату, непременно хотелось взглянуть в лицо убитого им врага; сейчас он равнодушно смотрел на распростертого неподалеку рослого танкиста, сраженного его пулей, и испытывал лишь одно желание: поскорее выбраться из тесного окопа, который за шесть часов ус-пел осатанеть ему до смерти » [3, 7, 124].
Порой сталкиваешься со следующими суждениями: литература периода войны, воспевая воюющий народ, оставалась равнодушной к отдельному человеку, для писате-лей, в том числе и для Шолохова, гораздо важнее было показать то множество, которое сражалось за родину. С этим тоже трудно согласиться, так как задолго до повестей Б.Окуджавы и В.Астафьева в главах романа «Они сражались за Родину» прозвучали пронзительные строки о хрупкости человеческой жизни, ее незащищенности перед ли-ком сурового и беспощадного времени. Их произносит балагур Лопахин с несвойствен-ной ему серьезностью в разговоре с Николаем Стрельцовым: «Воюем-то мы вместе, а умирать будем порознь, и смерть у каждого из нас своя, собственная, вроде вещевого мешка с инициалами, написанными чернильным карандашом свидание со смертью — это штука серьезная чувствуешь себя так, будто вас только двое на белом свете » [3, 7, 81].
Интересно, что спустя пятнадцать лет после публикации первых глав романа М.Шолохова, в 1959 году, Г.Бакланов в повести «Пядь земли» напишет: " обстре-ливают нас всех вместе, а умираем мы все же врозь, и никому не хочется первым" [12]. Однако слова эти наполнены уже совсем другим смыслом и произнесены они с откро-венным цинизмом шкурником и трусом Мезенцевым, получившим в ответ отповедь главного героя: «С первых сознательных лет никто из нас не жил ради одного себя. Ре-волюция, светом которой было озарено наше детство, звала нас думать обо всем челове-честве» [13].
Сразу хочу оговориться: лично я не чувствую в этих словах ни лжи, ни искусст-венной риторики. Думаю, что именно этой романтической заботой обо всем человечест-ве были наполнены души молодых защитников отечества в те «сороковые роковые». Но на их фоне насколько гуманнее и проникновеннее звучат незатейливые лопахинские рассуждения о таинстве встречи со смертью. Эта проникновенность присутствует и в описании последнего боя Стрельцова, и в главах, посвященных ранению Звягинцева. Даже С.Кормилов вынужден признать, что «чувство невыносимой боли писатель пере-дает убедительно, здесь „утепляющий“ комизм, как на лучших шолоховских страницах, способствует усилению драматизма» [14].
Известный американский исследователь Г.Ермолаев, чей многолетний труд на ниве шолоховедения не может не вызвать уважения, в своей книге «Михаил Шолохов и его творчество» также отказал главам романа «Они сражались за Родину» в каком-либо художественном значении, высоко оценивая при этом «Тихий Дон».
Конечно же, являясь автором выдающегося романа ХХ века, М.Шолохов в опре-деленной степени был обречен на то, что каждое его произведение будет сравниваться с «Тихим Доном». Думаю, что это удел любого великого художника. Однако сравнение, предложенное Г.Ермолаевым, на мой взгляд, не вполне корректно: если в «Тихом Доне» вопрос о том, кто победил в бою, имел часто второстепенное значение" [15], то в «Они сражались за Родину» описание боев, якобы, является «самоцелью». Но ведь нельзя не учитывать различный характер двух войн, описанных Шолоховым. Вряд ли вопрос «кто-кого» в 1942-43 годах был лишь «злободневным, пропагандистским и ультраорто-доксальным». Не братоубийственная гражданская, а отечественная война, в которой Гитлеру противостояли не Совдепия, не безнравственный сталинский режим, в которой на пути вражеских орд встала Россия, как ни высокопарно звучат в наши дни эти стро-ки.
В опубликованных во время войны главах практически не встречается имя Ста-лина, что вряд ли можно считать случайностью.
Нельзя не согласиться с Г.Ермолаевым в том, что, сражаясь за родину, наши сол-даты «волей-неволей боролись также за сохранение сталинской тирании» [16]. Но ведь именно этот момент придал нашей войне и нашей победе глубоко трагический от-тенок. Победители не получили ничего и были ввергнуты в пучину новых испытаний и страданий. Уверена, что именно об этом думал М.Шолохов, создавая «Судьбу человека».
Как известно, самым непримиримым противником «Судьбы человека» стал А.Солженицын, заявивший о «слабости» рассказа, «бледности и неубедительности» его военных страниц. При этом ни сам Солженицын, ни его немногочисленные последова-тели, поспешившие объявить рассказ «лубочным», не утруждают себя аргументирован-ными доказательствами. Поэтому вполне закономерен вопрос: а стоит ли вообще спо-рить, если твои доводы и аргументы не принимаются во внимание, если шолоховеды во главе со авторитетным писателем главную свою цель видят не в том, чтобы убедить, а в том, чтобы посильнее ударить. Не заметили (или не захотели заметить) яростные нис-провергатели Шолохова, что в то время, когда А.Солженицын лишь работал над своим «Щ-854», когда в памяти людей еще были живы сталинские слова «у нас нет пленных, у нас есть предатели», М.Шолохов первым поставил перед собой великую цель: нравст-венно реабилитировать тех, кто пережил все ужасы фашистского плена, доказать, что человек может сохранить себя в бесчеловечных обстоятельствах. Да, он ничего не ска-зал о фильтрационных лагерях, об унизительных проверках и обвинениях бывших пленных в шпионаже. Но, во-первых, как справедливо отмечал В.Осипов, нельзя «су-дить рассказ за то, чего в нем нет» [17]. А во-вторых, у противников Андрея Соколова весьма оригинальное представление о послевоенной жизни героя как о счастливой и безоблачной. Прожженный ватник, неумело залатанные штаны, глаза, наполненные «неизбывной смертной тоской», больное сердце и произвол маленьких хозяев жизни — вот что заслужил защитник отечества, вынужденный скитаться по матушке России. Трудно представить, что такой большой писатель, каким, безусловно, является А.И.Солженицын, не смог увидеть то, что заставляет сжиматься сердца не одного поко-ления читателей.
И наконец, не слишком ли мы расточительны в своем стремлении отринуть все то, что было создано до нас? Список литературы
1. История русской литературы ХХ века (20 — 90-е годы). Основные имена. Учебное пособие для фило-логических факультетов университетов. -М., 1998. -С. 392.
2. Топер П. Гуманистический смысл подвига и проблемы войны и мира в мировой литературе //Гуманистический пафос советской литературы. -М., 1982. -С. 107.
3. Текст цитируется по изд.: Шолохов М.А. Собр. соч.: В 8 т. -М., 1985-1986. В скобках указаны том и страница данного издания.
4. Бакланов Г. Пядь земли. Повести и рассказы. -М., 1980. -С. 94.
5. Есаулов И. Сатанинские звезды и священная война //Новый мир. — 1994. -№4. -С. 232.
6. Бакланов Г. Пядь земли. -С. 93.
7. Воробьев К. Это мы, Господи!.. //Наш современник. -1986. -№10. -С. 99.
8. Есаулов И. Сатанинские звезды и священная война. -С. 232.
9. Там же.
10. Воробьев К. Повести и рассказы. -М., 1980. -С. 181.
11. Там же. -С. 121.
12. Бакланов Г. Пядь земли. -С. 83.
13. Там же.
14. История русской литературы ХХ века (20 — 90-е годы). -С. 392.
15. Ермолаев Г. Михаил Шолохов и его творчество. -С. -Петербург, 2000. -С. 169.
16. Там же.
17. Осипов В. Тайная жизнь Михаила Шолохова. -М., 1995. -С. 345.