Жизнь и труды Платона

РЕФЕРАТ Тема: Платон: ЖИЗНЬ И ТРУДЫ ПЛАТОН Хронология жизни Платона Около 428 г. до н.э. — рождение Платона на о. Эгина (или в Афинах). 399 г. до н.э. — покидает Афины после смерти Сократа, путешествует по Северной Африке, Ближнему Востоку и Италии. 388 г. до н.э. — появляется при дворе

Диони¬сия I правителя Сиракуз в Сицилии. 387 г. до н.э. — основывает Академию в Афинах. 367 г. до н.э возвращается в Сиракузы обу¬чать Дионисия II, но вскоре бежит оттуда. 361—360 гг. до н.э. — еще раз возвращается ко двору Сиракуз. 347 г. до н.э. — смерть Платона в возрасте вось¬мидесяти одного года. 529 г. н.э. -закрытие Академии императором Юстинианом и начало темных веков

Средневе¬ковья. Эпоха Платона 438 г. до н.э. — в Афинах построен Парфенон. 431 г. до н.э. — перепись свободного мужско¬го населения Афин (42 000 человек, число рабов было, вероятно, в два раза больше). 430 г. до н.э. — смерть Фидия, скульптора и архитектора, создателя Парфенона. 415—413 гг. до н.э. — афинская военная экс¬педиция на

Сицилию, закончившаяся неудачей. 408 г. до н.э. — Еврипид покидает Афины. 404 г. до н.э. — Пелопоннесская война закон¬чилась победой Спарты над Афинами. В Афинах к власти приходят олигархи и устанавливают ре¬жим террора. 399 г. до н.э гибель Сократа. 384 г. до н.э. — рождение Аристотеля. 380 г. до н.э. смерть автора комедий Аристофана 367 г. до н.э гибель

Дионисия I, правителя Сиракуз в Сицилии. К власти приходит его сын Дионисий Младший. 353 г, до н.э. — в Малой Азии умер царь Мавзол. Он был похоронен в Мавзолее, ставшем од¬ним из семи чудес света Древнего мира. Из произведений Платона «Философия начинается с удивления». Теэтет, фрагмент 155d «После этого, — сказал я, — ты можешь уподо¬бить нашу человеческую природу в

отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию посмотри-ка: ведь люди как бы на¬ходятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они толь¬ко то, что у них прямо перед глазами, ибо повер¬нуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками

проходит верхняя дорога, огражденная — глянь-ка — невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощни¬ков, когда поверх ширмы показывают кукол. — Это я себе представляю. — Так представь же себе и то, что за этой сте¬ной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых су¬ществ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, дру¬гие

молчат. — Странный ты рисуешь образ и странных узников! — Подобных нам. Прежде всего, разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме те¬ней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры? — Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову не¬подвижно? — А предметы, которые проносят там, за сте¬ной? Не то же ли самое происходит и с ними? —

То есть? — Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не счита¬ли бы они, что дают названия именно тому, что видят? — Непременно так. — Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходя¬щих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени? — Клянусь Зевсом, я этого не думаю. — Такие узники целиком и полностью при¬нимали бы за истину тени проносимых

мимо предметов. — Это совершенно неизбежно». Государство, книга VII, фрагмент 514а—515 «Просвещенность — это совсем не то, что ут¬верждают о ней некоторые лица, заявляющие, будто в туше у человека нет знания и они его туда вкладывают, вроде того, как вложили бы в слепые глаза зрение. — Верно, они так утверждают. — А это наше рассуждение показывает, что у каждого в душе есть такая способность; есть у души и орудие, помогающее каждому обучиться.

Но как глазу невозможно повернуться от мрака к свету иначе, чем вместе со всем телом, так же нуж¬но отвратиться всей душой ото всего становяще¬гося: тогда способность человека к познанию смо¬жет выдержать созерцание бытия и того, что в нем всего ярче, а это, как мы утверждаем, и есть бла¬го. Не правда ли?» Государство, книга VII, фрагмент 518Ь—с «Бог невинен». Государство, книгаX, фрагмент 6l7e «Не забывай о том, что слава в обществе — путь к высоким достижениям,

а тот, кто своево¬лен, нравом обречен на одиночество». Письма, IV, фрагмент 321с «Мы признаем это - отдельный человек бы¬вает справедливым таким же образом, каким осу¬ществляется справедливость в государстве. — Это тоже совершенно необходимо. — Но ведь мы не забыли, что государство у нас было признано справедливым в том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело».

Государство, книга IV, фрагмент 44Id «Итак, способности рассуждать подобает гос¬подствовать, потому что мудрость и попечение обо всей душе в целом — это как раз ее дело, на¬чало же яростное должно ей подчиняться и быть ее союзником Оба этих начала, воспитанные таким образом, обученные и подлинно понявшие свое назначение, будут управлять началом вожделеющим — а оно составляет большую часть души каждого человека и по своей природе жаждет богатства. За ним надо следить, чтобы оно не умножилось и не усилилось за

счет так называемых телесных удовольствий и не перестало бы выполнять свое назначение: ина¬че оно может попытаться поработить и подчинить себе то, что ему не родственно, и таким образом извратить жизнедеятельность всех начал». Государство, книга IV, фрагмент 441е, 442а «Ну что же, слушай мой сон вместо своего. Мне сдается, я тоже слышал от каких-то людей, что именно те первоначала, из которых состоим мы и все прочее, не поддаются объяснению. Каж¬дое из них само по себе можно только назвать, но добавить к этому

ничего нельзя — ни того, что оно есть, ни того, что его нет. Ибо в таком случае ему приписывалось бы бытие или небытие, а здесь нельзя привносить ничего, коль скоро высказы¬ваются только о нем одном и к нему не подходит ни «само», ни «то», ни «каждое», ни «одно», ни «это», ни многое другое в том же роде. Таким образом, эти начала необъяснимы и непознаваемы, они лишь ощутимы. Сложное же познаваемо, выразимо и доступно истинному мнению.

Поэтому, если кто составляет себе ис¬тинное мнение о чем-то без объяснения, его душа владеет истиной, но не знанием этой вещи; ведь кто не может дать или получить объяснение чего-то, тот этого не знает». Тэетет, фрагменты 201 е, 202Ь «Предположим, что когда кто-то видит, слы¬шит или ощущает что-то, он говорит себе: «То, что я чувствую, похоже на что-то другое, хотя на са¬мом деле является только его неудачной имита¬цией». Не согласишься ли ты, что этот человек должен уже заранее иметь знание об этом

«чем-то еще» и, по правде говоря, помнить о нем? — Конечно. — Тогда у нас должно уже быть более раннее знание о равенстве, до того, как мы в первый раз увидели две почти одинаковые вещи. — Я согласен. — И в то же самое время следует согласиться, что к понятию равенства мы не можем прийти иначе, чем через зрение, осязание или другие чув¬ства. Я рассматриваю их все как одно. —

Да, Сократ, мы должны с этим согласить¬ся, чтобы быть последовательными. — Тогда именно посредством чувств мы полу¬чаем представление о том, что вещи, которые по¬чти одинаковы, не являются абсолютно равными. — Это звучит довольно логично. — Но на самом ли деле мы в первый раз ви¬дим, слышим и используем чувства только после рождения? — Конечно. — Но ранее мы согласились, что еще до при¬менения чувств нам необходимо иметь понятия равенства

и неравенства, иначе мы не могли бы их почувствовать. — Да. — Что означает, что это знание мы должны были получить еще до рождения. — Кажется, так. — Следовательно, если у нас есть это знание до рождения, и мы знали это и после рождения, значит, у нас есть знание не только о равенстве и относительном равенстве, но также и о всех веч¬ных образцах. И это самое рассуждение, которое мы применили к абсолютному равенству, точно так же можно

применить и к неизменной красо¬те, праведности, моральности и святости. А так¬же, настаиваю я, и ко всем другим вещам, к кото¬рым мы применяем понятие «вечное». Это зна¬чит, что мы должны обладать знанием вечных идей еще до рождения». Федон, фрагменты 73с, 74е и далее «Говорят, Сократу приснился сон, что на ко¬ленях у него сидел птенец лебедя. Он быстро оперился и стал лебедем, а затем улетел, издав дол¬гий прекрасный крик.

На следующий день Сокра¬ту представили его нового ученика Платона, и Сократ немедленно узнал его в лебеде из своего сна». Диоген Лаэртский, «О жизни, учениях и изре¬чениях знаменитых философов», книга 3, 5 Другая сторона учения Платона: «Самое главное здесь следующее: никто ни¬когда не должен оставаться без начальника — ни мужчины, ни женщины. Ни в серьезных заняти¬ях, ни в играх никто не должен приучать себя

дей¬ствовать по собственному усмотрению: нет, все¬гда - и на войне, и в мирное время — надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Даже в самых незначительных ме¬лочах надо ими руководствоваться, например, по первому его приказанию останавливаться на ме¬сте, идти вперед, приступать к упражнениям, умываться, питаться, пробуждаться ночью для несения охраны и исполнения поручений Сло¬вом, пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-то отдельно от других

людей и даже не понимать, как это воз¬можно. Пусть жизнь всех людей будет возможно более сплоченной и общей. Ибо нет и никогда не будет ничего более лучшего и полезного, и искус¬ного в деле достижения удачи и победы на войне. Упражняться в этом надо с самых малых лет, при¬чем и в мирное время. Надо начальствовать над другими и самому быть у них под началом. А без¬началие должно быть изъято из жизни всех лю¬дей и даже животных, подвластных людям».

Законы, фр. 942a-f Это кажется пугающе знакомым всем, кто изучал Третий Рейх и коммунистические режи¬мы от сталинской России до культурной револю¬ции в Китае. «Политическая наука» диктаторства, кажется, мало изменилась за последние две ты¬сячи лет со времен зарождения нашей цивилиза¬ции. Также как и психология, подталкивающая к созданию таких государств, не сильно улучшилась за это время.

Веками идеи Платона не причиняли вреда. Пока его книги хранились на полках классиков и теологов, эти взгляды были не опасны. Однако настало время, и руководители элитных школ и пансионов положили их в основу викторианской системы образования. В середине XX века австрий¬ский философ Карл Поппер решил, что пора по¬казать связь этой теории с фашистской идеологи¬ей. Он сделал это в книге «Открытое общество и его враги», из которой взят следующий отрывок: «Индивидуализм,

объединенный с альтруиз¬мом, стал основой нашей западной цивилизации. Это — центральное положение христианства («Возлюби ближнего», —говорит священное Пи¬сание, а не «возлюби свое племя») и ядро всех эти¬ческих доктрин, возникших в нашей цивилиза¬ции и питавших ее Платон был прав, когда ви¬дел в этой доктрине врага своего кастового общества, и он ненавидел ее больше всех прочих «подрывающих» учений его времени

Никогда человек не был более откровенен в выражении враждебности к индивидуальному». Поппер цитирует следующий отрывок, в ко¬тором Платон описывает свое государство как «высшую форму государственного устройства». Платон пишет: «Женщины и дети, а также все слуги, рабы и домашнее хозяйство считаются общей соб¬ственностью государства. Должны предприни¬маться все возможные меры для искоренения из нашей жизни любой возможной черты ин¬дивидуализма или всего, что желают присвоить.

Настолько, насколько это возможно, и даже те вещи, которые сама природа создала личными и неповторимыми, должны быть преобразова¬ны в общественную собственность. Ничего не остается личным: даже наши глаза, уши и руки должны видеть, слышать и действовать так, как будто они принадлежат не отдельному челове¬ку, а коллективу. Все должно быть сделано по одному образцу, чтобы до последней черты быть подобным другим вещам.

Они хвалят или руга¬ют по молчаливому согласию, они даже раду¬ются и печалятся одним и тем же вещам, все вместе и в одно время. Все законы служат од¬ной цели: сделать граждан равными до наибо¬лее возможной степени Невозможно отыскать лучшего принципа для самой замечательной формы государства». Законы, фрагмент 739с и далее. Это не взгляды молодого экстремиста, а обо¬снованные суждения зрелого и мудрого ума. «За¬коны» — одна из последних работ

Платона. Он почти наверняка написал ее после возвращения из Сиракуз в третий и последний раз, когда ему было уже за семьдесят. Многие комментаторы могли бы поспорить с мнением Коплестона, что в «Законах» Платон «пошел на уступки реальной жизни, изменив уто¬пическую природу «Государства». Оставляя в сто¬роне вопрос о том, является ли государство

Пла¬тона утопией (любого вида и для всех, кто при¬нимает в нем участие), можно ли, в самом деле, считать, что эти изменения представляют собой уступку той жизни, которую мы хотим видеть вок¬руг нас? Тоталитарное государство с массовым подчинением, увы, часто было реальностью для миллионов несчастных (причем для многих - и по сей день). Но большинство из нас совсем по-другому представляют себе уступки реальной жиз¬ни, которые хотелось бы усмотреть в государстве

Платона. «Хорошо, раз вы не способны жить в моей утопии, я вместо этого дам вам ад на земле»,— кажется, в этом суть подхода Платона. Как я уже говорил, есть серьезные исторические и психо¬логические причины того, почему Платон верил в такие странные идеи. Но в чем же польза фило¬софии, если один из ее лучших представителей придерживался таких столь необдуманных тео¬рий , несущих в себе реальную угрозу? Можно до¬казать, что философия Платона (например, его мир идей) выходит за пределы его эпохи, в то

вре¬мя как политические идеи (например, устройство населяемого нами мира) есть не что иное, как ужасное порождение лишь наполовину истинных идей. Действительно, нет смысла отрицать, что его политические представления есть продукт его времени. Афины находились под угрозой гибели и для того, чтобы выжить, им необходимо было стать второй Спартой. Десятилетие спустя Афи¬ны попали под власть Македонии. К несчастью, Платон защищал свой порожденный страхом ре¬жим и в военное, и в мирное время,

и в годы опас¬ности, и тогда, когда ее уже не было, и в трудные, и в более спокойные времена (при таком режиме просто не могло быть «хороших времен»). Тем не менее эти пугающие политические идеи не умерли более двух тысяч лет назад в ма¬леньких городах на Балканах. Они продолжают распространяться. Другими словами, политичес¬кие идеи Платона так же вечны, как и его филосо¬фия. Какой же вывод можно сделать из этого?

Философия Платона была и остается одним из ве¬ликих учений западной цивилизации. В ней сфор¬мулированы вопросы, на которые философы до сих пор не могут найти ответа, кроме того, она со¬здала интеллектуальную основу для христианской идеологии. И все же социальная концепция Пла¬тона вызывает у современного человека недоуме¬ние и страх. Ее возникновение трудно оправдать тем, что подобный образ мыслей был присущ всем современникам

Платона, поскольку это не соот¬ветствует истине. Ведь Платон жил в Афинах, ко¬торые известны как родина демократии. Скорее всего, здесь можно сделать только один вывод: за философию Платону следовало бы поставить пять с плюсом, а за политику — два с минусом.