Семипалатинский полигон

СЕМИПАЛАТИНСКИЙ ПОЛИГОН
/>
Кишрим Бозтаев
СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ
Прервав жизнь простого чабана, мы, возможно, оборвали нить, ведущую в будущем к великому гению, к открытию, преобразующему мир. История человечества знает немало примеров, когда из гущи народа выходили великие умы. Надо давать каждой жизни истинную цену! Фантасты утверждают, что даже случайно раздавленная бабочка приводит к значимым изменениям нашего будущего. В этом есть глубокий философский смысл. Жизнь не может быть дешевой или дорогой. Каждая жизнь бесценна для цивилизации.

Но человек спокоен, пока не знает, что у него развивается какой-то недуг. Встревожен, когда узнает об этом. Нечто подобное произошло с жителем Семипалатинского региона. Он не волновался, пока не знал, что ядерный полигон вблизи Семипалатинска потенциально опасный сосед. Человек с любопытством наблюдал за медленно поднимающимся громадным грибовидным облаком и за вторым ярким солнцем на небе, как за новым чудом света. Ежемесячные многократные качания топ земли, на которой он живет, для него стали привычным явлением природы.

Тем временем этот непонятный сосед уносил тысячи жизней степняков, и они, быть может, подсознательно связывали эту трагедию с полигоном, потому что никому неведома была его тайна.

Человек встревожился, когда эта связь стала очевидной. Но произошло это сорок лет спустя после того, когда в безмятежном августовском небе медленно, но грозно поднялось огромное грибовидное облако.

Сейчас, когда пишутся эти строки, современный монстр, действовавший бесконтрольно и монопольно на протяжении более сорока лет, умолк, оставив нам непомерный груз забот: для полной победы региону надо залечить раны и восстановить силы. Разумеется, полигон умолк не вдруг. Путь к этому был тернист, непредсказуем и исключительно труден. Никогда прежде не думал я о том, что моя жизнь и судьба так тесно переплетутся с судьбой ядерного полигона и на мою долю выпадут начало и конец такой напряженной борьбы, которая по общечеловеческим понятиям формулируется как борьба за безъядерный мир, за выживание людей.

Люди должны знать историю этого движения. Они должны знать, что принесли региону эти долгие сорок лет. Я не претендую на полную осведомленность. Но, я понял, что не могу молчать: обязан поделиться личными впечатлениями, не дать быстротекущему времени покрыть травой забвения одну из самых драматических страниц современной истории степи, родившей великих Абая Кунанбаева, Мухтара Ауэзова.

Если мое повествование поможет читателю правильно разобраться в многострадальной истории региона, то буду считать, что цель достигнута.

Еще об одном. События последних месяцев и даже дней напоминают стремительно несущийся поток. Что еще вчера казалось незыблемым, сегодня оказывается ненужным. Возможно, у кого-то после прочтения этой книги возникнет шальная мысль: а не уводит ли автор читателя в сторону, идеализируя иные события и преувеличивая жесткость других?

Нет! Книга — объективное отражение фактов и только фактов, хотя переполнявшие эмоции готовы были увести меня в сторону.

Все минувшее уже стало достоянием истории, и время бес­сильно перед очевидностью ее фактов.

Эта строго документальная повесть увидела свет благодаря помощи многих.

Выражаю искреннюю благодарность: заместителю редактора областной газеты «Иртыш» Ким Эльвире Михайловне, главному врачу радиологического диспансера, ныне директору КазНИИ медицинской радиологии и экологии Гусеву Борису Ивановичу, заведующему областным отделом здравоохранения Слямбекову Болоту, специалистам полигона, инженерам Сорокину Борису Николаевичу, Черепнину Юрию Семеновичу, руководителю аппарата областного Совета народных депутатов Раимбекову Сайлаухану, а также всем, к кому я обращался за помощью и советом.


ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ (Часть 1)
Известное китайское изречение гласит: «Любое путешествие в тысячу шагов начинается с первого...». Не могу с определенностью ответить на вопрос о том, с чего начался для меня этот первый шаг. Возможно, с того дня, когда пошел в первый класс, или же это был день получения аттестата зрелости, или когда получил диплом инженера-металлурга… И все-таки, склоняюсь к тому, что для меня этот шаг берет свое начало с моих родных мест. Думаю, что каждому свойственно памятью возвращаться в дорогие годы детства и молодости. Судьба человека во многом зависит от того, какие истоки его питали в ранние годы жизни.

Мне повезло. Я родился в самом сердце степных просторов, вырастивших не одно поколение терпеливых к невзгодам жизни и трудолюбивых людей.

Родом я из крестьян, отец Бозтай — колхозный кузнец — один поднимал и содержал большую семью. Мать Балхия также работала в колхозе, но в основном занималась детьми и по хозяйству. Она родила восьмерых детей, пятерых сыновей вывела в люди. Каким был наш аул Акчатау Аягузского района Семипалатинской области — моя малая родина — в годы моего детства? Как и все вокруг, он был вкраплен в степную безбрежность темным неприглядным пятном: глинобитные домики, хозяйственные пристройки, никакой обустроенности — вот и все, чем «богат» был степняк-животновод. Жилось колхозникам трудно: зарплату тогда они не получали, а в конце года на трудодни им платили натуроплатой, если год был не урожайным, то трудодни списывались. Как и все, наша семья не вылезала из нужды, и это при том, что профессия кузнеца на селе была редкой и достаточно почетной. Но так уж складывалась жизнь степняка, что все были одинаково бедными.

Начальные классы я окончил в аульной школе, последующие — в Аягузе, районном городе. Летние школьные каникулы, как и все другие мои сверстники по аулу, проводил на сенокосе, уборке урожая.

В июне 1951 года я окончил среднюю школу. Душой вроде бы тяготел к журналистике, подумывал поступать в Казахский государственный университет. Но в последний момент решил подать документы в Казахский горно-металлургический институт и получил вызов на приемные экзамены. Думаю, не последнюю роль сыграли то, что профессия инженера-металлурга была престижной, да и, чего греха таить, достаточно весомый в то время размер стипендии в этом институте.

Из Аягуза домой выехал рано утром. Медлительные волы, лениво переступая тяжелыми ногами, тащили старую повозку через степь в горы. Лежа на душистом травяном ложе, я вглядывался в прозрачную синеву небес, в безбрежное степное море, в причудливые очертания знакомых гор. Близкая до щемящей боли в груди картина — сколько помнил себя, все это всегда было со мной. Только теперь, когда позади остались школьные годы, а вместе с ними время унесло беззаботное детство, я поновому воспринимал все, что меня окружало. Весь долгий путь до родного аула не покидали меня мысли о будущем. Что ждет впереди? С категоричной беспощадностью, присущей молодости, я готов был проститься с родным краем — мечта звала меня в путь по неизведанным дорогам жизни. Но все зависело от того, как решат родители.

Домой приехал поздно вечером. Меня ждали, моему приезду были рады. В юрте теплился очаг, мать хлопотала возле казана, готовя скромный дастархан.

После ужина и длинного разговора, уставший от впечатлений и долгой дороги, я наконец лег спать. Сквозь тяжелую дремоту донесся до меня тихий говор: сидя у тлеющего очага, родители советовались меж собой. Речь шла о моей дальнейшей судьбе.

— Сын хочет учиться дальше,- говорила мать.

Отец с сомнением в голосе сказал:

— Нет денег, чтобы послать на учебу. Может быть, подождем до будущего года, подкопим денег.

Мать возразила:

— Пусть попытает счастья...

Отец согласился:

— Наверное, ты права.

Доброе слово матери определило мое будущее.

Для всей нашей семьи получение мною аттестата зрелости стало праздником. Но радость омрачала суровая правда бытия: мы были бедны, в тот момент не имели денег даже на билет до Алма-Аты. Тогда отец, переступив через самолюбие, отправился на джайляу к знакомому чабану и взял у него в долг овцу. Продал ее в Аягузе и вырученные деньги отдал мне.

31 июля я прибыл поездом в столицу и уже на следующий день стал сдавать вступительные экзамены в Казахский горно-металлургический институт. Конкурс на металлургический факультет был большой — 6 человек на место. После экзаменов я оказался в числе зачисленных счастливчиков.

Не скрою, мне было очень трудно — окончил в Аягузе железнодорожную казахскую школу № 8, а экзамены в институте сдавали на русском языке. Спасло то, что экзамены были по точным наукам — математика, физика, химия, а с ними у меня не было особых проблем, и этим обязан своим учителям.

Школа была одной из сильных в области, со сложившимися хорошими традициями и славилась тем, что ее выпускники, как правило, успешно поступали в вузы и многие впоследствии стали известными специалистами, учеными. Не могу не сказать теплых слов благодарности своим учителям: директору школы Жумадилу Жолдыбаеву, математику Мадуару Жумагулову, физику Кажикену Халидуллину, химику Талиге Сейфуллиной, учителю русского языка и литературы Алексею Андреевичу Дыдину, географу Исе Досымбекову. Счастлив тот, кому судьба посылает таких замечательных, преданных своему делу наставников.

Начались студенческие годы, которые никогда и ничем не вытравишь из души. Послевоенное время было не лучшим в истории страны: шло восстановление народного хозяйства, и жизненные трудности особенно остро ощущались студенчеством. Но мы были молоды, полны энергии, надежд и добрых устремлений. Мы твердо знали, ради чего учимся, живем, преодолевая крутые пороги. Как и многие, я жил только на стипендию — на помощь родителей рассчитывать не приходилось, они едва сводили концы с концами. Но, живя в общежитии, умудрялся не выглядеть нищим и после прохождения производственной практики на металлургических заводах, где своим трудом зарабатывал, даже, приезжая домой на каникулы, привозил родным скромные, но желанные подарки. Собственно, так жили многие мои сокурсники, и мы не считали себя обездоленными. Моя скромная биография — это биография моего поколения.

В памяти отчетливо запечатлелось: август 1953 года. Я, студент третьего курса Казахского горно-металлургического института, приехал в родное село Акчатау на каникулы.

Акчатау граничит с Абайским и Абралинским районами. Однако понятие «граница» в здешних местах воспринимается чисто символически: безбрежная степь, обрамленная ожерельем гор, одинаково накрывается белым снежным покровом зимой и, сбросив его по весне, переливается на солнце изумрудом первой зелени.

Необычное, тревожащее сердце зрелище предстало моему взору: через село, по разбитому проселочному тракту лошади и быки тянули повозки с немудреным домашним скарбом, были в повозках места для стариков, детей, больных, многие женщины и мужчины шли следом.

Это жители отдельных поселков двух районов — Абралинского и Абайского, потушив очаги — извечный символ жизни на земле, они покидали на время свои дома. Держали путь подальше от родных мест, точно не зная причины своего переезда. Доходили до них слухи, что где-то рядом будут взрывать бомбу. Что их ждало впереди? Когда вернутся на землю предков? Это были вопросы, на которые не было конкретного ответа.

Эвакуация. Впервые в жизни полоснуло по сердцу это горькое слово — в мирное время и без стихийных бедствий… Это уже потом, с годами, когда привычными стали сотрясающие степь и горы взрывы и связанные с ними людские трагедии, эвакуация стала восприниматься местным населением как очередная беда, как обреченность, против которой не находилось средств борьбы.

Жители Абралов тогда еще не подозревали, что их район через год-два будет ликвидирован, а многие навсегда покинут землю своих предков.

Не предполагал я тогда, что это было начало большой человеческой трагедии, растянувшейся на четыре долгих драматических десятилетия. Что спустя много лет стану одним из активных участников ее завершения, что на мою долю выпадет тяжелая участь личного к ней сопричастия.

Позади незабываемые студенческие годы. Казалось бы, ординарный случай — тысячи молодых специалистов ежегодно покидают стены вузов, чтобы занять свое место в общем созидательном строю. Думаю, что для каждого в отдельности диплом о высшем образовании — начало судьбы. Как она сложится, каким будет мой завтрашний день? Стоя у начала жизненного пути, никто не знает, куда он доведет — многое зависит от обстоятельств, но многое — и от себя. Тогда, на пороге трудовой биографии, я твердо знал одно: у меня есть специальность, я — инженер-металлург по цветным, редким, благородным металлам, и будущее связывал только с поставленной целью: быть достойным инженером на производстве.

И, конечно, моя дорога пролегала через дремлющую под июльским зноем степь, в родной аул Акчатау. Меня там ждали родители, друзья, аульчане.

Вдали от родного дома, в шумной разноликой Алма-Ате, в веселой студенческой среде как-то блекли яркие краски степных просторов, и только оказавшись здесь, понимаешь, как прекрасен наш край, особенно в пору буйного летнего цветения. Перечерченная горными увалами степь жила, подчиняясь своим извечным законам: на джайлау чабаны нагуливали отары овец, кажущийся однообразным пейзаж оживляли вкрапленные в зеленовато-жухлую безбрежность юрты, табуны лошадей. Изредка дорогу перечеркивали весело журчащие ручьи. Текла своим чередом ничем не омраченная, привычная жизнь. И в унисон этому покою накручивались одна на другую мысли о вечности и неповторимости жизни. Вечны, как земля, небо, воздух, наши корни, думалось мне; неповторимо Рождение каждого человека.

Всю жизнь несу в себе память о том дне, когда дипломированным инженером прибыл в Акчатау. Добрые улыбки, поздравления аульчан. Не успел переступить порог дома, как хлынули гости — сам собой получился праздничный дастархан. Много добрых слов и напутствий было сказано мне в те незабываемые дни. И они шли от чистого сердца.

Радовались не только родители и близкие, но и многие мои земляки, возможно, весь аул. Мой диплом праздновали два дня. Аксакалы и старейшины аула особо подчеркивали, что Кешрим один из тех двух-трех, кому удалось учебу довести до получения высшего образования.

Послевоенные годы были трудными. Кто оставался дома, в том числе и мы, подростки, брали на свои плечи тяжелый груз сельских забот — больше было некому. За все послевоенные годы лишь нескольким юношам из нашего аула удалось поступить в высшие учебные заведения, не всем, однако, удалось их окончить. Я был среди тех. кто смог преодолеть трудности. Вот почему гордость аксакалов и старших была особая. Слушая их искренние, сердечные напутствия, я каждой клеточкой ощущал, как много надежд возлагают на меня аульчане, и знал, что отныне должен сделать все, чтобы оправдать добрые напутствия. Вся моя последующая жизнь, как бы трудно не приходилось, всегда была освещена повышенным чувством ответственности, которую принял на себя в тот памятный день.

С дипломом инженера и с направлением прибыл в Усть-Каменогорск, на свинцово-цинковый комбинат. В отделе кадров меня направили на свинцовый завод мастером рафинировочного цеха. Начальник цеха встретил меня, мягко говоря, неприветливо.

— Бозтаев, нет для тебя такой должности,— сказал, будто отрезал.

— Что можете предложить?— спросил я робко.

— Пойдешь рядовым плавильщиком.

Пришлось согласиться. Начальник цеха словно решил испытать мой характер. Три года держал плавильщиком на участке с примитивной технологией, высокой загазованностью: свинцовый завод, пущенный три года назад, еще проходил период освоения. Люди здесь не выдерживали более 2-3 месяцев работы — свинцовое отравление в те годы было явлением обычным.

Однако желающих здесь работать оказалось немало — манили высокие заработки. Мне было суждено на этом очень трудном участке три года отработать плавильщиком и старшим плавильщиком. Выдержал. Тогда и потом в крови и организме вообще свинец не был обнаружен. И отношу это на счет своего здоровья, закаленного в трудные годы детства, свежего воздуха степных просторов, да и был молод, и физически крепок.

Как бы трудна не была моя работа на Усть-Каменогорском свинцово-цинковом комбинате, я горжусь своей принадлежностью к «горячей» профессии. Привычными, будничными стали товарищество, солидарность среди рабочего люда, помогающие в жизненных передрягах, и даже постоянный, ежечасный риск. Каждую минуту из огненной пасти металлургической печи могут вырваться неуправляемая раскаленная лава, горячие газы, тогда беды не миновать. Неслучайно же в горячих цехах так жестко требуется соблюдение правил техники безопасности. Тем не менее, производственный травматизм и ожоги были явлением частым.

Не обошла стороной эта беда и меня. В тот день, как и всегда, как старший плавильщик, я вскрыл экспериментальную вакуумную печь по дистилляции цинка из серебристой пены. Неожиданно при соединении горячей цинковой пыли с воздухом произошел взрыв. Меня отбросило в сторону. Остался жив, но получил ожог лица, обгорели ресницы, через несколько дней облезла кожа на лице. Спасло то, что перед началом вскрытия печи, как и положено по технике безопасности, по всем пра­вилам надел спецовку из несгораемого сукна — брюки, куртку, шляпу, рукавицы, а лицо закрыл щитом.

Словом, отделался легким испугом. Рабочие и инженеры с солидным металлургическим опытом успокаивали меня: «Вот и принял боевое крещение, теперь ты по-настоящему наш».

Тот, кто имел дело с большой металлургией, знает, что жидкий свинец и цинк безостановочным серебристым ручейком текут из печи, разливаясь по чушкам. Текут непрерывно сутки, месяцы, годы. Это наше национальное богатство.

Часто, с непередаваемым чувством восхищения наблюдая за этим захватывающим зрелищем, я думал о том, каким неисчерпаемым богатством мы владеем. Почему же, имея его, живем бедно, не можем обеспечить себе достойные условия жизни? Позже пришло понимание: не умеем рационально распорядиться своим богатством.

Комбинат производит десятки цветных и благородных металлов, редких и редкоземельных элементов и поставляет их во многие страны мира. Технология их получения сложная. Но работа была очень интересной. Я увлекся техническим творчеством. Многие свои идеи удалось воплотить в жизнь, они дали большой экономический и технологический эффект.

Мне предложили возглавить в цехе общество технического творчества. Появились сподвижники. Работали увлеченно, не считаясь со временем, и немало сумели сделать по совершенствованию производства, за что мне было присвоено почетное звание «Заслуженный рационализатор Казахской ССР».

Работая на производстве, поднимался со ступени на ступень — от рядового плавильщика до технолога и начальника цеха. Был по-настоящему предан своему профессиональному делу и даже в мыслях не допускал, что когда-нибудь насовсем смогу с ним расстаться. Но говорят же: мы предполагаем, а судьба располагает по-своему. Вступил в члены КПСС, вскоре меня избрали секретарем цеховой парторганизации. По должности, как старший мастер, я подчинялся начальнику цеха, а как парторг от него не зависел. Парадокса в этом не усматривал, работал добросовестно, отдавая делу знания, силы, выполнял все распоряжения начальника цеха — таков был внутризаводской порядок. В то же время руководило мной какое-то особое чувство ответственности, личной причастности к жизни цехового коллектива. Не скрою: часто приходилось вступать в конфликты с начальником цеха, который привык действовать единолично.
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ (Часть 2)
В декабре 1967 года, через одиннадцать лет непрерывной работы на свинцовом заводе, меня пригласил к себе первый секретарь горкома партии Садык Ахметович Койчубаев. Это был авторитетный, опытный работник, инженер-горняк, хорошо знающий производство. Он живо интересовался моей семьей, моими взглядами и жизненной позицией. Лишь в конце беседы сказал:

— Хотим рекомендовать Вас секретарем парткома свинцово-цинкового комбината.

И твердо добавил:

— Надо идти, можете надеяться на нашу помощь и поддержку...

В голосе его звучали доброжелательные нотки.

Я понимал, что должность секретаря парткома будет для меня нелегкой. Кроме того, в цехе зарабатывал 750— 800 рублей в месяц, а зарплата секретаря парткома была… 180 рублей и все, а у меня трое детей. Но почему-то этот жизненно важный вопрос меня тогда особо не волновал. Видимо, так воспитывалось наше поколение. Дал согласие.

На общекомбинатской партийной конференции меня избрали секретарем парткома. Я с головой ушел в работу. Трудился иногда до поздней ночи. Жил с постоянным ощущением долга перед людьми. Для них партком был местом, куда приходили они со своими проблемами, мыслями, вопросами.

Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат имени В. И. Ленина в те годы добивался крупных экономических и производственных показателей, его продукция вышла на уровень мировых стандартов, решались социальные проблемы.

Комбинат был награжден орденом Ленина, затем орденом Октябрьской революции. Он стал флагманом цвет ной металлургии СССР. Вскоре к нам с разных регионов республики и страны стали приезжать специалисты за опытом.

Годы работы на комбинате были стартовой площадкой уверенного вхождения в гущу жизни. Они обогатили меня профессиональным, житейским опытом, научили вдумчивому анализу происходящих событий, объективной их оценке, привили вкус к творческой работе.

Многим я обязан прославленному коллективу комбината имени В. И. Ленина. Вспоминая то нелегкое, но интересное время, думаю о том, что в среде рабочих людей я получил настоящую жизненную закалку, именно здесь, в коллективе, в требовательной, мужественной и в то же время доброжелательной среде шло мое становление как человека. Постоянное общение с людьми, которые твердо стояли на позициях объективности и правды, стало определяющим для последующей моей жизни. Эти главные критерии всегда служили и сейчас служат мне верным ориентиром в работе с людьми.

Через год, в 1973-м, я был избран секретарем, позже вторым секретарем Восточно-Казахстанского обкома Компартии Казахстана.

Мне было поручено курировать промышленность и капитальное строительство'. Эти отрасли для Восточного Казахстана всегда были и остаются ведущими. Причем известно, что край богат самыми различными полезными ископаемыми, в его недрах находятся залежи почти всех элементов таблицы Менделеева. В соответствии с этим и определилось направление в развитии промышленности — тяжелая индустрия, требующая огромных капитальных вложений, большого размаха строительства производственных объектов, инфраструктуры.

В те годы на Рудном Алтае продолжалось бурное капитальное строительство прежде всего крупных комплексов и объектов цветной металлургии, машиностроения и продовольственного обеспечения. Приходилось принимать непосредственное участие в решении масштабных задач тяжелой промышленности, а это требовало не только профессиональной компетентности, но и умения понимать производственную обстановку и предвидеть ее перспективы.

Надо сказать, что в каждом регионе бывают спады или подъемы. Это зависит от многих факторов, в том числе и от уровня руководства.

Мое назначение на новую должность совпало с одним из поворотных моментов в судьбе Восточного Казахстана. В 60-х и в начале 70-х годов утвердилось мнение о том, что недра Рудного Алтая исчерпали себя, что, мол, рудная база цветной металлургии передвигается теперь в Центральный Казахстан. Ассигнования на геологоразведочные работы были резко и значительно сокращены. На действующих рудниках оставались запасы на 8-10 лет. Для Восточного Казахстана, где созданы крупные обогатительные мощности и металлургические комбинаты и заводы, это была катастрофа. Невозможно представить Рудный Алтай без мощной рудной базы.

По активному настоянию нового первого секретаря обкома партии, человека неудержимой энергии и импульсивного характера А. К. Протазанова была создана экспертная комиссия Министерства геологии СССР и Госплана СССР для глубокого изучения и, переоценки сырьевых возможностей Рудного Алтая.

Мое избрание совпало с прибытием в область этой экспертной комиссии. В ее состав от области кроме меня был включен новый начальник Восточно-Казахстанского производственно-геологического управления Л. М. Трубников, один из крупных организаторов и специалистов в области геологоразведочных работ.

Выводы экспертной комиссии были категоричны: сырьевые возможности Восточного Казахстана далеко не исчерпаны, необходимо значительно усилить поисковые и геологоразведочные работы. Нам удалось добиться почти невозможного. Ассигнования для этой цели были увеличены более чем в три раза. Последующие годы доказали правильность выводов комиссии. Были открыты новые крупные месторождения и залежи полиметаллических руд. Рудный Алтай получил свое второе дыхание.

Работая в составе этой высокой комиссии, тогда еще выполняя обязанности секретаря обкома партии, я научился многому, прежде всего перестройке подходов и мышления.

Мощная индустрия, построенная на базе богатейших недр, сформировала огромный интеллектуальный кадровый потенциал, который всегда отличатся высоким уровнем творческого и организационного мышления.

Мне на ходу пришлось соответственно перестраиваться. Жить и мыслить масштабно и соразмерно с интеллектом кадров. Довелось работать с такими крупными промышленниками, как С.Т. Такежанов, И.И. Думанов, Н.К. Жаксыбаев, М.К. Байбеков, И.О. Воронин, Л.И. Парфенов, С.М. Фабричное, Л.Ф. Пономарев, А.И. Тарасов, В.А. Тюрин, А.С. Куленов, Л.В. Слободкин, Н.Н. Ким и многие другие. Эти люди возглавляли, можно сказать, держали в своих руках пульс всего Рудного Алтай.

Восточному Казахстану я отдач почти 31 год своей трудовой жизни, последние полтора года работал председателем облисполкома. Эти три десятилетия прошли для меня как целая жизнь — так круто они были замешаны на всегда неотложных делах. Я многим обязан этому богатейшему краю, его замечательным людям, вместе с которыми проходил школу идейной, нравственной закатки. Твердо убежден: чем тяжелей такая жизненная учеба, тем больше дает она опыта и деловой мудрости. Быстротекущее время, бурные политические события, раскачивающие наш общественный корабль как волны океана утлую лодку, многое стерли из памяти, вытеснив на второй план личные переживания и жизненные катаклизмы. Но годы работы в рабочем коллективе комбината, наверное, никогда не забудутся. Именно там я учился ценить жизнь по высоким нравственным меркам. Ради этого одного стоило пройти через трудности огненного производства. И совсем неслучайно так сильна среди металлургов, шахтеров, горнопроходчиков рабочая спайка. Часто в минуты сложных перипетий в Семипалатинской области, которые то и дело преподносит непредсказуемая наша действительность, мысленно возвращаюсь в то время, когда в рабочем коллективе ковалась душевная стойкость, и благодарю судьбу за этот бесценный подарок.

В феврале 1987 года я был направлен на работу в Семипалатинскую область первым секретарем обкома Коммунистической партии Казахстана.

В Семипалатинск прибыл вместе с тогдашним первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Г. В. Колбиным.

После беглого знакомства с городом мы зашли в гастроном «Центральный». Не очень-то густо было на его прилавках. Толпился народ в ожидании, когда привезут молочные продукты. Выйдя из гастронома, оказались в плотном людском кольце. Кто-то спросил у Колбина:

— Когда дадите нам первого секретаря обкома?

— Вот он — перед вами,— сказал Геннадий Васильевич, — показывая на меня.— Ваш земляк, из Аягуза, если, конечно, изберете.

А где будет жить новый первый секретарь?- спросил женский голос. Позже я понял, что вопрос был задан не без умысла. Так называемый филиал малой гостиницы, построенный в самом центре города для высоких гостей, занимал первый секретарь обкома партии со своей семьей. Видимо, были у него веские семейные аргументы, чтобы расположиться в трехэтажном отдельно стоящем доме, однако этот факт стал поводом для кривотолков.

Я никогда не жил в особняках. Привык жить в общих многоквартирных домах, в обычной, как у всех, квартире и чувствовал себя вполне комфортно. В Семипалатинске занял трехкомнатную квартиру в обычном многоэтажном доме. Трое моих детей, все взрослые, имеют свои семьи, они остались в Усть-Каменогорске. Нас с женой наша квартира вполне устраивает. Правда, к нам часто наведываются в гости дети с внуками и тогда в квартире становится и тесно, и шумно. Но сетовать на это было бы грешно — жизнь есть жизнь...

А что касается филиала малой гостиницы, то этот особняк был передан здравоохранению — здесь разместился филиал детского восстановительного центра.

На организационном пленуме обкома партии Г. В. Колбин, представляя меня, заметил: что мы решили вернуть вам вашего человека.

Со стороны эта процедура официального представления выглядела обычным в таких случаях ритуалом. И в то же время Колбин воспользовался случаем, чтобы убедить партийный-ак­тив области в правильности своего взгляда на события, происшедшие в Алма-Ате в декабре 1986 года. Выступая на пленуме, Колбин обрушился на Кунаева, заигрывал с национальным вопросом.

Я не мог перебороть в себе внутренней настороженности — между нами стояли декабрьские события, после которых прошло всего полтора месяца.

Какова истинная подоплека случившегося в Алма-Ате в декабрьские дни 86-го? Как и многие, я понимал, что за этим стоит очередная, ставшая нормой, акция Центра, который и во времена перестройки продолжал придерживаться номенклатурного принципа — ставить у руководства республикой своего человека.

В дни, когда в Семипалатинске проходил пленум обкома партии, обстановка в республике по своей остроте напоминала туго натянутую пружину: шла «охота за ведьмами», иными словами, преследовались не только участники, но и сочувствующие декабрьским событиям.

Пленум прошел спокойно, без проблем, встретили меня семипалатинцы весьма доброжелательно. Так началась новая страница в моей трудовой биографии.

Сразу же с головой окунулся в водоворот вопросов, бесконечной чередой встающих перед областью.

Я несколько подробно остановился на своей работе в партийных органах. Это мое прошлое, и думается, недостойным было бы без объективного анализа перечеркнуть пройденный долгий и честный путь. Люди, склонные к критике, могут меня зачислить в ряды защитников интересов компартии, которая объективно обвиняется сейчас во многих бедах.

Мне, человеку от земли, волею судьбы прошедшему по крутым ступеням партийной работы, известна искренняя, самоотверженная преданность многих коммунистов ее идеалам. Моя трудовая биография была связана с низовыми парторганизациями. И скажу без преувеличения: тысячи, тысячи коммунистов прошли в партии трудную школу становления личности.

Теперь они расплачиваются за преступные действия ее верхушки. Меня могут упрекнуть: а где были вы? Почему молчали? На это отвечу так: командно-административная система исключала гласность и осведомленность — такие звенья, как обкомы, горкомы, райкомы партии, первичные организации, многого не знали. А если и просачивались какие-то сведения, то они быстро пресекались. Эта система скрытности, веры и преданности «верхам» была разрушена позднее. А до той поры на долю руководителей средних и низовых звеньев партии доставалась лишь трудная работа — они были в ответе за все: за экономику, социальную сферу, за воспитание людей.

Начиная эту книгу, я не ставил перед собой цель рассказать о себе. Но пришлось заглянуть в свое прошлое. И вот почему. Хотелось бы на примере робкого паренька из далекого степного аула, каким я был в годы юности, показать, как под влиянием рабочего коллектива, в тесном общении с большой индустрией идет процесс воспитания характера человека и его становления. Именно это стало главным фактором моего вхождения в трудовую жизнь.

Не могу сказать, что, работая в Усть-Каменогорске, знал о ядерном полигоне понаслышке: ядерные взрывы давали о себе знать ощутимыми толчками через сотни километров. Но особого значения этому я, как и многие, не придавал.
ЗНАКОМСТВО (Часть 1)
Итак, 1987 год вошел в мою деятельность как время близкого знакомства с Семипалатинским ядерным полигоном. Разумеется, прежде мне предстояло увидеть город атомщиков, который не был обозначен на географической карте. Что за таинственный Семипалатинск-21, куда въезд посторонним строго воспрещен. Одновременно было у города и второе имя — Курчатов.

Не стоит, наверное, подробно рассказывать об этом выдающемся ученом-физике, внесшем огромный вклад в развитие отечественной науки. Ему посвящены книги, фильмы, о нем достаточно широко писалось и пишется.

Те, кто вместе с Курчатовым создавали первую атомную бомбу, отзывались о нем как об удивительно колоритной фигуре, оставившей незабываемое впечатление у всех, кто с ним встречался по работе, сочетавшей в себе величайшего, разносторонне развитого ученого и талантливейшего руководителя, прекрасного человека, находящегося как бы в вечном безостановочном движении, не знающего понятия — усталость.

За длинную красивую бороду И. В. Курчатова за глаза все величали не иначе, как «Бородой», а некоторые даже называли Игоря Васильевича «Козлом», причем эта, казалось бы, оскорбительная кличка всеми, в том числе и «Бородой», встречалась веселым хохотом.

Бывали случаи, когда на затянувшемся до 2-3-х часов ночи техническом совещании Игорь Васильевич вдруг прерывал все разговоры, объявлял конец совещания, приказывая всем расходиться отдыхать, хорошенько выспаться, а в 8 часов утра со свежими силами собраться вновь и продолжить неоконченные разговоры.

О том, что в г. Курчатове с именем ученого связано почти все, достоверно знают, наверное, лишь посвященные. Это прежде всего центральная улица Курчатова. Это одетый в гранит величественный памятник, символ и гордость города. Город своим появлением и становлением обязан этому великому человеку.

Вот и настал час. Я, как первый секретарь Семипалатинско­го обкома партии, по долгу службы приехал в Курчатов, расположенный на территории области, чтобы ознакомиться с ним.

Честно говоря, не ожидал увидеть далеко в степи современный, белокаменный город с благоустроенными коммуникациями, дорогами, площадями. Город стоит на берегу Иртыша, выглядит компактно и уютно. Здесь есть почти все для плодотворной работы и полнокровной жизни: большие и красиво отделанные магазины, дом культуры, музей, типовые школы, гостиницы, рестораны, детские сады и ясли, коттеджи. И все — рядом с жилыми кварталами, как и положено в цивилизованном городе. На самой его окраине, в стороне от многолюдья жилых массивов, раскинулся больничный комплекс, оборудованный в соответствии с последними требованиями практической медицины.

На северо-восточной окраине города, ближе к Иртышу стоит двухэтажный коттедж, построенный в 1949 году в связи с приездом на полигон на испытание первой атомной бомбы Берии. Берия жил здесь два дня. С тех пор традиционно проживают в коттедже начальники полигона. Подальше на самом берегу Иртыша, развернуты дачи, огороды. Здесь в часы досуга большая часть курчатовцев занимаются огородничеством.

У города суровая история. О ней рассказывают очевидцы тех времен, когда в степи рождалось поселение первых атомщиков.

В 1947 году первыми сюда прибыли строители войсковой части. Тогда речь шла о военном гарнизоне, город, как таковой, не планировался. У гарнизона было название — Москва-400. Почти одновременно со строителями сюда стали съезжаться ученые. Они жили в палатках и времянках, мирясь с неустройством быта.

Шло время. Объем работ на полигоне расширялся, втягивая в свою орбиту все новых и новых людей. Росло и поселение: людей надо было размещать и, как оказалось, не на временное, а на постоянное житье. Рядом с построенными наспех штабом и общежитием стали появляться и работать объекты социальной сферы.

Теперь это уже был не военный гарнизон, как замышлялось ранее, а город со всеми присущими ему признаками. В 1974 году поселение получило статус города. Отныне номерное обозначение Семипалатинск-21 сменено на Курчатов.

В центре Курчатова стоит двухэтажная гостиница. Она построена как общежитие в начале пятидесятых годов. Там жили величайшие ученые: И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон, К.И. Щелкин, Я.Б. Зельдович, А.Ф. Иоффе, А.Д. Сахаров и другие. Жили без семей.

Работали и жили молодые ученые-конструкторы в условиях жесточайшего режима — ничего лишнего, только дело. Причем, каждый знал лишь свой участок. Они были молоды, и все, при­сущее молодости, им было не чуждо. Однако установленный строгий распорядок не допускал никаких развлечений. Единс­твенное, что разрешалось — время от времени ездить в Жана-Семей (левобережная часть Семипалатинска). Перед каждой такой поездкой получали строгую инструкцию: не общаться с местным населением и напутствие: «Ведите себя скромно».

Первопроходцы-атомщики вели.аскетический образ жизни. Работа и только работа.

Яков Зельдович, главный теоретик, один из выдающихся ученых в области ядерной физики, человек исключительно талантливый, искрометный, говорят, возмущался: «Что за жизнь такая, ни погулять, ни выпить...»

И все-таки Зельдович умудрялся иногда по вечерам убегать на свидание с девушкой — вылезал через окно (жил на первом этаже).

В музее полигона я видел этих людей в фотографиях. Эти великие ученые стояли у истоков создания отечественной атомной индустрии, их имена неразрывно связаны с современной нашей историей.

А что о них знаем мы, сегодняшнее поколение? Очень мало, если не сказать — почти ничего.

Большинства из них уже нет в живых, и они остались такими же безвестными, какими были и при жизни.

Такова участь тех, на кого наложена была строгая печать засекреченности. Но не пришла ли пора, сорвав ее, рассказать миру об этих людях — талантливых ученых, конструкторах, руководителях, прекрасных воспитателях, умевших самозабвенно работать и вести за собой коллективы на преодоление любых трудностей.

Они были добрыми товарищами, умели создавать доброжелательную атмосферу в коллективах, они делали все, чтобы напряженный, порой изнуряющий труд приносил моральное удовлетворение.

Своим примером они доказали, что в противоборстве с трудностями закаляются воля, целеустремленность, укрепляются величайшая организованность и внутренняя дисциплина, без которых ученый не состоится.

Размышляя сейчас об этом, думаю о самоотверженности молодых ученых и специалистов. Что их держало на полигоне? Заработки? Но заработки были не так уж велики и вряд ли компенсировали жизнь на правах узников. При желании каждый из этих талантливых людей мог бы и заработать больше, и жить в свое удовольствие.

Их держало избранное раз и навсегда дело, которым они были увлечены. Это истинные фанаты науки.

В те годы в Семипалатинскую степь стекались выдающиеся умы страны в области ядерной физики.

У нашей степи поистине судьбоносное предназначение.

В прошлом веке степь приняла в свои добрые объятия многих ссыльных просветителей, в числе которых были ученые-историки, этнографы, географы, с которыми дружил Абай. Его творческая участь была предрешена окружением прогрессивно мыслящих людей, рядом с которыми великий казахский поэт черпал силы и оптимизм.

Большой вклад в развитие культуры и образования края внес известный просветитель Е. Михаэлис.

Памятной страницей в истории степи навеки останется пребывание в Семипалатинске классика русской литературы Ф. М. Достоевского. Ссыльный писатель, этапом пригнанный сюда из Омска, не был одиноким. Чего стоила одна лишь дружба с Чоканом Валихановым, скрашивавшая суровое бытие жизни. Этот выдающийся казахский просветитель был для Достоевс­кого нравственной опорой.

С чувством глубокого удовлетворения знакомился я с городом и с его жителями, среди которых не встречалось хмурых лиц, ставших в последнее время как бы визитной карточкой нашего, раскачиваемого политическими, экономическими, социальными бурями общества. Шквальный ветер этих потрясений не миновал и г. Курчатов: все-таки не столь обильными, как раньше, были прилавки магазинов, копились, не находя решения, проблемы городского хозяйства… И все же, по сравнению с соседними селами, с областным центром, жизнь здесь шла своим спокойным, размеренным чередом. Что же те, кто обеспечивает атомный щит страны, заслужили этого.

Однако, где-то в глубине души копились горечь и обида — уж слишком велик был контраст в условиях жизни населения Курчатова и близлежащих сел.

Еще до приезда в Курчатов я много времени посвятил поездкам по селам, поселкам и городам области, и всюду — одна и та же картина запущенности социальной сферы. На далеких отгонах люди жили, как и десять, и двадцать лет назад, в саманных мазанках, без электричества, газа, порой с огромным дефицитом воды.

В Курчатове, как базовом городе полигона, сосредоточены крупная научная и исследовательская база Министерства обороны, Министерства атомной энергетики и промышленности, Министерства общего машиностроения СССР, производственные базы буровиков, шахтостроителей, геологов, монтажников.

Здесь в распоряжении испытателей — вольеры, где содержатся подопытные обезьяны, собаки, крысы, имеются виварий с клиникой и спецкухней, корпуса и специальные помещения для лабораторно-теоретических и экспериментальных работ с уникальным вычислительным центром, аэродром, железнодорожная станция.

Город атомщиков — это база, от которой на десятки и сотни километров в степь протянулись невидимые глазу нити засекреченных коммуникаций.

После знакомства с городом командование полигона любезно предложило мне осмотр основных объектов, разбросанных по степи.

Мы летели на военном вертолете, который плавно снижал­ся над каждой площадкой. С высоты птичьего полета хорошо были видны контуры научно-исследовательских и испытательных площадок. Подъезжали к объектам и на машинах.

Странное чувство охватывает, когда посреди голой, убегающей к горизонту степи вместо привычной житейской картины — чабанских юрт, табунов лошадей, отар овец — взору вдруг открываются шахты, своеобразные строения и железные каркасы вышек.

Исследовательская площадка «Балапан»— одна из самых значительных по объему и масштабности выполняемых работ. Предназначена в первую очередь для осуществления в скважинах испытаний ядерного оружия максимальной пороговой мощности до 150 килотонн. Параллельно с основными задачами на площадке выполнялись и ряд военно-прикладных работ в области механики, физики горения, моделирование землетрясений, определение сейсмостойкости зданий и сооружений, отработка методик тушений нефтяных фонтанов.

Исследовательская площадка «Г» («Дегелен») используется для ядерных испытаний средней и малой мощности. В отличие от площадки «Балапан», представляющей собой равнинное плато, площадка «Г» расположена в горах. Ядерные устройства монтируются в горизонтальных штольнях, что позволяет расширить спектр сопутствующих исследований, направляющих воздействие тонизирующих излучений на физические и биологические объекты. Здесь получают значительный объем информации при исследовании в области фундаментальной и прикладной ядерной физики.

Площадка «10» – одна из крупных научно-исследовательских технологических баз, на которой смонтированы две реакторные установки. Основная задача комплекса состоит в проведении испытаний высокотемпературных топливных материалов, выполнения фундаментальных исследований в области физики продуктов деления, теплофизики и гидрогазодинамики.

Исследовательские лаборатории площадок «Ш» и «10-предназначены для исследований в области ядерной физики и моделирования процессов, сопровождающих ядерные» реакции.

На площадке «М» расположена лабораторная база предназначенная для радиохимических, радиологических, биологических исследований, сооружена и функционирует воздухоразделительная установка по производству жидких азота и кислорода.

Меня подробно ознакомили с центром исследований ядерных реакторов. Здесь работа проводится научно-производственным объединением «Луч».

Более 30 лет функционирует площадка «Ш», на территории которой сооружен импульсный графитовый реактор. Установ­ка не имеет аналогов в мировой практике и позволяет решать большой круг задач в области сверхвысоких температур. Здесь осуществляются исследования новых реакторных материалов и их композиций для последующего использования в атомной энергетике.

Этим коллективом в безводной полупустыне созданы мощная экспериментальная база исследований и производственный комплекс испытаний ядерных энергетических установок многоцелевого назначения.

Здесь выполнялся большой комплекс работ по безопаснос­ти атомной энергетики, исследовались высокотемпературные материалы для различных отраслей народного хозяйства. Полученные результаты предназначены для совершенствования действующих реакторных установок и разработки новых.

На территории полигона свою экспериментальную базу имеет Министерство общего машиностроения СССР. Оно ведет исследовательские и экспериментальные работы с 1972 года. Этим министерством отрабатывались здесь параметры двигателя для полета на Марс. Правда, дело до создания самого двигателя не дошло, оно было остановлено на полпути. Исследовались стойкость боевой техники к ядерным взрывам, а также газодинамические характеристики отдельных процессов в грунте. На всех площадках созданы условия для нормального труда и отдыха.

На полигоне работал огромный научный и технический потенциал: 31 научно-исследовательский и конструкторский институт военно-промышленного комплекса и 29 таких же институтов других отраслей науки и производства.

Потенциал этих институтов позволяет решать крупные проблемы научно-технического сопровождения процессов создания ядерного оружия в условиях обеспечения паритета и оборонной достаточности.

Эта беглая характеристика Курчатова и его экспериментальных площадок дает представление о масштабах работ на испытательном полигоне — ведь по существу все перечисленное выше подчинено только одному — обеспечению ритмичной, без сбоев работы полигона.

Его владения занимают огромные площади, отчужденные сорок лет назад от совхозов и колхозов. Хозяйства вынуждены были лишиться пастбищных угодий, пахотных земель, что негативно отразилось на их экономическом и социальном развитии.

А ведь полигон со своим мощным научным, техническим, производственным потенциалом мог бы оказать значительную помощь региону в проведении экологических исследований, в автоматизации и модернизации производств, в подготовке научных кадров для нужд народного хозяйства.

Мне рассказывали, что предприятия полигона могли бы приглашать к деловому сотрудничеству все предприятия и учреждения, заинтересованные в автоматизации и механизации производства, в использовании высокотемпературной ядерной технологии, ядерной металлургии и реакторного материаловедения, сопутствующих неядерных технологий с различными энергоносителями и энергоисточниками, например, в получении низкотемпературной плазмы для научно-прикладных задач, в формировании мощного лазерного луча, в создании условий осуществления радиационно-стимулированных химических реакций. Они могли бы оказать значительную помощь сельскому хозяйству. Но увы, режим особой секретности запрещал такое общение.

Довелось более подробно ознакомиться с коллективом особого режимного горнопроходческого подразделения.

Специфика работ и сито режимно-секретных служб сформировало квалифицированный, высокодисциплинированный и стойкий персонал. Горняки безупречно выгоняли задачи государства по проведению подземных горных выработок в центральном звене исполнителей по подготовке подземных ядерных испытаний. Горняки всегда начинали и они же завершали ввод объекта к испытании имелся специализированный персонал для проведения всех видов подземных работ.

Лучшие специалисты и рабочие отрасли отбирались для работы в этом городе. Скажу, что жить в замкнутом городе было нелегко из-за особого режима доступа родных и близких. Люди месяцами работали в отрыве от семьи и десятилетиями не могли пригласить к себе в гости отцов и матерей, близких и родных.

Люди мирились с этим, памятуя об особой важности работы, — защита рубежей Родины всегда считалась одной из славных традиций нашего народа, из поколения в поколение эта традиция передается с молоком матери.

Мне показали стенды, описывающие схему и технологию ядерных взрывов в штольнях и скважинах. Когда осматриваешь их, приходят в голову тревожные мысли. И в то же время с уважением и гордостью думаешь о людях, создавших этот уникальный объект — ядерный полигон, о торжестве научной мысли, воплощенной в дело.

Посещая испытательные площадки, видел своими глазами, как многократные подземные взрывы искорежили прекрасный лик земли. Перечерченная трещинами, она кажется, опустошенной и безжизненной и как бы таит в себе величайшую обиду за то, что мы предали ее, не, смогли отстоять от смертельной опасности вымирания.

Это на поверхности. А что же там, внизу, что под землей?

Ведь ядерное оружие и его испытание основано на очень сложных и трудно рассчитываемых физических явлениях. При ядерном взрыве приходится иметь дело с веществом и пространством при температурах порядка сотни миллионов градусов и давлениях в сотни миллионов атмосфер.

Понятно, там, в толще, остались продукты ядерного деления. Недра также тяжело больны и, наверное, это уже неизлечимо на сотни лет.

Мне показалось, что эта земля как бы расплачивается за свои великолепные и безграничные просторы.

Это ли привольная, безобидная земля моих предков?

Она ли когда-то держала в своих объятиях великого степного мудреца Абая, вдохновляя его неумолкающую и через столетие поэтическую музу? Щедрая и добрая степь принимала знатных гостей из России, растила и выводила на большую дорогу своих сыновей и дочерей, многие го которых составили честь и славу казахского народа. Неужели еще найдутся те, кто осмелится утверждать, что цивилизация оставляет на лике земли только добрые следы…--PAGE_BREAK--
ЗНАКОМСТВО (Часть 2)
Если в понятии испытателей, каждому взрыву предшествует длительная, тщательно рассчитанная, выверенная во всех отношениях подготовка, и они ждут заранее предопределенного результата, то для населения каждый раз, это очередная неожиданность и скрытая трагедия. Содрогается, качается, будто уплывает из-под ног земля. И так, из года в год, на протяжении четырех десятилетий.

Человеческая психика — этот тончайший инструмент жизневосприятия — как она выдерживает подобные необычные перегрузки?

Вот такие невеселые мысли одолевали меня во время той незабываемой первой поездки на испытательные площадки полигона.

После знакомства с городом, научными лабораториями, испытательными площадками, оставивших столь сильные впечатления, командование полигона любезно предложило посмотреть документальный фильм под грифом «Совершенно секретно» и под прозаическим названием «Испытание первой водородной бомбы в воздухе. 1955 год».

Никогда в жизни — ни раньше, ни позже, а путь мой отнюдь не был усеян розами, не доводилось переживать более сильного потрясения, чем от этого 45-минутного «зрелища», которое сопровождалось бесстрастно холодным тоном диктора-рассказчика. На пути к прогрессу человечество достигло больших высот в самых различных направлениях науки и техники. Фильм убеждает: мощнейшие интеллектуальные, материальные силы вложены и вкладываются в защиту страны от посягательств врага. Создан ядерный щит страны, как создан он в США и других странах атомного «клуба». Но может ли человечество жить спокойно и чувствовать себя в безопасности, зная, что в любой момент, в любом уголке нашей такой маленькой и хрупкой планеты по воле маньяка-политика, обладающего властью, ядерный щит может превратиться в безнравственно разрушительную идею уничтожения всего живого на Земле.

О чем рассказывает фильм?

...18 млн. квадратных километров пастбищ, лугов, горных массивов, некогда принадлежавших колхозам; было отторгнуто в пользу полигона. На этой огромной территории раскинулось опытное поле, по которому разбросаны самые разные объекты. Это прежде всего город с промышленными предприятиями и жилыми кварталами. Он расположен в 16-километрах от эпицентра. Разумеется, в этом городе не работают предприятия, в домах живут люди — он пуст, и оттого сверкающие на солнце окна домов кажутся слепыми глазницами и странно видеть, как в оборудованные квартиры солдаты заводят подопытных животных – в их роли выступают овцы, к их телам прикреплены приборы. На полу, возле кровати им оставляют сено и воду и закрывают входные двери. И так по всем этажам пятиэтажки...

По мирной степи разбросаны бронетранспортеры, укрытия для самолетов, на поверхности земли и на глуби; от 6 до 50 метров — сооружения разных типов: от простейших траншей до подземных метро. Одни — в непосредственной близи от места предстоящего взрыва, другие на определенных расстояниях. И здесь прячутся специалисты с приборами.

Под землей построены лаборатории — это целый городок, оснащенный новейшими приборами и оборудованием. Достаточно сказать, что во время взрыва велась съемка со скоростью до 500 тысяч кадров в секунду.

Идет последняя наладка приборов. Население поселков в радиусе километров эвакуировано, ведут радиационную разведку военные самолеты.

И вот день испытания. С Семипалатинского аэродрома поднимается тяжелый бомбардировщик. На его борту водородная бомба. За ним следуют самолеты сопровождения.

Командный пункт. За пультом — офицер. Его моложавое лицо сурово и сосредоточено. С самолета бомбоносителя идут сигналы. Самолет — на боевом курсе. До взрыва осталось три минуты, и тут сигнал: цель закрыт облаками… Самолет вырывается из плена сплошной облачности. На пульте приборы фиксируют: бомба сброшена, глухо звучит голос офицера:

— До взрыва осталось 30 секунд. Двадцать.

— Десять секунд.

И, словно в тысячу колоколов, ударит тревожный набат Взрыв мощной водородной бомбы на высоте 1500 метров. Экран заполняет белое облако. Буквально секунды, и оно трансформируется в слоеный гриб. На багрово-буром его основании образуется мохнатая серая шапка, ее венчает белый ореол. Зрелище потрясает. И самое страшное — зловещее предназначение этого завораживающего, прекрасного гриба, созданного людьми, их умом, их руками: он символизирует собой смерть.

Ударная волна огромной разрушительной силы, двигаясь с невообразимой скоростью, сметает на своем пути все: под влиянием мощного излучения полыхает степь — огонь пожирает всё.

Бесстрастный голос диктора констатирует:

— В девяти километрах от эпицентра большие разрушения в каменных здания. Животные, помещенные в верхних этажах, убиты, в нижних — контужены. В степи горят самолеты.

— На расстоянии восьми километров животные убиты, сильно обожжены.

— Семь километров — полностью разрушены промышленные здания.

— Шесть — жилые дома превратились в руины. На огромном пространстве — сплошные разрушения.

— Пять — ударная волна отбросила танки весом в десятки тонн.

— Четыре — обломки трехэтажного каменного дома взрывной волной отброшены на километр.
…Район эпицентра. На поверхности земли зияют трещины, грунт сдвинут, все вокруг сметено… Сохранились тоннели типа метро. Животные, находившиеся здесь, особо не пострадали. Не поврежденными остались железобетонные убежища, расположенные в трех километрах. Город-макет, что на расстоянии. 16-километров от эпицентра, полуразрушен, пустые глазницы выбитых окон; словно подвешенные в воздухе, раскачиваются лестничные пролеты.

Общий итог: на расстоянии 80 километров от места взрыва повреждены крыши домов, двери, оконные переплеты, обвалилась штукатурка. То же самое произошло в населенных пунктах, расположенных в 120-220 километрах: в момент взрыва, направление ветра было в ту сторону...

Этот фильм я смотрел трижды. И каждый раз меня охватывали противоречивые чувства с одной стороны, преклонение перед гениальными умами ученых, открывших колоссальный источник энергии. С другой… При умножении ядерной мощи державы сегодня, как и вчера, как четыре десятилетия испытаний на полигоне, сопровождается человеческой трагедией. Почему люди, чьи корни уходят вглубь веков, истинные хозяева этих степных просторов, должны расплачиваться своими жизненным интересами? Да и сама древняя земля, родившая и взрастившая великих мудрецов, провидцев, биев, поэтов, писателей, чьи имена стали святым знаменем казахов, почему она обречена?

Итак, Курчатов рождался и строился как город атомщиков. Его назначение — служить полигону, и эту миссию он четко выполняет. Но земля, на которой стоит Курчатов, как и полигон,— это часть территории нашей области, несущей на себе неизгладимый след столетий. Здесь жили казахи, здесь их родовые корни. Город, стоящий на этой земле,- это наш город. Рано или поздно, когда прошумят над ним шквальные ветры ядерных испытаний, жизнь здесь потечет своим будничным мирным порядком. Город встанет в ряд обычных наших городов

Впечатления от знакомства с полигоном буквально переполняли меня, навевая все новые мысли. Полигон удивителен в своем грозном величии. Здесь куется ядерный щит Родины. Но замышляя полигон, государство подошло односторонне, плохо позаботившись о судьбе региона, за бортом оказалось население.

С таким двойственным отношением к Курчатову, к полигону покидал я его пределы. Внутренне был убежден, что ядерные взрывы должны быть прекращены. Степь должна залечить свои раны.

Руководители полигона были вежливы со мной, показали многое и рассказали тоже о многом. Но при всей внешней доброжелательности отношений между нами, оставалась значительная дистанция.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 1)
Первое непосредственное прикосновение к жизни города атомщиков, поездки по селам и аулам районов, примыкающих к полигону, просмотр документального фильма потрясли меня, вызвав самые противоречивые мысли. Но сосредотачиваться на них было недосуг — время приносило все новые и новые жизненные проблемы. Их каждодневному решению было подчинено все: часы работы и отдыха, а порой и сна.

Объявленный на ядерные испытания мораторий приглушил людское беспокойство. Полигон молчал. Но это было зловещее молчание, шла усиленная подготовка к новым взрывам.

В 1987 году полигон, словно встряхнув с себя дремоту, стал наверстывать упущенное — было произведено 18 взрывов мощностью от 20 до 150 килотонн. По колебанию своего рабочего кабинета я почти точно мог определить силу очередного взрыва. Как-то испытание застало нас на заседании бюро обкома. Я сказал: «Мощность — 30-40 килотонн». И не ошибся.

Вскоре произошло событие, от которого начался отсчет поистине напряженной борьбы за закрытие полигона. Это случилось 12 февраля 1989 года. В этот день на полигоне прозвучал очередной подземный ядерный взрыв мощностью более 70 килотонн, самый обычный для его создателей и исполнителей.

Программа «Время» объявила как обычно: «На полигоне в районе Семипалатинска произведен подземный ядерный взрыв мощностью от 20 до 150 килотонн, радиационный фон нормальный». Но между 20- и 50-килотоннами — огромная дистанция, и только те, кто готовит испытания, знают, в чем эта разница. Возможно, этот взрыв стал бы таким же будничным в ряду других, если бы не произошло непредвиденное.

На поверхности земли, деформированной от многолетних подземных испытаний, образовались огромные щели, через которые вышли радиоактивные газы, их истечение шло на протяжении двух суток.

Готовясь к испытаниям, как и обычно, испытатели выбрали момент, когда роза ветров была направлена в сторону сельских районов, где нет никакого другого контроля, кроме контроля само­го полигона. Это одна из коварных тайн засекреченного объекта. Однако за двое суток ветер сменил направление, и полосой газов накрыло независимую от полигона воинскую часть, расположенный в поселке Чаган, в 120 километрах от эпицентра испытания.

Об этом мне сообщил в официальном порядке командир Чаганской воинской части, генерал-майор П.Т. Бредихин. Однако, несмотря на объективные показания приборов, командование полигона категорически отрицало выход радиоактивных газов на поверхность.

Несколько позже выяснилось, что полоса радиоактивного газа шириной и глубиной в несколько десяток километров накрыла территорию, где проживало свыше 30 тысяч человек. Повышение радиационного фона достигло 3000-4000 микрорентген, при естественном — 15 20. На этот раз радиоактивные газы миновали Семипалатинск — помогло направление ветра.

Подобные утечки происходили при каждом третьем испытании. В 1987 году струя радиоактивных газов не раз достигала города Семипалатинска, повышая радиационный фон до 450 микрорентген, не говоря уже о тех районах, которые расположены в непосредственной близости от полигона. В 1988 году такие случаи имели место дважды.

Еще не рассеялись радиоактивные осадки от взрыва 12 февраля, еще не успели разобраться, что произошло в этот день, как 18 февраля прогремел второй ядерный взрыв. Куда еще?

Сегодня ядерный паритет достигнут. Дальнейшая гонка за паритетом — это бесконечный бег по замкнутому кругу, движение в никуда. Это тупик. Очень опасный тем, что в замкнутом пространстве вдет неуправляемое накопление энергии и оружия. Сама идеология, сама философия бесконечного ядерного паритета стала не менее опасной, чем собственно ядерная бомба.

Что такое паритет? Образно — это тот же поединок двух боксеров в одинаковом весе, отлично владеющих искусством ведения боя. Но стоит одному из них допустить неосторожное движение, и он окажется в нокдауне.

Думается, сегодняшний паритет должен стать тонко отсчета разумного осмысления обстановки.

Понимаю, что тем, кто стоит сегодня у руля своеобразного соревнования государств «атомного клуба», трудно отказаться от десятилетиями складывающихся стереотипов в оценке ядерного оружия и паритета. Трудно отказаться от государственных доктрин «любой ценой» и до «победного конца».

Февральские испытания исчерпали терпение. Выплеснулись наружу возмущение и гнев. Ситуация подталкивала к самым активным действиям. Руководство области оказалось в крайне щекотливом положении: что предпринять, чтобы не наделать ошибок, не упустить момент, выбрать правильную позицию.

После совета с членами бюро обкома партии и согласования с Н. А. Назарбаевым, в то время Председателем Совета Министров республики, я отправил шифро-телеграмму в Центр:
«ЦК КПСС. О ядерном полигоне в районе г. Семипалатинска.

Семипалатинский обком Компартии Казахстана информирует ЦК КПСС о том, что с 1949 года на полигоне вблизи города Семипалатинска с населением 340 тысяч человек проводятся ядерные испытания. Первое время — в атмосфере, а с 1963 года — подземные.

Сейчас, через 40 лет, окружающие полигон условия изменились, численность населения возросла в три раза, многократно увеличилось поголовье животных. Полигон оказался в густонаселенной местности. Однако в работе полигона все это не учитывается. Ежегодно производится до 14-18 ядерных взрывов, которые сопровождаются сейсмическим воздействием на здания и инженерные сети, выводят из строя сотни колодцев, снабжающих водой жилые поселки и животноводство.

Город строился без учета сейсмики. Кроме того, на территории полигона в течение 25 лет подземных взрывов деформировалась земная кора и в каждом третьем случае происходит истечение радиоактивных газов на поверхность, исключить которое практически невозможно. В 1987 году через Семипалатинск прошла такая струя газов радиоактивностью в 350-450 микрорентген в час, а при испытаниях 12 февраля текущего года за пределами полигона был зафиксирован уровень радиоактивности до 4000 микрорентген в час, и только в результате изменения направления ветра эти газы не достигли областного центра. Однако они распространились на город Семипалатинск-21, Чаган и многие населенные пункты.

Ядерные испытания, естественно, вызывают у общественности разное толкование, создают напряженную морально-психологическую атмосферу среди населения, и не без основания они связываются с состоянием здоровья и возможными разрушениями.

Партийные комитеты области проводят большую разъяснительную работу среди населения.

Обком партии, озабоченный сложившейся ситуации просит ЦК КПСС поручить соответствующим министерствам и ведомствам временно приостановить или резко сократить частоту и мощность взрывов, а в дальнейшей перенести ядерные испытания в другое, более приемлемое место».

 

Эта телеграмма прозвучала тугим набатным звоном беды и тревоги, это был голос пострадавшей степи. А вскоре раздался призыв Олжаса Сулейменова к организованному движению за прекращение ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Я имею в виду известное выступление поэта 28 февраля по Казахскому телевидению.

Жизнь всегда находит исполнителей своей миротворческой природы, одним из них посчастливилось стать мне

Меня, разумеется, интересовал вопрос об отношении к полигону и ситуации вокруг него моих предшественников. Поднял архивы 50-60-70-х годов и обнаружил один лишь документ: в конце 50-х годов Семипалатинский обком партии и исполком облсовета обратились к Хрущеву с письмом, где, ссылаясь на радиационную обстановку, просили выделить дополнительно к фондам мясо, другие продукты питания, а также сборные жилые дома. Есть документ, подтверждающий, что области тогда было выделено пять тысяч квадратных метров сборных жилых домов и 1000 тонн мяса...

Известно, что впервые о проблемах Семипалатинского ядерного полигона заявил Н. А. Назарбаев на XIX Всесоюзной партконференции. Он тогда выразил серьезную обеспокоенность в связи с продолжающимися ядерными взрывами в густонасе­ленном регионе.

Шифротелеграмма обкома партии в Кремль по существу была первым официальным документом, требовавшим прекращения ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне.

С телеграммой были ознакомлены члены Политбюро ЦК КПСС, и она прозвучала в военно-промышленном комплексе как гром среди ясного неба.

Через два дня мне позвонил первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Г.В. Колбин и сказал: «Ваша телеграмма попала к Михаилу Сергеевичу. У Горбачева состоялся разговор с министром обороны Д.Т. Язовым, который заявил, что Бозтаев нагнетает обстановку, полигон чистый — нет оснований для беспокойства».

С этого момента началась неофициальная кампания нападок на меня. Позже мне рассказывали первый секретарь Курча­товского горкома партии Н. М. Сафронов, председатель Курчатовского горисполкома Е.В. Чайковский о том, что в кабинетах военно-промышленного комплекса меня называли «первым человеком, восставшим против генералов», «опасным человеком» и т. д.

Сейчас, по прошествии двух лет, мне стало ясно, что этой шифротелеграммой я открыл себе путь в непредсказуемость — дорога противостояния оказалась не просто тернистой, но и опасной, сопряженной с многими неприятностями.

Шифротелеграмма в ЦК КПСС была отправлена много 20 февраля, а 28 февраля в Курчатов прибыла правительственная комиссия…
ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 2)
… Шифротелеграмма в ЦК КПСС была отправлена много 20 февраля, а 28 февраля в Курчатов прибыла правительственная комиссия. В ее составе были: Букатов В.А., заместитель председателя военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР, председатель комиссии; Михайлов В.Н., заместитель министра атомной энергетики и промышленности, ведает вопросами создания и испытаний ядерного оружия; Герасимов В.И., генерал-полковник, начальник 12 Главного управления Министерства обороны СССР, ведает вопросами создания и испытаний ядерного оружия; Дадаян А. С, заместитель председателя Госкомприроды СССР; Стрехнин В.П., ответственный работник отдела оборонной промышленности ЦК КПСС; Шульженко Е. Б., начальник III Главного управления Минздрава СССР, ведает закрытыми учреждениями Минздрава СССР; Булгаков Л.А., академик Академии медицинских наук СССР.

Это была первая комиссия за сорок лет работы полигона. Два дня она работала на полигоне. Мы организовали в трудовых коллективах встречи с членами комиссии. Они сами убедились, каковы мнение и настрой людей. 3 марта состоялось заседание бюро обкома партии с участием членов правительственной комиссии. Вот некоторые моменты из стенограммы:

«Букатов В.А. Наша комиссия прибыла по поручению Генерального секретаря ЦК КПСС и по телеграмме обкома партии с целью изучения на месте возникших проблем. Основная задача и цель на этом этапе — улучшение отработки испытаний ядерного оружия и всего комплекса проблем, связанных с этим. Специалисты по отраслям все посмотрели. По вопросам безопасности и радиационной обстановки и по итогам работы комиссии будут даны предложения и рекомендации обкому партии, руководству ЦК КПСС и правительству.

На каждое испытание и на каждый год принимается постановление ЦК КПСС и советского правительства на проведение испытаний. Только на основании постановления начальник полигона Ильенко, начальник 12 Главного управления МО Герасимов, заместитель министра среднего машиностроения Михайлов имеют право санкционировать проведение испытания. Имеется точный документ на каждое испытание.

Если судить строго по этим документам, то у Ильенко не было ни одного нарушения. Не было его и 12 февраля, за исключением отклонения в мае 1987 года.

Сейчас главное направление — минимизировать частоту и мощность испытаний. Будут рассмотрены вопросы безопасности и улучшения экологической обстановки и необходимые организационно-технические меры по предотвращению неблагоприятных случаев. Введем в Инструкции и нормативные документы ряд изменений и корректировок. Тогда по-иному будет работать и Ильенко.

Надо рассмотреть вопрос об установлена нормы допуска радиации для Семипалатинского региона как категории «Б».

Бозтаев К.Б.: Но Семипалатинская область не была отнесена к категории «Б», область не имеет льгот и компенсаций, установленных для группы «Б». Не было так и все сорок лет. Сейчас, когда случилась беда, спохватились.

Ильенко А.Д. Вся работа по подготовке ядерных зарядов к испытаниям проводится целым рядом проектных институтов и организаций. За эти вопросы отвечают и они. Я, как начальник полигона, отвечаю за безопасность населения и участников испытаний. Поэтому ставить так вот мне в вину выброс газов неправильно. Я руководствовался представленными мне документами.

Бозтаев К.Б. Получается так, что произошел выброс, радиационный фон превысил нормативы в тысячи раз, а виновных нет. Так не бывает. Виновники есть, они должны нести ответственность.

Ильенко А.Д. Я хотел бы, чтобы с меня спрашивали за те вопросы, за которые я отвечаю, а не за те, за которые не отвечаю. Я бы хотел, чтобь! компетентная комиссия разобралась, строго определила пункты, по которым я виновен, и я готов за шгх отвечать. Пока мне вину за 12 февраля поставить конкрет­но не можете, и не те времена. Кешрим Бозтаевич, вам уже несколько раз объясняли, что за пределами полигона есть другие службы, которые несут определенную ответственность. За обстановку за пределами полигона я не отвечаю.

Бозтаев К.Б. Хочу напомнить вам случай, происшедший в мае 1987 года. Тогда тоже произошел выброс газов. Тогда Вы, генерал Ильенко, заверили нас, что будут приняты меры, больше подобное не повторится. Мы тогда вам поверили. Если бы в 1987 году мы на бюро обкома партии, а в Министерстве — должностные товарищи спросили по-настоящему, возможно, выброса не повторилось бы. А сейчас Ильенко играет и продолжает играть нами.

Ильенко А.Д. Я не мальчик, Кешрим Бозтаевич, я 36 лет в партии, меня запугивать не надо. Что Вы мне при всем честном народе говорите, что я вами играю. Вы можете меня наказать, пожалуйста, но вы меня не ставьте здесь, чтоб я стоял, и… в игрушки какие-то.

Бозтаев К.Б. Вас никто не пугает. Вы должностное лицо, должны отвечать за порученный участок. Вы недооцениваете общественное мнение. Знаете, с каким общественным мнением мы столкнулись?

Ильенко А.Д. Не я виновник за 12 февраля.

Бозтаев К.Б. Вы начальник полигона! Вы за все в ответе.

Ильенко А.Д. Я не виноват в этом. Я государственный человек и выполняю государственные задачи.

Бозтаев К.Б. Но произошел же выброс, в Чагане это зафиксировали. Государство вам поручило обеспечить радиационную безопасность.

Ильенко А.Д. Не было этого. Можно по-разному поставить вопрос. Пусть доложит командир Чагана, сколько у него было.

Бредихин П.Т. Мы не попали на пик. Замеры дали 0,5 и 0,8 рентген в час.

Герасимов В.И. Сколько это микрорентген?

Ильенко А.Д. 800.

Герасимов В.И. О каких 2-х и 4-х тысячах микрорентген разговор идет?

Гусев Б.И. 13 февраля где-то с часу дня была проведена съемка по маршруту Семипалатинск — Чаган. В районе где-то 40 километров и до Чагана была определена доза от 500-600 до 2000 микрорентген в час.

Букатов В.А. Мы комиссионно определили, к норме это три процента.

Бозтаев К.Б. Семипалатинская область к зоне, которую вы имеете в виду, не относится.

Михайлов В.Н. Я всю сознательную жизнь занимаюсь разработкой ядерного оружия и горжусь, что создавал ядерный щит нашей Родины. Благодарен казахстанской земле. Здесь работали Курчатов, Александров, Сахаров, Зельдович, Славский и другие. Я постоянно бываю здесь с 1957 года. В трудные послевоенные годы страна создала оружие.

Я был в Неваде и проводил совместный эксперимент. Могу сказать, что они вовсю ведут отработку ядерного оружия на Невадском испытательном полигоне. Наша страна как рыба об лед бьется: то мораторий объявляли — III полигон молчал, то предлагаем вообще запретить, то войти в XXI век без ядерного оружия — не идут на это американцы. Сегодня они вооружают­ся до зубов. Как они проводят испытания? Так же, как у нас: вертикальная скважина — ствол 1, полтора или 2 метра, 600-700 метров глубиной, куда опускается ядерное устройство. Потом ствол забивается щебнем, песком, бетонными пробками, которые должны локализовать продукты взрыва под землей. Но есть компоненты летучие, или благородные радиоактивные газы — ксенон, гелий, криптон, которые практически ни к чему не пристают, в соединения и реакции с грунтом не идут, а постепенно через трещеватости выходят наружу.

Все взрывы на Семипалатинском полигоне проводятся толь­ко по постановлению ЦК и правительства, где оговорено, обеспечить безопасность и не пустить радиоактивные продукты за пределы страны, чтобы не нарушить договор 1963 года.

    продолжение
--PAGE_BREAK--Бозтаев К.Б. Но это приемлемо там, где близко граница, а мы находимся за тысячи километров от границы.

Михайлов В.Н. Мы прекрасно понимаем и принимаем все возможные меры, чтобы исключить выход газов. Но это природа, это грунт, и газы могут выходить. Каждое испытание проводит не командир полигона, а государственная комиссия, куда входят представители и специалисты по всем вопросам и направлениям.

Вы сидите у телевизора и получаете дозу во много тысяч микрорентген или около рентгена, снимая рентгеноскопию желудка, получаете еще больше. И предлагать; перенос полигона — это несерьезно, это примерно обойдется в 10 млрд. рублей и отсрочит работы лет на 10.

Какую радиацию получили в Чагане? Ровно столько, сколько сидя у телевизора за 10 минут -2,4 миллирентгена.

Чайжунусов М.Ж. Я возглавляю идеологический отдел обкома партии. Обсуждаемый вопрос нельзя рассматривать только под углом преданности, понимания, что необходимо обороне. Со стороны обкома делается все для того, чтобы населению разъяснить. Я один из тех здесь сидящих, который видел ядерные взрывы, будучи еще студентом, в ноябре 1955 года и осенью 1956 года. Обстановка, создавшаяся после 12 февраля, выходит за рамки рассуждения. Я прошу членов госкомиссии понять одно. Земля Абая, на которой существует полигон, является для нас, казахов, тем, чем для русских является Ясная Поляна. Она волнует нас. Эта земля стала недоступной для народа.

Токтаров Т.Т., заведующий облздравотделом. Врачи первыми бьют тревогу. Рост заболеваемости в области налицо. Здесь пытаются внушить безобидность газов от ядерных взрывов. А куда сбросить факты наземных и воздушных испытаний с 1949 по 1963 год? Особенно тревожит рост в 2 раза психических заболеваний, снижен иммунитет у детей, анемия у беременных женщин.

Булгаков Л.А. 40-летние изучения привели японских, американских ученых, в том числе участвовавших от нашего института, к такому выводу. Во-первых, дозы излучения, полученные в Японии во время бомбардировки, меньше 100 бэр. Меньше 100 бэр ни у одного из облученных, ни у потомков, ни у облученных в утробе матери не вызвала никаких патологических изменений: ни уродств, ни заболевания крови, не повлияло на умственное развитие потомства. И только у тех, кто получил более 100 бэр, возникали заболевания крови, лейкозы в первые 5-10 лет, через 20 лет — рак пищевода, молочных желез у женщин, желудка, легких. Других заболеваний нет.

Когда мы видим заболевания у жителей прилегающих к полигону районов и работников полигона, мы очень внимательно изучаем. Здесь связи прямой не находим.

Герасимов В.И. Я хочу выступить в защиту Ильенко. Аркадий Данилович правильно сказал — он не виноват, потому что проводимые испытания проектируются проектными организациями, утверждаются и подписываются комиссией. И уж если предъяв­лять претензии, надо больше предъявлять их мне и вот сидящим здесь: заместителю министра, профессору, доктору Михайлову. Но мы с полным основанием заявляем, что допущенный 12 чис­ла выход инертных газов никакого ущерба здоровью людей не принес. Потому что это ничтожная доза, в принципе говорить об этой дозе можно только как о факте. Полученная доза не превышает той дозы, которую вы получаете, сидя в этом кабинете, за 5 дней. Эта доза, которую вы получаете, два раза слетав в Моск­ву на самолете. Поэтому драматизировать это нельзя. Полигону поставлена задача отработки ядерного оружия. Я считаю, что эту задачу вместе с нами решает и Семипалатинская область. Не только хаять, не только давить на Ильенко, но и помогать в этом плане надо Ильенко. Я знаю, что помощь Ильенко оказы­вается, спасибо вам за это. Будет принято решение о запрещении испытаний или закрыло! полигона или нет, я не знаю. Но, если испытания будут продолжаться, работать в таких условиях Ильенко, извините меня, не может. Потому что тратить время на эти разговоры вокруг радиационной обстановки, вокруг испытаний, которые проводились 40 лет назад, — это не вопрос Ильенко. Вы понимаете, когда выступает колхозница, студент института — мне понятно. Но когда выступает представитель облздравотдела и говорит о каких-то заболеваниях крови при получении микро и миллирентген — это звучит безграмотно.

А надо ведь людям правильно разъяснять. Я всех выслушал, многое понял. Спасибо, что этот случай заставил меня сюда приехать, что здесь я понял атмосферу, которая сложилась вокруг полигона. Это действительно тяжелейшая проблема. И не с точки зрения болезни людей от полигона, а с точки зрения психологической, когда люди живут действительно в центре испытаний ядерных. Она и для нас новая. Я понял из встреч с людьми и здесь, на бюро обкома партии, что она и для области новая. Может быть, правильно поднимается вопрос и о материальном поощрении людей, и о разъяснительной работе, и о медицинских проблемах. Продумать надо еще глубже. Это злободневный вопрос.

В заключение. Мы делаем все возможное и невозможное для предотвращения утечки газов. Но физика есть физика. Последнее испытание готовилось под 120 килотонн, а испытывали 70 килотонн. Практически никаких выходов быть не должно. Но выход был, правда, после трех часов, то есть профильтрированные, практически нормальные чистые газы. Но они все равно появились. Очевидно, надо и геологию тщательно изучать, и будет это сделано. И об углублении подумать, тут много проблем, которые возникнут. Решать будем.

Бозтаев К.Б. Владимир Иванович, вы упорно защищаете Ильенко. Да, он, как генерал, ваш, как коммунист — наш. Дайте нам возможность спросить с нашего коммуниста.

Герасимов В.И. Я думаю, что вы его в обиду не дадите.

Токтаров Т.Т. Можете ли вы сказать, в годы открытых взры­вов грибы сколько дали доз?

Герасимов В.И. В те годы я здесь не работал. Товарищ первый секретарь обкома партии никакого влияния на народ 12 февраля не оказал. Задаю вопрос медику. Вам же сказали, что доза была максимум 4 микрорентгена. Вы разве не знаете, как 4 микрорентгена действуют на человека?

Еременко А. С. Разговор не удовлетворил меня. Товарищи встали на защиту своих ведомственных интересов. Вы, товари­щи члены госкомиссии, спросите у своих подчиненных, почему они прикрылись своими инструкциями. Ведь 14-18 взрывов ядерных зарядов в год что-то значат. 12 февраля было 14 аварий на водопроводах, теплосетях и в системе канализации. И каждый раз так. Вывод один. Надо дать отдохнуть и людям, и этой земле. Надо кончать с полигоном, ставить вопрос о переносе его в другое место.

Бозтаев К. Б. К сожалению, обстановку мы упрощаем. Не было бы сигнала генерала Бредихина, никто бы и не знал, что произошло 12 февраля. А кто же гарантирует, что не было случая такого же до этого. Ведомственные интересы все годы стояли выше заботы о человеке. А что, Ильенко еще немного поработает, получггг генеральскую пенсию и ни дня не будет жить в Семипалатинске. Ни дня. А семипалатинцы жили и будут здесь жить и работать. Поэтому они обеспокоены больше.

Мы информировали Центр правдиво. Мы просим правительство Союза решить вопрос о компенсациях и представить материалы четвертого диспансера для оценки масштабов ущерба от ядерных взрывов.

Эту проблему мы ставим объективно. Изложенная в шифротелеграмме в ЦК КПСС наша позиция принципиальная. Это позиция нашего народа. Мы не отступим от нее»…

Обобщая разговор на бюро обкома партии с членами правительственной комиссии, следует сказать, что ВПК не взял на себя ответственность за 12 февраля.

Комиссия уехала, не высказав ничего определенного. Позже нам сообщили о её выводах…

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 3)
Комиссия уехала, не высказав ничего определенного. Позже нам сообщили о ее выводах: «Принять дополнительные меры безопасности. Увеличить глубину закладки заряда. Подземные взрывы продолжать. Выброшенные 12 февраля газы — инертные, благородные, они на здоровье людей не влияют».

Далее поручение нам — «усилить разъяснительную работу». Правда, комиссия внесла предложение несколько сократить количество взрывов и мощность зарядов. Это была первая трудная победа. К сожалению, комиссия состояла из тех, кто руководил деятельностью полигона из Центра. Поэтому мы не рассчитывали на другой вывод. Но состоялся первый протест, произошло первое признание объективности.

Так что же все-таки произошло 12 февраля? Была грубо нарушена технология забивки скважины. Мощная бетонная герметизирующая пробка была установлена не на проектном месте. В ходе строительства геология грунта создала сложности, и пробка была установлена высоко в скважине и в результате не сумела выполнить свою задачу надежного герметизатора. А мощность заряда была около ста килотонн. Образовались трещины, которые соединились со скважиной, произошло мощное истечение радиоактивных газов.

Кроме того, сразу после взрыва был снят дозиметрический контроль окружающей среды. Лишь через двое суток, когда радиоактивность среды была зафиксирована в Чагане, дозиметрический контроль был восстановлен. Комиссия Букатова все эти вопиющие факты преступной безответственности скрыла, в своих выводах констатировала, что нарушений не было. Никто не понес ответственности.

Более обстоятельно разобралась с положением дел республиканская комиссия во главе с Е.М. Асанбаевым, в то время секретарем ЦК Компартии Казахстана. Ерик Магзумович с первых дней занял твердую позицию — взрывы прекратить.

Началось «противостояние», продолжившееся более двух с половиной лет. Противостояние между преступным наследием прошлого и отраслевым упрямством настоящего, с одной стороны, и глубоко объективным и законным требованием народа — немедленно прекратить взрывы — с другой.

Начальник полигона генерал-лейтенант А.Д. Ильенко вынужден был выступить по местному телевидению, радио, в областных газетах, на встречах с трудовыми коллективами.

Однако из уст генерал-лейтенанта так никто и не услышал правды. Убежденно и горячо отстаивал он версию о «благородных» и «инертных» газах, их абсолютной безвредности. Прекращение ядерных испытаний,- говорил он.

А. Д. Ильенко, это разоружение страны.

Это была официальная позиция всемогущего военно-промышленного комплекса (ВПК).

Позиция населения: «Не верим. Нам устраивают второй Чернобыль. Мы хотим жить. Полигон закрыть!». Первое время все вертелось вокруг оси «опасно — неопасно!». Многие жители г. Курчатова на встречах со мной утверждали: «Мы и наши дети здоровы. Живем по десять — двадцать лет на полигоне — и ниче­го! Нельзя нарушать святое дело — ядерный паритет».

Кстати, о жителях Курчатова. Их судьбы связаны с полиго­ном. Он дает им работу. Выступать против него — значит рубить сук, на котором сидишь. Другой фактор — для работы на полигоне подбираются люди с хорошим здоровьем, и, что немаловажно, в г. Курчатове налажено медицинское обслуживание, питание, бы­товое обустройство, в основном решен вопрос с жильем.

Противоречивость ситуации и мнений привела к тому, что оп­ределенные лица начали противопоставлять население Курчато­ва и области, сеять между ними вражду. Поползли злые слухи о якобы преследовании тех, кто выезжает за пределы полигона.

Однажды мне доложили, что на трассе Курчатов — Семипа­латинск неизвестные остановили легковую машину, в которой ехал офицер со своей семьей, житель полигона. Отобрали у него документы, деньги, избили. Этот случай вызвал среди жи­телей Курчатова панику.

Я поручил прокуратуре разобраться в происшествии. Что же оказалось на самом деле? Находясь в отпуске, офицер потерял документы и, чтобы как-то оправдаться, придумал эту версию.

Или еще такое. Поступает мне официальное сообщение: два тракториста на К-700 из близлежащего совхоза гнались за геоло­гами из полигона, которые ехали на автомашине «Урал». Тут мы даже разбираться не стали — явный абсурд: может ли громозд­кий, неповоротливый трактор догнать быстроходную машину...

А вот случай, доподлинно имевший место. Женщины-ин­женеры одной из коммунальных служб Семипалатинска нахо­дились на вечернем дежурстве; к ним пришли двое мужчин и предъявили удостоверения, представившись работниками про­куратуры. «Почему вы заявили, что после взрывов на полигоне выходят из строя коммуникации, рвутся трубы, за такую кле­вету вы будете привлечены к ответственности»,- сказали они жестким тоном и потребовали соответствующую письменную справку. Перепуганные женщины начали оправдываться: «Ни­чего мы не заявляли...» и дали письменное подтверждение. Позже выяснилось, что эти люди никакого отношения к про­куратуре не имели, а справку какое-то время использовали как обличительный документ против местных властей.

Рассказываю об этом, чтобы показать, насколько раскалена была обстановка, и ее обострению способствовали люди, готовые на шантаж. Огромными усилиями нам удалось восстановить доверие между противоборствующими сторонами.

Сторонники полигона развернули активную и бурную работу, прежде всего, против руководства области.

Нас обвиняли в неспособности руководить регионом, в нагнетании обстановки вокруг полигона, дошли до абсурда, утверждая, будто мы специально подняли кампанию вокруг полигона, чтобы отвлечь внимание людей от социальных проблем.

И совсем необоснованным было обвинение в том, что своими действиями руководство области ведет государство к одностороннему разоружению, из-за чего ядерный паритет в опасности. Пытались доказывать на цифрах, сколько взрывов произведено в Неваде, сколько на Семипалатинском полигоне, и на этом показать, как страна отстает от США.

С генерал-лейтенантом А. Д. Ильенко я познакомился весной 1987 года при первом своем посещении полигона. Он сразу же произвел впечатление глубоко компетентного в своем деле человека. Да иначе и быть не могло. Аркадий Данилович полигон, с которым связал отнюдь не легкую судьбу, считает своим детищем. И это действительно так. Лишь тот, кто своими глазами видел этот уникальный объект современности, может иметь представление о той огромной ответственности, которую нес А. Д. Ильенко изо дня в день, более десяти лет. За эти годы он отшлифовал в себе такие качества, как дисциплинированность, исполнительность, точность, и жестко требовал того же от подчиненных. Да и можно ли было иначе, работая на ядерном полигоне...

Борьба, развернувшаяся против полигона, была воспринята А. Д. Ильенко как личная трагедия. Вот почему он стал одним из лидеров активной и бурной работы, которую развернули сторонники полигона.

Но публичные заявления генерала Ильенко после случая 12 февраля не помогли делу, наоборот, подлили, как говорится, масла в огонь. Люди не поверили генералу. В трудовых коллективах все громче звучало требование прекратить ядерные испытания.

В стране набирали силу демократия и гласность, наше общество шло к правовому государству. Это вселяло уверенность в правоте начатой борьбы. Мы получили мощную поддержку созданного по инициативе Олжаса Сулейменова движения «Невада — Семипалатинск», которое быстро приобрело авторитет в народе, потому что программные цели отвечали чаяниям людей — борьбе за безъядерный мир, против ядерных взрывов.

В тот период шла кампания по выборам народных депутатов СССР. По нашей области один округ, куда входили сельские районы, освободился. Никто из баллотировавшихся на альтернативной основе кандидатов не получил нужного большинства. А у Олжаса, баллотировавшегося в Алма-Ате, возникли сложности. Мне позвонил Председатель Совета Министров республики Н. А. Назарбаев. Кратко рассказал об обстановке, сложившейся вокруг Олжаса Омаровича, и попросил нашей поддержки на выдвижение его кандидатом в народные депутаты СССР от Семипалатинской области.

— Сулейменов поможет Вам. В его лице Вы найдете хорошую поддержку в антиполигонном движении, — сказал Нурсултан Абишевич. На следующий день с такой же просьбой позвонил Г. В. Колбин. Мне было известно, что Олжас Омарович получил предложения баллотироваться от ряда областей республики, в том числе от трудовых коллективов нашей области.

Он выбрал Семипалатинскую область, и с большим успехом был избран народным депутатом СССР.

Я счел своим долгом информировать Генерального секретаря ЦК КПСС о положении дел вокруг полигона. А вскоре состоялся апрельский (1989 г.) Пленум ЦК КПСС, участником которого мне довелось быть. По приезде в Москву я сразу же записался на прием к М. С. Горбачеву.

После Пленума М. С. Горбачев принял записавшихся шестерых первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов партии всех вместе. Беседа о ходе перестройки, об обстановке на местах и текущем моменте длилась почти три часа. В конце беседы, обращаясь ко мне, Михаил Сергеевич сказал:

— Михаил Сергеевич, все-таки задержу ненадолго ваше внимание, расскажу сейчас, — обратился я к нему.

Он согласился. Когда мы остались одни, я выложил все, что знал о полигоне, ядерных испытаниях и их влиянии на здоровье людей и окружающую среду.

— Вашу информацию я прочитал, в курсе происходящих событий. Этот вопрос вынесем на Политбюро ЦК, пригласим вас на заседание, тогда расскажете.

Я подумал: неизвестно, когда состоится заседание Политбю­ро и будет ли оно рассматривать наш вопрос.

— Михаил Сергеевич, все-таки задержу ненадолго ваше внимание, расскажу сейчас, — обратился я к нему.

Он согласился. Когда мы остались одни, я выложил все, что знал о полигоне, ядерных испытаниях и их влиянии на здоровье людей и окружающую среду.

Михаил Сергеевич слушал меня не перебивая и затем сказал:

— Этот вопрос рассмотрим.

Дальше события развивались так…

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 4)
21 апреля 1989 года на полигоне прогремел очередной взрыв мощностью 50 килотонн. Это был ответ военно-промышленного комплекса на набиравшую силу борьбу за прекращение испытаний и закрытие полигона. Этим взрывом он подтвердил свое твердое намерение продолжать испытания. Всесильное ведомство как бы бросало нам вызов: мол, смотрите, будьте осторожны…

В те дни я находился в Москве на совещании.

На другой день после прибытия в Москву поздно вечером в моем номере в гостинице «Октябрьская» раздался телефонный звонок — звонил секретарь ЦК КПСС О. Д. Бакланов, ведавший вопросами обороны. Он просил встречи, между тем я и сам собирался к нему на прием. Мы договорились на следующий день встретиться.

Но прежде чем встретиться с Баклановым, ознакомился с проектом постановления Политбюро ЦК «О Семипалатинском ядерном полигоне». О подготовке такого документа мне было известно. Я связывал с этим надежду на определенность.

Подготовка постановления Политбюро ЦК КПСС по Семипалатинскому ядерному полигону велась без учета нашего мнения. Иными словами, мы в этом деле не принимали участия. Документ завизировал первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Г. В. Колбин, однако Председатель Совета Министров Казахской ССР Н. А. Назарбаев отказался ставить свою визу, потребовал от Бакланова включить специальный пункт по обследованию здоровья пострадавшего населения, а затем провести в Семипалатинске межрегиональную научно-практическую конференцию. По его настоянию этот пункт был включен в проект постановления.

Меня ждало глубокое разочарование. Проект постановления никого ни к чему не обязывал. В нем пестрели общие фразы политического характера, был и такой дежурный пункт, как «усилить разъяснительную работу среди населения», не было главных вопросов — о прекращении ядерных взрывов, об оказании помощи области, о компенсациях. И только одно ценное предложение Н. А. Назарбаева — о медицинском обследовании населения и проведении в Семипалатинске межрегиональной научно-практической конференции.

Эти свои замечания к проекту я высказал Бакланову. Он ответил, что уже поздно вносить поправки — постановление направлено Генеральному на подпись, всеми членами Политбюро завизировано. И оно было вскоре подписано.

Между тем от своих намерений ВПК не отказывался. Шло время: дни, недели, месяцы. Один за другим гремели взрывы. Всего их было семь в течение года. Однако под массированным напором протеста общественности, охватившего не только нашу область, но и соседние Карагандинскую, Павлодарскую и другие регионы, ВПК вынужден был отказаться от своей жесткой позиции. Прогремели не 18 взрывов, предусмотренные программой, а семь. Семь взорванных зарядов были ограниченной и повышенной мощности, остальные одиннадцать испытаний, в основном большой мощности, не состоялись.

В конце сентября 1989 года мне позвонил по ВЧ ответработник Отдела правоохранительных органов ЦК КПСС и сообщил, что подготовлен проект постановления по Семипалатинскому ядерному полигону. Он сообщил также, что определен срок прекращения испытаний —1 января 1995 года. Проект согласован со всеми и направлен на утверждение. Это был ответ на наши записки и предложения.

Это известие ошеломило, я не мог найти себе места от охватившего меня беспокойства, от тревоги и душевного возмущения. Это было подобно подлому удару в спину… Еще целых пять лет ядерных взрывов! Что станет за эти годы с людьми, природой, со всем нашим многострадальным регионом? Как сказать об этом сроке народу, чем оправдать это жестокое по своей сути решение, а главное — действия Центра? Как согласовать лозунг о строительстве обновленного, гуманного социализма с этим решением? Ведь по сути оно опровергало гуманные цели перестройки.

Позже, ознакомившись с проектом постановления, я окончательно убедился, насколько далек был Центр от судеб людей, пострадавших в результате ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. В проекте постановления не было ни одной строки о компенсационной помощи населению. Это при том, что ежегодно производится 14-18 взрывов.

Собрал членов бюро обкома, стали советоваться. Надо сказать, что их поддержка, полное совпадение наших мнений по проблеме полигона помогли мне, укрепляя в мысли, что действуем правильно, что в любой, самой трудной ситуации не имеем права идти против совести, а значит — против интересов людей.

Через день после звонка из ЦК КПСС, 23 сентября отправляю письмо лично М. С. Горбачеву следующего содержания.
«ЦК КПСС

товарищу Горбачеву М. С.

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Считаю своим долгом информировать ЦК КПСС о положении дел в Семипалатинской области Казахской ССР в связи с продолжающимися на ее территории ядерными испытаниями.

Как известно, ядерный полигон в районе Семипалатинска действует свыше 40 лет. Все эти годы область оказывала необходимую помощь и внесла свой вклад в совершенствование ядерного оружия и укрепление обороноспособности страны.

Вопрос раньше о полигоне не поднимался по ряду известных причин. Сейчас обстановка иная. Мы стали более открытыми перед народом, называя вещи своими именами.

В соответствии с постановлением Политбюро ЦК КПСС 17-19 июля текущего года состоялась научно-практическая конференция, обсудившая вопрос «Здоровье населения и экологическая обстановка в г. Семипалатинске и Семипалатинской области Казахской ССР».
Конференция выявила многие ситуации, которые ранее не были известны народу и местным органам.

За четырнадцать лет активных наземных и воздушных ядерных испытаний в 1949-1963 годах и 1965 году, проведены сотни взрывов, население прилегающих районов подвергалось воздействию ионизирующей радиации, чем нанесен значительный ущерб здоровью людей.

От облученных родилось уже второе поколение детей, которое подвержено, вследствие утраты иммунных свойств, заболеваемости, В области в целом, особенно в прилегающих к полигону районах, продолжается рост заболеваемости, детской, материнской и общей смертности. Возрастают смертность, число врожденных уродств, умственно отсталых лиц.

Подземные ядерные взрывы, которые официальные ведомства считают безвредными, вызывают обострение хронических заболеваний, стресс. Уже в первые дни после взрыва люди жалуются на головные боли, сердцебиение, плохой сон, утомляемость, усиление чувства тревоги, резко увеличивается обращаемость населения в медицинские учреждения.

Особенно беспокоит нас возрастающий у населения от подземных ядерных взрывов психоз. С этим не считаться очевидно нельзя. Здоровая психика — это основа рождения и развития здоровых людей.

Полигон расположен на земле, давшей казахскому народу великие умы и, ставшей национальной святыней.

В зависимости от мощности заряда ядерные испытания вызывают подземные толчки силой до 3-4-5 баллов в Семипалатинске, построенном без учета сейсмики. Каждый подземный взрыв — это порывы инженерных сетей и трещины в жилых домах, исчезновение воды в сотнях трубчатых колодцах, снабжающих поселки и скот.

Обо всем этом соответствующие министерства и ведомства знают. Но они, активно развивая деятельность ядерного полигона, нисколько не заботились об оказании помощи населению. За 40 лет не построено ни одного объекта социального назначе­ния для населения. Не было какой-либо компенсации за нанесенный ущерб здоровью людей и экономике области.

Все это порождает чувство национальной обиды.

В текущем году обкомом партии получено более трех ты­сяч писем, телеграмм и обращений, в которых люди требуют закрытия полигона.

За немедленное закрытие его также единодушно высказались участники региональной научно-практической конференции Семипалатинской, Восточно-Казахстанской. Павлодарской, Карагандинской областей, города Алма-Аты Казахской ССР и Алтайского края Российской Федерации.

Все это вызывает взрыв социального протеста населения.

Однако ведомства не прислушиваются к голосу людей. У них по-прежнему подход к полигону как к объекту военному. Между тем он давно стал острой национальной проблемой.

Объяснение должностных лиц — «чистый полигон», «инертные газы», «обеспечена радиационная безопасность» — все это защита ведомственных интересов. Полигон никогда не был чистым и вряд ли им станет.

За 27 лет подземных взрывов земные недра получили зна­чительную деформацию. Вопрос о необходимости переноса испытательной площадки по причине увеличения трещиноватости горного массива, сложности выбора новых площадок проектным институтом был поставлен еще в 1986 году.

К сожалению, соответствующие отделы ЦК КПСС поддерживают позиции ведомств и готовят материалы руководству партии без участия и учета предложений области. Нам стало известно, что без нашего участия подготовлен проект постановления, направленный по существу на продолжение ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне.

Обком партии считает требование населения, узнавшего горькую правду о столь тревожном соседстве, обоснованным. Должны быть приняты необходимые меры по оздоровлению сложившейся обстановки в Семипалатинской области, чтобы у людей появилась вера в свое будущее и в социальную справедливость.

Люди просят компенсации ущерба, нанесенного за 40 лет активной работы полигона. Это было бы глубоко объективно и человечно, помогло бы снижению, социальной напряженности.

На этот счет предложения области имеются, они должны быть учтены постановлением.

Уважаемый Михаил Сергеевич, излагая Вам ситуацию в Семипалатинской области, полагаемся на Вашу мудрость и понимание».

28 сентября на эту записку была наложена виза М. Г. Горбачева: «т. Зайкову, т. Язову, т. Бакланову.

Прошу еще раз вернуться к проблеме. Горбачев».

Об этой визе мне сообщили немедленно. Я же через общий отдел обкома партии следил за продвижением нашего письма.

Л. Н. Зайков, в то время первый секретарь МГК, одновременно работал секретарем ЦК КПСС и ведал вопросами оборонной отрасли. Я решил немедленно поехать к нему. Наша встреча состоялась в кабинете первого секретаря МГК и продолжалась более часа.

Зайков оказался доброжелательным собеседником, произвел на меня хорошее впечатление. Он рассказал о том, что курирует оборонную отрасль 35 лет. Зайков стал рассказывать о проблемах Москвы, о вопросах, которые его беспокоят.

— Сейчас, — сказал он, — мяса осталось на два дня.

Ежедневно занимаюсь разгрузкой вагонов.

Постепенно разговор переключился на нужную мне тему. Я рассказал все, что знал о полигоне, о бедах, которые наносят взрывы каждой семье, народному хозяйству, экологии. Зайков поднял проект постановления, согласился, что срок прекращения испытаний с 1 января 1995 года — слишком далек. Чувствовалось, что собеседник пытается найти золотую середину, чтобы удовлетворить интересы сторон. Он предложил перенести срок закрытия полигона с 1 января 1995 года на 1 января 1993 года. Я настаивал на более коротком сроке.

— Срок до января 1993 года минимальный, необходимый для подготовительных работ на новом месте,— убеждал меня Займов.

В таком случае,— говорю,— надо объявить на этот период на Семипалатинском полигоне мораторий.

— Этого делать нельзя,- отвечал Зайков.- Прошедший полуторагодичный мораторий был по моей инициативе.

За это время в США проводили интенсивные испытания ядерного оружия, мы серьезно от них отстали.

Но пообещал:

— Если позволят проблемы Москвы, поеду на Новую Зем­лю, а затем приеду в Семипалатинск.

Доверительный разговор завершился тем, что Зайков согласился на два года сократить сроки прекращения испытаний на полигоне — 1 января 1993 года. Но и этот срок для нас был неприемлем. Наша позиция — прекратить взрывы немедленно. Однако достигнутое уже означало начало последующего успеха.

По возвращении в Семипалатинск, 11 октября, я решил обратиться к Зайкову с письмом. Просил Льва Николаевича не осуждать за назойливость и высказал наши соображения еще раз: срок прекращения испытаний на полигоне с 1993 года совершенно неприемлем, полигон должен быть закрыт немедленно.

В дальнейшем события развивались напряженно. Представители военно-промышленного комплекса оказали сильное сопротивление. Однако Зайков проявил завидную твердость и настоял на своем.

Это была серьезная победа, которая буквально нас окрылила. Да и было чему радоваться: предыдущий проект постановления о полигоне был отложен в сторону, началась подготовка нового, причем мы настояли, чтобы она шла с нашим участием. Нами была сформирована группа. В нее вошли тогдашний заведующий промышленно-транспортным отделом обкома партии В. В. Малинин, заместитель председателя облисполкома А. И. Березин, первый секретарь Курчатовского горкома парпш Н. М. Сафронов, заведующий облздравотделом Т. Т. Гоктаров, начальник областного управления торговли В. И. Караваев. Более двух месяцев они работали над разработкой тех пунктов проекта постановления, которые касались возмещения ущерба, причиненного за сорок лет деятельности полигона здоровью населения, всему народнохозяйственному комплексу. Были включены поставки металлопроката, труб, медицинского оборудования, медикаментов, строительной техники и механизмов, продовольствия.

Под нажимом Зайкова ВПК уступил в сроках закрытия полигона — не 1 января 1995 года, а на два года раньше — с 1 января 1993 года. Но дальше ВПК жестко стоял на своем, не желая уступать ни дня. Мы же настаивали на немедленном прекращении испытаний и тоже заняли твердую позицию. Более того, в проекте записали свое особое мнение. Стороны так и не пришли к обоюдному согласию, и постановлению в подготовленном виде не суждено было увидеть свет. Но усилия наши не прошли бесследно. На базе этого постановления было принято распоряжение Совета Министров СССР, о чем расскажу в главе «На пути социального обновления».

Противостояние вступило в новую фазу…

    продолжение
--PAGE_BREAK--ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 5)
Объектом нападения со стороны ВПК, жителей Курчатова стали Олжас Сулейменов и я. Но Олжас Омарович — творческий работник, личность свободная, к тому же в силу того, что живет в Алма-Ате или в Москве, несколько отстранен от, ставших ежедневными, стрессовых ситуаций. Мне же было труднее — приходилось принимать на себя бурю нападок, которые надо было выдерживать или отражать.

Начатая по инициативе некоторых руководителей полиго­на и его специалистов, поддержанная сверху, из Москвы, кампания давления на меня обескураживала. Порой я чувствовал свое бессилие перед всемогущим ведомством, понимал, что в любой момент могу быть раздавленным и смятым. Были моменты, когда захлестывали отчаяние и одиночество, но не припомню, чтобы мог быть готов к отступлению. Жил тогда с твердым убеждением: либо выстою в этом суровом противостоянии, либо уйду с должности первого секретаря обкома — будущее не пугало. Как-никак, металлург, мог бы найти себе место на производстве.

А первый заместитель председателя облисполкома А.Р. Ломтев как-то назвал это давление «заговором генералов».

Председатель Курчатовского горисполкома Э. Л. Филимонова однажды спросила:

— Кешрим Бозтаевич, как там в Москве, у Вас поддержка есть?

Все это действовало на психику, невеселые мысли особенно терзали меня по ночам, когда наваливалась трудная бессонница. Но стоило утром переступить порог своего рабочего кабинета и окунуться в водоворот дел, как все мрачное отступало. Душевное понимание проявил председатель облисполкома Анатолий Семенович Еременко. У этого внешне сурового, немногословного человека добрая, все понимающая душа. В трудные дни, когда, казалось, не выдержу очередного давления могучего ведомства, Анатолий Семенович оказывал мне моральную поддержку. Мы засиживались подолгу, советуясь о наших дальнейших действиях.

К концу подходил 1989 год, первый год и наиболее напряженный период противостояния. Город атомщиков Курчатов буквально бурлил. И это тоже понятно: закрытие полигона означало для них неизвестность,' ломку судеб. Именно так воспринималось многими курчатовцами антиядерное движение. Этот эгоизм, подогреваемый определенными лицами, часто тенденциозными публикациями в центральной прессе, различными самостийными комиссиями из Центра с их необъективными выводами, достиг своей кульминации.

В первых числах ноября в Курчатове состоялся митинг протеста против действий руководства области. В итоге же в Моск­ву на имя Президиума второй сессии Верховного Совета СССР была отправлена телеграмма.

Вот она.
«Москва. Кремль, в Президиум сессии Верховного Совета СССР.

Крайне возмущены демагогическими выступлениями и откровенной клеветой народного депутата СССР О. Сулейменова на съезде народных депутатов. Возмущены разнузданной лживой кампанией, проводимой Семипалатинским обкомом партии в отношении полигона и правительства. Все это приводит к агрессивным экстремистским действиям местного населения против жителей полигона. Кто ответит за это, требуем немедленного проведения гласного расследования всех фактов, приводимых О. Сулейменовым и областным руководством, назначения компетентной комиссии с полномочиями Верховного Совета по установлению истинного положения дел, с целью нормализации обстановки вокруг полигона. Сомневаясь в чистоплотности целей, преследуемых К. Бозтаевым и О. Сулейменовым, выражаем им наше недоверие, как народным депутатам и требуем, огласить на совместном заседании палат Верховно­го Совета текст данной телеграммы и письмо Рыжкову Н.И. от жителей гор. Курчатова и совета трудовых коллективов».
Разумеется, я не мог не отреагировать на эти откровенно злобные нападки.

В соответствующие центральные ведомства я направил свой протест. Приезжал начальник Политического отдела 12 управления Министерства обороны генерал-майор Солодилов И.Д. Но, как и следовало ожидать, объективного разбора не было.

Состоялись мои трудные встречи с курчатовцами. Острый диалог сблизил нас, и мы нашли взаимопонимание.

Комиссия во главе с т. Букатовым, о которой рассказано выше, была, образно говоря, первой ласточкой, открывшей путь в нашу область другим многочисленным комиссиям. Каждая из них требовала к себе особого внимания, отвлекая большое число работников от их повседневных дел. В то же время коэффициент полезного действия многих комиссий был незначительным: они приезжали и уезжали, не оставляя после себя какого-либо заметного следа — все оставалось по-старому, если не считать того, что морально-психологическая обстановка среди населения пострадавших районов все более накалялась.

Среди различных комиссий наиболее твердую позицию заняла комиссия Верховного Совета СССР, возглавляемая народным депутатом СССР, писателем Украины, врачом Ю.Н. Щербак. Комиссия прибыла в Семипалатинск по поручению председателя комиссии Верховного Совета СССР по экологии и рациональному использованию природных ресурсов К. О. Салыкова. Какимбек Салыкович твердо стоял на позиции прекращения взрывов на Семипалатинском полигоне. Юрия Николаевича Щербак я лично попросил приехать. В то время он руководил подкомитетом Верховного Совета по ядерной экологии. Он сам — свидетель трагедии Чернобыля — хорошо понимал проблемы Семипалатинска и искренне взялся помочь. В то время он работал над книгой «Чернобыль».

Маршрут комиссии все тот же: полигон, села и населенные пункты, расположенные в зоне его влияния, Курчатов, Семипалатинск… Это путь, уверенно проторенный самыми различными комиссиями из Центра. Не могу судить о впечатлениях, полученных их членами за время поездок. Возможно, кого-то и потрясло увиденное: социальная отсталость сел и аулов, отсутствие элементарных условий для нормальной жизни и больные — взрослые, дети...

Комиссия Ю. Щербака, пожалуй, единственная, объективно оценившая сложную ситуацию вокруг полигона. К чести Юрия Щербака, он был предельно правдивым и честным в своих выводах и не скрывал возмущения по поводу того, что на протяжении долгих четырех десятилетий ядерных взрывов народ многострадального региона по существу был забыт своим правительством, оказался без защиты государства. Об этом Ю. Щербак смело докладывал на совместном заседании двух комитетов Верховного Совета: по экологии и по обороне.

Самой большой и самой, наверное, представительной была комиссия, которую возглавил председатель военно-промышленного комплекса, заместитель председателя Совета Министров СССР И. С. Белоусов. Мы возлагали серьезные надежды на то, что И. С. Белоусов, глубоко разобравшись в сложившейся непростой ситуации, даст объективную оценку происходящему.

По пути в Семипалатинск комиссия Белоусова остановилась в Алма-Ате, где встретилась с первым секретарем ЦК Компартии Казахстана Н. А. Назарбаевым.

Второй секретарь ЦК Компартии Казахстана В. Г. Ануфриев рассказал мне об этой встрече. Напряженный тон беседе задал начальник Генштаба Вооруженных Сил СССР генерал армии М. А. Моисеев. Он заявил, что обком партии и его первый секретарь К. Б. Бозтаев намеренно будоражат народ, пытаясь создать вокруг полигона отрицательное общественное мнение.

В. Г. Ануфриев в довольно резкой форме возразил ему:

— Не обком партии и не Бозтаев виноваты, а военно-промышленное ведомство.

Моисеев вскипел:

— Как Вы, второй секретарь ЦК, смеете так заявлять. Ядерный полигон — это щит Родины, и никому не дозволено его поколебать.

— Потому и заявляю, — сказал Ануфриев, — что я второй секретарь ЦК.

Вмешался Н. А. Назарбаев:

— Все, что произошло в Семипалатинском регионе за 40 лет ядерных испытаний, — это антигуманно, бесчеловечно. Поезжайте в Семипалатинск, встретьтесь с народом, убедитесь сами.

После этой встречи Нурсултан Абишевич позвонил мне и сказал:

— К Вам едет комиссия Белоусова, надо организовать ее встречи с людьми.

По-моему, Михаил Андреевич Моисеев после встреч на нашей земле изменил свою точку зрения.

Мы облетали на военном вертолете экспериментальные площадки полигона.

В полете генерал А. Д. Ильенко комментировал расположение объектов. Рассказывая о них, Ильенко горячо и страстно защищал интересы полигона, утверждая необходимость продления его действия. Неожиданно Михаил Андреевич его оборвал:

— Замолчи! На этом полигоне ядерные испытания надо прекратить!

Что побудило начальника Генштаба так круто изменить свою позицию? Убежден, что он глубоко и объективно понял всю ситуацию. Думаю, повлияли справедливые слова Назарбаева, да и весь разговор, состоявшийся в ЦК Компартии Казахстана и первые впечатления в Семипалатинске заставили задуматься и многое переосмыслить.

Как бы то ни было, настрой у Моисеева был уже совсем иным. По-моему, на этой позиции Моисеев остался и потом.

В течение нескольких дней комиссия напряженно работала. Мы организовали встречи И. Белоусова и членов комиссии с медицинской общественностью области, с большой группой депутатов всех звеньев, они побывали в трудовых коллективах, в населенных пунктах.

Во время своих поездок Белоусов воочию убедился, насколько серьезна ситуация, сложившаяся вокруг полигона. Население открыто требовало его закрытия.

В общественно-политическом центре состоялась встреча И. С. Белоусова с представителями общественности Семипалатинска и прилегающих к полигону районов. Народу собралось столько, что зал на 750 мест не смог вместить всех: люди заполнили просторный вестибюль, лестничные пролеты, большая толпа стояла перед входом, были установлены усилители.

В президиуме я сидел рядом с Белоусовым. Слышу, он шепчет рядом сидевшему Моисееву:

— Разыгран спектакль, все заранее подготовлено к нашему приезду, научили, что и как говорить...

Моисеев молчал.

Белоусов проявил немалую гибкость, показал изощренное искусство перевоплощения.

Перед собравшимися он эмоционально давал обещания:

— Вопрос о полигоне будет решен. Я вернусь сюда с конкретными решениями в первом квартале 1990 года. Вы будете довольны. Верьте мне.

Это было в ноябре 1989 года. Люди расходились с собрания несколько успокоенные. Многие поверили члену союзного правительства. Знали бы все, кто слышал его клятвенные обещания, что в тот миг на трибуне Игорь Сергеевич был далек от искренности, что кипели в его душе совсем иные страсти.

Давая такое обещание, он внутренне надеялся на то, что удастся убедить население.

Утром следующего дня на совместном заседании бюро обкома партии и исполкома облсовета, посвященном обсуждению итогов работы комиссии, председатель ВПК предстал перед нами совсем в ином качестве. Сдернув маску добродетели, которую вынужден был натянуть на себя перед опасностью народного гнева, он раскрыл свое истинное лицо.

Не утруждая себя объективным анализом, Белоусов с первых же слов пошел в наступление.

Как всегда, он говорил уверенно, прерывал выступающих, в голосе его звучал металл. Некоторые члены бюро и исполкома поначалу опешили и даже растерялись от этого штурмового натиска.

Я старался быть спокойным. Для меня поведение Белоусова не было неожиданностью.

За период противостояния Игоря Сергеевича Белоусова я изучил неплохо. Его колоритная фигура внушала доверие. Он мог быть открытым и располагающим, когда был уверен в своей силе. Но стоило кому-то возразить и выразить иную позицию, как председатель военно-промышленного комплекса мгновен­но перекрашивался — возражения не терпел. И это было постоянным состоянием его души. В этом убедила уже первая наша встреча с Белоусовым, состоявшаяся летом 1989 года.

Решил поговорить с Игорем Сергеевичем о проблеме поли­гона с глазу на глаз. Будучи в очередной раз в Москве, записался к нему на прием.

Белоусов занимал кабинет в Кремле. Когда я вошел, хозя­ин бодро вскочил из-за стола и через ковровое пространство пошел навстречу. С готовностью протянул мне руку, его лицо светилось улыбкой, которая как-то не стыковалась с настороженным, холодным взглядом из-за стекол очков.

Усадив меня за стол для заседаний, сразу же начал разговор.

— Нам необходим ядерный паритет,- говорил Игорь Сергеевич, — мы не должны забывать о военной мощи НАТО. Сейчас мы серьезно отстали от США в разработке и испытаниях ядерного оружия. Если прекратим взрывы на Семипалатинском полигоне, то оставим государство безоружным.

Он говорил долго и в общих чертах.

Я возразил Белоусову, приведя известные мне в то время серьезные аргументы. Узнав мою твердую позицию, он сразу же изменился. Настороженность в его глазах сменилась холодной сталью. От недавней расположенности не осталось и следа — как будто между нами пробежала кошка.

Я покидал кремлевский кабинет председателя ВПК с горьким осадком на душе, с чувством обреченности представлял безнадежность создавшегося положения, ибо наши позиции оказались на разных полюсах. К сожалению, мое предчувствие оправдалось — это взаимное непонимание, а порой и открытое противостояние длилось вплоть до февраля 1991 года, до того дня, когда Белоусов ушел с поста председателя военно-промышленного комплекса.

Как первому руководителю области в период противостояния мне не раз приходилось вступать с Белоусовым в споры в его же рабочем кабинете до этого заседания и потом. Воспитанный в духе командно-административной системы, он твердо уверовал в правоту своего мнения и своего слова, был непререкаемо категоричен, не терпел никаких возражений. Каждое мое выступление, каждую реплику встречал в штыки. Наше взаимное неприятие друг друга в конце концов дошло до открытой конфронтации.

Я тоже встречал любые его слова в штыки. Как-то на одном из совещаний в его кабинете присутствовали У. К. Караманов и Е. М. Асанбаев, тогда секретарь ЦК Компартии Казахстана. Между мной и Белоусовым вновь произошла стычка.

Вскоре, уже в Алма-Ате, У. К. Караманов мне рассказал, что звонил ему Белоусов и просил призвать к порядку Бозтаева, унять его пыл.

Благополучно отбыв в Москву со своей комиссией, Игорь Сергеевич оставил пострадавшему населению полный короб обещаний, а мне — грозную неопределенность. Все его поведение как бы предупреждало: остановись, пока не поздно!

Ни в первом квартале, как обещал, ни потом И. Белоусов так и не приехал в область. Расчет его был прост, и он не скрывал этого: пусть пройдет время, народ, подстрекаемый руководством области, успокоится, потом можно будет с ним договориться. Однако он позвонил мне из Москвы и сказал: «До конца года взрывов на полигоне не будет».

Причина его неприезда нам известна: надеялся на продолжение взрывов, а мы стояли на своем — прекратить немедленно.

В дни работы Съезда народных депутатов СССР, в апреле 1990 года, я его спросил на ходу: «Игорь Сергеевич, вы приедете к нам?». Он ответил резко: «С чем? С программой — разоружаться?» У руководителя ВПК просто не было достаточных аргументов для встречи с людьми.

Перед уходом с поста председателя ВПК, уже в начале 1991 года, Игорь Сергеевич стал другим. Он как-то сказал: «Спешите, чтобы я мог вам чем-то помочь». Именно с его помощью, несмотря на возражение Министерства обороны, мы получили разрешение на разработку на территории полигона месторождения угля «Юбилейное». По-видимому, Белоусов понял всю бессмысленность противостояния.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 6)
Мне довелось встречаться со многими должностными лицами ведомств, связанных с полигоном. Расскажу еще об одной такой встрече — с министром среднего машиностроения СССР (впоследствии Министерство атомной энергетики и промышленности) Львом Дмитриевичем Рябевым. Это, если можно так сказать, один из хозяев полигона. От позиции Рябева многое зависело. Лев Дмитриевич встретил меня в кабинете в присутствии двух своих работников. Как уже стало привычным, я начал свой визит с рассказа о ситуации вокруг полигона. Рябев грубо меня оборвал:

— Прошлое Вашего народа меня не интересует. А сегодня полигон чист.

— В таком случае, — сказал я,— нам не о чем говорить. Ушел от Рябева глубоко разочарованным.

Впоследствии Рябев получил новое назначение, стал заместителем председателя Совмина СССР. Между нами навсегда остались холодные отношения. При случайных встречах на пленумах ЦК КПСС или Съездах народных депутатов мы дела­ли вид, будто не замечаем друг друга.

Непреклонность Белоусова, Рябева, этих столпов ВПК, была подобна непробиваемой каменной стене, вызывая в душе тревожное чувство сомнения: сможем ли одолеть этот казавшийся неприступным барьер?

Забегая вперед, хочу сказать, что мы имели мощную поддержку другой группы людей.

Среди активных сторонников прекращения испытаний и закрытия полигона был Вице-Президент Академии наук СССР, академик Евгений Павлович Велихов. Скажу без преувеличения: его твердая позиция на этот счет сослужила нам добрую службу. Евгений Павлович — ученый-ядерщик с мировым именем, прочно завоевавший международный авторитет.

Дважды приезжал он в Семипалатинск, посещал полигон, бывал среди жителей районов, прилегающих к полигону. Сложилось у него однозначное мнение: испытания немедленно прекратить.

Понятно, что большой ученый руководствовался не эмоциями и всплеском антиядерного настроения. Его выводы были основаны на строгой логике фактов. Причем, не тех, что лежат на поверхности. Человек конкретных знаний и действий, Велихов опирался на свой талантливый дар научного предвидения.

После посещения полигона Евгений Павлович обратился со специальной запиской к М. С. Горбачеву, где научно обосновал необходимость запрещения ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Я постоянно обращался к нему и советовался и при встречах, и в телефонных разговорах.

Велихов и сейчас проявляет немало заботы в решении новых задач, возникших после закрытия полигона.

В напряженный антиядерный период громко и требовательно звучал голос председателя Комитета защиты мира СССР, писателя и публициста Генриха Аверьяновича Боровика, чье имя известно во многих странах планеты.

Генрих Аверьянович также бывал у нас, видел, знал полигон и беды людей вокруг него не понаслышке. Вся страна слышала страстные выступления Боровика на сессии Верховного Совета СССР, по телевидению и радио. Генрих Аверьянович бескомпромиссно призывал к закрытию полигона. Приезжая в область, он оказывал конкретную практическую помощь — при его содействии получены новейшее оборудование для центра детско­го восстановительного лечения и медикаменты.

Генрих Аверьянович как-то мне сказал, имея в виду ВПК, что после его известного выступления по центральному телевидению на него было оказано серьезное давление.

Несомненно, помощь и поддержка этих и многих других влиятельных людей, чей авторитет и объективность общеизвестны, сыграли положительную роль в напряженной и кропотли­вой антиядерной работе.

В те годы постоянным представителем Казахстана в Москве был Серикболсын Абдильдин. С. Абдильдин — земляк семипалатинцев, уроженец Аксуатского района. Он был по-человечески искренне заинтересован в скорейшем прекращении ядерных взрывов, в центральных органах горячо отстаивал наши интересы. А мы в свою очередь неоднократно обращались к нему с различного рода вопросами и всегда встречали понимание.

Ушел в историю 1989 год, первый год противостояния. Как бы трудно ни было, успех был довольно ощутимый. Из запланированных ВПК на год 18 ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне состоялись лишь 7. Однако неопределенность осталась. Мы не знали, что ждет нас в этом плане в 1990 году.

На этот год ВПК запланировал провести на Семипалатинском полигоне 9 взрывов. Значит впереди — неизвестность, предстоит напряженная борьба. В январе мне позвонил Белоусов и сказал, что взрывов в первом квартале не будет. Это было маленьким облегчением, но не решением напряженного вопроса.

Тем временем в череде нескончаемых дел и забот, связанных с руководством областью, определенное место стали занимать вроде мелкие, незначительные, на первый взгляд, но чувствительные события.

Это были отдельные телефонные звонки из Центра, их авторы намекали на серьезные неприятности, которые якобы ждут меня. Об этом они говорили мне и при встречах в Москве.

Позволю себе привести рассказ В. В. Малинина, руководителя группы от Семипалатинской области, принимавшего участие в подготовке проекта постановления.

Прочитав его, возможно, кто-то посчитает, что мной руководили честолюбие и какие-то личные амбиции. Нет! Я откровенен перед читателями, как перед самим собой: за многие годы работы с людьми привык брать на себя ответственность за их судьбы и всегда руководствовался только этим основополагающим критерием.

Вот что рассказывал В. В. Малинин: «Мы приехали в Москву 4 октября 1989 года, чтобы принять участие в подготовке проекта правительственного постановления о ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне. Предстояло вплотную работать в ВПК.

Нас провели по кремлевским апартаментам в нужный отдел. Сели за внушительных размеров стол: три генерала, три полковника, два доктора наук из гражданских.

Начальник отдела боеприпасов А. П. Александров представил друг другу участников совещания и сразу же перешел к делу. Мы не рассчитывали на сиюминутное понимание проблем и должную поддержку, однако не думали и о том, что встретим открытое нежелание понимать. Более того, представители ВПК — крупные ученые-ядерщики, выросшие в этом ведомстве до генералов, люди прямые и категоричные, считавшие свою позицию однозначно непререкаемой, наши предложения встретили с нескрываемым пренебрежением. В наш адрес последовали неуважительные реплики:

— Вы ничего не понимаете, ваши требования не имеют под собой оснований. Они направлены на подрыв оборонной мощи страны.

— Вам вообще не положено вникать в наши дела.

— Не может быть и речи о запрещении испытаний.

Разговор в таком духе продолжался несколько часов.

Мы старались держаться спокойно, не выплескивать своих эмоций, хотя это было нелегко. Встреча ничего не дала сторонам. Но мы воочию убедились в том, что отстаивать свою позицию будет чрезвычайно трудно.

Белоусов своим распоряжением создал большую груп­пу, которая должна была работать над вопросом о подземных ядерных испытаниях на полигонах страны. Ее возглавил генерал-полковник, первый заместитель начальника генштаба Вооруженных Сил СССР Б. А. Омеличев, человек интеллигентный, не позволяющий себе резких выпадов и грубости. В группу вошли заместители министров финансов, атомной энергетики и промышленности, представители Госкомгидромета, Госпла­на, Госкомтруда и других заинтересованных ведомств.

Шли очень напряженные дни. Раз в неделю группа собиралась в Генштабе. Не скажу, чтобы разговор проходил гладко. Каждый раз в наш адрес сыпались обвинения, упреки в непонимании государственной важности, а порой и угрозы.

Запомнилось, как на одном из таких совещаний начальник 12-го главка Минобороны генерал-полковник В. И. Герасимов заявил: «Мы должны золотыми буквами начертать имена создателей ядерного оружия» и, выразительно ткнув в меня пальцем, закончил: «… и черными — имена его похоронщиков».

Признаться, я почувствовал себя очень неуютно. Но еще более яростные нападки следовали в адрес К. Бозтаева.

— Откуда взялся этот самозванец,- говорили они,- забросал нас письмами и протестами!

Угрозы по отношению к Бозтаеву были очень серьезными, и мы понимали, что всесильный ВПК может перейти к конкретным действиям. Собираясь вечерами в номере гостиницы, мы обсуждали эту горячую тему, искренне боясь за судьбу Бозтаева. Ведь могли с ним расправиться. Понимали, что обязаны его предостеречь, и при телефонных разговорах намекали ему об опасности и просили быть осторожным. Он молча нас выслушивал и завершал разговор привычным: «Не бойтесь».

Началась кампания по организации писем, в которых «рядовые граждане» обвиняли меня в предательстве интересов Родины.

Одно из таких писем — от офицера в отставке, жителя Таврического района Восточно-Казахстанской области. С письмом меня ознакомили в организационном отделе ЦК КПСС. Содержание — обычное, как две капли воды схожее с тем, что и в других письмах: Бозтаев подначивает народ, настраивая его против интересов государства. До него в Семипалатинской области была спокойная обстановка, люди мирились с существованием полигона, потому что понимали его оборонное значение для страны. Теперь вдруг заговорили о вредном влиянии полигона на здоровье. Это демагогическая ложь, с помощью которой Бозтаев хочет уйти от ответственности за отсталость социальной сферы в области. Это по вине руководства обкома партии плохо решаются социальные вопросы.

Движение этого письма и некоторых других организовано было таким образом, что они были поставлены на контроль Генерального секретаря. Министерство обороны, взяв на себя расходы, приглашало автора письма в Москву. С ним встречались ответработники отделов ЦК КПСС, его внимательно выслушивали. На основании этого и других подобных пас­квилей была составлена Записка за подписью секретарей ЦК КПСС Медведева, Бакланова, Разумовского. Меня ознакомили с запиской, предупредив, что готовится специальный вопрос на Секретариат ЦК КПСС, где будет заслушан мой отчет. В запис­ке как будто нет прямых обвинений в мой адрес, но со ссылкой на письма сделаны довольно суровые выводы: обком партии, первый секретарь К. Бозтаев недостаточно ведут разъяснительную и воспитательную работу среди населения. В области пло­хо решаются социальные проблемы.

Но записке не суждено было реализоваться, а мне — держать отчет на Секретариате. Шла подготовка к XXVIII съезду КПСС, в аппарате ЦК КПСС началось сокращение штатов и отделов — на этом фоне, понятное дело, мой вопрос отложили.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 7)
Оглядываясь назад, перебирая в памяти вехи своего жизненного пути, думаю о том, что не было в моей трудовой биографии легких дорог — все доставалось большой напряженностью сил, но ничто и никогда не могло сломить моего духа. Потому, наверное, что всегда верил в дело, которым был занят, рядом были товарищи и сподвижники по работе, были одобрение и поддержка сверху. И чем трудней приходилось, тем с большим оптимизмом работалось.

Тем временем мы все больше и больше ощущали давление со стороны ряда средств массовой информации, поддерживавших полигон.

Вот некоторые моменты.

Известия, 1989, 29 июля. Слухи и факты в регионе, где проводятся ядерные взрывы. Интервью с Ю. Израэлем, председателем Госкомгидромета СССР, член-корр. АН СССР.

«… Подземные взрывы радиоактивных выпадений не вызывают. На прилегающих к полигону территориях, а также в районе Семипалатинска мощность дозы гамма-излучения составляет 10-25 микро рентген в час, то есть находится на уровне фоновых значений, характерных для других районов страны.

… Таким образом, по всем параметрам радиационная обстановка на указанной территории и в г. Семипалатинске практически не отличается от той, которая наблюдается на остальной территории страны, и для здоровья населения опасности не представляет».

В этом же номере интервью с генерал-лейтенантом С. Зеленцовым.

«… Совсем недавно я измерил радиационную обстановку в своем московском кабинете, оказалось 18 микрорентген в час. А за окном, во дворе —20. Так вот, на полигоне под Семипалатинском этот уровень гораздо ниже. То есть полигон чище, чем некоторые районы нашей страны, где не производится никаких взрывов. Эта обстановка никак не изменяется и во время подземных испытаний».

Сын Отечества, 1990, 4 августа. Семипалатинск: мифы и правда о ядерном полигоне.

Беседа корр. О. Одноколенко с народными депутатами СССР Г. Фоменко, Г. Разуваевой, генерал-майором Ф. Сафоновым, зам. начальника управления сейсмологии и радиационной безопасности, подполковником В. Тарасенко.

Ф. Сафонов: Позволю себе немного статистики. В Семипалатинской области на сто тысяч жителей зарегистрировано 207 случаев онкологических заболеваний, в Москве -298, в Америке -350. Разве это говорит о каком-то особом неблагополучии в Семипалатинской области?

В. Тарасенко: Да, взрывы на полигоне вызывают подземные толчки. Но они кратковременны, локальны и не являются причиной разрушений.

Правительственный вестник, 1989, ноябрь. Ядерный полигон: испытание гласностью. (Взрыв страстей или научный анализ проблемы?) Интервью с Ф. Сафоновым ведет корр. Г. Ломанов.

«… Со всей ответственностью могу заявить — сейчас в радиационном отношении полигон не представляет опасности для окружающего населения».

«… Я не считаю возможным осуждать местных жителей за некомпетентность — мы видим, как настойчиво и целеустремленно запугивают их несуществующей опасностью».

«В средствах массовой информации, в акциях движения «Невада — Семипалатинск», выступлениях партийного и советского руководства области и даже депутата Верховного Совета СССР ведется массированная пропаганда против полигона».

Корр.: Вы полагаете, что общественное мнение сложилось отнюдь не стихийно, что его кто-то умышленно и умело формирует. Кто и зачем?

Сафонов: На первую часть вопроса я уже ответил — местные власти. Почему — тоже не секрет. Социальная сфера, общая экономическая обстановка неудовлетворительны. Трудно живут люди. А как отвлечь внимание от повседневных бед? Способ давно известен — переключить недовольство, найти козла отпущения и крикнуть — ату его! Разве полигон виноват в том, что загрязнены реки, загазован воздух, множество больниц находятся в аварийном состоянии, не хватает жилья, продуктов?

….Усилиями нашей страны достигнут военно-стратегический паритет — гарантия мирного труда советских людей. Одностороннее прекращение испытаний может привести к нарушению паритета и непредсказуемым последствиям».

Правда, 1990,12 февраля. Семипалатинский полигон. Мифы, домыслы и реальность. Интервью корр. газеты с А. Ф. Цыбом.

… Население, естественно, боится взрывов.

… Местное население уверено, что кругом ужасная радиация, все больны, и от них скрывают правду.

… Ситуация осложняется тем, что определенные силы спекулируют на проблеме. Произошла политизация этого вопроса. Страсти умело подогреваются, и в обстановке опять же отсутствия информации, а порой и дезинформации. Людей доводят до состояния, когда они уже не слышат голоса разума.

… Пора привыкать к мысли, что за все надо платить. Подобный выход обойдется государству гораздо дешевле и, возможно, устроит местное население.

Фрунзенец, 1990, 31 января. Ядерный полигон — не парфюмерное производство.

Полковник Петрушенко Н.: «По данным, которые хранятся в компьютере Верховного Совета СССР, город Семипалатинск по уровню заболеваний, как неблагополучный город, занимает 87 место из 150 наиболее неблагоприятных городов. Семипалатинская область по уровню онкологических заболеваний занимает 9 место в Казахской ССР. Первое принадлежит Восточно-Казахстанской области».

«… Страсти накаляются, точнее их накаляют, и дирижирует всем умелая рука».

«Акции протестов берут за живое. Чувствуется, что шествия по многострадальной земле Абая, какие мы видим по телевидению, отредактированы рукой опытного режиссера. Не лучше ли было использовать силы студентов-медиков по прямому назначению?».

«Со своими помощниками я посетил ряд окрестных сел и аулов. Страшная беднота и убогость! В арсенале медицинских работников кроме ржавого скальпеля нет даже бинтов и йода. И если 5 тысяч детей сотрудников г. Курчатова, что в 60 км от скважин, где проводят взрывы, растут здоровыми, потому что получают полноценное питание, свежие овощи с садовых участков, то в сотнях километров от полигона людям внушают мысль: «Разводите вшей, они отсасывают радиоактивную кровь, и поите детей водкой для профилактики».

«Что касается ответа на вопросы, где некоторые «подопытные» потеряли здоровье, то я бы порекомендовал обратиться в правоохранительные органы. Есть среди них люди, проведшие 8 лет в местах не столь отдаленных».

«Конечно, местное руководство сумеет поправить положение с соцкультбытом за счет г. Курчатова. Но уж, если делить полигонные земли, то тогда надо учесть такую «мелочь», как то, что объекты соцкультбыта расположены на территории Павлодарской области, а на территории Семипалатинской расположены скважины и штольни, требующие обращения на «Вы». Полигон — сложный комплекс, и его надо использовать в интересах народнохозяйственного комплекса республики и страны в целом».

Сельская жизнь, 1990,4 февраля. Интервью с академиком А. Булдаковым, заместителем председателя национальной комиссии по радиационной защите населения при Минздраве СССР.

«… Есть многочисленные данные, и они прошли в печати, что в районе Семипалатинска все чаще стали рождаться уроды. Это связывается с ядерными испытаниями.

… Причина, на мой взгляд, в другом — это колоссальное потребление алкоголя, задымленность, качество воды...»

Приведу отрывки из газетных публикаций, автором которых является все тот же полковник Н. Петрушенко, кстати, народный депутат СССР.

Комсомольская правда, 1990, 8 июня. И восьминогий жеребец на полигоне мне явился.

«Теперь, после нагнетания антиполигонных страстей неформалами, у населения развивается самая настоящая радиофобия. А истина такова: Семипалатинский — самый чистый в экологическом отношении ядерный полигон в мире».

«Что касается военных, то они рассекретили сейчас все, кроме характера и целей ядерных испытаний. Все остальное — пожалуйста, берите. Да нет, «покупателей» на товар не находится. Может быть, потому что в таком случае не будет у здешних руководителей поводов для выбивания из «Центра» денег и материалов? Полигон, конечно, не парфюмерная фабрика, но и не то исчадие ада, которое «рисуют» неформалы. Выскажу личное мнение: многие их лидеры знают правду о безопасности произ­водимых здесь испытаний, но нарочно раздувают антиполигонные страсти ради политических дивидендов».

«Не может быть и речи о закрытии или переносе полигона. Стоимость только основных фондов уникальнейшего научно­го центра составляет более 6 миллиардов рублей. Для нашей науки это будет удар, аналогичный «скашиванию» генетики и кибернетики.

«Национальная ядерная программа в опасности. Необходи­мо спасать ее всеми трезвомыслящими силами общества».

Рудный Алтай, 1990, 19 июля. Трезво оценивать ситуацию.

«С помощью независимых специалистов, удостоверивших­ся в том, что он не превышает естественного фона,- я все боль­ше убеждаюсь, что на страницах газет, в радио и телепередачах много эмоций, перехлестов, но не предоставляется слово профессионально компетентным людям. И если уровень радиации измеряется в рентгенах, степень радиоактивного заражения в кюри, а гласность после феномена Ельцина в ельцах, то применительно к радиофобии надо ввести единицу измерения, связанную с именем некоторых журналистов. Такое первенство здесь держат наши республиканские и областные газеты, хотя не отстают и центральные».

«Подземные ядерные взрывы, конечно, — неприятное соседство. Особенно если им предшествует многодневная кампания дезинформации».

«Как профессиональный пропагандист, не могу пройти мимо вольного обращения с цифрами и фактами, ведь кое-кто готов сегодня жить по принципу: в борьбе с полигоном все средства хороши. В том числе и такие, которые позволяют умерить бездеятельность местных и республиканских органов, обеспечить жизнь аппарату исполнительной власти».

«В дни работы II Съезда народных депутатов СССР в Кремле был распространен специальный выпуск «Рабочего контроля», где приводились цифры роста заболеваемости в Семипалатинской области. По моему запросу Минздрав не подтвердил их. Но попытки внести ясность встретят возмущение казахских депутатов, и мне напомнят, что инициатива его выпуска принадлежит мне самому. Но ведь мы договорились подготовить спецвыпуск о зонах экологического бедствия в Казахстане, и если уж быть объективными, то Рудный Алтай претендует на это наряду с Аралом больше, чем Семипалатинск».

«Перенести взрывы в другое место — значит вызвать у США недоверие к нам, дать повод обвинить СССР в попытке уйти из-под контроля».

«… Нас, военных, легко обвинить в защите чести мундира. Кое-кто даже присвоение мне очередного звания «полковник» связывает с моей позицией на полигоне. Но наши мундиры действительно из отечественной ткани, и мы не намерены менять их на импортные костюмы, сшитые заокеанскими нитками».

«Нашим соседям-семипалатинцам, похоже, проще получить 5 млрд, рублей целевым назначением из Центра, чем заработать путем заключения договора с полигоном».

Что можно сказать по поводу этих публикаций, где много надуманного, несуществующего, искаженного. Прежде всего, это отрицание фактов, нападки на руководство области и на антиядерное движение. Поставлена задача — сломить нас морально и политически.

Массовый протест населения пострадавшего региона иные авторы газетных материалов пытались представить так, буд­то отрепетированными митингами дирижирует опытная рука, имея в виду прежде всего меня и О. Сулейменова.

С другой стороны, как бы в противовес шумихе, поднятой в прессе, мы получали тысячи и тысячи писем от населения. О чем писали люди? По известным соображениям привожу отрывки из писем, не указывая фамилий.

«… В городе Семипалатинске живу со дня рождения, с 1936 года. В день проведения испытаний ничего не чувствую, если не считать чувства страха за будущее своих внуков.

Я сама была на операции в онкологическом диспансере. У меня вырезали все, что делало когда-то меня женщиной, а кто я теперь, не знаю. Дочь сейчас в положении, были выкидыши, и я за нее боюсь, хотя идет у нее седьмой месяц беременности.

Считаю, что испытания нужно прекратить...»

«… Я был свидетелем испытания водородной бомбы, видел все своими глазами. С тех пор постоянно болею. Умерли в молодом возрасте многие родственники, в том числе моя мать. Не дожив до года, у меня умерло четверо детей. Эти испытания таят в себе опасность. Наступило время позаботиться о населении вокруг полигона и о здоровье. Как бы не говорили, а испытания приносят большой вред человеку. Поэтому нам надо создать условия для жизни».

«… Вызывают беспокойство облучение и систематическое колебание почвы. Мать после взрыва 1955 года получила силь­ную дозу облучения. Тогда рушились стены многих зданий, в том числе в школе № 20 разорвало все печи, выбило стекла.

Перенесла онкологическую операцию, рождались мертвые дети. У детей врожденный порок сердца, утолщенные лимфоузлы. Считаю, достаточно 40-летнего содрогания нашей земли. Испытания надо прекратить».

«… Жители города определяют мощность взрыва по толчкам и колебаниям пола под ногами, звону стекла. А какой испуг при этом испытывают люди, как все это отражается на здоровье? До каких пор это будет продолжаться? Кто даст ответ...»

«… От радиации болеют оба сына, внуки, страдаю сама бронхиальной астмой, опухают глаза. С 1955 года 11 родственников умерли от рака, болезни сердца. Я боюсь за будущее...»

«… Полигон опасен для людей и потомков, мы уже обречены...»

«… Опасность очень велика, не верю в официальное мнение о благородных выбросах в феврале этого года. После этого мои дети стали плохо себя чувствовать, жалуются на головную боль, усталость. У нас очень низкая работоспособность, за ночь силы не восстанавливаются, я и мои близкие требуем прекратить любые испытания во имя детей, здоровья будущих поколений...»

«… Сейсмические колебания разрушают дом. Болею сахарным диабетом. Близкие родственники умерли от рака. Надоело испытывать страх за будущее детей и прятать глаза от безысходности и бессилия предотвратить эти испытания...»

«Близкие умерли от рака. Я сам инвалид II группы в 39 лет. В этом вина ядерных взрывов...»

«… У меня в 1987 году от болезни сердца и крови умерла жена, в 21 год от внезапной болезни сердца умерла дочь. В нашем маленьком селе за 5-6 месяцев умирает до 20 человек, если испытания продолжатся, умрем все. Мое мнение — нельзя верить тем, кто говорит, что у нас безопасный полигон. Это неправда, мой друг умер от мозоли на руке за один год. Мы тоже хотим приносит пользу обществу, а не болеть всю жизнь...»

«… Я был свидетелем атомного испытания 1956 года, подвергся, как и земляки, облучению. С тех пор постоянно лечусь, но не помогает. Почему правительство о нас не заботится? Ведь нас всех отравили облучением. Мы, больные, стали никому не нужны. Как я могу работать с полной отдачей и содержать 8 детей? Полигона нам не надо. Пусть на земле будет мир...»

«… Сколько можно нашу землю-матушку трясти. Я и все родственники за запрещение взрывов. То, что накопили и имеем, хватит уничтожить других и себя...»'

«… В том, что мы, взрослые и дети, получили свое, я, как и большинство жителей города, не сомневаюсь. Надо смотреть в завтрашний день. Кто может нам гарантировать, что последствия ядерных испытаний не проявятся через 50-100 лет. Кто ответит за страдание людей? Считаю, что полигон свое отработал во всех отношениях. Незамедлительно прекратить испытания — навсегда...»;

«… Считаю, что испытания опасны для здоровья, мои дети часто болеют, 4 родственника умерли от рака. Изменяется окружающая 'среда, нет растительности, которая была раньше...»

«… Помню, еще в школьные годы начало испытаний, в школе вылетали стека,, рамы вылетали, я так сильно боялась. Этот испуг, остался во мне, а с 14 лет страдала гипертонией и все связывают это с испугом и испытаниями, а сейчас сильно болею, в 34 года мне поставили в Алма-Ате кардиостимулятор сердца, не живу, а мучаюсь!

И все это связано только с испытаниями. Очень жаль детей, они никогда не будут здоровы, пока не прекратят испытания...»

«… В 1953 году начались новые испытания. Всех выводили на улицу. Я увидела вспышку. Потеряла секунды на 2-3 способность видеть. До этого зрение у меня было 100 процентов. Возраст в то время 16 лет. Через полгода выписали очки 1,5 д., а сейчас — 6 д.».

«… Но у меня два сына. Один родился в 1966 году, у него врожденный астигматизм — 2,5 д. Второй в 1973 году, у него тоже врожденный астигматизм. До этого ни у кого в семье не было близоруких и астигматиков. Кроме того, с 1978 года я переболела уже 15 раз пневмонией...»

Тем временем ВПК прорабатывай пути продления ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Он вновь подтвердил свою позицию продолжить взрывы до 1993 года. Еще не прозвучал ни один взрыв из серии девяти запланированных на 1990 год, а на предстоящий 1991 год запланировалось еще 9 испытаний.

ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 8)
Летом 1990 года в Семипалатинск прибыл Главный конструктор современного советского ядерного оружия Борис Васильевич Л. Мы беседовали один на один больше часа. Он подробно рассказал о том, как сейчас в Соединенных Штатах совершенствуется ядерное оружие нового поколения. Мы, подчеркнул Главный конструктор, отстаем от США. Он говорил также о необходимости проведения трех взрывов — двух по 20 килотонн и одного 50 килотонн. Эти взрывы, подчеркивал Главный конструктор, нужны для полного завершения работы по созданию ядерного оружия нынешнего поколения. Затем можно было бы вообще прекратить ядерные испытания на Семипалатинском полигоне.

Борис Васильевич произвел на меня сильное впечатление. Спокойный, располагающий к себе и своим умом, и эрудицией, и знанием жизни. Вся его научная и практическая деятельность связана с полигоном. Здесь он после окончания Московского физико-технического института с 1958 года, а с 1962 года — Главный конструктор. Понятны глубокие переживания за судьбу полигона. Конечно же, не мог он не понимать той ситуации, которая сложилась в регионе за последние годы.

Подчеркивая свое глубокое уважение к этому человеку, я подтвердил невозможность проведения трех взрывов. При этом вину за создавшееся критическое положение возложил на государство, которое забыло об интересах и правах населения вокруг полигона.

В одном из разговоров по ВЧ народный депутат СССР от Семипалатинской области, в то время начальник Генштаба Объединенных Вооруженных Сил стран Варшавского Договора генерал армии В. Н. Лобов рассказал о том, что Указом Президента СССР делается' попытка продлить взрывы на Семипалатинском полигоне. Владимир Николаевич в душе был за прекращение ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне, но по долгу службы не мог открыто выступать против. Он у нашего населения пользовался большим авторитетом, побывал во всех районах. Сообщение Владимира Николаевича, сказанное мимоходом, как бы между прочим, меня серьезно насторожило. Вновь решил опередить события. Обращаюсь с письмом к Президенту СССР.

«… Не осуждайте за назойливость. Мне стало известно о том, что военно-промышленный комплекс намерен, теперь уже Указом Президента СССР, добиться продолжения ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне. Если действительно произойдет так, то это будет тяжелейшим ударом для народов нашего региона и последствия могут быть непредсказуемы...».

Президент направил письмо руководителям ВПК. Несколь­ко позже бывший первый секретарь Курчатовского горкома партии Н.М. Сафронов рассказал мне о том, что он был в ВПК, В.А. Букатов возмущенно удивлялся: «Откуда у Бозтаева такая информация? »

Общественное движение за прекращение испытаний и закрытие полигона между тем набирало силу, к нему присоединились шахтеры Караганды, одним из лидеров которых был М. Нуртазин, позже избранный народным депутатом республики, а с ними военно-промышленному комплексу, руководству страны приходилось считаться. Еще свежа была память о забастовках шахтеров Кузбасса, Донбасса, Воркуты, всколыхнувших всю страну. Понятно, что требования карагандинских шахтеров о немедленном прекращении испытаний на полигоне и его закрытии были приняты во внимание.

Представители казахстанских угольщиков ездили в Москву, неоднократно бывали в Семипалатинске, в районах, на полигоне.

Мы сразу же почувствовали мощную поддержку. Шахтерская солидарность придавала уверенности.

В борьбе за прекращение испытаний на Семипалатинском ядерном полигоне использовшшсь все возможные подходы. Пытались мы внести этот вопрос и в повестку дня сессии Верховного Совета СССР. Однако среди депутатов была довольно солидная и влиятельная группа, настроенная против закрытия полигона. Ею среди депутатов было распространено заявление в поддержку полигона, где усилия как руководства, так и народного движения трактовались как намеренные действия, направленные на ослабление ядерного щита Родины.

В распространенной среди народных депутатов СССР записке, подписанной большой группой народных депутатов от депутатской группы «Союз», говорилось: «… в суждениях, связанных с деятельностью полигона, наряду с вполне понятной и требующей самого пристального внимания обеспокоенностью населения приполигонного региона, проживающего в определенной зоне риска и в течение слишком долгого времени лишенного достоверной информации, испытывающего социальную неустроенность и не получающего должной компенсации, все-таки в этих суждениях много некомпетентности, передер­гиваний, митинговых страстей.

Мы думаем, что чисто эмоциональный и крайне безоглядный клич «Закрыть полигон!» может подтолкнуть к неправомерным и дорогостоящим шагам. На наш взгляд, нужны взвешенные решения, и для их поиска нужно не пожалеть ни времени, ни сил...».

О посещении нашего региона группой Ю. Н. Щербак, группа народных депутатов СССР писала так: «Считаем, что посещение Семипалатинской области депутатской группой Верховного Совета СССР под руководством Ю. Н. Щербак в январе сего года не позволило сделать правильные выводы по экологической обстановке вокруг полигона, а наоборот, неосторожными и необъективными заявлениями некоторых депутатов оно подогрето.

Мнение специалистов полигона не учтено, ни один из аргументов не проверялся, а оценка дана по эмоциональным выступлениям на митингах и встречах жителей региона».

Депутатская группа «Союз» активно продолжала отстаивать свою позицию.

В записке народного депутата СССР от Восточно-Казахстанской области Н. Петрушенко от имени группы депутатов от депутатской группы «Союз» на имя Председателя Верховного Совета СССР А. И. Лукьянова говорилось: «Экономически целесообразно было бы не заниматься авантюрой переноса полигона на Новую Землю, а, посетив полигон, потребовать отчета от правительства о состоянии ядерных исследований. С целью убедить в безопасности ядерных испытаний очередной ядерный взрыв произвести в присутствии всех депутатов СССР и Казахской ССР, членов правительства».

Полигонное настроение среди членов Верховного Совета СССР было значительное, тем более что в поддержку полиго­на со специальным обращением к Верховному Совету СССР выступил ряд видных ученых, и усугубляло положение особое мнение Председателя Верховного Совета А. И. Лукьянова, который безоговорочно встал на сторону группы «Союз».

Тщательно, взвесив все это, мы не стали сильно настаивать на своих намерениях о внесении вопроса в повестку дня сессии Верховного Совета, и как показало время, оказались правы: было не исключено, что в обстановке эйфории в поддержку полигона, охватившей депутатский корпус, наше предложение потерпело бы поражение.

Вскоре ЦК Компартии Казахстана выступил с заявлением о недопустимости дальнейшего проведения испытаний на Семипалатинском ядерном полигоне. Через неделю, 22 мая 1990 года, было принято постановление Верховного Совета Казахской ССР «О ядерном полигоне в Семипалатинской области».

В постановлении, в частности, говорилось: «… запретить проведение ядерных взрывов и испытаний всех видов оружия массового уничтожения на полигоне в Семипалатинской области и других полигонах на территории Казахской ССР».

Казалось бы, период противостояния подходит к концу. Однако нас постигло еще одно разочарование. В октябре 1990 года как бы в ответ на постановление Верховного Совета республики, очевидно, под давлением ВПК, М. С. Горбачев подписал решение Совета Обороны о продлении испытаний на Семипалатинском ядерном полигоне до 1 января 1993 года.

Я знал, что этот документ не имеет юридической силы, потому что под ним стояла подпись М. С. Горбачева как Председателя Совета Обороны, что это не Указ Президента. Тем не менее в душе поселилась тревога.

Борьбу за прекращение взрывов и закрытие полигона мы начали, почти ничего не зная о последствиях ядерных испытаний. За время противостояния постепенно, шаг за шагом, наши знания углублялись и расширялись, а к завершающему этапу они обрели ту четкость, на основании которой возможной стала разработка программы оздоровления населения, экологии всего пострадавшего региона.

/>    продолжение
--PAGE_BREAK--
ПОСЛЕДСТВИЯ (Часть 1)
Новый этап в естествознании, начавшийся в конце прошлого столетия рядом крупнейших открытий, таких, как радиоактивность, строение атома и его ядра, привел к коренной ломке старых представлений о природе.

Это подняло человечество на новую ступень развития, одновременно подняло и его ответственность перед природой и общечеловеческими ценностями.

Встала новая проблема — обеспечения радиационной безопасности окружающей среды: еще в то время стало ясно, что живая клетка распадается под действием энергии от ядерных реакций. Встал вопрос величайшей ответственности защиты самой жиз­ни и среды ее существования. Тем не менее начавшийся процесс изучения и использования атомной энергии стал необратимым.

Маршал Г.К. Жуков в своих воспоминаниях писал: «Не помню точно, какого числа, в ходе Потсдамской конференции в 1945 году после одного из заседаний глав правительств президент Г. Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомной.

В этот момент У.Черчилль впился глазами в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашел в словах Г. Трумэна. Черчилль, как и многие другие англо-американские деятели, потом утверждал, что, вероятно, И.В. Сталин не понял значения сделанного ему сообщения».

На самом деле еще в 1943 году, после информации немецкого физика-коммуниста К. Фукса о широком развертывании работ в США, правительство СССР поручило И.В. Курчатову возглавить первый атомный научный центр и все работы по атомной проблеме.

Вопрос состоял только в том, кто идет впереди, кто отстает. В результате утечки «мозгов» из Европы в Америку накануне второй мировой войны США явно шли впереди.

Первое в мировой истории испытание ядерного оружия было произведено Соединенными Штатами Америки 16 июля 1946 года в штате Нью-Мексико. Через три недели, 6 августа, на японский город Хиросиму была сброшена атомная бомба колоссальной разрушительной силы, эквивалентной 20 тысячам тоннам тротила. Прогрессивное человечество было потрясено действием американских военных.

Но человечество в то время не подозревало о том, что от трагедии Хиросимы было недалеко до трагедии Семипалатинска.

Сразу после окончания Великой Отечественной войны, не дожидаясь восстановления разрушенного войной народного хозяйства, руководство страны выразило намерение в кратчайшие сроки решить атомную проблему, лишив тем самым США монополии на атомное оружие.

Было принято постановление правительства, обязывающее соответствующие проектные и производственные организации и ведомства за полтора года сделать то, на что американским ученым с их огромными возможностями понадобилось более пяти лет.

В начале 1946 года были созданы соответствующие Главные управления при Совете Министров СССР, в задачи которых входили поиск, добыча, переработка урановых руд, разработ­ка технологии и производства делящихся материалов, а также конструкции атомной бомбы. Руководство этими Главками осуществлялось лично И. Сталиным.

Плановое хозяйство и концентрация огромных материальных и людских ресурсов на главных в тот период направлени­ях развития государства и в трудные военные и послевоенные годы позволили в темпе создать новую атомную индустрию.

Выдающиеся физики, конструкторы и замечательные организаторы самоотверженно трудились с раннего утра и до поздней ночи по созданию атомной индустрии. К этому подталкивали, с одной стороны, любовь к Родине, истинный патриотизм и, с другой, — естественное желание проявить свой ум и талант. Именно такое сочетание государственных и индивидуальных интересов и составило общечеловеческие ценности вне зависимости от эпохи и страны.

25 декабря 1946 года впервые в СССР и Европе И. В. Курчатов с помощниками осуществил управляемую цепную реакцию деления урана на первом реакторе.

21 августа 1947 года правительство СССР специальным постановлением приняло решение о создании атомного исследовательского полигона, получившего условное наименование «Учебный полигон № 2».

Руководство формированием полигона осуществлял специальный отдел Генерального штаба Вооруженных Сил СССР. Направлял всю деятельность полигона и осуществлял непосредственное руководство И. В. Курчатов.

И.В. Курчатову и другим было поручено выбрать место для строительства полигона диаметром примерно 200 километров. Район должен был располагаться не далее 200 километров от железнодорожной магистрали и действующего аэродрома и быть доступным автомобильному транспорту.

По словам очевидцев, были исследованы разные места. Выбор пал на казахстанскую степь вблизи города Семипалатинска: безбрежные просторы, малочисленность населения, отдаленность от центра и в то же время рядом — полноводный Иртыш, железнодорожный и автомобильный пути, аэропорт. Эти и другие факторы как нельзя лучше подходили для сооружения испытательного ядерного полигона.

Сама площадка, предназначенная для его сооружения, представляет собой равнину диаметром примерно 30 километров, окруженную с юга, запада и севера невысокими (до 200 метров) горами — по замыслу испытателей прекрасное место, как буд­то здесь сама природа позаботилась о создании максимальных удобств для испытаний.

В конце сороковых годов на просторах Сары-Арки началось строительство загадочного для населения объекта.

Это был крутой поворот в судьбе казахской степи, издавна дарившей людям здоровье и радость, куда к нашим прадедам и дедам приезжали друзья из России подышать настоем степных трав, испить чистой родниковой воды и целебного кумыса, послушать степные напевы и поправить здоровье.

Много веков на просторах Сары-Арки живут казахи: летом кочуют на джайляу, к зиме возвращаются. Испокон веков животноводство кормит их и одевает. Со временем, когда здесь были организованы колхозы, степь начала приобретать иной облик, появились новые села, дороги, кое-где линии электропередач и связи, другие приметы современности. И вдруг интенсивное строительство загадочного объекта.

Тем временем в одном из городов Урала большой группой ученых интенсивно разрабатывался ядерный заряд. Уже в июне 1946 года Ю. Харитоном в Совет Министров для утверждения была представлена конструкция первой атомной бомбы.

Однако сроки создания атомной бомбы, определенные постановлениями правительства за подписью Сталина испытать плутониевый вариант к началу 1948 года и урановый вариант — не позднее середины 1948 года, оказались нереальными. Но работы по подготовке к первым испытаниям велись настолько интенсивно, что были завершены 6 июля 1949 года.

В конце июля государственная комиссия приняла объекты полигона от строителей и определила готовность аппаратурных комплексов и всех служб к испытаниям.

О готовности полигона в целом было доложено правительству и получено «добро» на проведение испытаний.

Еще в середине июля специально сформированными железнодорожными эшелонами с, Урала по адресу г. Семипалатинск, станция Жана-Семей, было отправлено все необходимое оборудование, а в начале августа на самолетах доставлены узлы и детали самого ядерного заряда.

Вместе с оборудованием и самим зарядом прибыла с Урала в Семипалатинск большая группа создателей первой атомной бомбы.

Все работы по строительству полигона и проведению испытаний выполнялись в условиях строжайшей секретности. Для этой цели были прикомандированы офицеры и солдаты срочной службы воинских инженерных частей. Гражданский вольнона­емный состав отсутствовал. Каждая рабочая группа знала толь­ко свои задачи и была полностью изолирована от смежников.

После ухода с полигона строительных частей все площадки были взяты под охрану войсками МГБ. Работающим запрещалось вести какие-либо служебные разговоры, кроме мест, выделенных для каждой группы и в строго ограниченном кругу. Запрещалось иметь какой-либо контакт с водителями автотранспорта: ничего у них не спрашивать, ничего им не говорить.

Возглавлял режимную службу на полигоне генерал-лейтенант П. Я. Мешик, в 1953 году расстрелянный вместе с Берией.

Один из создателей первой атомной бомбы в СССР в своих воспоминаниях пишет об этом человеке: «Правда, нам с ним не пришлось иметь каких-либо серьезных дел, но мы были очевидцами, когда он отчитывал своего шофера, который смел на какой-то миг куда-то отлучиться. Этому шоферу он совал под нос пистолет и задавал один вопрос: «Ты где был, мерзавец?» И когда тот пытался что-то ответить, раздавался матерный крик: «Молчать, не то прострелю твою башку..!»

Весь август было очень жарко и сухо. К вечеру 28-го пого­да резко изменилась: подул северный ветер, резко похолодало, небо покрылось тучами, заморосил нудный дождь. Такая мерзкая погода, словно по закону пакости, стояла всю ночь, не изменилась она и наутро. Густая и низкая облачность препятствовала запуску после взрыва беспилотных управляемых самолетов для забора радиоактивных проб. Природа как бы отвергала предстоящий взрыв. Руководство испытанием вначале приняло решение перенести его с 7.00 на 8.00 в надежде на улучшение погоды. Но прогноз синоптиков был неутешительным.

Тогда принимается решение произвести взрыв в 7. 00 утра, а управляемых самолетов не запускать. После трехкратной генеральной репетиции на площадке «Ш», где должно быть испытание, рано утром 29 августа 1949 года И.В. Курчатов подписал письменное распоряжение на производство взрыва.

Суровый голос диктора отсчитал секунды. На счет «ноль» произошел резкий толчок земли, последовали оглушительной силы удар, треск и звон. Продолжалось все это всего несколько секунд, затем все стихло.

Тайное стало явью. На полигоне вблизи Семипалатинска на металлической вышке высотой 30 метров был произведен первый атомный взрыв мощностью 20 килотонн, разбудивший степную негу летнего дня.

Гигантская молния прочертила небо, и даже густые облака не сумели скрыть второе солнышко, загоревшееся над землей.

Образовалось огромное пылегазовое грибовидное облако высотой более 7 километров. Сухой травостой степи вспыхивал, как порох, вызывая степные пожары.

Эксперимент удался. Руководители испытаний, куда входил и Берия, выйдя из командного пункта, поздравляли друг друга с успехом, обнимались, целовались.

Берия обратился к Курчатову с предложением дать этому заряду, который так здорово сработал, название. На что Игорь Васильевич ответил, что название ему есть и крестным отцом является К.И. Щелкин, один из создателей первой атомной бомбы в СССР. Заряд получил название РДС-1, что в расшифровке означает: «Россия делает сама». Берга! это название понравилось, и он заверил, что Хозяину тоже понравится, имея в виду Сталина.

Название РДС понравилось не только Хозяину, но и военным. В последующие многие годы другим вариантам новых ядерных зарядов, в том числе и водородным, присваивалось это наименование порядковым номером: РДС-2, РДС-3, РДС-4, РДС-З и т.д.

Но расшифровку РДС знали немногие, некоторые досужие умы переводили это так: «Реактивный двигатель Сталина».

Берия поспешил доложить Сталину об успешном испытании. Сталин выслушав, ответил: «Я знаю». Кто успел ему доложить, опередив Берию, достоверно неизвестно. Возможно, сам Курчатов.

Успех был отмечен как надо. 30 августа на площадке «Ш», в гостиницах и казармах до поздней ночи слышны были громкие голоса и пение, правда, в пределах дозволенного.

Но 31 августа увеселительные мероприятия прекратились. Всем было приказано — все, что увидено и услышано, забыть навсегда.

Рассказывают, что, приезжая на полигон на первое испытание, Берия привез с собой два тайных списка. Один на случай ареста, если эксперимент не удастся, второй для поощрений, если исход будет положительным.

Заработал список для поощрений. Орденами и медалями СССР была награждена большая группа ведущих исследователей. Многим присвоено звание лауреата Сталинской премии, другой группе — звание Героя Социалистического труда.

Многие участники испытания премированы в сумме 125 000, 45 000, 20 000 рублей каждый. Они получили право на обучение своих детей в любых учебных заведениях СССР за счет государства и право на бесплатный проезд железнодорожным, водным и воздушным транспортом в пределах СССР. Некоторым бесплатно предоставлены государственные дачи.

Итак, в СССР создана первая атомная бомба с мощностью взрыва, эквивалентной 20 тысячам тонн тротила. Она имела лучшие параметры, чем американская. Положен конец атомной монополии США. Снята угроза атомного нападения на нашу страну.

Американская сторона в те годы не раз планировала нанесение глобальных ядерных ударов по промышленным центрам и городам СССР. Этому не суждено было случиться: теперь за ударом последовал бы такой же ответный удар.

Успеху в создании первой атомной бомбы в столь короткое время буквально с нуля и на голом месте послужило главным образом то, что у руководства этим большим и важным делом стояли выдающиеся ученые, инженеры, технологи, конструкторы во главе с И. В. Курчатовым.

Сначала для работы по созданию первой атомной бомбы были отобраны именитые ученые, крупные производственники, известные организаторы и специалисты. Однако К. И. Щелкин, которому было предоставлено Сталиным право отбирать специалистов по своему усмотрению, отверг такой подход. Он считал, что если собрать под одну крышу заслуженных деятелей науки и техники, то они скорее заведут междоусобную полемику, нежели объединят свои усилия. Что для решения проблемы нужны молодые, еще не испорченные именитым положением люди. Лишь молодым присущи задор, смелость, риск. Именно это нужно было при разрешении атомной проблемы.

Тем временем с того часа, а именно с 7-00 утра 29 августа 1949 года, когда было успешно проведено первое в стране наземное испытание ядерного оружия, началась трагедия Семипалатинской степи. Вот о чем пишет в своих воспоминаниях один из создателей первой атомной бомбы: «Ужасную картину представляли степные орлы и соколы, подвергшиеся световому облучению, с обуглившимся оперением с одного бока и белыми глазами, они сидели на проводах телефонной связи и не пытались двинуться с места, когда мы к ним приближались.

В одном месте увидели мертвого, сильно раздувшегося и опаленного до черноты поросенка — медики не успели его увезти. В общем, представилась картина, наводящая ужас.

Такие вот страшные последствия для человечества сулит величайшее его изобретение».

А ведь эти птицы составляли гордость казахской степи...

ПОСЛЕДСТВИЯ (Часть 2)
Август — время уборки урожая и заготовки сена. Первый атомный взрыв накрыл продуктами радиоактивного деления все населенные пункты региона. Его зловещее «эхо» докатилось до соседних областей, захватив и Алтайский край РСФСР.

Возможно, тогда сами испытатели еще не представляли себе глобальных масштабов этой трагедии, а быть может, им глубоко безразличны были судьбы людей, проживавших рядом с полигоном? Сегодня мы знаем одно: население не знало о предстоящем взрыве, никто не предупредил его, и тем более не позаботился о выведении в безопасную зону.

Почему так случилось? На этот вопрос хочу ответить выдержками из письма на мое имя Главного конструктора современных ядерных зарядов Бориса Васильевича Л.
«Глубокоуважаемый Кешрим Бозтаевич!

Посылая вам воспоминания моего уважаемого коллеги Виктора Ивановича, я хотел обратить ваше внимание на то, что автор прежде всего отмечает глубокую веру всех людей, создававших первую советскую атомную бомбу, в то, что они делают очень нужную стране работу. Эта вера придавала им невиданные силы, энергию, вызывала у них энтузиазм, желание сделать свою работу как можно лучше. Не по принуждению, добровольно люди работали, не замечая времени.

И еще люди верили тогда, что они делают нужную, необходимую работу для всей страны. Уезжая испытывать первую бомбу в малолюдные в то время казахстанские степи, испытатели ехали с чувством, что они едут в часть своей родной страны, к своим братьям и беспокоились об их безопасности не меньше, чем о своей. Это специально просил передать вам Виктор Иванович, поскольку и до него доходят измышления недоброжелательных и недобросовестных людей о том, что во время первых испытаний чуть ли не специально оставляли жителей близлежащих аулов, чтобы проверить на них действие атомного оружия. Виктор Иванович — живой свидетель и участник первых ядерных испытаний — с негодованием отвергает эти выдумки.

И Игорь Васильевич Курчатов, и Кирилл Иванович Щелкин, и Юлий Борисович Харитон всегда, на каждом испытании беспокоились о том, чтобы ни в коем случае не пострадали местные жители. К сожалению, в те времена вредных последствий радиоактивных воздействий опасались мало и испытатели часто с ненужной бравадой относились к таким опасным действиям, как посещение опытного поля после приземных ядерных взрывов, использование для поездок техники, сильно загрязненной радиоактивными выпадениями.

Такое же легкомыслие наблюдалось и в работе с радиоактивными веществами. К сожалению, за это многие из работников атомной промышленности расплатились своей жизнью, преждевременно сойдя в могилу. Возможно, что эти настроения проявлялись и в том, что жителям позволяли раньше времени возвращаться в свои аулы, когда дозы еще не падали до допустимых, но даже в этих случаях можно со стопроцентной уверенностью утверждать, что ни среди военных, ни среди испытателей не было таких злодеев, которые сознательно изучали действие радиации на жителях, живших вокруг полигона.

Что еще хочу Вам сказать, дорогой Кешрим Бозтаевич. На полигоне испытывалось не только ядерное оружие, на полигоне испытывались люди на человечность, порядочность, работоспособность, дружелюбие, честность. Работа на полигоне всегда была не сахар. Это всегда была тяжелая мужская работа, и всег­да надо было быть уверенным в своем напарнике, сменщике, начальнике и подчиненном. Поэтому плохих, ненадежных людей выявляли быстро и быстро от них избавлялись. По-другому было нельзя».
Главного конструктора я хорошо знал, неоднократно встречаясь с ним. Мне хочется ему верить.

Тем временем полигон приступил к подготовке и проведению испытаний серийных атомных зарядов. Но их нужно было изготовить, а для этого требовалось время.

Первая атомная бомба была далека от совершенства.

Еще до отправки на полигон первого атомного заряда были предложения по улучшению его энергетических параметров, габаритов и веса. Но всякие предложения были отклонены. Время торопило. Испытав первую атомную бомбу, решили создать ядерные заряды более усовершенствованной конструкции. Поэтому в 1950 году взрывы не проводились, а в 1951 году было проведено испытание двух атомных бомб.

Однако до 1953 года население не предупреждалось о взрывах и не отселялось. Вопросам безопасности проведения испытаний стали уделять внимание лишь некоторое время спустя. Была разработана система защиты, которая предусматривала эвакуацию населения и животных из зоны распространения радиоактивных продуктов при наземных взрывах, а при воздушных испытаниях, когда не исключалось прохождение радиоактивного облака, укрытие людей в помещениях.

Начиная с 1956 года, проводилось оповещение населения за один час до взрыва. При взрывах мощностью более 50 килотонн люди выводились из домов на открытую местность. При взрывах менее 50 килотонн их предупреждали, чтобы никто не подходил к окнам.

В народе загадочный объект, ставший уже явью, стали называть «полигоном», но вникать в его деятельность строго запрещалось. Слухи и домыслы быстро пресекались. Каждый взрыв трактовался как победа человеческого разума, как фактор боевой мощи страны, как проявление народного патриотизма.

Между тем владения полигона расширялись. Были отторгну­ты восемнадцать тысяч квадратных километров земли, ликвидирован Абралинский район, многие покинули землю своих предков. Местные жители носили тайну в себе, возмущались каждым очередным испытанием в тесном кругу родственников и друзей, а при посторонних делали вид, что ничего особого не происходит.

Глубокое потрясение испытало население 12 августа 1953 года. На вышке высотой 33 метра был произведен взрыв термоядерного заряда мощностью 480 килотонн. Грибовидное облако диаметром в 16 километров поднялось на высоту 16 километров. На 9 дней были эвакуированы десятки тысяч жителей. Рушились саманные жилые дома, школы и другие здания, в областном центре, что в 130 километрах от эпицентра взрыва, из окон вылетали стекла, многие здания дали глубокие трещины.

22 ноябры 1955 года была испытана первая водородная бомба, мощность которой значительно превышала мощность первого водородного взрыва. Этот взрыв был произведен на высоте 1500 метров. Образовалось гигантское грибовидное облако высотой 18 километров. Радиоактивные продукты рассеялись на огромные расстояния. Свечение ядерного «солнца» было такой силы, что наблюдалось за сотни километров, а ударная волна ощущалась на расстоянии более 500 километров.

Вот о чем повествуют очевидцы этих событий.

Темирханов К. 3., житель с. Семиярка Бескарагайского района, что в 130 километрах от эпицентра взрыва.

«Когда испытывали первую водородную бомбу, мне было 17 лет, учился в 10 классе. Приезжали военные и говорили, что если объявят тревогу, то срочно всем уходить за село, лечь в овраг, не поднимать голову, закрыть окна, двери, трубу от печи. И вот объявлена тревога. Люди бежали за село. Сперва показались 3 самолета. Сделали 3 круга и вдруг — блеск, сильнее, чем солнце, грохот, пронеслась волна. Она как ножом снесла двухэтажную школу, потом военные восстановили 1 этаж, сто­ит до сих пор. Что творилось в селе: кошки и собаки с ужасом бежали, мычали коровы, окна домов повылетали, кто не успел закрыть печные трубы, дома — зола и пепел, были пожары, творилась жуткая картина...».

Шалаева С. Т., жительница поселка Чаган, в 120 километрах от эпицентра, работала медсестрой.

«С вечера перед взрывом к нам приехали военные и дали рекомендации. Утром после завтрака, где-то в 10 часов, всех больных мы вывели на улицу, положили лицом к земле и укрыли их простынями. Окна заложили матрасами, всю посуду также вынесли на улицу. Настежь открыли двери и закрепили их, потушили печи.

Предупредили нас, чтобы не поднимали головы и не смотрели, что вокруг творится. Вдруг задрожала земля, как-то волнами, хотела поднять голову, какая-то неведомая сила придавливает к земле, но я ясно вижу какой-то столб, затем он превращается в огромный гриб: сперва серовато-дымчатого цвета, затем стал голубовато-красным.

Многих моих подруг затошнило, открылась рвота. Простыни покрылись пеплом светло-голубоватого цвета. Появились трещины в хирургическом отделении, потрескались стекла, сорвало с петель двери.

У моих подруг К. и Ш. дети родились уродами, а у меня были выкидыши. Сейчас болят глаза, перенесла операцию».

В 1956-1958 гг. на полигоне производились интенсивные испытания, которые позволили создать новые типы ядерных боеприпасов.

В 1959-1960 гг. взрывы не проводились.

В 1961 году в стране были созданы межконтинентальные баллистические ракеты и требовалось создать и испытать к ним ядерные заряды. Поэтому 1961-1962 гг. стали временем наиболее интенсивных испытаний. В год проводилось по 40-50 воздушных и наземных ядерных взрывов.

В 1963 году был подписан договор между СССР, США и Великобританией об ограничении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космосе и под водой. Наземные и воздушные ядерные взрывы были прекращены. Договор привел к уменьшению радиоактивного загрязнения биосферы, но не остановил гонки ядерных вооружений. Семипалатинский полигон продолжал активно действовать. Договор лишь «увел» ядерные взрывы под землю.

Подготовка к подземным испытаниям началась в СССР еще в 1959 году. Первое испытание ядерного заряда в горизонтальной горной выработке на глубине 200 метров было осуществлено в 1961 году. Лишь начиная с 1965 года, испытания стали проводиться и в вертикальных шахтах глубиной 500 и более метров. В горгаонтачьных горных выработках проводились испытания зарядов малой и ограниченной мощности, а в вертикальных— мощностью до 150 килотонн.

В январе 1965 года в степи, на слиянии рек Чаган и Аши-су, прогремел ядерный взрыв на «выброс» — ведомством, в поряд­ке очередного эксперимента, было задумано создать искусственное водохранилище. И оно, глубиной около 100 метров и диаметром 400 метров, появилось — с виду прекрасный водоем, на фоне просторной степи радующий глаз незамутненной голубой гладью. А на самом деле, как быстро назвали его в народе, «мертвое озеро», пугающее своей непредсказуемостью. Старые дороги через эти места были перекрыты, водоем огорожен. Взрыв привел к значительному загрязнению большой территории продуктами деления.

В мае 1974 года задуманный подземный ядерный взрыв превратился почти в наземный — окружающие полигон местности были в значительной степени заражены продуктами деления.

1949-1963 годы — это период открытых испытаний ядерно­го оружия на Семипалатинском полигоне. Сколько проведено ядерных взрывов за эти годы, неизвестно. Существуют разные цифры. Нам известно, что до 1963 года здесь произведено око­ло 200 наземных и воздушных испытаний. Полигон называет другие цифры: 138 воздушных и 28 наземных ядерных взрывов. В конце концов, эти цифры не представляют принципиальных разногласий. Цифр, названных полигоном, достаточно для того, чтобы окончательно подорвать здоровье населения окружающего полигон региона.

По данным Института высоких энергий Академии наук Казахской ССР, суммарная мощность ядерных зарядов, испытанных в атмосфере и над землей на Семипалатинском полигоне, в 2,5 тысячи раз превышает мощность хиросимской ядерной бомбы.

В период с 1963 по 1988 год, за исключением полутора лет моратория, проводились интенсивные подземные ядерные взрывы, в год — до 14-18 испытаний. 1989 год будет темой отдельного разговора. Всего подземных ядерных взрывов проведено 343.

ЧЕЛОВЕК И РАДИАЦИЯ
Я не специалист в области радиационной медицины. Но мне пришлось обратиться к имеющимся данным, особенно материалам радиологического диспансера, встречаться и беседовать со специалистами, немало поразмышлять над вопросом о том, каков механизм воздействия радиации на организм человека. Иначе в условиях жесткого противостояния трудно было бы говорить определенно о влиянии полигона на здоровье людей, вести диалог со сторонниками полигона, которые неоднократно упрекали меня в том, что я не понимаю суть проблемы.

Сотрудниками радиологического диспансера, расположенного в городе Семипалатинске, были защищены восемнадцать диссертаций. Но они оставались десятилетиями закрытыми, лишь в последнее время удалось получить к ним доступ. Их изучение помогло несколько глубже понять связь «человек — радиация».

Ионизирующее излучение, непрерывно возникая в природе, главным образом за счет космических лучей, приходящих на Землю из мирового пространства, и распада радионуклидов, создает природный радиационный фон. Человек постоянно живет в нем.

Доза природного излучения, получаемого человеком в год, составляет примерно 0,14-0,70 бэр. Или за 70 лет жизни он должен получить от 10 до 50 бэр. В последнее время в нашей стране установлена допустимая норма, получаемая человеком без существенного влияния на свое здоровье, — 35 бэр за 70 лет жизни. А в некоторых развитых странах — до 10 бэр.

Биологическое действие радиации в пределах естественного фона не является каким-то новым или особо вредным для организма человека, поскольку сама жизнь возникла и развивалась практически при воздействии постоянного фонового уровня ионизирующей радиации. Однако в результате деятельности человечества появились источники искусственного превышения радиационного фона. Это добыча, переработка и использование ядерного горючего или сырья, испытания ядерного оружия, аварии на АЭС, нарушения правил эксплуатации различных установок, использующих радиоактивные источники.

К сожалению, до сих пор в организме человека и животных не найдено специализированных структур, которые могли бы сигнализировать о воздействии радиации. Человек не замечает того, что он подвергался лучевому воздействию. Все ткани организма способны безболезненно поглощать энергию радиации, и при этом происходит ионизация организма — образование ионов.

При облучении, кроме ионизации организма, имеет место и другой негативный процесс — возбуждение атома. Возбужденные атомы веществ клеток и тканей организма обладают высокой химической активностью. Образуются новые химические соединения, несвойственные нормальному здоровому организму, они приводят к нарушению сложных биохимических процессов обмена и жизнедеятельности клеток и тканей.

Словом, эти физические процессы, ионизация и возбуждение атомов, оказывают непосредственное повреждающее воздействие на жизненно важные функции организма и поражают самые различные органы и системы человека.

Наиболее чувствительны молодые и растущие клетки. По степени чувствительности к действию ионизирующей радиации на первом месте стоит лимфоидная ткань, отвечающая за иммунитет; затем — костный мозг, вырабатывающий клетки крови; половые железы, тонкий кишечник, кожа и слизистые оболочки, сосудистая система, эндокринные органы, печень, почки.

Воздействие ионизирующей радиации может привести к необратимым изменениям генетического кода, отвечающего за сохранение наследственных признаков. Последнее особенно опасно, так как эти изменения могут передаваться из поколения в поколение — детям, внукам, более отдаленным потомкам человека, подвергнутого облучению.

В течение жизни человеку приходится защищаться от различных возбудителей инфекционных заболеваний — вирусов, бактерий, грибков, словом, от вредных воздействий окружающей среды. Эту функцию осуществляет иммунная система, состоящая из быстро размножающихся клеток. Именно эти клетки в наибольшей степени подвержены влиянию ионизирующего излучения. Часть клеток иммунной системы гибнет самостоятельно, что заложено в их генетической природе. Однако под воздействием облучения гибель иммунных клеток ускоряется в десятки и сотни раз. В результате поражения иммунной системы человек становится беззащитным перед самыми различными заболеваниями.

В наибольшей степени под воздействием ионизирующей радиации поражается иммунная система плода и новорожденных детей. Установлено, что у новорожденных в Семипалатинском регионе отмечается снижение в 1,5-2 раза содержания в крови усиливающих клеток иммунной системы.

Известно, что организм человека состоит из гигантского количества клеток. Это число равно примерно 10 триллионам. В каждый данный момент одна го миллиона клеток мутирует, иначе говоря, становится раковой, то есть приобретает способность к безудержному росту. В норме эти мутировавшие клетки уничтожаются и удаляются из организма благодаря деятельности иммунной системы. Под воздействием же радиации значительно повышается количество мутировавших клеток, и это приводит к возникновению и прогрессированию опухолевых заболеваний. Тогда система иммунитета, тем более когда она сама повреждена под воздействием той же радиации, становится бессильной, и таким образом частота опухолевых процессов значительно повышается.

Японские исследователи, которые изучали показатели иммунитета у жителей городов Хиросимы и Нагасаки, обнаружили, что даже через 35 лет после облучения у пострадавших отмечалось наличие дефицита иммунной системы.

Исследования работников Семипалатинского радиологического диспансера показали, что для жителей Семипалатинской области характерна так называемая лейкопения, то есть сниженное количество белых клеток крови, осуществляющих в организме защитные функции. Так, если среднесоюзная норма составляет 6-8 тысяч клеток в одном микролитре крови, то в Семипалатинске этот норматив равен 3-4,4 тысячи.

В группе опухолевых заболеваний, вызываемых действием радиации и характерных для Семипалатинского региона, основным является лейкоз — болезнь, которая характеризуется избыточным содержанием в крови неполноценных белых клеток (лейкоцитов), иногда это заболевание называют раком крови.

Как показывают исследования в Семипалатинском регионе, в течение ближайших 10 лет следует ожидать повышения частоты лейкозов и в течение ближайших 40 лет — увеличения частоты других опухолей.

В настоящее время еще мало известно, какие изменения возникают в генетическом аппарате человека при облучении. Полное выявление всех наследственных дефектов происходит лишь на протяжении многих поколений.    продолжение
--PAGE_BREAK--
ДАТЬ ЖИЗНИ ИСТИННУЮ ЦЕНУ
Ученый, как говорят, от Бога, Курчатов был захвачен своей идеей. Для него она, воплощенная в сверхсекретный и сверхоснащенный современнейшей техникой военный объект, стала целью жизни.

Думали ли тогда он и другие, фанатически преданные науке и своему делу ученые, о людях? Пусть разбросаны по степи были поселения — традиционные животноводческие аулы, но они жили. Не мог не знать ученый с его уникальным умом, даром научного предвидения, до микрона просчитывавший каждый шаг в своем сверхточном деле, пагубного воздействия радиации на человека, на все живое.

Полигон произвел первое испытание атомной бомбы, когда в прилегающих районах и городе Семипалатинске проживало около 400 тысяч человек.

Более того, испытания продолжались по нарастающей, в то же время к 1963 году население региона увеличилось уже до 650 тысяч человек.

По материалам радиологического диспансера, от первого наземного атомного взрыва подверглось облучению около 70 тысяч человек.

За период с 1949 по 1963 год около 500 тысяч человек в реальных условиях ядерных взрывов многократно подвергались острому и хроническому облучению ионизирующей радиацией в различном диапазоне доз.

В начале 50-х годов Минздрав СССР без каких-либо обоснований, игнорируя правовые стороны вопроса, издает приказ, нормирующий предельно допустимые уровни облучения ионизирующей радиацией населения, проживающего вокруг полигона, — 50 бэр в год. Этот приказ давал право испытателям практически не проводить мероприятия по радиационной безопасности населения. Причем эту дозу жители населенных пунктов получали в течение суток, а доза в 150—250 бэр накапливалась за месяц. Выше отмечалось, что принятая у нас в стране допустимая доза в 35 бэр за 70 лёт человеческой жизни во многих зарубежных странах гораздо меньше.

Конечно, при таком подходе ни о какой радиационной защите населения речь не могла идти. За многолетний период интенсивных открытых взрывов лишь один-два раза население ряда поселков выводилось в так называемую безопасную зону.

Предполагаемая безопасная зона, как и сама эвакуация, это лишь полумеры и формальные акции. Вывозом населения занимались специальные службы полигона и во многом поселковые Советы. По рассказам очевидцев, машин для перевозки людей было мало, в спешке и панике многие не успевали уехать… Но и тех, кому повезло, обезопасили от облучения ионизирующей радиацией лишь частично. На девятые сутки население возвращалось к родным очагам и продолжало жить на зараженной радиоактивными осадками местности. Это при том, что величина дозы на местности составляла 40-50 тысяч микрорентген в час, а естественная — 15-18.

Выше под заголовком «Человек и радиация» говорилось о том, что у радиации есть прошлое, есть настоящее и будущее. Радиация, поражая организм человека, проникает в его генетический фонд, пагубные влияния этого процесса передаются из поколения в поколение. Но все это предстояло доказать. А мы не располагали для этого фактическими материалами.

Шло жесткое противостояние сторон. Мы еще толком не знали о том, какие последствия несут прошедшие взрывы. В своих метаниях мы были похожи на слепых котят: вроде бы истина должна находиться рядом, но добраться до нее не было реальной возможности — все, что касалось воздействия проведенных многочисленных взрывов на здоровье людей и экологию, хранилось в анналах тайников.

Повышенную заболеваемость пытались объяснить состоянием общей экологии, хотя в Семипалатинске нет химических заводов, металлургических производств, а также недостатком овощей и фруктов.

Официальная статистика здравоохранения была не на нашей стороне. Словом, мы оказались безоружными, не имея статистических данных.

Но мы шли дальше в своих поисках и не собирались покорно складывать оружие… Подбирая ключи к тайне, мы шаг за шагом, упорно, настойчиво продвигались пусть к неполной, но к определенной истине.

Первым делом были проанализированы материалы экспедиции академика С. Балмуханова.

В 1958 году С. Б. Балмуханов, молодой ученый института краевой патологии г. Алма-Аты, вместе с сотрудниками на свой страх и риск предпринимает попытки изучить состояние здоровья людей в связи с воздушными и наземными ядерным испытаниями в прилегающих к полигону районах Семипалатинской области. Создается специальная экспедиция Минздрава Казахской ССР. Экспедиция выявила ранее неизвестный своеобразный комплекс патологических симптомов, который характеризовался астеническим состоянием, анемией, лейко­пенией, лимфо-цитозами и лимфопениями, нарушениями кожи и другими специфическими заболеваниями. Новый симптомо-комплекс был оценен как результат острого и хронического лучевого воздействия в реальных условиях ядерных взрывов. Эти симптомы фиксировались у 50-60 процентов обследованного населения.

Новая для региона болезнь была названа «Синдром Кайнара» — по имени села Кайнар, где оказалось наибольшее число таких пострадавших. Это была лучевая болезнь.

Однако вскоре С. Б. Балмуханову было запрещено продолжать работу в этом направлении.

С целью проведения ревизии результатов экспедиции С. Балмуханова в 1959 году сотрудниками Комплексной экспедиции института биофизики Минздрава СССР было предпринято специальное исследование в тех же районах на более представительной по численности группе населения. Специалисты этой экспедиции также выявили у обследуемых тот же симптомокомплекс. Ревизия результатов экспедиции Балмуханова не состоялась.

Выполняя, возможно, заказ официального ведомства, сотрудники экспедиции не рискнули связать выявляемую симптоматику с действием радиации, объяснив ее вредными природными условиями и авитаминозом.

Минздрав СССР еще в конце 1955 года, очевидно, из-за выпадения радиоактивных осадков открывает специальное медицинское учреждение — диспансер № 3 в г. Усть-Каменогорске. Однако он просуществовал всего 1,5 года.

В марте 1957 года в Семипалатинске создается диспансер № 4. Его задачи: изучение состояния здоровья людей, проживающих на территориях, прилегающих к полигону, и контроль за радиационно-гигиенической обстановкой в Семипалатинском регионе.

Шли годы, испытания на полигоне велись полным ходом, а диспансер, не имея кадров и оборудования, не выполнял своих задач. Лишь в 1961-1962 гг. он укомплектовывается кадрами, оснащается приборами и оборудованием — хоть и в малых объемах, но начинает выполнять поставленные узкие задачи.

Таким образом, в первые 13-14 лет работы полигона, а это годы наземных и воздушных взрывов, никакого обследования и лечения населения не проводилось.

Диспансером № 4 предпринимается попытка восстановления радиационно-гигиенической обстановки в прошлые годы (с 1949 г.). Но его сотрудники имели весьма скудную информацию. Их не пускали на территорию полигона, им не предоставлялась нужная информация.

За все годы проводимых исследований диспансером обследовано всего 14 наиболее близко расположенных населенных пунктов. Обследование жителей г. Семипалатинска, находящегося также в зоне активного влияния ядерных испытаний, в 1965 году было запрещено Минздравом СССР.

Всего за первые десять лет диспансером было обследовано около 30 тысяч человек. Организация лечения людей в функцию диспансера не входила, в то же время за все годы диспансером было обследовано лишь 12 процентов облучившегося населения районов, прилегающих к полигону. Тем не менее это была целенаправленная работа по изучению отдаленных последствий влияния на людей ионизирующей радиации, и только эти материалы могли быть достоверным источником определения влияния полигона на здоровье людей.

Хотя диспансер расположен был в Семипалатинске, о его существовании люди не подозревали. На здании висела вывеска «Противобруцеллезный диспансер». Его материалы в течение 30 лет оставались закрытыми. Мы настойчиво добивались их предоставления в наше распоряжение, но нам постоянно отказывали.

Определенную надежду мы возлагали на межведомственную комиссию по обследованию заболеваемости населения, как было сказано выше, созданную постановлением Политбюро ЦК КПСС.

Председателем комиссии был назначен член-корреспондент Академии медицинских наук, академик, профессор, директор научно-исследовательского института по медицинской радиологии Академии медицинских наук СССР Анатолий Федорович Цыб. В состав комиссии вошли известные ученые страны — медики, физики, биологи, специалисты в области радиационной медицины и ядерной физики. Были также мобилизованы лучшие медицинские силы области и республики. К работе комиссии было привлечено около 200 человек.

Впервые в истории существования полигона в течение двух месяцев шла поистине серьезная, научно обоснованная исследовательская работа. И это вселяло надежды на то, что на конференции будет, наконец, открыто и объективно сказано слово правды о ядерных испытаниях и их губительном влиянии на все живое. Люди ждали от комиссии именно объективности. Ее председатель А. Ф. Цыб, чей высокий профессионализм общеизвестен, на первых порах в откровенных беседах наедине со мной и при встречах в обкоме партии не скрывал свое­го настроения: на основе даже внешних фактов, говорил он, можно сделать далеко идущие выводы о резко отрицательном воздействии полигона на здоровье людей. Но оказавшись вдали от семипалатинцев, он круто изменил свою позицию, вот уж поистине — чужая боль — не своя...

В интервью «Правде» (12 февраля 1990 г.) «Семипалатинский полигон: мифы, домыслы, реальность» А. Ф. Цыб уже не так откровенен, как на конференции. Он отрицает влияние полигона на здоровье людей. В этом духе Анатолий Федорович выступил на совместном заседании двух Комитетов Верховного Совета СССР — по экологии и по обороне.

Чтобы объяснить такую половинчатость позиции, занятой А.Ф. Цыбом, надо знать, какому мощному прессингу подвергался он со стороны военно-промышленного комплекса. Члены комиссии еще до приезда в Семипалатинск прошли через кабинеты ВПК и привезли с собой уже готовые выводы. В них, скажем, был такой пункт: переселить население села Саржал в другое, более отдаленное место.

История с А.Ф. Цыбом — еще одно наглядное доказательство того, насколько велика была в Центре даже на четвертом году перестройки (шел 1989 г.) приверженность к командно-административному давлению. Неизвестно, чем и как мог повлиять военно-промышленный комплекс на такого видного ученого, высокого профессионала, как А.Ф. Цыб, если он с легкостью отказался от первоначальной объективной позиции, изменив священной клятве Гиппократа.

Комиссия начала свою работу в начале мая 1989 года, уже к концу июня были получены результаты.

Выборочное медицинское обследование населения касалось как пострадавших районов, так и тех, которые находятся вне зоны влияния полигона и были взяты как контрольные. Выборочно на содержание радионуклидов исследовались почвы, водные источники, продукты питания. Велось наблюдение за радиационным фоном.

Получены научные и практические данные, подтверждающие огромный ущерб, нанесенный здоровью населения деятельностью полигона.

Несмотря на то, что на членов комиссии было оказано сильное давление со стороны службы Белоусова — они неоднократ­но вызывались в кабинеты этого ведомства, она подтвердила пагубность последствий для здоровья людей периода наземных и воздушных ядерных испытаний (в 1949-1963 гг.), а также то, что отдельные территории до сих пор имеют радиоактивные загрязнения.

Вместе с тем были предприняты попытки доказать, что подземные ядерные взрывы не так уж опасны для людей и окружающей среды. Настойчиво подчеркивалось, что уровень радиации в приземном слое в Семипалатинске находится в пределах нормы.

По итогам работы межведомственной комиссии 18-20 июля состоялась межрегиональная научно-практическая конференция. Никогда и нигде, наверное, не было столь напряженной тишины и такого пристального внимания, как здесь, в те памятные дни. Из 70 докладов и информации, подготовленных членами межведомственной комиссии — известными учеными, специалистами, как говорится, на одном дыхании, были выслушаны основные восемнадцать. Остальные учитывались при составлении двухтомных обобщенных материалов конференции.

Несколько раз поднимались на трибуну члены комиссии, несколько раз покидал свое место в президиуме А.Ф. Цыб. Многочисленные фактические материалы и данные приводили люди, пережившие годы интенсивных взрывов в атмосфере и над землей.

В течение трех дней конференции выступили более ста человек, многие из которых — очевидцы времен открытых взрывов и пострадавшие.

О чем они говорили?

— Из-за испытаний длительное ухудшение самочувствия у членов семьи. Я, как мать, требую убрать полигон.

— В семье шестеро близких родственников умерли от рака. Сама очень больная. Я очень беспокоюсь за здоровье детей и внуков.

— Постоянное ухудшение самочувствия. В 1987 году умерла дочь от лимфосаркомы. Взрывы опасны для жизни и окружающей среды. Прекратить.

— Я с 1953 по 1955 год работал на станции Чаган, видел взрывы. Попадал под радиоактивные осадки. Часто болею, самочувствие плохое. Родители и брат умерли от рака. От сильных толчков дом может развалиться, уже весь в трещинах.

— Нужно срочно закрыть полигон, большая смертность детей. Раковые и инфекционные заболевания. При подземных испытаниях болеют взрослые и дети. Давление поднимается, страшно болит голова.

— Я беспокоюсь, после испытаний выходят из строя водопроводы, уходит вода из колодцев, исчезают источники, уже нет многих родников и речек, усиливается засуха.

— Запретить проведение испытаний. Наши учащиеся выглядят в физическом отношении слабее своих сверстников из других областей. Очень трудно доходит до них учебный материал.

— В день, когда производят испытания, вижу в глазах моих детей страх!

— В каждой семье семипалатинцев, живущих здесь 10-15 лет, есть обязательно человек, страдающий от взрывов.

— Хотим спокойно жить и чувствовать себя здоровыми, полноценными людьми.

— Здоровье детей зависит от полигона, он сегодня здесь не нужен.

— Резко ухудшается работоспособность в период испытаний.

— Необходимо прекратить это издевательство над людьми и подумать об их здоровье.

— Страдаем и физически, и морально! Укорачивается наша жизнь.

— Страшно, когда слышишь о болезнях детей.

— Хочу прекращения испытаний — они приводят к раковым заболеваниям, высокой смертности.

— Светлое будущее детей с полигоном несовместимо.

— Большое количество старых людей умирают от раковых заболеваний.

— Страшно, когда качается дом. Ликвидировать, ради детей.

— Во время испытаний хочется выпрыгнуть в окно или спрятаться подальше. Откуда у трехлетнего ребенка заболевание крови?

— Полигон не должен находиться рядом с городом.

— Для нашего потомства испытания бесследно не пройдут. Ради будущего детей — убрать.

— Что будет с нами в будущем? Будут ли у наших детей дети?

— Полигон влияет на все.живое в области — надо прекратить испытания.

— При ядерных испытаниях знаешь — отобрали несколько лет жизни, особенно у детей.

— 40 лет живем, как подопытные кролики, обманутые нашим же телевидением, что у нас «все нормально».

— Чувствую постоянное раздражение от такого соседства.

— Боюсь выходить на улицу, когда все трясется.

— Мы хотим жить нормальной, здоровой жизнью.

Межрегиональная научно-практическая конференция имела, таким образом, огромное значение — после 40-летнего молчания пострадавший регион услышал, наконец, голос определенной правды о полигоне. И как бы не пытался Анатолий Федорович Цыб под неприкрытым давлением ВПК смягчить тяжелые последствия влияния ионизирующей радиации на все живое и в первую очередь на здоровье населения, факты, впервые сказанные открыто, вслух, потрясли людей.

Однако материалы межведомственной комиссии не дали полноценного ответа на основные вопросы — каковы масштабы влияния многолетних ядерных взрывов на здоровье населения. И были на то причины. Прежде всего, ей не разрешили дать материалы радиологического диспансера, они были еще закрыты. Почувствовав давление ВПК, некоторые члены комиссии пытались смягчить степень влияния радиации, а иные предпочли вообще умолчать. Выводы комиссии были расплывчаты и неконкретны, их можно было повернуть в любую сторону. Сторонники полигона потребовали опубликовать материалы комиссии, ВПК усилил свои нападки, а Цыб публично начал отвергать свои некоторые объективные выводы.

Теперь все надежды мы возлагали на материалы радиологического диспансера, расположенного в Семипалатинске. После неоднократных переписок с ВПК и Минздравом СССР удалось, наконец, добиться снятия грифа секретности. Это произошло в июле 1990 года, но случилось лишь после того, как 20 процентов материалов, очевидно, наиболее ценных, касающихся здоровья людей и радиационной обстановки, уже были вывезены в секретном порядке.

Группа ученых и специалистов медицинского института и практического здравоохранения области изучила материалы диспансера. Они дали ценные сведения об отдаленных последствиях времен открытых взрывов.

Материалы диспансера подтверждают концепцию подавляющего большинства советских и зарубежных ученых о беспороговом влиянии ионизирующей радиации на организм человека и животных. Для такого вредоносного фактора, как ионизирующая радиация, не существует пороговых норм и любой, даже единичный ионизирующий разряд, может вызвать в клетке серьезные структурные нарушения, которые в отдаленный срок могут реализоваться в виде онкозаболеваний или других соматических последствий.

Чем больше доза воздействия, чем выраженнее длительное хроническое воздействие, тем более опасны отдаленные последствия.

В 1963-1964 гг. службой радиационной безопасности полигона была создана карта всех радиоактивных следов от наземных ядерных взрывов, выпавших на территорию Семипалатинской области и некоторых районов Алтайского края РСФСР. Однако, несмотря на неоднократные просьбы, она не была представлена медицинским работникам области. Основная причина засекреченности карты, очевидно, в том, что радиоактивные выпадения по несколько раз в год в течение тринадцати лет ложились практически на всю территорию Семипалатинской области. По утверждению очевидцев, выпадение радиоактивных осадков проходило от эпицентра взрывов (горы Дегелен) на расстоянии до 500-600 километров. Это доказывается также некоторыми архивными материалами и документами радиологического диспансера.

Взяв за основу эти материалы, а также параметры наземных и воздушных взрывов, имеющихся в нашем распоряжении, все население Семипалатинского региона в зависимости от дозы облучения можно распределить на три категории:

I категория — это население, проживающее в районах и населенных пунктах, расположенных на расстоянии 100-150 километров от эпицентра взрывов.

К таким районам относятся Абайский, Абралинскпй, Бескарагайский, Жанасемейский и Чубартауский, а также город Семипалатинск.

Доза облучения населения этих районов и областного центра за все годы испытаний составляет от 100 до 200 бэр, вызывая хронические заболевания.

II категория — это население районов, расположенных в 150-300 километрах от эпицентра взрывов.

Это районы Чарский, Жарминский, Аягузскнн, Бородулихинскнй н Новошульбинский. Доза облучения для населения этих районов — до 50 бэр.

III категория — это население районов, расположенных от эпицентра взрывов за 300 километров. Это районы Кокпектннский, Аксуатскнй, Таскескенский, Урджарский и Маканчинский. Доза облучения для населения этих районов за все годы могла составить от 5 до 10 бэр.

Эта концепция подтверждается и выводами межведомственной комиссии во главе с академиком Цыб А.Ф.: «… город Семипалатинск, а также населенные пункты, расположенные на удалении от эпицентра взрывов на расстоянии до 300 километров, могут быть включены в число, где сформирована значимая коллективная доза...».

Наиболее тяжелыми отдаленными последствиями влияния ионизирующей радиации на организм человека являются избыточная онкозаболеваемость и онкосмертность. Однако официальная статистика не раскрывает эту зависимость. По статистическим данным, онкозаболеваемость в Семипалатинской области даже ниже, чем в некоторых соседних регионах.

Прав академик А.Ф. Цыб, который, выступая 19 июля 1989 года на межрегиональной научно-практической конференции в Семипалатинске, подчеркнул: «У вас очень плохой учет, фельдшера выдают недостоверные справки по поводу смерти больных, имеются факты, когда фельдшера пишут не то, что на самом деле, потому что их будут ругать вышестоящие руководители. Учет в онкодиспансере не совпадает с учетом в ЗАГСе. Мы до сих пор не располагаем точными данными, касающимися роста онкозаболеваемости населения Семипалатинской области и города Семипалатинска в результате длительного воздействия различных доз радиации. По последним расчетам, проведенным В. И. Степаненко, онкозаболеваемость населения прилегающих к полигону районов повысилась примерно в два с половиной раза».

Как показали материалы диспансера, до 1949 года (до начала испытаний) смертность от рака всех локализаций населения Семипалатинска была в 1,5-2 раза ниже, чем в Павлодаре и Петропавловске, взятых как контрольные.

Начиная с 1954 года, онкозаболеваемость в г. Семипалатинске возрастает в 2,5 раза, а к 1966 году остается в два раза выше, чем в Павлодаре и Петропавловске. К сожалению, дальнейшее обследование онкозаболеваемости по г. Семипалатинску было прекращено по указанию Минздрава СССР.

В Абайском, Бескарагайском, Жанасемейском, Абралинском районах онкозаболеваемость и онкосмертность оказались в два раза выше, чем в контрольных районах. В таких населенных пунктах, как Долонь, Черемушки, Мостик, Караул, Саржал, Кайнар, Баршатас, начиная с 6-10 года от начала облучения, показатели онкосмертности составляли от 270 до 450 на сто тысяч населения. Или в 2-2,5 раза выше, чем по области в целом. Опухоли желудочно-кишечного тракта у населения этих поселков составляли до 80 процентов от числа опухолевых заболеваний.

В районах Бородулихинском, Новошульбинском, Аягузском и Чарском онкозаболеваемость и онкосмертность также значительно выше, чем в контрольных группах, в отдельные годы смертность доходила до 270-300 на сто тысяч населения.

В целом онкозаболеваемость и онкосмертность от рака пищевода выросла в 7-8 раз по сравнению с исходным периодом наблюдения.

Хочу отвлечься от официальной статистики и вспомнить свой аул Акчатау, его людей, моих наставников и учителей. Потому, наверное, что сама жизнь заставляет делать это, анализируя прошлое, сравнивая вчерашний день с сегодняшним. Мой аул был богат удивительно интересными людьми — аксакалами, старейшинами. Они были сильными, умными. Работая на колхозных полях с раннего утра до самого позднего вечера, не знали усталости, не боялись трудностей. Живя и работая рядом с ними, мы, молодые, получали хорошую школу трудовой закалки.

Жил в нашем ауле глубокоуважаемый аксакал Ешенгазы-мулла, умевший предсказать судьбу человеку. Аульчане постоянно обращались к уважаемому Ешенгазы-мулле и с трепетом ждали, что скажет провидец об их будущем. Конечно же, никому не хотелось слышать плохого, и мудрец Ешенгазы находил нужные слова утешения, когда что-то не нравилось ему в предсказании.

Не обошла и меня участь многих аульчан: отец привел меня, ученика седьмого класса, к прозорливому аксакалу и с тайным страхом стал ждать, что же он предскажет сыну аульного кузнеца. Ешенгазы-мулла долго и внимательно вглядывался в свои священные книги, читая и перечитывая про себя нужные страницы, и наконец воскликнул: «Я вижу у твоего сына хорошее будущее».

В словах Ешенгазы-муллы звучали мудрые назидания на все случаи жизни: люби труд и уважай людей, будь верен своему слову, не позволяй увлечь себя красивыми фразами, от кого бы они не исходили, живи по правде, не унижай достоинство человека и т. д.

Аульчане уважали и побаивались другого аксакала — Оразбая. Был он строг, немногословен, но справедлив, любил трудиться. Мне вспоминается до сих пор такой случай. Шла сенокосная кампания. Оразбай — машинист сенокосной косилки. Я, окончивший шестой класс, работал в то лето, у него погонщиком. По моей вине на повороте осталась нескошенной небольшая полоса травы. Оразбай велел остановиться. Я остановил волов. Оразбай нанес мне несколько сильных ударов кнутом. Это было наказание за совсем незначительный промах и запомнил я его на всю жизнь. Позже Оразбай сказал мне: «Запомни, как говорят казахи: «Птенец, оперившись, повторяет то, чему научился в гнезде».

Вспоминаю также многих своих наставников-учителей, которые помогли раздвинуть границы мира, дарили свет знаний и души.

И Ешенгазы-мулла, и Оразбай-ага, многие аксакалы и старейшины моего аула, учителя моей школы ушли в небытие, сраженные коварной болезнью, имя которой — рак. Получив радиацию в 50-х годах, они умерли в 60-х и 70-х. Именно в эти годы жертвами рака стало большинство моих земляков-аульчан и аягузцев, живших в 160-250 километрах от эпицентра испытаний на полигоне.

Эти мои воспоминания подтверждаются выводами радиологического диспансера о том, что отдаленные последствия в виде опухолевых заболеваний, как правило, начинают проявляться от начала облучения уже на 3-4-й годы, через 10-15 и 23-27 лет наблюдается их подъем, а при небольших дозах — через 20-35 лет.

Вторыми по значимости являются отдаленные проявления в виде неопухолевых заболеваний. К таким заболеваниям прежде всего относятся убыстрение процессов старения организма (преждевременное старение) и поражение иммунной системы — иммунодефицитные состояния, возникающие под действием даже небольших доз радиации.

Имеющиеся материалы показали, что в районах, прилегающих к полигону, а также в г. Семипалатинске, у половины населения выявлено иммунодефицитное состояние — значительно снизились защитные силы организма. В других регионах иммунодефицитом страдают всего 5-10 процентов населения.

Своеобразным проявлением иммунодефицита служат нарастающие количества инфекционных и паразитарных заболеваний у взрослых и детей. В 40 процентов случаев острые инфекционные заболевания переходят в хронические.

По обширным литературным данным, произвольные хромосомные аберрации, или отклонение вещества ядра клетки от нормального расположения, обнаруживаются у людей в 1,5-2 процентов случаев. По отдельным сообщениям, в некоторых районах с неблагоприятной экологической обстановкой хромосомные аберрации могут фиксироваться до 10 процентов случаев. В Семипалатинском же регионе картина противоположная: в районах I категории у населения, облучавшегося в отдаленные сроки, выявляется до 60 процентов хромосомных аберраций.

У населения II категории районов хромосомные нарушения встречаются в 40 процентов случаев.

А хромосомы клеток несут в себе наследственную информацию, в них заложен генный аппарат, поражение которого ведет к возникновению опухолевых и неопухолевых заболеваний, трансформируя их из поколения в поколение.

Значимыми отдаленными последствиями влияния радиации на население Семипалатинского региона были нарушения со стороны красной и белой крови, или развитие лейкопении и анемии.

В Абайском, Абралинском, Бескарагайском и Жана-семейском районах снижение количества лейкоцитов, белых кровяных телец, на которые возлагается защитная функция организма, начиная с 6-10 годов после облучения, выявлялось и выявляется до настоящего времени в 30-40 процентах случаев. У взрослого и детского населения этих районов в 30-35 процентах случаев обнаруживается анемия.

Полигон ударил по детям. Почти 50 процентов детского населения области страдают хроническими заболеваниями, 60 процентов детского населения Семипалатинска, 65 процентов ближних к полигону районов нуждаются в восстановительном лечении. Заболеваемость детей в Семипалатинске в три раза выше, чем по республике, а умственная отсталость детей по области в 3 раза превосходит республиканский уровень.

Дети-уроды. Они родились такими, и нет на земле силы, которая смогла бы внести поправки в генетический код, заложенный радиацией в гены их родителей.

У 70 процентов женщин отмечена патология, вызывающая осложнения беременности и родов, тогда как по республике этот показатель — 29 процентов.

В настоящее время доказано, что под воздействием ионизирующей радиации у человека в виде отдаленных последствий могут возникать такие, казалось бы. банальные заболевания, как остеохондрозы, сахарный диабет, дегенеративно-дистрофические заболевания костей, суставов, нервной системы.

На основании динамических наблюдений медики сделали довольно тревожный вывод: лица, подвергшиеся облучению, стареют быстрее, на десять лет опережая естественные возрастные сдвиги.

В сравнении с 1970 годом продолжительность жизни по области сократилась на два года, а по республике она увеличилась на три года.

Предметом большой дискуссии стало возможное влияние на здоровье людей подземных ядерных взрывов. Сторонники полигона решительно это отвергали. Их аргумент: нормальный радиационный фон в районе полигона и вокруг него. Что касается 50-х годов, когда проводились наземные и воздушные испытания, то это, говорят они — уже история. А сегодня подземные взрывы безвредны. И у нас не было каких-либо материалов, подтверждающих негативное влияние подземных взрывов на здоровье людей. Тем более, что эта проблема еще не изучена.

Безусловно, потенциальная опасность подземных взрывов на порядок ниже наземных и воздушных. Большинство взрывов в радиационном отношении практически безопасны, нет радиационных выбросов, слава Богу. Но служит ли это основанием для продолжения этих взрывов? Давайте обратимся к элементарной логике. Всего лишь в нескольких десятках километрах от твоего жилища проводятся мощные ядерные взрывы, пусть под землей. Качается твой дом от сейсмических сил в 3-5 башюв. Дают трещины здания, уходит из колодцев вода, рвутся сети коммуникаций. Можешь ли ты быть спокоен?

Но что происходит в толще земли? Эффект от распространения подземной ударной волны нельзя оценить иначе как непоправимое разрушение природной среды, чреватое непредсказуемыми и губительными последствиями. Но об этом подробно в другой главе.

Из официальных источников известно, что 30 процентов подземных ядерных взрывов сопровождается истечением радиоактивных газов, создающих в населенных пунктах превышение естественного радиоактивного фона в десятки и сотни раз, реально переоблучая население. Картина довольно мрачная, если учесть, что подземных взрывов проведено 343.

Где гарантия от случайности, от того, что нет каких-то неизвестных факторов воздействия? Кто доказал, что сейсмика, электромагнитное и инфразвуковое излучение, выход радона из грунта при взрывах не сказываются на здоровье людей? Что силовое, сейсмическое воздействие не приведет в конце концов к непредвиденным качественным изменениям?

Совсем неслучайно, даже находясь под мощным прессингом ВПК, межведомственная комиссия академика А. Ф. Цыб в своем заключении подчеркнула: «Ядерный полигон в Семипалатинской области является хроническим психотравмирующим фактором, отрицательно действующим на психическое здоровье населения области».

Ученые Семипалатинского медицинского института и специалисты практического здравоохранения области, обобщив фактические материалы, сделали заключение:

«Анализ показывает, что в течение 4-5 дней после каждого подземного взрыва число обращений в медицинские учреждения возрастает в 1,5-2 раза. Обостряются хронические заболевания, люди жалуются на головные боли, повышенную утомляемость, сердцебиение, нарушение сна, ослабление памяти, снижение настроения, работоспособности. Появляется повышенная раздражительность, агрессивность. Медицинские последствия ядерных взрывов следует связывать с сейсмическими электромагнитными воздействиями. Все это результат психических реакций населения на подземные взрывы».

При проведении подземных взрывов население подвергается двум мощным вредоносным факторам: сейсмическому и психическому и, как следствие, страдает радиофобией и сейсмофобией.

Радиофобию можно определить как повышенную психо-эмоциональную реакцию на реальную и мнимую опасность радиации. Она входит в группу особого типа неврозов и, сле­довательно, требует диагностики, профилактики и лечения. Радиофобия — очень серьезная проблема. Ее нельзя упрощать, как это пытаются делать некоторые.

У населения Семипалатинска и районов, прилегающих к полигону, отмечался буквально галопирующий рост различных психических заболеваний и невротических расстройств — до 41 процента против 5 в контрольных группах.

Расширились наши знания и о так называемых «малых дозах». Совсем недавно во многих исследованиях биофизиков, биохимиков и радиобиологов указывалось на то, что специалисты к настоящему времени научились регистрировать дозы радиации, но анализировать, а тем более прогнозировать их влияние на здоровье будущих поколений, еще не умеют, что наши знания о так называемых «допустимых нормах радиации» имеют пока абстрактно-теоретический характер.

Как уже было сказано выше, в годы открытых взрывов Минздрав СССР для каждого жителя Семипалатинского региона разрешил дозу в 150-200 бэр в месяц. Давайте подойдем к нормам допустимых радиационных нагрузок с точки зрения сегодняшнего дня.

Сейчас такая норма установлена в 35 бэр за 70 лет жизни. Среднее значение допустимых коллективных доз для развитых государств существенно отличается от принятых у нас сегодня и составляет 5-10 бэр за 50 лет жизни. Поэтому говорить о безопасности коллективной дозы в принципе неверно. В этом случае речь должна идти о величине риска, который может позволить себе то или иное общество в конкретный период истории. Безусловно, общество, уважающее себя и свой народ, не позволит произвольно устанавливать величину риска. За период с 1987 года по февраль 1989 года при подземных ядерных взрывах было больше десяти случаев выхода так называемых инертных радиоактивных газов, что существенно дестабилизировало радиационно-гигиеническую обстановку в г. Семипалатинске, особенно в районах, прилегающих к полигону. Так, 7 мая 1987 года в городе Семипалатинске радиационный фон достигал 350-500 мкр/час, 18 сентября 1987 года — 45 мкр/час. Это так называемые «благородные» и «инертные» газы — ксенон-133, 135, 137, 140, 144, криптон-85, 89, 90, 91, 95, из которых образуются весьма жизненно опасные долгоживущие изотопы: стронций-80, стронций-90, иттрий-91, цирконий-95, ниобий-95, цезий-137, барий-140, церий-144, лантан-140.

О недопустимости облучения населения малыми дозами говорит прозвучавший на 1 съезде радиобиологов вывод: «Малые дозы нередко становятся реальной угрозой здоровью населения, ранее подвергнутого сильному облучению. Наиболее чувствительными оказываются генетический аппарат, естественный иммунитет, система кроветворения и центральная нервная система».

Чтобы читатель имел представление об опасности для здоровья людей и экологии хотя бы одного из этих газов, приведу слова руководителя Госкомгидромета СССР, одного из активных сторонников продолжения ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне Ю.А. Израэля: «Криптон-85 очень опасен для человека, радиологическое воздействие происходит главным образом за счет облучения кожного покрова. Этот газ в атмосфере существенно изменяет электропроводность воздуха, что может привести к глобальным экологическим бедствиям».

Это утверждение Ю.А. Израэля подтверждается выводами зарубежных и отечественных радиобиологов.

Словом, любая сколько угодно малая доза облучения создает определенную вероятность заболевания, называемую риском.

Стремясь завуалировать истинное положение дел с радиационной обстановкой в пораженном регионе, не только военно-промышленное ведомство, но и специальное управление Минздрава СССР и служба Госкомгидромета СССР искали и находили, как они пытались доказать всей стране, веские доводы. Растущий уровень онкозаболеваний, анемии, других болезней объясняли тем, что города и села задымлены, что предприятия работают без мер промышленной санитарии и очистки, что негативное влияние оказывает неустроенность быта.

Между тем так сложилось исторически, что Семипалатинск по разным субъективным и объективным причинам никогда не имел тяжелой индустрии, хотя предпосылки дня ее развития были и есть.

В Семипалатинске, где более 340 тысяч жителей, традиционно развивались отрасли легкой и пищевой промышленности, в последние десятилетия появилась промышленность строительных материалов и машиностроения. Никогда не было здесь химических и металлургических производств.    продолжение
--PAGE_BREAK--
ПОЛИГОН И ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА
Человек глубокими и прочными узами связан с окружающей средой, да и сам, по существу, является частью природы. Мы привычно декларируем, что человек — существо социальное, забывая о его биологической природе или стремясь переделать ее.

Человек будет здоров лишь тогда, когда будет здорова окружающая среда: воздух, вода, земля, леса.

Человек — самый молодой из биологических видов Земли. Земля существовала миллиарды лет до появления человека и. вероятно, сможет столько же существовать после его вымирания, если человек не научится жить в мире с собой и с природой. Это непросто, ведь веками и тысячелетиями мы руководствовались исключительно философией природопользования, воспитывались с позиций противостояния природе.

Для того, чтобы жить в ладу с природой, надо изучить ее законы и стараться не нарушать их, надо с максимальной осторожностью и бережностью «вписывать» человеческую цивилизацию в окружающий мир.

А кто не знает о лихих проектах «перекройки» окружающей среды и последствиях этих необдуманных действий? Катастрофическое обмеление Арала, загрязнение Байкала, засоление и заболачивание гигантских площадей в Каракалпакии, затопление огромных площадей при строительстве гидроэлектростанций — это лишь громкие примеры. Это новые условия. При этих глобальных изменениях окружающей нас среды, к сожалению, не решаются эколого-физиологические и социальные проблемы адаптации человека к новым природно-климатическим и производственным условиям. Однако из всех известных насильственных изменений условий окружающей нас среды самое страшное то, что случилось в Семипалатинском регионе. Это бедствие, не имеющее разумных границ.

За десятилетия активной работы полигона сложилась порочная практика замалчивания радиоактивного загрязнения местности — почвы, атмосферы, воды, а также продуктов питания радионуклидами, категорически отвергались всякие предположения о влиянии ядерных испытаний на окружающую среду. А целенаправленные исследования и изучение на этот счет не проводились. Однако некоторый свет на этот вопрос проливает наличие в области со стороны отдельных отраслей ведомственного контроля и его заключения.

О радиационной обстановке атмосферы в годы воздушных и наземных испытаний говорилось выше. О ее масштабах достоверной информацией мы не располагаем, ибо ведомства радиационную карту тех лет нам не предоставляют. Тем не менее известно, что в пищевых продуктах, в воде открытых водоемов, в костях животных обнаружен свинец-210, который является продуктом распада урана-238. Так как залежей урана в Семипалатинской области нет, то не исключено, что добавки урана идут от продуктов ядерных взрывов.

По данным исследований 1989 года, в костях мелкого рогатого скота содержится свинца-210 в количестве, в десятки раз превышающем ПДК. При их вываривании в бульон переходит 10 процентов активности, что по нормам радиационной безопасности находится на грани предельно допустимой концентрации.

В молоке, мясе, полученных от животных хозяйств, расположенных в местах традиционного выпаса и водопоя скота в районах рядом с полигоном, содержались различные радионуклиды, в десятки раз превышающие предельно допустимые концентрации.

Взять подземные толчки. Сила сейсмического воздействия при подземных ядерных взрывах зависит от мощности заряда и геологических условий испытательной площадки.

На Невадском полигоне преобладают пористые туфы, способные значительно поглощать сейсмическую энергию взрывных волн. На одинаковом расстоянии от взрыва одной и той же мощности на Невадском полигоне интенсивность сейсмических колебаний в 3-4 раза ниже, чем на Семипалатинском.

Площадки Семипалатинского полигона представляют собой прочные скальные породы гранитного происхождения. Граниты имеют низкие свойства поглощения упругих сейсмических колебаний. Поэтому подземные взрывы здесь сопровождаются значительными толчками.

Каждый подземный взрыв, а их проведено немало — 343, приводит в движение земную кору. Нарушения покоя метасферы, особенно в среде развития скальных пород, из которых, в основном, сложена почти вся территория Семипалатинской области, приводят к нарушениям прежней (материнской) структуры скальных пород.

Думаю, что перед мощью подземных ядерных взрывов не смогли устоять даже горы. Вновь обращаюсь к своим родным местам. Гора Доненбай — любимое место жителей моего аула. Часто мы, молодые, поднимались на ее вершину, чтобы с высоты полюбоваться распластавшейся внизу степной ширью. Живописный Доненбай притягивал к себе людей как магнит. И вот теперь его нет, как такового. На глазах всего двух поколений скалистая гора, которая, казалось, будет стоять вечно, осела, изменив свой облик. А ведь два человеческих поколения — такой малый срок!

При подземных ядерных взрывах происходит дробление горных пород как с образованием новых открытых трещин, так и подновлением древних тектонических структур, что вызывает такие явления, как осадка и провалы древней поверхности.

Большому нарушению подвержены песчаники, сланцы, вплоть до глинистых образований. Под механическим воздействием силы взрывной волны бокового сжатия они приобретают фактурообразную форму и заполняются энециеобразной глинистой массой.

Изменяется структура этих жестких по сложению скальных пород, происходит механический разрыв одних трещин, кальматация других, образование новых ослабленных зон или серии новых трещин.

Скважины, питающиеся за счет трещинных вод, после взрывов на полигоне становятся малодебетными или вовсе перестают давать воду из-за нарушения естественной циркуляции воды в этом фоне.

Такие же малодебетные скважины после каждого взрыва появляются во всех хозяйствах прилегающих к полигону районов. В последние годы выведены из строя более 700 трубчатых колодцев, снабжающих водой поселки и скот.

Как показали исследования гидрогеологов, ядерные испытания губительно влияют на подземные воды. В трещинных водах содержание урана, стронция, цезия в десятки раз превышает ПДК.

Один из главных продуктов термоядерного взрыва — углерод С-14, период полураспада которого — тысячелетия, образуется в больших количествах, особенно при подземных испытаниях большого заряда. Официально он не обнаружен. Но если С-14 образуется в Неваде, то почему он не может образоваться на Семипалатинском полигоне.

Кроме углерода С-14, при ядерных взрывах образуются изотопы плутония, которые являются источником альфа-частиц. Источник альфа-частиц обнаружили члены межведомственной комиссии (05.06.1989 г.).

Нет сомнений, что в недрах урочищ Дегелена и Мурджика, в которых производились испытания в штольнях и скважинах, содержится большое количество радиоактивных продуктов, в том числе долгоживущих. Такие места, которые хозяйственному освоению не подлежат, еще длительное время нужно охранять, исключая доступ туда людей. В целом эту проблему, а также и проблему территорий, изъятых в свое время под полигон, еще предстоит изучить, теперь уже программой научно-исследовательского центра, образованного на базе полигона.
ПОЛИГОН И ЭКОНОМИКА
Семипалатинская область и особенно ее центр имеют благоприятное географическое расположение: это прежде всего наличие важной как водной, так и энергетической и транспортной артерии — реки Иртыш, протянувшейся от Китая до Северного Ледовитого океана. По территории области проходит железнодорожная магистраль Турксиба, здесь разветвленная сеть госавтодорог из Сибири в Среднюю Азию. Город Семипалатинск располагает аэродромом, способным принимать все типы современных самолетов.

Чего еще можно желать для налаженных экономических связей?

Недра области богаты залежами полиметаллических руд. Известно 15 месторождений и проявлений угля. Уникальные богатства заморожены были на территориях, занятых полигоном. Еще в 30-е годы исследователи края писали, что в районе гор Дегелен и Мурджик имеется целый ряд медных месторождений. Имеется также богатое месторождение полудрагоценных камней — агатов. Агаты выходят на поверхность. Из них можно изготовлять различные поделки, получая при этом хороший экономический эффект. Здесь выявлено, однако не разведано в связи с запретом военного ведомства, месторождение угля «Юбилейное». Оно расположено в открытой и доступной местности в 110 километрах от Семипалатинска. Месторождение пригодно к разработке карьерным способом с коэффициентом вскрыши 1:1, угли малозольные, высококалорийные, могут быть использованы при получении кокса.

Это месторождение специалисты считают жемчужиной на востоке Казахстана. Оно может обеспечить энергетическим и бытовым топливом на 75-100 лет потребности Семипалатинской, Восточно-Казахстанской областей. В перспективе специалисты оценивают выявленные запасы угля более чем в 2 млрд. тонн. Кроме того, угли «Юбилейного» имеют уникальный химический состав, на их базе можно построить крупный, высокоэффективный химический комплекс.

Полный набор продуктов химической переработки углей «Юбилейного» месторождения будет определен в результате технологических исследований при детальной разведке, которая начата. Но уже сегодня к этим залежам угля проявили интерес ряд зарубежных фирм..

Разрешение на разведку от военного ведомства получено лишь в начале 1991 года. Область сразу же приступила к строительству опытно-промышленного карьера мощностью на 10 млн. тонн добычи в год.

К северо-западу от угольного месторождения «Юбилейное» в начале 50-х годов геологами Семипалатинской экспедиции выявлено месторождение комплексных руд «Каражал», но в виду запрета военного ведомства на проведение геологоразведочных работ оно осталось не оцененным в полном объеме.

Руда месторождения содержит в промышленных концентрациях бериллий, вольфрам, молибден, олово, цинк, железо, флюорит. В ней установлены также высокие содержания золота и серебра, выявлены кристаллы изумруда. Подсчитанные запасы бериллия, вольфрама, молибдена, олова, цинка, железа, флюорита позволяют причислить месторождение к промышленной категории, а стоимость товарной продукции только по изученной части комплексного месторождения составляет более 16 млрд. рублей. Это без учета стоимости золота, серебра в руде и изумруда в россыпях.

Кроме того, на территории полигона имеются недоизученные месторождения Коскудук, Жусалы, Сосновое, «Медный прииск» и другие.

Имеются месторождения облицовочных и декоративных цветных камней — гранита, мрамора, габбро, туфа, яшмы, запасы которых оцениваются в десяток миллионов кубометров. Особо выделены три разновидности габбро, отличающиеся по своим высоким декоративным качествам — черное, темно-серое, светло-серое.

Область по разведанным запасам золота занимает первое место в республике. Крупнейшим является Бакырчикское, которое длительное время должным образом не осваивается. Вблизи Семипалатинска имеется Суздальское месторождение, руда которого легкообогатима и в ней нет посторонних примесей.

Область обладает значительными ресурсами бедных и забалансовых золотосодержащих руд, из которых методом кучного выщелачивания возможно извлечение золота.

Значительны запасы золотоносных россыпей.

Недра Семипалатинской области легко доступны — местности открыты, рельефы ровны, к ним ведут автомобильные дороги.

Есть возможность их освоения при малых капитальных затратах.

Велика вероятность обнаружения новых месторождений полезных ископаемых, если провести — целевые геологоразведочные работы.

Все это — объективные условия для интенсивного экономи­ческого развития Семипалатинского региона, размещения в городе Семипалатинске и районах области высокорентабельных и наукоемких предприятий.

Соседство с полигоном сдерживало использование богатого экономического потенциала области: действовала концепция — в целях безопасности целесообразнее иметь в регионе низкую плотность населения, а значит, не надо развивать промышленные объекты. Общие экономические издержки национального дохода по предварительным подсчетам составляют 56 млрд. рублей.

Кроме того, под полигон отчуждено и выведено из оборота области миллион гектаров выпасов, где были и есть необходимые условия для ведения овцеводства и коневодства. Вытесне­ние их нанесло области значительный экономический, социальный урон. Пришла пора вернуть региону государственные долги. Задача должна решаться поэтапно.
НАШИ ВЫВОДЫ
Специальная комиссия области изучила и обобщила материалы радиологического диспансера. Когда их читаешь, приходишь к мысли: все это стало возможным в условиях, когда государство и ВПК действовали без оглядки на народ, проживающий в регионе. Провозглашая гуманные цели и программы, они в то же время тщательно скрывали от людей истинную подоплеку своих действий. К сожалению, и сегодня есть люди, которые всеми допустимыми и недопустимыми мерами пытаются доказать нужность ядерных взрывов на Семипалатинском испытательном полигоне.

Мысли эти небеспочвенны, их реальность подтверждается фактами.

Вот они:

Первое. Решение правительства СССР провести наземные, воздушные испытания урановых, плутониевых, водородных бомб, в том числе большой мощности, в густонаселенной местности, без необходимых защитных мер, в период с 1949 по 1963 год.

Второе. Допуск Минздравом СССР одноразовой дозы облучения от 50 до 200 бэр в месяц без каких-либо обоснований; запрещение Минздравом СССР обследования жителей города Семипалатинска, находящегося в зоне активного влияния ядерных взрывов.

Третье. Проведение в 1965 году мощного взрыва на выброс, который привел к значительному радиоактивному загрязнению больших площадей.

Четвертое. Возвращение жителей на зараженные радиоактивными осадками места.

Пятое. Сокрытие масштабов трагедии. В течение 40 лет не проводилось целенаправленного обследования и лечения пострадавшего населения обширного региона, более того, запрещалось ставить объективный диагноз умершим от онкозаболеваний, лейкоза.

Все это не дает морального права государству на продолжение ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне.

Население Казахстана и в особенности региона, расположенного вокруг Семипалатинского полигона, за 40 лет ядерных испытаний внесло достаточную лепту в укрепление оборонос­пособности страны и не может быть обвинено в стремлении поставить свои жизненные интересы выше государственных.

Человек имеет право на жизнь, на ее неприкосновенность, а также на информацию о том, что может нанести ущерб его здоровью и благополучию.

Деятельность потенциально-опасных объектов на какой-либо территории возможна только с согласия населения этой территории.

Прямой или косвенный ущерб населению, нанесенный в результате деятельности предприятий в интересах государства, должен быть в обязательном порядке возмещен в виде компенсаций. Однако ввиду глубокой и не всегда оправданной секретности, сегодня нет однозначных выводов о степени и масштабах ущерба, нанесенного здоровью людей, окружающей среде, экономике региона. Нет научно обоснованных норм компенсаций и льгот, нет программы оздоровления. Но все это крайне необходимо определить. Для этого соответствующим ведомствам надо мужественно и открыто сказать правду.

Это весьма важно в настоящее время, когда остро стоит вопрос о компенсациях пострадавшему населению. Пожалуй, здесь весьма важным является вывод межведомственной комиссии Цыб: «Город Семипалатинск, а также населенные пункты, расположенные на удалении от эпицентра взрывов на расстоянии до 300 километров, могут быть включены в число, где сформирована значимая коллективная доза...»

Это значит, что можно считать установленным факт распространения локальных выпадений продуктов деления в результате проведения наземных и воздушных ядерных взрывов на расстоянии до 300 и более километров от эпицентра взрывов.

Следует подчеркнуть всю бессмысленность гонки ядерных вооружений, всю аморальность самой мысли о возможности ядерной войны, даже о возможности ответного ядерного удара. Человечество, решая свои внутривидовые проблемы, не имеет права на уничтожение всего живого на своей планете. Ядерные испытания необходимо прекратить! Пусть даже в одностороннем порядке.

Материалы и выводы областной комиссии после рассмотрения их на сессии областного Совета народных депутатов были направлены в комитеты по охране здоровья народа, по экологии и природным ресурсам, по обороне и госбезопасности Верховного Совета СССР.

Председатель комитета охраны здоровья народа Ю. Бородин прислал на мой адрес ответ, в котором выражены озабоченность и обеспокоенность тревожной социальной и экологической обстановкой, сохраняющейся в регионе Семипалатинского ядерного полигона. Учитывая это, комитет признал наш регион зоной экологического бедствия и обратился в Верховный Совет СССР с предложением включить в повестку дня очередной сессии отчет правительства о выполнении постановления Верховного Совета СССР «О неотложных мерах экологического оздоровления страны», в том числе о принятых мерах по прекращению ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне.

Правительству рекомендовано разработать статус жертв ядерных испытаний, предусматривающий компенсацию нанесенного ущерба, а также государственную программу социально-экономической помощи и развития региона Семипалатинского ядерного полигона.

Пришло время дать истинную цену происшедшему здесь за 40 лет полномасштабных ядерных испытаний, цену жизни человека.
НА ЗАВЕРШАЮЩЕМ ЭТАПЕ

Время неумолимо и неотвратимо летит вперед, и мы не в силах остановить это движение вечности. В последние годы мне казалось, что бег времени приобрел некое ускорение — не успел оглянуться, уже на исходе 1990 год… Мелькнули как одно мгновение три года работы и жизни в Семипалатинске, и кажется, что никогда так туго не были спрессованы в одно целое часы, сутки, месяцы. В области хотя с трудом, но решались жизненно важные вопросы, одновременно накапливалось множество новых проблем — экономических, социальных, политических. Однако наиболее злободневной оказалась проблема ядерного полигона.

Весной прииртышская степь особенно нежна и уязвима. Быть может, поэтому весной 1991 года люди особенно чутко прислушивались к пульсу Семипалатинского ядерного полигона? Когда-то подобный биению сердца степного скакуна, сейчас он был замедлен, как в летаргическом сне, и слышали его только специалисты. Суверенный Казахстан сказал «нет» ядерным испытаниям, люди с воодушевлением это приветствовали.

Полигон молчал более полутора лет. Временный мораторий убедил людей, что десятилетия глухого безвременья кончились. Однако жизнь без взрывов была зыбкой и неопределенной: что будет дальше? Слово об окончательном прекращении испытаний еще не было сказано.

Тем временем в недрах ВПК его лидеры и специалисты ломали головы над проблемой: как провести два тестовых взрыва малой мощности, чтобы выполнить обязательства перед США по программе контроля за ядерными испытаниями?

И мы ни на один день не складывали оружия. Действовали целенаправленно, настойчиво, упорно. Все складывалось вроде бы благоприятно для нас. В феврале 1991 года глава военно-промышленного комплекса, человек непримиримый, И.С. Белоусов ушел с этого поста. С ним ушла его бескомпромиссная позиция — продолжить ядерные взрывы до 1 января 1993 года. Обстановка в военно-промышленном комплексе изменилась — стала более благоприятной. Министерство атомной энергетики и промышленности возглавил В.Ф. Коновалов. Виталий Федорович постепенно стал объективнее оценивать обстанов­ку вокруг полигона и повернулся в сторону сотрудничества с областью и республикой. Он является одним из инициаторов разработки программы сотрудничества Казахстана и Министерства атомной энергетики и промышленности СССР в области науки, техники, промышленности и экологии (программа «Казахстан — МАЭП»).

К руководству ВПК пришел Ю.Д. Маслюков. Его я знал еще по тем временам, когда он работал председателем Госплана СССР и оказывал действенную помощь в разработке и принятии постановления Совета Министров СССР от 4 октября 1988 года «О мерах по ускорению экономического и социального развития Семипалатинской области Казахской ССР».

Юрий Дмитриевич знал наши беды не понаслышке. В одно время он также возглавлял ВПК. С его новым приходом обстановка в военно-промышленном комплексе смягчилась. Теперь уже по инициативе ВПК с нашим участием были подготовлены проекты указа Президента СССР и постановления Кабинета министров СССР «О прекращении ядерных испытаний на Семипалатинском испытательном полигоне в Казахской ССР».

В обоих проектах объективно подчеркивалось, что свыше сорока лет советский народ ценой огромных усилий создавал ядерный потенциал, обеспечивающий стратегический ядерный паритет между СССР и США и надежную защиту суверенитета страны. Процессы перестройки и новое политическое мышление в нашей стране определили паритет общечеловеческих ценностей и позволили в ходе переговоров создать условия для существенного снижения уровня ядерного противостояния между СССР и США. Казахстан в создании ядерного оружия взял на себя тяжкое бремя — проведение на своей земле около пятисот натурных ядерных взрывов.

Далее в этих документах говорилось: учитывая сложившиеся реалии и отвечая чаяниям народов Казахстана, прекратить проведение подземных испытаний ядерного оружия на Семипалатинском испытательном полигоне с 1 января 1992 года. Семипалатинский испытательный полигон преобразовать в союзно-республиканский научно-исследовательский центр, разработать и утвердить его статус и перечень основных направлений научно-исследовательских и прикладных работ.

Проект указа поручает Кабинету министров СССР принять согласованное с правительством Казахской ССР постановление, в котором предусмотреть утверждение программы социально-экономического развития, улучшение условий, жизни и медицинского обслуживания населения районов Семипалатинской, Карагандинской и Павлодарской областей, прилегающих к испытательному полигону.

Проект постановления Кабинета министров СССР предусматривал компенсационные выплаты и меры по оказанию практической помощи пострадавшим районам трех областей. Мы остро нуждались в строительных мощностях, поэтому по нашему настоянию в проект постановления правительства были включены конкретные предложения по широкомасштабному участию строительных организаций ВПК в социальном обустройстве Семипалатинской области. Наши предложения были расписаны пообъектно.

Именно усилиями строительных организаций ВПК мы хотели построить ряд важнейших объектов социальной сферы, прежде всего здравоохранения, тем более что предусматривалось в течение трех лет построить в областном центре и прилегающих районах 15-17 таких крупных объектов, а также ряд объектов водоснабжения и электрообеспечения. В проекте была заложена обширная программа оздоровления.

Предусматривались поставки медицинского оборудования и медикаментов, строительных механизмов и техники, оборудования для пищевой промышленности, металлических труб, металлопроката, автобусов, легковых автомобилей для продажи населению.

Учитывались интересы по социальной защите жителей Курчатова. Как бы то ни было, закрытие полигона для них — жизненная драма. Биографии многих теснейшим образом связаны с действием полигона. Люди не виноваты в той беде, которую он принес региону,- они здесь жили и работали.

Одновременно проектом постановления ставилась задача в конце декабря 1991 года провести на полигоне совместно с американцами два подземных ядерных взрыва мощностью до 20 килотонн каждый.

При этом гарантировались необходимые меры безопасности, обеспечивался контроль наблюдателей из представителей общественности Союза, республики, области, а также международный контроль.

Военно-промышленный комплекс объяснял проведение этих взрывов необходимостью завершения выработки взаимной с США договорной программы контроля за ограничением испытаний ядерного оружия, вообще за разработкой методов контроля за подземными ядерными испытаниями, чтобы где-либо и кто-либо тайно не проводил ядерные взрывы. Мы понимали, что такой контроль нужен; ибо ряд стран мира стремятся к созданию своих ядерных бомб. Такой контроль нужен был и для всеобщего запрета ядерных взрывов в будущем.

Словом, проекты указа Президента и постановления правительства СССР представляли собой обдуманные и взвешенные документы. Они были построены на компромиссе взаимных интересов государства, республики, пострадавших регионов.

В целом это были вполне реалистические проекты, и на завершающем этапе задача ставилась четко. Однако они содержали в себе тайную «бомбу». Одновременно с выплатой населению компенсаций и мерами по социальному обустройству предлагалось провести на полигоне в декабре 1991 года два последних взрыва. Правда, эти взрывы были ограниченной мощности — до 20 килотонн, точнее, 15 килотонн, их предполагалось провести интервалом в 30-40 секунд на глубине 600 метров, то есть практически они должны были идти как один взрыв и не дали бы никакого сейсмического колебания.

Работа по подготовке проектов указа и постановления была завершена в марте. Руководству области предстояло определить свою позицию. Мы понимали, что в течение двух с половиной лет две проблемы — компенсация и взрывы — шли независимо друг от друга, параллельно и теперь взаимоисключающие интересы ВПК и наши для своего решения сошлись одновременно в одном документе. Если судить объективно, то это вполне естественно — каждое ведомство, каждый регион имеет свои интересы. Еще древние римляне говорили: впереди любого дела прежде всего стоят интересы.

В ходе рассмотрения этих документов мы сразу же высказали свои замечания о том, что сочетание в одном документе компенсаций и двух взрывов вызовет негативную реакцию со стороны населения, необходимо разделение этих вопросов. Но когда документы были получены, а направлялись они в официальный орган, то, не отвергая их в целом, мы рассматривали оба варианта: с двумя взрывами и без них. После всестороннего изучения всех обстоятельств и реальной обстановки в регионе и посоветовавшись, мы решили не отвергать два взрыва, но, допуская их, подчеркивали, что последнее слово за народом, только за народом. Чтобы не было кривотолков, разъяснили в трудовых коллективах и на встречах с активом, что представляют собой эти два взрыва, почему на них настаивает ВПК, а также суть и содержание проектов указа и постановления.

Допуская возможность двух взрывов, мы исходили из той реалии, что прекращение ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне, следовательно, его закрытие — вопрос уже решенный, ажиотажа можно было бы и не поднимать. Глобальной пробле­мой для нас оставалось оздоровление больного региона. Ликвидировать последствия ядерных испытаний — вот что должно быть сейчас самым приоритетным, подчёркивали мы. Предстоит оздоровить население, экономику, экологию, создать пострадавшему населению хотя бы первоочередные необходимые условия жизни.

После атомной бомбардировки Х1фосимы и Нагасаки эти печально известные города были превращены в руины, неисчислимыми были жертвы, казалось, не одно поколение населения этих городов обречено на медленное вымирание от ионизирующей радиации.

Прошли десятилетия. И что мы видим сейчас? Хиросима и Нагасаки стали лучшими по условиям жизни, здесь людям предоставлены широкие возможности для комплексного лечения и оздоровления, для развития интеллектуального потенциала. В Хиросиме самая высокая продолжительность жизни в Японии.

Разве непонятно, что все это — результаты массированной ликвидации последствий, и в этой общенациональной акции принимало участие в первую очередь государство.

Безусловно, выплата компенсации — святое дело, это неоплаченный долг государства пострадавшему населению. Но ратуя за компенсацию, многие не думают о том, что эти единовременные денежные средства, если даже они будут выплачиваться в течение пяти лет, дадут людям лишь малую толику облегчения. Деньги быстро разойдутся. Значит, компенсация — это еще не ликвидация последствий. Есть непреходящие ценности, которые никто не имеет права игнорировать — это жизнь и здоровье людей. За сорок с лишним лет полигон поломал судьбы не одного поколения.

В районах, прилегающих к полигону, — повсеместная социальная беднота, люди терпят бедствие от недостатка учреждений культуры, бытовой неустроенности, особенно плохо поставлено здравоохранение. Накопилось много острых социальных проблем в областном центре.

Ускоренное социальное обновление — в этом, именно в этом, заключается ликвидация последствий.

Реально нам нужны были средства, ресурсы, строительные мощности.

Семипалатинск — это не Усть-Каменогорск, не Павлодар, не Караганда, где промышленные предприятия дают высокие прибыли и доходы. В 1990 году вся промышленность области дала 165 млн. рублей прибыли, половина из которых изъята в бюджет центра, и в то же время в соседних индустриальных областях одно высокорентабельное предприятие дает прибыли больше, чем вся промышленность Семипалатинской области. С таким малым объемом прибылей мы далеко не уйдем.

Экономически область слаба. При наличии значительных потенциальных возможностей соседство с полигоном сдерживало ее развитие.

И новые обстоятельства сложились не в пользу пострадавшего региона. Страна повержена в экономический хаос; идя к рынку, мы переживаем труднейший период коренной ломки старых экономических структур. Тяжелейший кризис как бы отодвинул беды, связанные с последствиями деятельности полигона, на второй план. Сложилась реальная угроза того, что, оставшись один на один со своими экологическими и социальными проблемами, область должна выходить из положения собственными силами. И это при крайне ограниченных возможностях.

Состоятся или нет два испытания, независимо от этого, ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне с января 1992 года не будет. Это было понятно. А вот трагические последствия сорока лет останутся. Как их ликвидировать? Нас особо волновала именно эта проблема. Вот почему, взвесив все «за» и «против», мы допускали возможность двух взрывов при условии получения программы оздоровления региона, как это было заложено в проектах указа и постановления.

Бывают в жизни такие моменты, когда надо пойти на отступление, чтобы получить больше выигрыша. В данном случае мы были глубоко убеждены, что, соглашаясь на два испытания ограниченной мощности, проявляем определенную гибкость, ставя заботу о социальном благополучии людей выше политики. При этом осознавали, что будут огромные сложности. Прежде всего, это общественное мнение. После столь бурных событий вокруг полигона людям трудно будет сразу разобраться, где популизм, где реализм. Как все это донести до сознания людей. Когда выступаешь перед трудовыми коллективами, объясняешь ситуацию, многие относятся к нашей позиции с пониманием.

Но появились люди, которые стали открыто и громко заявлять: ничего не надо, лишь бы не было взрывов. Мы разделяли их тревогу и аргументы. Но в раскаленной эмоциями обстановке объяснять, что амбициями мы не осилим последствия, было невозможно.

Меняя тактику своих действий, поставили во главу угла взаимопонимание с ВПК. Теперь, когда полигон по существу закрыт, от противостояния надо было перейти к взаимопониманию. Ведь, в конце концов, эксплуатируя полигон, военные выполняли свой долг перед государством.

Между тем в недрах ВПК были влиятельные силы, которые стояли на такой позиции: отказаться от двух испытаний и никакой помощи региону не оказывать.


Мы же продолжали искать пути использования мощного потенциала этого ведомства и полигона в интересах оздоровления региона, тем более что сотрудничество с ВПК уже имело начало. С участием строительных организаций ВПК строится многопрофильный лечебно-диагностический комплекс на 1080 коек и 1000 посещений в смену сметной стоимостью около 100 млн. рублей. Военные строители возводят психиатрическую больницу, начали строительство ряда медицинских, культурных объектов в районах, прилегающих к полигону. Лишиться такой масштабной помощи нельзя: один лишь многопрофильный лечебно-диагностический комплекс требует 54 тысячи кубометров сборного железобетона серии 1020, а мощности нашей стройиндустрии по этой серии — 4,5 тысячи в год. Это значит, что сами мы комплектовали бы стройку этими изделиями одиннадцать лет. ВПК же разместил это количество на своих предприятиях и наметил поставки в соответствии с графиком строительства.

По нашему настоянию в проект постановления правительства внесена программа широкомасштабного участия ВПК в оздоровлении региона. Это была стратегия, рассчитанная на то, чтобы без нагнетания обстановки, на компромиссной основе, с учетом взаимных интересов решать актуальные проблемы.

Лето 1991 года надолго запомнится не только как знойное — солнце словно испытывало людей на стойкость, столбик термометра не опускался ниже 30-35 градусов, часто поднимаясь до сорокаградусной отметки. И так ежедневно. Жестокая засуха охватила все районы, колхозы и совхозы. То и дело поступали тревожные сводки: списаны поля под зерновыми — сгорели; нет набора естественных трав — основного источника кормов для животноводства; на летних выпасах уходит из колодцев вода, пересыхают реки. Засуха нанесла экономике области большой урон: по сравнению с 1990 годом значительно снизились продуктивность и поголовье скота, урожайность полей. Положение усугублялось повальным дефицитом запчастей для техники, горючего, курева. Тем не менее, сельчане, как и всегда, работали с большим напряжением, изыскивая все возможные резервы.

Анализируя летнюю ситуацию, не могу не сказать добрых слов о командирах сельскохозяйственного производства. На регулярных селекторных совещаниях они не скрывали создавшегося трудного положения — требовали, спорили с областным руководством. Но «выпустив пары», продолжали работать, понимая, что сложившаяся ситуация характерна для многих регионов, что областное руководство не сидит сложа руки в ожидании манны с небес — действует. Сколько гонцов тогда было послано во многие концы страны — «добывали» дефицит: бензин, технику, запчасти, уголь, одежду, табак, сахар. Шли порой на неэквивалентный обмен, лишь бы обеспечить область хотя бы минимумом необходимой продукции. Сельчане смогли запасти грубые и сочные корма, вырастили картофель и овощи.

На настроении людей сказывалась и общая политическая обстановка в стране. Будоражили население внезапный обмен 50-ти и 100-рублевых купюр, а затем — апрельское повышение цен, продолжающийся дефицит сахара, чая, водки, сигарет. События наслаивались, держа народ в лихорадочном состоянии.

В этой обстановке областное руководство приняло все меры по стабильному снабжению населения продовольствием. Как бы то ни было, а в магазинах города не наблюдалось перебоев с крупами, макаронными изделиями. Вовремя отоваривались талоны на мясо, колбасы, масло, не было особых сбоев со снабжением молочными продуктами, яйцом. Сумели создать и страховой продовольственный фонд на предстоящий зимний период.

На эти трудности, которые приходилось решать на ходу, накладывались новые, и связаны они были в основном с проблемами полигона.

Разумеется, население было против двух последних взрывов на Семипалатинском полигоне. Вокруг вопроса об этих взрывах разгорелись споры. Факты, как снежный ком, обрастали слухами и домыслами, и в их центре оказался я. В чем только меня не обвиняли! И в том, будто действую в интересах ВПК, предав интересы народа, и что будто веду агитацию за эти взрывы.

Завершающий этап противополигонной борьбы оказался для меня гораздо сложней, чем это было на этапах противостояния. Тогда я твердо знал, что за нашими спинами — население, и это вселяло силы и уверенность. Теперь же оказался как бы блокированным со стороны тех, чьи интересы защищал, с кем вместе вошел в противостояние. Я знал, откуда дует ветер. Исходило это, прежде всего, от лидеров общественных антиядерных движений.

На завершающем этапе, когда судьба полигона уже была предрешена, в борьбе за лидерство по его закрытию появились новые люди. Стремясь завоевать общественное мнение, они использовали известный прием: обрушились на областное руководство, в первую очередь на партийное. Некоторые из этих людей, впервые появившиеся в Семипалатинске, вели себя по принципу Юлия Цезаря: пришел, увидел, победил.

Когда недавно меня и Олжаса Сулейменова «избивали» за нашу принципиальную позицию по немедленному прекращению ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне, почему-то со стороны различных движений не слышно было громких голосов поддержки, мы были, по существу, одиноки, пока не прозвучало заявление ЦК Компартии Казахстана и не было принято постановление Верховного Совета республики.

С огульной критикой в мой адрес стали выступать некоторые газеты, в том числе и центральные. К сожалению, не вникая в глубинную суть проблемы, пользуясь слухами и домыслами, поддерживая действия отдельных лиц, они с особым азартом подхватили «горячую» тему о двух взрывах.

Столкнулись эмоции и реалии. А в условиях митингового ажиотажа, как правило, верх берут эмоции, хоть временно, но берут. Так произошло и на этот раз.

Обсуждение вопроса, быть или не быть двум взрывам, прошло в накаленной до предела атмосфере на закрытом заседании Верховного Совета республики. Депутаты определенной группы шумели, кричали, топали ногами, не давали высказаться до конца мне и А. С. Еременко. Отдельные товарищи на заседании Верховного Совета советовали мне не выступать, учитывая острую обстановку. Но я выступил. Я обязан был довести до парламента нашу точку зрения. К сожалению, мне не дали до конца изложить свои мысли.

Нас упрекали в том, что мы забываем моральную сторону вопроса. А разве за нашу социальную бедность мы не несем моральную ответственность? В кулуарах поговаривали о том, что якобы я не защищаю свой народ.

Почему так произошло, отчего вдруг образовалась трещина в наших отношениях и за короткий период растоптанными оказались общие, столь трудные усилия и благородные цели? Ведь самую тяжелую ношу руководство области, на долю которого выпала основная черновая работа, вынесло на своих плечах. Тем не менее работали мы без лозунговой сенсации, не использовали средства массовой информации для того, чтобы рассказать людям о нашей работе, сопряженной с определенным риском.

Областные руководители стояли ближе к региональным проблемам, видели пути их решения, болея за них больше, чем кто-либо со стороны. Именно поэтому наш подход был более сдержанным и реалистичным, чем иные, построенные на волне эмоций.

Я понимал, что искусственный ажиотаж вокруг полигонных проблем — путь к наработке политического капитала. Кое-кому это нужно было. А чтобы сильнее раздуть страсти, использовали привычные методы: митинги, публикации, построенные на искажениях, распространении слухов.

Негативно настроенные группы людей, подогреваемые отдельными неформальными группами и независимыми газетами из областного центра, для проявления своих амбициозных устремлений в качестве аргументов немедленно подхватывали сначала вопрос о двух взрывах, потом — вопрос распределения первых компенсационных средств.

Взвесив реальную ситуацию, небольшую часть компенсационных средств решением сессии облсовета мы направили на укрепление здравоохранения и социальную защиту населения. При этом каждый получил в среднем по 300-310 рублей, недополучил 25-26 рублей. Недополучил в прямом смысле, а реально недополученный объем оборачивается людям многократной выгодой.

И тут поползли злые слухи о том, что якобы областное руководство использовало компенсационные деньги в своих интересах, людей обокрали. Стали раздаваться требования: верните деньги, Бозтаева привлечь к ответственности.

На эту кощунственную провокацию пошли отдельные экстремистски настроенные личности. Страсти подогревали некоторые неформальные газеты и журналисты. Ажиотаж подняли прежде всего те, кто был далек от подлинных интересов населения, кому нужны были так называемые горячие темы. Возмущались и те, ради кого мы пошли на эти, казалось бы, непопулярные меры — люди, волею обстоятельств оказавшиеся за чертой бедности. Вот уж поистине: не делай добра — не будет зла...

Мы дали подробные разъяснения в прессе, по телевидению и радио, на встречах с трудовыми коллективами. Люди в конце концов поняли и успокоились.

Но происшедшее еще раз убеждает, что любой шаг, даже направленный на благо населения, может быть спровоцирован и неправильно истолкован...

Потребовались огромные усилия, чтобы проявить выдержку. Я исходил 113 той концепции, что все антиядерные движения, включая и нас, несмотря на разницу в подходах, преследуют одну цель — запретить в Казахстане ядерные взрывы. Раз цель одна, значит, мы непременно найдем взаимопонимание. И здравый смысл победит.

Анализируя в те дни факты нападок на областное руководство, в частности на меня, я долго размышлял — что же проис­ходит вокруг тебя? Знал, что в наше сложное и неясное время найти причины для обвинений и призвать людей на митинг совсем несложно. Гораздо сложнее практически организовать дело и отчитаться за него перед людьми.

Я всегда придерживался принципов известного изречения — «ошибка одного — урок другому» и вообще не боялся просчетов и ошибок, ибо такая боязнь сдерживала бы всю твою работу. Тем более, что без них не проживешь. Не допустить какую-то непродуманность практически невозможно, тем более, что иногда твой добрый жест можно повернуть против тебя же, обвинив в промахе или ошибке. Оказывается, ничего не стоит перечеркнуть те добрые дела, которые делаешь во имя людей...

События, между тем, надвигались, стремительно обрастая проблемами.

Лидеры некоторых общественных движений и организаций стремились завоевать авторитет громкими и модными призывами свержения местных властей, как виновников дороговизны, прочих негативных проявлений, происходящих в стране, и таким образом обеспечить себе популярность. Отдельным независимым газетам нужно было привлечь читателя накануне подписной кампании. А чем, если не «жареными» фактами, выступая в роли защитников интересов людей. К сожалению, многие не сразу и не всегда способны различить грань того, где защита их интересов делом, а где — словом, рассчитанным на завоевание популизма.

События 19-21 августа 1991 года сыграли роль мощного детонатора, поставив некоторые вещи на свои места. Тут подошло 29 августа — годовщина первого ядерного взрыва на Семипалатинском полигоне, проведенного сорок два года тому назад. Именно в этот день Президент Н. Назарбаев подписал Указ о закрытии Семипалатинского ядерного полигона.

В Указе, в частности, говорилось:

«1. Закрыть Семипалатинский испытательный полигон.

2.… преобразовать Семипалатинский испытательный полигон в Союзно-республиканский научно-исследовательский центр. В 1991 году разработать и утвердить его статус и перечень основных направлений научно-исследовательских работ...»

Немедленно посылаю в адрес Н. Назарбаева телеграмму от имени трудящихся области: «Глубокоуважаемый Нурсултан Абишевич! Население области с глубоким удовлетворением восприняло сообщение о подписании вами Указа о закрытии Семипалатинского испытательного ядерного полигона. Наконец свершилась мечта многонационального Казахстана. Мы восхищены вашей решимостью и мужеством. Это поистине торжество суверенитета республики.

Мы отчетливо понимаем, что за этим шагом предстоит большая и многогранная работа по развитию социальной сферы и оздоровлению региона».

Хочу особо отметить огромное международное и политическое значение Указа Президента Н. Назарбаева.

Как известно, и на Семипалатинском полигоне, и на полигоне штата Невада разработано ядерное оружие первого и второго поколений. На очереди стояло создание ядерного оружия третьего поколения. В этой связи прекращение ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне имеет принципиальное значение. Задача — не допустить создания ядерного оружия третьего поколения или так называемого оружия направленного действия, не выпустить этого злого «джинна» из стадии научных поисков в стадию полномасштабных разработок на новом витке гонки ядерных вооружений. Это оружие, с одной стороны, по глобальному радио актив ному загрязнению должно быть в сто или тысячу раз меньше, чем существующее, а с другой — способно поражать стратегические цели противника и в космосе, и на земле. Это оружие, обладающее качественно новыми параметрами по безопасности в мирное время, по эффективности и надежности поражения целей — в военное время. И именно это вызывает тревогу, так как может возникнуть в некоторых слишком горячих головах соблазн его применения при любом локальном конфликте.

Семипалатинский полигон молчал. Но в мире было неспокойно. Государствами «атомного клуба» ядерные взрывы продолжались.

В 1990 году США провели 9 испытаний, Франция — 6 и Китай — 2. СССР провел одно испытание на Северном полигоне.

В 1991 году к моменту закрытия Семипалатинского полигона США провели 5 ядерных испытаний на Невадском испытательном полигоне, Франция — 5 испытаний в Тихом океане.

В этой обстановке закрытие Семипалатинского ядерного полигона, преобразование его в научно-исследовательский центр прежде всего в мирных целях — это добрый жест, это первый и решительный шаг в обуздании гонки ядерных вооружений.

Без ядерных испытаний в полигонных условиях нельзя создать основные принципы конструирования оружия третьего поколения.

Единственной альтернативой ядерному равновесию является режим полного доверия, полной открытости, всеобщего и полного запрещения ядерного оружия и его разработок. В Семипалатинске к этому заложен путь.

На завершающем этапе «в Курчатове складывалась другая психологическая обстановка. Напряженность в моих отношениях с военными» была практически снята.

Начальник полигона; генерал А. Д. Ильенко уже не был в беседах: столь категоричным, как раньше. В голосе его все чаще звучали нотки грусти и озабоченности. Мне понятно было его состояние. Ильенко — это порождение всемогущественного военно-промышленного комплекса, которому он верно и преданно служил всю свою сознательную жизнь. Закрытие полигона — для него трагедия. Не могло не волновать Аркадия Даниловича и то обстоятельство, что с преобразованием полигона на мирные рельсы Курчатов перестанет быть городом военных атомщиков, единственных полномочных хозяев всего, что создано здесь за сорок с лишним лет.

Генерал был не просто начальником полигона, все огромное и сложное хозяйство этого уникального объекта, в том числе и городское, находилось в его ведении. Одним словом, хозяин… И вот теперь, с прекращением ядерных испытаний, он оказался вроде бы не у дел.

Правда, подошел генерал по возрасту к той черте, за которой у каждого начинается жизнь без служебных обязанностей. В не столь отдаленные времена в этом случае его ждали бы громкие почести и награды. Теперь же — тихая, незаметная отставка. Все это не могло не навевать грустных мыслей. Порой при встречах с Аркадием Даниловичем мне казалось, что в душу мужествен­ного и принципиального генерала вкралось отчаяние — выдавали глаза. Как-то Аркадий Данилович сказал мне: «Кешрим Бозтаевич, в отношении к Вам я был всегда честным и Вас не подводил». Внешне он был спокоен и подтянут, но ему не хватало выдержки, гибкости, он нервничал.

Не раз и не два заходили ко мне люди из ближайшего окружения генерала и, делясь своими соображениями, высказывали мнение о необходимости замены А. Д. Ильенко на должности начальника полигона. Но, покидая кабинет, деликатно предупреждали: они у меня не были.

Одни сохраняли чувство глубокого уважения к Аркадию Даниловичу как к человеку беспредельно преданному своему делу. Другие — боялись разносов.

Понимая обстановку, я позвонил В. И. Герасимову. Он долго доказывал нецелесообразность в данный момент замены начальника и закончил словами:

Коней на переправе не меняют. Не отрицая эти доводы, я ответил ему:

Без свежих сил переправа может не состояться. По-человечески мне было жаль А.Д. Ильенко. Да так уж распорядилась судьба. И не с ним одним.

В Курчатове многие проработали десятки лет. С полигоном связана вся жизнь, а тут начался процесс выезда из города хороших специалистов и рабочих. И вновь проблема, решение которой ляжет тяжелым грузом на наши плечи. Однако как бы то ни было, курчатовцы, да и все мы, оказались перед лицом глобальных перемен.
КОНЦЕПЦИЯ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ


Полигон, десятилетиями работавший над разработкой ядерного оружия, сегодня молчит. Однако это не означает, что он закрыт. Да и невозможно, как это кажется многим, в одночасье прекратить деятельность крупнейшего по своим масштабам полигонного комплекса. Концепция преобразования полигона в научно-исследовательский центр непростая.

Глубоко прав Главный конструктор Борис Васильевич Л., утверждая, что на полигоне отрабатывалась аппаратура для сложных физических исследований, технология выполнения неизвестных ранее работ, опробовались новые схемы, новые расчеты, проверялись представления о неведомом ранее в земных условиях состоянии вещества. На полигоне подтверждались или отвергались мысли, гипотезы, предположения о ядерных и термоядерных процессах. Полигон всегда был прежде всего огромной лабораторией, в которой трудились тысячи людей, трудились самоотверженно и самозабвенно. Готовы трудиться и сейчас и, не над созданием или усовершенствованием ядерного оружия, а заниматься обработкой параметров различных процессов, необходимых для дальнейшего развития человечества.

Важное значение представляют имеющиеся установки и оборудование, особенно реакторы, плазмотроны и т. д. для фундаментальных научных исследований, которые могут стать базой для указанных исследований как в национальных, так и в международном аспектах.

Что касается ядерного оружия, то только маньяк может желать его применения. К сожалению, в истории человечества на определенных этапах были и маньяки. Может быть, сегодняшний урок истории предотвратит появление нового маньяка.

Мы должны делать все для того, чтобы ядерного оружия в мире становилось меньше, а впоследствии и вообще не было. Не должно ничего делаться для того, чтобы убивать людей. Человек рождается, чтобы жить. И жить хорошо, без страха, свободно, по совести и разуму. Для такой жизни никакого оружия не надо, а такого, как ядерное, химическое, бактериологическое, и подавно. Но в этой свободной от оружия жизни все равно останется стремление людей к познанию Мира, Природы, вещей и явлений.

Почему ядерные взрывы мы связываем только с усовершенствованием ядерного оружия и созданием его новых поколений? В ядерном взрыве открываются те стороны Природы, которые есть на Солнце, в звездах. Разве не интересно заглянуть в их недра? Понять, что и как там происходит? Отсюда вытекает необходимость проведения на Семипалатинском полигоне физических ядерных опытов с подземными ядерными взрывами мощностью 0,2-0,5 килотонн исключительно для научных целей, для изучения Природы и для решения народнохозяйственных задач.

На полигоне работают ученые-атомщики и специалисты еще вчера весьма престижных, а сегодня, возможно, непопулярных отраслей науки и практики. С полигоном у них связана вся жизнь и ее смысл. Не болеть и не переживать за судьбу полигона они не могут, это значит быть человеком без сердца и совести.

Полигон не должен терять этих ученых и специалистов, их интерес к нему, как к месту, где можно проводить важные для будущего опыты.

Еще одно важнейшее назначение полигона: он располагает широкими возможностями для создания новых образцов радиационной техники, с помощью которых можно развивать производство, увеличивать урожаи, повышать сохранность сельхозпродуктов, лечить болезни, автоматизировать технологические процессы.

Важно и другое. Семипалатинский полигон воспитал у населения чувство боязни атома, отторжение от проблем ядра. Между тем глобальные проблемы будущего человека связаны именно с атомом и его неисчерпаемыми возможностями.

Поэтому отторжение от атома — это отторжение от возможностей решения наших же собственных проблем.

Один пример: одна из наиболее крупных проблем, потребовавшая инженерного подхода и технического опыта, Острейший и всевозрастающий дефицит тепла в г. Семипалатинске. Здесь ведется строительство мощной ТЭЦ-3 сметной стоимостью около одного миллиарда рублей. Но темпы возведения стройки крайне низки: мало средств и дефицит строительных мощностей. А у экологов есть опасения, что выбросы этой ТЭЦ — содержащиеся в них сернистые газы нанесут серьезный вред уникальному для степных условий ленточному сосновому бору. Кроме того, известен дефицит угля, и он все более возрастает. Куда девать около ста вагонов сухой золы, получаемой ежесуточно при работе ТЭЦ-3? Что же делать? Можно сослаться на объективные трудности, закрыть на все глаза и продолжать строительство ТЭЦ. Но это затруднит перспективу развития города, крайне обострит экологическую обстановку и не решит проблему тепла для нашего холодного и развивающегося региона. Посоветовавшись со специалистами, с министром МАЭП СССР В. Ф. Коноваловым, мы поставили вопрос о необходимости изучения возможности строительства недалеко от города атомной станции теплоснабжения (АСТ) надежной безопасности. Только атомной станции тепловой, без электрической части.

Проект такой АСТ имеется. Он прошел все экспертизы, в том числе международные. Возведение атомной станции может быть выполнено за счет средств и силами Министерства атомной энергетики и промышленности уже в 1996 году. Тогда кусок плутония заменит ежегодные миллионные тонны угля, причем, населению стоимость тепла будет обходиться вдвое дешевле, чем тепла от ТЭЦ. При этом согласно действующим положениям, не менее 50 млн. рублей, или десять процентов от сметной стоимости, было бы вложено в строительство жилья, объектов здравоохранения, учреждений социальной сферы. А уже после пуска АСТ ежегодно 30 процентов прибыли будет поступать в местный бюджет. Атом реально помог бы пострадавшим от ядерных испытаний. Договоренность с Министерством достигнута. Решение заманчивое, но поймут ли нас люди, издерганные взрывами? Уже сейчас раздаются голоса противников АСТ. Значит, предстоит большая разъяснительная работа.

В то же время люди отходят от шока Чернобыльской аварии, и в Минатомэнергопром стали поступать заявки на АСТ. Возможности Министерства не безграничны, однако Семипалатинский регион заслужил приоритетное право на выделение всего необходимого.

На полигоне, преобразованном в научно-исследовательский центр, целесообразно, даже реально необходимо осуществлять исследования в области безопасности атомной энергетики и новых концепций энергетических реакторов и подготовку высококвалифицированных кадров для обслуживания АЭС и АСТ.

Располагая военными и гражданскими специалистами технического профиля, уникальной научной и экспериментальной базой, полигон может продолжить работы оборонной направленности, но без ядерных взрывов и воздействия на окружающую среду.

Имеющийся на полигоне крупный научный и технический потенциал позволяет решать такие глобальные задачи, как разработка методов тушения крупномасштабных пожаров, ликвидация последствий больших экологических катастроф, проведение исследований и испытаний зданий и сооружений на сейсмическую стойкость.

Но, пожалуй, самой горячей проблемой стал сам город Курчатов с почти 30-тысячным населением. С закрытием полигона люди остаются без дела, а городское хозяйство — без средств и хозяина.

Необходимо развивать инфраструктуру города, создать новые гражданские производства, обеспечить население работой. Требуют решения вопросы пропускного режима: сейчас курчатовцам важно общаться с внешним миром, ввозить гражданских специалистов и хозяйственных руководителей, объединить усилия гражданских предприятий и воинских частей с тем, чтобы решить вопросы укрепления Курчатовского Совета народных депутатов и создания в городе реальной, значимой Советской власти. Постепенно возложить на нее вопросы управления городским хозяйством и жизнеобеспечивающие службы. Надо определить статус города. Курчатов переживает трудное время и его проблемы должны быть и будут решены в ходе преобразования полигона.

Такова концепция преобразования полигона в научно-исследовательский центр. Это сегодня. Жизнь подскажет еще многое.

Реализация программы научно-исследовательского центра, вне всякого сомнения, даст сильный толчок выходу экономики и социальной сферы обширного региона на новый виток развития, станет стимулом для прогресса многих направлений науки, техники, интеллекта и культуры.

История связей Казахстана и полигонного комплекса многообразна, но сейчас создались условия для нового этапа взаимных отношений, основывающихся на принципах, соответствующих духу времени и обеспечивающих уверенную долговременную перспективу развития. Словом, полигон должен стать уникальным центром внедрения мирного атома во многие сферы человеческой деятельности.

Но вступление в новую жизнь должно быть открытым для народа. Хватит тайн! Думается, все, что касается нового научно-исследовательского центра,— его программа, направления работы, перспективное развитие, многое другое, будет широко обнародовано в средствах массовой информации и осуществлено гласно и с согласия народа.

Такова концепция преобразования полигона на сегодня, когда писались эти строки.
    продолжение
--PAGE_BREAK--«НЕВАДА-СЕМИПАЛАТИНСК»

/>
Давая объективную оценку истокам противополигонного движения, следует, наверное, сказать: Вячеслав Кобрин, поэт, инженер, был одним из первых, вступивших в этот трудный бой. Его стихи, публиковавшиеся в областных газетах, звучали как призыв к действию.
В те годы, когда гласность и демократия еще набирали обороты, откровения поэта, выплеснувшиеся в его стихах, были приняты, мягко говоря, сдержанно. Тем не менее В. Кобрин настойчиво продолжал начатое непростое дело. Съездил в Москву, познакомился с тогдашним председателем советского Комитета защиты мира Юрием Жуковым, позже – с новым председателем – Генрихом Боровиком, получив их поддержку, в Семипалатинске совместно с другими активистами создал Комитет защиты мира, работали в нем на общественных началах.
Последующие бурные события вокруг полигона как бы отодвинули деятельность Комитета защиты мира на второй план. На арену антиядерной борьбы вступило движение «Невада – Се-мипалатинск», оказавшееся более мощным, организованным и своими масштабными действиями, программой, авторитетными лидерами сразу же завоевавшее доверие и уважение народа.
Об антиядерном движении «Невада – Семипалатинск» рассказано много – опубликованы брошюры, статьи, интервью, комментарии, сняты документальные фильмы, в том числе и зарубежных авторов. Поэтому, не претендуя на объемный рассказ о «Неваде – Семипалатинске», позволю себе лишь дать, быть может, схематичный образ этого движения современности. Сделать это меня обязывают не только мое глубокое уважение к этому движению, его лидерам, но и настоятельная необходимость объективной оценки всего, что происходило вокруг полигона в острый период противостояния.
Это знаменательное событие произошло 28 февраля 1989 года, в день приезда в Семипалатинск правительственной комиссии во главе с В. Букатовым. В этот день поэт и трибун Олжас Сулейменов выступил по Казахскому телевидению с заявлением. После той пламенной речи О. Сулейменова, можно сказать, вспыхнул пожар эмоций, направленных против ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне.
В тот же день в Алма-Ате на многолюдном митинге О. Сулейменов зачитал Обращение ко всем общественным, творческим, религиозным организациям страны, к советскому Комитету защиты мира, к Международной организации «Зеленый мир», к Комитету международного фонда «За выживание человечества», к сторонникам движения за запрещение испытаний в штате Невада (США) и потребовал прекратить ядерные испытания в Казахстане. Обращение сразу же нашло горячую поддержку и отклик в сердцах людей, особенно тех, кто на своих плечах нес сорокалетнюю тяжелую ношу ядерных взрывов.
В поддержку движения только за март под Обращением поставлено более миллиона подписей, в фонд движения поступило множество благотворительных пожертвований. А 11 марта о создании движения сообщили зарубежные информационные агентства – миролюбивые народы планеты одобрили цели и задачи движения, выразив свою солидарность. Движение получило международное признание.
На арене современных политических баталий, потрясающих страну и мир, движение «Невада – Семипалатинск» выгодно от-личается своим высоким гуманизмом и человеколюбием и уже лишь за это оно достойно глубокого уважения и поддержки.
Движение, образно говоря, разбудило людей. Я мог бы назвать десятки имен тех, кто без колебаний примкнул к нему, кто под его влиянием вел среди населения антиядерную работу. Думаю, что писатели, публицисты, историки еще скажут свое слово, впишут в историю антиядерной борьбы страницы, посвященные этому движению.
Вступая в ряды движения или поддерживая его идеалы, многие активисты-семипалатинцы, напряженно работали в трудовых коллективах и по месту жительства населения, вовлекая в свои ряды все новых и новых сторонников.
Взять бригадира Семипалатинского цементного завода В.С. Белоусова. Человек открытый, прямой и принципиальный, он без колебаний занял твердую позицию в отношении полигона. Будучи в составе ЦК КПСС, смело, без оглядки на высоких и авторитетных лиц из правительства и ВПК, выступал на Пленумах ЦК КПСС и больших совещаниях с резкой критикой могущественного ведомства. В составе антиядерных делегаций выезжал в Москву, неоднократно выступал на различных встречах, отстаивая интересы пострадавшего региона.
На XXVIII съезде КПСС Валентин Сергеевич настойчиво добивался предоставления ему слова. Он неоднократно подходил к Горбачеву и председательствующим на съезде, но ему упорно отказывали.
Все дело в том, что в высшем руководстве сложилось мнение: если просят слово представители Семипалатинской области, значит, будут говорить о полигоне. Так уж сложилось, что доступ к трибунам съездов народных депутатов и других форумов на союзном уровне нам был перекрыт. На этот раз Белоусов настоял на своем, получил слово. Его пламенная речь была выслушана с большим вниманием, и думаю, не прошла бесследно.
Областное отделение движения «Невада – Семипалатинск» возглавил заведующий кафедрой медицинского института Марат Уразалин. Председатель Курчатовского горисполкома Евгений Чайковский и Марат Уразалин входили в состав республиканского координационного совета.
Е. Чайковский занял активную антиядерную позицию, призывал гражданское население, города Курчатова к неповиновению в случае продолжения ядерных взрывов. Он убежденно и пламенно выступал на различных, в том числе международных, форумах с требованием прекращения ядерных взрывов.
Твердая позиция Чайковского стала предметом недовольства руководителей полигона, ему пришлось пережить немало неприятностей.
Всему миру известно имя казахского писателя Роллана Сейсенбаева. Многие свои произведения, особенно последних лет, он посвятил родине великого Абая – Сары-Арке, это и его родина – здесь родился, провел детские годы, которые совпали с началом наземных испытаний на полигоне. Впечатления, потрясшие детскую психику, писатель ярко выразил в своих повестях и романах.
Среди убежденных сторонников антиядерного движения была профессор Семипалатинского медицинского института Майра Жангелова.
Многочисленные митинги протеста, пресс-конференции, международные форумы, что проводились по инициативе движения, послужили мобилизующей силой в борьбе против ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне и во всем мире.
Все эти годы в антиполигонной борьбе мы шли параллельно с движением «Невада – Семипалатинск», преследуя одну и ту же цель – прекращение испытаний и закрытие полигона.
К сожалению, на завершающем этапе, когда проблема с закрытием полигона, по существу, была решена, началась возня вокруг вопроса – чья в этом заслуга? Прессу наводнили публикации, в которых дается однозначная оценка этому факту: благодаря движению «Невада – Семипалатинск» и только ему.
Каждая акция движения широко обнародовалась, создавая именно такое впечатление. Движение резко взяло крен в сторону саморекламы. Многие его активисты, среди которых были и случайные люди, видели свою работу лишь в призывах к митингам по поводу и без повода, иногда пуская в ход ложные слухи. А митинговая волна вела к проявлению экстремизма и психоза, к оторванности от реальной жизни.
Вслед за движением «Невада – Семипалатинск» появились другие движения, которые также заняли однозначную позицию – закрыть полигон немедленно. В их числе – движение «Аттан» во главе с его лидером Амантаем Асылбековым. В начале резкость и категоричность в его подходах меня насторожили, но потом пришло взаимопонимание. Амантай был верен деви-зу своего движения: горячие проблемы требуют решительных действий. С этим не согласиться, наверное, нельзя.
На долю руководства области выпала самая черновая работа, сравнить которую можно, пожалуй, с трудом землекопа, готовящего фундамент будущего здания. Мы были далеки от громкого афиширования нашей работы. Напротив, хорошо зная запутанные лабиринты бюрократических властей, старались делать свое трудное дело без громких фраз и призывов. По существу, люди не знали о сложных зигзагах и крутых барьерах, которые приходилось преодолевать.
Как человек, находившийся в центре событий, происходивших вокруг полигона в годы противостояния, хочу подчеркнуть, что историческая победа по закрытию Семипалатинско-го ядерного полигона достигнута совместными усилиями всех участников антиядерного движения, Президента Казахстана, Верховного Совета республики при поддержке народа.
Мы – за движение типа «Невада – Семипалатинск». Его массовость и гуманные цели нужны обществу. Мы все служим своему народу, у нас должна быть одна цель, и идти к ней мы обязаны рука об руку, чувствуя друг в друге надежную опору. Какое бы то ни было противопоставление здесь неприемлемо.
    продолжение
--PAGE_BREAK--НА ПУТИ СОЦИАЛЬНОГО ОБНОВЛЕНИЯ:
РЕАЛЬНОСТЬ И НЕОБХОДИМОСТЬ
С чего начинается жизнь руководителя на новом месте? Конечно же, с поездок, со знакомства с городами, поселками, аулами, с людьми, с посещений предприятий, организаций, хозяйств.
Сразу же после пленума, избравшего меня первым секретарем обкома партии, наметил себе командировки в районы. Правда, первые несколько дней знакомился с областным центром, причем визуально: хотелось иметь о нем общее представление.
Никогда не считал Семипалатинск чужим, эта земля – моя родина, хотя в этом городе раньше я не бывал. Но видно, что он обновляется, растет. Приятное впечатление произвели новые жилые кварталы и предприятия, центральная площадь – город раздвинул свои границы, хорошеет. Но бросилась в глаза другая особенность – город застроен в основном трех-, четырех-, пятиэтажными зданиями, мало домов повышенной этажности, зато более чем достаточно одноэтажных домов, в которых жили около 60 процентов граждан. И это было непривычно по сравнению с соседним Усть-Каменогорском. Оба города – Семипалатинск и Усть-Каменогорск географически расположены по одной линии – вдоль берегов древнего Иртыша. Семипалатинск в цепочке городов Казахстана по Иртышу занимает среднее звено и по возрасту самый старший – в 1991 году ему исполнилось 276 лет. Но так сложилось исторически, что города-соседи обогнали своего старшего брата в индустриальном росте и соответственно стали лучше развивать социальную базу. Семипалатинск же так и не создал свой индустриальный потенциал, однако его преимуществом было то, что он традиционно развивался как культурный центр.
Волею исторических обстоятельств и благодаря талантам выдающихся людей прошлого, Семипалатинск занимает ныне особое место в истории культуры Казахстана. Город прославился великими именами, которые составили бы гордость любой цивилизованной нации. Этот город – живой учитель для нас и для тех, кто хочет понять нашу многовековую культуру – основу дружбы народов и истоки их взаимного обогащения.
Самая прекрасная страница в истории города, следовательно и области, — это жизнь и творения Абая Кунанбаева. Сегодня он прочно занял почетное место в ряду корифеев мировой духовной культуры.
Абай и Семипалатинск – это неразрывные понятия. Абай напоминает Семей, а Семей напоминает Абая. Абай своим трудом и присутствием духа в прошлом и сегодня обогащает нас.
Жизнь многих видных деятелей казахской культуры тесно связана с этим городом. И как говорится, слава Богу, этот город и область и ныне не бедны людьми культуры и искусства.
О нашем великом земляке Мухтаре Ауэзове знает весь читательский мир. Родился он в тех же краях, где провел свою жизнь Абай, учился и сделал первые шаги в творческую деятельность в Семипалатинске.
Амре Кашаубаев, уроженец Абралинского района, одним из первых представил казахскую музыку зарубежной аудитории. Известна высокая оценка его непревзойденного дара, данная признанным ценителем искусства Роменом Ролланом.
В Семипалатинске немало зданий культуры, построенных в стиле прошлых веков. Любуясь ими, можно услышать голос иной жизни, представить быт, нравы, вкусы другой эпохи.
Даже такая сжатая характеристика свидетельствует о роли Семипалатинска как одного из крупных культурных центров республики.
Сегодня здесь выросла своя творческая и техническая интеллигенция, корни которой уходят во времена Абая Кунанбаева, Мухтара Ауэзова, Федора Достоевского, Чокана Валиханова. Это своеобразие наложило на лицо города свой отпечаток. Сейчас на 340 тысяч жителей в областном центре четыре вуза, 16 техникумов, производственно-технические училища, уни-кальный музыкально-драматический театр имени Абая.
Посещая Абайский, Чубартауский, Маканчинский, Аксуатский, Таскескенский районы, я убедился в том, как богат этот край прекрасными певцами, чьи голоса могли бы соперничать с солистами концертных залов. К сожалению, многие таланты так и остались не востребованными, и причин тому немало. Держит людей в плену бедность социальной сферы, и не только. «Не доходят руки» до глубинки...
Однако более близкое знакомство с жизнью и бытом города и области произвело на меня и другое впечатление.
Поразила бедность социальной базы, нехватка жилья – эта общая беда всех городов здесь превратилась для многих в почти неразрешимую проблему. Да и можно ли было думать о ее решении при остром недостатке базы строительных мощностей. Область не имела своего домостроительного комбината. Есть завод крупнопанельного домостроения, но он работал по отмененной серии и его мощностей было недостаточно.
Седой Иртыш разделил город на две части. Автогужевой мост один, и он перегружен четырехкратно. Внутригородской пассажирский транспорт представлен лишь одним видом – автобусным и это при серьезном дефиците автобусов. Не было в городе типовой бани.
Семипалатинск сильно отстал в благоустройстве, практически не было здесь ни одной улицы с завершенной застройкой.
Я привык к тому, что крупные города строятся по принципу микрорайонной застройки с выполнением всего комплекса социального обустройства. Однако строительство Семипалатинска, видно, пошло по выборочному пути: жилые дома и объекты возводились там, где легче было подвести под них тепло, воду, где меньше сноса. Отсутствовала четкая градостроительная тактика. По этой причине не сложилось современное лицо областного центра, пострадало благоустройство.
Что представляли собой районные центры, села и аулы? Есть немало современных зданий жилья и социальной сферы. Однако в основном преобладали глинобитные и деревянные домики с подслеповатыми оконцами, разбитые, непролазные в весеннюю и осеннюю распутицу дороги, покосившиеся от времени одноэтажные здания школ и районных больниц. Многие клубы, дома культуры размещались в приспособленных и саманных домах и почти пустовали.
Главным же бичом было безводье. Много неудобств приносило людям бездорожье. Более двух тысяч чабанских зимовок не имели электрического света. И эти нищета и убожество – рядом с современным, уникальным ядерным полигоном, всего в нескольких десятках километров от обустроенного Курчатова.
В целом, по области обеспеченность детскими и дошкольными учреждениями составила 44 процента, в том числе типовыми – 23 процента. Обеспеченность клубными учреждениями 44 процента, в том числе типовыми – 15 процентов. – Из 433 общеобразовательных школ лишь 170 размещались в типовых зданиях, но многие из них не соответствовали существующим нормам из-за большой перегруженности.
В феврале 1987 года, буквально через несколько дней после того, как был избран первым секретарем обкома партии, получил пакет из комитета народного контроля республики. Это была подробная справка о председателе облпотребсоюза.
Материалы были такие, что можно было дело повернуть в любую сторону: освободить от занимаемой должности или оставить, стандартно наказав. Я запросил справку о состоянии материально-технической базы системы облпотребсоюза. Считал, что именно ее состояние, а также и социальная база отрасли должны быть определяющими для оценки деятельности руко-водителя. Справка убедила меня в запущенности материальной базы этой важнейшей отрасли. Председателя облпотребсоюза освободили от занимаемой должности.
Словом, бедность и обнищание социальной сферы были очевидными. Такова была реальность. Можно ли мириться с отставанием социальной сферы, тем более что оно было довольно глубоким. Так сама жизнь определила первоочередные задачи, которые нужно было решать. Позже, вникнув более глубоко во все дела, убедился, что социальное обновление – главная предпосылка ликвидации последствий ядерных взрывов.
Проблемы области стали моими проблемами.
После критического анализа обстановки на бюро обкома партии и исполкоме облсовета был принят ряд социальных программ, ближних и перспективных – по городу Семипалатинску, по ряду районов, в целом по области, определены направления нашей деятельности.
Мы знали, что сознательно принимаем на себя очень напряженную, даже непосильную программу. Знали, что не все получится, знали, что попадем под огонь критики, но рассчитывали на максимум результатов при наших реальных возможностях. Это было бесспорно.
Я понимал, что, как ни крутись, эту столь масштабную проблему своими силами не решишь. Нужна была эффективная помощь Союза и республики.
В течение 1987-1988 гг. по моему приглашению в область приезжали почти все министры республики, и это не прошло бесследно, каждый из них оказал определенную помощь.
В феврале 1988 года область посетил Председатель Совета Министров республики Нурсултан Абишевич Назарбаев. Он побывал во многих районах, в том числе отдаленных и отсталых, своими глазами видел, в каких условиях живут люди и, конечно, не мог оставаться безразличным к нашей социальной неустроенности. Н.А. Назарбаев высказал свое мнение: наличие действующего в полном масштабе ядерного полигона дает право на вмешательство союзного правительства в судьбу региона, надо добиться специального постановления Совета Министров СССР на этот счет.
Поддержка и понимание со стороны главы республиканского правительства послужили добрым стимулом. Мы без промедления взялись за работу и вскоре подготовили записку на имя Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова. Подписав ее, Н. А. Назарбаев договорился с Н. И. Рыжковым о том, чтобы союзным правительством был принят специальный документ.
У многих может возникнуть вопрос: почему при столь длительном действии ядерного полигона только в 1988 г. так остро и конкретно был поставлен перед союзным правительством вопрос о разрушительном влиянии ядерных испытаний и необходимости помощи.
Здесь я сделаю небольшое отступление и затрону вопрос о помощи союзных министерств и ведомств регионам, в которых представлены их интересы. С первых дней своей работы в Семипалатинске сразу же обратил внимание на это. Взять Министерство среднего машиностроения СССР, одного из хозяев ядерного полигона.
Отдельные крупные предприятия промышленности Усть-Каменогорска принадлежат этому Министерству, именно с его помощью некогда захолустный городишко на восточной окраине республики в течение нескольких десятилетий превратился в современный, обустроенный центр. В этом большая заслуга именно Министерства среднего машиностроения СССР. Развивая свои предприятия, оно переустраивало и инфраструктуру. По логике вещей так и должно быть.
А что сделало это же Министерство для Семипалатинской области, имея здесь свой ядерный полигон и свои важные исследовательские центры?
Меня удивило то обстоятельство, что за 40 лет полномасштабного действия Семипалатинского ядерного полигона Минсредмаш, Министерство обороны СССР ни рубля не вложили в развитие Семипалатинской области, не построили ни одного объекта социальной сферы, исключая город Курчатов.
Нельзя, конечно, относить это за счет того, что ведомства не знали масштабов ущерба, наносимого ядерными взрывами. Знали! Тут, видимо, главным аргументом было то, что полигон находится вдали от глаз людских, в степной глуши, строго засекречен и это дает право действовать, не считаясь с интересами региона. Но это не основная причина.
Думается, что и этот высокий барьер мог быть преодолен, если бы со стороны областного руководства настойчиво ставился вопрос перед Минсредмашем и Министерством обороны, если бы нашелся в ЦК Компартии Казахстана, в правительстве республики человек, искренне болеющий за пострадавшее население. Вернемся на три-четыре десятилетия назад и вспомним обстановку всеобщей эйфории по поводу «трудовых побед». Они заслоняли собой все жизненные проблемы, которых вроде бы не существовало. А полигон вблизи Семипалатинска действовал, создавая ядерное оружие новых поколений, проводя другие эксперименты оборонного значения, и чем дальше шло время, тем больше углублялись социальные проблемы региона, до которых никому не было дела.
Рыжков наложил на записку Назарбаева резолюцию: «Подготовить проект постановления». Первый и основной шаг сделан. Однако впереди нас ждала сложная, во многом непредсказуемая работа – в этом я не сомневался, по опыту зная, как трудно пробиться через густую сеть крючкотворства и бюрократизма, опутавшую союзные министерства и ведомства. А решать-то вопросы реализации постановления надо было через них...
В Госплане Союза в основном поддержали идею принятия постановления по Семипалатинской области, а вот со стороны отдельных заместителей председателя и ведущих работников Госплана республики были довольно серьезные возражения.
Как ни странно, работники союзного Госплана довольно быстро встали на нашу сторону и даже в спорах с работниками Госплана республики стали отстаивать наши интересы. Правда, председатель Госплана республики К. А, Абдуллаев решительно поддержал нас. И это решило исход дела.
В. Г. Колбин почему-то оставался от этого дела в стороне. В одной из бесед со мною он даже заметил:
— Почему бы в таком случае по Алма-Атинской области не принять постановление?
Все, кто стал причастным к подготовке проекта, а были это ведущие работники обкома партии, облисполкома, областных организаций и ведомств, работали над ним упорно, стараясь не оставить без внимания основные направления народнохозяйственного и социального комплекса области.
Проект постановления был подготовлен в темпе, согласован с Госпланом республики, а затем мы повезли его в Госплан СССР. Одновременно в Москву была направлена группа, куда вошли В. В. Малинин – заведующий промышленно-транспортным отделом обкома партии, С. М. Сарсембаев и Н. А. Кенбаев – заместители председателя облисполкома.
Группа обосновалась в Госплане СССР и взяла на свои плечи непомерно тяжелый груз – это стало ясно с первых же дней ее пребывания в Москве. Достаточно сказать, что проект надо было согласовать в 35 союзных министерствах и ведомствах.
Что значит добиться визы министра, знает тот, кто имел с этим дело, кто прошел через это. Это дни выжидания в приемных руководителей отделов для предварительного согласования и получения виз. Это беготня из кабинета в кабинет, поиск нужных людей. А когда в конце концов попадаешь к министру, он может одним росчерком пера поставить крест на всех усилиях. Многое зависело от умения убеждать, вести деловой разговор, от личного общения и знакомства. Первый вариант проекта Н. И. Рыжков вернул на доработку. Это было в нашу пользу.
Наши посланцы неделями не выезжали из Москвы, обивая пороги министерств и ведомств. Постоянно докладывали по телефону мне, а также председателю облисполкома А.С. Еременко о продвижении дела. Мне неоднократно приходилось выезжать в Москву в порядке, так сказать, экстренно и помощи. Мы оказались в роли современных «ходоков», и вспоминая те дни, думаю о том, как все-таки высоки ведомственные барьеры, преодолевать которые под силу не каждому.
Наши представители сидели, а вернее, бегали по Москве около двух месяцев. А в конце завершения их миссии в Москву вылетели. А.С. Еременко и я, чтобы окончательно согласовать проект постановления и добиться виз союзных министров. Многих министров я знал лично еще с тех времен, когда работал в Восточном Казахстане. Тогда приходилось неоднократно встречаться с ними; «выбивая» оборудование, средства для предприятий тяжелой индустрии. Теперь это личное знакомство тоже помогло.
В конце июня 1988 года проект постановления был готов – на нем имелись визы всех 35 министров и руководителей ведомств. Теперь оставалось ждать, когда постановление подпишет глава правительства страны. Мы не сомневались, что так и будет, и обрели наконец уверенность.
А тут созывается июльский Пленум ЦК КПСС, и в докладе М.С. Горбачева звучат слова о том, что в силу сложившихся в стране тяжелых экономических обстоятельств не следует принимать постановления по отдельным регионам. Для нас это был тяжелый удар. Неужели Семипалатинская область останется без помощи правительства?
Вечером, после Пленума ЦК, я поехал к председателю Госплана Юрию Дмитриевичу Маслюкову. Он принял меня сразу. Я рассказал ему о своем беспокойстве по поводу проекта, объяснил, какая тяжелая ситуация сложилась в Семипалатинской области. Маслюков твердо сказал:
— Это постановление мы примем. Его слова успокоили меня. Прошло 2,5 месяца глухого молчания, из Центра не было никаких известий.
В конце сентября нас вызвали на очередной Пленум ЦК КПСС. После Пленума, 2 октября, я пошел к Н.И. Рыжкову. Было уже 10 часов вечера, однако в приемной сидели люди. Это были партийные руководители областей и краев – каждый пришел сюда со своими проблемами. Я дожидался своей очереди. Несмотря на поздний час, Рыжков внимательно выслушал меня. А рассказывал я ему долго и подробно о бедственном экономическом и социальном положении области, о последствиях, связанных с работой ядерного полигона. Чувствовал, что все услышанное было для Николая Ивановича своего рода новостью. Он не перебивал меня и только изредка сокрушенно покачивал головой. Спросил:
— Чем я могу Вам помочь?
— Подготовлен проект постановления по Семипалатинской области. Необходимо Ваше одобрение.
Николай Иванович решительно сказал, как отрубил:
— Хорошо! Я скажу Шкабарднс (управляющий делами Совета Министров).
5 октября я находился в командировке в Таскескенском районе. Экономика этого района развивалась устойчиво. Партийные, советские, хозяйственные органы и трудовые коллективы района во главе с первым секретарем райкома партии Д. С. Султановым проделали значительную работу по развитию нового района.
После поездок по полям и фермам вместе с руководством района мы зашли в кабинет директора совхоза имени XXV партсъезда КПСС Борангазы Мустафина.
Б. Мустафин – из плеяды деловых, инициативных руководителей сельскохозяйственного производства, мыслит неординарно, всегда держит руку на пульсе времени. Я его знал лично, мы из одного аула. Сразу же завязалась беседа о делах совхоза, ее прервал телефонный звонок. Мустафин передал мне трубку, и я услышал знакомый голос Н. Назарбаева:
— Есть хорошее известие: постановление подписано, поздравляю!
Через несколько дней мы получили уникальный для нашей области документ – постановление Совета Министров СССР «О мерах по ускорению экономического и социального развития Семипалатинской области Казахской ССР». Во исполнение этого документа было принято соответствующее постановление Совета Министров Казахской ССР.
Тут следует, наверное, отметить, что такие развернутые постановления Совет Министров СССР принял только по двум регионам Союза. Первое – по Мурманской области после посещения М.С. Горбачева. И второе – по нашей.
Союзное и республиканское постановления, конечно, не могли предусмотреть все проблемы области. Поэтому нами принято было постановление облисполкома. В нем определены первоочередные задачи, которые предстояло выполнять своими силами.
Действие постановления, в основном, начинается с 1990 года и завершается в 1995 году. Оно предусматривало строительство и ввод важнейших объектов социальной сферы, расширение и реконструкцию многих предприятий промышленности. За этот период объем промышленного производства должен возрасти в 1,8 раза, сельскохозяйственного – в 1,5 раза, предусматривалось ввести в строй важные объекты продовольственного обеспечения населения. Были все предпосылки для реализации этого документа. Однако ввиду распада Союза постановлению не было суждено осуществиться.
Мы как бы чувствовали такой исход: успели начать строительство многих объектов социальной сферы и продовольственного обеспечения, предусмотренных постановлением, по другим выполнены проекты. Ряд предприятий промышленности начали реконструкцию.
Таким образом, постановление дало хороший толчок для социального обновления и экономического развития.
В своих подходах к социальному обновлению мы затронули еще одну важную проблему, на решение которой предстояло направить немалые усилия. Речь идет об архитектуре.
Слов нет, накормить людей, дать им благоустроенное жилье – очень важно. Однако, как говорится, не хлебом единым жив человек. Все мы, каждый из нас – дети своей эпохи, а архитектура городов и сел – объективный портрет времени и нашего отношения к жизни, к самим себе.
Правильное архитектурное и эстетическое решение среды человеческого обитания – это нравственная основа развития. Мы несем серьезные моральные потери из-за убогости архитектуры и эстетики. К сожалению, долгое время должным образом это не учитывалось и по существу было вычеркнуто из нашего социального мышления, что привело к унылому и серому единообразию облика как городов, так и сел. Более того, в областном центре снесен ряд строений – памятников архитектуры, взамен по устаревшим проектам построены безликие коробки жилья, школ, детсадов, клубов. Положение усугублялось тем, что типовые проекты десятилетиями не обновлялись, многие объекты социальной сферы размещались в неприспособленных и аварийных зданиях. И чем дальше, тем больше обнажалось несовершенство архитектуры и эстетики градостроительства городов и поселков, жилых районов и кварталов, общественных зданий.
Но для того, чтобы проводить в жизнь принципы и компоненты архитектуры, надо быть самим высокоинтеллектуальными, овладевать новым мышлением. К этому мы еще достойным образом не повернули внимание кадров. Эти важнейшие элементы еще не стали нормой нашей житейской деятельности. Ясно было, что предстоит поднять движение за архитектуру, и эстетику на уровень национального и человеческого достоинства. Решительно отстаивать наши, эстетические идеалы.
Нужен был комплексный подход к проблемам социального обновления, предстояло повернуть строительство от устаревших типовых проектов и методов к широкой эстетизации социальной среды, чтобы окружающее людей несло на себе печать красоты и вкуса.
Мы исходили из той концепции, что социально-гражданское строительство призвано создавать не только пространственную среду обитания, но и удовлетворять материальные и духовные запросы человека, обладать эстетическими достоинствами.
Начиная работу по эстетизации социальной среды, мы вполне понимали, что вопрос далеко не простой. Потребуются средства и немало времени. Необходимы не только реконструкция зданий, улиц, кварталов, перестройка и снос ряда строений, но и обновление устаревших типовых проектов и переход к индивидуальным.
За короткие сроки были освоены новые для области конструкции для возведения объектов жилья, школ, детских учреждении: серии-85, 1-090, 1-020, расширилось применение конструкций серии-17.
Была принята программа застройки центральной части города Семипалатинска. Застройка начата с 16,14,12-этажных кирпичных и монолитных жилых домов по индивидуальным проектам со встроенно-пристроенными в первых этажах предприятиями сферы обслуживания. Созданы предпосылки для комплексного решения градостроительных задач и улучшения архитектурной выразительности фасадов.
За последние годы в областном центре введены в строй многозальный кинодом «Енлик – Кебек», Дворец молодежи, областная балетно-хореографическая школа, банно-оздоровительный комплекс, медицинские центры, жилые дома.
Возведены дома культуры в районных центрах: в с. Маканчи, Новой Шульбе, Таскескене и на ряде центральных усадеб хозяйств, школы, детские и медицинские учреждения.
В создании эстетически полноценной среды важное место отвели общественно-торговым учреждениям повседневного обслуживания. За короткое время реконструировано и построено более ста торговых предприятий в Семипалатинске и сельских районах.
При этом в качестве отделочных материалов широко применен естественный камень: мрамор и гранит, сочетающие в себе долговечность и высокую архитектурно-художественную и эстетическую выразительность. Широкое применение нашли также гипс, известняк, мозаичные и паркетные полы, зеркало, дерево, индивидуальные светильники и люстры.
Движение за эстетизацию социальной сферы началось на селе. Многие старые здания и объекты, ныне одетые в красивые «шубы» и «рубашки», приняли обновленный вид.
За счет реконструкции старых зданий в строй вошли добротные, радующие глаз объекты социальной сферы.
Назначение этих общественно-культурных и социальных объектов известно: воспитание и образование, общественное обслуживание и лечение, культура и отдых населения. Главное же – это открывающиеся широкие возможности для подготовки юных дарований и талантов, раскрытие огромного потенциала подрастающего поколения, создание среды физического и духовного развития человека.
Мне не раз приходилось слышать осторожные упреки в том, что идем на дополнительные затраты, мол, не время заниматься эстетикой, когда так не хватает жилья, магазинов, больниц… Я же был убежден, что удобства и красивое оформление – не роскошь, а дань уважения к людям.
Правда, число таких объектов еще невелико, но фундамент работы по эстетизации социальной среды заложен. В принятых программах предусмотрено дальнейшее расширение такого строительства. Сейчас в областном центре по индивидуальным проектам возводятся физкультурно-оздоровительный, многопрофильный лечебно-диагностический и банно-оздоровительный комплексы. На многие объекты социальной сферы завершено проектирование, должно начаться их строительство.
Люди привыкают к хорошему. Взять те же магазины с мраморным покрытием, зеркальными стенами и лепными потолками. Отними их сейчас и верни старые грязные помещения, приспособленные под торговлю, навряд ли люди согласятся на это, так же, как и на «хрущевские» безликие пятиэтажки.
Убежден, что проблема создания эстетически полноценных разнообразных ансамблей застройки впредь должна занять одно из важных мест в жизни области.
В течение 2-3 лет нам удалось удвоить ввод жилья, в 1,5-2 раза увеличить строительство детских дошкольных учреждений, торговых площадей.
За 5 лет ввели 69 общеобразовательных школ, 62 детских дошкольных учреждения, что более чем в два раза больше, чем в предыдущее пятилетие. Введено 28 домов культуры и клубов. Когда писались эти строки, в городах и селах области строились 34 школы, 33 детских сада. Разумеется, не все они войдут в строй одновременно: существуют план, нормы строительства, имеются сложности с ресурсами.
Ежегодно на дорогах области укладывается до 300 километров асфальта. Малыми темпами, но ведутся работы по водоснабжению сел и поселков, по электрификации чабанских зимовок. Раньше эта работа практически не велась. Область постепенно становится большой строительной площадкой.
Казалось бы, сделан довольно заметный сдвиг в сторону социального обновления. Однако люди в полной мере не ощутили этого на себе, а результаты по сравнению с нормативами социальной сферы оставались малозаметными. Многие школы, детские и дошкольные учреждения, дома культуры, учреждения здравоохранения продолжали обитать в ветхих и приспособленных помещениях. По-прежнему острой оставалась проблема жилья. Особенно бедствовали отдаленные сельские районы.
Мы все еще закладывали фундамент социального переустройства. А людям нужен не фундамент, а само завершенное здание. Значит нужны были более высокие темпы социального обновления.
В 1955 году в связи с расширением деятельности полигона был ликвидирован Абралинский район. Эта акция нанесла серьезный материальный и моральный ущерб его жителям: в одночасье, оставив годами насиженные места, лишившись очагов и бросив могилы родных, многие вынуждены были эвакуироваться.
Ныне этот район восстановлен. Мы знали, что, решаясь на этот шаг, берем на себя большой груз забот: предстояло заново отстраивать некогда покинутые села, развивать экономику и социальную сферу восстановленного района. Но справедливость восторжествовала, и это имеет огромное значение для морального возрождения населения этого района. Многие вернулись в родные места, к своим корням.