Хосе Ортего-и-Гассет "Восстание масс"

План:
IВведение…………………………………………………………………………2
IIХосе Ортего-и-Гассет«Восстание масс»…………………………………...6
   Глава IМассы, Массовоесознание и история его изучения………………...6
      §1. Массовое сознание и история его изучения……………………………6
      §2. История и причины феномена масс, массы и элита…………………..12
    Глава IIМассовый человек и егоотношение к государству………...……..17
      §1. Основные черты массового человека………………………………….17
      §2. Государство как высшая угроза………………………………………..19
IIIЗаключение………………………………………………………………….21
IVСписок используемойлитературы……………………………………….24
IВведение.
Испанский философ ХосеОртега-и-Гассет (1883—1955) принадлежит к числу наиболее известных западныхмыслителей XX века. Его идеи в области философии, истории, социологии, эстетикиоказали влияние на определенные круги европейской и американской буржуазнойинтеллигенции. Ортега не отрицал ни содержательности, ни общественнойзначимости искусства; напротив, в великих произведениях прошлого он пыталсяобнаружить образное претворение исторических судеб нации. Поддерживаяавангардистские художественные эксперименты, он ценил в них прежде всегопротест против буржуазного опошления искусства, против влияния натурализма.
В 1930 году мировую известностьиспанскому эссеисту Хосе Ортеге-и-Гассету приносит книга “Восстаниемасс” (“Rebellion de las Masas'”).
ХосеОртегу-и-Гассета можно считать первым испанским философом (ибо Франсиско Суарес(1548-1617) писал на латыни, а Мигель де Унамуно (1864-1936) не преследовалснискания философских лавров). Хосе Ортега-и-Гассет (9 мая 1883 – 18 октября1955) родился в семье известного журналиста и депутата испанского парламентаОртеги-и-Мунийа. Обучаясь в колледже отцов-иезуитов Miroflores del Palo(Малага), Ортега в совершенстве овладел латынью и древнегреческим. В 1904 годуон окончил Центральный университет зашитой своих докторских тезисов “ElMilenario” (“Тысячелетний”). Ближайшие семь лет он проводит в университетахГермании (в основном, в Марбургском). По возвращении в Испанию он получаетназначение в Мадридский университет, где в течение двадцати пяти летвозглавляет кафедру метафизики на факультете философии и языка Мадридскогоуниверситета, одновременно занимаясь издательской и политической деятельностьюв рядах антимонархической, а позднее антифашистской интеллигенции.
В 1923 г.Ортега основал либеральный журнал “Reviste de Occidente” (“Западный журнал”).Будучи политически ангажированным мыслителем, он ведет интеллектуальнуюоппозицию в годы диктатуры Примо де Риверы (1923-1930), играет немаловажнуюроль в свержении короля Альфонсо XIII, избирается гражданским губернаторомМадрида, почему и оказывается вынужденным покинуть страну с началом гражданскойвойны. С 1936 и по 1948 г. Философ находился в эмиграции в Германии, Аргентинеи Португалии, проникшись идеями европеизма. По возвращении в 1948 г. В Мадридсовместно с Хуаном Мариасом создает гуманитарный институт, где также занялсяпреподавательской деятельностью.
Как уже сказано выше, мировуюизвестность принесло Ортеге “Восстание масс”, хотя он известен в азработано какавтор множества очерков и эссе по культуре и искусству (“Дегуманизацияискусства”, “Искусство в настоящем и прошлом”, “Идеи и верования”, “Две главныеметафоры” и т.д.) “Восстание” же посвящено той тревожной европейскойобщественной ситуации, которая сложилась к 20-м – 30-м годам XX в.
Оценивая итоги прошлого столетия,философ считает, что последний век принес человечеству огромные плодотворныезавоевания. Главными из них были победа политической демократии ипарламентаризма, а также невиданное ни в одну из прошлых эпох мировой историиразвития техники. Но в начале XX века со всей очевидностью обнаружилось, что онсоздает новую, несходную с XIX веком историческую ситуацию, резко отличную и отвсех прежних веков мировой истории.
Наиболее наглядный и очевидныйпоказатель происшедшего исторического сдвига усматривается в огромномувеличении массы людей. Ведь прошлый век не только способствовал развитию наукии техники, но и в несколько раз увеличил население планеты, особенно большихгородов. Но вместе с тем, создав новые, почти безграничные источники богатстваи комфорта, он дал большой массе людей ощущение легкости жизни, лишил еенравственной требовательности к себе, чувства ответственности перед настоящим ибудущим, уважения к труду и традиционным нормам общественной морали. Этотисторический феномен X. Ортега-и-Гассет называет “восстание масс”.
Необходимо отметить, что Ортегав  своем «Восстание масс» не ведет речьоб упадке западной цивилизации. Более того, он подчеркивает, что само понятие“упадка” основано на сравнении; в таком случае, упадочной эпохой Ортегапредлагает считать такую эпоху, которая предпочитает прошлое настоящему ибудущему. Отсюда его вывод: “…эпоха, которая настоящее предпочитаетпрошлому, никак не может считаться упадочной. К этому и шел весь мой экскурс об“уровне эпохи”. В наше время жизнь имеет – и ощущает в себе – больший размах,чем когда бы то ни было. Как же она могла бы чувствовать себя на ущербе?Наоборот, именно потому, что она чувствует себя сильнее, “живее” всехпредыдущих эпох, она потеряла всякое уважение, всякое внимание к прошлому.Таким образом, мы впервые встречаем в истории эпоху, которая начистоотказывается от всякого наследства, не признает никаких образцов и норм,оставленных нам прошлым, и, являясь преемницей многовековой непрерывнойэволюции, представляется нам увертюрой, утренней зарей, детством”[1].
Кроме того, существует только одинвид упадка – убывание жизненной силы; и существует он лишь тогда, когда мы егоощущаем. Именно поэтому он подробно рассматривает вопрос о том, что ранеесоциологами упускалось из виду: как сознает или ощущает эпоха свою жизненнуюсилу. Из этой предпосылки очевидно следует, что характерной чертой современногообщества стала его странная уверенность в том, что оно выше всех предыдущихэпох, “его полное пренебрежение ко всему прошлому, непризнание классическихи нормативных эпох, ощущение начала новой жизни, превосходящей все прежнее инезависимой от прошлого”[2].
Однако при всем этом одной изхарактерных черт общества стала растерянность, безрассудное и непонятноеметание его во времени и культуре: “…наш век глубоко уверен в своихтворческих способностях, но при этом не знает, что ему творить. Хозяин всегомира, он не хозяин самому себе. Он растерян среди изобилия. Обладая большимисредствами, большими знаниями, большей техникой, чем все предыдущие эпохи, нашвек ведет себя, как самый убогий из всех; плывет по течению. Отсюда этастранная двойственность: всемогущество и неуверенность, уживающиеся в душепоколения…”[3].
Я выбрал эту тему, потому что этотавтор вызвал у меня интерес, я редко сталкивался с испанской философией, мнебыло интересно узнать его рассуждения о жизни и людях. Я прочитал, что ХосеОртега-и-Гассет философ, чьим даром было не навязывать Мысль, но – будить ее.Философ, значительная и лучшая часть творческого наследия которого представляетсобой, по словам критиков, «художественные очерки, где философия растворена,как кислород, в воздухе и воде». Его произведения требуют от читателей несоглашаться, но – спорить и думать.
Я поставил перед собой цельпроанализировать работу Хосе Ортега-и-Гассета «Восстание масс». Точнеерассмотреть феномен масс и массового человека.
IIХосе Ортего-и-Гассет «Восстание масс»
Глава IМассы,Массовое сознание и история его изучения
§1. Массовое сознание и история его изучения
Массовое сознание — один из видовобщественно­го сознания, наиболее реальная форма его практическо­госуществования и воплощения. Это особый, специфи­ческий видобщественного сознания, свойственный значительнымнеструктурированным множествам лю­аз («массам»). Массовоесознание определяется как совпадение в какой-то момент(совмещение или пересе­чение) основных и наиболее значимыхкомпонентов соз­нания большого числа весьма разнообразных«класси­ческих» групп общества (больших и малых), однако несводимыйк ним. Это новое качество, возникающее из совпадения отдельных фрагментовпсихологии деструктурированных по каким-то причинам«классических» групп. В силу недостаточной специфичностиисточников своего появления и неопределенности самого своего носителя,массовое сознание в основном носит обыден­ный характер.
История изучения массового сознания достаточ­носложна и противоречива проблема реального «мас­сового сознания» иего особого носителя, «массового человека», возникает в жизни,а затем и в науке на рубеже XVIII— XIXвеков. До XVIIIвека включитель­но господствовали концепции,утверждавшие, что об­ществопредставляет из себя скопление автономных индивидов, каждый из которых действует самостоя­тельно, руководствуясь лишь собственным разумом и чувствами.
Хотя подспудно массовизация общественного соз­нанияначиналась и раньше, до определенного времени онаносила достаточно локальный характер. Реально, это было связано просто снедостаточной плотностью расселениялюдей — невозможно наблюдать действи­тельное«массовое» сознание в обществе, население которого расселено исключительно по небольшим де­ревенькам и феодам. Отдельные вспышки хотя бы относительно массовой психологии стали наблюдать­ся по мере разрастания средневековых городов.«Из-за постоянных контрастов, пестроты форм всего, что затрагивало ум и чувства, средневековая жизнь возбу­ждала и разжигала страсти, проявляющиеся то в не­ожиданных взрывах грубой необузданности и звери­нойжестокости, то в порывах душевной отзывчивости, в переменчивой атмосфере которых протекала жизнь средневекового города»3.
Однакоэто были лишь предварительные формы, начало массовизации. ПравА.Я. Гуревич: «Конечно, если мы станем искать в высказываниях ведущихтео­логов и философов Средневековья непосредственное выражениемассового сознания и вознамеримся по ним судить о настроениях ивоззрениях «среднего человека», мы впадем в глубочайшее заблуждение. Ни само обществ»), ни его тогдашние «теоретическиепред­ставители» не могли осознать исформулировать реаль­ное состояниепсихологии населения.» Хотя именно тогдамассовое сознание, отличавшееся особым доми­нированием Иррациональных форм, с большой силой уже проявлялось в реальной политике.
Без сомнения тот или иной элементстрасти при­сущ и современной политике, но, за исключением пе­риодовпереворотов и гражданских войн, непосредст­венные проявления страстивстречают ныне гораздо больше препятствий: сложный механизмобщественной жизни сотнями способов удерживает страсть в жест­кихграницах. В XVв. Внезапныеэффекты вторгаются в политическую жизнь в таких масштабах, чтопольза и разум все время отодвигаются в сторону. Однако вплоть до конца XVIIIвека все эти эффекты носят дос­таточночастной, локальный характер.
Нарубежу XVIII—XIXвеков ситуация изменилась кардинально.Промышленная революция и начавшая­ся урбанизация привели кпоявлению массовых про­фессий и, соответственно, к массовомураспростране­нию ограниченного числа образов жизни. Снижение долиремесленничества и нарастающее укрупнение производства неизбежно вели кдеиндивидуализации человека, к типизации его психики, сознания ипове­дения. Разрастание крупных городов и усиление ми­грациив них людей из аграрных провинций с разных концов той или иной страны,а подчас и сопредельных стран, вели к смешению национально-этническихгрупп, постепенно размывая психологические грани­цымежду ними. В то же время, большие социально-профессиоцальные группыеще только формирова­лись. Соответственно, шла стихийная крупномасштаб­ная социальная реформа, первоначальный этап кото­рой как раз и характеризовался деструктуризацией привычных психологических типов и появлением но­вых, еще неструктурированных, и потому размытых «неклассических» форм общественного сознания. Так стало очевидным появление принципиально но­вого явления, которым, соответственно, и занялась наука.
Формально словосочетание«массовое сознание» стало встречаться в научной литературе начиная с се­редины XIXвека. Особенно, онораспространилось к концу данного столетия, хотя носило еще описатель­ный,скорее образный характер, в основном лишь под­черкивая масштабыпроявлявшихся психологических явлений. До этого вообще преобладалообобщенное понятие психологии масс. Считающиеся классически­митруды Г.Тарда, Г.Лебона, Ш.Сигеле и В.МакДугала, появившиеся на рубеже XIX-XXвеков и посвященные отдельным конкретным проявлениям психологии масс (преждевсего, психологии толпы), носили общесоцио­логическийи, скорее, научно-публицистический, чем аналитический характер.
Более или менее определенноеупотребление по­нятия «массовое сознание» в качествеспециального научного термина началось лишь в 20-30-е гг. XXсто­летия,хотя и тогда это долгое время оставалось на уровне беглых упоминаний инесопоставимых между собой, крайне многообразных трактовок. Затем вообще наступила серьезная пауза в исследованиях. Взападной науке это определялось тем,что массовая психология как таковаястала исчезать: общество структурирова­лось,а культ «свободного индивида» предопределял доминирование индивидуальной психологии. Массы как бы «рассыпались». С исчезновением же феномена исчезли и попытки его изучения.
Витоге, западные исследователи не смогли дого­вориться о смыслецентрального понятия «массы», лежащего в основе исследования массовогосознания. По оценке Д.Белла, в западной науке сложилось, как минимум, пять различныхего интерпретаций. В одних случаях под массой понималось «недифференцирован­аз множество», типа совершенно гетерогенной ауди­тории средств массовой информации в противовес иным, более гомогенным сегментам общества (Г.Блумер). В других случаях— «суждение некомпетент­ных», низкое качество современной цивилизации, являющеесярезультатом ослабления руководящих по­зицийпросвещенной элиты (Х.Ортега-и-Гасет). В треть­их — «механизированноеобщество», в котором человек являетсяпридатком машины, дегуманизированным элементом «суммы социальныхтехнологий» (Ф.Г. Юнгер). В четвертых,«бюрократическое общество», отличающееся широко расчлененной организацией,в ко­торой принятие решений допускаетсяисключительно на высших этажахиерархии (Г. Зиммель, М. Вебер, К. Манн-гейм). В пятых, — «толпа», общество, характеризующее­ся отсутствиемразличий, однообразием, бесцельностью, отчуждением,недостатком интеграции (Э. Ледерер, X. Арендт).
В советской науке сложилось иное, хотя отчасти и аналогичное положение. Структурирование обществапо социально-классовому основаниюпривело к абсолюти­зации роликлассовой психологии. Она подменила собой и массовое, и индивидуальноесознание. Соответствен­но, и здесь массовая психология как таковая исчезла — по крайней мере, из поля зрения исследователей.
Во второй половине 60-х гг. XXстолетия данное понятиепережило своеобразное второе рождение в советском обществознании, хотяэто был кратковремен­ный период. Лишь начиная со второй половины 80-х гг. можноотметить новый прилив исследовательского интереса к массовомусознанию. Но до сих пор недос­таточное внимание к данному феноменуобъясняется как минимум двумя причинами. Во-первых,объективные трудности изучения массового сознания. Они связаны с самойего природой и свойствами, плохо поддающимися фиксации и описанию,что делает их трудноуловимыми с точки зрения строгих операциональныхопределений. Во-вторых, трудности субъективного характера,прежде все­го в отечественной науке, до сих пор связаны с домини­рованиемдогматизированных социально-классовых представлений, а такженедостаточной азработано­стью терминологического аппарата, чтопродолжает ска­зываться.
В итоге, как в зарубежной, так иотечественной научной литературе, посвященной различным сторо­намявления массовизации психики и массовой пси­хологии в целом, до сих порнет крупных работ, в ко­торых специально рассматривалась быпсихология массового сознания. Бытующие ныне в науке взгляды можнообъединить в два основных варианта.
Содной стороны, массовое сознание — конкрет­ный вариант, ипостась общественного сознания,замет­но проявляющаяся лишь в бурные, динамичные перио­ды развития общества. В такие периоды у общества обычно нет интереса к научным исследованиям. Вобыч­ные же, стабильные периодыразвития массовое созна­ниефункционирует на мало заметном, обыденном уровне. При этом существенно, что оно может одновремен­но включать в себяотдельные компоненты разных ти­пов сознания. Например, сознание классическихгрупп социально-профессиональногохарактера, составляю­щих собойсоциальную структуру общества (что обычно имеет приоритетный характер ив первую очередь фик­сируется теоретиками).Может оно включать и некото­рые иныетипы сознания, присущие специфическим множестваминдивидов, объединяющим представителей различныхгрупп, но, в то же время, не имеющим отчет­ливо группового характера. Обычноэто фигурирует как обыденноесознание, не имеющее четкой социальной отнесенности— например, «сознание» очереди за де­фицитнымтоваром в условиях «развитого социали­стическогообщества». Согласно данной точки зрения, проявления массового сознания носят взначительной мере случайный, побочный характер и выступают в ка­честве признаков временного, несущественногостихий­ного варианта развития.
Сдругой стороны, массовое сознание рассматри­вается как достаточносамостоятельный феномен. То­гда это сознание вполне определенногосоциального носителя («массы»). Оно сосуществует в обществе на­рядус сознанием классических групп. Возникает оно как отражение,переживание и осознание действую­щих в значительных социальныхмасштабах обстоя­тельств, в том или ином отношении общих длячленов разных социальных групп, оказывающихся тем самым всходных жизненных условиях, и уравнивающих их в том или ином плане.Согласно данной логике, массо­вое сознание оказывается более глубиннымобразова­нием, отражением действительности «первичного по­рядка»,которое лишь потом обретает необходимые психологические признакисоциальной определен­ности.
§2. История и причины феномена масс,массы и элита.
Исследую вопрос возникновенияфеномена масс, Ортега подробно анализирует европейскую историю. Так онпостепенно приходит к выводу, что массовое общество и поведение – закономерныйрезультат развития западной цивилизации.
Собственно примеров массовогоповедения даже в древней истории немало. Даже город с самого начала сам по себебыл местом сборища масс. Начинался он с пустого места – с площади, рынка, агорыв Греции, форума в Риме; все остальное – было лишь придатком, необходимым дляограждения этой пустоты. Первоначальный “полис” был не скоплением жилых домов,а прежде всего местом народных собраний, то есть специальным пространством длявыполнения общественных функций. “Город не возник, подобно хижине или дому,чтобы укрыться от непогоды растить детей и для прочих личных и семейных дел.Город предназначен для вершения дел общественных”[4].Характерный пример массового поведения в Риме – бои гладиаторов, собиравшиеогромные толпы людей, желавших посмотреть на эти “экстремальные” побоища (бои,говоря современным языком социологии, стали предметом “престижногопотребления”).
Рассматривая предтечи современнойцивилизации, Ортега утверждает, что в основе ее лежит XIX век, успех которогослагается из двух крупных элементов: либеральной демократии и техники. Все этозаключается в одном слове “цивилизация”, смысл которого раскрывается вего происхождении от слова civis – то есть гражданин, член общества. Вседостижения цивилизации тогда служат тому, чтобы сделать общественную жизньвозможно более легкой и приятной. Если мы вдумаемся в эти основные элементыцивилизации, мы заметим, что у них одна и та же основа – спонтанное и всерастущее желание каждого гражданина считаться со всеми остальными.
Хосе Ортега исследует в динамикеизменение представлений усредненного человека о жизни и ее благах. Человек XIXвека ощущал в жизни растущее общее материальное улучшение. Никогда раньше доэтого средний человек не решал своих экономических проблем с такой легкостью.Наследственные богачи относительно беднели, индустриальные рабочие обращались впролетариев, а люди среднего калибра с каждым днем расширяли свой экономическийгоризонт. Каждый день вносил что-то новое и обогащал жизненный стандарт. Скаждым днем положение укреплялось, независимость росла. То, что раньшесчиталось бы особой милостью судьбы и вызывало умиленную благодарность, сталорассматриваться как законное благо, за которое не благодарят, которого требуют.
Такая свободная нестесненная жизньнеминуемо должна была вызвать “в средних душах” ощущение, которое можноохарактеризовать как освобождение от бремени, от всех помех и ограничений.В прошлые же времена такая свобода жизни была абсолютно недоступна для простыхлюдей. Наоборот, для них жизнь была всегда тяжелым бременем, физическим иэкономическим. С самого рождения они были окружены запретами и препятствиями,им оставалось одно – страдать, терпеть и приспособляться.
Еще разительнее эта переменапроявилась в области правовой и моральной. Начиная со второй половиныдевятнадцатого века, средний человек уже был свободен от социальныхперегородок. Заурядный человек привык осознавать, что все люди равны в своихправах.
XIX век стал по существу революционным,но не потому, что он стал известен многочисленными потрясениями, а потому, чтоон поставил заурядного человека, то есть огромные социальные массы, всовершенно новые жизненные условия, радикально противоположные прежним.
Тот факт, что весь феномен вполневероятно вызван только лишь развитием либеральной демократии, приводит Ортегу кследующим выводам:
1.     либеральная демократия, снабженнаятворческой техникой, представляет собою наивысшую из всех известных нам формобщественной жизни;
2.     если эта форма и не лучшая из всехвозможных, то каждая лучшая будет построена на тех же принципах;
3.     возврат к форме низшей, чем форма XIXвека, был бы для общества самоубийством.
Отсюда следует неутешительный вывод:“…мы должны теперь обратиться против XIX века. Если он в некоторыхотношениях оказался исключительным и несравненным, то он столь же, очевидно,страдал коренными пороками, так как он создал новую породу людей – мятежного“человека массы”. Теперь эти восставшие массы угрожают тем самым принципам,которым они обязаны жизнью. Если эта порода людей будет хозяйничать в Европе,через каких-нибудь 30 лет Европа вернется к варварству. Наш правовой строй ився наша техника исчезнут с лица земли так же легко, как и многие достижениябылых веков и культур…”[5].
Ортега развивает мысль о том, чтосовременное общество и его культура поражены тяжелой болезнью – засильембездуховного, лишенного каких-либо стремлений человека-обывателя, навязывающегосвой стиль жизни целым государствам. В критике этого ощущаемого многимифилософами явления Ортега идет вслед за Ницше, Шпенглером и другимикультурологами.
По Ортеге, обезличенная “масса” –скопище посредственностей, — вместо того, чтобы следовать рекомендацияместественного “элитарного” меньшинства, поднимается против него, вытесняет “элиту”из традиционных для нее областей – политики и культуры, что в конечном счетеприводит ко всем общественным бедам нашего века.
Вопреки обычному мнению, Ортега даетиное определение человека элиты: он “проводит жизнь в служении. Жизнь неимеет для него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему. Егослужение – не внешнее принуждение, не гнет, а внутренняя потребность. Когдавозможность служения исчезает, он ощущает беспокойство, ищет нового задания,более трудного, более сурового и ответственного. Это жизнь, подчиненнаясамодисциплине – достойная, благородная жизнь. Отличительная черта благородства– не права, не привилегии, а обязанности, требования к самому себе”[6].Благородная жизнь для Ортеги означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым,высшим достижениям. Он противопоставляет благородную жизнь обычной, коснойжизни, которая “замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile –вечное движение на одном месте, — пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ееиз этого состояния”[7].
Но при этом взгляды Ортеги-и-Гассетаотнюдь не следует уподоблять марксистскому учению о “революционных массах”,делающих историю. Для испанского философа человек “массы” – это не обездоленныйи эксплуатируемый труженик, готовый к революционному подвигу, а прежде всегосредний индивид, “всякий и каждый, кто ни в добре, ни в зле не мерит себяособой мерой, а ощущает таким же, “как и все”, и не только не удручен, но идоволен собственной неотличимостью”[8].Будучи неспособным к критическому мышлению, “массовый” человек бездумноусваивает “ту мешанину прописных истин, несвязных мыслей и просто словесногомусора, что скопилась в нем по воле случая, и навязывает ее везде и всюду,действуя по простоте душевной, а потому без страха и упрека”[9].Такого типа существо в силу своей личной пассивности и самодовольства вусловиях относительного благополучия может принадлежать к любому социальномуслою от аристократа крови до простого рабочего и даже “люмпена”, когда речьидет о “богатых” обществах. Вместо марксистского деления людей на“эксплуататоров” и “эксплуатируемых” Ортега, исходя из самой типологиичеловеческой личности, говорит о том, что “радикальнее всего делитьчеловечество на два класса: на тех, кто требует от себя многого и сам на себявзваливает тяготы и обязательства, и на тех, кто не требует ничего и для когожить – это плыть по течению, оставаясь таким, какой ни на есть, и не силясьперерасти себя”[10].
ГлаваIIМассовый человек и его отношение к государству
      §1. Основные черты массового человека.
Изучая психическую структуру нового“человека массы” с точки зрения социологии, Ортега находит в нем следующиеосновные черты:
·       врожденную, глубокую уверенность в том, что жизнь легка, изобильна, в нейнет трагических ограничений; вследствие чего заурядный человек проникнутощущением победы и власти;
·       ощущения эти побуждают его к самоутверждению, к полной удовлетворенностисвоим моральным и интеллектуальным багажом. Самодовольство ведет к тому, что онне признает никакого внешнего авторитета, никого не слушается, не допускаеткритики своих мнений и ни с кем не считается. Внутреннее ощущение своей силыпобуждает его всегда выказывать свое превосходство; он ведет себя так, словноон и ему подобные – одни на свете, а поэтому
·       он лезет во все, навязывая свое пошлое мнение, не считаясь ни с кем и нис чем, то есть – следуя принципу “прямого действия”.
В основе восстания масс, подчеркиваетОртега, лежит замкнутость души массового человека. Дело в том, что человекмассы считает себя совершенным, он никогда не сомневается в своем совершенстве,его вера в себя поистине подобна райской вере. Замкнутость души лишает еговозможности познать свое несовершенство, так как единственный путь к этомупознанию – сравнение себя с другими; но тогда он должен хоть на миг выйти засвои пределы, переселиться в своего ближнего. Душа заурядного человеканеспособна к таким упражнениям. “Мы стоим здесь перед тем самым различием,которое испокон веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легкосделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый не сомневается всебе; он считает себя хитрейшим из людей, отсюда завидное спокойствие, с какимон пребывает в глупости. Подобно насекомым, которых никак не выкурить из щелей,глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления,сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей.Глупость пожизненна и неизлечима. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупецгораздо хуже мерзавца.  Мерзавец иногдаотдыхает, глупец – никогда”[11].
Однако человек массы совсем неглуп.Наоборот, он действительно гораздо умнее, гораздо способнее, чем все егопредки. Но эти способности ему не впрок: сознавая, что он обладает ими, он ещебольше замкнулся в себе и не пользуется ими. Он раз и навсегда усвоил наборобщих мест, предрассудков, обрывков мыслей и пустых слов, случайнонагроможденных в памяти, и с развязностью, которую можно оправдать тольконаивностью, пользуется ими всегда и везде. Это явление Ортега назвал в первойглаве Восстания “знамением нашего времени: не в том беда, что заурядный человек считает себя незаурядным и даже вышедругих, а в том, что он провозглашает и утверждает право на заурядность и самоезаурядность возводит в право”[12].
§2. Государство как высшая угроза.     Ортега пишет, что действовать   самовольно   означает   для   массы   восставать   против собственного  предназначения,  а поскольку лишь  этим она и занята, он говорит  о восстании масс. В конце  концов, единственное, что действительно и по  праву можно  считать восстанием, -  это восстание против себя, неприятие судьбы. И когда массы торжествуют,  торжествует  и  насилие,  становясь  единственным  доводом   и единственной доктриной.  Он давно уж отмечал, что насилие стало бытом. Сейчас оно достигло апогея, и это обнадеживает, поскольку должен же  начаться спад. Сегодня насилие – это  риторика века, и его уже прибирают к рукам пустомели.Затем Ортега переходит   к  наихудшей  из   опасностей,  грозящей  европейской  цивилизации.  Как  и  все  прочие  угрозы,  она  рождена  самойцивилизацией  и,  больше  того,