--PAGE_BREAK--
Свое собственное учение о причинах и началах Аристотель начинает с
закона исключенного противоречия. Это положение гласит: «Невозможно, чтобы
одно и то же вместе было и не было присуще одному и тому же и в одном и том
же смысле» Аристотель вводит одновременно утверждение, что вещь не может
быть тем же самым и не тем же самым, существовать и не существовать
одновременно и в том же самом смысле, и что таким образом нельзя ни о чем
высказываться. Поэтому он не только заменяет диалектику формальной логикой,
но и провозглашает всю действительность непротиворечивой, а потому по
существу неизменной. Принятие Аристотелем принципа исключенного
противоречия формальной логики в качестве универсального начала бытия вело
к тому, что его метафизика превращается в учение о неизменной сущности
мира, отличной от самого изменчивого мира. И, тем не менее, поскольку
Стагирит не упускает из виду движения и развития существующих вещей, это
приводит его к ряду противоречий, выражающих запутанность и
непоследовательность его мысли.
Прежде всего, это непоследовательность в решении проблемы соотношения
общего и единичного. Критика платоновской теории идей подводит к мысли, что
Аристотель считает отдельные вещи тем единственным, что заслуживает имени
самостоятельно существующего. Так решалась проблема «первой сущности» в
«Категориях». «Вторичная сущность», т.е. общее, должна с этой точки зрения
оказаться «единым во многом», а не вне многого. Будучи предметом знания,
общее само по себе выступает для него как нечто первичное и достоверное по
отношению к единичному. С особой силой сказывается эта мысль в учении о
причинах и началах.
«А о причинах, – пишет Аристотель,– речь может идти в четырех смыслах:
одной такой причиной мы признаем сущность и суть бытия, «основание, почему»
[вещь такова, как она есть] восходит, в конечном счете, к понятию вещи, а
то основное, благодаря чему [вещь именно такова], есть некоторая причина и
начало, другой причиной мы считаем материю и лежащий в основе субстрат;
третьей — то, откуда идет начало движениям четвертой «то, ради чего»
[существует вещь] и благо (ибо благо есть цель всего возникновения и
движения)». Итак, причины формальная, материальная,
действующая и целевая (конечная)–если принять более позднюю номенклатуру–
исчерпывают все возможные причины. О них так или иначе, главным образом
порознь, говорили прежние философы, учение о них образует ядро первой
философии Аристотеля.
Что же первично среди причин? Аристотель считает, что по сути дела все
причины могут быть сведены к двум, ибо и действующая, и целевая причины
могут быть подведены под понятие «формы». Тогда остаются материя и форма.
Материя не может быть первичной: она пассивна, бесформенна, а,
следовательно, может представлять лишь материал для оформления. Сама вещь
как объединение формы и материи тоже не может быть признана первичной: она
сложна. Остается принять, что первичная форма — она и есть сущность и суть
бытия в собственном смысле. А значит, стремясь преодолеть теорию идей
Платона, Аристотель приходит лишь к иной разновидности того же идеализма:
первична форма как понятие, «смысл» вещи. Причем формы у Аристотеля столь
же неизменны» вечны и всеобщи, как и идеи у Платона времен «наивной» теории
идей.
Относительно этих идей возникает много вопросов и проблем, одна из
которых звучит примерно так: если ни материя, ни форма не возникают, то как
же возникает, вещь? Первый ответ состоял в том, что они возникают
посредством оформления материи, соединения формы и материн. Но ведь если
они – за исключением «первой материи» и «формы форм» – не существуют по
отдельности, то как могут они соединиться? И не существуют ли тогда вещи
вечно, не возникая и не уничтожаясь? Избежать этого «элейского» вывода
Аристотель смог за счет введения в философию двух новых важных понятий, а
именное «возможность» и «действительность». Понятия эти тесно увязаны у
него с понятиями формы и материи. Материя – это возможность, поскольку она
не есть то, чем может стать впоследствии. Форма – действительность, или
действительное как таковое. Отсюда своеобразная диалектика материи и формы,
возможности и действительности. За исключением «первой материи», всякая
материя в той или иной степени оформлена, а, следовательно, и сама может
выступать в разных функциях. Формулировка Аристотелем учения о возможности
и действительности имела важное значение в истории философии. Во-первых,
это учение позволило разрешить парадокс возникновения: если что-либо
возникает, то оно возникает как осуществление возможности, а не «из
ничего». И в то же время не из простого сочетания (соединения) частиц
материи – гомеомерий, «корней», атомов. Во-вторых, оно позволяет более
реалистически представить источник движения. Источник этот лежит не вне
мира, как у Платона, а в самом мире, представляя его особый аспект.
Наконец, здесь реализуется учение Аристотеля о причинах, данное уже не в
статике, а в динамике. Видимо, одна из главных слабостей учения Аристотеля
о причинах – его тавтологичность. В самом деле, определение формы как
действительности ведет к тому, что на вопрос о причине того или иного
явления явно подразумевается ответ, что она должна быть отлична от самого
исследуемого явления. Но если возникновение (изменение) есть переход
возможности в действительность, то ничего нового и здесь не возникает – как
не возникает сама форма. Отсюда бесплодность философствования «по
Аристотелю», выявившаяся в средневековой философии, доведшей логику
аристотелевского учения о причинах до логического конца.
Впрочем, своей натурфилософии Аристотель более адекватно понимает
причинные связи. Что же касается первой философии, то ее завершением
(впрочем, также и началом) можно считать понятие божества. Уже в первой
книге «Метафизики» можно установить, что к числу причин и начал по общему
согласию, следует отнести божество. Если в отношении материи и формы он
выступает как «форма форм», то применительно к изменению – как
«перводвигатель» или «неподвижный двигатель». Неподвижный - потому, что
всякое движение конечно и логически требует конца. В то же время бог –
«мышление мышления», и блаженство божества состоит в блаженном
самосозерцании. Отсюда отождествление Аристотелем первой философии с
теологией.
Если первая философия представляет собой учение о неизменных и
неподвижных сущностях, пусть даже в их отношении к движению, то
натурфилософия имеет своим предметом движущиеся и изменяющиеся тела,
поскольку «каждое из них имеет в самом себе начало движения и покоя, будь
то в отношении места, увеличения и уменьшения, или качественного изменения»
Физика не отделена напрочь от первой философии:
I и II книгах рассматриваются известные нам по «Метафизике» четыре причины
сущего, а в последней, VIII книге вновь поднимается вопрос о боге как
первом неподвижном двигателе, который является, по Аристотелю, последним
объяснением природных движений. Вот почему мы не можем отождествить
«физику» Аристотеля с физикой в современном смысле и вынуждены применять к
ней также термин «натурфилософия». Собственно физические вопросы в
современном смысле в большей степени рассматриваются в его частно научных
трактатах: «О возникновении и уничтожении», «Метеорологика», «Проблемы» и
др.
Лишь с III книги «Физики» начинается серьезный разговор о движении.
Аристотель определяет его, во-первых, как «энтелехию существующего в
возможности, когда, осуществляясь, оно проявляет энергию не само по себе, а
поскольку оно способно к движению» (Физ., III, 1, 201 а). Во-вторых,
движение есть «энтелехия подвижного, поскольку оно подвижно» (там же.2,202
а). Ключевое слово здесь – «энтелехия». Под нею Стагирит понимает то же,
что под «действительностью», только подчеркивая момент завершенности
целенаправленного процесса. Иначе говоря, можно более или менее точно
«перевести» вышеприведенные определения словами: «осуществление возможного
поскольку оно возможно» и «осуществление подвижного, поскольку оно
подвижно». Можно так еще разъяснить аристотелево понятие энтелехии. Вещи
существуют или энтелехиально, как нечто осуществленное и завершенное, или
потенциально, в возможности, или же и потенциально, и энтелехиально. Вопрос
о движении относится к третьему отношению: в движущем имеется как
возможность, способность изменяться, так и внутренняя тенденция к
завершению, т. е. цель, заложенная в самой вещи и выступающая ее внутренней
движущей силой, поскольку она способна к изменению.
А, следовательно, всякое явление подразумевает, по Аристотелю,
возможность изменения, цель, к которой, направлено изменение. и энтелехию
как осуществленность данной цели, лежащую в вещи. Говоря кибернетическим
языком, энтелехия–это «программа» изменения. Если для тел, создаваемых
искусством, цель и «программа» лежат вне изменяемой вещи и вносятся в нее
мастером, то в природных вещах они имеются в ней в той мере, в какой вещь
имеет в себе «начало движения», т. е. способны к самодвижению. Аристотель
различает четыре вида движения (изменения): (1) возникновение и
уничтожение; (2) качественное изменение, т.е. изменение свойства; (3)
количественное изменение, т.е. увеличение и уменьшение (собственно, рост и
убыль, поскольку Стагирит оперирует здесь главным образом биологическими
примерами), и (4) перемещение, перемена места. Собственно к движению он
относит изменения вида (2)–(4), поскольку изменение вида (1) есть скорее
просто изменение, состоящее в переходе одной вещи в другую. Между тем,
утверждает философ, возникновение и уничтожение совершаются относительно
сущности; для нее же «нет движения, так как ничто существующее ей не
противостоит (Физ., V, 11, 225b). В качестве движения, возникновение и
уничтожение означали бы возникновение из ничего и уничтожение в ничто, но
это невозможно. Движение же в собственном смысле осуществляется лишь в
отношении категорий качества (2), количества (3) и места (4). Поэтому
анализ движения требует более детального определения категорий, в отношении
которых совершается изменение.
Анализ изменения вида (1) приводит Аристотеля к парадоксу
возникновения Аристотель разрешает его за счет введения понятий возможности
и действительности: нечто возникает только за счет осуществления
возможности, присущей начальной сущности. А значит, возникновение всегда
есть уничтожение чего-то другого, а уничтожение – возникновение другого
. Но в таком случае получается, что все сущее и
имеющее быть преобразовано в виде возможностей, содержащихся в исходном
начале – первоматерии и «форме форм» – боге. Категории качества и
количества и соответствующие виды движения представляются Аристотелю
интуитивно очевидными. Сложнее с категорией места. Отказавшись от
свойственного атомизму признания пустоты, он связал место с телами вообще.
Место – это граница объемлющего тела. Поэтому оно – свойство не предмета, а
охватывающего тела, а следовательно, предметом продолжение
--PAGE_BREAK--