«Реализм с человеческим лицом» Х.Патнэма
Блинов А.К.
Впредисловии к русскому изданию сборника классических статей Патнэма Л.Б.Макеевапишет: «Непосредственно проблеме реализма[14] посвящена одна статья внастоящем сборнике — «Философия логики», однако важное значение для пониманияпозиции Патнэма в этом вопросе имеют его работы «Как нельзя говорить означении» (1965) и «Значение „значения“» (1975). Это связано с тем,что в целом подход Патнэма к обоснованию реализма можно назватьлогико-семантическим, поскольку в нем превалирующее значение имеет анализреференциального значения различных видов языковых выражений, то естьобъективное существование разного рода объектов и сущностей обосновывается черезпризму отношения знака к обозначаемому. Все эти статьи написаны в период, когдаПатнэм был убежденным сторонником научного реализма. Однако в последующемПатнэм не только отказался от этой позиции, но и стал одним из наиболееактивных и серьезных ее критиков. Впрочем, это не означало его перехода влагерь противников реализма. Отказ от научного реализма,. вызванный тем, что врамках этой позиции не удалось найти приемлемого решения ряду важных проблем(например, возможности эмпирически эквивалентных, но логически несовместимыхтеорий и т. д.), ознаменовал начало поиска более адекватной позиции, которая, содной стороны, сохраняла бы наши реалистические интуиции, а с другой, учитывалабы современный уровень философского осмысления ключевых проблем человеческогобытия и познания. О том, насколько труден этот поиск и насколько последователенПатнэм в своей решимости «провести корабль реализма» между «Сциллой» догматизмаи «Харибдой» релятивизма, говорит то многообразие концепций, которые онвыдвигал и отстаивал в разные периоды своего творчества: «научный реализм»,«внутренний реализм», «реализм с маленькой буквы», «естественаучный реализм» ит. д. Это многообразие выдвигаемых Патнэмом концепций реализма не следуетвоспринимать как неумение твердо держаться философских убеждений. Сегодня, каки в начале своего творчества, Патнэм убежден в правильности реализма, носегодня он, безусловно, иначе понимает и саму проблему реализма, и пути еерешения. Сегодня, как и тогда, Патнэм не сомневается, что правильное решениепроблемы реализма лежит не на одном из полюсов «объективное-субъективное»,«догматизм-релятивизм», а между ними. Но как проложить этот «средний путь», каквырваться из оков указанных дихотомий — подходы к решению этих вопросов,бесспорно, получают разную трактовку в разные периоды творчества Патнэма.»[15]
Совсем этим трудно — да, наверное, и не нужно — спорить. Гораздо важнееподчеркнуть те регулятивы и интенции, которыми обусловлен подобныйконцептуальный дрейф, и что же остается при этом неизменным общим знаменателем?В чем глубинная суть реализма Патнэма — аналитика и неопрагматиста?
Патнэмхарактеризует метафизический реализм как позицию, согласно которой существуетодно и только одно истинное и полное описание мира, где мир — это полная ификсированная совокупность независимых от сознания объектов, а истина — этокорреспонденция (соответствие) между утверждениями и вещами (с «точкизрения Бога»). Что же создает связь между утверждениями и вещами? Согласномногим современным реалистам, причинные связи — это такие связи, когда моимысли о столах вызваны реальными столами и т.п., то есть основанные наадекватной корреспонденции. Возражение Патнэма заключается в том, что этодалеко не всегда так — например, мои мысли об электронах вызваны учебниками, ноони не являются мыслями об учебниках. Реалист ответит, что мы должны иметьправильный вид каузальной цепи. И вот здесь Патнэм с помощью своей теорииреференции ловит реалистов на циркулярности: мы не будем знать, что данный видкаузальной цепи правилен до тех пор, пока мы не знаем, на что указывают нашислова — а именно это мы и намереваемся установить.
Альтернативнаяточка зрения, ассоциирующаяся в разных аспектах с антиреализмом,верификационизмом, когерентизмом, прагматизмом, исходит из того, что вопрос «Какиеобъекты имеются в наличии?» имеет смысл только в пределах соответствующейконцептуальной схемы. Здесь, вообще говоря, еще нет ничего неожиданного посравнению с непосредственными предшественниками Патнэма. Однако из требования,согласно которому наша точка зрения всегда интегрирована в некоторуюконцептуальную схему, Патнэм делает вывод о том, что истина — это«идеализированная рациональная приемлемость». Основную авторскуюнагрузку здесь получает слово идеализированная: истинным является не просто то,что было бы рационально принять, исходя из нашей нынешней концептуальной схемы,но то, что мы примем «при эпистемически идеальных условиях»(например, 3000 лет назад теория о том, что Земля плоская, была рациональноприемлема, но не истинна). Такая позиция в целом остается в рамках характерногодля прагматизма фаллибилизма — восходящего к Пирсу и подхваченному позднимАйером взгляда, согласно которому не существует окончательных верификаторов;нет никаких утверждений, которые не могли бы быть пересмотрены в свете новогоопыта. Однако Патнэм предлагает некоторые точки опоры внутри этой бесконечнойцепи обоснования нашего знания, обозначает некоторый надежный горизонт — и этогоризонт рациональной приемлемости.
Такаятрактовка призвана прояснить само понятие рациональности. Важнейшее требованиеПатнэма состоит в том, что обе наиболее влиятельных концепции рациональности вфилософии двадцатого столетия неудовлетворительны; фактически, обе опровергаютсами себя.
Перваяиз них — это концепция логического позитивизма, согласно которой утвержденияимеют значение лишь в том случае, если они поддаются проверке, и существуетустановленная процедура для подтверждения (проверки) всех значимых предложений.Эта процедура (множество процедур) — чистый логический анализ для утверждений,истинных в силу содержащихся в них символов, плюс эмпирическая проверка втерминах (референциального) содержания для утверждений, заключающих о миревокруг нас. Рациональность — это не что иное, как соответствие этойустановленной процедуре; если мы утверждаем вещи, которые не являются нианалитическими утверждениями, истинными в силу правил для символов, ниэмпирическими утверждениями, истинными в силу своего референциальногосодержания, то мы иррациональны. Самоопровержение этой позиции, по мыслиПатнэма, состоит в том, что защита самой процедуры не может считатьсярациональной: процедура не является истинной в силу содержащихся в нейсимволов, и при этом она и не истинна в силу некоторого референциальногосодержания.
Реакциейпротив позитивизма Патнэм считает релятивизм (куда он относит как Куна иФейерабенда, так и Фуко и других континентальных философов). Согласно этойпозиции, нет никакой установленной формулы или установленной процедуры; чтосчитать 'рациональным', может быть установлено каждой культурой (илисубкультурой) различным способом. Релятивисты исходят из того, что культурныефакторы имеют огромное значение даже в науке и что научные теории зачастуюпринимаются или отклоняются по причинам политики и финансирования, а не толькопо причинам чистой проверки в духе позитивизма. Поэтому заключение релятивизмасостоит в том, что различные культуры имеют различные стандарты или 'парадигмы'рациональности; мы можем оценивать то или иное требование только относительноданной культуры (так, в некоторых культурах рациональны некоторые требования обэлектронах, а в других культурах рациональны некоторые требования опривидениях, и так далее), и мы не всегда можем перевести наши требования изодной культурной схемы в другую — культурные схемы 'несоизмеримы'.Самоопровержение релятивизма (который он называет «ментальнымсамоубийством») Патнэм видит в следующем: формула о том, что являетсяистинным во всех культурах и субкультурах, сама по себе является видомуниверсального и кросскультурного утверждения, которые релятивисты считаютнелегитимными.
Итак,Патнэм старается уйти от эпистемологических крайностей как фундаментализма, таки релятивизма. Однако в глазах фундаменталиста он, несомненно, оказываетсярелятивистом, так как отрицает наличие и самое возможность предельногооснования знания — скорее он выдвигает требование достаточного основания. Длярелятивиста же на этом уровне будет не очень внятен предъявляемый упрек:релятвизм может вообще не апеллировать к допущению о наличии объемлющей, единойэпистемологии. Патнэм же не может — в отличие, например, от того же Фуко — немыслить в присутствии возможности такого допущения. Мы могли бы сказать, чтоздесь сама попытка снять глобальное эпистемологическое противоречие, выйти изочерченной им плоскости оказывается важнее результата этой попытки с ее невполне убедительной концепцией «идеализации». Патнэма, очевидно, неустраивает такое положение, и он предпринимает еще более решительный шаг.
До«Разума, истины и истории»[16] в анализе рациональности, как и ванализе реализма, Патнэм применяет даже не постаналитическую, а скорееортодоксальную аналитическую технику, апеллируя практически исключительно ксистемам аргументации. В самом деле, до сих пор его протест противабсолютистской концепции трансцендентной истинности или окончательного,предельного основания для наших убеждений до некоторой степени напоминает тезисКуайна об онтологической относительности или критику Дональдом Дэвидсономразличения концептуальной схемы и ее содержания. Но, в отличие от Куайна илиДэвидсона, Патнэм расширяет этот подход на моральную и политическую сферу,доказывая, что крах абсолютистской перспективы в эпистемологии и метафизикеделает возможным подтвердить истинностную релевантность морального,политического и других видов управляемого нормами дискурса.
ХодПатнэма состоит здесь в том, чтобы привести доводы против принятой дихотомиимежду фактическими утверждениями и ценностными суждениями и усмотреть такуюпозицию, откуда это различение снимается — сохранив, таким образом, единствокорпуса человеческого знания. Фактически это возврат на новом уровне к тойхорошо известной в истории философии традиции — от Платона до Гегеля, — котораяпроводила отождествление онтологической и аксиологической проблематики и изначальнонаделяла бытие ценностным измерением. Разрыв с этой традицией происходитотносительно недавно, когда неокантианцы фрайбургской школы разрабатываютучение о ценностно-нормативном компоненте чистого сознания, выявляемомтрансцендентальной рефлексией, и уже у Хайдеггера онтологический анализоборачивается отвержением аксиологической проблематики. Аргумент здесь примернотаков: если допустить, что бытие (и производные от него образования) само посебе ценностно нейтрально, то тогда требует решения вопрос, каким образомвозникает видение вещей с точки зрения их аксиологической значимости, котороепронизывает культуру и которое невозможно отрицать. Отсюда берет свое началолиния поиска истоков ценностного сознания в самом человеке и егокультуросозидающей деятельности, чрезвычайно характерная для европейскойфилософии ХХ века.
ПозицияПатнэма направлена не на отрицание, но на переосмысление этой тенденции. Еговозврат к традиции на новом уровне проводится по иному основанию, нежели всветлые времена схоластики, поскольку исходит из критики реализма, и исходнымдля него оказывается тезис о том, что «каждый факт нагружен ценностью, икаждая из наших ценностей нагружает некоторый факт». Факт (или истина) ирациональность оказываются взаимозависимыми понятиями.
Патнэмстремится доказать, что даже обычные фактические утверждения (например,«вода состоит из водорода и кислорода») вовлекают некоторыеценностные обязательства, и что оценочные суждения имеют некоторых изособенностей, обычно связываемых с фактическими утверждениями (в частности,оценочные суждения могут быть объективны). Если мы отвергаем метафизическийреализм, то неверна картина, согласно которой мы «считываем» факты смира и измеряем, насколько хорошо наши утверждения соответствуют этим независимымот сознания фактам. Природа процесса познания совершенно иная: мы создаемсистему понятий и стандартов, которые будут наилучшим образом соответствоватьмиру по нашим когнитивным способностям, и оцениваем, что является истинным всоответствии с этими понятиями и стандартами. А если понятия истины илиобъективности не определены в терминах некоторого отношения к независимым отсознания объектам, но скорее связаны с нашими методами оценки и выбора, то нетпрепятствий к тому, чтобы рассматривать моральные и политические требования каксамостоятельно объективные и истинные.
Дляаналитических философов предшествующего периода характерным считалось отношениек этике, политической и социальной философии и т.п. как к расплывчатым инеясным областям, где изобилуют догадки и спекуляции, но нет четких аргументов,с логической необходимостью ведущих к ясно артикулированным результатам,обладающим истинностным значением. Преодолевая (хотя, разумеется, не первым)эту ограниченность, Патнэм не отрицает различия между науками и такимипредметами как этика или политика, но указывает, что абсолютное различие междуними по критериям требований истины и объективности не является надежным;исторически больше не может рассматриваться как надежное. Сами точные наукитакже нормативны: заключения о том, какие какие теории принимать, или даже отом, какие вопросы ставить, делаются учеными под влиянием ценностей и системубеждений, и это не приципиальным образом отличается от того, как этопроисходит в моральном и политическом дискурсе. Впоследствии эта позицияпривела Патнэма к теории «идеальной коммуникации» Юргена Хабермаса,акцентирующей общественный характер ценностей, как к способу показать, какимобразом моральная объективность могла бы быть достигнута в современном обществе,которое является, по общему признанию, субъективистским по характеру; как кспособу согласовать между собой философию языка, эпистемологию и социальнуютеорию — задача, вряд ли решенная Хабермасом или Патнэмом, но, безусловно,представляющая собой передний край современной философии, и их заслуги в еепостановке трудно переоценить.
Итак,«сверхзадача» Патнэма здесь состояла в том, чтобы разрушить тувласть, которую естествознание обрело над философской мыслью в ХХ столетии(«появление в культуре философской тенденции, которая былазагипнотизирована успехом науки до такой степени, что не могла представитьвозможности знания и разума вне того, что нам нравится называть наукой — этотакой феномен, которого следовало ожидать, учитывая чрезвычайно высокий престижнауки в культуре в целом и учитывая снижающийся престиж религии, абсолютистскойэтики и трансцендентальной метафизики»). Хотя Патнэм не враждебен науке,он отклоняет отождествление рационального мышления с научным мышлением иотклоняет идею о том, что наука дает единственное истинное описаниедействительности.
Встатье «Три вида научного реализма», вошедшей в книгу «Слова ижизнь»[17], Патнэм различает три вида (или, скорее, три группы видов)реализма.
1. Научный реализм как материализм
Патнэмпризнается, что не может следовать за такими физикалистами, как Хартри Филд,кто согласился бы, что «интенциональные» или семантические свойства(например, референция) могут быть сведены к физическим. Более того, он вообщене может согласиться, что все свойства являются физическими. Патнэм обсуждаетсложные проблемы семантического физикализма, поднятые Джоном Ходжландом, МакКи,Голдманом, но не отступается от своей позиции, которую в таком случчае следуетохарактеризовать скорее как дуалистическую или плюралистскую.
Истина,референция, обоснование — все это несводимые друг к другу свойства на стадиистановления терминов и утверждений в некоторых контекстах (этим Патнэм,конечно, не подразумевает, что они таковыми и остаются. Дуализм Патнэма — этоне дуализм ума и тела, а физических свойств и интенциональных свойств. Это дажене дает интересной метафизики: кому нужен такой вид дуализма? Но, как виделКант, мы связаны только с тем видом дуализма, которого мы никогда не хотели — «дуализма в нашем опыте», в противоположность опыту двойственных,отличных друг от субстанций.
2. Научный реализм как метафизика
ЗдесьПатнэм ставит следующий мысленный эксперимент: рассмотрим двух философов, одиниз которых, Джонс, утверждает, что действительно есть такие вещи какпространственные точки, в то время как другой, Смит, утверждает, что естьпроизвольно маленькие конечные области, но не точки (за исключением логческихпостроений).Кто из них прав?
«Научныйреалист», отвечающий, что должны существовать «реальные»(непостроенные) пространственные точки, является «метафизическим»реалистом. Он претендует на понятие истины, которая (в ньютонианском мире, вкотором все частицы обладают протяженностью) полностью превышает то, что людимогут знать. Эти две теории — физика Джонса (нередуцируемые точки) и физикаСмита (сконструированные точки) — являются математически и опытноэквивалентыми. Если истина представляет собой корректную утверждаемость на томязыке, который мы в действительности используем, тогда и описание Джонса, иописание Смита «истинны — откуда не следует, что они могут быть соединены.Никакой аргумент от „конвергенции“ или „успеха науки“ неможет обосновать (или просто придать смысл) понятию истины, которая выходит запределы корректной утверждаемости, которыой обладают версии и Джонса, и Смита.
Вопросыздесь таковы:
(a ) Действительно ли существует различие между этими теориями?
(b ) Действительно ли существует абсолютное пространство (ощущение „того жеместа в разное время“), как того требует теория Джонса?
(c ) Действительно ли существует гравитационная сила, как того требует теорияДжонса?
Если»научный реалист" отвечает «да» на ( a ) (так, чтобывопросы ( b ) и ( c ) имели независимые ответы), то он снова оказывается передтрудностями «метафизического» реализма. Поэтому Патнэм не считаетсебя «метафизическим» реалистом — истина столь же множественна,неопределенна, открыта, как и мы сами.
3. Научный реализм как конвергенция
Иногдатакие теоретики, как Лакатош или Дэвид Льюис, говорят, что теории-преемникиуказывают на те же самые объекты, что и теории-их предшественники (особенноесли основные предположения сохранены и в более поздней теории. Но еслиразличие между тем, что в философии науки называется «ядром» и«защитным поясом» не проведено с точки зрения более поздней теории,то вряд ли эти основные предположения сохранятся.
Другиемыслители считают, что никакой смысл не может быть придан идее, чьи термины внесовместимых теориях указывают на одни и те же самые объекты. Такиенеопозитивистские подходы платят высокую цену за свое«теоретико-множественное» объяснение теорий. Почти все философы былисогласны в том, что наука придерживается идеала сходящегося знания. И деальныйпредел запроса Ч.С.Пирса, ростзнания Поппера и регулятивный идеал согласияК.-О.Апеля — выражения той же самой темы. Отказ от идеи, что мы можемкогда-либо достичь устойчивого описания, от идеи, что мы можем принять идеалтакого описания даже как всего лишь один среди других регулятив ов, долженотказаться от очень центральной части научной части перспективы- a, котораясообщает научной методологии в хозяине путей.
Неопозитивистские мыслители, на которых ссылается, ответили бы, что они неотказываются от идеала прироста знания; они просто ограничивают его тем, чтоможет быть заявлено на их языке: язык наблюдения плюс теория множества. Ноточно та же проблема возникает и на уровне языка наблюдения.
Почемумы должны говорить, что термин «трава» указывает на ту же сущность,что и сотню лет назад? Если вы отвечаете, что термин «трава»синонимичен с выражением «растение определенного вида», и этотсемантический факт не изменился за сто лет, то вы делаете две ошибки:
(1)«трава» — не аналитически определимое слово; естественно-видовыетермины не имеют аналитических определений; и
(2)само слово «растение» связано сегодня совсем с другим телом,представления о котором существовали сто лет назад (сегодня они предполагаютфотосинтез, возможность одноклеточных растений, и так далее).
Патнэмсчитает необходимым в таких случаях принятие принципа доверия (то естьпринципа, согласно которому мы должны часто идентифицировать референты терминовв различных теориях, таким образом, чтобы не приписывать слишком много ложныхили неблагоразумных убеждений тем, кого мы интерпретируем). Принятие этогопринципа, однако, несовместимо с принятием«теоретически-множественного» подхода к теориям. Ведь если бы термин«электрон» сохранял свою референцию сквозь изменения теорий, топредложение «Через этот провод текут электроны» могло бы быть правильнымответом на соответствующий запрос без того, чтобы представлять собой истинноесоответствие «эмпирическому требованию» современной теории. Нетникакой алгоритмической эквивалентности между истинностью конкретногоутверждения на языке теории и истинностью предсказаний теории. Поиск такихалгоритмических связей, с точки зрения Патнэма — пережиток логическогопозитивизма, с которым самое время проститься.
[14]Как многие аналогичные термины, реализм в философии охватывает целый спектрпроблем и связанных с ними позиций. В наиболее общей формулировке он означаетпризнание существующей вне сознания и независимой от него реальности. Однако взависимости от того, о реальности каких сущностей идет речь и в каком ракурсерассматривается отношение между сознанием и внешним миром, реализм дробится намножество различных, хотя и связанных друг с другом, проблем. Реализм являетсяпроблемой метафизики, если он касается онтологического статуса таких сущностейкак универсалии, объекты, постулируемые научными теориями, предметы окружающегонас мира. Проблема реализма обретает гносеологический характер, когда онарассматривается в контексте обоснования возможности достоверного знания. Будучисвязанным с вопросом об истинности предложений нашего языка, реализм образуетважную тему в философии языка. Если же независимое существование внешнихобъектов анализируется под углом зрения их «включенности» в наш опыт, тореализм выступает как ключевая проблема философии восприятия и сознания.
[15]Патнэм Х. Философия сознания. М., ДИК, 1999. С.9-10.
[16]Патнэм Х. Разум, истина, история. Перевод М.В.Лебедева и Т.А.Дмитриева.«Праксис», 2002.
[17] Putnam H. 'Three Kinds of Scientific Realism' — Words &Life. Cambridge University Press, 1995.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/