ТОМ СТОППАРДАРКАДИЯ пьеса в двух действияхперевод с английского Екатерины РакитинойДействующие лица (в порядке появления):Томазина Каверли, 13, позднее 16 летСептимус Ходж1, ее учитель, 22, позднее 25 летДжеллаби, дворецкий, средних летЭзра Чейтер, поэт, 31 годРичард Ноукс, архитектор, средних летБрайс, капитан флота Его Величества, около 35 летЛеди Крум2, дама за 30Ханна Джарвис, писательница, около 40 летХлоя3Каверли, 18 летБернард Найтингейл4, преподаватель университета, около 40 летВалентин Каверли, 25-30 летГас Каверли, 15 летОгастес Каверли, 15 лет^ ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕСцена 1.Выходящая в сад комната большого усадебного дома в Дербишире, апрель 1809 года. Прямо – несколько высоких и узких не занавешенных стеклянных дверей в парк. Сквозь эти двери не видно ничего особенного, позднее мы узнаем, что дом стоит в типичном английском парке того времени. Может быть, что-то за дверями наводит на эту мысль, может быть, только свет, воздух и небо.Комната почти пуста, не считая большого письменного стола, стоящего в самом центре, нескольких стульев с прямыми спинками и конторки. В наши дни все это уже превратилось в бесценный антиквариат, но на тот момент это всего лишь скромная обстановка классной – таково основное назначение комнаты. Изысканным в ней можно счесть лишь архитектурный замысел, а впечатляющим – разве что размер. В обеих боковых стенах есть двери, сейчас они закрыты, но открыта стеклянная дверь, за которой – ясное, хотя и не солнечное утро.В комнате двое: ученица, ТОМАЗИНА КАВЕРЛИ, 13-ти лет и ее учитель СЕПТИМУС ХОДЖ, 22-х лет, каждый занят своим делом. Перед каждым из них открытая книга. Перед ней тоненький математический задачник, перед ним солидный и совершенно новый том в четвертую долю листа, роскошное издание, завязывающееся ленточками. Бумаги Септимуса сложены в жесткую папку, которая тоже завязывается ленточками. Рядом с Септимусом лежит черепаха, достаточно сонная для того, чтобы служить пресс-папье. На столе также находится теодолит и стопка книг.Томазина: Септимус, что такое плотское объятие?Септимус: Плотское объятие – это процесс обхватывания обеими руками говяжьей грудинки.Томазина: И всё?Септимус: Нет.. бараньей лопатки, окорока.. битой птицы... всех видов плоти, по-латыни – caro, carnis, женский род.Томазина: Это грех?Септимус: Совсем необязательно, миледи, но если плотское объятие греховно – это грех плоти. Что и требовалось доказать. Когда мы изучали «Галльские войны»5, нам попадалось CARO: «Бритты питаются молоком и мясом» – «lacte et carne vivunt». Очень жаль, что семя пало на каменистую почву.Томазина: Это грех Онана6, да, Септимус?Септимус: Да. Он дал жене своего брата урок латыни, и вряд ли она после этого поумнела. Мне казалось, Вы ищете доказательство теоремы Ферма7, миледи.Томазина: Она очень трудная, Септимус. Вам придется мне объяснить.Септимус: Если бы я знал доказательство, я бы не стал просить Вас найти его. Теорема Ферма занимает умы человечества вот уже сто пятьдесят лет, а потому я надеялся, что и Вас она займет достаточно долго, дабы я мог прочесть поэму мистера Чейтера, воспевающую любовь, не развлекаясь ничем, кроме крайней нелепости самого произведения.Томазина: Наш мистер Чейтер написал поэму?Септимус: Он искренне считает, что написал, и именно поэму. Но как я посмотрю, Ваша алгебра куда успешнее настраивает на плотский лад, чем «Ложе Эрота» мистера Чейтера.Томазина: Так это не алгебра. Я слышала, как Джеллаби рассказывал кухарке, что миссис Чейтер застали в плотских объятиях в бельведере.^ Септимус (помолчав): В самом деле? Джеллаби не упомянул, с кем?(Томазина озадачена).Томазина: С кем? Как это, с кем?Септимус: То есть, с чем. Ну да, именно, с чем. Невероятная нелепость. И кто же поставляет такие сведения?Томазина: Мистер Ноукс.Септимус: Мистер Ноукс!Томазина: Папин садистический архитектор. Он был в саду, производил съёмку местности и подсмотрел в подзорную трубу, как миссис Чейтер в бельведере пребывала в плотских объятиях.Септимус: И Вы хотите сказать, что он поведал об этом дворецкому?Томазина: Нет. Мистер Ноукс сказал мистеру Чейтеру. А Джеллаби сказал конюх, который слышал, как мистер Ноукс говорил мистеру Чейтеру во дворе у конюшни.Септимус: Когда мистер Чейтер был увлечён закрыванием ворот в конюшню8.Томазина: Как это?Септимус: Итак, что мы имеем. Обо всём этом знают только: мистер Ноукс, – садистический архитектор, – конюх, дворецкий, кухарка и, естественно, муж миссис Чейтер, наш стихотворец.Томазина: И Артур, который чистил серебро, и лакей. И теперь Вы.Септимус: Разумеется. Он говорил ещё что-нибудь?Томазина: Мистер Ноукс?Септимус: Нет, не мистер Ноукс, Джеллаби. Вы слышали, как Джеллаби рассказывал кухарке.Томазина: Так кухарка шикнула на него, он толком ничего и не сказал. Джеллаби не заметил, что я там доедала за взрослыми вчерашний пирог с крольчатиной. Мне кажется, Вы что-то утаиваете от меня, Септимус. Бельведер – это все-таки не мясная кладовка.Септимус: Я и не говорил, что даю исчерпывающее объяснение.Томазина: Плотские объятия – это когда целуются?Септимус: Да.Томазина: И обхватывают миссис Чейтер обеими руками?Септимус: Да. Так вот, теорема Ферма...Томазина: Я так и думала. Надеюсь, Вам стыдно.Септимус: Мне, миледи?Томазина: Кто раскроет мне глаза на мир, если не Вы?Септимус: Вы правы, миледи. Мне стыдно. Плотскими объятиями называется половое соитие, то есть, введение мужского полового органа в женский половой орган с целью размножения и удовольствия. Теорема Ферма, напротив, гласит, что когда x, y и z являются целыми числами, каждое из которых возведено в n-ную степень, сумма первых двух не может быть равна третьему, в случае, когда n больше двух.(Пауза).Томазина: Фффууу!Септимус: Ничего не поделаешь, такова теорема.Томазина: Необъяснимо и тошнотворно. Когда я стану достаточно взрослой, чтобы заниматься этим сама, я не смогу каждый раз во время этого не думать о Вас.Септимус: Благодарю Вас, миледи. Миссис Чейтер спускалась сегодня?Томазина: Нет. Расскажите мне еще о половом соитии.Септимус: О половом соитии нечего больше рассказывать.Томазина: Это и есть любовь?Септимус: Нет, это гораздо приятнее.(Одна из боковых дверей ведет в музыкальную гостиную.Открывается дверь напротив, и входит Джеллаби, дворецкий). У нас урок, Джеллаби.Джеллаби: Прошу прощения, мистер Ходж, но мистер Чейтер велел немедленно отдать Вам это письмо.Септимус: Хорошо. (Септимус берет письмо). Спасибо. (И, чтобы отпустить Джеллаби). Благодарю Вас.Джеллаби: (настаивает). Мистер Чейтер просил меня принести ответ.Септимус: Ответ?(Он вскрывает письмо. Конверта, как такового, нет, но есть сложенный и запечатанный сургучом лист бумаги, заменяющий конверт. Септимус небрежно отбрасывает его и читает). Передайте мистеру Чейтеру, что по обыкновению и в силу некоторых обязательств перед Его светлостью, до без четверти двенадцать я занимаюсь образованием его дочери. Когда я закончу, если мистеру Чейтеру будет угодно подождать, я буду счастлив встретиться с ним (сверяется с письмом) в оружейной.Джеллаби: Я так и передам, благодарю Вас, сэр.(Септимус складывает письмо и вкладывает его в «Ложе Эрота»).Томазина: Что у нас на обед, Джеллаби?Джеллаби: Отварной окорок с капустой, миледи, и рисовый пудинг.Томазина: Чудненько!(Джеллаби уходит).Септимус: Ну, не будем больше о мистере Ноуксе. Он выдает себя за джентльмена, философа зелёного строительства, пророка, который может передвигать горы и создавать озёра, но планируя этот сад, он уготовил себе роль Змия.Томазина: Септимус, когда кладешь варенье в пудинг и мешаешь, получаются такие красненькие дорожки, как на картинке с метеором в моем атласе по астрономии. А потом мешаешь назад, а варенье не собирается, пудинг розовеет себе, как ни мешай. Странно, да?Септимус: Нет.Томазина: А мне странно. Не можешь размешать назад..Септимус: И Вы тоже не можете, миледи. Разве что время пойдет вспять, а поскольку этого не будет, нам остается только мешать и перемешивать, перемешиваться и мешаться до кровосмешения и помешательства, мешать, пока не останется ничего, только розовое, ни светлее, ни темнее, розовое и ничего кроме розового. И это называется свободой воли или самоопределением.(Он поднимает черепаху, передвигает её, как будто она убежала, по каким-то бумагам, и грозит ей). Сидеть!Томазина: Септимус, как Вы думаете, Господь – сторонник Ньютона?Септимус: Итона? Как ни прискорбно, скорее всего, да. Стоит попросить Вашего брата разузнать наверняка, когда его зачислят.Томазина: Да нет же, Септимус, Ньютона! Септимус! Мне это первой пришло в голову?Септимус: Нет.Томазина: Но я же ещё не сказала, что.Септимус: «Если все, от самой дальней планеты до малейшего атома в нашем мозгу ведет себя согласно Ньютонову закону сохранения движения, во что превращается свобода воли?»Томазина: Нет.Септимус: Божья воля.Томазина: Нет.Септимус: Грех.Томазина (насмешливо): Нет!Септимус: Сдаюсь.Томазина: Если бы можно было остановить движение каждого атома, зная, куда он двигался, и если бы можно было понять, что именно из-за этого не произошло, и если очень, ОЧЕНЬ хорошо разбираться в алгебре, то можно вывести формулу будущего. И пусть ни у кого не хватает на это ума, формула всё равно существует, знаем мы её или нет.^ Септимус (помолчав): Да. (Пауза) Да, насколько я знаю, Вам это первой пришло в голову. (Пауза. С усилием). В своей «Арифметике» Ферма на полях написал, что нашел удивительное доказательство своей теоремы, но поля были слишком узкими, и не хватило места, чтобы изложить его. Надпись обнаружили уже после смерти Ферма, и по сей день...Томазина: Вот теперь я всё поняла! Это же очевидно!Септимус: Боюсь, на этот раз Вы переоценили свои возможности.(Боковая дверь распахивается. Входит Чейтер) Мистер Чейтер! Возможно, Вам не передали. Я к Вашим услугам без четверти двенадцать, если Вас это устроит.^ Чейтер: Меня это НЕ устроит, сэр. Дело не терпит отлагательств.Септимус: Лорд Крум, очевидно, тоже полагает, что Ваше дело важнее, чем урок его дочери.^ Чейтер: Нет, но если Вы настаиваете, я попрошу Его светлость разобраться.Септимус (помолчав): Миледи, пройдите с Ферма в музыкальную гостиную. Если найдете доказательство – получите дополнительную ложку варенья.Томазина: Доказательства не существует, Септимус. Совершенно очевидно, что надпись на полях – шутка. Он просто решил свести вас всех с ума.(Томазина уходит).Септимус: Итак, сэр, что это за дело, не терпящее отлагательств?^ Чейтер: Я полагаю, сэр, Вам это известно. Вы оскорбили мою жену.Септимус: Оскорбил? Это было бы противно моей природе, моим принципам и тому восхищению, которое вызывает во мне миссис Чейтер.^ Чейтер: Я наслышан о Вашем восхищении, сэр! Вы оскорбили мою жену вчера вечером в бельведере!Септимус: Вы заблуждаетесь. В бельведере я занимался с Вашей женой любовью. Она назначила мне там свидание, где-то у меня есть её записка, я даже могу Вас с ней ознакомить, а если кто-то распространяет слухи, что я не явился, клянусь Вам, сэр, это гнусная клевета.Чейтер: Низкий развратник! Вы готовы втоптать в грязь репутацию дамы, чтобы оправдать свою трусость. Но этот номер у Вас не пройдет! Я вызываю Вас!Септимус: Чейтер! Чейтер, Чейтер, Чейтер! Друг мой!^ Чейтер: И Вы смеете меня так называть. Я требую удовлетворения!Септимус: Миссис Чейтер требовала удовлетворения, теперь Вы требуете удовлетворения. Я не могу день и ночь удовлетворять семейство Чейтеров. А что до репутации Вашей жены, втоптать её куда-либо абсолютно невозможно.^ Чейтер: Подлец!Септимус: Я уверяю Вас. Миссис Чейтер обольстительна и чувственна, у неё нежный голос и легкая походка, она – живое воплощение всего, что принято считать украшением её пола. И всё же больше всего она замечательна своей постоянной готовностью, которая поддерживает такую тропическую влажность, что в панталонах миссис Чейтер вполне можно было бы выращивать в январе орхидеи.^ Чейтер: Проклятие, Ходж, я не желаю это слушать! Будете Вы драться или нет?Септимус (решительно): Нет! Среди ныне живущих поэтов лишь двух-трёх можно считать поэтами подлинными, и я не могу застрелить одного из них только из-за того, что нечто в бельведере стояло в непосредственной близости от женщины, чью репутацию не отстоять даже имея за спиной взвод мушкетёров при полном вооружении.Чейтер: Ха! Скажете тоже! И кто же, по-вашему, остальные? Нет, нет, эти штучки не пройдут, Ходж. Лестью Вы меня с толку не собьёте. А что, Вы правда так считаете?Септимус: Считаю. Я сказал бы то же самое Мильтону9, доживи он до нашего времени. Опустив то, что касается жены, разумеется.^ Чейтер: Но среди ныне живущих? Мистер Саути10?Септимус: Саути я пристрелил бы, не задумываясь.Чейтер (печально покачивая головой): Да, он исписался. Я был в восторге от его «Талабы», но «Медок» (хихикает) Бог ты мой... Но мы уклоняемся от темы нашего разговора. Вы воспользовались слабостью миссис Чейтер, но мало того, выясняется, что каждый конюх и каждая судомойка в усадьбе...Септимус: Да чёрт побери! Вы что, совсем меня не слушаете?Чейтер: Слушаю очень внимательно и, не буду отрицать, ценю Ваше расположение. Видит Бог, трудно добиться признания, если не принадлежишь к шайке жалких писак и карьеристов, которой верховодит Джеффри из «Эдинбургского обозрения»11.Септимус: Дружище Чейтер, они судят о поэте по тому, насколько он вхож в салоны и гостиные.Чейтер: Боже мой, как Вы правы! Хотел бы я знать, как зовут того мерзавца, который оплевал мою драматическую поэму «Дева Турции» в газетенке «Досуги Пикадилли».Септимус: «Дева Турции»! Да она лежит у меня на ночном столике! Если я долго не могу заснуть, меня всегда выручает «Дева Турции»!^ Чейтер (обрадовано): Вот видите! А тот мерзавец написал, что своей собаке не скормил бы «Деву Турции», хоть нафаршируй её каштанами и обваляй в сухарях. Когда миссис Чейтер прочитала это, она зарыдала, сэр, и не подпускала меня к себе две недели... что вынуждает меня вернуться к теме нашего разговора...Септимус: Однако новая поэма обессмертит Ваше имя...^ Чейтер: ...обессмертит или не обессмертит...Септимус: Не подлежит сомнению, сэр. Ни одна шайка не может противостоять единодушному одобрению читающей публики. «Ложе Эрота» одержит победу.^ Чейтер: Таково ваше мнение?Септимус: Такова моя цель.Чейтер: Да что Вы? Честно говоря, не совсем понимаю.Септимус: Видите ли, мне прислали сигнальный экземпляр на рецензию. Я говорю «рецензия», но на самом деле это будет развернутое восхваление Ваших талантов и заслуг перед британской литературой.^ Чейтер: Вот уж не ожидал! Это, я Вам скажу... Вы уже написали?Септимус (твердо): Ещё нет.Чейтер: Вот как! А сколько времени уходит на...?Септимус: Чтобы всё было как следует, для начала нужно внимательно перечитать Вашу книгу, обе Ваши книги, несколько раз перечитать, дабы выказать восхищение или презрение, по заслугам произведения. Я, как положено, делаю заметки, привожу в порядок мысли и, наконец, когда всё готово, и МЕНЯ НИЧТО НЕ ОТВЛЕКАЕТ...^ Чейтер (озарённо): Миссис Чейтер знала об этом до того как она.. как Вы...Септимус: Думаю, догадывалась.Чейтер (торжествующе): Ради меня эта женщина пойдет на всё! Теперь-то Вы понимаете, в чем она видит смысл своего существования? Она самим Провидением дана мне в жены!Септимус: За одно это я не оставил бы её вдовой.^ Чейтер: Капитан Брайс однажды сказал то же самое!Септимус: И капитан Брайс тоже?Чейтер: Мистер Ходж, позвольте я надпишу Ваш экземпляр с надеждой на грядущее признание. Воспользуемся пером леди Томазины.Септимус: Своим знакомством с лордом и леди Крум Вы обязаны поединку с братом Её Светлости?Чейтер: Нет, сэр! Выяснилось, что капитана оклеветали. Но недоразумение счастливо разрешилось, сэр. Результатом его стало покровительство капитана флота Его Величества, брата графини. Не думаю, что мистер Вальтер Скотт может похвастаться тем же. И вот, пожалуйста, я – уважаемый гость в Сидли-парке.Септимус: Что ж, сэр, можно сказать, Вы получили удовлетворение.(Чейтер надписывает книгу, пользуясь пером и чернильницей со стола. Входит Ноукс, через ту же дверь, что ранее Чейтер. Под мышкой у него свёрнутые в трубку чертежи. Увлеченный Чейтер не замечает Ноукса. Ноукс, видя их, пугается).^ Ноукс: Ой!Септимус: А-а-а... Мистер Ноукс! Наша неутомимая землеройка! Под кого копаем?Ноукс: Наверное, мне лучше.. Я думал, Её Светлость.. Прошу прощения...(Смущённый, он пытается удалиться, но застывает, услышав голос Чейтера. Чейтер звонко читает сделанную им на книге надпись).Чейтер: «Моему другу Септимусу Ходжу, который не щадя себя постоял за автора. Эзра Чейтер, Сидли-парк, 10 апреля 1809». (Протягивая книгу Септимусу) Вот, будете показывать внукам, сэр!Септимус: Я этого не заслуживаю. Это слишком щедро. Что скажете, Ноукс?(Беседа прерывается появлением леди Крум и капитана Эдварда Брайса. Её первая реплика доносится из-за двери).Леди Крум (за дверью): Нет! Мой бельведер? Только не это!(Она входит, сопровождаемая Брайсом, который несёт большой альбом в кожаном переплёте)Леди Крум: Мистер Ноукс, что я слышу?^ Брайс: И не только это! Лодочный сарай, китайский мостик, кусты...Чейтер: Господи, да как же это?Брайс: Спросите у мистера Ноукса.Септимус: Мистер Ноукс, это переходит всякие границы.Леди Крум: Рада, что Вы это признаете, мистер Ходж.^ Томазина (выглядывая из музыкальной гостиной): Теперь мне можно войти?Септимус (пытаясь закрыть дверь): Пока нет.Леди Крум: Нет, пусть войдёт. Безрассудства одних учат других благоразумию.(Брайс ставит альбом на пюпитр и раскрывает его. Альбом – работа мистера Ноукса, который, судя по всему, является поклонником «Красных книг» Хамфри Рептона12. На страницах – акварели, изображающие пейзаж до и после предполагаемых изменений. В страницах сделаны хитроумные прорези, с тем, чтобы детали, которые предполагается привнести, накладывались на изображение существующего парка. Правда, Рептон делал наоборот).^ Брайс: Что по-вашему Сидли-парк: поместье английского дворянина или логово корсиканских бандитов13?Септимус: К чему преувеличивать, сэр.Брайс: Это насилие!^ Ноукс (защищаясь): Это в духе времени.Чейтер: (заблуждаясь, как и Септимус) Как это ни прискорбно.(Томазина изучает альбом).Леди Крум: Мистер Чейтер, откуда такое смирение. Мистер Ходж, что скажете Вы?Септимус: Миледи, что касается бельведера – я сожалею, я искренне сожалею. О лодочном сарае, пожалуй, тоже. Но китайский мостик – что за нелепое измышление! А упоминание о кустах просто оскорбительно. Мистер Чейтер, неужели Вы поверите этому зарвавшемуся огороднику, которому плотские объятия мерещатся в каждом углу и под каждым кустом?Томазина: Септимус, они говорят не о плотских объятиях. Правда, мама?Леди Крум: Разумеется нет. Что ты можешь знать о плотских объятиях?Томазина: Благодаря Септимусу, я знаю всё. А по-моему план мистера Ноукса превосходен. Это Роза14!Леди Крум: О чём это она?Ноукс (отвечая не на тот вопрос): Сальватор Роза, миледи, художник. Наиболее полный выразитель живописного стиля15.^ Брайс: Ходж, объяснитесь.Септимус: Её устами говорит невинность, а не развращенность.Брайс: Это Вы называете невинностью? Он разрушил твое целомудрие, дитя мое?Септимус: Ответьте дядюшке!Томазина (Септимусу): Чем разрушенное целомудрие отличается от разрушенного замка?Септимус: В этих вопросах я полагаюсь на мнение мистера Ноукса.^ Ноукс (не видя издевки): Разрушенный замок – это очень живописно.Септимус: В этом вся разница. (Брайсу) Мы изучаем античных авторов. Если я не буду объяснять, что они имели в виду, кто это сделает?^ Брайс: Вы её учитель, и обязаны держать её в неведении.Леди Крум: Осторожнее с парадоксами, Эдвард, ты рискуешь сострить, сам того не желая. Томазина, подожди в своей комнате.Томазина (уходя): Хорошо, мама. Я не хотела, чтобы у Вас были неприятности, Септимус. Простите меня. Кое-что девочке, конечно, можно знать: алгебру – хоть всю целиком, но кое-что, вроде объятий с говяжьей грудинкой, от неё надо скрывать, пока она не вырастет и не обзаведётся собственной.Леди Крум: Минуточку!Брайс: О чём это она?Леди Крум: О мясе.Брайс: О мясе?Леди Крум: Томазина, тебе лучше остаться. Твои познания в области живописного явно превосходят наши. Мистер Ходж, неведение – пустой сосуд, который следует наполнять из источника истины, а не из собрания пошлых каламбуров. А теперь, наконец, Вы, мистер Ноукс..^ Ноукс: Благодарю Вас, миледи.Леди Крум: На Ваших рисунках – поистине удивительные метаморфозы16. Мне бы и в голову не пришло, что это мой собственный сад, если бы не Ваша хитроумная книжка. Посмотрите сами. Здесь перед нами Парк, каков он сейчас, а таким он может стать после того, как над ним поработает мистер Ноукс. Здесь – милая сердцу пасторальная изысканность английского пейзажа, а тут, неизвестно откуда, – мрачная чаща и руины, там, где дома в помине не было. Вода, бьющаяся о скалы, где не было ни ручейка, ни камешка, насколько хватало глаз. Из моей гиацинтовой лужайки делают пастбище для вампиров и вурдалаков. На место моего китайского мостика, который, говорят, гораздо лучше того, что имеется в Кью17, а, насколько мне известно, и тех, что есть в Пекине, посягает некий рухнувший обелиск, заросший вереском..^ Ноукс (протестуя): У лорда Литла18 очень похожий..Леди Крум: Я не могу облегчить страдания лорда Литла, умножая свои. И, скажите на милость, что изображает сия жалкая лачуга, бесцеремонно воздвигнутая на месте моего бельведера?^ Ноукс: «Приют отшельника»19, Ваша Светлость.Леди Крум: Уму непостижимо.Брайс: Все это как-то беспорядочно, мистер Ноукс.^ Ноукс: Согласен. Неправильность – одна из основ живописного стиля.Леди Крум: Сидли-парк и так достаточно живописен. Холмы в меру пологи и зелены. Деревья отстоят друг от друга на должном расстоянии, что представляет их в выгодном свете и радует глаз. Ручей серебристой лентой струится из озера, мирно лежащего среди лугов, на которых со вкусом размещено надлежащее количество овец, одним словом, это – Природа, какой ее задумал Господь, и я повторяю за художником: «Et in Arcadia ego!»20 – «И вот я в Аркадии», Томазина.Томазина: Да, мама, если Вам так угодно.Леди Крум: Она осуждает мой вкус или мой перевод?Томазина: И то и другое небезупречно, но с географией у Вас еще хуже.Леди Крум: Что-то произошло с этим ребенком с тех пор, как я последний раз его видела, а это, вне всякого сомнения, было вчера. Сколько лет нам сегодня с утра?Томазина: Тринадцать лет десять месяцев, мама.Леди Крум: Тринадцать лет десять месяцев.. Она не должна бы дерзить по крайней мере еще полгода, а высказываться о вкусах – и того дольше. Я полагаю, это Ваша работа, мистер Ходж. Вернемся к Вам, мистер Ноукс.^ Ноукс: Благодарю, Ваша..Леди Крум: На мой взгляд, Вы начитались романов миссис Радклифф21. Такой парк был бы уместен в «Замке Отранто» или «Удольфских тайнах»...^ Чейтер: Ваша Светлость, «Замок Отранто» написал Хорас Уолпол22.Ноукс (с трепетом): Уолпол? Садовник?Леди Крум: Мистер Чейтер, Вы желанный гость в Сидли-парке, но пока Вы им являетесь, «Замок Отранто» будет принадлежать перу того, кого я посчитаю нужным, иначе какой смысл быть гостем или принимать гостей?(Издалека доносятся звуки выстрелов). Слышите, наши охотники вышли из леса. Я поговорю обо всем этом с Его Светлостью, а там посмотрим. (Все это она говорит, глядя в окно) Ага! Ваш друг подстрелил голубя, мистер Ходж. (Кричит в окно) Браво, сэр!Септимус: Я уверен, что голубь пал от руки Вашего мужа или сына, Ваша Светлость. Мой школьный приятель никогда не был охотником.^ Брайс (выглядывая в окно): Да, это Огастес. Браво, юноша!Леди Крум: (снаружи) Скорее же! За мной, мои воины!(Брайс, Ноукс и Чейтер послушно идут за ней. Чейтер делает крюк, чтобы горячо пожать Септимусу руку)^ Чейтер: Мистер Ходж! Дорогой мой!(Чейтер тоже уходит. Выстрелы слышны снова, немного ближе).Томазина: Бах! Бах, бах.. Я выросла под звуки стрельбы, как дитя осажденного города. Голуби и грачи, когда охота закрыта, с августа тетерева на холмах, потом фазаны. Куропатки, бекасы, вальдшнепы, чирки, ба-бах! Никому не дают чересчур расплодиться. Папиному ангелу и записывать ничего не надо: все его дела занесены в охотничьи журналы.Септимус: Летопись бойни. «Даже и в Аркадии, вот он я!»Томазина: Долой смерть!(Томазина макает ручку в чернильницу и подходит к пюпитру). Дорисую-ка я отшельника, а то что это за «приют отшельника», если его там нет. Вы влюблены в мою мать, Септимус?Септимус: Не следует быть умнее старших. Это невежливо.Томазина: А я умнее?Септимус: Да. И намного.Томазина: Что ж, простите, Септимус.(Она перестает рисовать и вынимает из кармана маленький конверт). Миссис Чейтер заходила в музыкальную гостиную с запиской для Вас. Она сказала, что это сущий пустяк, поэтому я должна передать это Вам с предельной осторожностью, срочно и тайно. Что, плотские объятия влияют на умственные способности?^ Септимус (забирая письмо): Безусловно. Благодарю Вас. На этом образование на сегодня завершим.Томазина: Готово. Он у меня похож на Крестителя в пустыне.Септимус: Как живописно.(Слышно, как леди Крум зовет Томазину издалека. Томазина весело выбегает в сад – девочка как девочка. Септимус вскрывает письмо миссис Чейтер, комкает и отбрасывает конверт, читает записку, складывает ее и кладет между страниц «Ложа Эрота»).Сцена 2^ Свет зажигается в той же комнате, в такое же утро, в наши дни, что сразу же становится ясным по внешности Ханны Джарвис, но ни по чему другому.На этом следует остановиться подробнее. Действие пьесы постоянно перемещается из начала девятнадцатого века в наши дни и обратно, но все время происходит в одной комнате. Обстановка комнаты должна соответствовать обоим периодам без добавлений или исключений, которые можно было бы предположить. Ничто в ней не должно вносить диссонанса в атмосферу того или другого периода. Некоторые вещи, – книги, бумаги, цветы,– вовсе не нужно убирать, чтобы обозначить, что одно время сменилось другим. Хотя, книги, которые «играют» в обоих временах, должны существовать в двух экземплярах: старом и новом. По ходу пьесы выяснится, что пейзаж за окном изменился. Но то, что нам видно из окон, не должно ни меняться, ни явно противоречить этому утверждению.Следуя описанному выше принципу, можно оставить на столе чернильницу, ручки и некоторые другие предметы из первой сцены. Книги и бумаги, связанные с исследованиями Ханны, в Сцене 2, могли лежать на столе с самого начала пьесы, и так далее. В течение пьесы на столе скапливается множество различных предметов, и если что-то, появившееся в одном периоде, неуместно в другом, это можно просто затенить, не убирая. К концу пьесы на столе должны лежать вполне определенные вещи.Ханна листает альбом мистера Ноукса. Рядом, частью открытые, частью закрытые, лежат небольшие книжечки, вроде дневников (позднее выясняется, что это «садовые книги» леди Крум). Через несколько секунд Ханна подходит с альбомом к окну, сравнивая вид из него с рисунком, потом ставит альбом на пюпитр.^ В ее одежде нет никакого легкомыслия. Ее обувь вполне пригодна для ходьбы по парку, куда она и выходит, захватив со стола теодолит. Некоторое время комната пуста.Открывается одна из боковых дверей, и входят Хлоя и Бернард. Она как хозяйка дома одета просто. Бернард, приехавший в гости, в костюме и при галстуке. Одет он кричаще, хотя немного более умеренно, чем обычно. В его нагрудном кармане всеми красками радуги переливается платочек. В руках у него вместительная кожаная сумка, которая служит портфелем.^ Хлоя: Ну вот! Только что здесь была..Бернард: Дверь открыта..Хлоя: Да. Подождите.(Хлоя скрывается за дверью в сад. Бернард ждет. Открывается боковая дверь, и в комнату заглядывает Валентин).Валентин: Гомик.(Валентин исчезает и закрывает дверь. Возвращается Хлоя, неся в руках пару резиновых сапог. Она садится и начинает переобуваться).^ Хлоя: Вы лучше здесь подождите, нечего Вам по грязи шлепать. Она почти все время в парке, сами понимаете.Бернард: Да, конечно. Почему?Хлоя: Она же пишет историю парка, разве не знали?^ Бернард: Нет, я знал, что она работает с архивом Крумов, но...Хлоя: В общем-то это не совсем история парка. Пусть Ханна Вам сама объяснит. Яма, в которую Вы чуть не свалились, тоже тут не спроста. Я собиралась Вам сказать: «Устраивайтесь поудобнее», – хотя это вряд ли получится, отсюда все вынесли, потому что здесь будут ходить в туалет.^ Бернард: Везде?Хлоя: Нет, через эту комнату. Видите стрелочку? «Для дам».Бернард: Понятно. Вы сказали: «Ханна»?Хлоя: Конечно, Ханна. Так Вы подождете?(Она встает, надев сапоги). Я не... (Замечает, что Бернард ее не слушает). Мистер Найтингейл?Бернард (очнувшись): Да. Спасибо. Так мисс Джарвис это писательница Ханна Джарвис?^ Хлоя: Да. Вы читали ее книгу?Бернард: Да-да, читал.Хлоя: Она наверняка в «приюте отшельника», только из-за шатра не видно..Бернард: У вас что, пикничок в саду намечается?Хлоя: Танцы для всей округи, раз в год мы тут наряжаемся и напиваемся. В дом предки никого не пускают; однажды нам уже пришлось отвоевывать на аукционе свой собственный чайник, так что все, что можно разбить, стащить или облевать незаметно убрали. Хотя заметнее некуда..(Она собирается выйти).Бернард: Э.. мм.. Постойте, не говорите ей.. Вы бы не могли пока не упоминать моего имени?^ Хлоя: Даже так? Ладно.Бернард (улыбаясь): Устроим ей сюрприз. Вы не против?Хлоя: Нет. Но она же обязательно спросит.. Мне что, придумать Вам на время другое имя?Бернард: Почему бы и нет?(Хлоя уходит. Бернард рассматривает книги на столе. Ставит на пол свою сумку. Издалека слышатся звуки выстрелов. Бернард подходит к окну, смотрит в парк. Дверь, через которую он вошел, открывается, и в комнату заглядывает Гас. Бернард оборачивается и замечает его).Бернард: Привет.(Гас молчит. Он все время молчит. Возможно, он немой. Самообладания у него никакого, при виде незнакомого человека он смущается и закрывает дверь. Секунду спустя открывается дверь напротив и через комнату проходит Валентин, не то, чтобы не замечая Бернарда, но не обращая на него внимания).Валентин: Гомики, чертовы гомики..(И так все время, пока он пересекает комнату и скрывается за противоположной дверью. Слышно, как он кричит за дверью: «Хло! Хло!». Бернарду становится еще больше не по себе. Дверь снова открывается, и Валентин возвращается в комнату. Он останавливается и смотрит на Бернарда).^ Бернард: Она вышла в парк, искать мисс Джарвис.Валентин: А где всё?Бернард: Всё убрали перед...Валентин: Так ведь танцульки под навесом?^ Бернард: Да, но это – дорога к ближайшему туалету.Валентин: Мне нужно..Бернард: В туалет – сюда.Валентин: ..забрать мои охотничьи журналы.^ Бернард: Из туалета?Валентин: Из шкафа. Вы что, от санитара сбежали?Бернард: Да. Спасибо. Я – Бернард Най.. Я приехал поговорить с мисс Джарвис. Я писал лорду Круму, но он так и не ответил, и поэтому..Валентин: Вы его напечатали?Бернард: Напечатал?Валентин: Вы письмо на машинке напечатали?^ Бернард: Да.Валентин: Мой отец не отвечает на письма, если они написаны не от руки.(Он замечает на столе черепаху, которая была скрыта книгами). А, Скороход, вот ты где прячешься!(Он берет черепаху в руки).Бернард: Поэтому я позвонил вчера и, трубку, по-моему, взяли Вы..Валентин: Я? Ах, да! Простите! Вы говорили.. о ком не помню, хотели еще спросить Ханну... не помню, о чем..^ Бернард: Да. Как выясняется. Я надеюсь, мисс Джарвис хорошо меня примет.Валентин: Сомневаюсь.Бернард: А-а-а, Вы знаете тему ее исследования?Валентин: Я знаю Ханну.Бернард: Она здесь уже давно?Валентин: И, боюсь, устроилась очень основательно. Дело в том, что мама прочитала ее книжку. Вы читали?^ Бернард: Нет. Да. Ну, конечно! Какую книжку?Валентин: Она страшно собой горда.Бернард: Ну, знаете, если бы я бестселлер написал...Валентин: Да нет, из-за того, что прочитала. Моя мама редко читает что-нибудь, кроме книг по садоводству.^ Бернард: Она, наверное, очень польщена тем, что Ханна Джарвис пишет книгу о ее парке.Валентин: Вообще-то, книга об отшельниках.(Гас снова заглядывает в комнату и снова не решается остаться). Гас, подожди, чего ты хочешь?(Но Гас уходит). Ладно.. Пойду выпущу Скорохода побегать.^ Бернард: Знаете, а мы уже встречались. В Сассексе, пару лет назад, на семинаре.Валентин: Я там был?Бернард: Да. Один из моих коллег считает, что обнаружил неизвестный рассказ Лоуренса, он проанализировал его на своем компьютере, весьма любопытно, Вы не помните этот доклад?Валентин: Честно говоря, нет. Но я часто сижу с закрытыми глазами, а при этом иногда еще и сплю.Бернард: Так вот, сравнив построение фраз и другие черты, этот парень доказал, что с девяноста процентами вероятности рассказ принадлежит перу Лоуренса. К моей великой радости, одна из ваших математических шишек продемонстрировала, что, анализируя таким образом, можно с девяноста процентами вероятности приписать Лоуренсу авторство детских книжек про «Шалуна Вилли» и большинства статей в «Брайтон энд Хоув Аргус»23 за последние сто лет.Валентин: А, Брайтон.. Да, я там был. (Выглядывая в окно). Вот и она идет, я вас оставлю. Да, кстати, это Ваша красная «Мазда»?^ Бернард: Да.Валентин: Если хотите – совет: отгоните ее за конюшни, пока ее не заметил папа. Он не потерпит в доме никого с японской машиной. Вы голубой?^ Бернард: Вообще-то, нет.Валентин: Все равно – не светитесь.(Валентин уходит. Бернард продолжает смотреть ему вслед, на уже закрытую дверь. У него за спиной из сада входит Ханна).Ханна: Мистер Пикок24?(Бернард оборачивается в поисках мистера Пикока, потом вспоминает и начинает со всем обаянием Найтингейла).Бернард: Добрый день. Добрый день, мисс Джарвис, разумеется, как я рад. Я даже растерялся, в жизни Вы лучше, чем на фотографии.^ Ханна: На фотографии?(Она испачкала туфли и снимает их).Бернард: В книге. Извините, что затащил Вас в дом, но леди Хлоя по доброте душевной настояла..^ Ханна: Неважно, и Вы бы испачкали ботинки.Бернард: Как предусмотрительно. И как мило с Вашей стороны уделить мне минутку.(Он слишком усердствует. Ханна бросает на него настороженный взгляд).Ханна: Вы что, журналист?^ Бернард (оскорбленно): Нет!Ханна (продолжает): Я осматривала «ах-ах»25, там грязь невероятная.Бернард (неожиданно): «А-ах»!Ханна: Простите?Бернард: Моя теория. «А-ах», а не «ах-ах». Если гуляешь по саду и вдруг соскальзываешь в какую-то яму, не будешь восклицать «ах-ах», просто отпрыгнешь назад, вскрикнув «а-ах», или даже «мать твою!», хотя лично я думаю, что старина Мюррей26 просто пытался выкрутиться: во Франции «ах-ах» говорят о жутко уродливой бабе, такой, кот