Абдырахманов Т. А. к. и. н., доц., проректор по учебной работе Кыргызского государственного университета Кыргызстан, БишкекОсобенности общественно-политической системы в КыргызстанеПрошло уже почти два десятилетия с тех пор, как начались процессы постсоветскойтрансформации Кыргызской Республики. И за указанный период демократического транзита в республике свершилось немало событий как негативного, так и позитивного характера, которые в большинстве своем, кажется, указывают на то, что положение в стране со всех точек зрения значительно не улучшилось. Безусловно, пережитые страной «окаянные дни» постсоветского транзита, принесли Кыргызстану такую экономическую разруху, такое расстройство социально - бытовой, культурной инфраструктуры и деморализацию населения, которую страна не знала даже в самые трагичные годы второй мировой войны. За считанные годы постсоветского лихолетья страна оказалась на грани политического и экономического дефолта и фактически раскололась на две части. Одна - ничтожная часть, то есть новая элита - нувориши варварски приватизировали и уничтожили целые отрасли, крупнейшие предприятия «трофейной советской экономики» и приступили к «приватизации» политической власти в стране, а другая часть – миллионы людей вынуждены были сосредоточиться на задачах элементарного выживания. То есть, говоря словами В. И. Ленина, в стране стали сосуществовать две нации, две культуры. Соответственно, в государстве зародилась двойная мораль, двойная идеология, то есть идеология элиты - нуворишей, основанная на безудержной алчности, неприкрытой беспринципности, фарисейства, циничного стремления к власти, к обогащению, узаконенной коррупции и средневековом трайбализме, а также мораль и идеология масс, основанных на веберовской протестантской этике в лаическом ее понимании. Таким образом, как писал крупнейший викторианский политик – консерватор Англии ХIХ века Бенджамин Дизраэли, в результате «дикой капитализации» постсоветская Кыргызская Республика оказалась расколотой на «две нации» с разными ценностями и поведенческими установками. Как известно, обличая схожую общественно – политическую и социально – экономическую ситуацию в годы английского «дикого капитализма» и заявляя о существовании в Британии «двух наций», в романе «Сибилла; или «Две нации» (1845г.) Бенджамин Дизраэли писал о «Двух нациях, между которыми нет ни связи, ни сочувствия; которые так же не знают привычек, мыслей и чувств друг друга, как обитатели разных планет, которые по – разному воспитывают детей, питаются разной пищей, учат разным манерам; которые живут по разным законам…Богатые и бедные».[i] В общем, многим казалось и кажется, что в начале ХХI века из этого общественно - политического разлома и социально – экономического коллапса страна не вышла и до сих пор окончательно не оправилась. Ибо, в самом деле, по многим традиционно - экстенсивным параметрам официальной экономики Кыргызская Республика все еще не достигла дореформенного уровня, социальная стратификация и идеологическая парцелляция общества доведена до крайне запущенного состояния, а общественно - политическая ситуация не отличается стабильностью. Однако, все же не стоит драматизировать ситуацию в Кыргызской Республике в начале ХХI века, так как основная масса народов Кыргызстана, стоически выстояв в тяжелейшие годы «шоковой терапии» и рыночной трансформации, ценой колоссальных усилий научилась жить при новом общественно – политическом и социально - экономическом порядке, приняв его за самую оптимальную и эффективную перспективу своего благополучия. Хотя, конечно, данный общественный порядок Кыргызской Республики далеко не совершенен, и для того, чтобы довести его рыночную экономику и либеральную политическую систему до оптимального состояния подлинного демократического общества, требуются годы, терпение и титаническая общественно - политическая воля всего общества и, конечно же, благоприятная внешнеполитическая обстановка. Итак, несмотря на скептицизм многих местных, а также зарубежных специалистов и политиков, особенно ученых-транзитологов, многонациональный народ республики осознанно выбрал свою стратегию развития, которая считается единственно возможной и наиболее оптимальной моделью развития таких специфичных государств, как Кыргызская Республика. Конечно, в выборе пути развития Кыргызстан отнюдь не уникален, наоборот вместе с такими компактными странами бывшего СССР, как Грузия, Молдова, Армения, наша страна во многом повторяет исторический опыт развития подобных стран мира, веками, годами выработавшие свою философию развития, имеющие свои недостатки и преимущества. Так или иначе, модель, структура и характер социально-экономического, особенно политического развития Кыргызской Республики, имеет ряд принципиальных отличий от остальных стран Центральной Азии. Для убедительности данного положения можно привести некоторые параллели и определенные сравнительные анализы. Бесспорно, что политическая система Кыргызской Республики отличается открытым и демократическим характером на фоне реликтных недемократических режимов стран Центральной Азии, где сложились гротескные формы культа личности в Туркмении, а также культа личности чуть меньших масштабов в других странах региона. Суперпрезиденты которых всячески стремятся к сакрализации режимов личной власти и стать пожизненными правителями. Режимы личной неограниченной власти президентов большинства стран региона фактически нейтрализовали, девальвировали и довели до символического состояния все остальные ветви и институты политических систем государств. Например, парламенты таких государств, как Таджикистан (Маджлиси Оли) и Узбекистан (Олий Мажилис) – конституционно не определены как постоянно действующие органы власти. Тогда как, по Конституции Кыргызской Республики парламент (Жогорку Кенеш) страны функционирует на профессиональной основе и конституционно определен как постоянно работающий орган власти с одним перерывом на двухмесячные летние каникулы. Что касается политической фракционности в этих странах, то она либо отсутствует, либо построена на трайбализме, регионализме, клиентелизме и клановости, следовательно, в этих странах практически невозможно создать полноценные оппозиционные политические партии. Опыт политической трансформации в рассматриваемых странах региона показал, что в этих странах стали доминировать бывшие компартии («партии преемницы»), которые структурно остались теми же прежними партиями, лишь под другим названием. Так, Народно – демократическая партия Узбекистана создавалась на основе республиканской организации КПСС, в которой к тому моменту насчитывалось около 300 тыс. членов. Фактически все они автоматически перешли в новую партию. Сохранена была и структура прежней партии: ЦК – обкомы – горкомы – первичные организации. И вообще, по Конституции Узбекистана субъектами выражения «народных интересов» являются, прежде всего, общественные организации, которые, как правило, создаются по решению кабинета министров (т. е. лично президентом) и представляют собой модифицированную форму государственного управления. Поэтому, хотя на основании Закона «О политических партиях», принятого в декабре 1996 года, в Узбекистане действуют: социал – демократическая партия «Адолат» («Справедливость»), демократическая партия «Миллий тикланиш» («Национальное возрождение»), партия «Ватан тараккиети» («Прогресс отечества») и Народно – демократическая партия Узбекистана, партии не ставят своей задачей борьбу за власть. В этом смысле их трудно назвать политическими партиями в традиционном смысле.[ii] Кроме этого, средства массовой информации стран Центральной Азии попали под жесточайший контроль официальных властей. Местные органы власти не стали реальной силой, а общество сильно подвержено коллективной апатии. В общем, в результате всех этих характерных особенностей наблюдается тенденция постепенной трансформации постсоветских общественно – политических и социально – экономических систем данных государств от традиционализма и авторитаризма к тоталитаризму.[iii] Что касается общества этих стран, то из - за закрытости общественно - политических систем, отсутствия личной и политической свободы их подавляющая часть весьма слабо знакома с классической либеральной демократией, она еще по - настоящему не ощутила ее преимуществ и возможностей, не приспособлена к демократическим правовым нормам, свободам, индивидуальным гарантиям классического демократического общества, более того, она не стремится к ним, а то и активно не хочет иметь с ними что - либо общее. В этих странах, в основном, привыкли к азиатской (евразийской) вассалитетной иерархии и фатальному социальному эгалитаризму, веками сложившемуся стереотипу бытия, мелочной регламентации личной и общественной жизни, к всесилию, сакрализации власти и тотальному ее диктату. В этой связи стоит напомнить о гегелевском «поголовном рабстве», характерным классическим азиатским, в том числе евразийским обществам (СССР и отдельные государства СНГ). Безусловно, в данном случае гегелевская историческая формула предстает перед нами не только как обычная метафора, символизирующая всесилие государственной власти и государства. Наоборот, в гораздо большей степени она - символ отсутствия или же слабости, неразвитости, незрелого состояния гражданского общества, общества самостоятельных и ценящих свое достоинство, свои свободы граждан. Поэтому, вместо гражданского общества, имеющего собственное достоинство, в этих обществах, скорее всего, господствует феномен, исторически именуемый «поголовным рабством». Конечно, при этом речь идет не о рабстве в юридическом, тем более в экономическом смысле слова, а о социально - политическом или даже в большей степени о социально - психологическом феномене. Многовековые традиции, включая тоталитарный советский период, создали в этих странах ситуацию, при которой граждане не только довольны и удовлетворены своим положением, но и, даже зная о существовании иных, демократических стандартов бытия, не желают отказаться от привычного общественно - политического статуса, несомненно, имеющего свои преимущества, особенно с точки зрения гарантированного обеспечения установленного эгалитарного жизненного минимума со стороны этатического государства. В общем, все это и есть то, что можно было бы назвать сервильным комплексом. При этом, следует подчеркнуть, что виноваты в этом не только граждане того или иного общества, которые удовлетворены и согласны с положением бесправных членов общества, а прежде всего виноват веками апробированный стиль жизни, государственный строй, и конечно же, советская командно - административная система, при которой определяющей силой являлся не народ, а государство. Народ же, как и в советское время, довольствуется тем, что имеет, более того склонен боготворить власть современных узурпаторов и систематически благодарить ее за эгалитарные патерналистские деяния, создавая морально - политический фон для тоталитаризма и культа власти, культа личности вождей. Если рассматривать экономику этих стран, то следует отметить то, что она фактически не подвергнута серьезной рыночной модернизации и практически по-прежнему базируется на малоэффективной государственной собственности. Следовательно, в рассматриваемых государствах не было господствующей роли частной собственности, а доминирует общественная и государственная собственность. В этих странах отсутствуют нормы права, которые способствуют и защищают частнособственнические отношения («Римское право»), здесь превалирует государственная форма ведения хозяйства, и государство в силу этого доминирует над обществом, а не наоборот. Поэтому образующийся уродливый симбиоз огромного неэффективного госсектора и фрагментов рыночной экономики ведет к тому, что государственный способ производства, индустриальной разновидностью которого является советский социализм, не устраняется, а лишь капитализируется. Характерное для «азиатского» способа производства единство власти и собственности по – прежнему сохраняется, но теперь уже на примитивной государственно – капиталисткой подкладке, щедро окрашенной популистской фразеологией. Вместо отношений свободной рыночной конкуренции закладываются основы сверхмонополизированного и, в то же время, дикого и паразитического рынка, тормозящего экономическое развитие, обрекающего страну на длительную отсталость».[iv] Как известно, основой для динамичного развития рыночного хозяйства может стать только высокий уровень экономической свободы при наличии многовариантности и альтернативности экономического уклада. Поэтому, смысл посткоммунистических экономических преобразований в рассматриваемых странах с точки зрения политэкономии должно было сводится к расчищению почвы для свободного развития, а затем и господства капиталистического (рыночного) по характеру народного хозяйства, работающего по законам классического типа частной собственности с сопутствующими ей конкуренцией, борьбой за прибыль и новые рынки и т. д.. Для этого, в первую очередь, необходимо было либерализовать и денационализировать социалистическую экономику, основанную на государственной собственности, на внеэкономическом принуждении и централизованной редистрибуции. Казалось бы, ничего сложного, и частнособственническая стихия с присущей ей энергией и размахом сметет все преграды. Однако на самом деле, в рассматриваемых странах, государство, государственная власть как институт, изначально противостояли частному собственнику. Соответственно, зарождавшуюся частную собственность и рынок здесь встречала уже институционализировавшаяся и принципиально враждебная рыночно - частнособственническим отношениям командно - административная структура. Реанимированная и трансформированная постсоветская командно - административная структура в конкретных исторических условиях этих государств показала себя как видоизмененная форма восточной деспотии по Гегелю, «азиатского способа производства» по Марксу или же диктатуры пролетариата (бюрократии) по Ленину. Следовательно, в этих странах командно - административная система направлена на подавление нарождавшейся частной собственности, и обслуживающий ее, и не имевший ни свободы, ни гарантий, ни привилегий рынок. Суть этих взаимоотношений всюду была однозначна, а смысл ее сводился к тому, что все государственное первично, а частное вторично. Поэтому структурообразующим элементом экономики этих стран по - прежнему остается институт «власть - собственность», построенный на государственной собственности с централизованной редистрибуцией при вторичной, зависимой роли рынка и товарно - денежных отношений. Поэтому, практически открытое или латентное игнорирование рыночной модернизации экономики означает, что здесь по - прежнему тон задают внеэкономические отношения зависимости населения от государства. Рынок и товарно - денежные отношения здесь опосредованы отношениями зависимости от официальной власти. В социальном плане, слабо модернизированная полусоциалистическая экономика данных государств, покоившаяся в основном на государственной собственности, по-прежнему продолжает держать многомиллионное население стран в отчужденном положении от средств производства, то есть в иждивении, а посему в абсолютной зависимости от государства, от персонифицированной официальной власти. Поэтому в рассматриваемых странах в решении социальных проблем сильна и непоколебима позиция эгалитарного государственного патернализма и государственного диктата Государственный патернализм наряду с функцией социальной защиты населения носит отрицательно самодовлеющий характер и искореняет любые частные инициативы граждан этих стран. Поэтому, как уже отмечено, фактически все материальное богатство рассматриваемых стран сосредоточено в руках государства, и богатое государство всячески опекает своих экономически зависимых, а поэтому и политически бесправных граждан, которые отчуждены от средств производства и опутаны густой паутиной внеэкономических связей, вне которых существовать они просто не могут. Это является нормой, традицией, стереотипом поведения, а также элементом привычного образа жизни, элементом корпоративных связей, делавших граждан не вольными, то есть несвободными. Естественно, что в таких условиях забота о решении всех социальных проблем общества тяжелым грузом перекладывается на плечи государства, которое может гарантировать только эгалитарный и поэтому унифицированный жизнеобеспечивающий стандарт. Как правило, поскольку минимальный стандарт устанавливается официальной властью и носит субъективный характер, обычно его пороговый уровень опускается до абсолютного минимума, что доводит основную массу общества до полунищенского состояния. Например, уровень жизнеобеспечивающего стандарта в Туркменистане минимизировано до такого низкого уровня, что по оценкам ЕБРР 58% населения страны бедствует, хотя правительство Туркменистана относит к этой категории всего 1 % населения страны.[v] Тем временем, о неготовности своих государств к демократическим преобразованиям всегда заявляли и заявляют фактически все президенты стран СНГ, обосновывая тем самым закономерность и целесообразность своих авторитарных, а также полуавторитарных режимов. Более того, президенты стран Центральной Азии, особенно Президент Казахстана Н. Назарбаев, заявляют, что традиции азиатских народов чужды демократии.[vi] В частности, в интервью агентству «Reuter» (2008 г.) Н. Назарбаев с сожалением отмечал о «неспособности своего народа в создании демократического государства», при этом непочтительно высказавшись в отношении казахского народа, президент Казахстана отметил, что он «хотел бы создать такую демократию, как в Америке, но негде ему взять столько американцев».[vii] В этой связи, наоборот, более справедливым и корректным выглядит реакция помощника нынешнего Государственного секретаря США Дэвида Крамера на события в постсоветской Центральной Азии. В частности, в интервью радиостанции «Голос Америки» он подчеркнул: «утверждение, что Центральная Азия не готова к демократии и что к ней вообще не применимы универсальные стандарты прав человека, на мой взгляд, глубоко ошибочно и, более того, оскорбительно в отношении к гражданам региона».[viii] И вообще, в свое время по данному вопросу четко и емко высказался Алексис Токвиль. В частности, в своем капитальном исследовании проблем Великой Французской революции «Старый порядок и революция» он написал: «Найдется ли человек с душой настолько низкой, что предпочел бы зависеть от капризов одного из себе подобных и подчиниться законам, установлению которых тот способствовал, если ему кажется, что его собственная нация обладает достоинствами, необходимыми для того, чтобы правильно распорядиться свободой? Полагаю, таких нет. Даже тираны не отрицают, что свобода отличная вещь: правда, они хотят ее лишь для себя одних и утверждают, что все остальные ее недостойны. Итак, расходятся не во мнении, которое следует иметь по поводу свободы, а в более или менее высоком уважении, которое питают к людям; и, таким образом, можно решительно сказать, что склонность, проявляемая к правительству с неограниченной властью, несомненно, связана с презрением, которое испытывают к своей стране».[ix] В общем, факты и события свидетельствуют, что фактически все руководители стран евразийского пространства не очень стремятся к демократии, значит, велика вероятность окончательного отклонения данных стран от демократической трансформации, ибо трудно найти политика с евразийским менталитетом, не желающего узурпировать власть больше, чем это необходимо. Да и общества в этих странах занимают пассивно – соглашательскую позицию в данном вопросе, проявляя при этом политическую апатию и особую форму «политического иждивенчества». В результате этого, как правило, рождается феномен «невостребованной свободы», а точнее поиск другой, то есть мнимой «настоящей свободы», описанной в классическом труде Э. Фромма «Бегство от свободы». Как известно, в данной работе «настоящей свободой» считается ситуация, когда «современный человек все еще охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам – или потерять ее, превратившись в маленький винтик машины: не в свободного человека, а в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат».[x] Словом, из - за «невостребованности свободы», как писал Э. Фромм,[xi] не исключена и тоталитарная перспектива данных стран, которая может отложить наступление демократии на долгое время, если не навсегда. Ведь всем известно, что тоталитаризм во многом является порождением социального «заказа» маргинальной массы. В политическом плане постсоветская Кыргызская Республика, как единственная страна центральноазиатского региона, пережившая демократическую «шелковую революцию», отличалась и отличается относительной открытостью, демократичностью государства в целом, и политической системы страны в частности. Как известно, Кыргызская Республика первой из всех стран Центральной Азии, провозгласив свою независимость, одной из первых среди стран региона приняла Конституцию суверенного государства, а также, несмотря на диктат компартии, одной из первых, учредив альтернативный президентский институт власти, в числе первых стран бывшего СССР приступила к широкомасштабной демократизации общества. Так, 31 августа 1991 года Верховный Совет Кыргызской Республики принял Декларацию о государственной независимости, ставшую формальной точкой в обретении страной независимости. Вслед за этим, 1 сентября 1991 года государственный суверенитет провозгласил Узбекистан, 9 сентября – Таджикистан, 27 октября – Туркменистан и только 16 декабря 1991 года – Казахстан.[xii] Как утверждает кыргызстанский историк З. Галиева, во многом это было обусловлено тем, что «в Кыргызстане, первым из центральноазиатских государств, начался процесс бурного развития демократических институтов и формирования оппозиции к правящей КПСС».[xiii] В результате этого, за короткое время антикоммунистические силы Кыргызской Республики прошли сложный путь становления и развития: - первый этап (1987г.) ознаменован повсеместным и спонтанным возникновением различных неформальных, дискуссионных, молодежных клубов, групп, комитетов и т. д. альтернативного характера; - второй этап (1990г.) характеризуется кристаллизацией и структуризацией мощного общенационального демократического движения – «Демократическое движение Кыргызстана», объединившее в своих рядах 30 неформальных организаций республики; - на третьем этапе (1990 – 1991 гг.). были созданы альтернативные КПСС политические партии «Асаба», «ЭрК», «Ата – Мекен» и другие. В целом, по подсчетам У. Чиналиева, к началу «шелковой» революции (1991года) в республике активную политическую работу вели 65 политических партий и движений, которые в ноябре 1991 года были зарегистрированы Министерством юстиции Кыргызской Республики.[xiv] Безусловно, наряду с антикоммунистически настроенными общественно – политическими организациями, роль духовного лидера и интегратора антиавторитарной оппозиции в Кыргызстане сыграла интеллигенция: прогрессивно настроенные деятели науки, культуры, писатели, журналисты и сознательно перешедшие в демократический лагерь партийные и советские работники. Но все же, важнейшим центром оппозиционных настроений, оплотом «шелковой революции» в Кыргызстане считается парламент республики. Буквально на первой сессии Верховного Совета Киргизской ССР двенадцатого созыва парламент, который был цитаделью традиционного авторитаризма, впервые подвергся острым атакам демократически настроенных депутатов. Как вспоминает Ж. Сааданбеков, «на наших глазах гласность дала свои плоды: впервые демократически настроенные депутаты, которых еще довольно мало, выговорили то, что лежало на сердце. С трибуны звучало прежде немыслимое. Так откровенно, так резко страна до сих пор не говорила… Впервые сложилась антиавторитарная оппозиция уже в парламенте».[xv] Более того, как утверждает Ж. Сааданбеков, «мотором кыргызской «шелковой революции» была оппозиционная депутатская «группа – 114»,*которую потом будут отражать СМИ почти всего мира. Именно она станет движущей силой становления первых демократических институтов, институционализации и легитимации власти. Требуя введения поста Президента Республики, демократическая оппозиция дала знать: Советы и демократия несовместимы. Коммунистическая же власть исходила из того, что в Кыргызстане президентство неприемлемо».[xvi] В процессе демонтажа тоталитарной системы, в становлении и развитии демократической Кыргызской Республики весьма важную роль сыграли также и другие неотъемлемые элементы гражданского общества, как свободные средства массовой информации (СМИ), некоммерческие (НКО) и неправительственные (НПО) организации. По свидетельству официальной статистики, численность НКО и НПО в Кыргызской Республике в 1991 – 2000 гг. увеличилась в 16 раз (с 16 до 1008). А по мнению российского политолога Р. Абазова в Кыргызстане к 2003 году было образовано и зарегистрировано более 3000 НПО. [xvii] По последним данным, Министерством юстиции Кыргызской Республики было зарегистрировано 14 173 НПО по республике. При этом, основной сферой деятельности НПО Кыргызской Республики является правозащитная сфера (41,6 %), информационное обеспечение, граж данское образование и другие. [xviii] Наряду с политическими партиями, общественными движениями и неправительственными организациями, неотъемлемыми и важнейшими элементами демократического общества постсоветской Кыргызской Республики считаются свободные средства массовой информации, являющиеся основным элементом реализации свободы слова. По последним данным в Кыргызской Республике официально зарегистрировано более 1200 источников средств массовой информации. В том числе, всего 3 правительственные газеты, 2 телевизионных канала и несколько радиостанций.[xix] Как сообщает Министерство культуры и информации Кыргызской Республики в докладе «СМИ Кыргызстана: состояние, проблемы, тенденции, перспективы развития» по темпам роста кыргызстанский рынок прессы продолжает оставаться одним из лидеров не только в Центральноазиатском регионе, но и на всем пространстве СНГ. И вообще, уникальность кыргызской «шелковой революции» 1990 - 1991 гг. заключалась в том, что, во – первых, она является едва ли единственной демократической революцией в постсоветских странах Центральной Азии. Как известно, в остальных странах региона не было подобных революций, и поэтому власть и влияние бывших коммунистических лидеров были видоизменены, но сохранены. Были сохранены соответствующая социальная психология и общественно – политическая ориентация масс. Во – вторых, в отличие от таких стран, как Азербайджан, Таджикистан и Грузия, где политические конфликты переросли в гражданские войны, все участники постсоветского транзитного политического процесса Кыргызской Республики не стали путем конфликта оспаривать итоги демократических выборов. Хотя в Кыргызстане реально существовала проблема эскалации искусственно политизированного регионализма по системе «север» - «юг». Несмотря на это, каждая из сторон, понимая, что результаты выборов являются политическим компромиссом, и, что команда А. Акаева – переходное правительство, выразила готовность продолжать политическую борьбу в рамках нормального демократического процесса, то есть выборов.[xx] В целом, демократическая модернизация страны первых лет суверенного развития, высокий демократический дух народов Кыргызской Республики были достойно оценены мировым сообществом, и вскоре она вполне заслуженно была признана «островком демократии» в регионе. «Фридом Хаус», авторитетная и известная международная неправительственная организация, обобщая опыт бывших социалистических стран Центральной и Восточной Европы и бывшего Советского Союза за десять лет после крушения СССР, провела исследование их политических режимов. Большинство бывших коммунистических стран разделилось на три группы: - наиболее продвинутые – ориентированные на демократию и рыночную экономику страны: Чехия, Латвия, Литва, Эстония, Венгрия, Польша и Словения; - средняя категория - ориентированные на авторитаризм. Это Албания, Армения, Болгария, Кыргызстан, Россия, Украина, Молдова, Македония, Грузия, Румыния, Словакия и Хорватия; - деспотические режимы: Азербайджан, Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан, Казахстан и Югославия. [xxi] В отличие от стран первой и третьей групп, окончательно укрепивших свои режимы, страны средней группы, куда из нашего региона была отнесена только Кыргызская Республика, в дальнейшем претерпели серьезные изменения в своих политических курсах. В том числе и Кыргызская Республика, которая в конце 90 - х годов ХХ века вошла в полосу кризиса демократического развития. Поскольку нынешняя Кыргызская Республика являлась интегральной частью бывшего СССР и остается неотъемлемым субъектом СНГ, многое, что произошло в России, Казахстане и в Азербайджане в плане создания общественно - политической конструкции суперпрезидентства и полуавторитаризма, стали характерными явлениями и для нее. В частности, Кыргызская Республика тоже пережила роспуск парламента, незаконные референдумы, срежиссированные выборы с фальсифицированными результатами, бесконечные манипуляции с Конституцией, ликвидация вице - президентства, преследование свободных СМИ, рейдерские захваты бизнеса преуспевающих предпринимателей и сращивание их с государственными структурами, попытка создания партии власти «Алга Кыргызстан», монопартийного парламента и правительства и т.д.. Более того, «коллективная распутинщина», то есть окружение А. Акаева, в какой - то мере еще до президентов России, Казахстана и Азербайджана приступило к ползучей узурпации и установлению власти лично – семейного «тихого авторитаризма», как выразился Т. Сариев – бывший депутат парламента страны, один из лидеров оппозиционного движения Кыргызстана. [xxii] Поэтому, как признается председатель Конституционного суда Кыргызской Республики того периода Ч. Баекова, «все процессы, которые происходили, начиная с 2000 года, были, по существу, откатом назад. Многие позиции мы сдали, потеряли темп и сделали несколько весомых шагов по пути становления авторитарного режима,...».[xxiii] Кстати, более эмоциональное и искреннее покаяние по этому поводу выразил О. Ибраимов. В частности, он признает, что «многие реформы не были доведены до конца. Это при нас началась повальная покупка голосов избирателей депутатами и бессовестный административный нажим. Это мы не провели давно назревшую административную и конституционную реформу, действуя исключительно в угоду собственному удобству, но не ради людей, стонущих от армии чиновников».[xxiv] Несмотря на все это, справедливости ради следует признать, что принципиальная особенность общественно – политической ситуации в Кыргызской Республике заключалась в том, что предпринятые открытые и латентные термидорианские попытки мимикрирующей официальной власти страны постоянно встречали достойный отпор со стороны демократической общественности страны. Благо, что для конструктивного оппонирования официальной власти к тому времени в кыргызстанском обществе было образовано крепкое протестное сообщество и сильное оппозиционное движение. И в этом процессе особая роль принадлежал парламенту Кыргызской Республики, с честью выполнившему свою общественно – политическую миссию, миссию фактического представительного органа власти народа. Так, начиная от «легендарного» парламента до парламента предпоследнего созыва, Жогорку Кенеш Кыргызской Республики (Верховный Совет) как представительный орган власти страны с честью выполнял свою историческую миссию, принимая самые прогрессивные законодательные акты, тем самым, став гарантом демократических преобразований, а по мере усиления проявлений авторитаризма оказался оплотом протестных и оппозиционных идей, как английский парламент накануне Английской буржуазной революции ХVII века. В этом контексте наглядным примером является политические события, имевшие место в истории страны в конце 1995 года. Как известно, когда в Туркменистане (в конце 1994 г.), Узбекистане, Казахстане (в начале 1995 г.) путем референдума продлевали полномочия президентов до 2000 года, в Кыргызстане тоже шло движение по проведению подобного референдума. Сторонники А. Акаева собрали 1 миллион 200 тысяч подписей избирателей республики, но Законодательная палата парламента отвергла это предложение, вынудив А. Акаева идти на всенародные альтернативные выборы 24 декабря 1995 года. В результате этого, впервые в истории суверенной Кыргызской Республики прошли всенародные альтернативные выборы Президента страны, по итогам которых А. Акаев получил 71,59 % голосов избирателей, опередив двух претендентов – лидера коммунистов А. Масалиева и спикера парламента М. Шеримкулова.[xxv] К сожалению, перманентная попытка официальной власти страны установить авторитарную политическую систему и не менее упорное сопротивление протестного сообщества и оппозиционного движения привели к мартовской народно – демократической революции 2005 года. И именно мартовская народная революция 2005 года положила конец термидорианским попыткам президента А. Акаева и его окружения, тем самым став наиболее знаковым и закономерным водоразделом в процессе дальнейшей политической эволюции Кыргызской Республики и рассматриваемых стран СНГ. Потому что, с одной стороны, революционная Кыргызская Республика, особенно ее пассионарное общество, получив еще один исторический шанс на дальнейшее демократическое развитие, всячески пытается продолжить сложный и тяжелейший путь демократического транзита, с другой стороны, Россия, Казахстан и Азербайджан после перманентных «цветных» революций в отдельных странах СНГ, в том числе и в Кыргызской Республике, стали кардинально укреплять суперпрезидентскую, полуавторитарную власть и «управляемую демократию». Ибо, пример народно - демократической революции в Кыргызской Республике и успехи новой демократической власти страны несомненно вызвали бы провоцирующий резонанс во всем регионе, который многие уже списали со счетов, как безнадежный, с точки зрения построения демократического общества. Поэтому, пример Кыргызской Республики стал предупреждением для президентов стран СНГ с авторитарными и полуавторитарными политическими системами о возможных демократических «пробуждениях» в своих странах, что заставило их вести более активную социальную политику и серьезнее отнестись к укреплению собственных режимов, создать современный аналог «Священного союза», образованного в ХIХ веке Россией, Австрией и Пруссией для защиты тогдашнего монархического миропорядка в Европе. Конечно, как мы уже отметили в начале, формирующаяся демократическая политическая система Кыргызской Республики была далеко не совершенна, она имела явные недостатки, объективно проявлялись болезни роста. Например, и в то время, и сейчас в республике наблюдаются такие чрезмерные перехлесты «детской болезни» демократии, как мультипартийность (в данное время в Министерстве юстиции республики зарегистрированы 105 политических партий), отраслевой, бессистемный характер партийной системы; сказываются рецидивы феодального прошлого в виде клановости, региональности, персонифици