А.П.ОгурцовМетафизика и способы обоснования исчисления вероятностей(разрозненные заметки) «Истинной логикой для мира является исчисление вероятностей» МаксвеллУспехи исчисления вероятностей в наши дни всем очевидны. Они нашли свое выражение в различного рода приложениях, методах и теориях. Назову лишь некоторые из них. Статистика и ее методы в демографии, социологии и экономике, статистическая физика, теория ошибок, теория измерений, математическая биология, применяемая ныне в таких областях, как генетика, экология, популяционистская теория эволюции и т.д. Можно сказать, что не существует в современном научном знании дисциплины, которая не обращалась бы к методам теории вероятностей. И при всех успехах исчисления вероятностей существо идеи вероятности остается не проясненной. Столь же не проясненной остаются основания исчисления вероятностей, хотя оно после аксиоматизации А.Н.Колмогоровым в 30-х гг. прошлого века обрело статус математической теории вероятности. М.Смолуховский в свое время заметил: "Несмотря на это громадное расширение ее поля приложений строгий анализ понятий, принятых за основу теории вероятностей, добился лишь незначительных успехов. И сегодня еще вполне действительно положение, что ни одна другая математическая дисциплина не построена на столь неясных и шатких основаниях. Различные авторы отвечают на главные вопросы о субъективности или объективности понятия вероятности, об определении случайности и т.д. диаметрально противоположно"1. И действительно в этот период существовали различные и даже альтернативные трактовки вероятности – от субъективных концепций, где вероятность трактуется как степень нашего незнания (причин явления или процесса, его структуры и пр.) до ее понимания как характеристики массовых случайных событий или явлений. Смолуховский отдает предпочтение объективной трактовке вероятности: "Поскольку дело касается применения в теоретической физике, все теории вероятностей, которые рассматривают случайность как неосознанную частную причину, должны быть заранее признаны неудовлетворительными. Физическая вероятность события может зависеть только от условий, влияющих на его появление, но не от степени нашего знания"2. И для физики 20 века характерно разное отношение к идее вероятности. Многие выдающиеся физики, основатели квантовой теории при всем их тяготении к объективистской трактовке вероятности и статистических методов все же вынуждены говорить о физической неопределенности, связанной с введением законов вероятности, о предположениях, лежащих в основании идеи вероятности (идее равновероятности, средних значениях и т.д.). И в философии науки 20 века также представлены альтернативные концепции вероятности – от объективной, частотной теории до субъективной интерпретации, выражаемой в понятиях "степени рациональной уверенности", "мере ожидания" и др. Цель данных разрозненных заметок заключается не в том, чтобы каким-либо образом преуменьшить значение вероятностных методов в современной науке (без них наука невозможна и они доказали свою эффективность и мощь), а в том, чтобы уяснить многообразные формы обоснования идеи вероятности в научном знании. Идея вероятности по-разному обосновывается в метафизике, которая направлена на уяснение и на осмысление тех принципов, которые лежат в основании физики. Эти физические принципы могут трактоваться онтологически. Тогда-то и возникает вероятностная картина мира, статистическое мировоззрение (если вспомнить термин Е.. Романовского3), трактовка квантовой механики как теории бытия (М.Борн). Эти физические принципы могут трактоваться как сугубо методологические, позволяющие постигать реальность, но ничего не говорящие о реальности. В этом русле находятся идея "обобщенной вероятности" П. Дирака, обращение к индуктивной логике и разработка ее оснований (идея степени веры от Ф.Рамсея и Р.Карнапа до Л.Сэвиджа). Казалось бы, возникновение аксиоматической теории вероятности кладет конец всем спорам о статусе исчисления вероятностей и полемике между сторонниками объективной и субъективной теории вероятности. К сожалению, этого не произошло, поскольку и в современной физике существуют различные интерпретации вероятности, а использование исчисления вероятностей в социальных науках (например, в теории предельной полезности, в эконометрике, в социальной психологии) укрепило интерес к таким его "иррациональным основаниям" как степень веры, мера ожидания и т.д. Иными словами, существовали и существуют различные способы метафизического обоснования исчисления вероятностей. Эти способы обоснования включают в себя обращение к идеям возможности, пространства возможностей, случайности, массовых процессов, простоты вероятностных высказываний, степени веры, достоверности, правдоподобности и т.д. И задача данных заметок не в том, чтобы построить еще один вариант "вероятностной системы спекулятивной метафизики", о которой писал К.Поппер4, а в том, чтобы зафиксировать отсутствие единства в трактовке идеи вероятности и расхождения в способах обоснования исчисления вероятностей. Поэтому обратимся к тем концепциям вероятности, которые существовали в истории метафизики для того, чтобы показать разноречье в понимании вероятности.^ Правдоподобность доксы и вероятностная аргументация в античной философии. В античной философии существовали три наиболее позиции относительно идеи вероятности и вероятностных суждений. Первая позиция – позиция софистов. Они отдавали приоритет не идее истины, а идее правдоподобности суждений. И все свое умение они направляли на поиск средств убеждения для принятия должного (по их мнению) эффекта или решения. Делая акцент на риторике и на риторических способах аргументации в суде и в народном собрании, софисты обратились к ораторскому искусству, благодаря которому оратор "достигнет всего, чего ни пожелает"5. Вторая позиция – позиция Сократа и Платона. В ней делается акцент не на правдоподобном мнении, а на познании истины. Поэтому они отождествляли саму идею правдоподобности с софистической риторикой и во имя истины стремились изгнать эту идею из способов аргументации. Третья позиция – позиция Аристотеля. Он провел различие между аподиктическими и диалектическими силлогизмами. Если первые являются характеристиками знания, подчиняются таким критериям, как истинность, всеобщность, необходимость и доказательность, то вторые – это характеристики мнения, а не знания, будучи правдоподобными, и свидетельствуют о неполноте и специфичности их аргументов – энтимем и примеров, их сингулярности и релевантности особым топосам – общим местам бесед и речей в суде и народном собрании. Короче говоря, Аристотель принципиально размежевывает знание и мнение, логику доказательного, всеобщего, истинного и необходимого знания и логику аргументации, имеющую дело с правдоподобными и вероятностными суждениями. При такой оценке все последующее развитие философско-логической мысли было направлено на логику аподиктического знания, репрезентируемого прежде всего логикой математики – аксиоматико-дедуктивного доказательства, и в гораздо меньшей степени интересовалось логикой аргументации, представленной прежде всего в юридической логике. С этим, очевидно, связано и провал почти на два тысячелетия интереса, к "Топике" Аристотеля, к ее интерпретациям и комментариям6. Логику перестала интересовать логика коммуникаций в речах, беседах, спорах. Она стала ориентироваться лишь на логику математического знания – на логику аксиоматико-дедуктивного, выводного знания. Лишь в 40-х годах прошлого века после работ Х.Перельмана и Л. Ольбрехт-Тымеки7 обратили внимание на логику аргументации, развитую в "Топике" Аристотеля, и на идеи Лейбница о необходимости разработки новой – вероятностной – логики. Вместе с тем в античной философии существовал один мотив, ставший центральным в средневековой философии. Этот мотив связан с трактовкой материи как возможности сущего, как "восприемницы идей"8. В "Тимее" Платон, развертывая свою концепцию космоса как абсолютного бытия, подчеркивает, что и он, и все люди конструируют космос, исходя из вероятностных умозаключений. Их построения лишь приблизительны, лишь правдоподобны, обладают той или иной степенью вероятности. Воспроизводя первообраз космоса, они строят подобие настоящего образа, говорить о котором можно не более как правдоподобно. "Наше исследование должно идти таким образом, чтобы добиться наибольшей степени вероятности"9. Сам же Платон считает, что он будет придерживаться пределов вероятного, отстаивая (и относительно всего в отдельности, и относительно всего вместе) "не менее, а более правдоподобного"(48d). Это рассуждение Платона коренится в его концепции материи как лишь возможности бытия, как чего-то неопределенного, вынуждающего нас рассуждать о вещах как о чем-то только вероятном, только правдоподобном. Математическое рассуждение не является рассуждением о чем-то вероятном. Оно необходимо. Но как только мы переходим к рассуждению о физических телах и их элементах, наше рассуждение становится вероятным. И у Аристотеля "Топика" как исследование логики аргументации и ее топосов вовлекает в процедуры доказательства жизненную логику (по словам А.Ф.Лосева), неожиданные, иррациональные (с точки зрения аподиктического силлогизма), случайные обстоятельства и инстанции (судья, защитник преступника, их аргументы и пр.), что и приводит к тому, что решение суда может оказаться лишь правдоподобным и в той или иной степени вероятным. И если топос – это положение, обладающее непосредственной очевидностью, то все науки основываются на такого рода очевидных положениях (на аксиомах как самоочевидных положениях, на очевидных положениях и на положениях, обладающих той или иной степенью вероятности). Этот мотив был существенно усилен в Новой Академии Карнеадом, который развил учение о том, что абсолютное знание недоступно и что не существует абсолютного критерия истины. Он проводил различие между тремя относительными критериями истины и соответственно между тремя видами знания. Первый – πιτανόν, большая или меньшая степень убедительности. Второй –άπερισπαστον, который А.Ф.Лосев предложил переводить как "нерассеянность", т.е. знание, которое не должно рассеиваться на посторонние обстоятельства. Третий – наибольшая степень вероятности, которая наряду с нерассеянностью оказывается разработанной, объединяя в себе убедительность, нерассеянность и разработанность. Существенным для Карнеада является анализ переживаний –аффекций (πάτος) души как единства двух состояний – направленности на предмет и на субъект переживания. Этот имманентный подход к переживаниям души позволяет ему фиксировать модусы доксы и является основанием для вычленения различных видов вероятного знания – от убедительности разной степени к нерассеянной вероятности и от нее к разработанной вероятности, включающей суждение, сознание и размышление. Такова теория вероятности, развитая Карнеадом, которую А.Ф.Лосев называет теорией рефлексивной вероятности10. Скептицизм относительно абсолютного истинного знания и относительно абсолютного критерия его истинности привел к осознанию значимости идеи вероятности и к утверждению различных степеней вероятности. Можно сказать, что впервые в истории философии была развита эвристическая концепция вероятности, примененная к анализу форм знания и выдвинувшая вместо идеи истины идею правдоподобности. Тысячелетия спустя мотив анализа различных форм сознания и интенциональных ему объектов стал центральным в феноменологии Э.Гуссерля. Исходя из имманентного анализа сознания и содержания сознания, из интенциональности сознания, он развил учение о ноэме (интенциональном ирреальном содержании актов сознания) и ноэзисе (коррелятивных актах сознания), которое начинается с осмысления доксы и ее модификаций. Вводя праформу всех модальностей доксы (Urdoxa) или праверования (Urglaube) – достоверность верования, Гуссерль анализирует различные модальности верований – достоверное, возможное, находящееся под вопросом, вероятное, сомнительное и соответствующие им характеристики имманентного бытия (возможное сущее, вероятное сущее, сомнительное или находящееся под вопросом сущее). Иными словами, модальности доксы есть одновременно и модальности сущего, которое характеризуется в качестве такового в своем ноэматическом корреляте. Гуссерль выявляет противоречивую структуру тематизации доксического переживания: "Мы, с одной стороны, живя в сознании вероятности (в допущении), можем смотреть в сторону того, что вероятно; с другой же стороны, мы можем смотреть на само вероятное как таковое, т.е. на ноэматический объект в той его характеристике, какой наделила его ноэса допущения. Однако "объект" с его чувственным составом и с такой присущей ему характеристикой вероятности дан – во второй позиции взгляда – как сущий, а потому в своей сопряженности с таковым сознание есть простое верование в немодифицированном смысле"11. Конечно, верование для Гуссерля не тождественно религиозной вере. Это скорее достоверное, убедительное мнение, убеждение, но не знание. Это мнение. различающееся по своей модальности, относится к области чистого сознания и его интенциональности, к проблематике ноэтически-ноэматических структур. За модальностями доксы следует анализ утверждения или отрицания, т.е. ряд ноэматических модификаций, репрезентируемых утвердительными или отрицательными суждениями. Если резюмировать феноменологический анализ вероятности, то следует отметить, что если для античной философии было характерно разведение правдоподобности доксы и истинности знания, то феноменология стремится осмыслить структуры чистого сознания, включая и структуры доксы (верования, убеждения). Это означает, что вероятность включается в построение не теории научного знания, а теории сознания. Докса (верование, убеждение) образует первичную форму сознания, а ее модальности – это различные формы доксы и сущего, коррелятивной ей, - от достоверного до сомнительного и вероятного. В "Логических исследованиях" Гуссерль развернул иное обоснование идеи вероятности с помощью понятия степени возможного, но об этом чуть позже. Если научное знание двигалось в направлении осознания методологической значимости идеи вероятности, включения вероятности в состав научного знания, построения целого ряда теорий (квантовой механики, теории эволюции и др.) на базе идеи вероятности и более того создания аксиоматической теории вероятностей, то феноменология Гуссерля, сделав объектом своего анализа феномены сознания и коррелятивные ему идеальные объекты, расширила формы сознания, не ограничив его лишь сциентистскими формами сознания и включив в них доксические феномены и их модальности. Иными словами, включение идеи вероятности в состав философской рефлексии шло в двух альтернативных направлениях - включения вероятности в теорию науки, с одной стороны, и включения вероятности в анализ сознания и имманентных ему объектов. Помимо этого объединения модусов вероятности доксы и вероятности в теории науки в философии науки развертывались версии, правда, немногочисленные, синтеза объективной и субъективной трактовок вероятности (К.Поппер). Траектории этих альтернативно направленных движений – модальностей доксы и теории науки, объективного и субъективного истолкования вероятности – должны были сомкнуться, и они сомкнулись в философии 20 века. Об этом позднее.^ Случайность, неполнота знания причин и вероятность. Второй способ обоснования вероятности в метафизике и в физике с помощью понятия случайности. Первым, кто обратил внимание на случайность, как характеристику вероятности, был Аристотель. Его позиция противоречива. С одной стороны, «природа ничего не делает случайно» 12, « в том, что существует от природы, случайного не бывает»13, а допущение случайности (thуche) приводит к невероятным выводам, а с другой стороны, он связывает случайность с причиной по совпадению14. Это альтернативное понимание случайности трудно объяснить тем, что он проводит различие между случайностью и спонтанностью (самопроизвольностью). Случайность Аристотель связывает с привходящими признаками вещи, и о них не может быть доказательства15. Общее присуще вещам необходимым образом, а привходящие признаки случайны: «то, что одному и тому же может быть присуще и не присуще»16. Поэтому «там, где больший простор для случайности, там меньший простор для ума» и для божественного провидения – богу не подобает быть злым или несправедливым судьей17. «Ум, расчет, наука, по-видимому, вовсе отличны от случайности»18, «случай есть нечто противное разуму»19. Случай в отличие от самопроизвольности присущ людям и их успешной деятельности, осуществляющейся «ради чего-нибудь» (т.е. ради некоей цели)20. О.Б.Шейнин приводит три примера из 12, выявленных Юнкерсфелд (Junckersfeld J. The Aristotelian-thomistic Concept of Chance. Notre Dame.Indiana.1945) случайных событий по Аристотелю21: неожиданные события, встреча двух знакомых, возникновение уродств. Эти примеры показывают, что для Аристотеля случайность объективна, а ее характеристики – привходящие свойства и обстоятельства какой-либо вещи или события. Вероятность же для Аристотеля – это характеристика мнения, альтернативного критериям знания. Вероятное (eikos) – это «правдоподобная посылка, ибо то, о чем известно, что оно в большинстве случаев таким-то образом происходит или не происходит, существует или не существует»22. Говоря об эпосе и трагедиях, Аристотель считает, что «следует предпочитать невозможное вероятное (eicota) возможному, но мало вероятному (неубедительному – aphithana)»23. Вероятность для Аристотеля – это характеристика субъективного мнения, субъективного выбора между возможным и невозможным, взвешивания ходатайств и аргументов, предоставляемых двумя сторонами на суде: «судить следует на основании правдоподобия»24. Основным принципом оценки добродетельных поступков является поиск среднего между альтернативными поступками и добродетелями. Теория вероятностей, родившись в 17 в. у игорного стола, была создана трудами Б.Паскаля, П. Ферма, Х. Гюйгенса, Я. и Н. Бернулли, П.Р. Монмора и А.де Муавра. Этот первый этап в истории теории вероятностей, которая обстоятельно описана в книге О.Б.Шейнина. Обращу внимание на то, что азартные игры способствовали постановке и решению вероятностных задач, формированию представлений о средних величинах, понятий равной частоты появления событий. Постепенно анализ вероятностей вышел за пределы азартных игр и, применяясь к различным сферам – от астрономии до анализа рождаемости и смертности - приобрел универсальный характер. Способом обоснования исчисления вероятности была идея случайности. Случайность уже не противопоставляется причинному объяснению. И для Т.Гоббса, и для Б.Спинозы, и для П.Гольбаха, и для Гельвеция случайность детерминирована, но человек не может знать все причины случайных событий. Допускается детерминированность случайных событий и одновременно неполнота наших знаний об этой детерминированности. Неполнота знаний о случайных событиях – вывод из предположения о детерминированности случайности. В 1713 г. выходит книга Я.Бернулли «Ars conjectandi sive stochastice» («Искусство предположений или угадывания»). Ее цель –нахождение вероятностей. Он определяет вероятность через степень достоверности: «Вероятность же есть степень достоверности и отличается от нее как часть от целого. Именно, если полная и безусловная достоверность… будет для примера, предположена состоящей из пяти вероятностей, как бы частей, из которых три благоприятствуют существованию или осуществлению какого-либо события, остальные же не благоприятствуют, то будет говориться, что это событие имеет …3/5 достоверности»25. Я.Бернулли расширил использование исчисления вероятностей за пределы азартных игр, применив его к исчислению вероятностных предположений и аргументов. Выдвинув т.н. закон больших чисел, он обосновал применимость исчисления вероятностей к статистическим исследованиям. Название "закон больших чисел" принадлежит Пуассону, который отдал предпочтение субъективной интерпретации вероятности, понятой как степень ожидания. Вместе с тем он занимался статистикой, которая сформировалась и приобрела значительный вес именно в это время. Этими исследованиями , прежде всего в статистике населения, занимались такие ученые, как Дж.Арбутнот, Дж.Граунт, А.де Муавр, И.П. Зюссмильх, Л.Эйлер, Я.Бернулли, Н.Бернулли и др. Они привели к формулировке Т. Бейесом теоретической вероятности события и позднее, с одной стороны, к субъективной интерпретации вероятности, подчиняющейся таким критериям, как уверенность, ожидание, оценки) и, с друголй стороны, к объективной интерпретации вероятности, прежде всего к частотной интерпретации вероятностей. Этот разрыв между двумя способами обоснования исчисления вероятностей четко обозначился уже в 19 веке, но достиг своего методологического осмысления в 20 веке как альтернативное понимание случайности – либо как свидетельства и меры ожидания, либо как меры массовых случайных явлений и процессов. Альтернативность этих двух подходов еще не осознавалась в начале 19 в., когда в центре внимания было соотношение вероятности и причинности и не было проведено различия между субъективной и объективной интерпретациями вероятности. Во всяком случае в начале 19 в. идея случайности была способом обоснования вероятности. Она была присуща и философам, и математикам. Так, П.С. Лаплас, по сути дела развертывая принцип обращенной вероятности, заметил: «Если событие может быть вызвано ввиду n различных причин, вероятности их существования после наступления события относятся друг к другу как вероятности появления события при данных причинах. Вероятности существования каждой данной причины равны вероятности события, если оно произошло ввиду этой причины, деленной на сумму всех вероятностей события при всех данных причинах»26. «Теория случаев состоит в сведении всех событий, которые могут иметь место по отношению к некоторому объекту, к определенному числу равновозможных случаев, т.е. к таким, существование которых нам представляется в равной мере неопределенным, и в определении числа случаев, благоприятных исследуемому событию, вероятность которого мы отыскиваем»27. В другом месте: «Вероятность существования события является таким образом ни чем иным как отношением числа благоприятных случаев к числу всех возможных случаев…»28 Случайность позволяет определить степень достоверности, удачно восполняя неуверенность и недостаток наших знаний, а вероятность выражается дробью, в числителе которой – число благоприятных случаев, а в знаменателе – число возможных случаев. Позиции Лапласа относительно научного знания четко представлены в его сочинениях «О вероятности причин движения» (1774) и «Опыт философии теории вероятностей»(1814). Он подчеркивает пробабилистский характер научного знания «Почти все наши знания только вероятны, и в небольшом кругу предметов, где мы можем познавать с достоверностью, в самой математике, главные средства достигнуть истины – индукция и аналогия – основываются на вероятностях, таким образом, вся система человеческих знаний связана с теорией, изложенной в этом труде» (в «Опыте философии теории вероятностей»).29 В конце этой книги он заметил: «Точные причины явлений большею частью или неизвестны, или слишком сложны, чтобы можно было бы подвергнуть их исчислению, кроме того, их действие часто нарушается случайными и непостоянными причинами, но следы его всегда остаются на событиях, произведенных этими причинами, и оно видит в них изменения, которые могут быть определены длинным рядом наблюдений. Анализ вероятностей раскрывает эти изменения и определяет степень их правдоподобия»30. Лаплас показывает значимость теории вероятностей для естествознания, для увеличения мощности и надежности наблюдений, для социальных наук, в том числе для определения статуса судебных решений, для выяснения показателей смертности и средней продолжительности жизни и др. Вместе с тем Лаплас предположил возможность существования ума, который обладал бы всеобщим, необходимым и полным знанием причин и событий, знал бы все причины и все условия возникновения и существования тех или иных явлений. Этот Ум не имел бы никакого касательства к вероятности: «Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, одушевляющие природу, и относительное положение всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел вселенной с движениями мельчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее, так же как и прошедшее, предстало перед его взором»31. Человеческий ум не в состоянии достичь такого полного знания мира, знания человека всегда вероятностны, различаясь по степени вероятности и правдоподобия. В допущении божественного Ума, познающего и знающего все причины, тела и их движения Лаплас не нуждался. Это была скорее интеллектуальная гипотеза об абсолютном наблюдателе, о вненаходимом, потустороннем субъекте, который в 20 в. М.Фуко описал как «Паноптикон». Итак, для Лапласа теория вероятностей была основным концептуальным средством как естественных наук, особенно астрономических наблюдений, так и социальных наук, использующих статистический метод. Он не проводил разлчия между шансами и вероятностями, хотя уже до Лапласа было проведено различение между шансом и случайностью. Уже Муавр (1712) писал: «Если р число шансов, при которых может произойти некоторое событие, а q – число шансов, при которых оно может не наступить, то и те, и другие шансы имеют степени вероятностей, Но если все шансы, в соответствии с которыми событие может произойти или нет, имели равные легкости, вероятность его появления будет относиться к вероятности непоявления как р:q »32 Д.Юм посвятил анализу вероятностей две главы в трактате «О человеческой природе» (1731-1737). Проводя различие между демонстративным и вероятным знанием, в последнем он выделил вероятное знание в узком смысле слова и недемонстративными доводами в каузальных аргументациях. Вероятное знание в свою очередь подразделяется на два вида: вероятность случайностей и вероятность причин. Разделение человеческих знаний Юм обосновывает с помощью различных степеней вероятности. Вероятность как вид знания – это очевидность, сопровождаемая неуверенностью33. Вероятное знание представлено в двух формах – знании , основанном на случайности, и знании, происходящее из причин. Случайность, согласно Юму, не есть нечто реальное и является отрицанием причинности. Ум безразличен к тому, является ли объект, признаваемый случайным, существующим или несуществующим. «Совершенное и полное безразличие существенно для случайности»34. Эта мысль, как замечает Юм, признается всеми, кто занимается исчислением случайностей. При обосновании этого вида знания Юм обращается к идее правдоподобия: «более правдоподобен и вероятен перевес той стороны, которая обладает большим числом шансов, чем той, у которой их меньше»35. Обращаясь к игре в кости, Юм отмечает, что «случайность представляет все стороны равными и заставляет нас рассматривать их одну за другой как одинаково вероятные и возможные»36. Анализ Юмом вероятности случайностей далек от идеи статистической закономерности, хотя ряд его доводов, например, о безразличии к существованию или несуществованию этого вида случайности перспективен для статистики. Он ограничивается анализом вероятности падения игральной кости той или иной стороной, не переходя к статистическим исследованиям его времени. Поэтому вряд ли можно согласиться с тем, что Юм понимал вероятность случайностей примерно в смысле статистической закономерности37. Различая знания по степени уверенности, Юм подчеркивает, что знание продвигается от низшей ступени до высшей, но все же остается предположением, или вероятностью. Первая и самая низшая ступень связана с одним-единственным опытом, из которого делается вероятностный вывод. Вторая ступень – опыты, в котором существуют противоположные наблюдения. И, наконец, третья ступень, на которой существуют связь между всеми причинами и действиями, причем эта связь необходима. Рассматривая причинно-следственную связь как коррелятивную, Юм обращается к осмыслению влияния прошлого и будущего опыта на исчисление вероятностей. "Всякий прошлый опыт можно рассматривать как своего рода шанс, ибо мы не уверены, совпадает ли будущее событие с тем или иным из наших опытов"38. В главе "О вероятности причин" Юм вводит понятие "вера" (belief -точнее, уверенности, убежденности): "Так как наша вера в любое событие увеличивается или уменьшается сообразно числу шансов, или числу прошлых опытов, то ее следует рассматривать как сложное действие"39. Рассуждения о вероятности причин Юм связывает с перенесением прошлого опыта на будущее. Сами эти рассуждения включают в себя веру, или уверенность. Юм анализирует особенности переноса прошлого опыта при исследовании отдельного случая, большого числа объектов (этот вариант вероятности причин он называет значительной, большой вероятностью – large probability) и, наконец, вероятность, проистекающая из аналогии. Все эти три формы вероятности основаны на неопределенном опыте и на аналогиях сходства, различны по степени очевидности, что объясняется влиянием аффектов и воображения. Юм отмечает, что, хотя заключения, основанные на доказательствах, и заключения, основанные на вероятности, противоположны, существуют незаметные переходы от одного типа рассуждений к другому. Это обусловлено утратой непосредственности опыта, сложной цепью связанных друг с другом аргументов и др. К нефилософским видам вероятности Юм относит следование общим правилам, которое приводит к предубеждениям. Итак, Юм, исходя из коррелятивной трактовки причинно-следственной связи, представил различные версии вероятности – вероятность для него это определенные степени веры (уверенности), которые основаны 1) на случайности, которая, отрицая причину, представляет все стороны как одинаково возможные и вероятные, 2) на различных формах связи причин и следствий (либо постоянной и однообразной, либо прерывающейся и неопределенной), 3) на переносе прошлых опытов на будущие события, которое может привести к некорректным заключениям, 4) на правдоподобии и достоверности. Можно сказать, что Юм смог описать все многообразие метафизических обоснований идеи вероятности и не отдал предпочтения ни одной из них – ни случайности, ни достоверности, ни уверенности и т.д. Между тем к этому времени уже были развернуты различные формы обоснования исчисления вероятностей и с помощью критерия достоверности, и с помощью большого числа случайных процессов, и с помощью идеи равновозможности и др. Юм, вначале своего анализа противопоставив вероятность и доказательное знание, в главе "О скептицизме по отношению к разуму" проводит мысль о том, что "всякое знание вырождается в вероятность"40. подчеркивая, что увеличение доверия к знанию, согласия в его оценке научным сообществом ведет к постепенному возрастанию уверенности, которое есть ни что иное, как "прибавление новых вероятностей"41, возникновение нового вида вероятностей. Вероятность, различающаяся по своим степеням, основана на неопределенности самого предмета исследования, на слабости нашей способности суждения, на сомнении, вытекающей из возможной ошибки при оценке истинности и достоверности наших способностей. Если исходить из того, что всякое знание вырождается в вероятность, то возникает целый ряд вопросов, который задавал уже Я.Бернулли: "Остается исследовать, будет ли при таком увеличении числа наблюдений вероятность достичь действительного отношения постоянно возрастать так, чтобы превзойти всякую степень достоверности, или же задача имеет, так сказать, свою асимптоту, т.е. имеется такая степень достоверности, которую никогда нельзя превзойти…Если бы этого не случилось , то, признаюсь следовало бы усомниться в нашей попытке определить из опытов"42Этот подход нашел свое завершение в индуктивной логике, которая обращается к исчислению вероятностей для оценки статуса наблюдений и эмпирических суждений. Каким образом осуществляется "прыжок" от индуктивных, от вероятных суждений к теоретически необходимому выводу, при такой позиции остается не ясным и не может быть уяснено. С.Д.Пуассон, разделив шанс как объективную характеристику и вероятность как субъективную характеристику, разделил субъективную и объективную интерпретацию исчисления вероятностей. Различие между вероятностью и шансами провел О.Курно. По его определению, «вероятность есть отношение протяженности шансов, благоприятных какому-либо событию, к общей протяженности всех шансов»43. Подчеркнув объективный характер случайностей, он развивал пробабилистскую позицию относительно знания: знание вероятностно и существуют различные степени вероятности научного знания. Наивысшая степень вероятности характерна для математики. Наименьшая присуща метафизике (философии). Достоверное знание мыслится им как тот предел, с которым соотносятся другие степени вероятного знания. Наиболее развернутая концепция вероятности, основанная на идее случайности, представлена Ч.Пирсом. Свою концепцию он называет "тихизмом" (от греч. thyche –случай), подчеркивая приоритет случайности и вероятности как во вселенной, так и в теории знания. Разделяя демонстративный и вероятный вывод, он усматривает в доказательном, дедуктивном рассуждении особый случай вероятностного рассуждения: "Демонстративный вывод есть предельный случай вероятного вывода, Уверенность за есть вероятность 1. Уверенность против есть вероятность 0"44. Исходная посылка его философии – гипотетический характер всякого знания. С этим же связан и отстаиваемый им принцип фаллибилизма – принципиальной ошибочности, неискоренимой погрешимости и опровержимости научного знания: " Мы никоим образом не способны достичь достоверности и точности. Мы никогда и ни в чем не можем быть уверены до конца, а равно относительно какой угодно вероятности удостоверить точную. значимость какой-либо меры или общего отношения…Фаллибилизм не говорит, что люди не способны достичь верного знания того, что создано умом. Он этого не утверждает и не отрицает. Он говорит только, что для человека недостижимой является абсолютная достоверность во всем, что имеет отношение к фактам"45. Позицию фаллибилизма, которую он связывает с духом науки, Пирс противопоставляет инфаллибилизму религии. Неискоренимую погрешимость научного знания он обосновывал с помощью теории ошибок, получившей широкое развитие в науке его времени: "В тех измерительных науках, которые в наименьшей степени подвергаются ошибочности, в метрологии, геодезии и метрической астрономии ни один уважающий себя человек к сегодняшнему дню не считает нужным устанавливать свои результаты, не прилагая к ним вероятностную ошибку каждой из наук"46. Рост науки Пирс связывает с выдвижением гипотез, с увеличением их степени вероятностей, с их верификацией и опровержением: "Лучшее, что может быть сделано в данной связи,- это представление гипотезы, не лишенной вероятности в контексте генеральной линии роста научных идей, которая поддается верификации или может быть отвергнута будущими исследователями"47. Опередив свое время, Пирс выдвинул определенную гносеологическую стратегию – стратегию выдвижения опровержимых предположений. Основную процедуру этой стратегии, которая нашла свое продолжение в концепции критического рационализма К.Поппера, он назвал ретродукцией, или абдукцией48. Разрыв между индуктивными суждениями и достоверным знанием фиксировал в 20 в. и Г.Рейхенбах: "Изучение индуктивных выводов принадлежит теории вероятностей, ибо наблюденные факты могут сделать тео