М. М. РОЗЕНТАЛЬ ПРИНЦИПЫ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ«… Вопрос не о том, есть ли движение, а о том, как его выразить в логике понятий...»В. И. ЛенинПРЕДИСЛОВИЕВ настоящее время вопросы логики выдвинулись на одно из первых мест среди прочих актуальных проблем философской науки. Это объясняется по крайней мере двумя обстоятельствами. Во-первых, потребности развития науки и общественной практики делают все настоятельнее необходимость дальнейшей разработки как общих, так и специальных вопросов познания. Не случайно в последнее время приобрела большое теоретическое и практическое значение одна из ветвей логики — математическая логика. Ее связь с запросами бурно прогрессирующей науки, а также с развитием техники совершенно очевидна. Не менее актуальный интерес приобрели и более широкие, общие проблемы логики, которые должны объяснить закономерности познания, подвести, прочный логический фундамент под быстро развивающуюся, но идущую чрезвычайно сложными и противоречивыми путями, науку. Важное значение гносеологических и логических проблем для современной науки марксисты осознали уже полстолетия назад, когда только грянул первый гром новой революции в физике. Наиболее ярким свидетельством этого явился «Материализм и эмпириокритицизм» В. И. Ленина. В ленинском произведении с глубочайшим прозрением в сущность современного этапа развития человеческих знаний было показано, что все те ошибочные философские выводы, которые делались из новых достижений науки, вызваны непониманием действительной природы познания и объективно необходимой логики его движения. В нем, однако, были не только показаны источники ошибок, причины кризиса в физике, но и раскрыты наиболее важные закономерности развития человеческого познания. Невозможно с правильных философских — теоретико-познавательных и логических—позиций осмыслить путь развития современной науки, если не принять во внимание эти закономерности. Начавшаяся более полвека назад революция в физике продолжается и в настоящее время. Величайшим результатом этого революционного развития науки было открытие атомной энергии. Достижения физики оплодотворили ряд других областей человеческих знаний — химию, космогонию, биологию и др. Началась эра завоевания космоса. Как и раньше, быстрое развитие науки, ломка устаревших взглядов и возникновение новых, беспрерывно расширяющиеся возможности научного познания — все это, как и полвека назад, требует усиленного внимания к вопросам теории познания и логики. Ибо если справедливо, что философские теории не могут развиваться, не усваивая и не обобщая новейших результатов конкретных наук, то не менее верно и то, что и сами конкретные науки нуждаются в правильных философских обобщениях и, в частности, в осознании логических законов процесса познания. Поэтому нельзя не присоединиться к словам А. Эйнштейна — крупнейшего естествоиспытателя, в научном опыте которого никто не может усомниться: «Достойно внимания, — писал он, — взаимоотношение теории познания и науки. Они зависят друг от друга. Теория познания без контакта с наукой становится пустой схемой. Наука без теории познания, поскольку она вообще возможна без нее — примитивна и беспорядочна»(1). Значение этих слов великого ученого станет еще более очевидным, если учесть, что потребности развивающегося естествознания в научной теории познания и логике широко эксплуатируются идеалистической философией с целью укрепления ее сильно пошатнувшихся позиций, вследствие чего проблема взаимоотношения науки с теорией познания, с логикой становится еще более острой. И здесь мы сталкиваемся со вторым обстоятельством, объясняющим актуальность разработки теории познания и логики в современных условиях. Еще В. И. Ленин отмечал, что современный идеализм в лице махизма "специализируется на гносеологии». Нечто подобное происходит и сейчас, при этом к спекуляциям идеалистов на гносеологии добавляется спекуляции на логике. Но главным здесь остается тот факт, на который обратил внимание Ленин, что острейшая необходимость естествознания в научном учении о познании используется для идеалистической обработки новейших данных науки. В самой специализации на логике нет ничего плохого. Напротив, усиленное внимание к этой области философии вызвано развитием самой науки. Критикуя то философское направление, в котором ведет свои логические исследования подавляющее большинство современных логиков из идеалистического лагеря, нельзя игнорировать некоторые положительные результаты их работы в специальных разделах логики. Идеалистическое извращение логики и стремление с помощью такой логики оказывать воздействие на естествознание требуют резкого отпора со стороны марксистов и всех тех, кому дороги интересы объективной истины. И дело не только во вредном воздействии такой логики на науку, а и в опасном влиянии ее идей на сознание людей. Ибо логика — не область туманных и далёких от жизни, от социальных интересов и общественной борьбы вопросов, занимающих только узкий круг специалистов. Не в каком-либо боевом памфлете, а в специальном логическом трактате мы читаем подобные, например, сентенции: «...В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы являются объяснениями природных явлений», «Смысл мира должен лежать вне его… …Не может быть никаких предложений этики… Этика трансцендентальна... ...Решение проблемы жизни состоит в исчезновении этой проблемы… ...Люди, которым после долгих сомнений стал ясным смысл жизни, все же не могут сказать, в чем этот смысл состоит… ...Есть, конечно, нечто невыразимое. Оно показывает себя; это — мистическое!»(2) и т.д. и т.п. Не следует думать, что подобные высказывания есть незаконное вторжение логики в сферу чуждых ее интересам вопросов. Именно эта наука решает, что такое логика мышления, познания: есть ли это учение о том, как познаются реальные законы природы и общества; или это учение о логике болезненного воображения, полагающего, что неумение разобраться в том, что творится в мире, должно быть возведено в ранг логики. Как ни важно, однако, дать отпор извратителям сущности и великого назначения мышления, этого могущественного инструмента человека; с помощью которого он познает и преобразует мир, это все же лишь часть Задачи, Главное — дальнейшая разработка логической науки в соответствии с новыми потребностями науки и общественной практики, запросами коммунистического строительства. С сожалением приходится признать, что этой главной задаче до сих пор мало уделялось внимания. У нас исследовались отдельные вопросы формальной логики, но проблемы диалектической логики оставались почти вне поля нашего зрения. Впрочем и формальная логика часто исследовалась без достаточного учёта новейших достижений в данной области. Что же касается диалектической логики, то силы тратились на бесконечные и малополезные споры вокруг давно решенного вопроса: должна ли существовать наряду с формальной логикой логика диалектическая. Эти споры в той или иной форме продолжаются и поныне. Нельзя отрицать, что имеются некоторые вопросы, касающиеся взаимоотношения формальной и диалектической логики, которые могут и должны обсуждаться в интересах уточнения и углубления нашего понимания современных задач каждой из них. Речь идет не об этом, а о том, что некоторые философы-марксисты выступают против диалектической логики, несмотря на то что все развитие науки и общественной жизни как нельзя более ярко подтверждает неоспоримую истинность ее принципов. И это в то время, когда В. И. Ленин, продолжая развивать идеи. Маркса, и Энгельса, поставил перед марксистскими философами задачу неутомимого и всестороннего изучения и разработки диалектической логики. В. И. Ленин не только поставил эту задачу как одну из самых важных и необходимых, но он внес неоценимый вклад в ее решение, о чем свидетельствуют его труды «Материализм и эмпириокритицизм», «Философские тетради» и др. Ленин показал, в чем состоял недостаток и, ограниченность подхода к диалектике Г. В. Плеханова, который, по его словам, оставлял без внимания диалектику познания, логические проблемы марксистской диалектики. В «Философских тетрадях» Ленин дал программу исследования диалектической логики и теории познания, указав основные направления этой работы. По целому ряду принципиальных вопросов диалектической логики он высказал глубокие мысли, которые служат руководством для всей деятельности в этой области. Следует отметить, что, хотя среди марксистов — как в нашей стране, так и в других странах — еще имеются защитники ошибочного взгляда, согласно которому формальная логика дает исчерпывающее учение о формах и законах мышления, их становится все меньше, а необходимость широкого и всестороннего исследования, диалектической логики осознается все большим кругом философов. Нет никакого сомнения в том, что некоторый разнобой во взглядах на диалектическую логику будет, окончательно преодолен, и проблемы диалектической логики займут подобающее место в философских работах марксистов. Несколько замечаний о настоящей книге. Она выросла из небольшого специального курса лекций по диалектической логике, прочитанного в Академии общественных наук. Этим в значительной степени объясняется как круг вопросов, освещаемых в ней, так и форма изложения. В данной работе не ставится задача дать систематическое и всестороннее изложение диалектической логики, да и едва ли это сейчас возможно. Для этого требуется еще большая работа по изучению отдельных сторон и проблем сложного диалектического процесса познания. Цель, которую преследует данная работа, может быть сведена к трем моментам: 1) выяснить различие между диалектической и формальной логикой, показать, что последняя далеко не исчерпывает задач науки логики, что только диалектическая логика способна быть общим логическим базисом всего человеческого познания; 2) очертить круг основных вопросов, составляющих объект исследования диалектической логики; 3) наметить подход к этим вопросам, их решение, руководствуясь тем, что дают в области диалектической логики труды классиков марксизма-ленинизма, привлекая также данные современной науки и практики. В известном смысле данная книга есть продолжение другой работы автора этих строк, посвященной изучению диалектики и диалектической логики в «Капитале» К. Маркса. Мысль В. И. Ленина о том, что «Капитал» — это диалектическая логика, примененная к одной из важнейших наук, представляет для нас огромную ценность. И в этой работе мы неоднократно прибегаем к помощи несравненного логического богатства произведения Маркса — этой несокрушимой теоретической твердыни, о которую безуспешно разбивают свои медные лбы современные противники коммунизма. Что же касается общего направления данной работы, то оно исчерпывающе выражено в нескольких ленинских строчках, взятых в качестве эпиграфа к ней. Мы прекрасно отдаем себе отчет в том, что некоторые вопросы, поднятые здесь и связанные с положительной разработкой тех или иных конкретных сторон диалектической логики, требуют дальнейшего обсуждения. Поэтому мы будем рады, если книга послужит одним из стимулов для такого обсуждения. Примечания. «Albert Einstein аls Philosoph und Naturforscher», Stuttgart, S. 507.Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат, М., 1958, стр. 94, 95, 97.ГЛАВА I^ ЛОГИКА КАК НАУКАИзвращение сущности и назначения логики современными идеалистами.Идеология буржуазии в настоящее время находится в состоянии глубокого упадка и разложения, вызванного вступлением капиталистического общества в последнюю — империалистическую — стадию своего развития. Одна из главных черт этого упадка буржуазной идеологии и, в частности, философии состоит в борьбе против интеллектуализма, против разума, рационального познания и его законов. Начиная примерно с последней четверти XIX в. целый ряд идеалистических течений и школ объявил настоящую войну логике. Достаточно назвать такие философские направления, как интуитивизм, прагматизм, «философию жизни" и т. п. Это отрицание логики и логического познания ярко выразил один из основоположников американского прагматизма Джемс: «Что касается меня, — сказал он, — то я счел себя в конце концов вынужденным отказаться от логики, отказаться от нее открыто, честно и раз навсегда» (1). По представлениям сторонников этих идеалистических течений жизнь настолько подвижна, изменчива, все находится в таком бурлении, что всякие логические формы мышления лишь уродуют, искажают ее. «Действительность, жизнь, опыт, конкретность, непосредственная данность — говорил тот же Джемс, — все это выходит из границ нашей логики, переливает через ее края и окружает ее со всех сторон»(2). Подобно прагматистам, представитель интуитивизма А. Бергсон также считал «живую подвижность вещей» недоступной логике, логическому процессу познания; разум якобы рвет на части живую ткань вещей, омертвляет жизнь, делает искусственные остановки, перерывы там, где сплошное течение, где нет никаких перерывов и остановок. Как образно говорил Бергсон, единственное, на что способен разум, это, отмечать в процессе движения отправления и прибытия. Охватить же то, что происходит в промежутке между этими пунктами, превыше человеческих сил. Поэтому задача философии, согласно Бергсону, состоит в том, чтобы выйти за пределы человеческого состояния (3). Средством для такого сверхъестественного прыжка «за пределы человеческого состояния» Бергсон считал мистическую интуицию. Что же касается таких современных идеалистических течений, как экзистенциализм, персонализм, неотомизм и др., то они либо вовсе не проявляют интереса к логике, либо мало занимаются ею. Не имея возможности специально рассматривать здесь вопрос о том как относится то или иное идеалистическое направление к логике, мы вкратце остановимся лишь на неопозитивистском ее истолковании. Впрочем, именно новейший позитивизм в лице «логических позитивистов» более чем какие-либо другие направления буржуазной философии унимается проблемами логики, стремясь при помощи последней протащить в науку идеалистическую философию. Логические позитивисты не пренебрегают логикой, наоборот, они стремятся возвести ее в ранг единственной отрасли знания, которой должна заниматься философия. Было бы, однако, ошибкой оценивать это повышенное внимание к логике как некий поворот современной буржуазной философии от антиинтеллектуализма к признанию рационального мышления и его объективных законов. В действительности логический позитивизм есть выражение той же основной тенденция философского «декаданса», который характеризует всю буржуазную философию периода империализма. Мы знаем старых философов — Бэкона, Декарта, Спинозу, Гегеля и др., которые мучительно искали и исследовали пути человеческого познания, делали шаги к истине и вместе с тем нередко серьезно сбивались с дороги. Но их отличала огромная вера в силу человеческого ума, они превозносили и возвышали человеческий разум, его способность познать мир. Что осталось от этой гордой и славной традиции у современных идеалистов, хотя и говорящих о логике как единственном объекте философии, но делающих все, чтобы затемнить; запутать познание, обрезать крылья человеческого разума, воспеть его бессилие в познании природы и социальной жизни? Спекулируя на важном значении логики для прогресса науки, неопозитивизм развивает общую антирационалистическую линию идеалистической философии в форме логического учения. Это видно из более подробного ознакомления с логической концепцией неопозитивистов. В начале 30-х годов XX в. группа философов-идеалистов, известная под названием «Венский кружок», провозгласила «новый курс» в философии. С тех пор этот «новый курс" рекламируется чуть ли не как всемирно-историческнй «поворот», «революция» в философии. Суть ее заключается якобы в том, что философия раз и навсегда разделывается с «метафизическими» проблемами, касающимися коренных вопросов мировоззрения, и оставляет за собой лишь одну область — логику. В передовой статье первого номера журнала «Erkenntnis», в котором был оповещен «новый курс» в философии, М. Шлик доказывал, что бесконечные споры между философскими системами в прошлом были основаны на недоразумении. Это объяснялось тем, что философы якобы занимались неразрешимыми проблемами, а именно: вопросами об отношении мышления к бытию, о том, что первично и что вторично, о сущности природы, о ее материальности или идеальности, о наиболее общих законах бытия и познания, о методе познания и т. д. Все эти проблемы автор объявлял «метафизикой». Старые философы, занимаясь этими вопросами, и не подозревали, что пытаться решать их — это напрасная трата времени. Развитие философии якобы привело к выводу о том, что только логика есть философия. Она — средоточие философии, средство преодоления тысячелетних споров и борьбы в философии. Трудно возразить против высокой оценки значения логики. Она действительно является одной из важнейших сторон и составных частей философской науки, хотя философия не сводится только к ней. Логика — научная логика — действительно важна для решения вопросов, служащих предметом борьбы различных философских систем. Но не это имеют в виду логические позитивисты, заявляющие, что одна логика достойна внимания философии. Логика превозносится ими как средство ликвидации философии и философских вопросов. Оказывается, будто логика убедительно доказывает тщетность всяких попыток решать перечисленные выше «метафизические» вопросы. Она якобы доказывает «невыразимость» этих вопросов, как бы они ни решались — с материалистических или идеалистических позиций. Об этом же говорится в другой программной статье, журнала «Erkennttiis». Мы имеем в виду статью Р. Карнапа «Старая и новая логика». Впоследствии этот автор выпустил книгу «Логический синтаксис языка», в которой он разработал и обосновал идею о том, что философию следует заменить логикой, понимаемой как синтаксис языка науки: «на место традиционной философии, — заявляет Карнап, — нужно поставить строго научную дисциплину, именно логику науки, т. е. синтаксис научного языка»(4). В действительности логика возникла из потребности познания объективного мира. Она играет огромную роль как самостоятельное философское учение, вооружающее науку законами мышления, познания. Логические же позитивисты стремятся обескровить логическую науку, подчинить ее одной цели — анализу предложений эмпирических наук с целью выяснения их логической «правомочности», допустимости. Логика, по их утверждению, должна «прояснять» предложения наук, учить, как правильно их понимать. Она становится простым привеском к эмпирическим наукам. Если ученый — физик, биолог, социолог и т. п. — высказывает какое-нибудь предложение, то логик должен выяснить, правильно ли высказано данное предложение, в верной ли логической форме оно выражено. «Не существует философии как теории, как системы собственных положений рядом с положениями науки,— писал Карнап. — Философия означает не что иное, как: прояснить положения и понятия науки путем логического анализа. Орудием этого является новая логика»(5). Познание — этот великий и сложный акт осмысливания, отражения действительности, природы, реального мира — низводится «новой логикой» к вопросу о «высказываемости», «выразимости» тех или иных положений. «Вопросы о значении и границах познания,— писал Шлик, — исчезают. Познаваемо все, что дает себя высказать (выразить), и это все, о чем можно спрашивать»(6). Несомненно, язык, выражение мыслей в словах, предложениях, с помощью которых мы изображаем действительность, имеют большое значение в процессе человеческого познания. «Нет на свете мук сильнее муки слова» — эти слова русского поэта хорошо передают, как трудно выразить ту или иную идею, мысль» изобразить действительность в точных словах, предложениях, образах и т. п. Неточный язык, фальшивые, путаные предложения служат препятствием на пути сознания. Это значение языка подчеркивали и домарксистские философы. Марксизм рассматривает язык как непосредственную действительность мысли, как природную материю мышления. Наряду с трудом членораздельная речь была тем стимулом, под влиянием которого формировался и развивался человеческий мозг. Учение И. П. Павлова о роли второй сигнальной системы в развитии мышления находится в полном соответствии с марксистскими представлениями о процессе становления человека, его отличии от животного, значении языка для образования абстрактных понятий и т.д. В. И. Ленин - считал, что одним из важнейших компонентов теории познания должно быть обобщение истории языка, поскольку мысль неразрывно связана с языком и вся эволюция человеческого познания, закономерности его развития нашли свое отражение в эволюции языка. Вследствие этого марксизм нисколько не отрицает необходимости семантического анализа понятий, слов, терминов в целях достижения максимально точного языкового выражения мыслей. Когда логические позитивисты говорят, что в повседневном языке часто бывает, что одни и те же слова обозначают различный смысл или, наоборот, разные слова обозначают одно и то же содержание, что это порождает путаницу мешающую достижению истины, то против этого нельзя возражать. Одно из важных достижений математической логики состоит в том, что она уточнила целый ряд терминов, играющих важную роль в логическом анализе, таких как «есть», «или», «и» и т.д. Перевод с одного языка на другой, выполняемый электронными вычислительными машинами, также делает важной задачу семантического анализа слов. Однако при этом было бы неправильно гипертрофировать - значение и роль языка, языковых предложений в познании. Язык, предложения есть важное средство, орудие, при помощи которых мы исследуем и познаем реальные вещи и явления, но истинность знания зависит преимущественно не от языка, а, напротив, предложения лишь постольку точны и удачны, поскольку они правильно выражают наши понятия о вещах. При этом между вещами и предложениями нет непосредственной связи. В процессе познания возникают определенные ощущения, восприятия, представления, понятия о вещах; а предложения выражают эти последние. Следовательно, сами предложения обусловлены нашими взглядами на природу вещей. Это значит, что отношение между мыслью и языком должно рассматриваться как отношение между содержанием и формой. Вне формы не существует содержания, в данном случае — вне языка нет и не может быть мысли, но языковое выражение, несмотря на все его огромное значение, все же лишь форма, зависящая от содержания, определяемая содержанием, т. е. мыслью, тем, что она означает. Дело, однако, не только в порочности сведения логики к анализу языка. Сам по себе логический анализ языка» как было сказано, вполне закономерен, если не абсолютизировать его значение. Но неопозитивисты делают логику оружием такого анализа предложений науки, который должен доказать их «псевдообъективный» характер, т. е. лишить их объективного содержания. В этом суть «поворота» в философии, предпринятого «новыми логиками». Они полагают, что тем самым наука и философия освобождаются от «метафизики», вернее, от того, что они называют метафизикой, т. е. от решения общих вопросов мировоззрения, от которых не могут быть свободны ни специальные науки, ни логика, ни философия в целом. Логические позитивисты утверждают, что наша слова, предложения, символы не могут быть: отражением реального, существующего вне нашего сознания мира. «Новая логика» стоит на страже этого принципа, подобно мифологическому Аргусу, неусыпно следя за чистотой» философии. Исходя из «логического анализа», неопозитивисты считают, что, какой бы кардинальный вопрос философии они ни взяли, он легко решается при помощи чудодейственной машины «логического анализа». Например, спорят; идеалист или позитивист с материалистом, с «реалистом», как выражается Карнап, по вопросу: что такое вещь? Первый утверждает, что вещь есть комплекс чувственных данных, второй, доказывает, что она есть совокупность атомов. В этот спор вмешивается «новый логик» и заявляет, что спор этот бесполезен, что он может длиться бесконечно, ибо спорящие - стороны, употребляя «содержательный» язык, одинаково, заблуждаются: "Спор между позитивизмом и реализмом, — говорит Карнап,— есть праздный спор о мнимом тезисе, основывающийся на применении содержательного языка»(7). Стоит-де проанализировать их речь с точки зрения ее формы, и тогда легко примирить эти два кажущихся противоположными тезиса. Или спор идет о том, является наше познание априорным или эмпирическим. И в данном случае спор якобы основан на злоупотреблении «содержательным» языком. Когда мы говорим: «Каждый цвет имеет три компонента: цветной тон, насыщенность, яркость», то вследствие применения такого предметного, содержательного языка можно спорить, априорно ли познание или оно эмпирично. Проблема эта исчезнет, если мы скажем: «Каждое выражение цвета состоит из трех выразительных частей: выражения цветного тона, выражения насыщенности и выражения яркости» (8). Здесь уже речь идет лишь о выражении, о предложении и потому-де бессмысленным становится сам вопрос: априорно познание или эмпирично. Наконец, еще один пример. Решается вопрос о соотношении психического и физического процессов в центральной нервной системе. Какова связь между этими процессами? Есть ли это связь, как выражается Карнап, чисто функциональная или эти процессы действительно связаны между собой, так что без физических нет и психических процессов? Представители материалистической и идеалистической физиологии дают противоположные ответы на эти вопросы. Как же отвечает «новая логика» на них? «При употреблении формального языка, — пишет Карнап по этому поводу, — становится ясным, что речь идет лишь об отношении между двумя языками — психологическом и физическом; именно, равнозначны ли эти два параллельных предложения всегда или в известных случаях. ..»(9). Так расправляются «новые логики» с важнейшими проблемами философии. Но проблемы эти не могут исчезнуть оттого, что их теми или иными приемами пытаются снять. Оттого, что я употребляю иной оборот речи, угодный логическим позитивистам, не исчезнут «проклятые вопросы» о том, что же такое веши, предметы. Есть ли они комплексы человеческих ощущений или они реально существуют; физическое ли тело первично и определяет психическое, «душу» или наоборот; извлекаем мы наши знания из самих себя, из тайников разума или из природы, объективного мира при помощи чувственного опыта и разума; что такое наука — картина природы или «свободная конструкция» нашего ума и т. д. и т. д. «Новая логика» заявляет, что на эти вопросы невозможно ответить, что это затемняющие категории прежних эпох философии. «Метафизическая философия,— говорит Карнап, — хочет выйти за рамки эмпирико-научных вопросов и поставить вопросы о сущности предметов. Мы считаем эти вопросы псевдовопросами». Конечно, можно объявить вопросы о сущности предметов «псевдовопросами»(10). Но наука, научное познание невозможны без стремления к постижению сущности вещей. Весь смысл научного познания в том, чтобы за эмпирически схватываемыми явлениями и фактами обнаружить их сущность, причины, законы, в противном случае наука была бы бесполезным занятием, она не помогала бы овладевать силами природы и ставить их на службу человеку. И потому она требует от философии, от логики прямого ответа на так называемые метафизические вопросы, а не «иносказаний». Брось свои иносказанья И гипотезы пустые! На проклятые вопросы, Дай ответы нам прямые. «Новая логика», однако, предпочитает иносказания. Но эти иносказания сами представляют собой не что иное, как род метафизики, только метафизики уже настоящей, без кавычек, идеалистической. От мнимой «метафизики», выражаясь языком «новой логики», т. е. от решения коренных вопросов мировоззрения, принципиальных вопросов бытия и познания, невозможно освободиться, как невозможно, по выражению Эйнштейна, дыхание в вакууме. И хотя логические позитивисты пытаются отмахнуться от них, но они все же вынуждены отвечать на эти вопросы. В их «новой логике» на каждом шагу мы наталкиваемся на идеалистическую метафизику, на определенный, именно идеалистический, подход к познанию, к бытию, ко всем процессам и явлениям. Действительно, что значит утверждение о принципиальной невозможности не только решить, но и ставить вопрос о том, что такое вещь — комплекс наших ощущений или совокупность реальных, существующих независимо от нас атомов? Это лишь трусливая увертка, прикрывающая идеалистическое решение основного вопроса философии. Ибо, если я не могу твердо и уверенно сказать, что вещь существует независимо от моих ощущений, что она — не мои ощущения, а лишь отражается в этих последних, то этим самым я стою по сути на позициях отрицания реального мира. И от этого вывода нисколько не спасает положение о том, что мы-де не можем утверждать и противоположное, т.е. что вещь есть комплекс ощущений. Это положение опровергнуто всем опытом человечества, его практической деятельностью по преобразованию природы, каждым шагом науки вперёд. И когда представители «новой логики» заявляют, что вопрос о том, есть ли вещь комплекс ощущений, якобы логически неразрешим, то они идут против науки и самим сомнением своим поддерживают антинаучное решение этого вопроса. Или что значит утверждение логических позитивистов о том, что их логика не нуждается в «метафизике», что всем своим существом она направлена против «метафизики»? Такой логики; которая бы так или иначе не решала вопросы о сущности познания, об отношении наших понятий и суждений к действительности и т. д., не было и нет. Да и «новая логика» отвечает на них, решает их на определенной «метафизической базе. Разве ее положение о том что логические формы мышлений произвольны, независимы от действительности, что также произволен выбор исходных аксиоматических принципов, на которых основан весь логический процесс познания, — разве это не идеалистический подход к познанию, разве он не ориентирует науку на идеалистическую «метафизику»? Логический позитивист Г. Фейгль в статье «Философия науки логического эмпиризма» (1954 г.) пытается более «зрело» формулировать некоторые важные принципы теории познания и логики. Он заявляет, что за четверть века логический эмпиризм во многом изменился, что он отказался от увлечений юности, стал «более логическим», признает некоторые «законные притязания рационализма», которые раньше отрицал, стал «более эмпирическим» в том смысле, что он уже не исключает онтологических и космологических теорий, не согласующихся с классическим позитивизмом. Вполне возможно, что логический позитивизм переживает какую-то эволюцию, хотя тончайшие нюансы этих изменений важны, скорее для его внутренней летописи, и едва ли имеют широкий философский интерес, ибо они не меняют сущности его концепции. Можно взять одну; из позднейших работ Карнапа, например его статью. «Эмпиризм, семантика и онтология», опубликованную в 1950 г. Эта статья позднее была дана в качестве приложения к книге Карнапа «Значение и необходимость». Книга эта выражает новый, семантический, этап в развитии логического позитивизма в отличие от первого — логико-синтаксического, Здесь на первый план выдвигается проблема значения, смысла предложений, развитие нового метода семантического анализа значения языковых выражений (11). В нашу задачу не входит ни оценка, ни критический анализ этой книги в целом. Нельзя не разделять мнения ее автора о том, что «для специальной цели развития логики построение и семантическое исследование языковых систем имеет большое значение»(12). Нас интересует философская основа его подхода к проблеме значения языковых выражений. Казалось бы, выдвижение на первый план значения, смысла предложений должно было бы привести к, отказу от того невероятного формализма, который Карнап вместе с другими неопозитивистами отстаивал в «синтаксический» период развития неопозитивизма. Конечно, когда он исследует техническую сторону метода семантического анализа, то он вынужден оперировать реальными значениями слов и предложений, отражающими объективное содержание явлений, тут уже дело конкретной оценки, насколько предлагаемые им способы семантического анализа плодотворны или неплодотворны для науки. Но как только Карнап начинает рассматривать философские вопросы логики, немедленно всплывает на поверхность вся муть идеализма и становится ясным, что в этом отношении никаких изменений на новом этапе не произошло. Для характеристики философской сущности метода семантического анализа очень важна статья Карнапа «Эмпиризм, семантика и онтология». В этой статье ставится вопрос о так называемых абстрактных сущностях, т. е. о допустимости или недопустимости абстракций в науке. Как указывает сам Карнап, «проблема абстрактных объектов снова встала в связи с семантикой, теорией значения и истины»(13). Здесь действительно налицо несколько более благосклонное отношение к абстракциям по сравнению с его ранними взглядами. Но его поддержка научных абстракций чисто призрачная. Вопрос ставится так: означает ли семантический анализ значения языковых выражений, что он предполагает существование «внеязыковых объектов»? Пока в качестве объектов (десигнатов, по терминологии Карнапа) берутся такие вещи или события, как «город Чикаго» или «смерть Цезаря», сомнений никаких нет (как увидим дальше, признание реальности подобных явлений имеет также субъективно-идеалистический смысл). Но как быть с «абстрактами», т. е. с тем, с чем преимущественно имеет дело наука, ибо последняя невозможна без мышления понятиями, законами, выражающими сущность явлений. Одни полагают, рассуждает Карнап, что семантический анализ значения языковых выражений ведет к признанию реальности объектов, обозначаемых ими, другие восстают против этого на том основании, что это нарушает основные принципы эмпиризма и ведет «назад к метафизической онтологии платоновского типа» (14). Что же думает на этот счет сам Карнап? Какой смысл он придает семантическому анализу значения языковых выражений? Всю проблему значения слов он сводит к языку как первичному фактору. Существование или несуществование объекта, с его точки зрения, всецело зависит от применяемого нами языка и правил его построения. Прежде чем рассуждать о вещах, следует построить «языковый каркас»(15). После этого нужно различать два вида вопросов о существовании объектов: «внутренние» и «внешние» вопросы. Первый вид вопросов относится к существованию объектов в построенном нами языковом каркасе. Внешние же вопросы касаются существования объектов вне и независимо от языкового каркаса, т. е. от сознания. Если мы принимаем «вещный язык», т. е. построим соответствующий языковый каркас, где выражения обозначают вещи и события, с которыми человек повседневно имеет дело, то мы можем признавать реальность вещей, тем более что эти признания эмпирически можно проверить. Но реальность эта чисто позитивистская. «Признать что-либо реальной вещью или событием,— утверждает Карнап, — значит суметь включить эту вещь в систему вещей... в соответствии с правилами каркаса»(16). Таким образом, вещи реальны лишь постольку, поскольку существует соответствующий — в данном случае «вещный» — языковый каркас, Вне этого вообще бессмысленно ставить «внутренний вопрос» о реальности вещей. «Принять мир вещей, — говорит он,— значит лишь принять определенную форму языка, другими словами, принять пра