http://dolgoprudnyj.narod.ru информационно-развлекательный портал http://muzyka-shanson.narod.ru Русский шансон Анатолий Рыбаков. Выстрел----------------------------------------------------------------------- Третья повесть трилогии "Кортик" - "Бронзовая птица" - "Выстрел". Киев, "Радянська школа", 1989. OCR & spellcheck by HarryFan, 30 October 2000 -----------------------------------------------------------------------1Возле пивной "Гротеск" прохаживался Витька Буров, по прозвищу АльфонсДоде. Пустые бутылки принимали во дворе пивной, и Витьке была видна всяочередь. Замученный старичок, гномик в очках, опускал бутылки в ящик: темные -пивные, светлые - водочные, желтые - из-под лимонада и ситро. Бутылкисдавал Шныра, а в очереди, которую Шныра загораживал спиной, Фургон,Паштет и Белка перекладывали бутылки из ящиков в свои сумки, собираясьпродать их еще раз. - Тридцать пять копеек, - объявил гномик Шныре, - так тебя учили вшколе? Шныра вынул кепку из кармана, нахлобучил на голову, на глаза, отошел,потом незаметно стал за Паштетом и наполнил свою кошелку бутылками изящиков. - Получай деньги, отнеси маме, ты хороший мальчик, - заключил гномикторг с Фургоном. Ребятам все это казалось игрой, рискованной, но увлекательной и дающейзаработок. Деньги им были нужны для поездки в Крым. Потом, сидя на разбитом асфальте, они сдавали выручку Витьке Бурову. - Восемьдесят две копейки, - сказал Шныра. - Молодец, хороший мальчик! - к удовольствию всей компании, передразнилВитька гномика. - Слушай маму! - Пятьдесят восемь копеек, - сказал фургон. - Плохой мальчик, ленивый, выйди из класса! - Девяносто три, - сказала Белка. - Изюм - белый хлеб! - воскликнул Витька. Выше похвалы он не знал. Они пошли по Смоленскому рынку, могучая компания, объединеннаятаинственной целью, имеющая бесстрашного вожака, который бесцеремонно всехрасталкивал: "Куда прешь, не видишь - дети!" - фраза, тоже приводившая ихв восторг. Служащие в косоворотках, мануфактуристы в пиджачных парах, в галстукахи без галстуков, с бабочками и без бабочек, зеленщики в брезентовых ирыбники в кожаных фартуках, крестьяне в смазанных сапогах и крестьяне влаптях, украинки в суконных свитках, китайцы с воздушными шарами и всякимибумажными чудесами, железнодорожники в форменных куртках, барышники,молочницы, холодные сапожники, точильщики, босяки - все это скопище людейдвигалось, шумело, спорило, торговалось, пело, играло, плакало,проклинало, собиралось в толпы, растекалось по Новинскому и Смоленскомубульварам и по примыкающим к рынку переулкам. Толстый, неповоротливый Фургон задержался около продавщицы с лотком нагруди. "Моссельпром" было вышито на ее форменной фуражке золотым шнуром. - Ириски, - доложил Фургон. - Вывеска на голове, магазин на брюхе! - ответил Альфонс Доде. Фургон понял, что ирисок не будет. Суровое сердце Витьки дрогнуло только при виде рослой украинки вмонистах, продававшей пряники в ларьке под вывеской: "Наталка с Киева". Она заметила Витькин завороженный взгляд. - Все вы дывытесь на меня, а не покупаете. Витька кинул на прилавок деньги - широкая влюбчивая натура, - раздалвсем по прянику, себе не взял, сдачу положил в нагрудный карман: - Это крымские. - С Крыма приехали? - осведомилась "Наталка с Киева". - Вроде бы, - неопределенно ответил Витька. По базару медленной уркаганской походкой шел Шаринец, хлюпик в кашне,настороженно косил рыжим глазом. Витька напрягся, готовый к столкновению. - Белка! - требовательно произнес Шаринец. Белка не ответила на оклик Шаринца, вопросительно смотрела на Витьку,сильного, смелого, покупающего пряники. Шаринец прошел, усмехаясь, как человек на рынке слишком значительный,чтобы связываться с такой мелкотой. Но мелкота знала, что Шаринец боится Витьку, и это усиливало в нихсознание своего могущества.2На своем дворе они тоже были хозяева. Старшие ребята их не трогали,боясь Витьку, сверстники хотели попасть в их компанию, но компании никтобольше не нужен: они не могут всех взять в Крым. Они сидели в тенивосьмиэтажного корпуса. Шныра и Фургон мелом рисовали на асфальте пальмы свысокой кроной, волнистое море, чаек, солнце с длинными лучами - все этодолжно было изображать Крым. Витька лениво поигрывал финским ножом и курилпапиросы "Наша марка" - единственная трата из крымских денег, которую онсебе позволял. Папиросу получил и Паштет. Шныре и Фургону дали затянуться.Шныра выказал наслаждение, которого не испытывал, Фургон закашлялся, Белкеничего не было дано - девочки не должны курить. Идиллия была прервана появлением дворничихи с метлой. - Весь двор разрисовали, безобразники! Витька подкинул нож, ловко поймал за рукоятку. - Ох, Витька, доиграешься, не миновать тебе тюрьмы. Тебя не жалко,мамашу твою жалко. Витька симпатично улыбнулся, отчего финка в его руках стала выглядетьнесколько зловеще. На четвертом этаже открылось окно. Валентин Валентинович Навроцкийпровел ладонью по подоконнику - чисто ли? Он был в светлом шевиотовомкостюме. К окну подошел Юра - его больше не дразнили скаутом, но выгляделон высокомернее, чем прежде: долговязый, в бархатной толстовке, с белымбантом. - Витька Буров, он же Альфонс Доде, гроза Арбата, - объяснил Юра, - иего банда: Шныра, Паштет, Белка и Фургон. Паштет и Белка - бывшиебеспризорные, а сейчас безнадзорные. В чем разница - не знаю. - Какой действительно толстый мальчик Фургон, - согласился ВалентинВалентинович, - перекормлен. - Его настоящее имя Андрей, фамилия Зимин, отец - инженер на фабрике. - Сын инженера в такой компании?! А почему Альфонс Доде? - Может быть, он чем-то напоминает Тартарена из Тараскона? Навряд ли...Почему, например, Паштет? Он паштета в глаза не видел. Все потенциальныеуголовники начинают с кличек. Во дворе появился Шаринец, уселся на скамейке у подъезда, ухмыляясьпоглядывал на Витькину компанию. - А это настоящий уголовник, профессиональный карманник, - сказал Юра. - Карманник не самая видная, но вполне достойная воровскаяспециальность, - смеясь, заметил Валентин Валентинович. - Конкурент Витьки за влияние во дворе. Подтверждая эти слова, Витька, демонстрируя свою власть, приказал: - Фургон, скажи стих! - Какой? - Про хорошего человека. Фургон ударил себя в грудь:Рожа брита, Грудь открыта, Брюки клеш, Даешь - берешь!- Хороший стих, - похвалил Витька. - А еще знаешь? - Про что? - Про хорошего человека. - Про хорошего человека больше не знаю, - признался Фургон. - Фургон! - окликнул его Шаринец. - Чего? - Подойди! Фургон сделал неуверенное движение в сторону Шаринца, но его остановилгрозный Витькин оклик: - Стой! Фургон остановился. - Зачем пошел? - Так ведь он позвал. Двумя пальцами Витька зажал Фургону нос. - Брось, Витька! - неодобрительно заметил Шныра. Фургон мотал головой, пытаясь вырваться. - В другой раз оторву и голову, - пообещал Витька и сильно дернул рукойвниз. Фургон освободился от железной Витькиной хватки, но ощущение былотакое, будто у него оторвали нос, и фургон не сумел сдержать слез. Витькина власть была доказана действием и огорожена от посягательствШаринца. Но когда Витька наказывал фургона, во дворе появился МишаПоляков, по-прежнему в кожаной куртке, из которой он порядочно вырос; подней на рубашке виднелся комсомольский значок КИМ. - За что ты его? Витька лениво поднялся, поиграл финкой. - Твое дело? Юра дал справку: - Миша Поляков, комсомольский активист... Как это там у нихназывается... Секретарь ячейки или председатель учкома - я в этом плохоразбираюсь. - Сильный, видно, парень, - заметил Валентин Валентинович. - Витька сильнее. - Сильнее тот, кто смелее. - Миша смелый только на собраниях, - сказал Юра. Витька играл финкой: - Ну что? Милицию позовешь? Беги зови, а то не успеешь. Арцы - и в водуконцы! "Арцы - и в воду концы" означало у Витьки высшую степень угрозы. - Убери нож! - Наверно... Неожиданным ударом Миша вышиб финку из Витькиной руки и наступил на нееногой. Витька бросился на Мишу, они сцепились, не давая один другомудотянуться до ножа. Нож поднял Саша Панкратов, во дворе его называли Сашка-Фасон, непотому, что фасонил, а потому, что был красив: черноволосый мальчик скрасным пионерским галстуком. Было ясно, что финку он Бурову не отдаст. Подошли мужчины, растащили дерущихся. Витька пытался вырваться, но егодержали крепко. Из окон выглядывали жильцы, во дворе собиралась толпа.Выбежала мать Фургона - Ольга Дмитриевна Зимина, миловидная женщина снежным лицом. - Андрюша! Что он с тобой сделал? Нож! Когда это прекратится наконец? Появление милиционера привлекло еще больше зрителей. Милиционер забрал у Саши финку. - Чей нож? Все молчали, подчиняясь законам двора: подраться - одно, выдать -другое. - Твой? - спросил милиционер у Витьки. - Пусть ребята скажут, - ответил Витька. Белка показала на Мишу: - Его финка, он хотел Витьку порезать. - Не ври! - крикнул Саша Панкратов. - Витькин нож. Скажи, Фургон,скажи, Шныра, чей нож? Шныра и Фургон молчали. - Какие, однако, мерзавцы! - возмутился Валентин Валентинович и встал сподоконника. - Плевать! Пусть сами разбираются, - сказал Юра. - Ну знаешь... Я тебя не понимаю! Валентин Валентинович свесился из окна: - Товарищ! Я все видел, сейчас спущусь. Через минуту он стоял во дворе, спокойный, внушающий доверие, показална Витьку: - Нож его, он им играл, довольно неосторожно, кстати. И мучил мальчика.А этот молодой человек, - он протянул тонкий палец в сторону Миши, -вступился... - Он повернулся к Зиминой: - Если не ошибаюсь, за вашегосына. - Да, - сказала Ольга Дмитриевна. - Витя! Ведь ты уже большой... РазвеАндрей тебе товарищ? - Что скажешь? - спросил милиционер у Витьки. Витька молчал, злобно посматривая на Мишу. - Нехорошо, девочка, лгать, некрасиво, - сказал Валентин ВалентиновичБелке. Милиционер опустил нож в сумку. - Разберемся, пошли! И вместе с Витькой направился к воротам. - Благодарю вас, - сказала Ольга Дмитриевна Валентину Валентиновичу. - Мадам... Гражданка... Я просто сказал правду.3Валентин Валентинович вернулся к себе, на четвертый этаж. - Дорогой мой, - сказал Юре, - ты оказался не на высоте. Тыпобаиваешься Альфонса Доде? Кстати, кличка ему не подходит. - Я его не боюсь, - вспыхнул Юра, - но Миша ненавидит меня, как буржуя;если бы я вмешался, он бы расценил это как подлизывание. Не беспокойтесьза него: он не нуждался ни в вашей защите, ни в моей. - Правду надо защищать всюду, всегда и везде. - Валентин Валентиновичуселся в кресле и закурил тонкую папиросу. - Что касается Альфонса, то онкончит тюрьмой. Околачивается во дворе с финкой, взрослый парень! - А куда ему идти? В комсомол? Зевать на собраниях? - Ты тоже не комсомолец. - И что меня ждет? В институт не примут: не рабочий, не сын рабочего. - Принимают и не рабочих. Твой отец - врач, поступай в медицинский. - Ковыряться в чужом сопливом носу? - Что же тебя привлекает? - в свою очередь спросил ВалентинВалентинович. - Кино. - Есть способности? - В кино нужна прежде всего внешность. Валентин Валентинович оценивающим взглядом посмотрел на Юру: - Внешность у тебя есть. - Один кинорежиссер, папин пациент, обещал взять меня на съемки. - Прекрасно! Будешь советским Рудольфе Валентине или ДугласомФербенксом. - Он начнет снимать новую картину через год, - огорченно проговорилЮра. - Что я буду делать после школы? На фабрику? - Кстати, почему ваша школа так связана с фабрикой? - Проходим производственную практику - два дня в неделю, получаем"трудовое" воспитание, даже пишем дипломные работы, почти как в вузе. Изнас готовят нечто вроде статистиков. Такая скучища! - Напрасно пренебрегаешь этим, - сказал Валентин Валентинович, - другиепосле школы идут на биржу труда или в чернорабочие. А ты сразу получаешьспециальность. - Мне нужна независимость. - Профессия актера тебе ее даст? - До известной степени. - Заблуждаешься. Независимость дается только этими... Валентин Валентинович пошевелил пальцами, как бы перебирая монеты. - Но где их взять? Валентин Валентинович погасил папиросу в пепельнице, прошелся покомнате, чистой, пустоватой, с фотографиями лошадей на стенах. - Надо начинать с небольшого. Кто я такой? Уполномоченный общества"Друг детей". Раньше я распространял лотерейные билеты, открытки, значки,поднимался по лестницам, стучался в двери, несознательные гражданкизахлопывали их перед моим носом. Все же мне удавалось кое-кого убедить.Заметь, какую гуманную роль я выполнял: помогал несчастным, голоднымкрошкам и пробуждал в людях сострадание. Теперь заготовляю мануфактуру длянаших предприятий, прибыль от них идет опять же на помощь беспризорнымдетям. Раз в месяц получаю свои проценты. Рокфеллер имеет больше, но ясыт, одет, обут. - Он вытянул ногу и показал лакированный ботинок"джимми". - Делаю свои деньги и думаю, как бы сделать их больше. - На лотерейных билетах? На отгрузке мануфактуры? - Друг мой! Деньги делаются на всем. Нэп! Папиросы. "Ира" не все, чтоосталось от старого мира. Шевели извилиной, как пишут в журнале "Смехач".Жизнь с ходу дает тебе шанс - не упускай его. Приживись на фабрике.Получится с режиссером - уйдешь в Дугласы Фербенксы. Не получится -заработаешь производственный стаж и поступишь в вуз. Кстати, какая у тебятема? - Учет на складе, - произнес Юра с отвращением. - Прекрасная тема! - воскликнул Валентин Валентинович. - На складе тыстанешь деловым человеком, изучишь ткани. Актуальнейшая проблема! Задесять лет люди пообносились, рынок требует маты... - Маты? Что это такое? - спросил Юра. - Мата - мануфактура на языке контрабандистов, этим термином пользуютсяи коммерсанты, - объяснил Валентин Валентинович. - Какие названия!Амарант, бельфанс, туаль-д-эте, канбера, виоламакмино... Из-за однихназваний я бы пошел работать на склад, честное слово! - Вы говорите о фабрике с таким же энтузиазмом, как Миша Поляков нашкольных собраниях о мировой революции, - усмехнулся Юра. - Ну что ж, из всех, кого я видел сегодня, Миша Поляков понравился мнебольше всех. - Вы его мало знаете, - нахмурился Юра.4Следующий день был "фабричный", - ребята проходили производственнуюпрактику. С блокнотом и карандашом Миша стоял на фабричном дворе ужелезнодорожной ветки. Грузчики носили в вагоны тюки с мануфактурой. Подошел Валентин Валентинович. - Что вы делаете, Миша? - После вчерашнего происшествия он держался сним как с добрым приятелем. Миша показал на блокнот. - Записываю, куда отправляется товар. - Это имеет отношение к вашей дипломной работе? - Да. "Транспортировка готовой продукции". - Великолепно! Можете записать мою отправку. - Валентин Валентиновичпоказал на пустой вагон в тупике. - Станция назначения - Батум, получатель- швейная фабрика общества "Друг детей". - Запишу, когда погрузят, очередь дойдет не скоро. - Ужасно долго все это продолжается, - подхватил Валентин Валентинович,- и я вам скажу почему: задерживают ломовые извозчики. Анахронизм. Заграницей господствует автомобиль. У ворот склада стояли ломовые лошади с мохнатыми ногами. Возчикискладывали тюки на полки, покрывали брезентом, увязывали веревками,затягивали ломиками. В складе было тесно, но рабочие ловко маневрировали тележками,сбрасывая тюки, куда им показывал кладовщик Панфилов. За маленькимстоликом Юра выписывал накладные. Вошел Красавцев, заведующий сбытом, толстяк с опухшим лицом, что-тосказал Панфилову и вышел. - Представитель деткомиссии, гражданин Навроцкий! - крикнул Панфилов,появляясь в воротах склада. Валентин Валентинович оглянулся. - Меня кличут... Иду! Он отправился в склад и тут же вернулся, весело сообщив Мише: - Сейчас будут грузиться! Показал грузчикам пустой вагон в тупике: - А ну, ребята, подвинем, по чекушке на брата! Сказал что-то машинисту и сцепщику и направился к пустому вагону, находу бросив Мише: - Поможем, Миша! Мише понравилась его веселая лихость, и он помог грузчикам подтолкнутьвагон к составу. Лязгнули буфера, сцепщик накинул сцеп, Валентин Валентинович оттянулдверь вагона, она мягко покатилась на роликах, грузчики установили трап,начали таскать тюки. Стоя в вагоне, Валентин Валентинович уверенно распоряжался: - Быстро, ребята, шаг назад, два вперед, тюк на тюк, товара как раз навагон. Плохо уложим - придется перекладывать. Он соскочил с вагона и пошел в склад. - Накладная готова? - Готова, - ответил Юра. - Молодец! Прижимая книгу линейкой, Юра оторвал и передал ему накладную. Валентин Валентинович посмотрел на состав (сцепщик закрывал иопломбировывал вагон), кивнул Юре и Панфилову: "До новых встреч!" - ичерез боковую дверь вышел на улицу. Машинист дал гудок, состав тронулся и вытянулся из ворот фабрики. Мишазаписал вагон Валентина Валентиновича. И как только ворота за ушедшим составом закрылись, в склад вошелинженер Николай Львович Зимин. Был он гладко выбрит, в хорошо отутюженномкостюме, держался очень прямо. За глаза его звали "барин" - слово в товремя уже не оскорбительное, а насмешливое. Оно было незаслуженно изаставляло Николая Львовича держаться еще прямее, говорить еще спокойнее. - Где бракованная партия? - спросил он у кладовщика Панфилова. - Какая, Николай Львович? - переспросил Панфилов. - Для деткомиссии... Я велел Красавцеву ее задержать. Передал он ваммое распоряжение? - Правильно, приказали... Так ведь транспорт уже погрузили, неразгружать же было, Николай Львович. - Интересно... - недовольно произнес Зимин и удалился. Миша хорошо помнил: Красавцев приходил на склад _до того_, как вагонВалентина Валентиновича погрузили. Красавцев что-то сказал Панфилову, и_после_ этого вагон Валентина Валентиновича молниеносно погрузили иотправили. Что же приказал Красавцев? Задержать вагон или, наоборот,побыстрее отправить его? - Юра, ты не слыхал, что Красавцев сказал Панфилову? - спросил Миша. - Нет. - Он велел задержать вагон или, наоборот, отправить? - Не знаю. - Ты был рядом. - Я не прислушиваюсь к чужим разговорам. - Товарищ Панфилов! - сказал Миша. - А ведь Красавцев приходил _дотого_, как был погружен вагон деткомиссии. Панфилов скосился на него из-под железных очков. - Ну и что? - А вы сказали товарищу Зимину, что вагон уже был погружен. - Ну, сказал. - Вы сказали неправду. По суровому лицу Панфилова, по его косому взгляду можно былопредположить, что он пошлет Мишу ко всем чертям. Однако он этого несделал: хорошо знал этих молодых _товарищей_, от них никому нет проходу,им до всего есть дело, и лучше с ними не связываться. - Товарищу Зимину легко отдавать приказы, только он ведь не у Бутиковыхработает, - желчно возразил Панфилов. - При чем тут Бутиковы? - удивился Миша. - При том... "Задержи, посмотрю, погляжу"!.. А за простой вагоновполагается штраф, деньги порядочные, кто будет платить? Фабрика?Государство? - Зимин хотел как хуже? - Не сказал я этого, только не коммерческий он человек. Хочешь браквыяснить? В цеху выясняй, а не на складе, когда товар упакован, клиентждет, и вагоны поданы. В объяснениях Панфилова была логика, но упоминание бывших хозяевфабрики Бутиковых было намеком на то, что Зимин служил здесь еще прифабрикантах, намеком на старорежимность Зимина, попыткой опорочить его,представить социально чуждым. Миша почувствовал фальшь. - А все же что приказал Красавцев: задержать или отправить вагон? - Об этом у Красавцева спроси! - с раздражением ответил Панфилов. - НеЗимин, не Красавцев отвечают за отправку, я отвечаю. А мне товар некудаскладировать, сам видишь. - Он обвел рукой загроможденное тюками помещениесклада. - Паны, понимаешь, дерутся, а у холопов чубы трещат. Нет,извините, спасибо.5Вечером Миша пошел в ресторан "Эрмитаж", к Славке. Бульвары Садовогокольца были пустынны, редкие фонари тускло светили на углах центральныхулиц. Славкина мать ушла к другому человеку. Славка остался с отцом, бросилшколу, играет по вечерам в оркестре ресторана "Эрмитаж", зарабатывает нажизнь: Константин Алексеевич болеет, не работает, опустился. Мишапоражался такой слабости. Если женщина ушла от мужа, порядочного идостойного человека, бросила сына, ее можно только презирать. Конечно,любовь, страсть и так далее, и все же долг выше всего. В ресторан Миша вошел со двора, мимо кухни, мимо снующих по узкомукоридору официантов с подносами. Все бежали, торопились, никому не былодела до Миши, и он благополучно достиг маленькой комнаты, отделенной отэстрады тяжелой занавеской. Рядом гремел оркестр. Миша чуть раздвинул занавеску и увиделресторанный зал. За столиками, покрытыми белоснежными скатертями, сиделиразодетые женщины, мужчины, очень важные, будто занятые настоящим делом. Авсе их дело тут - пить, есть, хохотать, как будто им очень весело.Спасаются от забот и тревог жизни нэпманы, спекулянты и растратчики, берутреванш за свое унижение в том, другом мире, где их ограничивают, допекаютналогами. Здесь они господа, реализуют свое богатство, швыряют деньгами,перед ними предупредительно склоняются официанты. Безусловно, нэпнеобходим для восстановления страны, здесь его оборотная сторона,приходится с этим мириться, но люди эти отвратительны. Во имя чего ониживут? Оркестр смолк, музыканты оставались на своих местах. Сидя за роялем,Славка разговаривал с контрабасистом, пожилым человеком в серо-голубомкостюме с бабочкой. Потом на эстраду вышли чечеточники в черных фраках, белых манишках,черных цилиндрах и черных лакированных туфлях. Оркестр грянул бравурнуюмелодию, чечеточники отбивали чечетку, фалды их фраков развевались, ониздорово молотили штиблетами и пели куплеты...Два червонца, три червонца или сразу пять, За червонцы, за червонцы можно все достать...Глупейшие куплеты о червонцах, о том, что именно можно достать зачервонцы, идиотский гимн червонцу. Никто не обращает на чечеточниковвнимания, хотя они стараются вовсю, жаль их, и Славку жаль, и другихмузыкантов, обязанных развлекать эту шушеру. Чечеточники удалились. Музыканты поднялись со своих мест, пустились вкомнату за эстрадой... - Мне еще отделение играть, - предупредил Славка. - Подожду, - ответил Миша. Он стоял у занавески и поглядывал в зал. - Ну и физии! - Эти физии дают пищу для некоторых размышлений, - сказал Слава. - Каких именно? - Могли мы с тобой два года назад думать, что появится все это?.. Новыехозяева жизни. - Точнее, хозяева своих денег. - Зато каких денег! Сейчас я тебе покажу некоторых представителейсовременного капитала. Только не слишком на них пялься и не тыкай пальцем. - Постараюсь, - рассмеялся Миша. - Справа, за вторым столиком, к нам лицом, видишь: коротенький пузанокс пышной шевелюрой? - Вижу. - Этот пузанок стоит сорок тысяч. - Как в Америке, - усмехнулся Миша. - Мистер Смит стоит сорок миллионовдолларов. - Вот именно. Пузанок зарабатывает сорок тысяч в год, а он всего лишьпредставитель Харьковского государственного кондитерского треста. Заметь,государственного! Разве у нас так много кондитерских изделий? Их непокупают? Нет, их покупают, расхватывают и без этого прыщика. Но этотпрыщик получает десять процентов за реализацию - это как раз сорок тысяч -и делится с начальством. - Смотри, - сказал Миша, - рядом с ним Красавцев. - Кто это Красавцев? - Начальник сбыта фабрики, где мы проходим производственную практику. - Возможно, но тоже, безусловно, взяточник. Мишу огорчил желчный тон Славки. - Разве мы с этим не боремся? - Допустим, - не стал спорить Славка. - Теперь следующий столик,видишь, черноусый джигит? Стоит тридцать тысяч, представитель Азиарыбы,рекламирует селедку, а чего ее рекламировать? Знаешь такой город Ачинск? - В Сибири? - Точно. Не на всякой карте найдешь. Есть там малюсенький магазинчик,торгует лаптями, дегтем, веревками, гвоздями, косами, серпами. Где же эталавчонка себя рекламирует? Не угадаешь. В парижских газетах. И за рекламуплачено золотом. Вот так! - Представляю себе ликование парижан, - засмеялся Миша. - Анекдот,наверно? - Анекдот? Почитай "Крокодил". Смотри дальше: Иван Поддубный, так он неИван Поддубный, а фирма "Дешевое платье". Рядом два джентльмена в галифе"Изящное платье"... А там дальше, в косоворотках и пиджаках, это такназываемые кооперативы, артели, конечно, липовые, но вывески... Вывескисамые идейные... "Свой труд" семгу изволит кушать, "Коллективный труд"пьет шампанское. Труд, труд, труд... Удобное слово!.. - Слушай, - перебил его Миша, вглядываясь в глубь зала, - там, в углу,не Юра с Людой Зиминой? - Они. - Я знаю человека, с которым они сидят, - Валентин ВалентиновичНавроцкий. - Я его тоже знаю, с некоторых пор он живет в нашем доме. - И они часто здесь бывают? - Люду я здесь вижу впервые, Юра бывает, Навроцкий наш постоянныйгость. - И сколько он стоит? - Не знаю, фигура загадочная. - Это всего лишь агент-заготовитель деткомиссии. - Это ничего не значит, у всех здесь скромные титулы: агент,уполномоченный, владелец магазина или ларька, кассиры - как правило,растратчики - гуляют перед посадкой. Тут много чего насмотришься. Изнанкаобщества. - Не изнанка, а отбросы. - Можно сказать и так, - опять не стал спорить Славка. - Пошли! - сказал виолончелист, поднимаясь на эстраду. - Подождешь? - спросил Славка. - Подожду, - ответил Миша.Заиграл оркестр. Юра и Люда поднялись и смешались с толпой танцующих. Навроцкий вынул из кармана пиджака конверт, положил на стол, прикрылкарточкой меню, щелкнул затвором портсигара, размял папиросу, закурил,бросил спичку в пепельницу, откинулся на спинку кресла, глубоко затянулсяи даже не повернул головы, когда к столику подсел Красавцев. Навроцкий придвинул ему портсигар, приподнял карточку меню. Красавцевдостал папиросу, вынул из-под меню конверт, опустил в карман. - Здесь вся сумма? - Можете не пересчитывать. Когда я получу следующую партию? На помятом, красном от водки лице Красавцева появилось обычное длявзяточника выражение неприступности. - Через неделю, не раньше, и без скидки на брак и третий сорт. - Почему? - Зимин собирается лично проверить брак и сорт, беспокоится, что егослишком много. - С ним нельзя поладить? - Из старых спецов, трусит. Хотел задержать вашу партию, но я успел ееотправить. - Я успел ее отправить, - хладнокровно возразил Навроцкий. Красавцев покосился на него. - Если бы я не предупредил Панфилова... Навроцкий перебил его: - Если бы я не успел за полчаса погрузиться, вы бы попались нафиктивном браке и пошли под суд. Красавцев опять покосился на него - пижона следует осадить. - Зимин требует документы по вашей отправке. - Пожалуйста, документы в порядке, - ответил Валентин Валентинович. - Если в них особенно не ковыряться. - Документы в полном порядке, - повторил Валентин Валентинович. -Можете спокойно их передать. Пусть изучает, Даже у себя дома. Вот именно,пусть возьмет домой и тщательно ознакомится. Оркестр смолк. - Значит, договорились? - Навроцкий давал понять, что Красавцев можетудалиться. Вставая, Красавцев ухмыльнулся: - Вы здесь с дочкой Зимина, если не ошибаюсь? - Не ошибаетесь. Можете спокойно передать документы Зимину в личноепользование. Вернулись Юра и Люда. Люда села, оправила платье, осмотрелась. - Ну как? - спросил Валентин Валентинович. - Прекрасно! Люда впервые в ресторане. Когда она шла сюда, волновалась, смущалась,ей казалось, что она прикоснется к опасной, запретной, но заманчивойстороне жизни. Папа и мама будут огорчены, узнав, что она была здесь, ноона хотела посмотреть, хотела знать, что это такое, узнала, посмотрела и,может быть, больше не придет сюда. Ничего особенного - пьют, едят,танцуют. Пьют и едят очень вкусно, вкуснее, чем дома, и совсем иначе. Онатак честно и скажет: хотела посмотреть - посмотрела; папе и маме всегдаважно понять мотивы, она им объяснит мотивы: было интересно посмотреть.Правда, ей приятно, что и на нее смотрят. Дома существовала эта тема -Люда-кокетка, ее за это высмеивали, папа часто говорил: "Люда опятьсмотрится в самовар". В конце концов, у каждого есть и должны бытьнедостатки. В общем, Люда мысленно договорилась сама с собой, мысленнодоговорилась с родителями. - У вас знакомые в оркестре? - спросил Валентин Валентинович. - Мальчик из нашего дома, Славка Эльдаров. Очень талантливый. - Не без дарования, - снисходительно согласился Юра. - Нет, очень талантливый! - возразила Люда. - Но у них доманеприятности, родители разошлись, и он вынужден играть в ресторане. - Это пойдет ему на пользу, - сказал Валентин Валентинович. - Да? Почему? - спросила Люда. - Трудно объяснить... На ум приходят банальные слова: невзгодызакаляют, характер вырабатывается в горниле испытаний и тому подобное. Нов этих стертых выражениях заложены никогда не стареющие истины. - Итак, да здравствуют сложности! - провозгласил Юра. - А если их нет? - Их не может не быть, - ответил Валентин Валентинович. - Почему вы не танцуете? - спросила Люда. - Не умею. - Фокстрот - это очень просто. - Мне поздно учиться. - Вам? Вы себя считаете стариком? Валентин Валентинович улыбнулся: - Скажите лучше, как вам работается на фабрике? - Стою с хронометром, очень стараюсь, тем более что я дочь инженера, ноработницы на меня косятся: я им, по-видимому, не нравлюсь. - Всюду рабочие не любят хронометражистов, - сказал ВалентинВалентинович, - а то, что вы дочь инженера... Разве вашего отца на фабрикене уважают? Ведь он крупный специалист. - Вот именно специалист, - подхватил Юра, - буржуазный спец, учился вАнглии, служил на фабрике еще до революции, у хозяев-капиталистов, и,значит, сам капиталист. А Люда - дочь буржуазного спеца. У нас обожаютнаклеивать ярлыки: интеллигент, спец... Я, например, упадочник, у меня,видите ли, упадочные настроения. Почему, отчего - никто не знает, и чтозначит упадочные, тоже никто толком не знает. Представляю, что бытворилось, если бы узнали, что мы сидим в ресторане, да еще танцуемфокстрот и чарльстон. Нас бы объявили белогвардейцами. - Вот видишь, - засмеялся Валентин Валентинович, - а ты говоришь, что утебя нет сложностей.6Когда Юра, Люда и Валентин Валентинович подошли к дому, они увиделиВитьку Бурова. Он стоял в калитке, вырезанной в воротах, в своей обычнойленивой позе, загораживая проход и не проявляя намерения сдвинуться сместа. Юра оказался позади Валентина Валентиновича. Впрочем, у него все всегдаполучалось естественно, а значит, и достойно. - Молодой человек, - холодно произнес Валентин Валентинович, - будьтедобры посторониться. - Места вам мало? - Витька продолжал загораживать калитку широкимиплечами. - Витя, перестань! - поморщилась Люда. Она не боялась Витьки. - Или вы посторонитесь, или я помогу вам это сделать, - сказал ВалентинВалентинович. Витька лениво подвинулся. - Чешите, не вы мне сейчас нужны. - Так будет, пожалуй, разумнее, - оставил за собой последнее словоВалентин Валентинович. Во дворе, на скамейке, виднелась еще одна фигура - Шаринец. - Мне сюда, спокойной ночи! - Юра вошел в свой подъезд, оставивВалентина Валентиновича один на один с Витькой и Шаринцом. Прощаясь с Навроцким, Люда сказала: - Витька опять к вам привяжется. - Переживу как-нибудь, - улыбнулся Валентин Валентинович. - Вы довольнысегодняшним вечером? - Очень. - Я рад, что Юра нас познакомил, - сказал Валентин Валентинович. - Да, спасибо ему. - Ваши уже, наверно, спят. - У меня свои ключи. Навроцкий скользнул взглядом по ключам, которые она вынула из сумочки. - Ну что ж, спокойной ночи, привет вашей очаровательной матушке. Люда поднялась по лестнице, осторожно повернула ключ в замке, открыла,потом тихо закрыла дверь, сняла туфли, в одних чулках прошла по темномукоридору, вошла в свою комнату... Послышались шаги, и вслед за ней в комнату вошел Николай Львович. - Ты не спишь, папочка? - Ты тоже не спишь. - Сказать тебе, где я была? - Пожалуйста. - В ресторане... Да, да представь себе... И мне там понравилось:музыка, танцы... Но если ты не хочешь, то больше не пойду, обещаю. - Ничего страшного в ресторанах нет... Но мне кажется, туда ходят одниспекулянты. И, может быть, тебе еще несколько рановато... Впрочем, если тызахочешь ходить, никто тебя не удержит... - Нет, папочка, я тебе сказала: если ты не хочешь этого, я больше ниразу не пойду. - Но ведь ты пошла, захотела и пошла, и нам ничего не сказала...Конечно, потом призналась, так сказать, постфактум, и на том спасибо, нестала ничего выдумывать и придумывать, это очень хорошо... Но ведь мы незнали, где ты. - Ты не ложился из-за меня? И мама? - Ты спрашиваешь об этом? - Я думала, что вы... Я понимала, что огорчу вас... Но если бы я знала,что вы не спите из-за меня... Вошла Ольга Дмитриевна. - Доченька, господи, как я волновалась, чего я не передумала! Ну, славабогу, ты дома! Я уже одевалась, чтобы пойти тебя искать! В халате, розовая, румяная, Ольга Дмитриевна выглядела свежо, моложаво,казалась не матерью, а старшей сестрой Люды - такое же нежное лицо, такиеже каштановые кудряшки, такие же тонкие стрелочки бровей и зеленоватыеглаза. - Ну, мама, - только вздохнула Люда, - я не понимаю, чего ты боялась? Ольга Дмитриевна смешалась при этом вопросе, Люда поняла ее смущение