Кир БУЛЫЧЕВБЕЛОЕ ПЛАТЬЕ ЗОЛУШКИ1. О НЕКРАСИВОМ БИОФОРМЕНу вот и все. Драч снял последние показания приборов, задраил кожух иотправил стройботов в капсулу. Потом заглянул в пещеру, где прожил двамесяца, и ему захотелось апельсинового сока. Так, что закружилась голова.Это реакция на слишком долгое перенапряжение. Но почему именноапельсиновый сок?.. Черт его знает почему. Но чтобы сок журчал ручейком попокатому полу пещеры - вот он, весь твой, нагнись и лакай из ручья. Будет тебе апельсиновый сок, сказал Драч. И песни будут. Память егознала, как поются песни, только уверенности в том, что она правильнозафиксировала этот процесс, не было. И будут тихие вечера над озером - онвыберет самое глубокое озеро в мире, чтобы обязательно на обрыве, надберегом, росли разлапистые сосны, а из слоя игл в прозрачном, безподлеска, лесу выглядывали крепкие боровики. Драч выбрался к капсуле и, прежде чем войти в нее, в последний развзглянул на холмистую равнину, на бурлящее лавой озеро у горизонта ичерные облака. Ну все. Драч нажал сигнал готовности... Померк свет, отлетел, осталсяна планете ненужный больше пандус. В корабле, дежурившем на орбите,вспыхнул белый огонек. - Готовьтесь встречать гостя, - сказал капитан. Через полтора часа Драч перешел по соединительному туннелю накорабль. Невесомость мешала ему координировать движения, хотя не причинялаособых неудобств. Ему вообще мало что причиняло неудобства. Тем более, чтокоманда вела себя тактично, и шуток, которых он опасался, потому что оченьустал, не было. Время перегрузок он провел на капитанском мостике и слюбопытством разглядывал сменную вахту в амортизационных ваннах.Перегрузки продолжались довольно долго, и Драч выполнял обязанностисторожа. Он не всегда доверял автоматам, потому что за последние месяцы нераз обнаруживал, что сам надежнее, чем они. Драч ревниво следил за пультоми даже в глубине души ждал повода, чтобы вмешаться, но повода непредставилось. Об апельсиновом соке он мечтал до самой Земли. Как назло,апельсиновый сок всегда стоял на столе в кают-компании, и потому Драч незаходил туда, чтобы не видеть графина с пронзительно-желтой жидкостью. Драч был единственным пациентом доктора Домби, если вообще Драчаможно назвать пациентом. - Я чувствую неполноценность, - жаловался доктору Драч, - из-за этогопроклятого сока. - Не в соке дело, - возразил Домби. - Твой мозг мог бы придуматьдругой пунктик. Например, мечту о мягкой подушке. - Но мне хочется апельсинового сока. Вам этого не понять. - Хорошо еще, что ты говоришь и слышишь, - сказал Домби. - Грунинобходился без этого. - Относительное утешение, - ответил Драч. - Я не нуждался в этомнесколько месяцев. Домби был встревожен. Три планеты, восемь месяцев дьявольского труда.Драч на пределе. Надо было сократить программу. Но Драч и слышать об этомне хотел. Аппаратура корабельной лаборатории Домби не годилась, чтобы серьезнообследовать Драча. Оставалась интуиция, а она трещала, как счетчикГейгера. И хотя ей нельзя было целиком доверяться, на первом же сеансесвязи доктор отправил в центр многословный отчет. Геворкян хмурился, читаяего. Он любил краткость. А у Драча до самой Земли было паршивое настроение. Ему хотелосьспать, и короткие наплывы забытья не освежали, а лишь пугали настойчивымикошмарами. Мобиль института биоформирования подали вплотную к люку. Домби сказална прощание: - Я вас навещу. Мне хотелось бы сойтись с вами поближе. - Считайте, что я улыбнулся, - ответил Драч, - вы приглашены на берегголубого озера. В мобиле Драча сопровождал молодой сотрудник, которого он не знал. Ончувствовал себя неловко, ему, верно, было неприятно соседство Драча.Отвечая на вопросы, он глядел в окно. Драч подумал, что биоформиста изпарня не получится. Драч перешел вперед, где сидел институтский шоферПолачек. Полачек был Драчу рад. - Не думал, что ты выберешься, - сказал он с подкупающейоткровенностью. - Грунин был не глупей тебя. - Все-таки обошлось, - ответил Драч. - Устал только. - Это самое опасное. Я знаю. Кажется, что все в порядке, а мозготказывает. У Полачека были тонкие кисти музыканта, и панель пульта казаласьклавиатурой рояля. Мобиль шел под низкими облаками, и Драч смотрел вбок,на город, стараясь угадать, что там изменилось. Геворкян встретил Драча у ворот. Грузный, носатый старик с голубымиглазами сидел на лавочке под вывеской "Институт биоформирования АН СССР".Для Драча, да и не только для Драча, Геворкян давно перестал бытьчеловеком, а превратился в понятие, символ института. - Ну вот, - сказал Геворкян. - Ты совсем не изменился. Ты отличновыглядишь. Почти все кончилось. Я говорю почти, потому что теперь главныезаботы касаются меня. А ты будешь гулять, отдыхать и готовиться. - К чему? - Чтобы пить этот самый апельсиновый сок. - Значит, доктор Домби донес об этом и дела мои совсем плохи? - Ты дурак, Драч. И всегда был дураком. Чего же мы здесьразговариваем? Это не лучшее место. Окно в ближайшем корпусе распахнулось, и оттуда выглянули сразу триголовы. По дорожке от второй лаборатории бежал, по рассеянности захватив ссобой пробирку с синей жидкостью, Дима Димов. - А я не знал, - оправдывался он, - мне только сейчас сказали. И Драча охватило блаженное состояние блудного сына, который знает,что на кухне трещат дрова и пахнет жареным тельцом. - Как же можно? - нападал на Геворкяна Димов. - Меня должны былипоставить в известность. Вы лично. - Какие уж тут тайны, - отвечал Геворкян, будто оправдываясь. Драч понял, почему Геворкян решил обставить его возвращение безпомпы. Геворкян не знал, каким он вернется, а послание Домби еговстревожило. - Ты отлично выглядишь, - сказал Димов. Кто-то хихикнул. Геворкян цыкнул на зевак, но никто не ушел. Наддорожкой нависали кусты цветущей сирени, и Драч представил себе, какой унее чудесный запах. Майские жуки проносились, как тяжелые пули, и солнцесадилось за старинным особняком, в котором размещалась институтскаягостиница. Они вошли в холл и на минуту остановились у портрета Грунина. Люди надругих портретах улыбались. Грунин не улыбался. Он всегда был серьезен.Драчу стало грустно. Грунин был единственным, кто видел, знал, ощущалпустоту и раскаленную обнаженность того мира, откуда он сейчас вернулся. Драч уже второй час торчал на испытательном стенде. Датчики облепилиего как мухи. Провода тянулись во все углы. Димов колдовал у приборов.Геворкян восседал в стороне, разглядывая ленты и косясь на информационныетаблицы. - Ты где будешь ночевать? - спросил Геворкян. - Хотел бы у себя. Мою комнату не трогали? - Все как ты оставил. - Тогда у себя. - Не рекомендую, - сказал Геворкян. - Тебе лучше отдохнуть вбарокамере. - И все-таки. - Настаивать я не буду. Хочешь спать в маске, ради бога... - Геворкянзамолчал. Кривые ему не нравились, но он не хотел, чтобы Драч это заметил. - Что вас смутило? - спросил Драч. - Не вертись, - сказал Димов. - Мешаешь. - Ты слишком долго пробыл в полевых условиях. Домби должен былотозвать тебя еще два месяца назад. - Из-за двух месяцев пришлось бы все начинать сначала. - Ну-ну, - сказал Геворкян. Непонятно было, одобряет он Драча илиосуждает. - Когда вы думаете начать? - спросил Драч. - Хоть завтра утром. За ночь обработаем все, что записал. Но я тебяочень прошу, спи в барокамере. Это в твоих интересах. - Если только в моих интересах... Я зайду к себе. - Пожалуйста. Ты вообще нам больше не нужен. "Плохи мои дела, - подумал Драч, направляясь к двери. - Стариксердится". Драч не спеша пошел к боковому выходу мимо одинаковых белых дверей.Рабочий день давно кончился, но институт, как всегда, не замер и незаснул. Он всегда напоминал Драчу обширную клинику с дежурными сестрами,ночными авралами и срочными операциями. Маленький жилой корпус длякандидатов и для тех, кто вернулся, был позади лабораторий, забаскетбольной площадкой. Тонкие колонны особняка казались голубыми влунном сиянии. Одно или два окошка в доме светились, и Драч тщетно пыталсявспомнить, какое из окошек принадлежало ему. Сколько он прожил здесь? Чутьли не полгода. Сколько раз он возвращался вечерами в этот домик с колоннами и,поднимаясь на второй этаж, мысленно подсчитывал дни... Драч вдругостановился. Он понял, что не хочет входить в этот дом и узнавать вешалкув прихожей, щербинки на ступеньках лестницы и царапины на перилах. Нехочет видеть коврика перед своей дверью... Что он увидит в своей комнате? Следы жизни другого Драча, книги,вещи, оставшиеся в прошлом... Драч отправился назад в испытательный корпус. Геворкян прав - ночьнадо провести в барокамере. Без маски. Она надоела на корабле и еще болеенадоест в ближайшие недели. Драч пошел напрямик через кусты и спугнулкакую-то парочку. Влюбленные целовались на спрятанной в сирени лавочке, иих белые халаты светились издали, как предупредительные огни. Драчу бы ихзаметить, но не заметил. Он позволил себе расслабиться и этого тоже незаметил. Там, на планете, такого случиться не могло. Мгновениерасслабленности означало бы смерть. Не больше и не меньше. - Это я, Драч, - сказал он влюбленным. Девушка засмеялась. - Я жутко перепугалась, здесь темно. - Вы были там, где погиб Грунин? - спросил парень очень серьезно. Емухотелось поговорить с Драчом, запомнить эту ночь и неожиданную встречу. - Да, там, - ответил Драч, но задерживаться не стал, пошел дальше, когонькам лаборатории. Чтобы добраться до своей лаборатории, Драчу предстояло пройтикоридором мимо нескольких рабочих залов. Он заглянул в первый зал. Он былразделен прозрачной перегородкой. Даже казалось, будто перегородки нет изеленоватая вода необъяснимым образом не обрушивается на контрольный столи двух одинаковых тоненьких девушек за ним. - Можно войти? - спросил Драч. Одна из девушек обернулась. - Ох, - сказала она. - Вы меня напугали. Вы Драч? Вы дублер Грунина,да? - Правильно. А у вас тут кто? - Вы его не знаете, - сказала вторая девушка. - Он уже после вас винститут приехал. Фере, Станислав Фере. - Почему же, - ответил Драч. - Мы с ним учились. Он был на курс менямладше. Драч стоял в нерешительности перед стеклом, стараясь угадать всплетении водорослей фигуру Фере. - Вы побудьте у нас, - сказали девушки. - Нам тоже скучно. - Спасибо. - Я бы вас вафлями угостила... - Спасибо, я не люблю вафель. Я ем гвозди. Девушки засмеялись. - Вы веселый. А другие переживают. Стасик тоже переживает. Наконец Драч разглядел Станислава. Он казался бурым холмиком. - Но это только сначала, правда? - спросила девушка. - Нет, неправда, - ответил Драч. - Я вот сейчас переживаю. - Не надо, - сказала вторая девушка. - Геворкян все сделает. Он жегений. Вы боитесь, что слишком долго там были? - Немножко боюсь. Хотя был предупрежден заранее. Конечно, его предупредили заранее. Неоднократно предупреждали. Тогдавообще скептически относились к работе Геворкяна. Бессмысленно идти нариск, если есть автоматика. Но институт все-таки существовал, и, конечно,биоформы были нужны. Признание скептиков пришло, когда биоформы Севин иСкавронский спустились к батискафу Балтонена, который лежал, потерявкабель и плавучесть, на глубине шести километров. Роботов, которые нетолько бы спустились в трещину, но и догадались, как освободить батискаф испасти исследователей, не нашлось. А биоформы сделали все, что надо. - В принципе, - говорил тогда Геворкян на одной пресс-конференции, иэто глубоко запало в упрямую голову Драча, - наша работа предугаданасотнями писателей, сказочников в таких подробностях, что не оставляетместа для воображения. Мы перестраиваем биологическую структуру человекапо заказу, для исполнения какой-то конкретной работы, оставляя за собойвозможность раскрутить закрученное. Однако самая сложная часть всего дела- это возвращение к исходной точке. Биотрансформация должна быть подобнаодежде, защитному скафандру, который мы можем снять, как только в немпройдет нужда. Да мы и не собираемся соперничать с конструкторамискафандров. Мы, биоформисты, подхватываем эстафету там, где они бессильны.Скафандр для работы на глубине в десять километров слишком громоздок,чтобы существо, заключенное в нем, могло исполнить ту же работу, что и наповерхности земли. Но на этой же глубине отлично себя чувствуют некоторыерыбы и моллюски. Принципиально возможно перестроить организм человека так,чтобы он функционировал по тем же законам, что и организм глубоководнойрыбы. Но если мы этого достигнем, возникает иная проблема. Я не верю в то,что человек, знающий, что обречен навечно находиться на громадной глубинев среде моллюсков, останется полноценным. А если мы действительно способнывернуть человека в исходное состояние, в общество ему подобных, тобиоформия имеет право на существование и может пригодиться человеку. Тогда проводились первые опыты. На Земле и на Марсе. И желающих былоболее чем достаточно. Гляциологи и спелеологи, вулканологи и археологинуждались в дополнительных руках, глазах, коже, легких, жабрах... Винституте новичкам говорили, что не все хотели потом с ними расставаться.Рассказывали легенду о спелеологе, снабженном жабрами и громадными,видящими в темноте глазами, который умудрился сбежать с операционногостола, когда его собрались привести в божеский вид. Он, мол, с тех порскрывается в залитых ледяной водой бездонных пещерах Китано-Роо, чувствуетсебя отлично и два раза в месяц отправляет в "Вестник спелеологии"обстоятельные статьи о своих новых открытиях, выцарапанные кремнем наотшлифованных пластинках графита. Когда Драч появился в институте, у него на счету были пять леткосмических полетов, достаточный опыт работы со стройботами и несколькостатей по эпиграфике монов. Грунина уже готовили к биоформации, а Драчстал его дублером. Работать предстояло на громадных раскаленных планетах, где бушевалиогненные бури и смерчи, на планетах с невероятным давлением итемпературами в шестьсот-восемьсот градусов. Осваивать эти планеты надобыло все равно - они были кладовыми ценных металлов и могли статьнезаменимыми лабораториями для физиков. Грунин погиб на третий месяц работы. И если бы не его, Драчаупрямство, Геворкяну, самому Геворкяну не преодолеть бы оппозиции. ДляДрача же - Геворкян и Димов знали об этом - труднее всего былотрансформироваться. Просыпаться утром и понимать, что ты сегодня менеечеловек, чем был вчера, а завтра в тебе останется еще меньше от прежнего. Нет, ты ко всему готов, Геворкян и Димов обсуждали с тобой твои жеконструкционные особенности, эксперты приносили на утверждение образцытвоей кожи и объемные модели твоих будущих глаз. Это было любопытно, и этобыло важно. Но осознать, что касается это именно тебя, до конца былоневозможно. Драч видел Грунина перед отлетом. Во многом он должен был статьпохожим на Грунина, вернее, сам он как модель был дальнейшим развитиемтого, что формально называлось Груниным, но не имело ничего общего спортретом, висящим в холле Центральной лаборатории. В дневнике Грунина,написанным сухо и деловито, были слова: "Чертовски тоскливо жить безязыка. Не дай бог тебе пережить это, Драч". Поэтому Геворкян пошел на все,чтобы Драч мог говорить, хоть это и усложнило биоформирование и для Драчабыло чревато несколькими лишними часами на операционном столе и в горячихбиованнах, где наращивалась новая плоть. Так вот, хуже всего былонаблюдать за собственной трансформацией и все время подавлятьиррациональный страх. Страх остаться таким навсегда. Драч прекрасно понимал нынешнее состояние Станислава Фере. Фередолжен был работать в ядовитых бездонных болотах Хроноса. У Драча былоявное преимущество перед Фере. Он мог писать, рисовать, находиться средилюдей, мог топтать зеленые лужайки института и подходить к домику с белымиколоннами. Фере до конца экспедиции, пока ему не вернут человеческийоблик, был обречен знать, что между ним и всеми остальными людьми, поменьшей мере, прозрачная преграда. Фере знал, на что идет, и приложилнемало сил чтобы получить право на эту пытку. Но сейчас ему было несладко. Драч постучал по перегородке. - Не будите его, - сказала одна из девушек. Бурый холмик взметнулся в туче ила, и могучий стального цвета скатбросился к стеклу. Драч инстинктивно отпрянул. Скат замер в сантиметре отперегородки. Тяжелый настойчивый взгляд гипнотизировал. - Они жутко хищные, - сказала девушка, и Драч внутренне усмехнулся.Слова ее относились к другим, настоящим скатам Хроноса, но это не значило,что Фере менее хищен, чем остальные. Скат осторожно ткнулся мордой вперегородку, разглядывая Драча. Фере его не узнал. - Приезжай ко мне на голубое озеро, - сказал Драч. Маленький тамбур следующего зала был набит молодыми людьми, которыеотталкивали друг друга от толстых иллюминаторов и, вырывая друг у другамикрофон, наперебой давали кому-то противоречивые советы. Драч остановился за спинами советчиков. Сквозь иллюминатор онразличил в легком тумане, окутавшем зал, странную фигуру. Некто голубой инеуклюжий реял в воздухе посреди зала, судорожно взмывая кверху, пропадаяиз поля зрения и появляясь вновь в стекле иллюминатора совсем не с тойстороны, откуда можно было его ожидать. - Шире, шире! Лапы подожми! - кричал в микрофон рыжий негр, но тут жедевичья рука вырывала у него микрофон. - Не слушай его, не слушай... Он совершенно не способенперевоплотиться. Представь себе... Но Драч так и не узнал, что должен был себе представить тот, ктонаходился в зале. Существо за иллюминатором исчезло. Тут же в динамикераздался глухой удар, и девушка спросила деловито: - Ты сильно ушибся? Ответа не последовало. - Раскройте люк, - сказала рубенсовская женщина с косой вокругголовы. Рыжий негр нажал кнопку, и невидимый раньше люк отошел в сторону. Излюка пахнуло пронизывающим холодом. Минус двенадцать, отметил Драч. Теплыйвоздух из тамбура рванулся внутрь зала, и люк заволокло густым паром. Воблаке пара материализовался биоформ. Негр протянул ему маску: - Здесь слишком много кислорода. Люк закрылся. Биоформ неловко, одно за другим, стараясь никого не задеть, сложил заспиной покрытые пухом крылья. Шарообразная грудь его трепетала от частогодыхания. Слишком тонкие руки и ноги дрожали. - Устал? - спросила рубенсовская женщина. Человек-птица кивнул. - Надо увеличить площадь крыльев, - сказал рыжий негр. Драч потихоньку отступил в коридор. Им овладела бесконечнаяусталость. Только бы добраться до барокамеры, снять маску и забыться. Утром Геворкян ворчал на лаборантов. Все ему было неладно, не так.Драча он встретил, словно тот ему вчера сильно насолил, а когда Драчспросил: "Со мной что-то не так?" - отвечать не стал, занялсяперфолентами. - Ничего страшного, - сказал Димов, который, видно, не спал ночью ниминуты. - Мы этого ожидали. - Ожидали? - взревел Геворкян. - Ни черта мы не ожидали. Господь бог создал людей, а мы их перекраиваем. А потом удивляемся, если что не так. - Ну и что со мной? - Не трясись. - Я физически к этому не приспособлен. - А я не верю, не трясись. Склеим мы тебя обратно. Это займет большевремени, чем мы рассчитывали. Драч промолчал. - Ты слишком долго был в своем нынешнем теле. Ты сейчас физическиновый вид, род, семейство, отряд разумных существ. А у каждого вида естьсвои беды и болезни. А ты, вместо того, чтобы следить за реакциями иберечь себя, изображал испытателя, будто хотел выяснить, при каких женагрузках твоя оболочка треснет и разлетится ко всем чертям. - Если бы я этого не делал, то не выполнил бы того, что от меняожидали. - Герой, - фыркнул Геворкян. - Твое нынешнее тело болеет. Да, болеетсвоей, еще не встречавшейся в медицине болезнью. И мы должны будемремонтировать тебя по мере трансформации. И при этом быть уверенны, что тыне останешься уродом. Или киборгом. В общем, это наша забота. Надо будеттебя пообследовать, а пока можешь отправляться на все четыре стороны. Драчу не следовало бы этого делать, но он вышел за ворота института инаправился вниз, к реке, по узкой аллее парка, просверленного солнечнымилучами. Он смотрел на свою короткую тень и думал, что если уж помирать, товсе-таки лучше в обычном, человеческом облике. И тут он увидел девушку.Девушка поднималась по аллее, через каждые пять-шесть шагов онаостанавливалась и, наклоняя голову, прижимала ладонь к уху. Ее длинныеволосы были темны от воды. Она шла босиком и смешно поднимала пальцы ног,чтобы не уколоться об острые камешки. Драч хотел сойти с дорожки испрятаться за куст, чтобы не смущать девушку своим видом, но не успел.Девушка его увидела. Девушка увидела свинцового цвета черепаху, на панцире которой, словночерепашка поменьше, располагалась полушарием голова с одним выпуклымциклопическим глазом, разделенным на множество ячеек, словно стрекозиный.Черепаха доставала ей до пояса и передвигалась на коротких толстых лапках,которые выдвигались из под панциря. И казалось, что их много, большедесятка. На крутом переднем скосе панциря было несколько отверстий, и изчетырех высовывались кончики щупалец. Панцирь был поцарапан, кое-где понему шли неглубокие трещины, они расходились звездочками, будто кто-томолотил по черепахе острой стамеской или стрелял в нее бронебойнымипулями. В черепахе было нечто зловещее, словно она была первобытной боевоймашинной. Она была не отсюда. Девушка замерла, забыв отнять ладонь от уха. Ей хотелось убежать илизакричать, но она не посмела сделать ни того, ни другого. "Вот дурак, - выругал себя Драч. - Теряешь реакцию". - Извините, - сказала черепаха. Голос ровный и механический, онисходил из-под металлической маски, прикрывавшей голову до самого глаза.Глаз шевелился, словно перегородочки в нем были мягкими. - Извините, я вас напугал. Я не хотел этого. - Вы... робот? - спросила девушка. - Нет, биоформ, - сказал Драч. - Вы готовитесь на какую-то планету? Девушке хотелось уйти, но уйти значило показать, что она боится. Онастояла и, наверно, считала про себя до ста, чтобы взять себя в руки. - Я уже прилетел, - сказал Драч. - Вы идите дальше, не смотрите наменя. - Спасибо, - вырвалось у девушки, и она на цыпочках, забыв о колючихкамешках, обежала Драча. Она крикнула вслед ему: - До свидания. Шаги растворились в шорохе листвы и суетливых майских звукахпрозрачного теплого леса. Драч вышел к реке и остановился на невысокомобрыве, рядом со скамейкой. Он представил, что садится на скамейку, и отэтого стало совсем тошно. Хорошо бы сейчас сигануть с обрыва - и конец.Это была одна из самых глупых мыслей, которые посещали Драча за последниемесяцы. Он мог с таким же успехом прыгнуть в Ниагарский водопад, и ничегобы с ним не случилось. Ровным счетом ничего. Он побывал куда в худшихпеределках. Девушка вернулась. Она подошла тихо, села на скамейку и смотрелаперед собой, положив узкие ладони на колени. - Я сначала решила, что вы какая-то машина. Вы очень тяжелый? - Да. Я тяжелый. - Знаете, я так неудачно нырнула, что до сих пор не могу вытрястиводу из уха. С вами так бывало? - Бывало, - сказал Драч. - Меня зовут Кристиной, - сказала девушка. - Я тут недалеко живу, вгостях. У бабушки. Я, как дура, испугалась, убежала, и, наверно, васобидела. - Ни в коем случае. Я на вашем месте убежал бы сразу. - Я только отошла и вспомнила. Вы же были на тех планетах, где иГрунин. Вам, наверно, досталось?.. - Это уже прошлое. А если все будет в порядке, через месяц вы меня неузнаете. - Конечно, не узнаю. Волосы Кристины быстро высыхали под ветром. - Вы знаете, - сказала Кристина, - вы мой первый знакомый космонавт. - Вам повезло. Вы учитесь? - Я живу в Таллинне. Там и учусь. Может, мне и повезло. На свете естьмного простых космонавтов. И совсем мало таких... - Наверно, человек двадцать. - А вы потом, когда отдохнете, снова поменяете тело? Станете рыбойили птицей? - Этого еще не делали. Даже одной перестройки много для одногочеловека. - Жаль. - Почему? - Это очень интересно - все испытать. - Достаточно одного раза. - Вы чем-то расстроены? Вы устали? - Да, - сказал Драч. Девушка осторожно протянула руку и дотронулась до панциря. - Вы что-нибудь чувствуете? - По мне надо ударить молотом, чтобы я почувствовал. - Обидно. Я вас погладила. - Хотите пожалеть меня? - Хочу. А что? "...Вот и пожалела, - подумал Драч. - Как в сказке: красавица полюбитчудище, а чудище превратится в доброго молодца. У Геворкяна проблемы,датчики, графики, а она пожалела - и никаких проблем. Ну разве тольковысмотреть поблизости аленький цветочек, чтобы все как по писанному..." - Когда выздоровеете, приезжайте ко мне. Я живу под Таллинном, впоселке, на берегу моря. А вокруг сосны. Вам приятно будет там отдохнуть. - Спасибо за приглашение, - поблагодарил Драч. - Мне пора идти. А тохватятся. - Я провожу вас, если вы не возражаете. Они пошли обратно медленно, потому что Кристина считала, что Драчутрудно идти быстро, а Драч, который мог обогнать любого бегуна на Земле,не спешил. Он послушно рассказывал ей о вещах, которые нельзя описатьсловами. Кристине казалось, что она все видит, хотя представляла она себевсе совсем не так, как было на самом деле. - Я завтра приду к той скамейке, - тихо проговорила Кристина. -Только не знаю, во сколько. - Завтра я, наверно, буду занят, - сказал Драч, потому чтоподозревал, что его жалеют. - Ну как получится, - ответила Кристина. - Как получится... Драч спросил у Полачека, который копался в моторе мобиля, гдеГеворкян. Полачек сказал, что у себя в кабинете. К нему прилетели какие-товулканологи, наверное, будут готовить нового биоформа. Драч прошел в главный корпус. В предбаннике перед кабинетом Геворкянабыло пусто. Драч приподнялся на задних лапах и снял со стола МариныАнтоновны чистый лист бумаги и карандаш. Он положил лист на пол и, взявкарандаш, попытался нарисовать профиль Кристины. Дверь в кабинет Геворкянабыла прикрыта неплотно, и Драч различал густой рокот его голоса. Потомдругой голос, повыше, сказал: - Мы все понимаем и, если бы не обстоятельства, никогда бы ненастаивали. - Ну никого, ровным счетом никого, - гудел Геворкян. - За исключением Драча. Драч сделал два шага к двери. Теперь он слышал каждое слово. - Мы не говорим о самом Драче, - настаивал вулканолог. - Но должны жебыть подобные биоформы. - У нас не было заказов в последнее время. А Саразин будет готов кработе только через месяц. Кроме того, он не совсем приспособлен... - Но послушайте. Вся работа займет час, от силы два. Драч провелнесколько месяцев в значительно более трудной обстановке... - Вот именно поэтому я не могу рисковать. Геворкян зашелестел бумагой, и Драч представил, как он протягиваетвулканологам кипу лент. - Я не представляю, как мы вытянем его и без такой поездки. Егоорганизм работал на пределе, вернее за пределом. Мы начнем трансформациюсо всей возможной осторожностью. И никаких нагрузок. Никаких... Если онполетит с вами... - Ну простите. Пока ваш Саразин будет готов... Драч толкнул дверь, не рассчитал удара, и дверь отлетела, словно внее попало пушечное ядро. Последовала немая сцена. Три лица, обращенные к громадной черепахе.Один из вулканологов оказался розовым толстяком. - Я Драч, - обратился Драч к толстяку, чтобы сразу рассеятьнедоумение. - Вы обо мне говорили. - Я тебя не приглашал, - перебил его Геворкян. - Рассказывайте, - сказал Драч толстому вулканологу. Тот закашлялся, глядя на Геворкяна. - Так вот, - вмешался второй вулканолог, высохший и будто обугленный.- Извержение Осенней сопки на Камчатке, мы полагаем, то есть мы уверены,что, если не прочистить основной, забитый породой канал, лава прорвется назападный склон. На западном склоне сейсмическая станция. Ниже, в долине,поселок и завод... - И эвакуировать некогда? - Эвакуация идет. Но мы не можем демонтировать завод и станцию. Намдля этого надо три дня. Кроме того, в четырех километрах за заводомначинается Куваевск. Мы запускали к кратеру мобиль со взрывчаткой. Егопросто отбросило. И хорошо, что не на станцию... Геворкян стукнул кулаком по столу: - Драч, я не позволю. Там температуры на пределе. На самом пределе.Это самоубийство! - Позволите, - сказал Драч. - Идиот, - вспылил Геворкян. - Извержения может и не быть. - Будет, - грустно сказал толстяк. Драч направился к двери. Высохший вулканолог последовал за ним.Толстяк остался, пожал плечами, сказал Геворкяну: - Мы примем все меры. Все возможные меры. - Ничего подобного, - не соглашался Геворкян. - Я лечу с вами. Он включил видеоселектор и вызвал Димова. - Это просто великолепно, - сказал толстяк. - Ну просто великолепно. Проходя через предбанник, Драч подхватил щупальцем с пола листок спрофилем Кристины, смял его в тугой комок и выбросил в корзину. Движениящупалец были так быстры, что вулканолог, шедший на шаг сзади ничего неразглядел. Над Осенней сопкой поднимался широкий столб черного дыма и сливался снизкими облаками, окрашивая их в бурый цвет. На посадочной площадкенеподалеку от подножия сопки стояло несколько мобилей, в стороне роботыпод надзором техников собирали бур, похожий на веретено. Под тентом,спасавшим от мелкого грязного дождя, но не защищавшим от ветра и холода,на низком столике лежали, придавленные камнями, схемы и диаграммы. Драчзадержался, разглядывая верхнюю диаграмму. Лава не могла пробиться сквозьстарый, миллион лет назад забитый породой канал. Лишь газы прорывалисьсквозь трещины в базальтовой пробке. Зато с каждой минутой все большетрещин образовывалось на слабом западном склоне. Человек в белом шлеме и огнеупорном скафандре снимал данные срадиограммы зондов. Другой вулканолог принимал сообщения наблюдателей.Новости не сулили ничего хорошего. Димов протянул Геворкяну записку с цифрами давления и температур вжерле. - На самом пределе, - сказал он. - На самом пределе. Он знал, что Драч все равно уйдет в вулкан, и в голосе его былапечальная отрешенность. Заряды были готовы. Толстый вулканолог принес шлемы для Геворкяна и Димова. - Час назад они запускали к кратеру мобиль, - сказал он виновато, -хотели приземлить его у трещины. Он разбился, и взрыв ничего не дал. - Вас Куваевск вызывает, - сказал радист. - Они начали демонтажзавода, но еще надеются. - Ответьте им, чтобы подождали час. На мою ответственность. Толстый вулканолог посмотрел на Драча, будто ожидал поддержки. - Пошли, - сказал Драч. Геворкян надел шлем. Шлем был велик и опустился до самых бровей.Геворкян стал похож на старого рыцаря, который во главе горстки храбрецовдолжен защищать страну от нашествия вражеских армий. Таким его и запомнилДрач. Драча подняли на мобиле к кромке старого кратера. Усталый вулканологв грязном шлеме - он за последние три дня пытался пройти к жерлу -повторил инструкции, которые Драч уже знал наизусть. - Трещину видно отсюда. Конечно, когда рассеивается дым. Выспускаетесь по ней восемьдесят метров. Там свободно. Мы зондировали. Иукладываете заряды. Потом выбираетесь, и мы взрываем их дистанционно. Тамуклон до шестидесяти градусов. Сможете? Вулканолог с трудом заставлял себя обращаться на "вы" к свинцовойчерепахе. Он столько раз сталкивался с автозондами, стройботами и прочимимашинами, схожими чем-то с этой черепахой, что ему все время приходилосьуговаривать себя, что перед ним человек-биоформ. И еще он смертельно устализ-за этого проклятого вулкана. - Смогу, - ответил Драч. - Шестьдесят градусов мне по зубам. Перед тем как снять маску и передать ее вулканологу, он сказал: - Маску не потеряйте. Она мне еще пригодится. Без нее я глух и нем. - А как вы будете дышать? - Не буду дышать. Почти не буду. Кислород мне противопоказан. - Я жду вас здесь, - сказал вулканолог. Драч не услышал его слов. Драч скатился по отлогому склону в кратер и на секунду задержался утрещины. Сверху сыпался пепел и мелкие камешки. В стороне над самойкромкой кратера реяли два мобиля. В одном - вулканологи, в другом -Геворкян с Димовым. Трещина оказалась куда шире, чем Драч ожидал. Он стал быстроопускаться, привычно регистрируя состав газов. Температура повышалась, нобыла ниже предельной. Потом склон пошел вниз круче, и Драчу пришлось идтизигзагами, повисая порой на двух щупальцах. Второй парой щупалец онприжимал к панцирю заряды. Гора вздохнула, и Драч прижался к стенетрещины, чтобы не улететь вверх с фонтанами газов. Надо было спешить. Драчощутил, как раскрываются трещины на западном склоне. Спуск становился всесложнее. Стены почти смыкались, и Драчу приходилось протискиваться междуживыми, колышущимися камнями. Он уже спустился на семьдесят метров.Температура газов достигла четырехсот градусов. Он припомнил диаграмму.Для того чтобы пробка разлетелась наверняка, надо пройти еще метров пять.Можно, конечно, в соответствии с инструкцией оставить заряды здесь, нопять метров желательны. Отверстие под собой он заметил, вернее угадал, порвущейся оттуда струе пара. Температура поднялась скачком градусов на сто.Он уже ощущал тепло. Сопка затряслась, как в припадке кашля. Он взглянулнаверх. Путь назад еще был. Драч скользнул в горячую щель. Щель расширялась книзу, образуя мешок, а дно мешка было словно сито.Такую жару Драч испытал лишь однажды, на второй планете. Там он мог уйти.И ушел. Драч прикрепил заряды к самой надежной плите. Но и эту самую надежн