Аркадий Крамарев: "НЕЛЬЗЯ РАССМАТРИВАТЬ ГОСУДАРСТВО КАК СИСТЕМУ, ПРОТИВОСТОЯЩУЮ ГРАЖДАНАМ"— В истории перманентно революционного города останется, вероятно, лишь один эпизод, когда огромный мегаполис избежал на своих улицах правовых столкновений. Этого не произошло благодаря конкретному человеку, руководившему во время августовского путча 1991 года городской милицией. Считает ли он сам, что спас Петербург? Я не ставил бы вопрос именно так. Во всяком случае, старался изо всех сил. Те вопросы, которые сейчас ясны, тогда еще были абсолютно непонятны. Да, наша милиция заняла позицию, когда мы не поддерживали никакую политическую партию. Мы открыто объявляли, что если нарушать порядок начнут коммунисты — они получат, если демократы — получат и они. Без разницы. У меня одна партия — весь Петербург, все наши полтора миллиона пенсионеров. И только эту партию я готов защищать. А разные политические амбиции мне — до лампочки.— Страшно было?— Бывает хуже... Хотя тогда была очень велика вероятность возврата к старому, и я прекрасно понимал, что меня-то уж отправили бы бог знает куда.— Сразу после путча наш город принял бывших рижских и вильнюсских ОМОНовцев, ставших изгоями на Родине. Аркадий Крамарев не только не устроил их поимку ради демонстрации своей лояльности к режиму, но и посчитал возможным пригласить на работу...— Да, они осели здесь. Более того, администрация тогда ставила вопрос о том, чтобы я их принял на работу в ГУВД в полном составе. И даже обещали организовать финансирование. Мне говорили, что это — спаянная группа, способная вести оперативную работу... Но есть жесткие правила. И я сказал, что готов принимать на работу каждого персонально. Кого-то в местный ОМОН, кого-то в Управление вневедомственной охраны, а кого-то — в оперативники, коли имеется такой опыт. Но создавать на основе прибалтийских ОМОНов особое подразделение возможно только в случае служебной необходимости. Я рассматривал сотрудников этих структур каждого отдельно именно как возможных сотрудников ГУВД, полностью разрушая какой-то политический аспект. Такой взгляд очень не понравился администрации города, Анатолию Собчаку в частности. Я беседовал с лидерами прибалтийских ОМОНовцев, спрашивал, есть грех какой, нарушение дисциплины? Мне было известно, что после Прибалтики они служили на Урале, где некоторые злостно нарушали дисциплину — и пьянка, и неявка на службу. Понятно, что и вопрос о приеме на работу должен был решаться, исходя из «былых заслуг». В результате, в милиции осталось всего несколько сотрудников из рижского и вильнюсского ОМОНа. Хотя мэр Зеленогорска и Сестрорецка пытался создать на базе оставшихся некую силовую структуру.— Аркадий Крамарев — последний руководитель единой милиции, позднее разделившейся на ГУВД и РУОП... Какова оценка сегодняшнего взаимодействия этих ведомств с позиции генерала Крамарева?— Там есть определенного рода противоречия. Очень досадные. Которые, на мой взгляд, при наличии доброй воли со стороны руководителей, можно было бы легко устранить и работать в более тесном контакте. Я знаю, что на уровне оперативников и следователей такое взаимодействие безусловно имеется. Но, случается, одна сторона обвиняет другую. И мне представляется, что новый начальник ГУВД Виктор Власов сможет наладить их взаимоотношения. Если он возьмется за эту работу, я готов всячески помочь.— Начало девяностых годов называют периодом разгульного бандитизма. Так ли это?— Если взять статистику, то видно, что теперешний уровень совсем не отличается от того времени. А если и отличается, то в сторону увеличения. Рост бандитизма начался еще в конце восьмидесятых, когда расшаталась вся государственная машина. Во многих средствах массовой информации появились разгромные статьи, где уличали в совершенных грехах все государственные органы и, в особенности, как тогда называли, карательные структуры. Сегодня их называют иначе — силовые. Самые уважаемые люди так нас громили, всячески приписывали без вины заключенных под стражу мучеников. А позднее выяснилось, что далеко не безвинных. Сформировалось совершенно враждебное отношение общественности. Дела стали разваливаться. Мысль, что демократия — вседозволенность, буквально вдалбливалась населению. Результатом стал колоссальный рост преступности. А то, что он сейчас резко не повышается, не чья-то заслуга. Просто мы достигли уровня насыщения, когда генерирующие и противоборствующие факторы сравнялись.— Чем объясняется развал всех уголовных дел в отношении лидеров организованной преступности?— В силу несовершенства нашего уголовного процесса. Отчего чаще всего разваливаются дела? Свидетели отказываются от показаний, ранее данных. У нас это воспринимается очень спокойно. Хотя за лжесвидетельство существует ответственность перед Законом. Если человек сказал на следствии одно, а на суде — другое: значит он где-то соврал. Может быть, всюду. Ложь — она многообразна. А сколько людей привлечено за лжесвидетельство? Ноль целых хрен десятых. Это бесконечный провал в системе нашей юриспруденции. Такого нет ни в одной стране. Свидетель лучше вообще на суд не явится, чем будет врать. У нас очень длительный период между началом следствия и судом. Возможностей воздействовать на свидетеля у обвиняемого, его сторонников — огромное количество. Обвиняемый и его адвокат знакомятся с материалами дела. Свидетель дает показания против? — Вот они, эти показания. Перевернул анкету — местожительство, место работы — все есть. Приходи и убивай. А система защиты свидетеля абсолютно не отработана. В УПК сказано, что следователь должен обеспечить защиту свидетеля. У следователя — под сорок уголовных дел, несколько тысяч свидетелей. Как он обеспечит их безопасность?— А в чем выход?— В модернизации нашего уголовного процесса и создании действительных гарантий по защите свидетеля. Вплоть до создания целого подразделения, которое занималось бы именно этим. Изменить процесс возможно. Потому что существующий процесс не годится для нашего времени, он был хорош для России начала века, когда расследовалось сто тысяч уголовных дел по всей громадной Империи, включая Польшу и Финляндию. Сейчас такое же количество дел расследуется в одном только Санкт—Петербурге. Итальянцы отправляют под суд несколько сотен своих мафиози, у нас при рассмотрении дела пятидесяти обвиняемых судебная система дает сбой. Достаточно посмотреть все уголовные дела, которые возбуждались по путчу. Ведь дело ГКЧП не прошло в суде. Возбуждалось уголовное дело по октябрьским событиям 1993 года. И оно тоже не прошло. Как единственный выход объявили амнистию. А что с уголовными делами по Чечне? Я не знаю, где они сейчас, но утверждаю, в суд они не пойдут. Наш процесс неспособен их переварить.Нюрнбергский процесс готовился на основе англосаксонского права. Если бы он готовился на основании нашего уголовного процесса, следствие шло бы до сих пор. Уверяю. Сейчас рассматривается проект нового уголовно-процессуального кодекса, к нему уже две с лишним тысячи поправок. И если их утверждать в установленном порядке — работы хватит на десятилетия. Дело в том, что у нас все документы такого рода готовят чаще всего теоретики. Это действительно очень квалифицированные люди, единственное, что не дает им возможности создать жизнеспособную процессуальную систему — полное незнание практики. Нет ничего более оторванного от практики, чем наука юридическая. Я читал лекции в английской Hamdon Detective School. Там очень часто меняют начальников отделов в Скотланд-Ярде на преподавателей школы. И не смотрят на наличие кандидатской, защитился он или нет. Поучил студентов два года — снова отправляется в Скотланд-Ярд. У нас же, если ты попал в преподаватели, то все — план, кандидатская, докторская... Вот и двигают не науку, а ученые степени. Кстати, скажем, в медицине такого нет. Знаю, что начальник Военно-Медицинской Академии генерал-лейтенант Шевченко — доктор наук, профессор, каждую неделю делает самую сложную операцию. А если взять какого-нибудь заслуженного профессора юриспруденции и дать ему расследовать дело Маневича. Это вызовет священный ужас! Он сразу скажет: «Да вы что, ненормальные?» Он обвиняемого видел лишь по телевизору, в американском боевике.Это очень тяжелая проблема. Кстати, в законодательстве последних лет есть очень здравые вещи. Например, введен упрощенный порядок — протокольная форма — по самым незначительным делам. Решает дознание в ускоренном порядке и в упрощенном порядке направляет дело в суд. Правильно. Но сколько претензий по этому поводу высказывают наши теоретики и даже Конституционный суд! Если в Соединенных штатах задерживают человека с наркотиками, то суд происходит на следующий день. У нас в той же ситуации начнут точно устанавливать, когда он начал писать в штанишки в детстве, когда он прекратил это дело, изучать весь его моральный облик, как повлияла среда. В суде это все не будет иметь значения и проскочит в момент. Но формально все должно быть рассмотрено. А в Штатах судебное заседание продлится три минуты: выслушал, стукнул молотком — «Полтора года!» У нас те же полтора года дадут, но потратят на это полтора дня. Так и получается: на следствии — завал, в суде — тоже. Скоро нам, как видно, придется половину населения превращать в судей и следователей, а вторую — в обвиняемых.— Не секрет, что к депутатам в народе относятся негативно, считая этот род занятий дармовой кормушкой...— Если человек нечестный, он сделает кормушку из чего угодно и проявит достаточную изобретательность. Мне приходилось видеть, как делали огромные капиталы, перерабатывая утильсырье. Наверное кто-нибудь устраивает кормушку и из депутатского статуса. Но большая часть депутатов не является освобожденными, не получая за свою деятельность никакой зарплаты.— Неужели к ним относится и депутат Крамарев?— Я получаю зарплату в Академии МВД, где в настоящее время и работаю. Понимаю, что для современного человека депутатство на общественных началах выглядит дико: как так — работать и не брать за это деньги. А в Древнем Риме государственные чиновники вообще не получали заработной платы.— Кто сильнее — кит или слон, кто важнее — Управление по административным органам Администрации Санкт-Петербурга или депутатская комиссия, возглавляемая Аркадием Крамаревым?— Это вещи несовместимые. Управление корректируют деятельность органов исполнительной власти, наша основная задача — создание правовых норм, обеспечивающих деятельность этих органов. Но соприкосновений очень много. Граждане пишут кучу заявлений, которые вынужден рассматривать я, хотя сейчас нет такого понятия как депутатский контроль. Его расстреляли из пушек в девяносто третьем году. И по новой Конституции у депутатов остался контроль только на стадии принятия решений. Вот исполнение бюджета я могу контролировать. А люди пишут: «Проверить деятельность Пушкинского и Фрунзенского судов». Это бред. Что же это за суд, деятельность которого могут проверять все, кому не лень! По Конституции все три ветви власти независимы и самостоятельны, и не может одна контролировать другую. Все возмущались «телефонным правом», а теперь депутата подвигают на проверку деятельности суда. Между прочим, есть статья в Уголовном Кодексе — любое вмешательство в деятельность судебных органов наказывается лишением свободы. Вмешательство с использованием служебного положения, как предлагается мне — срок увеличивается. По сути дела, мне предлагают совершить преступление.— В городе с избытком хватает правозащитных организаций, благотворительных фондов в поддержку правоохранительных органов, координационных и экспертных советов. Все они так или иначе имеют отношение к безопасности...— Большинство из них существует достаточно короткое время. Сама идея правильная, только зачастую извращена: кто-то стремится за счет привлекательного названия приобрести кое-какие льготы, а затем, используя их, получать для себя некоторую материальную выгоду. Ведь фонды создаются чаще всего для оказания материальной помощи правоохранительным органам, которая выражается не только в покупке резины для автомобилей или какого-то прибора. Главное — пропаганда юридических знаний среди населения. Эти организации рассылают издания и брошюры по почтовым ящикам, их мало кто читает и выбрасывают на лестницы. Но и такая деятельность безусловно полезна. А взять ремонт нового здания РУОПа — он стоит в десятки раз больше, чем само это здание. Конечно никто таких денег из бюджета не даст. Вот фонды и пытаются помочь.— Есть ли у Аркадия Крамарева именное оружие?— Нет.— А награды?— Есть медали — все степени за безупречную службу, еще что-то... Когда я работал, форму мы не носили. У тех, кто был постарше нас лет на десять-пятнадцать, была вся грудь в орденах. Люди войну прошли. И по сравнению с ними надевать свои хилые награды было неприлично. И я, честно говоря, о них забыл. Если сейчас искать все мои медали, не уверен, что их найду. Вот одна есть в столе, последняя. И то уже планку потерял...— Не считает ли себя Аркадий Крамарев свадебным генералом?— Во-первых, я не выпячиваю свою личность. А во—вторых, как преподаватель—то я — генерал.— Существует ли в городе мафия?— Считается, что мафия — высшая форма преступной организации, и ее отличие от других форм состоит в поддержке большинства населения, которое отказывается сотрудничать с правоохранительными органами. Причем эта поддержка обеспечена не только силовым методом. Выше мафии находится только преступное государство. Например, Чечня. Преступным государством считается и Колумбия. Там даже боятся быть министром юстиции. А наличие коррумпированных чиновников находится на уровне простой организованной группы.— Кстати о министрах. Если бы Аркадию Крамареву предложили в сегодняшнем юридическом и правовом развале стать министром МВД?..— Мне?! Нет, я бы не согласился. Тем более что в этом плане что-то уже делалось.Во-первых, не хочу жить в столице, не люблю столичную жизнь. И потом я не уверен, что способен выполнить все необходимые задачи, которые стоят сегодня. Я просто ощущаю огромность этих задач.— А как понимает генерал Крамарев обеспечение комплексной безопасности государства, предпринимательства и личности?— Основное, все эти три ветви не должны создавать опасности друг для друга. Потому что государственная безопасность может идти вразрез с обеспечением личной безопасности. Все они обязаны работать спокойно, исполнять Закон и не бояться нести за это ответственность. Мне кажется, должна существовать система общественной безопасности, которая включает в себя государственные и частные силовые структуры. А на первом месте необходимо поставить личную безопасность. Нельзя рассматривать государство как систему, противостоящую гражданам. Если интересы государства направлены против граждан, они не имеют права на существование. «Раньше думай о Родине, а потом о себе?» Ничего подобного, пусть и Родина думает о своих гражданах.— В истории перманентно революционного города останется, вероятно, лишь один эпизод, когда огромный мегаполис избежал на своих улицах правовых столкновений. Этого не произошло благодаря конкретному человеку, руководившему во время августовского путча 1991 года городской милицией. Считает ли он сам, что спас Петербург?