Вэтой завершающей части цикла нам предстоит путешествие в одну из самых опасныхи загадочных областей иной реальности, в зону иных, чуждых нам смыслов,объединенных общим названием — шизофрения, расщепление души.[1] Вы знаете, насколько близки образышизофренического бреда образам мировой мифологии. Отто Ранк писал об этом еще в1908-м году, в своей знаменитой работе «Миф о рождении героя»,[2] первой книге по прикладномупсихоанализу. Юнг много лет исследовал этот феномен и получил ряд поразительныхрезультатов, в том числе и свой знаменитый метод амплификации. Но Юнг виделпричины «мифологичности» бреда в существовании архетипов коллективногобессознательного, неких типических способов восприятия, чувствования имышления, присущих всем людям. Мы не будем обсуждать здесь эти вопросы; мырассмотрим шизофреническое переживание как специфическую форму перехода,героического нисхождения в мир иной реальности, как психотическое переживаниеединого универсального мономифа.
Шизофреническоепереживание есть переживание рухнувшего мира, поверженного мира, где зловсесильно. Но и любой миф есть результат расщепления и, одновременно, процесс,направленный на устранение этого расщепления, на восстановление утраченногомира. Таков вывод исследований мифологии методами структурной антропологии.Крупнейший представитель этого направления Клод Леви-Строс писал, что мифначинается с фиксации противоречия, с фиксации противоположностей. Мысравнивали этот момент с критической нехваткой, с угрозой миру,индивидуально-психическим коррелятом которой является неготовность человека кисполнению функций его новой социальной роли. Миф по Леви-Стросу — это«логический инструмент преодоления противоречий», «медиативный процесс»,направленный на преодоление угрожающего раскола или, по крайней мере, на заменупары непримиримых противоположностей другой, менее опасной парой более близких«семантических оппозиций». Пользуясь методикой Леви-Строса, Греймас сделал рядинтересных выводов о симметрии морфологической схемы волшебной сказки ВладимираПроппа, которую мы рассматривали в первой части данной работы (рисунок 9).
Речьидет о парных функциях, таких как, например, недостаток и ликвидациянедостатка, которые Греймас считает одной и той же функцией, взятой,соответственно, в прямом и инверсном виде. Особенно интересна здесь паранарушение — восстановление общественного договора. Запрет при этом трактуетсякак вовлеченность Героя в общественные связи, выполнение им функций своейсоциальной роли. Старой роли, заметим; роли, из которой он уже вырос, откоторой ему надлежит отказаться. Нарушение запрета и есть такой отказ; при этомГерой выпадает из всех социальных связей и оказывается в полном одиночестве,один на один со своей проблемой. Но в результате успешного прохождения всехиспытаний Герой, ликвидировавший критический недостаток, приходит к свадьбе ивоцарению, т.е. к восстановлению общественного договора, к вовлечению всоциальные отношения на новом уровне, в новой роли, с новыми обретеннымиспособностями. Аналогичным образом мы и будем рассматривать сегодня шизофрению- как процесс раскола души и мира, как результат раскола и, одновременно, какпопытку преодоления этого раскола, героическую медиативную попытку синтезаобновленного мира.
Внастоящее время диагноз «шизофрения» объединяет несколько психических болезней,весьма различных по своим внешним проявлениям.[3]Здесь мы будем говорить лишь об одной из них — параноидной шизофрении, сопровождающейсябредом и галлюцинациями, в которых больного преследуют некие сверхъестественныесущества, злобные и практически всемогущие. В контексте нашей темы прохождениеполного цикла шизомифа предполагает нисхождение в безумие (т.е. в бессознательное),психотические переживания героического противостояния злу и, наконец, ремиссию,выздоровление, возвращение в этот мир с новыми способностями. Но статистикашизофрении обнажает жестокую реальность жизни. Как вы помните, в мифологииГерой принципиально не мог проиграть битву с Драконом; в худшем случае он моготказаться от возвращения в свой мир и становился новым хранителем завоеванногосокровища, т.е. Антагонистом. Но он потому и оказывался невозвращенцем, что немог отказаться от обретенного блаженства, неописуемого блаженства,недостижимого в мире, где царит принцип реальности. А в шизофрении мы видим,что подавляющее большинство кандидатов в Герои проигрывают эту битву ибесцельно скитаются в мире психотической реальности, мучимые отчаянием истрахом, заблудившиеся, потерявшие все ориентиры мира, и главное — потерявшиесебя. Вспомните, в сказках о неукрощенной Невесте Герой никогда не бываетпервым соискателем ее руки. Часто какой-нибудь овраг за замком царевны (дочериАнтагониста) буквально усеян мертвыми костями несостоявшихся Героев. Ишизофрения практически всегда есть психотический коррелят сказочной судьбынеудавшихся кандидатов, вымостивших своими костями триумфальную дорогу Героя.Но мы сегодня будем говорить не о правилах, а, скорее, об исключениях изправил, о редчайших случаях спонтанной ремиссии. Это будет звучать гордо; нолюбителям мистических переживаний следует помнить, что вероятность такоговозвращения чрезвычайно мала. И абсолютно непредсказуема, так как о шизофрениидо сих пор ничего нельзя сказать достоверно. Все теории о причинах заболеванияи благоприятствующих факторах являются лишь более или менее удачными попыткамисгруппировать и суммировать огромную массу описательного клиническогоматериала. Т.е. все они носят чисто описательный характер; до сих порнеизвестен ген, вирус или токсин, ответственный за активизацию шизофрении. Мыне можем даже сказать, каков характер причины заболевания — психологический илифизиологический. Единственное, что мы можем — это наблюдать непостижимый психотическийпроцесс, сравнивая его со знакомой нам мифологемой, схемой все того жеуниверсального мономифа.
Каждаяпсихоаналитическая школа дает свое объяснение шизофрении.[4] Классический фрейдизм говорит онарушении направлений движения либидо. Согласно ему, здоровый человек обладаетсравнительно незначительным количеством свободного несвязанного либидо; почтивсе способное к перемещению либидо у него катектировано на объекты внешнегомира. У невротиков, в результате интенсивных вытеснений, определенноеколичество либидо отделено от своих объектов и переведено (частично) наневротические заместители. Но значительная часть либидо, снятого с проблемныхобъектов, так и остается свободной, несвязанной. Это делает невротика буквальнообреченным на компульсивный, болезненно-гипертрофированный перенос, что такрезко различает ситуации лечебного и учебного анализа. А dement, писали классики фрейдизма, вообще неспособен ни на какой перенос; его либидо практически полностью снято с объектоввнешнего мира и задействовано в энергетике внутренних страхов и фантазий. Такимобразом, трансфер — мощнейшее орудие психоанализа — не может быть использован втерапии шизофрении, что сводит на нет эффективность классического фрейдизма вданной области.
Это,как мы уже отмечали, чисто описательный подход, т.е. может быть и правильный,но не предлагающий ничего позитивного. Так же описателен и рассмотренный намиподход аналитической психологии. Но, несмотря на это, мы запоем читаем Юнга.Видимо потому, что шизофрения в огромнейшей степени есть лингвистическоерасстройство. И пишут о шизофрениках в основном те, кто их понимает, т.е. те,кто подобен им в этой гипероценке магической силы слов. Это мистики и поэты. Ихвсегда приятно читать, и особенно в периоды возрастных кризисов, когда мы самиподобны Героям и шизофреникам.
Позитивныйподход к проблеме шизофрении предлагает теория объектных отношений, известнаянам в основном по работам Мелани Кляйн. Согласно этой теории, основы будущейшизофрении закладываются в первые три-четыре месяца жизни, в так называемойпараноидно-шизоидной позиции. Это совершенно особый период жизни. Ошестимесячном ребенке мы смело можем сказать, что он человек — маленький,недозрелый, недоразвитый — но, в принципе, такой же человек, как и мы с вами.Но двухмесячный младенец — это нечто совсем иное. Он еще не способенфокусировать взгляд, т.е. у него нет мира визуальных объектов. Его системыдыхания, кровообращения и пищеварения недоразвиты и не координированы междусобой настолько, что даже тревога, чисто психическое состояние, может вызвать унего кислородное голодание и удушье.[5]До трех месяцев в нем еще функционируют зародышевые системы циркуляции.[6] Даже форма его энцефалограммыстановится человеческой лишь на третьем месяце жизни.[7] Все это прекрасно согласуется стеорией о гипертрофированной недоношенности детей поздних гоминидов, котораярассматривалась нами в предыдущем блоке. Эта физиологическая патология нашихпредков и породила всю культурную структуру нашей жизни — семью, общество,идеологию, мифологию. А также — переживания утраты рая и горести жизни, греха,вины и наказания. Плюс разлад с собой и конфликт с обществом, неврозы, психозыи, конечно, шизофрению.
Впервом приближении параноидно-шизоидная позиция — это период параноидных тревоги шизоидных защит.[8]Новорожденный младенец периодически испытывает стресс и сильнейший дискомфорт,который он переживает как нападение на себя, как агрессивное преследование состороны внешнего мира. И в дальнейшем любое неудовлетворение потребностей,любая фрустрация переживается им как нападение извне и вызывает в нем ответнуюагрессию. Переживание чередования то доверия к миру, удовлетворяющемупотребности, то параноидной тревоги и агрессии по отношению к преследующимобъектам, Мелани Кляйн трактует как взаимовлияние Эроса и Танатоса, либидо и влеченияк смерти. Доверие к миру модифицирует тревогу преследования; от характера этоймодификации и будет зависеть дальнейшая судьба человека. Уменьшение параноиднойтревоги можно рассматривать как количественную проблему, описываемую в терминахобратной связи.[9]Согласно этому методу, система обладает обратной связью, если она активнореагирует не только на сигналы внешнего мира, но и на сигналы об изменениисвоего собственного внутреннего состояния. Или, выражаясь более технично, еслиуправляющее воздействие на систему формируется как функция ее выходногосигнала. В общем виде это может звучать несколько туманно; но в каждомотдельном случае все выглядит довольно понятно. Рассмотрим схему активизациитревоги преследования у младенца в параноидно-шизоидной позиции (рисунок 15):
/>
Рисунок15. Схема активизации параноидной тревоги у младенца
Младенециспытывает фрустрацию, воспринимаемую им как внешнее нападение. Уровеньтревожности повышается, он неосознанно сравнивается с нормальным уровнем,соответствующим удовлетворенности потребностей. Естественная оборонительнаяреакция младенца — агрессия. Но в результате негативной проекции (а параноидный- это и значит — связанный с проекцией) собственные агрессивные желанияприписываются объектам внешнего мира. Это увеличивает страх перед ними итревогу, ставшую параноидной, что в свою очередь увеличивает агрессию и т.д.,по механизму «порочного круга». Это типичная положительная обратная связь, т.е.обратная связь, которая стремится увеличить расхождение между выходным уровнемсистемы и ее эталонным (нормальным) уровнем. Успокоить такую систему можнотолько сняв фрустрацию, т.е. удовлетворив все потребности младенца. В процессенормального развития обратная связь должна стать отрицательной; она должнагасить тревогу, вызванную угрожающими сигналами внешнего мира, а небесконтрольно, панически увеличивать ее. Но для этого должен измениться самхарактер реагирования на тревогу. У младенца, как мы видели, это агрессия.
Шизоиднаязащита заключается в расщеплении различных аспектов объекта, его «плохой» и«хорошей» сторон на два разных самостоятельных объекта. Для младенца первичныйобъект — материнская грудь — расщепляется на «хорошую», удовлетворяющую грудь и«плохую», отказывающую в удовлетворении, которая в результате негативнойпроекции становится еще и преследующей. А поскольку эмоции младенцаэкстремальны, хорошая грудь идеализируется, а плохая становится паническипугающей. Использование расщепления обусловлено несколькими причинами. Главныеиз них — боязнь причинить вред своей агрессией хорошему объекту и необходимостьв хорошем объекте, как защитнике от преследования плохого объекта. Кроме того,не следует забывать, что восприятие частей исторически предшествует восприятиюцелого. Когда мы говорим о каком-то предмете, мы имеем в сознании образ этоготождественного себе объекта и, значит, мы уже сконструировали этот образ измножества отдельных восприятий. Связь этих восприятий в единый образ, ощущениеих тождественности, есть работа синтеза. Неизвестно, в какой мере врожденнойявляется способность психики к такому синтезу. Вероятно, младенец начинаетжизнь с несвязанных восприятий, из которых постепенно учится конструироватьчастичные объекты. Создать образ матери, как целостного объекта, как личности,ребенок в параноидно-шизоидной позиции еще не способен. Но поскольку онвынужден оперировать частичными объектами, совершенно естественен его выборкритерия разделения — на хорошее и плохое, на приносящее, соответственно,удовлетворение или дискомфорт и тревогу. Принимая во внимание механизмы шизоиднойзащиты, мы можем детализировать схему активизации параноидной тревоги умладенца (рисунок 16):
/>
Рисунок16. Активизация эмоций младенца
Младенециспытывает воздействие внешнего мира, воспринимаемое им как фрустрация илиудовлетворение. В случае фрустрации он, боясь разрушить любимый объектсобственной агрессией, применяет экстремальные механизмы защиты, главным изкоторых является расщепление. Разделив первичный объект на «плохой» и«хороший», младенец фантазийно расправляется с плохим, применяя для этого двадополнительных механизма защиты — отрицание (т.е. фантазийное уничтожение) ивсемогущий контроль (т.е. фантазийное управление угрожающим объектом). Проекцияэтих эмоций на плохой объект порождает параноидную тревогу. Хороший объект,напротив, идеализируется младенцем; позитивная проекция любви к нему вызываетдоверие и к объекту, и ко всему внешнему миру. Постепенное накопление кредитадоверия к миру позволяет преодолевать тревогу, а, следовательно, и собственнуюагрессию; на следующей стадии меняется как характер тревоги, так и характериспользуемых защит. В депрессивной позиции, длящейся примерно с трех до шестимесяцев, расщепление перестает быть деструктивно патологическим. Младенецначинает, наконец, воспринимать мать, как целостный объект, к которому ониспытывает амбивалентные чувства. Он начинает понимать, что своей ненавистью иагрессией он причиняет вред не просто враждебному плохому объекту, но своейлюбимой матери, и это вызывает у него депрессивную тревогу, тревогу вины исожаления. Одновременно с этим он испытывает стремление к репарации, квосстановлению поврежденного объекта. Трудности в прохождении этой позициидепрессивных тревог и маниакальных защит, как можно догадаться из названия,закладывают фундамент маниакально-депрессивных психозов; но это уже проблемаотношений с целостным объектом. А нас сейчас интересует период, когда остраяпараноидная тревога делает невозможной интеграцию расщепленных частей объекта вцелостный образ. Почему мы так подробно это обсуждаем? Дело в том, чтосформировать личность, сконструировать Эго и Супер-Эго, психика младенца можетлишь одним способом, а именно — в бесконечных актах идентификаций, внепрерывном потоке взаимосвязанных проекций и интроекций, репроекций иреинтроекций. А идентификация с расщепленным объектом неизбежно ведет кформированию расщепленного Эго и расщепленного Супер-Эго, к формированиюсветлой и темной сторон личности (рисунок 17):
/>
Рисунок17. Расщепление ЭГО при идентификации с расщепленным объектом
Младенец,как мы говорили, воспринимает фрустрацию как агрессивное нападение, и отвечаетна нее естественной ненавистью. Актом негативной проекции эта ненавистьприписывается плохому объекту, который от этого в глазах младенца становитсяеще хуже. В акте интроекции, являющейся основой для идентификации с плохимобъектом, темная сторона Эго становится еще более ненавидящей. Эта ненависть вновьрепроецируется на плохой объект, с которым вновь идентифицируется младенец.Здесь мы опять видим пример положительной обратной связи, увеличивающийненависть и тревогу до предельного уровня. Аналогичным образом, удовлетворенныймладенец, общаясь с любящей матерью, формирует светлую сторону своего Эго,увеличивая любовь и доверие в актах позитивной репроекции и реинтроекции.Положительность обратных связей как бы разрывает мир младенца, предельноразводит его полюса. Ребенок воспринимает объекты и воздействия внешнего мираисключительно с позиций удовольствия / неудовольствия, и по этому принципу онрадикально делит мир на черное и белое, на плохое и хорошее. Лишь когда довериек миру сумеет ослабить и модифицировать параноидную тревогу, и младенец сможетинтегрировать части своего первичного объекта в целостный объект — лишь тогдаон обретет целостное Эго. При условии, что он успешно пройдетпараноидно-шизоидную стадию. Этому могут помешать, в основном, два фактора.Во-первых, врожденная агрессивность, конституциональная предрасположенность кдеструктивным реакциям. Она по любому, даже самому незначительному поводу даеттакой мощный всплеск ненависти, что младенец не в состоянии справиться с нимдолжным образом. И, во-вторых, плохое обращение с ребенком и отсутствие любви,т.е. постоянное наличие неудовлетворенных желаний, вызывающих параноиднуютревогу при остром недостатке положительных эмоций, формирующих доверие к миру.А дальше все как в хорошо знакомой нам инстинкт-теории — неудовлетворительноепрохождение фазы создает у ребенка параноидно-шизоидную фиксацию, к которой онпериодически регрессирует со следующей стадии — когда депрессивная тревогастановится невыносимой.
Дальнейшееразвитие будущего шизофреника мы будем рассматривать в терминах экзистенциальногоанализа и антипсихиатрии Лэнга. Применение различных теорий для описанияединого процесса — довольно спорный метод. Но я считаю его вполне оправданным,так как рассматриваемые теории в описании генезиса шизофрении не противоречатдруг другу. Просто разные школы рассматривают этот процесс с разных точекзрения; к тому же различные психоаналитические течения любят акцентироватьвнимание на различных возрастных этапах жизни ребенка. Но Герой нашего шизомифавсе равно пройдет все эти стадии, правда не всегда успешно.
Чтоже происходит с ребенком, потерпевшим поражение в прохождениипараноидно-шизоидной позиции? Как мы уже видели, его Эго не обладает устойчивойцелостностью; в критических ситуациях оно готово регрессировать и использоватьрасщепление, архаичную защиту дочеловеческого периода. И кроме того, такоймладенец не испытывает фундаментального доверия к миру. Здоровое довериеребенка к объектам его любви подразумевает уверенность в их константности инепрерывности, уверенность в способности объекта восстанавливаться послеутраты. Ведь для младенца даже самый кратковременный уход матери, пропадание ееиз зоны восприятия, равносилен ее смерти. Только в депрессивной позиции онприобретает убеждение, что мать, выйдя из поля его зрения, все-таки продолжаетсуществовать где-то сама по себе. Но младенец, неудачно прошедшийпараноидно-шизоидную позицию, не уверен в стабильности существования матери,как и всех прочих объектов. А поскольку его Эго формируется в актах проективнойи интроективной идентификации, то он также не уверен и в себе, в стабильностисвоего собственного существования. Это состояние Рональд Лэнг называетонтологической неуверенностью, т.е. бытийной неуверенностью, неуверенностью вреальности собственного бытия и в своем праве на это бытие. Онтологическинеуверенный человек не может жить легко и естественно, без напряжения, вгармонии с миром. Для защиты и поддержания своего существования он постояннодолжен прикладывать титанические усилия, истощающие его и приводящие кпсихотическому срыву. Его мотивации не просто сместились от стремления кудовольствию в сторону недопущения неудовольствия; но вся его жизньпредставляет собой отчаянную борьбу за сохранение своей индивидуальности,постоянно подверженной смертельной опасности. В этом случае мы говорим ошизоидном типе характера, подразумевая под этим, с одной стороны, тревогууничтожения, потери индивидуальности, и с другой — особый тип расщепляющихшизоидных защит. Нормальный человек может позволить себе спонтанность действийи эмоций, более того, он получает удовольствие от своей спонтанности. Он можетсамозабвенно отдаться чтению хорошей книги или просмотру фильма, т.е.идентификации с Героем, потому что он ни на миг не сомневается в своейспособности вновь обрести себя, вернуться к себе. Но для онтологическинеуверенного шизоида это отнюдь не очевидно; он должен всячески избегатьподобных опасностей. Он не может позволить себе подойти к кому-то слишкомблизко, боясь стать подобием любимого, а значит — потерять себя. И он не можетпозволить никому подойти слишком близко к себе — потому что любящий человекбудет видеть его насквозь, сможет манипулировать им, т.е. опять-таки разрушитего индивидуальность. В стадии психоза это часто выражается в оченьраспространенном бреде «стеклянного» тела. Любое чувство, направленное на него,шизоид воспринимает как разрушительное — причем любовь может быть даже болееразрушительна, чем ненависть. Опасно даже простое внимание к нему, пристальныйвзгляд в его сторону. Он стремиться стать непонятным, непостижимым, неуловимым,незаметным — т.е. спрятать от всех свое «истинное я», уйти в себя. Онсознательно формирует некую личину, маску, предназначенную исключительно дляобщения с людьми. Лэнг называет эту структуру «ложное я». Согласно Лэнгу,главная линия раскола (Я – не-Я) у шизоида проходит не между ним и внешниммиром, а между ним и его телом, т.е. вместо здоровой схемы:
/> мыимеем схему: />
Телостановится не более чем одним из объектов внешнего мира, практически не имеющихотношения к жизни внутреннего я. Шизоид использует «ложное я» как автопилот,призванный обеспечить «низменные» потребности, обеспечить выполнение рутинныхмирских дел, недостойных внимания «истинного я». В отличие от здорового я,воплощенного в тело и заброшенного в пространство и время этого мира, шизоидполучает невоплощенное я, свободное от всех ограничений реальности. Внутреннеея живет всецело в фантазиях, и здесь оно всемогуще и неограниченно. Но чемболее всемогущим становится «истинное я» в фантазийном внутреннем мире, темболее пустым и бесплодным становится шизоид в мире реальном. Динамика шизоиднойстадии предполагает, что выстраиваемые защиты, все более радикальноеобособление «истинного я» от реального мира, не ослабляет тревог преследования,а напротив, лишь усиливает их.
Однакоздесь важно подчеркнуть следующее. Ретроспективно выстраивая историю болезни,мы рассматриваем шизоидную стадию, как одну из фаз генезиса шизофрении. Эталатентная стадия, которая начинается после поражения младенца впараноидно-шизоидной позиции и может продолжаться несколько десятков лет, втечение которых человек воспринимается окружающими как совершенно нормальный,идеально удобный для всех. Непосредственно перед психозом шизоидная стадияпереходит в кратковременную стадию анормального поведения, когда человекперестает быть удобным для всех. Он начинает раздражать окружающих, егоповедение становится эксцентричным. Он воспринимается как человек «состранностями». Эта стадия может пройти совершенно незамеченной, и тогдаговорят, что психоз начался внезапно. Следующая стадия — непосредственношизофрения, когда разногласия больного с окружающими по поводу реальностистановятся очевидными. И затем — ремиссия, которая, как мы уже говорили, крайнемаловероятна.
Ноэто именно ретроспективный взгляд на историю болезни. Рассматриваемый сам посебе, шизоидный характер не есть болезнь; и также он не обязан быть стадией вгенезисе психоза. Многие люди всю жизнь живут с шизоидным характером, анекоторые писатели и художники подобного склада не только успешно реализуютсебя, но даже имеют социальный успех. Восточные религии и философии часторассматривают развоплощение, отделение разума от тела не как тревожный симптом,а как желанную цель. Очевидно, что социально успешные писатели-шизоиды ивосточные гуру в какой-то степени застрахованы от шизофрении именно тем, чтоони реально воздействуют на реальных людей, имеют с ними реальную связь ичувствуют ее. Иными словами, гуру, собравший группу последователей, резкопонижает вероятность развития своего психоза — за счет резкого повышениявероятности развития психоза у своих учеников. Но мы не будем рассматриватьздесь способы шизоидных компенсаций; шизоидный характер будет интересовать насименно как стадия в генезисе шизофрении.
Ребенок,не сумевший успешно пройти параноидно-шизоидную стадию, вступает в латентнуюфазу развития шизофрении. На этом этапе он не дает родителям поводов дляволнений и выглядит как все нормальные дети, а часто даже кажется болеенормальным, чем они (более удобный ребенок и кажется матери более нормальным — подобно тому, как умной мы называем послушную собаку, и наоборот). Такойребенок быстро развивается, рано начинает говорить, легко отлучается от груди ипривыкает к новой пище, быстро усваивает правила гигиены, редко плачет — однимсловом, не доставляет матери беспокойства. Это значит, что ребенок боитсяпроявлять свои собственные желания и настаивать на их выполнении; онсуществует, чтобы выполнять желания матери. Ситуация действительно страшная; ношизофреногенная мать воспринимает ее как прекрасную, а своего запуганногоребенка, не смеющего быть самим собой — как идеального. Требования шизофреногеннойматери, ее ожидания и формируют у ребенка первоначальную систему «ложного я».Негативные ожидания сформируют, соответственно, «отвратительного ребенка»; но,как правило, шизоидные дети очень «правильные», послушные, честные — т.е. оченьудобные для родителей и воспитателей. Из них вырастают такие же удобные длявсех взрослые — со сложной системой «ложного я», отвечающей ожиданиям многихлюдей, которых шизоид считает опасными для себя. Но в какой-то момент балансмежду полномочиями «истинного» и «ложного» я нарушается — «ложное я» становитсявсе более автономным и контролирующим все большее число аспектов бытия шизоида.«Истинное я» катастрофически теряет ощущение как реальности мира, так исобственной реальности. Использование экстремальных методов для возобновленияощущения собственной реальности (эксцентричность) и характеризует фазуанормального поведения.
Какмы уже говорили, эта фаза часто проходит незамеченной. «У меня шизофренияразвилась внезапно»[10] — утверждала Барбара О’Брайен в своей книге «Операторы и Вещи». Женщина,скрывающаяся под этим псевдонимом, прошла через параноидную шизофрению испонтанную ремиссию, и не только написала поразительный отчет об этомнеобыкновенном путешествии в безумие, но и высказала ряд глубоких мыслей поповоду шизофрении — на основании изучения большого числа научных трудов поданной теме. И это еще более показательно — что женщина, так красочно описавшаясвой период анормального поведения, уже после выздоровления и изучениясоответствующей литературы, продолжала считать его вполне нормальным, здоровым.Хотя даже не специалисту понятно, что панический ужас, описанный О’Брайен,абсолютно неадекватен ситуации — реальной угрозе, которой подверглась еекарьера в фирме.
Наиболееглубоко этот период, в котором «можно усматривать, с одной стороны, ещехарактерные особенности образа жизни пациента, а с другой уже предвестникипсихоза»,[11]описал Людвиг Бинсвангер. Данная фаза, согласно Dasein-аналитике Бинсвангера, характеризуется критическим возрастаниемнапряжения между фантазийным всесилием внутреннего я и его реальным бессилием вреальном мире. Шизоид при этом возвращается к рассмотренной нами ранеемладенческой защите — отрицанию. Он запрещает вещам мира быть такими, каковыони есть и, тем самым, разрушает непрерывность переживания мира. Здоровыйчеловек принимает мир таким, каков он есть;[12]он готов принять даже то, что ему совсем не нравится. Само желание переделатьто, что не устраивает, предполагает знание того, как это сделать, т.е. знаниетого, каковы на самом деле вещи мира и, следовательно, принятие их таковыми.Но шизоид на этой стадии не хочет да и не может ничего изменять в мире; онможет лишь отрицать существование того, что его страшит, т.е. запрещать емубыть. Исключение из переживания каких-то аспектов мира разрывает его переживание.Бинсвангер писал:
Именнонеспособность примириться с непоследовательностью и беспорядком своегопереживания, а вследствие этого постоянный поиск выхода для восстановленияэтого порядка, превращает жизнь наших пациентов в такое мучение… Dasein (здесь-бытие) фактически изводит себя впоисках иных выходов… Последний выход из положения проявляется исключительно вформировании экстравагантных идеалов, выдаваемых за жизненную позицию, и вбезнадежной борьбе за сохранение этих идеалов и следовании им.[13]
Экстравагантность- это позиция совершенно особого рода. Это не просто постановка высоких задач,но, как пишет Бинсвангер, «подъем Dasein навысоту большую, чем та, что соответствует широте его эмпирического иинтеллектуального горизонта»,[14]т.е. постановка задач абсолютно нереальных. Другим свойством экстравагантностиявляется ее экстремальность. Это значит, что горизонт экстравагантногоповедения будет ограничен жесткой альтернативой «или-или». Если экстравагантныйидеал заключается в обеспечении абсолютно полной безопасности, то егоальтернативой будет смертельная опасность, панический ужас. Шизоид на этойстадии никак не может отказаться следовать своему идеалу; но и соответствоватьему он также не может. Невозможность соответствовать идеалу порождаетсильнейшую тревогу; чтобы избавиться от нее, шизоид все усиливает свой идеал,делает его все возвышеннее, т.е. все недоступнее, невозможнее. А это вновьусиливает тревогу по порочному кругу. Здесь мы опять видим систему сположительной обратной связью, но на этот раз не находится никакого природногоограничителя, и психика действительно идет «вразнос».
Настадии экстравагантности шизоид вновь возвращается к младенческомупараноидно-шизоидному разделению мира на черное и белое, на плохое и хорошее(см. рисунок 17). Но это как раз то, что характеризует миф — Герой всегдазнает, кто друг и кто враг, и всегда знает, что врагу нет пощады. Миф, как мыговорили, отражает процессы трансформации психики в критические периодыпереходов. Период анормального поведения — это и есть критический период ломкипсихики, когда шизоид уже не может удерживать психическое равновесие инеумолимо сползает в психоз. Формирование экстравагантных идеалов мы можемуподобить мифическому зову, который обращен к будущему Герою шизомифа. Вот какЛэнг описывает переживания пациента по имени Джеймс:
Онпытался утвердить свою индивидуальность эксцентричными идеями. Он былпацифистом, теософом, астрологом, спиритуалистом, оккультистом и вегетарианцем…Его «схема тела» простиралась за пределы рождения и смерти и размывала обычныеограничения времени и пространства. У него были всевозможные «мистические»переживания, при которых он чувствовал себя соединенным с Абсолютом, с ЕдинойРеальностью. Законы, по которым, как он тайно «знал», управлялся этот мир, быливсецело магическими. Хотя он и был по профессии химиком, «истинно» он верил нев законы химии и вообще науки, а в алхимию, черную и белую магию и астрологию…В воображении росло и набиралось фантастических сил (оккультных, магических имистических) убеждение — характерно смутное и неопределенное… — что он непросто Джеймс из данного времени и пространства, сын таких-то родителей, нокто-то очень особый, имеющий чрезвычайную миссию, вероятно перевоплощение Буддыили Христа.[15]
Мистическиеидеалы и мистические переживания в период анормального поведения — не редкость.Ведь «истинное я» может действовать исключительно в фантазийном мире, апоскольку, пишет Лэнг, «объекты фантазии или воображения подчиняются магическимзаконам, они имеют магические, а не реальные взаимоотношения».[16]
Экстравагантныйидеал призван выделить человека из массы по вульгарной схеме Герой / обыватель.Но он совсем не обязательно ведет шизоида на баррикады или к иной дороге Героев.Часто подобные идеалы весьма обыденны. У пациентки Бинсвангера, которую онназывает Эллен Вест, экстравагантный идеал заключался в похудании, приобретениистройности и изящности. Своему мощному телу, вместе с другими неудобнымиэлементами мира, эта женщина просто «запретила быть». Она изнуряла себяпостоянными диетами и слабительными, в тщетной надежде разрешить конфликттолстая / худая и, таким образом, восстановить нарушенную последовательностьпереживания. Но конфликт был гораздо глубже — между реальностью мира, в которыйона заброшена, и ее фантазийным всемогуществом, ведущим ее к отказу принять миртаким, каков он есть. Эллен Вест, с детства мучимая проблемой смерти и небытия,в этой фазе перенесла свой экзистенциальный конфликт на тело. Называя вещисвоими именами, мы можем сказать, что она пыталась решить проблему смерти спомощью слабительного. Барбара О’Брайен нашла свой экстравагантный идеал вделовой карьере. Только исходя из этого можно понять тот ужас, который онаиспытала, когда ее карьера оказалась под угрозой. Формирование экстравагантногоидеала всегда есть приземление глубокого бытийного конфликта, символическоеперенесение экзистенциальных противоположностей в физиологическую илисоциальную сферу. Понятно, что конфликт в чуждой ему сфере решить нельзя — можно лишь усугубить его. Что, собственно, пациенты и делают.
Согласносхеме универсальной мифологемы, Герой, услышавший зов, должен перейти границуреального мира и войти зону иной реальности, в данном случае — в зону безумия,шизофренического бреда. Послушайте отчет об этом одного из пациентов КарлаЯсперса («Общая психопатология»):
Ясчитаю, что вызвал болезнь сам. При своих попытках проникнуть в иной мир явстретил его естественных стражей, воплощение собственной слабости и ошибок. Сначалая думал, что эти демоны — низшие обитатели иного мира, которые могут игратьмной как мячом, потому что я вошел в эти края неподготовленным и заблудившимся.Позднее я подумал, что они — отколовшиеся части моего собственного разума(страсти), которые существуют близ меня в свободном пространстве и процветаютна моих чувствах. Я считал, что они есть у всех, но люди не воспринимают ихблагодаря удачному защитному обману чувств личностного существования… Я хотелподвести себя ближе к высшим источникам жизни. Я должен был готовить себя кэтому в течение длительного времени, вызывая в себе высшее безличное «я», таккак «нектар» — не для уст смертного. Это воздействовало разрушительно наживотно-человеческое «я», раскололо его на части… Я добился несвоевременноговосхождения к «источнику жизни», и на меня обрушилось проклятие «богов». Японял слишком поздно, какие темные стихии приложили здесь руку. Мне пришлосьпознать их после того, как у них оказалось уже слишком много сил. Пути назад небыло. Теперь у меня был мир духов, который я хотел увидеть. Демоны выходили изпропасти, словно стражи Церберы, не допуская к неразрешенному. Я решил вступитьв борьбу не на живот, а на смерть. Для меня в итоге это означало решениеумереть, так как мне пришлось отстранить все, что поддерживало врага, но всеэто также поддерживало и жизнь. Я хотел войти в смерть, не сходя с ума, и всталперед Сфинксом: либо ты в бездне, либо я!
Затемпришло озарение. Я постился и этим путем проник в истинную природу своихсоблазнителей. Они были сводниками и обманщиками моего дорогого личностного«я», которое оказалось настолько же ничтожной вещью, как и они. Появилось болеекрупное и понимающее «я», и мне удалось оставить старую личность со всей еесвитой. Я увидел, что эта прежняя личность никогда не смогла бы войти втрансцендентальные царства. Я ощущал в итоге ужасную боль, словно уничтожающийвсе взрыв, но я был спасен, демоны испарились, исчезли, умерли. Для меняначалась новая жизнь, и с этого времени я чувствовал себя отличным от другихлюдей. «Я», состоявшее из условной лжи, притворства, самообмана, образоввоспоминаний, «я» такое же, как у всех других людей, опять росло во мне, но заи над ним стояло более значительное и понимающее «я», внушавшее мне нечтовечное, неизменное, бессмертное, нерушимое, которое с этого времени навсегдастало моим защитником и убежищем. Я считаю, что для многих было бы лучше, еслибы они встретились с таким высшим «я», и что есть люди, на самом деле достигшиеэтой цели более легкими средствами.[17]
Этототчет является прекрасной шизомифологемой, но он затемняет одно важноеобстоятельство. А именно — что шизофрения есть полная и безоговорочнаякапитуляция «истинного я». Мы и раньше говорили, что нельзя перейти порог,нельзя войти на территорию бессознательного, не отключив или, по крайней мере,не ослабив тотальный контроль сознания. Но сейчас все это надо понимать ещеболее буквально. В какой-то момент, уже не справляясь со сверхзадачей — сохранениемсвоей индивидуальности, «истинное я» формирует для этой цели экстравагантныйидеал. Но и соответствовать этому идеалу оно не тоже может, а, следовательно,оно не может справиться и с лавинообразно нарастающим потоком тревоги.Выдержать это невозможно, и «истинное я» сдается, растворяется в «хаотическомнебытии», прекращает существовать. При параноидной шизофрении я распадается наотдельные фрагменты, обладающие относительной автономией, и часто дажеспособностью вербально отражать свои комплексы. Именно эти отколовшиесяфрагменты я выздоровевший шизофреник и будет вспоминать как «образы» бреда,преследующие или помогающие. В данном случае под смертью я мы понимаемразрушение единства я, обусловленное не тотальным крушением, а разрушением лишьпоследних, «высших» его наработок. Смерть я, потеря индивидуальности,равносильна потере самоосознания. Это одно из следствий нарушения высшихмеханизмов рефлексии. Другой функцией этих механизмов является различениемодальности переживаний; таким образом, при их разладе теряется грань междувосприятием внешнего мира и фантазиями. Восприятия теряют здоровую монополию на«чувство реальности»; галлюцинаторные переживания, прекрасно структурированныеи чрезвычайно значимые для шизофреника, становятся более реальными для него,чем все сигналы внешнего мира, в том числе и попытки врачей установить с нимконтакт.
Такимобразом, переход из фазы анормального поведения в психоз является полнойкапитуляцией я, отказом от попыток разрешения экзистенциального конфликта.Экстравагантный идеал изначально не выполнял возлагаемых на него функций, ишизоид неизбежно страдал от того, чего не мог и не хотел понять — от чего-тоневыразимого и ужасного. Впадая в психоз, шизофреник, как ни странно,эмоционально даже получает некоторое облегчение, переходя от переживаниянепостижимого ужаса к злобным, но вполне конкретным преследователям. Причем,видимо, преобладание садистических компонент в спектре влечений приведет ксозданию галлюцинаторных образов «плохих парней», т.е. людей; в противном жеслучае, шизофреник может оказаться жертвой самым невероятных «сил зла».
Послевсего сказанного о параноидной тревоге, обязательное наличие злобного ипрактически всемогущего преследователя не должно нас удивлять. Поразительнодругое — то, что загнанный в угол шизофреник еще способен воспринимать этопреследование как вызов себе, как зов на его личную борьбу со злом. А посколькуего образы экстремальны — как зов на борьбу с мировым злом в его наичистейшемвиде. Иначе говоря, он может воспринимать ситуацию, используя героическиепаттерны универсальной мифологемы. Вот как описывает это О’Брайен: «пришельцусвойственны три основные характеристики: он имеет властные полномочия, обладаетсверхчеловеческими способностями, и каким-то непонятным образом егосверхъестественность воспринимается вами как нечто вполне приемлемое иправдоподобное».[18]«Здесь всегда присутствует бросающий вызов противник… Как ни странно, хотяпротивник обладает безмерной властью и сверхчеловеческими возможностями,параноика это не так уж смущает или потрясает. Будь этот враг хоть семи пядейво лбу, параноик тут как тут, и рвется в бой».[19]Свидетельство бывшей шизофренички для нас несравненно ценней любыхтеоретических выкладок.
Сточки зрения шизомифа, возможность выздоровления определяется, в основном,двумя факторами — личным героизмом, т.е. способностью воспринять преследованиекак вызов, а также соотношением преследующих и помогающих образов. Если впараноидно-шизоидной позиции «хорошее я» не было наполнено должным образом (см.рисунок 17), то Герой шизомифа останется без волшебных помощников, один на одинс преследователем-Антагонистом и, скорее всего, пополнит ряды безымянных павшихГероев. Т.е. его капитуляция останется вечной, и он будет постояннодемонстрировать нам эту бросающуюся в глаза шизофреническую пассивность. Онбудет избегать даже активных глаголов: «я вижу», «я делаю»; но будет говорить:«за мной подглядывают», «меня преследуют», «со мной хотят сделать плохое». Онуже ничего не сможет сделать самостоятельно. Если мы просыпаемся по утрам, тоему не дано даже этого — его будят. Все, что происходит с шизофреником, делаютс ним Они — вездесущие и всемогущие силы зла.
РональдЛэнг, о котором мы уже так много говорили, стоял у истоков антипсихиатрии — терапевтической практики, оценивавшей шансы шизогероев на успех гораздо выше.Это связано с тем, что Лэнг считал генезис шизофрении обусловленным нефизиологическими, а психологическими факторами. Он придерживалсясформулированной Грегори Бейтсоном теории «двойной связи», известной нам какконфликт лояльности. Согласно этой теории, шизофреногенная семьяхарактеризуется тем, что предъявляет ребенку принципиально невыполнимые,взаимоисключающие требования. Любое возможное действие ребенка, равно как иотсутствие действия, неминуемо приведет его к конфликту с одним из родителей,ожидания которого относительно ребенка противоположны ожиданиям другогородителя. Бывает, что желания родителей совпадают, но при этом противоречатсамой природе ребенка — например, когда родители страстно желают рождениямальчика, а рождается девочка (или наоборот). Несчастный ребенок при всемжелании не способен соответствовать ожиданиям родителей. Выхода из этойситуации нет; любое движение невозможно, как невозможно и само продолжениежизни. И шизофрения по Лэнгу представляет собой «особую стратегию, придуманнуючеловеком для того, чтобы жить в непригодной для жизни ситуации».[20] Кроме того, Лэнг считал самосовременное общество шизофреногенным, непригодным для нормальной жизни,кастрирующим потенциальные возможности, заложенные в каждом ребенке. С этойточки зрения, ненормальна как раз беспроблемная адаптация к патологическомуобществу, а шизофренический маневр вполне естественен.
Бейтсон,автор теории двойной связи, как профессиональный антрополог не мог не заметитьмифологичности шизофренического переживания — в смысле выстраивания бреда посхеме кэмпбелловской универсальной мифологемы. И, как антрополог, он началрассмотрение шизофрении именно с того, к чему мы подошли после долгогопоследовательного рассмотрения генезиса болезни. Сейчас мы вполне можемприсоединиться к бейтсоновскому описанию шизофрении, которое для негоизначально лежало на поверхности:
По-видимому,будучи низвергнутым в состояние психоза, пациент должен проделать определенныйпуть. Он, так сказать, пускается в некое первооткрывательское путешествие,которое будет завершено лишь по его возвращении в нормальный мир, в который онвернется с прозрениями, весьма отличными от тех, которыми обладают живущие вэтом мире, никогда не отправлявшиеся в подобное путешествие. Некогда начавшись,шизофренический эпизод, по-видимому, имеет такой же определенный ход, как ицеремониал инициации — смерть и новое рождение… С точки зрения такой картиныспонтанная ремиссия не вызывает вопросов. Она является лишь конечным иестественным итогом общего процесса. Нужно же объяснять неудачу многих,предпринявших такое путешествие, при возвращении из него.[21]
Поставивдиагноз больному обществу, Лэнг приходит к тому, что шизофренический уход всебя объявляет естественным и даже желательным. Отсюда становятся понятными егорадикальные суждения: «Возможно, наше общество само стало плохофункционировать, и некоторые формы шизофренического отчуждения от отчужденияобщества могут обладать социобиологической функцией, которую мы еще нераспознали».[22]«Расщепленный разум шизофреника может впустить свет, который не входит внеповрежденные, но закрытые умы многих здоровых людей».[23] «Сумасшествие — не обязательноразрыв. Оно может стать также и прорывом. Потенциально это освобождение иобновление».[24]«Это путешествие является не тем, от чего нам нужно излечиться, а естественнымспособом лечения нашего отвратительного состояния отчуждения, называемогонормальностью… В другие времена люди преднамеренно пускались в такоепутешествие. А если они обнаруживали, что уже волей-неволей находятся в нем, товыражали благодарность, как за особую милость».[25]
Намтрудно комментировать эти мысли об отношениях шизофреника с общественнымстроем; для нас это еще очень свежая рана. Советская психиатрия действовалатак, как будто приняла на вооружение положение Лэнга о том, что психоз — нормальная реакция честного человека на лживое общество. Людям, несогласным состратегией коммунизма и практикой КПСС, уже на основании одного этого ставилиспециально изобретенный диагноз — «вялотекущая шизофрения» — с последующимпринудительным лечением. Несколько сеансов шоковой терапии успешно стиралигрань между душевным здоровьем и безумием. В великолепной работе ВладимираАльбрехта «Как быть свидетелем», ходившей в то время в Самиздате, разбиралисьтипичные вопросы, задаваемые следователями. И одним из первых был такой: «Незамечали ли Вы в поведении обвиняемого К. каких-либо странностей?»[26] Такие вопросы задавали и мне, хотяони, конечно, не имели никакого отношения к делу. Просто следователь мостилодновременно две дороги — одну в суд, другую — в психушку. Лэнг считал, чтопсихиатр должен стать для больного сталкером, помощником и проводником по мирубессознательного. Но советские Хароны были скорее Сусаниными; они заводилибеззащитных пасынков в непролазные дебри именно для того, чтобы оставить тамнавсегда. «При современных достижениях науки уже через несколько дней ни одинпсихиатр в мире не признает вас психически здоровым и не возьмется вылечить»[27] — говорили следователи. Появилсядаже специальный термин — карательная психиатрия. Справедливости ради следуетотметить, что карательную психиатрию, по-видимому, практиковали исключительно вспециализированных лечебных учреждениях; таким образом, большинство советскихпсихиатров непричастны к этим преступлениям.
Вернемсяк Лэнгу. Он сравнивает шизомифологему с мистическими переживаниями восточныхрелигий — но мы знаем, что мифологема едина и не ограничена рамками традицийВостока или Запада. Она охватывает гораздо более широкий спектр человеческихпереживаний. Поэтому не обязательно быть знакомым с восточными учениями, чтобыоценить составленную Лэнгом карту шизофренического путешествия:
Вместоцеремонии деградации психиатрического обследования, диагностирования ипрогнозирования нам нужно подготовить для тех, кто к этому готов (согласнопсихиатрической терминологии, для тех, у кого вот-вот будет шизофреническийсрыв), церемонию инициации, через которую личность пройдет при полномобщественном одобрении, погрузится во внутреннее пространство и время ивернется назад с помощью тех, кто там уже был. Говоря с психиатрической точкизрения, это бы явилось помощью бывших пациентов пациентам будущим по схождениюс ума.
Вотчто тогда последует:
I) путешествиеиз внешнего во внутреннее,
II) от жизни ксвоего рода смерти,
III) от движениявперед к движению назад,
IV) отвременного движения к временной остановке,
V) от земноговремени к времени вечному,
VI) от эго к«я»,
VII) от бытиявовне (после-рождения) назад в лоно всего сущего (до-рождения),
Азатем последовательно обратное путешествие
отвнутреннего к внешнему,
отсмерти к жизни,
отдвижения назад к движению опять-таки вперед,
отбессмертия к неизбежности смерти,
отвечного ко времени,
от«я» к эго,
откосмического утробного состояния к экзистенциальному перерождению.
…Вероятно, именно таким путем следует нам всем пройти в той или иной форме. Этотпроцесс мог бы выполнить существенную функцию в подлинно душевно здоровомобществе».[28]
Всеэто чрезвычайно напоминает переживания участников Элевсинских мистерий — какони были описаны Карлом Кереньи в работах «Кора» и «Эпилегомены». Посвященные вэти таинства, как и пациенты Лэнга, обретали переживания«сверхиндивидуального», «они переживали судьбу органической жизни в целом каксвою собственную»,[29]обретали опыт «бытия в смерти».[30]Шизогерой, как и любой инициант, проходит через символическую смерть — какутрату самоосознания — в иной мир, в зону внутреннего пространства и времени.Надир мифологемы, который Лэнг называет космическим утробным состоянием,соответствует кэмпбелловскому «воссоединению (вос-со-един-ению) с Отцом» и«обожествлению». Воссоединение с Отцом в надире характерно для «Героя соскрижалями», Героя-законодателя. В отличие от Героя-воителя, которыйвозвращается в свой мир с отбитой у Дракона Волшебной Невестой,Герой-законодатель приносит своему народу новые законы, откровения новыхрелигий. В этом отношении мы можем рассматривать шизомиф Лэнга как мистериюиндивидуальной религии.
Такимобразом, шизомифологема Лэнга в общих чертах совпадает с рассмотренными намисхемами Кэмпбелла и Проппа. А психотический характер переживаний шизогероевбросает новый свет на утверждение Леви-Строса, что миф есть медиативныйпроцесс, направленный на устранения угрожающего раскола. Шизомиф, несомненно,есть психотический вариант универсального мономифа, хотя имеются и существенныеотличия. Мономиф, как мы знаем, отражает бессознательные процессы трансформациипсихики, происходящие в периоды социально обусловленных переходов, в периодывозрастных кризисов человека. Во всех предыдущих блоках мы говорили именно обэтом. Психотический кризис может быть никак не связан с возрастными переходами,но это такой же кризис исчерпавшего себя способа бытия. Шизоид долженрадикально изменить себя, умереть и восстать полностью обновленным. Онпереходит порог и оказывается в зоне иной реальности. В большинстве случаев онтеряет при этом все ориентиры и навсегда остается в этом темном мире. Но еслион все-таки выкарабкивается, он выходит из этого испытания совсем иным. Я хочупривести здесь цитату из отчета Джесси Уоткинса, пациента, пережившегошизофрению и спонтанную ремиссию:
Когдая вышел из больницы… я внезапно почувствовал, что все гораздо реальнее, чембыло прежде. Трава зеленее, солнце светит ярче, а люди более живые и я могвидеть их более отчетливо. Я мог видеть плохое и хорошее и все остальное. Ястал больше осознавать.[31]
Мирстановится более реальным, чем был до болезни. Все переживания поразительнообновляются; человек по существу узнает мир заново, восхищаясь им и изумляясьему. Из-ум-ление по-старославянски и означало выход из ума, сума-с-шествие.
Мойдруг прошел через шизофрению и ремиссию в те годы, когда психоанализ в нашейстране был лишь пустым словом. Сейчас трудно сказать, в какой степени этаремиссия была спонтанной. Может быть, она была достигнута благодаря лечению, аможет и вопреки ему. Я хочу процитировать его письмо ко мне, написанное послевыхода из кризиса, в 1983-м году. Хочется подчеркнуть это, т.к. аналитиковчасто обвиняют в тенденциозном подборе материала, в навязывании пациентам своихтеорий. Но в 83-м у нас была девственно стерильная почва, безусловно свободнаяот идей Лэнга и Кэмпбелла. И тем не менее, письмо повторяет все ту же идеювнутреннего путешествия:
ВЗеленогорске со мной приключилось нечто этакое, необъяснимое, а, значит,привлекательное. Вот этим таинственным «нечто» я и был поглощен настолько, чтозабыл обо всем. Короче — собой… В человеке, наверное, столько поназаложеноспособностей, что за одну грешную жизнь ему себя до конца не раскрыть. Всегдаостаются тайны. Смириться? Я так и сделал. Но как быть, когда эта «тайна» вдругначинает в тебе проявляться? Вот я и занялся ее разгадкой. Прости, если слишком«туманно».
Действительно,слишком туманно для нас; более того, три слова в этом коротеньком отрывке взятыв кавычки — а это означает, что под словом понимается не его буквальный смысл,а нечто иное. Слов русского языка просто не хватает для разговора об ином мире.
Нашразговор об Антагонисте проходил под знаком Сета. Два варианта женского выборамы рассматривали, как судьбы Афродиты и Мегары. Участь проигравшего Героя,заблудившегося в дебрях иных миров, можно связать с мифом о Беллерофонте, внукеСизифа и правнуке Эола. Беллерофонт, как и положено Герою, прошел полный циклмономифа. Он имел две семьи, его хотел убить царь-Антагонист, волшебнаяпомощница — Афина помогла ему обрести волшебного коня — Пегаса. Он победилДракона — Химеру, и завершил цикл свадьбой и воцарением. Судьба Героянеразрывно связано с его конем, необычным даже по сказочным меркам. Пегас — дитя Посейдона и Медузы — родился из обезглавленного тела Горгоны в миг еесмерти. Он — конь поэтов, так как его копыта выбивали из скал источники,дарующие людям вдохновение (т.е. измененное состояние сознания). Но когда гораГеликон, околдованная пением муз, стала подниматься в небо, именно Пегасостановил ее подъем — ударом все того же копыта. Иными словами, это сила,которая и сдвигает сознание, и останавливает это скольжение на грани потеричувства реальности. Беллерофонт и Пегас прекрасно иллюстрируют знаменитуюаллегорию Фрейда — об отношениях сознания и бессознательного, как отношенияхвсадника и коня.
Всебыло прекрасно; Герой достойно прошел предназначенные ему испытания исправедливо правил своим народом. Но дойдя до кризиса середины жизни, потерявсвою магическую ману, Беллерофонт не захотел стать очереднымхранителем-Антагонистом — он решил вновь вступить на дорогу Героев. Клаудио Наранхов своей работе «Песни просвещения» показал, что иногда это удается — но толькосамым величайшим из Героев. По-видимому, Беллерофонт был не из их числа. Онвозмечтал взлететь на Олимп на своем крылатом коне. Наглость, конечно,совершенно безумная. Дело Героев — бороться с чудовищами, т.е. изменять то, чтоможно изменить. А боги были неизменными качествами древнего мира,характеристиками заброшенности в данное пространство и время. Попытка прорывана Олимп и вторжения в дела богов была типичным формированием экстравагантногоидеала, постановкой заведомо неосуществимой цели. А постановка экстравагантнойцели есть следствие отказа от осуществления обычных жизненных планов реальногомира, т.е. запрет аспектам мира быть таковыми, как они есть, и утрата непрерывностипереживания. Приняв решение о полете на небо, Беллерофонт вошел в фазуанормального поведения, в предпсихотическое состояние. Греки прекраснопредставляли, чем может закончиться пересечение запретного рубежа. Но Герой,принявший решение, уже не может остановиться — ведь он знает, что тормозапридумали трусы. Его могут остановить лишь сами боги. Зевсу ничего не стоилопоразить Беллерофонта обычной молнией — но он, похоже, тоже знал, что по Фрейдуконь и всадник символизируют бессознательное и сознание. Зевс наслал на Пегасанеслыханную ярость, и конь скинул своего седока. Тревога и агрессия замкнулипорочный круг положительной обратной связи. От удара о землю Беллерофонтпотерял рассудок и до самой смерти блуждал в темных лабиринтах бессознательного- что в данный момент и делает большинство шизофреников. И даже ребенку ясно,что отчаянная попытка бывшего Героя была заведомо обреченной. Но разве она непрекрасна?
И,наконец, я хотел бы завершить этот цикл древним индейским мифом — остолкновении охотничьих племен с традициями индивидуального шаманства и племенземледельческих, в которых уже сформировался определенный жреческий институт.Судьба свела эти племена на одной земле, и между жрецами и шаманами тут женачались конфликты. Предмет спора всегда был один — чья магия сильнее? Шаманыстали хвастаться, что их сила способна заставить Солнце и Луну покинуть небо.Жрецы не оспаривали этого, но просили шаманов воздержаться от своей похвальбы — ведь вернуть светила на небо будет гораздо труднее, чем погасить их. Однакошаманы продолжали хвалиться, и не успокоились, пока на небе не осталось ниЛуны, ни Солнца. После этого они совершили свои ритуалы, но (как и предполагалижрецы) не смогли вернуть утраченные светила. Землю покрыла беспробудная ночь.Затем жрецы принесли жертвы и пропели молитвы — с тем же результатом. Позвалиживотных — и животные принесли дары и совершили свои обряды. Но все былотщетно. Земля умирала.
Тогдаверховный жрец стал петь ритуальную песню, и из земли появились четыре холма.Люди и животные стали танцевать вокруг них, и холмы стали расти, пока недоросли до неба. По ним люди и животные поднялись на небо — и нашли там новуюЗемлю — с новой Луной и новым Солнцем. На этой новой Земле мы и живем сегодня.
Апрежний (родной!) мир утерян нами безвозвратно. Мы можем сколь угодно сильножелать вернуть юность или детство (в предельном случае это мечта о возврате вутробу матери), но нам не дано вернуться на Родину; мы — вечные изгнанники. Мыпривыкаем к своему новому миру, чтобы тут же его потерять. Потому что мир (какучит нас Хайдеггер) — не совокупность наличных вещей, независимых от человека.Мир есть условие допущения сущему встретиться бытийным способом имения-дела.Именно разомкнутость (понимание) значимости (взаимосвязи) всей целостностиотсыланий (отношений «для-того-чтобы») и делает возможным такую встречностьвнутримирного сущего. Можно сказать, что мир обусловлен нашим пониманиемотношений между переживаемыми феноменами. И этот мир рушится с каждымвозрастным кризисом. Мы покидаем гибнущие миры ради новых, а мифология ипсихоанализ учат нас — смотреть вперед и не жалеть о былом.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.proekt-psi.narod.ru/