Реферат
на тему: Природа и современные тенденции развитиятерроризма на Ближнем Востоке
Всякое явление, даже такое страшное, как терроризм, невозникает на пустом месте. Тем более, если этот терроризм питается религиознымии националистическими представлениями, связывается с ними довольно длительноевремя и опирается на те или иные исторические традиции. Проводимые нередко вроссийской и западной литературе и прессе сравнения современного исламскоготерроризма с полукриминальными действиями западноевропейских анархистов XIX в.или русских народников и эсеров XIX–XX вв. нельзя считать вполне корректными.Общее между ними – лишь в апологии насилия и киллерства как универсальногоспособа достижения своих целей. В то же время для борьбы с исламскимтерроризмом необходимо знание его специфических корней, его особенностей,которые тоже меняются с течением времени.
Прежде всего надо четко разделить понятия «терроризм» и«фундаментализм». Далеко не каждый террорист, даже если он мусульманин ируководствуется в своих действиях религиозным фанатизмом, может быть признанфундаменталистом. И тем более вряд ли можно обвинить в терроризме большинствопоследователей исламского фундаментализма. Хотя определенная связь между этимиявлениями, особенно в Алжире, Ливане, Палестине и Чечне, безусловно существует.
Тем не менее все же такое разделение необходимо провести. Ибомногие весьма специфические, казалось бы, черты исламского терроризма, вчастности, фанатичная вера боевиков-муджахидов, т.е. участников джихада(священной войны за веру), в правоту своего дела, их готовность ксамопожертвованию, преданность своим руководителям, организованность идисциплина находят свое объяснение отнюдь не в каком-то их особом отношении кисламскому фундаментализму или их приверженности этому учению, а в историческойсамобытности мира ислама и специфике его развития.
В частности, в исламе уже около двенадцати столетий бытуеттакое явление, как мистическое движение суфиев (от арабского «суф» – шерсть,ибо суфии первоначально носили плащи из грубой шерсти) или суфизм (по-арабски«тасаввуф»). Суфии вначале были авторитетными среди народамудрецами-отшельниками или религиозными аскетами-подвижниками, объединявшимисяв полувоенизированные духовные братства – ордены, называемые «тарика» (т.е.«путь», подразумевался правильный путь истинного мусульманина). Постепенно этитарикаты (множественное от «тарика») обогащались, обзаводились своимикрепостями, мечетями, медресе, святыми местами (обычно гробницами-мавзолеямиоснователей тарикатов), странноприимными домами и прочей собственностью, неоставившими и следа от былого аскетизма и подвижничества.
Некоторые суфийские братства – Накшбандийя, Кадирийя,Шазилийя, Сенусийя и ряд других – широко распространились от Сенегала до Индиии Центральной Азии, другие – Рахманийя, Тиджанийя, Кубравийя, Ясавийя – имеютболее ограниченные регионы влияния (Магриб, Средний Восток). До самогонедавнего времени они оказывали сильное воздействие на общественно-политическуюжизнь ряда стран, например, Египта, где их количество в 1905–1967 гг. возрослос 29 до 67, а численность их приверженцев к 1987 г. составила 5 млн. чел.1Заметны они были и в странах Магриба, где 20 тарикатов в Тунисе и 22 в Мароккодо сих пор влиятельны среди малосостоятельных горожан, а в Алжире 15 братств с500 тыс. сторонников сыграли, судя по всему, определенную роль в войнах1954–1962 гг. и 1992–2001 гг.2 Не стоит сбрасывать со счета и 10наиболее влиятельных суфийских орденов Сирии и Турции3. Все онипродолжают действовать, в основном – тайно, предпочитая находиться в тени и непривлекая внимания властей.
До наших дней тарикаты сохранили свою внутреннюю структуру,дисциплину, требования к религиозным наставникам («муршидам»), именуемым также«шейх» («старец» по-арабски), «пир» («старец» по-персидски), «устаз»(«учитель», «профессор» по-арабски), но особенно – к рядовым членам тарикатов,послушникам («муридам»). Но если от наставника требуется в основном быть«великодушным заступником» за своего ученика и «ходатаем его перед Богом», топослушник по отношению к наставнику, «отказавшись от своей воли, должен быть…подобен трупу в руках обмывателя трупов, который вертит им, как хочет». НаКавказе, в странах Магриба и в некоторых других местах вследствие постоянногоучастия суфийских братств в войнах, политических конфликтах, борьбе за власть ит.п. обязанности послушников постепенно трансформировались, приняв формусвоеобразной разновидности суфизма – мюридизма (от тюркского варианта термина«мурид»). Если в суфизме, отмечает исламовед А.К.Аликберов, «отношения мурид –муршид обозначают классические отношения между учеником-послушником ишейхом-наставником, то в мюридизме мурид – только воин, строго подчиняющийсясвоим командирам, высшим из которых был имам – теократический глава, а немуршид»4.
Тем не менее мюриды, как и дервиши (так именуются суфии в Турции,Иране и на Арабском Востоке), исполняют различные суфийские обряды – «зикр»(первоначально – упоминание и прославление Аллаха, теперь – коллективные напевыс регламентированными позами и движениями), «самаат» – мистические радения сраспеванием айятов – стихов Корана), «таваф» (ритуальные кружения во времятанцев) и т.п., не всегда даже отдавая себе отчет в религиозности такогообряда, в силу его давности нередко воспринимаемого населением какукоренившийся местный или национальный обычай. По многочисленным свидетельствамочевидцев, исполнение этих обрядов, как и связанных с ними театрализованныхдействий (например, «пляски вертящихся дервишей» ордена Мевлевийя в Турции иприлегающих к ней странах), доводя их участников до экстатического состояния,воздействует на их эмоции и психику, более того – не только их фанатизирует, нои способствует закреплению фанатизма в их сознании.
Вооружившись знанием свойств и обычаев суфизма, его роли изначения в мире ислама, можно определить и элементы его наследия, взятые навооружение исламо-экстремистами и их наиболее радикальным террористическимкрылом. В качестве примера приведем требования, которые исламское движениеХамас (т.е. Движение исламского сопротивления, по-арабски «Харакат аль-мукавамааль-исламийя»), действующее во многих странах, но наиболее известное вПалестине, предъявляет к активистам своих организаций:
«Воин Аллаха и борец с неверными обязан безгранично верить внаше общее дело, борьбу за истинную веру и освобождение нашей земли; он готовстать шахидом и в любую минуту отдать свою жизнь ради победы. Послушаниестаршим – святая обязанность воина Аллаха. Тайна организации, подчинение еерешениям, дисциплина – святые обязанности воина Аллаха»5.
Эти требования весьма напоминают наказ наставника-муршида своимпослушникам-муридам, который в соответствии с тысячелетней традицией может«вертеть ими, как хочет». Разумеется, прямой связи тут нет. До сих пор ни односуфийское братство, ни один тарикат не замешаны в делах террористов. Болеетого, проповеди наставников в большинстве случаев внушают отказавшимся от своейволи послушникам идеи мистицизма, божественной благодати («барака» по-арабски),религиозного просветления, покорности воле Творца, великодушия,благовоспитанности. Однако укоренившиеся в суфизме (нередко называемом вмусульманских странах «народным исламом», т.е. более простым, понятным,доступным пониманию необразованного человека) традиции самоотверженности исамоотречения во имя борьбы за «истинную веру» сыграли свою роль.
Они продолжают ее играть и сейчас. Поэтому так же сильныныне, как и раньше (хотя и не везде и не всегда), традиции беззаветнойпреданности своему тарикату (т.е. коллективу единомышленников) и своемунаставнику (т.е. вероучителю и заступнику перед Богом»), безоговорочной дисциплиныи абсолютного повиновения «старшим» (не столько по возрасту, сколько поположению), скрытности и «конспиративности» (что связано и с превратностямиполитической борьбы, и с нередкими преследованиями суфиев в ходе этой борьбы).Все эти качества сказывались на протяжении последнего тысячелетия во всехстранах ислама не только среди приверженцев суфизма, но и среди прочихверующих.
Во-первых, суфийские братства сыграли видную роль в историивсех этих стран, так как чаще всего на них опирались в средние века правителиили те, кто с этими правителями боролся. Во-вторых, суфии – шейхи, муршиды,пиры, устазы, марабуты и мукаддамы (в странах Магриба), дервиши (на БлижнемВостоке), ишаны (в Центральной Азии) – всегда пользовались высоким престижемсреди верующих, которые окружали их поклонением и признавали, что на нихниспослана благодать Аллаха. Нравственность, принципиальность, высокая моральсуфиев всегда были вне подозрений, хотя в действительности все было совсем нетак. В-третьих, наконец, и это, пожалуй, самое главное, суфийские братства вовсех странах ислама возглавили борьбу против европейских колонизаторов, начинаяс XV в., когда марабуты Магриба организовали сопротивление португальскимколонизаторам, и кончая XIX в., отмеченным движениями эмира Абд аль-Кадира вАлжире (главы братства Кадирийя) и имама Шамиля на Кавказе (возглавлявшегоборьбу братства Накшбандийя).
Ввиду всего этого ценности суфизма весьма уважаемымусульманами и активно влияют на них. Конечно, их берут на вооружение не толькоисламо-экстремисты, но и сторонники других политических течений, отнационалистов до коммунистов. Но исламо-экстремизм более успешно их осваивает всилу более тесной его связи с самыми радикальными течениями ислама в прошлом инастоящем, а также – ввиду постоянного обращения экстремистов к догматикеислама, к его логике, истории и традициям. Кстати, многие экстремисты вышли изсреды приверженцев суфизма или же сами являются «хванами» («братьями», т.е.членами братств в Магрибе), муридами, последователями тех или иных суфийскихавторитетов. Но обычно это (за исключением Алжира и Северного Кавказа) –редкость. Не случайно в ряде регионов исламо-экстремисты, именующие себя«ваххабитами» (что не совсем точно и вызывает протесты, например, настоящихваххабитов Аравии), противопоставляют себя суфийским братствам и авторитетам,не признающим правоту экстремистов.
Вновь возвращаясь к необходимости разделения исламскоготерроризма и исламского фундаментализма, стоит все же сказать о непростыхотношениях между ними. Это – разные понятия и разные явления в мире ислама. Нодопускаемое подчас смешение этих понятий может усилить терроризм за счет болеемногочисленных и влиятельных приверженцев фундаментализма, преобладающая частькоторых все же стоит пока на умеренных позициях.
Во второй половине XX в., особенно в 70–80-е годы, во всеммире ислама началось разочарование широких масс верующих в идеях светскогонационализма и связанного с ним мусульманского (и тем более марксистского)социализма. Это объяснялось в первую очередь неспособностью сторонников этихконцепций, оказавшихся у власти после деколонизации стран Азии и Африки, решитьнасущные социально-экономические, культурные, да и политические проблемы этихстран. Тому были, конечно, объективные внутренние причины: неконтролируемыйдемографический рост, культурная и технологическая отсталость, нехваткакапиталов и квалифицированных кадров, неконкурентоспособность слаборазвитыхэкономик молодых государств, особенно их современных отраслей, а также массоваябезработица, связанная с более быстрым распадом традиционных структур обществаи более медленным становлением его современных общественных институтов,чрезвычайно ограниченными возможностями занять быстро увеличивавшееся населениев рамках трудно перестраивавшегося в условиях независимости народногохозяйства. Но большинство населения стран ислама связывало (и во многом невсегда справедливо) все эти явления не столько с механизмом рыночных отношенийи международного разделения труда в условиях жесткой конкуренции, а также собъективными (технологическими, природными, историческими, человеческими)факторами, определявшими ситуацию в той или иной стране, сколько споследствиями иностранного гнета, колониального ограбления и фактическимпродолжением его бывшими метрополиями и «новым» колониализмом США в несколькоподновленных формах и иными методами. К тому же всем было ясно, что формальнаянезависимость не привела к хозяйственной самостоятельности. Молодые суверенныемусульманские государства, как и прочие страны Востока, продолжали играть рольотсталой периферии таких центров развитого капитализма, как Западная Европа иСеверная Америка. Это остро ощущалось всеми народами Востока и прежде всегомусульманами как национальное унижение, как подчеркнутое стремление Запада кгосподству и неравноправию, в том числе в области политики, духовной ирелигиозной жизни.
В этих условиях и сформировался исламский фундаментализм,явившийся третьей за последние примерно 150 лет волной идеологического подъемаислама (после панисламизма XIX в. – начала XX в., мусульманского национализма20–60-х годов XX в.). Он представляет собой новый «возврат к истокам», на этотраз вызванный одновременно и наступлением Запада в сферах экономики, политики итехнологии, и ползучей «вестернизацией» быта, нравов, социальных связей междулюдьми, подрывающей традиционную монополию ислама в этих сферах жизнимусульманского общества, и болезненной ломкой структур этого общества в ходеего трудного приспособления к требованиям модернизации хозяйственных механизмови глобализации мировых экономических связей. В сущности, прямым результатомэтих процессов модернизации и глобализации явились быстрый рост обнищанияВостока, высокие темпы разорения крестьянства и обильное пополнение социальныхнизов восточного города гигантской массой сельских маргиналов. Около половины(свыше 40%) этих лиц остаются безработными или людьми без определенных занятий,что превращает города Востока в социальный пороховой погреб6.
В тех регионах Востока, где модернизация и «вестернизация» (азначит – и глобализация) проходят менее болезненно по историческим,социокультурным и иным причинам (в том числе религиозным), социальноенедовольство проявляется в меньшей степени. К ним относятся, в частности,Дальний Восток и Юго-Восточная Азия, где ислам или отсутствует, или обрелопределенную гибкость в условиях многоконфессионального, полиэтничного и,главное, относительно «глобализированного» и «капитализированного» общества(например, в Индонезии и Малайзии). Но в других регионах – на севере Африки ина Ближнем Востоке, в Южной и Центральной Азии – ситуация иная. Именно здесьисламский фундаментализм обрел почву под ногами на громадном пространстве отПакистана и Бангладеш (да и Индии с ее более чем 100 млн. мусульман) до Мароккои Западной Африки, а также в образуемых выходцами из этих стран общинахмусульманских иммигрантов в Западной Европе и Северной Америке7.
Фундаментализм возникает в рамках любой культуры,цивилизации, нации или учения в момент дестабилизации или грозящей опасности.Фундаменталисты могут быть и вполне мирными людьми, уважающими закон и порядок,отвергающими насилие и всецело обращенными к защите традиций, в мусульманскихстранах – традиций ислама, соблюдению Корана и шариата, уважению и жесткомувыполнению всех предписаний ислама. Нередко критика ими негативных явленийсопровождается требованиями возрождения моральных ценностей ислама. С позицийКорана и сунны осуждаются неблаговидные факты светской жизни, развенчиваютсяофициальные служители религии как «уклонившиеся от праведного пути». Многиефундаменталисты, например, в Центральной и Южной Азии, считают, что темусульмане, которые тратятся на выполнение многочисленных и дорогостоящихобрядов, предписываемых «народным» (т.е. суфийским) исламом, но не выполняютнеукоснительно пяти столпов веры (пятикратной молитвы, поста в месяц рамадан,паломничества в Мекку, священной борьбы джихада и помощи бедным единоверцам),на деле отходят от ислама. Однако именно в этом вопросе нередко стирается граньмежду «мирным» и «немирным» фундаментализмом. Обычно же, встречая сопротивлениеи традиционного духовенства, включая вросшую в местную политическую системуверхушку суфийских тарикатов, и стоящих за их спиной правящих политическихэлит, фундаментализм в подобных случаях чаще всего политизируется и, используясьв соответствующих целях, порождает исламо-экстремизм или содействует ему8.
Низшие слои города и деревни, для которых характерны отчаяниеи склонность к крайним методам социального протеста, составляют большинствомусульман от Марокко до Индонезии. В Иране к началу исламской революции1978–1979 гг. только в крупных городах насчитывалось 1,5 млн. пауперов илюмпенов, а всего безработных было свыше 10% активного населения, в Пакистане кначалу 80-х годов 3/4 горожан были неимущими илималоимущими. В Ливане основная часть неимущих представлена шиитами (1,2 млн.чел., т.е. около 40% населения). Кроме того, страна потеряла только за годыгражданской войны 1975–1984 гг. 168 тыс. чел. убитых и 760 тыс. раненых, 750заводов и мастерских, множество отелей и магазинов, что довело долю безработныхв этой стране до 35% экономически активного населения. Удельный вес лишенныхработы и лиц неопределенных занятий составил к началу 80-х годов до 17% вТунисе, до 20% в Марокко, до 22% в Алжире. В Египте тогда же было 850 тыс.безработных, половина семей жила ниже черты бедности, а почти 56% жителейстолицы относились к городским низам9.
Принимая во внимание тесное общение арабов друг с другом,наличие ливанцев, палестинцев и египтян почти всюду в арабском мире,соответствующие настроения становятся достоянием всех арабов. Еще больше этоотносится к палестинцам, 2/3 которых (900 тыс. из 1350тыс. чел. в 1948 г.) находятся на положении беженцев в лагерях ООН. И хотясейчас эта доля существенно понизилась (многие, получив образование иквалификацию, сумели включиться в экономическую и прочую жизнь странпребывания), формально это так. Неурегулированность ближневосточного конфликтав течение уже более 50 лет крайне политизирует их всех, независимо от местапроживания и уровня благосостояния. Палестинцы, чувствующие себя апатридами наоккупированных территориях, за их пределами, да и в самом Израиле (их общаячисленность сегодня – около 5 млн. чел.), стали все чаще переходить, особенно –с началом в 1987 г. интифады (массового движения протеста) от активного, но всеже сравнительно умеренного национализма к более воинствующему исламизму совсеми неизбежными последствиями10.
В поисках выхода из своего бедственного положения социальныенизы мусульманских стран обращаются к архаичному эгалитаризму и уравнительнымпринципам ранней исламской общины, к традициям института «садака»,предписывающего всем имущим мусульманам помогать нуждающимся единоверцам.Политически неискушенные, эти люди объясняют себе (вернее – чаще всего имобъясняют это идеологи фундаментализма) свои несчастья забвением Корана ишариата, заветов Пророка и других предписаний ислама, а также – следствием«бидъа» (вредных новшеств), вводимых «плохими мусульманами». И недаром именнопредставители социальных низов мусульманских городов явились массовой опоройтаких фундаменталистских в своей основе и радикальных по сути движений, какисламская революция 1978–1979 гг. в Иране, антисоветское сопротивление1979–1989 гг. в Афганистане, шиитские движения 80–90-х годов в Ливане и южномИраке, многочисленные исламо-экстремистские организации того же периода вЕгипте, Палестине и Алжире.
Во всех этих случаях все же не стоит ставить знак равенствамежду исламским фундаментализмом и терроризмом. Вернее было бы представить себесхему отношений между ними следующим образом: фундаментализм возникает какответ на вызов исламу и способности мусульманского общества к выживанию, аисламо-экстремизм (и, соответственно, терроризм) является уже следующейстадией, когда угроза экономического угнетения, политического подчинения,культурного обезличивания и подрыва религиозной самобытности мусульманскогообщества возрастает, по мнению исламских, прежде всего фундаменталистских,идеологов до предела. Эта схема эволюции от фундаментализма к терроризму, ксожалению, все чаще наблюдается в различных странах ислама.
О причинах данного процесса выше уже говорилось. Однако надоиметь в виду, что помимо обнищания, социальной маргинализации, экономическихбедствий и стремления неимущих низов, прежде всего – не прижившихся в городевыходцев из деревни, найти свое место в жизни, имеются еще два важных факторастановления исламского фундаментализма и его быстрой эволюции в наши дни кисламо-экстремизму.
Прежде всего надо учесть поиски численно растущейинтеллигенцией мусульманского Востока своих национальных и исторических корнейпри опасении утраты собственного лица и самобытности под напором западнойкультуры и технологии. Но, как отмечает известный французский исламовед ОливьеРуа, «их проблема – не отказ от модернизации, а исламизация этой модернизации».В результате инженерные факультеты и педагогические институты арабских и другихмусульманских стран, ранее бывшие рассадниками атеистических и левых идей,стали прибежищем исламизма. Политизация ислама привела к превращению мечетей,религиозных институтов и ассоциаций в политические клубы, а затем – вобъединения верующих, более прочные, чем партии или профсоюзы. И, чтохарактерно, очень часто во главе таких объединений становились люди не простосо светским, но с самым современным, чаще всего техническим образованием инаучными степенями – Хекматияр в Афганистане, Набави в Иране, Эрбакан в Турции,Хашани в Алжире и т.п. Для них речь идет не просто о «возврате к истокам» иобретении социального равновесия под сенью возрожденных традиций «истинногоислама». Они в первую очередь стремятся не к религиозным, а к политическимцелям, максимально используя при этом реисламизацию жизни общества иисламскую составляющую всех требований масс – экономических, социальных, политических,культурных и др.11
Второй фактор (впрочем, тесно связанный с первым) – этомассовое обращение к исламскому фундаментализму молодежи, иногда весьма слабознакомой с учением ислама, но убежденной в том, что он несет с собой моральнуючистоту и социальную справедливость. По мнению некоторых исследователей,«фундаментализм… появился как возмездие за несостоятельность арабскогонационализма», не добившегося своих широко пропагандировавшихся в 50–70-е годыцелей. Вместе с тем рост числа неконтролируемых властями мечетей (в Египте,например, их количество выросло с 14212 в 1964 г. до 26 тыс. в 1982 г.)сопровождался все более частыми выступлениями в них самопровозглашенных имамов,«обличавших упадок государства, коррупцию и обогащение новых элит». От Алжирадо Средней Азии стали нередки захваты такими имамами (как правило, из молодыхвыпускников религиозных университетов Аль-Азхар в Каире, Зитуна в Тунисе,Карауин в Фесе), обычно с помощью боевиков экстремистских групп, официальныхмечетей с целью вытеснения традиционных служителей культа, связанных свластями. Во многом это объяснялось тем, что «урбанизированная и образованнаямолодежь ощущала себя социально деклассированной» в связи с кризиснымиявлениями в экономике многих стран ислама с конца 70-х годов, свертываниемсоциальных преобразований в большинстве этих стран (в первую очередь в Египте,Алжире, Тунисе), резким сокращением рабочих мест и возрастанием комплексасоциокультурной и прочей неполноценности по отношению к Западу12.
Все это также можно отнести к последствиям неоколониалистскойполитики Запада в отношении мусульманского Востока, не оставлявшей (илиоставлявшей крайне мало) места для социального самовыражения, свободного выбораи самостоятельной политической активности наиболее подготовленных (по самымсовременным критериям) и наиболее дееспособных сил мусульманского обществаВостока. В некоторой степени эта проблема находила свое решение в расширениимасштабов трудовой миграции мусульман на Запад. Но, во-первых, подавляющеебольшинство из примерно 2,5 млн. мусульман-иммигрантов в США и 15 млн. вЗападной Европе не являются наиболее квалифицированными и подготовленнымипредставителями своих народов и выполняют на чужбине обычно тяжелую инизкооплачиваемую работу. Во-вторых, даже те, кто представляет элиту своихстран и попал на Запад в ходе печально известной «утечки умов», страдает отразличного рода ограничений, преследований, фактического неравенства, расизма ишовинизма13.
В такой обстановке исламо-экстремизм, постепенно заменявшийсобой более умеренные направления фундаментализма, имел не только социальные ирелигиозные корни. Определенную роль в его возникновении и формировании сыгралиидеи вытесненного им же национализма (антизападного – во всех случаях, а такжеантисоветского, а теперь и антиамериканского в Афганистане, антиизраильского вПалестине, антифранцузского в Алжире). Еще более важным было воздействие извне.Вмешательство США в дела шахского Ирана, например, породило в основномантиамериканскую направленность иранской революции 1978–1979 гг. Влияниепослереволюционного Ирана, в свою очередь, очень многое определяет для шиитовЛивана и Ирака, в то время как фундаменталисты Судана и Саудовской Аравиизамешаны в дела своих единомышленников в Египте и Алжире. Есть также сведения означительных (хотя и тайных) усилиях США (по крайней мере, в 80–90-е годы) пофинансированию (с целью манипулирования в своих интересах) самых разныхисламо-экстремистских и фундаменталистских движений от Алжира и Боснии доАфганистана и Чечни. Однако 11 сентября 2001 г. достаточно убедительнопродемонстрировало опасность и несостоятельность подобной политики. Ксожалению, оптимального варианта более разумной и взвешенной политики пока ненайдено. Попытка просто купить исламо-экстремистов вряд ли будет эффективной,ибо является всего лишь вариантом неоколониалистского отношения к Востоку и егопроблемам. Кардинального изменения этого отношения и решения этих проблем США,очевидно, пока не хотят по соображениям прежде всего финансово-экономическим(так как это потребует непомерных даже для США затрат), а также не желаяпоступаться своим престижем и господствующим положением единственнойсверхдержавы, не собирающейся соблюдать равноправие в отношениях с кем бы то нибыло14.
США, начав военную операцию против талибов в Афганистане, опричастности которых к делам бен Ладена и «Аль-Каиды» у них, очевидно, должныбыли быть достоверные сведения ввиду связи спецслужб США с организацией самыхразных вооруженных движений в регионе (возможно, и с самой «Аль-Каидой»),вместе с тем взяли курс на расширение своего военного присутствия где тольковозможно, включая Среднюю Азию и Закавказье, а также – на запугивание такихстран, как Ирак, Иран, Сирия, Ливия, Судан, Йемен. Проводя линию на обвинение в«поддержке терроризма» всякого, чья политика США не устраивает по тем или инымпричинам, Вашингтон фактически взял курс на сугубо силовое решение проблемы. Ноэтот курс вряд ли имеет перспективы, так как он не ослабляет, а объективноусиливает исламо-экстремизм и исламский терроризм, провоцируя во всеммусульманском мире рост соответствующих настроений и укрепляя там позиции техсил, которые организовали события 11 сентября 2001 г. и, между прочим, получилиморальную поддержку слишком многих мусульман в самых разных странах. Конечно, ударыпо исламо-экстремистскому подполью на Западе и по странам, где экстремистынаходят (или теоретически могут найти) поддержку, дадут какие-то результаты. Нопроблемы они не решат, ибо многообразных и глубоких корней исламо-экстремизмане уничтожат. К тому же США и их ближайшие союзники не проявили особогоинтереса даже к познанию и, тем более, к пониманию этих корней.
Вследствие этого мусульманская составляющая противостоянияЗапад – Восток в полной (может быть, даже в большей, чем раньше) мере сохранитсвое значение. Судя по всему, в Западной Европе отдают себе отчет в этом.Поэтому и Париж, и Лондон, да и некоторые другие европейские центры стараютсяпроводить более мягкую линию восточной политики, делая упор на формальноеравноправие, экономическое, техническое и культурное сотрудничество со своимибывшими колониями, заботу об их просвещении, так же как и об устройстве у себявыходцев из этих колоний в качестве трудовых мигрантов, учащихся, стажеров. Нопока что все эти меры принципиально мало что меняют.
Слишком давно сложившееся противостояние Востока и Запада непозволяет выходцам из стран ислама по-настоящему включиться в жизнь ЗападнойЕвропы и Северной Америки. Часто сталкиваясь с различными ограничениями,ксенофобией, расизмом и нетерпимостью (в том числе религиозной), не находя нижилья, ни работы, они вполне логично превращаются в разъяренных маргиналов, темболее что ожидали встретить в богатых и сытых странах совсем другой прием.Причем это в равной мере относится и к нелегальным, и к вполне законноприбывшим мигрантам. В подобной ситуации возникает среда, благоприятная дляпреступности, а часто – для исламо-экстремизма и терроризма, особенно тогда,когда недовольные элементы соответствующей диаспоры на Западе устанавливаютполитические и прочие контакты с соотечественниками на родине. Таким путеммусульманские диаспоры, обычно более сплоченные и лучше организованные, болеезажиточные и политизированные, становятся источником финансовых средств иподготовленных кадров для террористических групп исламо-экстремистов. Недовериек мусульманам и страх перед ними на Западе, особенно после 11 сентября 2001 г.,распространившись на всех мусульман, включая интеллигенцию и предпринимателей,лишь стимулируют негативный процесс перехода к терроризму бывших националистов,фундаменталистов и даже ранее более терпимых мусульман, придерживавшихся левыхили либеральных взглядов.
Таким образом, проблема исламо-экстремизма и исламскоготерроризма неотделима от состояния всего запутанного комплекса отношений Восток– Запад. Лишь кардинальное разрешение определяющих эти отношения противоречийможет решительным образом изменить ситуацию. Но пока что до этого далеко икаждый шаг на пути к урегулированию дается с большим трудом.
Список литературы
терроризм фундаментализм суфий ислам
1. Социальный облик Востока. – М, 1999,с. 62.
2. Шпажников Г.А. Религии стран Африки.– М., 1981, с. 58–59; Восток, 1993, № 1, с. 141–149;
3. Азия и Африка сегодня, 1995, № 6, с.44–47.
4. Тримингэм Дж. Суфийские ордены висламе. – М., 1982, с. 140–141; Ислам и проблемы межцивилизационноговзаимодействия. – М., 1993, с. 11–25.
5. Известия, 01.11.2002.
6. Вопросы истории, 1993, № 1, с. 38–39;
7. Восток, 1991, № 5, с. 52–63;