Политический вопрос в России

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ВОПРОС В РОССИИ» ВЫПОЛНИЛА: студентка 4-й группы II курса заочного отделения Торопова Ж.В. АРХАНГЕЛЬСК – 2006 Оглавление 1. Вступление….стр.2. Политическая реальность современной России….стр.4 Модернизация. Либерализм или центризм стр.4 Политический режим современной России………стр.6 Бюрократия и олигархия… стр.8

Российский федерализм… стр.10 О перспективах развития партийной системы в России….стр.3. Заключение….стр.15 Список использованной литературы….стр.17 Вступление За всю, более чем тысячелетнюю, историю государства российского не было хотя бы одного столетия без потрясений в социально-политической жизни страны. Российская государственность берет свое начало с завоевания варягами славянской территории и воцарения

их над местным населением в городе Киеве. Борьба за власть, междоусобицы были неотъемлемыми реалиями Киевской руси, а в дальнейшем и Московского государства. Бунты, перевороты, революции были чуть ли не основным содержанием политической истории Российской империи и Советского государства. Так что, центральным политическим вопросом в России, в принципе, был и остается вопрос о преемственности.

Здесь хочется привести высказывание одного из основателей телекомпании НТВ Игоря Малашенко по этому поводу1: «Центральный политический вопрос России – это всегда вопрос о преемственности, о наследовании. И ровно в тот день, когда новая власть утверждается в Кремле, она начинает думать об этой головоломной российской проблеме.

Эти размышления привели к тому, что он [Б. Ельцин] избрал своим преемником Владимира Путина, с известными последствиями. Я абсолютно уверен, что это главный вопрос, который все это время блуждает по Кремлю, как призрак отца Гамлета. К чему придет Путин, для того чтобы решить эту проблему, я просто не знаю, у него есть еще достаточно много времени. Для российской элиты, соответственно, которая думает, каждая на своем уровне, об этой

же проблеме, это такое кодовое слово "стабильность". На самом деле, для них стабильность означает прежде всего максимальное удержание власти, максимальное я имею в виду по времени. И действительно, одним из ответов на вот эту самую проблему преемственности, или наследования, является хунта, или такой настоящий авторитарный режим, к которому сейчас Россия медленно, но, кажется, с ускорением сползает.

И вот это результат будет, действительно, ужасный, потому что Россия будет совершенно неспособна в этом варианте справиться с теми проблемами, которые перед ней стоят. А это проблемы национального выживания». Малашенко считает, что укрепление власти Путина влечет за собой негативные последствия, угрозу для России. Второй собеседник ведущего программы, Б.Березовский, высказал свое мнению по поводу этой угрозы.

Настоящей угрозой России, ее камнем преткновения на пути к нормальному развитию общества, экономики и политической системы Б.Березовский считает «очень низкий интеллектуальный уровень власти. Угроза как следствие несостоятельности…». Политики «не в состоянии понять проблемы и уж тем более найти решение этих проблем»2. Отсюда вытекают все проблемы и вопросы современной политической системы России, нашего общества, страны. 1 Интервью на радио «Эхо москвы» с

Б.Березовским и И.Малашенко. 12 октября 2003 г.// http:// allmedia.ru; 2 Там же. 2. Политическая реальность современной России Россия – одна из тех стран, которой достаточно болезненно дается дости¬жение общности базовых интересов, легитимности национальной политической системы. Во многом это связано с сущностью того политического режима, ко¬торый направляет и определяет характер социально-политических трансформа¬ций, и тех сил,

взаимодействие которых на политическом поле предопределяет конструктивный или дисфункциональный тип поиска консенсуса и согласия с нацией. Не секрет, что тот вариант модернизации, который получил название догоняющей, направляемый рукой элиты, стоящей во главе модернизационного процесса, часто наталкивается на сопротивление общества, обостряет конфликты, хотя в дальнейшем ход развития нередко заставляет наиболее даль¬новидную часть элиты прилагать усилия для продвижения к примирению, при котором стороны стихийно

стремятся получить взаимные гарантии обеспече¬ния интересов друг друга во имя сохранения стабильности и предотвращения хаоса в стране. 1. Модернизация. Либерализм или центризм? Путину досталась Россия, уставшая от кланово-олигархической вольницы, со слабой управляемостью, умеренным региональным сепаратизмом, выразив¬шимся в отсутствии единого государственно-правового поля, ослабленной вер¬тикалью власти, большей частью фрагментированной и раздробленной, вялой

внешней политикой и, самое главное, – социально расколотая и деградирую¬щая. Что удалось сделать Путину в плане снижения возникших социальных напряжений за год после президентских выборов (март 2000 г.)? Укреплена российская государственность, консолидирована политическая власть, восста¬новлена вертикаль государственного администрирования. Если раньше 25 % всех законодательных актов субъектов

Федерации находилось в противоречии с Конституцией России и с федеральным законодательством, то сейчас –2/3 из них уже приведены в соответствие с Конституцией РФ. Путин стре¬мительно форсирует реформирование политической системы общества, спра¬ведливо полагая, что судьба дальнейших экономических и демократических реформ зависит главным образом только от политических решений и корен¬ного пересмотра основ нашей политической системы.

Для России предметом политического конфликта сегодня чаще всего выступают вопросы социально-экономического и политического устройства общества, организации государ¬ственного управления, проблемы механизмов принятия политических решений и – самое главное – проблемы субъекта политического действия, от имени которого выстраивается политическая и социальная конфигурация социума. На основе укрепления государственности удалось создать предпосылки для экономического роста.

Однако в последнее вре¬мя темпы экономического роста стали замедляться. Это обострило конфликт¬ное противоборство между либерально-ориентированными представителями правящего класса и государственниками по поводу стратегии экономического развития. Это, пожалуй, самый проблемный пункт нынешней политической ситу¬ации в России – отсутствие экономической стратегии развития.

До сих пор не прекращается острое противостояние по поводу моделей экономического реформирования России. Сторонники либерального подхода предполагают, что государство должно сделать основной акцент на институциональных преобра¬зованиях и формировании рыночных институтов (разработке законодательства и правил регулирования, сокращении нерыночного сектора и теневой эконо¬мики), избирательно поддерживать социальную сферу и образование, но при этом отказаться от активной промышленной политики.

Либеральные авторы исходят из той концептуальной предпосылки, что саморазвитие экономики при ограниченном государственном участии обязательно выведет ее на траекторию устойчивого роста. Сторонники «дирижистской» модели отвергают тезис о возможности успешного саморазвития, поскольку российская экономика реагирует на ры¬ночные сигналы совсем не так, как в теории. Соглашаясь с необходимостью институциональных преобразований и формирования рыночных институтов, они

ставят во главу угла концентрацию государственных усилий на селективной промышленной, социальной и образовательной политике. Но это предполагает наличие политико-экономического проекта, приемлемого и привлекательного для подавляющего большинства российского общества. Путин лавировал между двумя этими линиями, не занимая определенной позиции, за что получал критику и справа, и слева. Но сейчас к реализации принята все-таки программа

Г. Грефа, отстаивающая либераль¬ный вариант развития (центристская, и более государственно-ориентированная программа В. Ишаева отставлена). Программа Г. Грефа подверглась очень су¬щественной критике за то, что больше отвечает интересам все тех же крупных финансово-промышленных групп, эксплуатирующих природные и финансо¬вые ресурсы общества. Ее основа – ускоренная приватизация и сокращение государственного бюджета, минимизация роли государственного регулирова¬ния, что неминуемо ведет к продолжению роста имущественного

неравенства и социальной дефадации. Навязываемый сверху либерализм вступает в противоречие с интересами основной части российского населения, не стыкуется с основным программ¬ным тезисом Путина о том, что «Россия исчерпала свой лимит на полити¬ческие и социально – экономические потрясения, катаклизмы, радикальные преобразования». К тому же в последние годы правления Ельцина, отмечен¬ные нарастанием масштабов хаоса, развала и анархии, породили в обществе определенную

усталость и апатию, вызвали ностальгию по советскому про¬шлому и в какой-то мере способствовали преодолению тотального нигилизма по отношению к социалистическому периоду нашей истории: общество вдруг оценило значимость наработанного промышленно-индустриального капитала, на котором и держится пока разваливающаяся Россия, завоевания социальной демократии и гарантии национальной безопасности. Таким образом, очевидно, что результаты деятельности по системной трансформации страны привели ее к

откату назад, подтверждая вывод о том, что модернизация в виде вестернизации в корне ошибочна. Глубинный порок такого подхода к социальным новациям кроется в методологии догоняющего развития, когда «продвинутые, экономически процветающие и в политическом плане относительно стабильные нации Запада берутся за критерий», а история других народов, в том числе российского, рассматривается с позиций тех или иных отклонений от «магистрального» пути. Такая абсолютизация западно-центристского подхода

не обеспечивает органического заимствования про¬грессивных элементов социального опыта и не создает готовности населения воспринимать навязываемые ему рецепты социального спасения. Исходя из этого, можно согласиться с выводами многих отечественных историков-исследователей, что опыт России XX века показал: определенные достижения, связанные с реализацией модернизации догоняющего типа, ра¬но или поздно приводили к новому витку все более существенного отката во всех сферах жизнедеятельности

и жизнеобеспечения, а сама страна каждый раз оказывалась на обочине общемирового прогресса1. Таким образом, мо¬дель модернизации догоняющего типа, реализуемая на протяжении XX века тремя разными по своей природе политическими режимами, не оправдала себя и не была воспринята социальной средой. И до тех пор, пока не будет найден собственный национальный органический тип модернизации, Россия будет обречена на отставание и очередные системные кризисы, чреватые самыми се¬рьезными и непредсказуемыми

последствиями. 2.2. Политический режим современной России Кризис вызывает стремление «пассивной» массы к новому времени, лучшему порядку, к более высокой легитимации. Ожидания в преодолении кризиса связываются с более твердым режимом, который идет на смену утратившим доверие властям и прежним правителям. Именно на вол¬не массовых ожиданий порядка и укрепления закона в стране, возрождения национальной государственности

Путин пришел к власти и до сих пор сохраня¬ет высокий рейтинг. Практически все аналитики согласны, что современный российский по¬литический режим есть результат завершения демократической революции постсоветского периода. В то же время способы консолидации новой власти заставляют принять в расчет новую логику отношений общества и государства, роль бюрократии в осуществлении планируемых социальных изменений. 1 Шелохаев В.В. Модернизация как теретико-методологическая проблема.

В сб.: Куда идет Россия? Кризис институциональных систем. – М.: Голос, 1999. – С.30. В последнее время среди исследователей-политологов, историков и со¬циологов крепнет мнение, что ряд особенностей и тенденций путинского режима позволяет сравнить его с некоторыми проявлениями классического бонапартизма. Эмпирически это верифицируется как «гибридная политика»: в экономической области пытаются восстановить в правах скомпрометирован¬ный радикал-либеральный курс с

присущим ему игнорированием социальных аспектов; в политической – усилить властную вертикаль, не посягая, однако, на демократический антураж, сохранившийся с ельцинского времени; в идеоло¬гической – реанимировать советскую символику, вроде старого советского гим¬на и многих ценностей советского прошлого; в области внешней политики – сделать акцент на восстановлении державных позиций России, не обостряя при этом отношений с западными странами, прежде всего с

Западной и Централь¬ной Европой; в методах – лавировать, дистанцируясь и от левых, и от пра¬вых, демонстрируя отсутствие явной публичной позиции при активизации административно-бюрократических, закулисных, скрытых механизмов приня¬тия решений. Таким образом, современный российский политический режим с очевидностью лавирует между силами старого порядка, жаждущими реванша, и силами, выступающими за модернизацию по либеральному образцу. Начавшаяся фактическая перестройка основного законодательства и высших институтов

власти идут в том же направлении. Цель реформ очевидна: найти приемлемый исторический синтез старого и нового, революции и контрреволюции, модерниза¬ции и консерватизма. Для этого стремятся создать национальное авторитарное государство, новую политическую элиту, ориентированную на интересы власти. По своей социально-политической сути бонапартизм (в той или иной исторической форме) выступает как завершающая фаза крупных исторических циклов, связанных, как правило, с радикальными социальными

изменениями. Сущность бонапартизма состоит в том, что он позволяет совместить демократи¬ческую легитимность (в виде всеобщего избирательного права) и возможности для исполнительной власти активно вмешиваться в процесс модернизации об¬щества. В условиях расколотого общества данный тип политического режима становится системной реакцией на процесс социального распада. Стремясь встать над враждующими партиями, выражающими и укрепля¬ющими линии социального раскола, бонапартизм

повсюду выступает как сто¬ронник единства и ищет его источники в интегрирующих идеалах, символах, исторических прецедентах. Ими могут стать идеи национализма, патриотизма, религиозной аутентичности, но в равной мере социального прогресса, реформ, модернизации. На этой основе делается попытка радикального пересмотра су¬ществующего режима партий (с целью добиться господства одной из них – правительственной) и системы административного регулирования и управле¬ния. В условиях кризиса или угрозы государственного переворота

приоритетное значение имеет опора на армию и силы госбезопасности, которые являются постоянными опорами режима. Складывающийся русский вариант бонапартизма нисколько не противо¬речит тенденции усиления бюрократизации российского государства, превра¬щения государственной бюрократии в самостоятельную опору политического режима. 2.3. Бюрократия и олигархия Концепция бюрократии, выдвинутая Максом Вебером, имела одной из сво¬их причин преодоление господствующего в современной ему науке консерва¬тивного

направления (Г. Шмоллер), рассматривающего бюрократию как поли¬тически нейтральную силу, возвышающуюся над партийными и классовыми интересами. В отличие от классов и партий со своекорыстными устремления¬ми, бюрократия выражала, согласно этому взгляду, интересы общества в целом и была наделена особой политической мудростью. Вебер же заявляет, что за¬частую за фасадом официальной власти скрывается бесконтрольное правление бюрократии. Почему так происходит? Для чиновников характерна вера в то, что, благодаря своей

специальной подготовке и компетентности, они обладают превосходством над публичными политиками (членами парламента, предста¬вителями общественности), лишь они одни понимают, в чем состоят истинные потребности государства. Но под видом интересов государства, отмечает иссле¬дователь, бюрократы во многих случаях отстаивают свои собственные интересы. Последние включают в себя прежде всего заинтересованность в уменьшении власти и значения парламента, а также других неподконтрольных бюрократии социальных сил и, напротив,

– в расширении сферы влияния самого бю¬рократического аппарата. Индивидуальный чиновник прежде всего разделяет общий интерес всех функционеров в сохранении аппарата и продолжении его рационального господства. Поэтому совершенно не удивительно, что решающим субъектом эко¬номической и политической трансформации в 90-е гг. в России, который до поры до времени находился в тени, стала именно партийно-государственная бюрократия,

а результаты ее деятельности сегодня однозначно обозначаются как «номенклатурно-чиновничья революция». «Номенклатура, – подчеркивает в этой связи Р. Г. Пихоя, – в значительной своей массе смогла разменять свое политическое влияние на социально-экономический статус, завершив, таким образом, сложный и противоречивый процесс превращения из про¬фессиональной группы в сословие». Ряды «новых русских», как это сегодня уже подтверждено документально, формировалось в основе своей

из наибо¬лее циничной и хваткой части партийно-советского «истеблишмента», вовремя сумевшего подчинить массовые надежды и ожидания на демократизацию об¬щества целям своего превращения из управленцев в собственников. Уйдя в ходе модернизационного процесса от сословного строя в начале XX века, мы к его исходу парадоксально возвращаемся к реставрации в извращенной форме от¬дельных ее элементов. Не случайно политологи и социологи констатируют «тенденцию квазифеодализации» процесса элитообразования

в нашей стране. «В России 90-х гг – утверждает в этой связи О. В. Гаман-Голутвина, – про¬изошла реконструкция европейской модели элитообразования феодального, а не современного Запада »1. Характерные черты этой модели – подмена го¬сударственных интересов кланово-корпоративными: «Источниками политического влияния стала собственность, причем прежде всего собственность на институты государства и гражданского общества»2.

Начав стремительно и смело с реформирования политико-государственной власти, Путин скоро понял, что главная проблемы, которая потребует от него политической воли, смелости и решительности – это проблема «укрощения» верховной бюрократии. Государственная бюрократия способствовала концентрации собственности в руках узкой, «прикормленной» и «своей» группы предпринимателей, крепко связанной с ней. «Разжиревшие» финансовые группировки (олигархи) стали претендовать на политическую субъектность и демонстрировать

абсолютную независимость от интересов страны. К середине 90-х гг. степень политического влияния кланово-корпоративньгх структур и масштаб «приватизации» ими ин¬ститутов гражданского общества и государства (а также функций последнего) оказались столь высоки, что эксперты рассматривали их, на фоне тотальной десубъективации других участников политического процесса (включая государ¬ство), в качестве ведущих субъектов современной российской политики. Путин, используя низовой антиноменклатурный порыв, сумел

поставить под политический контроль государства деятельность олигархов, взяв за осно¬ву принцип «равноудаленности» их от власти. Но не всех и не до конца, а избирательно (деятельность – одних, вроде Гусинского и Березовского – практически прекращена, других, вроде Абрамовича, Мамута, была вытеснена на региональный уровень, тихо и при новой «пиаровской» упаковке проявилась деятельность новых олигархов-невидимок – «питерских» по происхождению –

В. Когана, С. Пугачева и др.). Но проблема чрезмерно тесных отношений между властью и бизнесом никуда не ушла. Просто она спустилась на более низкий уровень. Большинство членов российского руководства по-прежнему тесно свя¬заны с различными олигархическими группировками. Реальные правила игры между бизнесом и властью поменялись не так уж сильно. Но следует отме¬тить, что именно в последнее время, после острых политических столкновений с чрезмерно

«обнаглевшими» олигархами, олигархат начал консолидироваться. Свидетельством тому является, например, образование бюро Президиума Со¬юза промышленников и предпринимателей, состоящее из олигархов, которые договорились по поводу раздела сфер влияния и кусков недоделенного пирога. 1 Гаман-Голутвина О.В. Бюрократия или олигархия. –

М 2001. 2 Там же. Они договорились и о новых процедурных взаимоотношениях рождающей¬ся и самоидентифицирующейся корпорации олигархов и властной верхушки, и о лоббировании, формируют механизмы экспертного нормативно-правового творчества и выстраивают схемы продвижения этих правил игры. Корпора¬ция олигархов, вместо персонифицированного вхождения любыми способами во власть (через личные связи, через отстрел конкурентов, через взятки), пе¬решла к установлению правил игры, т. е. процесс

отдаляется от уголовщины и начинает перетекать в более упорядоченные формы. Олигархам теперь не надо быть лично вовлеченными во властный механизм и присутствовать там. Но есть и другой момент, который не может не тревожить. Это проблема методов и средств реализации хороших идей. Пугин слишком увлекается идеей реформирования сверху, абсолютизируя административное воздействие взамен

политического, теневое – взамен публичного. По мнению многих известных политиков и политологов, публичная политика в России сегодня умирает, а торжествует интрига, провокация, сплетни. В целом, парламент, как арена публичного дискурса различных общественных интересов и групп, задвинут на задний план еще больше, чем раньше. Местное самоуправление – как реальная основа гражданского общества – фактически игнорируется. Если эти тенденции возобладают в дальнейшем, то бюрократические методы взорвут

демократическое содержание реформ и можно будет говорить об усилении бюрократического, а не демократического государства. Сегодня к управлению государством пришла принципиально новая генерация бюрократии – готовая к мно¬гоходовым комбинациям и сложным играм с олигархами, способная к выстраиванию новых механизмов, каналов и типов коммуникаций с политико-экономическими субъектами различного (включая глобальный) уровня, свободная от догматики не¬зыблемых истин и владеющая современными технологиями власти и лидерства.

2.4. Российский федерализм В рамках макрополитического процесса развивается конкретная динамика административных реформ, связанных в первую очередь с преобразо¬ванием российского федерализма. Не стоит сбрасывать со счетов мощный конфликтогенный потенциал стремительно развивающихся процессов в этой сфере. В подлинно содержательном отношении Россия не имела глубокого опыта реального, подлинного федерализма. Российская империя была унитарным го¬сударством с предельно централизованной системой управления.

В советское время существовал номинально декларируемый федерализм. И лишь с 1991 г после авустовского кризиса, начались сложные этно-политические процессы, направленность которых хорошо выразила формула Ельцина: «берите суве¬ренитета столько, сколько сможете переварить». Но эти процессы сыграли роль своеобразного тарана в борьбе против тоталитарной системы власти и ее ядра – КПСС. Фактически же этноэлиты сделали ставку на национализм для удержания своей власти и экономической

независимости в той псевдоли¬беральной атмосфере реформ. Деятельность «суверенизировавшихся» местных элит в области законодательства и практической политики в прошедшее де¬сятилетие ельцинского режима позволила говорить о «дикой конфедерации». Конституция 1993 г. и последующее конституционное развитие отразили эти центробежные тенденции достаточно четко в виде, так называемого, «договор¬ного федерализма» и противоречивой концепции «внутреннего суверенитета».

Эта достаточно неустойчивая и внутренне противоречивая концепция асимме¬тричного российского федерализма, в которой субъекты федерации, подобно матрешке, содержат внутри себя других «субъектов», на деле стала, однако, выражением реальных политических интересов – борьбы за раздел собствен¬ности, распределение ресурсов и власти. Следствием этого явилось, в частно¬сти, появление региональных патриархально-этнократических режимов (яркий пример – Калмыкия с Илюмжиновым) или авторитарных клиентелистских режимов личной власти

(вроде Приморья при Наздратенко). Поэтому путинский лозунг об укреплении государственности, властных структур (особенно по вертикали, а затем и по горизонтали) означал не только пересмотр политики безбрежной «суверенности», но и вполне соответствовал объективной потреб¬ности сохранения «единой и неделимой» России, отражая вполне реальную тенденцию объединения на качественно новой основе. Болевой вопрос предложенных реформ: просчитаны ли оптимальные способы реформ российского федерализма,

где пределы легитимности реформы, как они со¬четаются с конституционной концепцией федерализма и можно ли одним волевым усилием государства превратить ассимитричную федерацию в централизованную? Критический настрой и скрытое ошюзиционирование проводимой адми¬нистративной реформе со стороны субъектов Федерации направлены против завуалированной, скрытой формы усиления влияния президентской власти на регионы. Так, в частности, отмечается, что данная программа реформ в направлении унификации и рационализации

регионального законодательства идет без учета исторических особенностей и традиций отдельных субъектов Федерации. Противники унификации регионального законодательства (кон¬ституций и законов) подчеркивают ее противоречие Конституции РФ, которая оговаривает ее федеративное устройство и в то же время предполагает существо¬вание различий между федеральным законодательством и законодательством субъектов Федерации. Проблема разграничения полномочий в создающейся вертикали власти высвечивает острую необходимость

поиска какого-либо правового консенсуса, поскольку по предметам совместного ведения принимаются федеральные законы, которые регламентируют все и вся, не оста¬вляя места для инициативы регионов. Фактически происходит нарушение Кон¬ституции РФ. И далее предлагается такая процедура принятия федеральных законов, которая позволяет им вступать в силу с одобрения более половины субъектов Федерации. При этом сам закон не должен иметь характера прямого действия, а определять лишь общие принципы

деятельности в той или иной сфере. Тогда его естественным дополнением становится региональный закон, учитывающий местную специфику. Административная реформа существенно меняет роль и Совета Федера¬ции в системе разделения властей, а вопрос о соотношении государственной Думы, Совета Федерации и Государственного Совета остается открытым. Воз¬никли две полярные позиции. Наиболее решительные сторонники пересмотра

Конституции вообще предложили ликвидировать двухпалатную систему, ввести однопалатный парламент, из¬бирающийся по мажоритарной системе, а функции СФ передать Госсовету (в состав которого должны войти главы субъектов Федерации). Противники пересмотра Конституции и предложенных реформ, отстаивающие существую¬щую систему, напротив, усматривают в стабильности Совета Федерации важ¬нейшую гарантию федерализма и принципа разделения властей. Верхняя палата в такой интерпретации – неотъемлемая часть системы сдержек и противовесов, ограничивающая

президентский авторитаризм. Предложенные административные нововведения, означают вве¬дение новой концепции президентской власти. Тезису о необходимости укреп¬ления вертикали власти президентом (который тогда должен непременно быть главой исполнительной власти) оппоненты противопоставляют тезис о пре¬зиденте как суперарбитре (в соответствии с его реально прописанной в Кон¬ституции 1993 г. функцией главы государства), стоящем над всеми ветвями власти и координирующем

их деятельность. Снятие чиновника исполнитель¬ной властью – дело прокуратуры, ведь он может всегда обратиться в суд. Если снимать будет президент – то тогда он должен судиться с президентом, что абсурдно. Если эта практика будет реализована, полагают аналитики, то у нас «установится полицейское государство со следователем во главе». Обобщая дискурс относительно российского федерализма, можно сказать следующее: и противники, и сторонники административных нововведений еди¬ны в определении данных реформ как радикальных

с точки зрения трактовки российского федерализма; в том, что эти изменения ведут к централизации управления и контроля; наконец, в том, что их следствием становится резкое усиление реальных полномочий главы государства в области регулирования федеративных отношений на законодательном и особенно – кадровом уров¬не. Основным объектом споров становится вопрос об эффективности нового административно-территориального деления страны и института полномочных представителей президента.

Новая система федеральных округов имеет ту особенность, что жестко фиксирует все возможные составляющие в рамках окружного деления, пре¬вращая его фактически в новое административно-государственное деление. Федеральные округа концентрируют управление экономикой, вооруженными и милицейскими силами, судебной системой, образованием, медициной и во¬обще всеми сферами государственной деятельности. Скрытая угроза нового сепаратизма потенциально заложена в новой схеме государственного управле¬ния.

Полномочия же полпредов часто выходят за рамки координирующих функ¬ций и все более включают функции реальной исполнительной власти. Если эта власть будет включать также известный контроль над силовыми структурами, то она приобретет всеобъемлющий характер. Сама правовая неопределенность функций полномочных представителей способствует не сокращению, но рас¬ширению их властных полномочий. С другой стороны, отсутствие системы социального и правового контроля над новым

институтом усиливает скрытые возможности «окружного» сепаратизма или абсолютизации своих статусно-позиционных преференций в ущерб региональным властям. В целом, исследователи приходят к единодушному выводу, что смысл института полпредов в новой интерпретации состоит в рассмотрении его пре¬жде всего как инструмента кризисного управления. Будучи порождением общего стремления государства к интеграции и обладая исключительно большими полно¬мочиями, он может эффективно работать лишь в условиях жесткой вертикальной централизации.

Осуществление же этой централизации происходит через нейтра¬лизацию всех других властных центров (прежде всего регионального уровня). Парадоксальность ситуации для современного политического процесса в Рос¬сии заключается в совмещении фразеологии гражданского общества с сохранением правосознания вотчинного понимания природы государства. Взгляд на государство как на свою «вотчину» был особенно характерен для российской политиче¬ской культуры и государственной политики.

Так, в частности, московские государи рассматривали собирание земель вокруг Москвы прежде всего как расширение своего удела, своей вотчины. В еще большей степени «вотчинная» практика была характерна для советской политической системы. Тотальное отчуждение народа от собственности путем полного ее огосударствления созда¬вало уникальную ситуацию, которая ставила личность в полную зависимость от деспотической власти государства, подчиняя

интересы общества и личности государственному сверхинтересу. При такой системе вся полнота власти ока¬зывалась в руках чиновников административно-бюрократического аппарата, распоряжающегося ключами от общественного имущества, монополизирующе¬го управление и распоряжение национальным богатством и доходом. Создание данного института является констатацией жесткой социальной и по¬литической реальности – а именно укрепления власти (привычными для нее средствами) в условиях отсутствия

гражданского общества и развитых социальных и правовых институтов. Эта система по определению не имеет внутренних пружин развития и поэтому неизбежно тяготеет к бюрократизации. Альтернативой данной тенденции может стать только развитие гражданского общества и адекватной ему политической системы. 2.5. О перспективах развития партийной системы в России В результате смены власти в нашей стране в конце 80-х – начале 90-х гг.

ХХ века установился новый политический режим. Хорош или плох этот выбор, сделанный всеми нами, покажет время. Многие из политических деятелей любят говорить о бесспорных преимуществах нового строя; говорят и утверждают, что в стране восторжествовала демократия. Демократия предполагает прежде всего свободу слова, вероисповедания и политических воззрений, то есть, в первую очередь, такие институты, как всеобщие выборы и многопартийная система.

Россия переживает переходный период, главное содержание которого состоит в преобразовании тоталитарной политической системы со всеми ее институтами, структурами и отношениями в совершенно новую политическую систему независимо от того, как ее называть – демократической, квазидемократической, авторитарной, президентской и т.д. Очевидно, что и партийная система, которая на наших глазах формируется, не может не носить переходный характер. В рассматриваемом здесь контексте проблема осложняется тем, что речь идет не просто о трансформации

существовавшей многие десятилетия монопартийной системы в многопартийную. Дело в том, что в условиях тоталитарного советского строя коммунистическая партия ни в коем случае не была нормальной политической партией в общепринятом смысле этого слова. Она, в сущности, не просто слилась с государственными структурами, а полностью поглотила и государство, и общество, и государственные структуры оказались лишь бледными отражениями партийных структур.

В результате образовался своеобразный гибрид партия-государство. Естественно, крах тоталитарной системы имел своим следствием исчезновение этого гибрида, и перед страной встала проблема создания новой государственности и соответствующей ей партийной системы. Политические партии в истинном смысле этого слова возникают лишь тогда, когда общество достигает соответствующего уровня социально-политической дифференциации, когда социальные слои и группы более или менее четко осознают

свои интересы. Для этого необходимы кристаллизация и институционализация интересов заинтересованных групп, объединений, блоков, других составляющих гражданского общества, минимум демократической политической культуры. Однако наше общество, переживающее переходный период, лишено некоего скрепляющего его воедино стержня или организационного начала, оно находится в аморфном состоянии. О реальном представительстве реальных социальных сил и интересов в политической системе можно говорить

лишь тогда, когда по крайней мере вчерне оформятся и утвердятся более или менее прочные основания их жизнеустройства. Гарантом стабильности общества и политической системы является существование широко институционализировавшейся прослойки средних слоев или среднего класса, который, в свою очередь, служит в качестве социальной опоры умеренного, центристского политического курса, равноудаленного от крайних позиций политического спектра. Что касается ситуации в нашей стране, то было бы напрасным трудом заняться

разграничением политических сил на правых, левых и центр, либералов, консерваторов и умеренных. Такое деление возможно лишь при сформировавшейся демократии и высокой культуре гражданственности в гражданском обществе. В России в лучшем случае только начинается формирование инфраструктуры гражданского общества, которое одно и способно обеспечить условия для формирования и институционализации реально заинтересованных групп и, соответственно, организаций, клубов, объединений, партий, способных представлять

их интересы в структурах власти. Ведь мировой опыт показывает, что уровень развития демократии самым непосредственным образом зависит от того, насколько институционализировался политический плюрализм, который проявляется и выражается прежде всего в политических партиях. Переход о тоталитаризма на рельсы демократического развития, развитие рыночных отношений, трансформируя социальную структуру общества, усиливая процессы социальной дифференциации, создают основу для воплощения

в жизнь ценностей и принципов политического плюрализма. 3. Заключение Ввиду всего вышеизложенного, можно с уверенностью сказать, что России еще долго придется налаживать, строить и укреплять новый политический режим, который, будем надеятся, будет отвечать высоким стандартам и требованиям демократии. Мы не должны слепо копировать опыт западных стран, копировать институты и структуры, формы их взаимодействия,

не учитывая российскую специфику. Ведь Россия это не Запад, но и не Восток. У нашей страны есть свой путь, своя дорога, по которой нужно пройти так, чтобы «не было потом мучительно больно…». Для прогрессивного развития всех сфер жизни страны необходимо, прежде всего, повышать и развивать политическую культуру: через образование, СМИ и другие каналы; прививать у молодежи чувство причастности к делам в стране, ответственности перед

обществом, формировать таким образом гражданское общество активных и заинтересованных граждан. Люди же, идущие в политику, желающие многого достичь, просто обязаны соответствовать тому высокому посту и назначению, коего они достигли. В круговороте событий начала 90-х гг. к власти пришло много политиков,чьи действия принесли стране не мало бед, так как были или слишком глупы и неспособны сделать что-либо действительно нужное стране, или жаждали власти и денег.

Это были времена засилия демагогов, да и сейчас многие грешат этим. В заключение хотелось бы привести цитату из книги Владимира Васина «Ностальгия по будущему. Реалистическая утопия»: «…я не говорю, что демократия – это вообще плохо. Я говорю о том, что сейчас она не может работать, потому что мы еще не созрели для нее. Мы увлекаемся игрой в демократию, не осознавая, к чему это ведет.

Потому что демократией сегодняшний варвар прикрывает свою распущенность, безответственность, бездумье и безнравственность. По мере того, как будет повышаться сознательность общества, можно будет постепенно вводить те или иные элементы демократии и совершенствовать ее. Я предпочитаю говорить открыто, не затуманивая людям мозги, и думаю, что этим скорее заслужу их внимание и доверие. Иначе говоря, я не притворяюсь, не лгу, а говорю то, что считаю правдой.

И потом, неправильно говорить, что разумные люди совсем отменят демократию. Точнее сказать, что они отменят существующую псевдодемократию и будут утверждать “разумно-гуманистическую демократию”». СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 1. Васин В. Ностальгия по будущему. Реалистическая утопия. – М 2000; 2. Гаджиев К.С. Политическая наука. Ч.1. Пособие для преподавателей, аспирантов и студентов

гуманитарных факультетов. – М.: СОРОС – Международные отношения, 1994; 3. Малетин С.С. Политология. Авторизированное учебное пособие для студентов заочного отделения. – Новосибирск, 1998; 4. Никовская Л.И. Онтология политических конфликтов в современной России// Современная конфликтология в контексте культуры мира. – М 2001. – СС.92 – 101, СС.102 -114; 5. Поляков Л.В

Федотова В.Г. и др. Россия в зеркале политологии. – М 2001;