История русской литературы

До конца 80-х годов ХХ века отечественная школа разного уровня неизменно использовала программы и учебники по литературе, созданные на основе единой версии истории общества и социологически соотнесённой с нею истории искусства, методологически восходящей к марксистско-ленинской периодизации революционных политических событий в мире и в России. Освобождение от этой догматической методологии и схематизма, именовавшегося научной традицией, предоставляли возможность поменять в учебном процессе местами тексты,

давно утратившие свою привлекательность для читателя, на явления возвращённой культуры; и это обстоятельство какое-то время примиряло нас с остро ощущающимся ныне дефицитом учебников и программ нового поколения. Хотя возраст первых попыток по-новому осмыслить культурное и литературное пространство ХХ столетия уже переваливает через рубеж десяти лет (Акимов В.М. Великие и трудные судьбы: Страницы литературной жизни

Петрограда-Ленинграда Л.: Лениздат, 1990 67с.; Скобелев, В.П. Слово далёкое и близкое: Народ – герой – жанр: [Очерки по поэтике и истории литературы]. – Самара: Кн. Изд-во, 1991 278 с.; Голубков, М.М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы 20-30-х годов./Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А.М.Горького М.: Наследие, 1992.199с.), нельзя утверждать, что концептуальный

инфантилизм и наивный эмпиризм себя полностью исчерпали в историко-литературных исследованиях. Единодушны исследователи в утверждении, что «разомкнувшееся в конце ХХ века культурное пространство» создаёт уникальную для историков литературы ситуацию, позволяющую осмыслить художественный феномен отечественной литературы во всём многообразии и сложности этого явления. Но солидарны они только в отрицании прежних вульгаризированных схем (Освобождение от догм.

История русской литературы: Состояние и пути изучения: Сб. ст./РАН, Науч. сост. на рус. лит Институт мировой литературы; Отв. ред. Д.П.Николаев М.: Наследие, 1997. Т.1 308с. Т.2 214.) и в признании необходимости выработки новой концепции историко-литературного процесса, в основу которой были бы положены «высокозначимые эстетические ресурсы, которые были накоплены в течение

века русской литературой, часто и в значительной степени вопреки всем видам оказываемого на неё давления» (С.И.Тимина. Русский ХХ век//Русская литература ХХ века. Школы, направления, методы творческой работы. СПб.: «Logos»; М.: «Высшая школа», 2002.С.7). Основные проблемы изучения истории русской литературы ХХ века. Границы курса (Внешние и внутренние. Внешние: верхние и нижние.)

Проблема внутренних границ литературы ХХ века будет рассматриваться в связи с характеристиками отдельных периодов. Проблема границ, соединяющих или разделяющих (для одних – внутренних, для других - внешних) русскую литературу ХХ века от литературы так называемого ближнего зарубежья. Эту проблему нельзя решать, нарушая исторические факты: русская литература только в конце ХХ века получила возможность воссоединиться с зарубежьем

ДАЛЬНИМ и отделиться от зарубежья БЛИЖНЕГО. Следовательно, рассмотрение её ВНЕ КОНТЕКСТА БЛИЖНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ – суть более грубая ошибка, чем отсутствие соотнесённости с явлениями дальнего зарубежья. Литература рубежа веков (Художественная эпоха Серебряного века ) не завершается Октябрём 1917 года, а продолжается в новых условиях, ветвясь при этом на литературу русского андеграунда, советскую и русское зарубежье.

Курс русской литературы ХХ века начинается резко: Октябрь 1917 года изменил условия существования литературы, что и вызвало возникновение новых функциональных слоёв: аттестированная литература, андеграунд и зарубежье. Два типа границ: чёткие, непрозрачные и не проницаемые и – проницаемые, протяжённые. Пример непрозрачной границы – верхняя граница литературы периода

Великой Отечественной войны. Литература ХХ века как возвращённая литература. Понятие «возвращённой» литературы постепенно утрачивает свою привлекательность, в первую очередь, у тех, кто вкладывал в него представление о внешних признаках литературы: т.е. не издававшаяся, не публиковавшаяся, запрещённая до второй половины 80-х годов 20 века в нашей стране. Но ещё в конце 80-х гг. 20 века понятие «возвращённая литература» употреблялось в значении, отражающем

наше отношение к сущностным признакам литературы. В этом смысле «возвращённой» литературой оказывалась не только не прочитанная нами, но и поверхностно и догматически истолковываемая. Т.О. к «возвращённой» литературе стали относить перечитываемые по-новому произведения и советской классики, которые некоторые критики преждемременно пытались даже сначала вывести за границы заслуживающего внимания наследия: роман «Мать» А.М.Горького по-новому прочтёт

Г.Панфилов, создавший замечательный по своей глубине и актуальности фильм. «Возвращение» как основной закон истории культуры впервые исследует Тейяр де Шарден в «Феномене человека». Согласно его взгляду на мир всё: предметы материальной и духовной культуры, люди, не только гениальные, но и самые обыкновенные, обречены на две жизни. Первая – короткая. Она подчинена закону убывания времени: заявляющему о себе с первых движений жизни у каждого из нас.

Вторая начинается после неизбежного промежутка забвения и подчиняется закону возрастания времени: чем длиннее дистанция, отделяющая человечество от свидетельств его прошлого, тем ценнее кажутся эти свидетельства. Проблема соцреализма – одна из актуальнейших историко-литературных и теоретических. До конца 80-х годов ХХ века она была одной из наиболее привлекательных в советской литературоведческой науке. Правда, исследование её следует признать скорее конъюнктурным и политизированным, чем объективным

и, я бы сказала, продуктивным. С конца 80-х годов ХХ века к этой проблеме почти не обращаются с научной целью. Конъюнктурность, присущая прежним исследованиям, посвящённым этим вопросам, и в этот раз сказала своё слово: с конца 80-х эта тема наименее выигрышна. Е.Добренко вообще отказал явлениям соцреализма в праве на эстетическую состоятельность. А между тем только теперь мы получили возможность без оглядки на прошлое и оглядки на политическую

цензуру объективно и всесторонне исследовать эту проблему. Желающих мало, а возможности для серьёзного её изучения пока есть. Во-первых, необходимо помнить, что имя явлению дают не тогда, когда оно РОЖДАЕТСЯ, а тогда, когда это явление становится для нас ЗАМЕТНЫМ и начинает казаться значимым. Популярности термина «социалистический реализм» предшествовала

история формирования системы литературно-критических представлений о принципиальных отличиях советского искусства от русского критического реализма. И среди первых определений нового искусства следует, безусловно, назвать то, которое дал в 1923 году в книге «Литература и революция» Л.Д.Троцкий – «СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО». История ИМЕНИ всегда и короче и уже истории ЯВЛЕНИЯ. Типологические признаки соцреалистического искусства мы

встречаем в литературе 19 века: в произведениях К.Рылеева, Н.А.Некрасова, Н.Г.Чернышевского…И в эстетике русского классицизма. Роман А.М.Горького «Мать» - система, с которой будут сравнивать произведения первой четверти ХХ века, выясняя степень соответствия их классическому образцу, явившемуся в мир, как водится, раньше ИМЕНИ. Принципы соцреалистического искусства без труда обнаруживаем и в произведениях, принадлежащих

иным художественным системам и эпохам. И в этом случае рельефность признаков резко возрастает. Обратитесь к кинематографии: фильм США «Спасение рядового Района», но самое значительное явление этого типа – «Охотник на оленей» Майкла Чимино. По странному совпадению действие в фильме начинается на севере Америки, где этнические русские граждане Америки, ходят молиться в православный храм, а охотиться в

могучий лес… Там молодые герои фильма живут так, будто знают, что их будущее непременно окажется замечательным, как и их настоящее. Накануне отъезда в армию, а им предстоит война во Вьетнаме, они играют свадьбы, беспечно наслаждаясь щедростью судьбы. В финале они, кто сумел вернуться (а вернуться означает не только избежать смерти, но и преодолеть разрушительную тяжесть того душевного опыта, которым расплачивается война с оставшимися в живых), похоронив

доставленное на родину тело товарища, с невероятной остротой ощущают несовместимость двух состояний, которые они переживали вместе: чувства счастья и защищённости – тогда – и утраты, боли, невозможности что-то исправить – сейчас. Герои находятся в том же доме, который в начале фильма был залит огнями, и это единство места усиливает у зрителя впечатление испытываемой ими тяжести. Никакие слова не могли бы его ослабить. Оно преодолевается, когда героиня фильма начинает петь…

Посмотрите этот фильм и попытайтесь себе ответить, только со всей откровенностью, исчерпал ли себя социалистический реализм? С моей точки зрения, факт появления художественных шедевров, типологически сопоставимых по своему гражданственному и даже государственному пафосу с моделью соцреалистического текста, самое убедительное доказательство неисчерпанности ресурсов социалистического реализма. Но условия несвободы, в которые было поставлено советское искусство, оказывали разрушительное влияние

на все художественные направления. Все, в том числе и соцреализм. Этапы изучения курса. А. Литературная критика и книга Л.Д.Троцкого «Литература и революция», в которой впервые формулитуется новая схема искусства ХХ века и основные признаки «социалистического искусства», идеологические, в первую очередь, и эстетические. Б. С середины 20-х появляются монографии, посвящённые этой проблеме (Д.

Горбов, Е.Никитина, А.Воронский…) К этому времени формируется и в русском зарубежье корпус исследователей, обращающихся к этой проблеме (В первую очередь следует назвать имя М.Слонима, В.Ходасевич, Г.Адамович…) Не многим удалось избежать излишней политизированности (в среде эмигрантов проявление излишней политизированности получило название «большевикоедство»)– настоящей эпидении ХХ века. В советском литературоведении этот вирус породил вульгарно социологизированный взгляд на природу

искусства, вульгарно материалистический, вульгарно атеистический, сохранявшиеся вплоть до второй половины 80-х годов. Из этого вовсе не вытекает, что исследований, не утративших своей не только исторической, но и научной значимости в эти десятилетия не создавалось. Не бывает никогда времён, окрашенных только в чёрные цвета. После «оттепели» в советской науке появится новое поколение учёных, чьи исследования поэтики, прежде

всего художественного наследия 20-х годов, и сегодня представляют самый серьёзный интерес и должны нами учитываться. Назовём только имена: Г.А.Белая, В.П.Скобелев, Е.Б.Скороспелова, Н.И.Великая, Н.Е.Васильева и многие другие. В. Со второй половины 80-х годов ХХ века начинается новый этап, о продуктивности которого будут судить, между прочим, и по нашей с вами активности и усердию.

Методологические проблемы этого периода связаны с освобождением от догматической и вульгарно-материалистической версии природы искусства и возвращением к философскому наследию серебряного века с его широким взглядом на природу творчества (и социальным, и религиозным, и психологическим…) Проблема внутренних границ – периодизация и структура историко-литературного процесса 1. Границы бывают «прозрачные», проницаемые и непроницаемые, чёткие и размытые… в любом случае требуется

их научное обоснование, опирающееся на историко-литературные факты. 2. Характеристика границ обусловлена и соотнесена с характеристикой очерчиваемых ими художественных эпох или периодов. Современная историко-литературная версия опирается на типологию художественных эпох, формулируемую в трудах Н.И.Конрада, Ю.М.Лотмана, Е.Мелетинского, так или иначе переосмыслявших идеи И.

Пригожина. В самом упрощённом варианте типология предполагает выявление признаков т.н. СЕРЕДИННЫХ и КРАЙНИХ эпох (Ю.М. Лотман именует их как эпохи «КУЛЬТУРЫ)» и «ВЗРЫВА», эпох, которые в «химически чистом» виде никогда не встречаются в истории. Иногда встречается термин «ПЕРЕХОДНАЯ» эпоха в значении «крайняя». Мне он представляется менее удачным, но он начал употребляться раньше других и потому – «прижился».

Литература 1.Конрад Н.И Место первого тома в «Истории всемирной литературы» //ИВЛ: В 9тт. –М 1983 Т.1.С.14-20; 2. Бузник В.В. Введение//История русской советской поэзии. 1917-1941. – Л Наука, 1983 Т.1.С.3-12; 3. Мелетинский Е. Возникновение и ранние формы словесного искусства//ИВЛ: В 9тт. Т.1. С.23-52; Лотман Ю.М. Клио на распутье//

Наше наследие. 1988.5.С.1-4; Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М 1992. Практические занятия №1,2,3,6,7,14. Бурова С. Литература первых лет Октября: Методические рекомендации по курсу «История русской советской литературы». Тюмень, 1995. Бурова С. Поэма А.Блока «Двенадцать» в прочтении «следующего поколения»//Бурова С. Советская классика в новом прочтении. Тюмень, 1997.С.8-23 [Более доступен первый вариант этой статьи:

Бурова С. Категория «Другого» в поэме А.Блока «Двенадцать»//Русская литература и философская мысль 19-20 вв. Тюмень, 1993.С.124-135]. А. Литература первых лет Октября (крайняя эпоха). Общая характеристика До конца 80-х годов ХХ века период «Литература первых лет Октября» рассматривался как далеко не самый интересный и небогатый литературными шедеврами, но очень значимый, с точки зрения политических преобразований, отрезок истории.

Справедливости ради, следует сказать, что новый взгляд на этот период формируется ещё до волны литературных возвращений. В.В.Бузник в самом начале 80-х высказывает чрезвычайно интересную мысль о способности искусства в определённые периоды за короткий период в сжатом виде повторять основные этапы долгой истории развития художественной мысли: от устной стадии к письменной. Отчасти версия эта позволяла объяснить сравнительно небольшой объём дошедших до нас текстов.

В последствии выяснилось, что текстов этого времени сохранилось совсем не так уж и мало. В 80-е появляется и ещё одна замечательная версия об этой эпохе. Кстати, у В.В.Бузник она тоже просматривается: версия о переходном характере литературы первых лет Октября. С большой настойчивостью эту мысль будет отстаивать Н.Е.Васильева. Говорить об этом сегодня особенно необходимо, слишком уж охотно и стремительно мы в очередной

раз «отрекаемся от старого мира». «Апокалиптический синкретизм» литературы первых лет Октября Литература первых лет Октября – это последний период Серебряного века накануне его «разветвления» на две самостоятельно развивающиеся «линии» ( в границах Зарубежья и советской культуры). Период литературы Октября – это литература в «точке б и ф у р к а ц и и» (Ю.

М.Лотман-И.Пригожин). Б и ф у р к а ц и я – раздвоение, ослабление внутрилитературных связей и одновременное их с о с у щ е с т в о в а н и е до момента ф л у к т а ц и и - «случайного», т.е. не литературного отклонения величин (художников) от «серединного» значения, привычного, «нормального». Основная характеристика литературы первых лет Октября обусловлена, с одной стороны, наличием генетической связи с Серебряным веком, пропитанным мистицизмом, предчувствиями и особым художественно-ритуальным

экстазом. С другой стороны, на характеристику литературы первых лет Октября повлияли внешние обстоятельства, социально-политический сдвиг, воспринятый подавляющим большинством его свидетелей как самое сильное доказательство справедливости предчувствий и пророчеств (М.Волошин. Пророки и мстители, 1906) Система поэтических признаков, воплотившая в литературе первых лет Октября это мистическое восприятие действительности, получила определение апокалиптического синкретизма.

Он предполагает такую модель мира, в которой хронотоп «сжимается» до предела, исключающего возможность историзма, психологизма, пространственного моделирования действительности, т.к. основным событием произведения становится не история а судьба, сущность человечества, мира… Сущность поглощает выраженность. Открывающийся душевному о к у смысл ПУТИ не нуждается в модели мира, требующей пространственно-временной протяжённости.

В «апокалиптической» модели действительности размываются границы индивидуальной участи и судьбы человечества, голоса исповедующегося и голоса Того, кто отпускает грехи и назначает наказание… Основным приёмом в произведениях, построенных по принципам «апокалиптического синкретизма» становятся видение, о т к р о в е н и е, т.н. «вспышка сознания» и соответствующие этому превращения, метаморфозы, обнажающие сущность. Отсюда и возможность постановки вопросов об э з о т е р и з м е (мистичность,

таинственность) в литературе первых лет Октября (М.Волошин, А.Блок…) и роли библейских образов в ней. Х р и с т о с и А н т и х р и с т в литературе первых лет Октября. (Практические занятия № 1,2,3,4) Серебряный век по версии Н.А. Бердяева был, как известно, назван р е н е с с а н с о м (См.:

Н.Бердяев. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989). По определению Г.Федотова этот период с не меньшим основанием именовался как период крайнего духовного распада, сопровождающегося ослаблением религиозности. «Человек, потерявший Бога, в искусстве ищет разгадки всех проклятых вопросов…» (Г.Федотов. Борьба за искусство// Вопросы литературы. 1990. 2.

С.214). Вот где «раздолье вере» (Б.Пастернак) как принципиальной позиции духовно зрелой личности! Так называемые мистические настроения никогда не остаются только настроениями. В этом принципиальное отличие религиозного уровня мышления от не религиозных уровней. Религиозное мышление не нуждается в т.н. исторических и социальных поправках. Ибо не существует – по самому определению – п о п р а в о к, которые корректировали бы ( с изменениями

или без) сущность Антихриста Его воплощение осуществляется по упоминанию его. Вот потому и подведёт страшный итог своей жизни М.А.Алданов в романе «Самоубийство». Джамбул и Таня спорят о поэме А.Блока «Двенадцать». Чем талантливее произведение художника, тем больше вероятности, что упомянутым в нём событиям будет суждено бессмертие и «возвращение».

1. Демифологизация Антихриста в прозе Л.Андреева (Дневник Сатаны). 2. Романтизация Антихриста в произведениях Горького. Метафизика Горьковской утопии. 3. Мифологизация Антихриста в произведениях А.Блока. История создания поэмы «Двенадцать» - история деформации еретической версии Христа в антихристианскую. История этих художественных экспериментов восходит к литературе 19

века: к опыту Лермонтовского демонизма и его поисков нравственного объяснения высокомерного богоборчества сильной личности. Опыт этот окажется чрезвычайно созвучным Серебряному веку. В первую очередь его ощутит на себе великий Врубель ( См. об этом подробнее: П.К.Суздалев. Врубель и Лермонтов. М.: Изобразительное искусство, 1991) и, конечно,

Л.Андреев и А.Блок. Но впервые обнаружит тесную связь между идеологией социализма и антихристианством и со всей сокрушительной убедительностью воплотит её в своих произведениях, безусловно, Ф.М.Достоевский. Его Раскольников, его Инквизитор и особенно молчаливый Христос окажут на русскую философию Серебряного века буквально завораживающее влияние. И не случайно именно под пером Вл.Соловьёва возникнет повесть, предопределившая и открывшая собою одну

из наиболее популярных в русском андеграунде импровизаций: мотив об Инквизиторе и Христе ( Л.Андреев, И.Эренбург, С.Кржижановский, Б.Пильняк, М.Булгаков, Я.Голосовкер…) 1/ Последнее произведение Л.Андреева было завершением исследования психологической природы зла. Объяснимо зло уже в рассказе Андреева «Иуда Искариот», где известное библейское событие исследуется

художником тщательно и объективно. Первые беспощадные для России предсказания будущего, неизбежного и связанного с грядущей победой большевизма – «Veny creator!»- были по существу возвращением к образу Иуды. Серый человек в автомобиле, презирающий свой народ, тот самый народ, который охотно верит в тех, кто его презирает гордец Иуда, презирающий опасность смерти губернатор («Губернатор»).

Поэтому и появится под пером Андреева «SOS!» - обращение к международной общественности с предупреждением об эпидемии большевизма. Но в «Дневнике Сатаны» Фома Магнус – не только «приговаривает» большевизм, но и объясняет его как последнюю стадию отчаяния оскорблённой любви к недостойному любви человечеству. Библейский образ предателя и злодея в произведениях Андреева оказывается «формулой» человеческого опыта любви, страдания и – той степени отчаяния, которая

толкает сильную личность на так называемый «подвиг греха», знакомый читателю по произведениям Ф.М.Достоевского. 2/ Романтизация зла в произведениях Горького была закономерным следствием: а). разрыва глубоко религиозного по природе своей художника с традиционной верой и б). возведения в статус религии тех ценностей, которые не являлись безупречными с интеллектуальной и моральной точек зрения. Увлечённость сильной личностью проявляется уже в ранних

произведениях писателя, его курьёзной притче «Хан и его сын». Подобно Раскольникову, Горький, утратив веру в Бога, «ставит» на т.н. сильную личность, не замечая её неотвратимой метаморфозы, её превращения в Антихриста. В романе «Мать», в повести «Лето» Горький будет искать способы «очищения» героя от налёта антихристианских примет. Нелюбовь Горького к Достоевскому - это прямое следствие поражения художника эпохи революции

в споре с его великим предшественником. Признать правоту Достоевского Горький не решится никогда. В этом случае «очищение» героя от антихристианского достигалось лукавством, компромиссом, «слепотой»… Этот путь писателя виден уже в «Несвоевременных мыслях» и, конечно, в «Климе Самгине» мотив «спасительной» слепоты займёт самое заметное место, как и мотив неминуемой расплаты (за предательство человеческого – «чертовщиной»).

Мифологизация Антихриста в произведениях А.Блока. Первое, что следует иметь в виду, когда мы приступаем к рассмотрению наследия пореволюционного периода творчества А.Блока, это выделить те значения, которые обусловлены принадлежностью художника к такому явлению, как РУССКИЙ СИМВОЛИЗМ. В этом контексте следует, во-первых, всегда иметь в виду идею ЖИЗНЕТВОРЧЕСТВА, заявленную символизмом и весьма органичную для

Блока. Однако не политические лозунги следует искать в произведениях художника, который, подобно М.Волошину, считал политическую активность скорее лукавством, чем выражением зрелой гражданской позиции. Жизнетворчество у Блока чуждо публицистических призывов, оно, скорее, исповедь, покаяние и выражение готовности принесения жертвы. Второе «во-первых» - это понимание структуры символа символистов. В отличие от символа у предшественников, символ у символистов строится на взаимоисключающих, парадоксальных

значениях, что отчасти сближает его с формулой «единства и борьбы противоположностей». Б. Серединная эпоха Революционно-романтическая поэзия, проза и драматургия Основные направления в романтической поэзии. Школы и поколения 1. Старшее поколение Пролеткульт. Характер лирического героя и романтический тип конфликта в экспрессивной системе. Старшее поколение романтиков: характер лирического героя и художественный конфликт.

Маяковский. ЛЕФ. Поэты, не входившие в ЛЕФ. Концепция духовного преображения человечества в художественном наследии Маяковского. 2. Молодое поколение. Комсомольские поэты М.Светлов: проблема характера лирического героя. Комсомольские поэты. Характер лирического героя. Бесконфликтная версия современности. Конфликт «матерей» и «сыновей» в произведениях 20-х у поэтов –комсомольцов:

А.Безыменский («Партбилет»,1923г.), И.Уткин («Песня о матери», 1924; «Поход», 1925; «Мальчишку шлёпнули в Иркутске»; «Атака»,1925). Завершая разговор об И.Уткине, восстановим последовательность обращения поэта к проблеме «матерей» и «сыновей». В 1924 г. он пишет «Песню о матери», в которой правоту общечеловеческих ценностей в сравнении с нравственным опытом участника гражданской войны соотносит с годами первой мировой войны.

И только героическая смерть «сыновей» примиряет «старушек в крошечных чепцах» с участниками бравых и братских сражений. («Атака»). Вывод: Вывести систему нравственных формул советской эпохи из непримиримого противостояния с системой общечеловеческих ценностей комсомольским поэтам не удалось, хотя именно с этим связывал надежды на них А.В.Луначарский. М.А.Светлов Воплощение личности нового типа – задача, осознаваемая поэтами романтической ветви как основная, требовавшая

установления соотношений между нравственными установками двух разных эпох долго не удавалось молодым художникам, принявшим революцию как высшую правду и как победившую правду большевизма. К сожалению, победителю свойственно подобное заблуждение. Тем энергичнее он навязывает свою точку зрения миру. Противопоставление чуждого «вчерашнего» героическому «сегодняшнему» не требовало от авторов особого

напряжения ума. Но за упрощённым решением этой проблемы неизбежно следовало отчуждение нравственного мира героя от духовного опыта нации и человечества. Поэт, связавший свою жизнь и творчество с советской действительностью, должен был возвратить новому герою корневую систему, в противном случае его новый герой выглядел схемой, пребывающей в безвоздушном пространстве. Примечание. Драмы утраченных корней не дано было испытать

Маяковскому, ведь его бунт, по выражению Блока, был не менее традиционен, чем пресловутый консерватизм старшего поколения. Кроме того, его герой – лирический герой, а не сюжетный, не эпический. Но Есенину придётся пройти сквозь драму утраченных корней, ибо онтологическая поэзия, к которой он принадлежал по характеру его мировоззрения, не позволяла существовать герою без опоры на духовное наследие нации. Здесь природа духовной драмы поэта и объяснение своеобразия его художественного конфликта.

С восстановлением корневой системы в онтологической поэзии и связана историческая заслуга А.Т.Твардовского (фольклоризация эпического героя, выполняющая не типологизирующую, а индивидуализирующую роль). Именно М.А.Светлов применит в комсомольской поэзии (и в романтической советской вообще) для индивидуализации национальную характеристику, которая и выводила на общечеловеческий уровень характер героя. Национальное и общечеловеческое станет у Светлова самой главной лишней чертой лирического героя и героя

эпического. «Стихи о ребе»(1923), «Теплушка» (1923), «Колька» (1924), «Двое» (1924)… Художественный конфликт в этих произведениях связан с преодолением дистанции, не позволяющей восстановить доверие личности к жизни. Конфликт этот имел широкую почву: в нём было и историческое, и современное содержание. К устойчивому мотиву противостояния «матерей» и «сыновей» Светлов обратится в 1926 году в стихотворении «Песня», где воссоздаётся фантастическая сцена убийства

молодыми людьми своих старых матерей. Затем, уже без сарказма и литературной игры, он напишет «Старушка» (1927). Здесь лирический герой определяет своё отношение к прошлому и к старушкам как своё личное лишнее, свой единственный недостаток. Свою литературную программу Светлов сформулирует в стихотворении того же года – «Живые герои». Светлов вводит в литературу своего героя. Это поэт.

С точки зрения профессии, он, конечно, не поэт. Он поэт по своей жизненной установке. Он живёт по высоким требованиям созданного им самим кодекса чести, требующего всегда и везде вносить в мир доверие к жизни. Эпоха обесценивания индивидуальности имела в лице Светлова своего последовательного оппонента. Герои Светлова идут по жизни (и в революции) подчёркнуто по-своему.

Подчёркивая индивидуальное, Светлов выражает убеждённость, что самая прочная связь с миром у человека всегда индивидуальна. Главное в литературе («Живые герои») и в жизни - этика . Не талант, который разделяет людей на тех и других, порождая зависть и гордость, а любовь и сострадание к герою. Этика определяет эстетические постулаты. Герой-поэт живёт у Светлова в состоянии высшей степени душевной щедрости, самоотдачи.

Вторая волна романтической поэзии – вторая половина 30-х годов. Здесь происходит новая стадия мифологизации русской истории (Дмитрий Кедрин. Зодчие). Новая стадия мифологизации русской революции. Павел Коган, Николай Майоров, Николай Отрада, Михаил Кульчицкий («…Они нас выдумают снова…») Спор Бориса

Корнилова и Эдуарда Багрицкого. Конст.Симонов. П.Антакольский. Вторая жизнь И.Уткина. Романтическая поэзия периода «оттепели». Своеобразие драматургии В.В.Маяковского Первые драматургические опыты В.В.Маяковского относятся ещё к первому периоду его творчества. Созданная в 1913 году трагедия «В.Маяковский» оказалась невероятно и опасно пророческой.

Но сначала следует обозначить признаки, которые отмечают не только драматургию Маяковского, но и соответствуют литературному этикету Серебряного века. На рубеже веков дистанция между лирическим и драматургическим текстом сокращается. Это заметно даже не только в стихах Цветаевой, стихах и пьесах А.Блока, но и в пьесах Л.Андреева, которые оставляли минимум возможности для театра, чтобы он мог предложить

новую интерпретацию. Так сильно было в них выражено диктаторское авторское лирическое начало. В «Трагедии В.Маяковского» этот диктат проявился уже в том, что и главного героя трагедии – В.Маяковского должен был играть сам Маяковский, «красивый, двадцатидвухлетний». В прологе герой произносит страшную фразу, определяющую трагедию художника: «душу на блюде несущего к обеду грядущих лет». Душа поэта – к обеду… «Уважаемые товарищи потомки, роясь в /…/ окаменевшем дерьме»,

непременно должны будут в будущем обнаружить и то, что подавалось «на блюде…» Это тебе не «и долго буду тем любезен я народу…» Перспективе стать дерьмом противопоставлено только живое («воскреси! Своё дожить хочу!») В 1916 в поэме «Человек» Маяковский развернёт метафору «обеда» в сцене, где любимая героя будет ласкать три жирных волоска на пальце Повелителя всего. И из этой поэмы лирический герой, подобно герою трагедии «В.

Маяковский» займёт центральное место в первой послеоктябрьской пьесе «Мистерия-буфф». Это экспрессивная пьеса, как и большинство драматургических произведений, родившихся в первые послеоктябрьской литературе, апокалиптической литературе (Ср. с «Россией распятой» М.Волошина, текст которой становится письменным только после какого-то периоде его устного функционирования, когда автор текста был одновременно и его исполнителем).

Разрушение четвёртой стены осуществляется за счёт ремарок, указывающих на совершенно невыполнимые действия (исчезновение героя, выход зрителей на сцену). Надо сказать, что исчезновение Человека-просто, проникшего, подобно Духу Святому, в души тех, кто слушал его, повторится в кульминационной сцене поэмы «В.И.Ленин». Лирический герой (Человек) получает воплощение в «Клопе». Не случайно Маяковский доверяет драму оскорблённой любви

Зое («жизнь») Берёзкиной. В «Бане» лирическое начало воплощено в двух сюжетных героях: Чудакове, который создаёт машину времени, и в Велосипедкине, который находит ей практическое применение. Следует помнить, что сатира высокого уровня, ВСЕГДА ТРАГИЧНА. Поэтому, раскрывая смысл драматургических произведений Маяковского последних лет, следует помнить не только о их разоблачительном пафосе, но и об исследовательском,

прогностическом значениях. Романтическая проза и формирование модели соцреалистического произведения Именно в героико-революционной прозе 20-х в первую очередь и формируется МОДЕЛЬ СОЦРЕАЛИСТИЧЕСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ. В прозе 30-х эта модель будет проявлять себя и в других тематических направлениях. На материале героико-революционной прозы можно говорить не только о модели произведения социалистической литературы, но и о роли советской литературы в создании и развитии

МИФА о революции и советской истории в целом. Миф о новом типе личности и миф об истории имели целью укрепить новый государственный строй, потому мысль В.Н.Хабина о пафосе утверждения советской государственности в советской литературе героико-революционного направления, высказанная ещё в 70-е годы, представляется достаточно справедливой и сегодня, как, впрочем, и его наблюдения над системой поэтических приёмов этой прозы, позволяющие выделить два основных типа

в подходе к художественному осмыслению и изображению действительности. Первый из них - ЭКСТЕНСИВНОЕ, тяготеющее к обобщённым эпопейным формам, использующим приёмы РАСШИРЕНИЯ пространственных координат и УДЛИННЕНИЯ временных. Второй - ИНТЕНСИВНОЕ, где на первый план выдвинется не модель действительности, а психологическая, нравственно-философская, ЛИЧНОСТНАЯ модель. Сложившийся ещё до соцреализма симбиоз политики и искусства

в сочетании утопической идеей построения на Земле Рая, углублял пропасть между идеальной моделью действительности, строго определявшей социальную роль искусства, и реальностью, так или иначе влияющей на художника и проникавшей в художественную ткань. Основные параметры соцреализма как артефакта формулировались постепенно и в своём окончательном виде сводятся к следующему: а Концепция мира, синонимичная догматичной государственной идеологеме, объяснявшей прошлое человечества

и определявшей историческую его перспективу, роль социального фактора в формировании личности. Это т.н. принцип историзма б Концепция человека как био-социального существа предполагала устойчивую схему положительных и отрицательных характеристик, куда входили оппозиции: коллективизм – индивидуализм и т.п. Принцип психологизма. в Концепция гуманизма и принцип партийности. Концепция «социалистического искусства» Л.Д.Троцкого (Литература и революция,1923) как основа модели

соцреалистического произведения. г Признаки ангажированности: идея государственности, нормативность героя, утопичность общественного идеала, политизированность тематики и т.п. Революционно-романтическая проза: идеалы и утопии Литература. Она включает в себя большое количество произведений, которые неизменно считались шедеврами отечественной литературы: «Падение Даира» А.Малышкина, «Чапаев»

Д.Фурманова, «Железный поток» А.Серафимовича, «Бронепоезд 14-69» Вс. Иванова, «Разгром» А.Фадеева. Входит в состав романтической прозы и пласт литературы, которая была запрещена по причинам нелитературного характера. После ареста и убийства В.Я.Зазубрина перестают публиковать его «Два мира» (восстановлен после «оттепели»), запрещаются до конца 80-х годов «Щепка», «Бледная правда» и «Общежитие» (о работе чекистов).

Запрещён до «оттепели» роман Б.Пильняка «Голый год», до конца 80-х годов – «Повесть непогашенной луны», «Красное дерево», «Без названия». До «оттепели» были недоступны читателю некогда популярные произведения И.Бабеля («Конармия»), Артёма Весёлого, Н.Никитина, Сергея Семёнова, А.Тарасова-Родионова («Шоколад»). Эпопейная и аналитическая проза – две разновидности романтических произведений, одна из которых всецело

обращена к идее новой государственности, а другая к воплощению нового типа личности. «Падение Даира», «Голый год» воссоздают пафос стремительного распространения по планете, по стране новой идеологии. Художественное воплощение этого процесса осуществляется благодаря экстенсификации пространства и интенсийикации времени (В.Н.Хабин). Соответствующим образом строилась и система персонажей, включавшая в себя два лагеря и оппозицию лидера-вожака и массы. Особенно трудно складывалась судьба у произведений, пытавшихся воссоздать

духовные процессы людей эпохи гражданской войны. Всякая попытка преодоления поверхностного схематизма и плакатности (А плакатность была обусловлена политизированной эпохой) открывала рискованную перспективу для художника быть обвинённым в мелкобуржуазном, абстрактном гуманизме. «Железный поток». А.С.Серафимовича и «Разгром» А.Фадеева. Борис Лавренёв. «Сорок первый» (1924), «Рассказ о простой вещи» (1924). Сергей Семёнов. «Убийца» (1924), «Тиф», «На дорогах войны», «По стальным путям». «Города и годы»

К.Федина включают оппозицию «проволочного» Курта Вана и живого и грешного Андрея Старцова, психологически родственного автору в той же степени, в какой автору «Зависти» близок Иван и Николай, а Горькому Клим Самгин. Романтическая проза близка философской и онтологической. Роман Замятина «Мы», «Хулио Хуренито» И.Эренбурга романтичны в своей приверженности идее революции. А «Барсуки» Л.Леонова, «Партизаны» Вс. Иванова, «Андрон -

Непутёвый» А.Неверова и «Перегной Л.Н.Сейфуллиной» очень выразительно указывают на границы. Этапы развития ранней революционно-романтической прозы: а. Канонизация образа коммуниста и так называемая проблема «новой морали». Новая «агиографическая» литература. б.Социальная утопия и проблема историзма в романтической прозе (утопии и эпопеи). в. «День второй» (И.Эренбург): «индустриальный» роман, историческая проза, молодёжная

проза и «воспитательный» роман. Индустриальный роман. Н.Ляшко. «Доменная печь», Ф.Гладков. «Цемент» открывают список производственной прозы, которая, продолжая государственную «службу» революционно-романтической прозы, обращается к более актуальным в середине 20-х годов вопросам: вопросам восстановления промышленности, вопросам строительства и воспитания нового типа личности, новой семьи. Как часто случается, первые произведения этого типа оказываются не самыми удачными.

Кроме того, судить, скажем, о «Цементе» Ф.Гладкова по доступным для нас текстам вряд ли удастся, так как они представляют собою поздние редакции произведения, сильно отличающиеся от текста 20-х годов. Среди наиболее значительных явлений индустриальной прозы и произведений, отмеченных признаками сходства с индустриальной прозой, следует назвать «Соть» Л.Леонова, «День второй» И.Эренбурга, «Гидроцентраль» М.Шагинян, «Человек меняет кожу»

Бруно Ясенского, «Волга впадает в Каспийское море» Б.Пильняка, «Путешествие в страну, которой ещё нет» Вс. Иванова, «Мужество» В.Кетлинской, «Время, вперёд» В.Катаева и др. Совершенно очевидно влияние на индустриальную прозу революционно-романтических произведений: система персонажей строится по одному принципу, не случайно главные герои «биографически» продолжают

жизненный путь вчерашних комиссаров, командиров, вернувшихся с полей сражения бойцов. Не случайно среди персонажей обязательно обнаруживается затаившийся непримиримый враг. Не случайно модель художественного времени, включающая в себя прошлое и современность, распахивается и в утопическое будущее. Так формируется в границах индустриальной прозы роман-утопия: «Волга впадает в Каспийское море» Б.Пильняка, «Путешествие в страну, которой ещё нет»

Вс.Иванова, «Дорога на океан» Л.Леонова, «Соть». Андеграундный «слой» в индустриальной прозе. Соцреалистическая модель в романе Л.Леонова «Соть» связана с наиболее заметными читателю фактами: главный герой – коммунист, руководитель строительства. Сюжетная динамика отражает превращение глухого, заброшенного в лесной чащобе края в индустриальный ценр, производящий бумагу, на которой будет печататься букварь для неведомой маленькой девочки Кати, символизирующей собою «завтрашний день мира» (Л.

Леонов. Русский лес). Есть в романе и разоблачаемые героями враги. Есть и финал, в котором преображение края соотнесено с преображением и людей. «Другой слой» в романе «Соть» связан с системой деталей, не бросающихся в глаза и потому избежавших суровой критики современников и даже в определённой мере потомков. Во-первых, у девочки Кати, символизирующей будущее страны и человечества, есть двойник – девочка

Поля. Это реальная, в отличие от выдуманной героем Кати, девочка, которой суждено погибнуть. Когда герой её увидит, он невольно сравнит её со своей мечтой. Так безоблачно прекрасное будущее приобретёт гипотетический оттенок. Оно станет и вовсе сомнительным, если мы вспомним судьбу юноши Геласия. Главный герой видит в Геласии своего преемника, которому нужно ещё расти и учиться, но из которого

должен непременно выйти человек в полном смысле этого слова. Геласий получит увечье, уродующее его физический и психический облик. Наконец, процесс строительства комбината для производства бумаги получает в романе формулу перевода леса на БУМАГУ. Так и будущее людей, и будущее планеты приобретают в романе тревожное звучание. В романе Ю. Олеши «Зависть» сомнения относительно будущего и неприязнь к нему - атрибут отрицательных

персонажей: Ивана Бабичева и Кавалерова. Герои эти в финале романа дискредитируются с максимальной яростью: они делят ложе Анночки Прокопович, и это - всё, что может им предложить жизнь. Правда, остаётся ещё одна маленькая деталь, неприятно мешающая полному триумфу победителей. Как известно, прелестную Валю Бабичеву Кавалеров назовёт «призом». Она и в самом деле прекрасна, как мечта влюблённого в неё

Володи о будущем, как прекрасен и сам Володя, входящий с котомкой ранним утром в город. Ах, как все они хороши! Только надолго ли? Критики, давно заметившие противопоставление в романе братьев Бабичевых, с безразличием относятся к роли женских персонажей: Вали и вдовы Анночки Прокопович. А роль женских персонажей в «Зависти» вполне соответствует распространённой в позе 20-х функции героини символизировать живую жизнь («Разгром»

А.Фадеева, «Мы» Е.Замятина и др.). Парадокс в том, что наиболее лояльный по отношению к идеям социалистической индустриализации роман Олеши вызвал далеко не однозначную оценку критиков, тогда как «Соть» с её предчувствиями экологической и духовной катастрофы однозначно воспринята как явление соцреалистического искусства. ( Судьба производственной литературы в 20 веке. Артур Хейли. Аэропорт. Жанровые возможности производственной литературы, обращённой, подобно зеркалу, неожиданно

поразившему нас необычностью нашего изображения) Роман воспитания, конечно, тоже строится по модели соцреалистического произведения, отражающей механистичный взгляд на природу, в том числе и человеческую. Не случайно появится смешанный тип индустриально-воспитательного романа: «Мужество» Веры Кетлинской. Однако существенным отличительным свойством воспитательного романа является особая система персонажей, иерархия которой обусловлена не только идеологическими признаками героев, но и возрастными:

педагог и воспитанники. Но самое главное свойство воспитательного романа, сближавшее его с другой группой произведений –с так называемой молодёжной прозой, – это тематика: «судьба молодого поколения». Вместе с этим литература смогла сохранить романтическую веру в исторические, социальные и - главное – духовные перспективы общества. Виктор Кин. «По ту сторону» Н.Огнёв. «Дневник Кости Рябцева». Г.Белых и Л.Пантелеев (А.

Еремеев). «Республика Шкид». Александр Владимирович Козачинский . «Зелёный фургон».1938. В.Каверин. «Два капитана». Детская литература: Гайдар, Р.Фраерман, Л.Кассиль… Агния Барто. «В театре». Судьба молодёжной прозы в 30 – попасть под прессинг индустриальной литературы, утратив романтический характер идеала, превратившись в казённый катехизис.

Но молодёжная проза возродится в конце пятидесятых, чтобы затем вновь повторить движение: а – в андеграунд; б – в казённый ряд. Самые сегодня опасные тексты этого направления А.С.Макаренко. «Педагогическая поэма», «Флаги на башнях» и, конечно же, жизнеописание советского святого, по определению А.Жида «Как закалялась сталь» Н.Островского, «Рождённые бурей». Бетховенский пафос этой личности всегда будет впечатлять читателя.

ИСТОРИЧЕСКАЯ проза Первоначально обращение к исторической тематике – способ романтизировать современность (Есенин). В дальнейшем – способ расширить узкие рамки модели мира, навязанной артефактом, ввести в качестве т.н. субъекта истории, не только социально охарактеризованного героя, но личность ЧАСТНУЮ. О последующем ВЫРОЖДЕНИИ и ВОЗРОЖДЕНИИ исторической прозы. Многие признаки романтической прозы и её более поздних разновидностей (воспитательной, индустриальной,

молодёжной…) мы непременно встретим и в других направлениях прозы 20-30-х годов: в философской прозе («Зависть» Ю.Олеши), в онтологической прозе, в которую входит и фенологическая («Журавлиная родина» М.Пришвина). Онтологическая поэзия и проза Навсегда сохранится в истории русской литературы (в поэзии и прозе) направление, именовавшееся в разные периоды по-разному, но неизменно сохранявшее верность своей системе ценностей, своей системе символов, своей творческой миссии.

Символы Дома, семьи, хозяина, древа, хлеба…Земли. Острый интерес к проблемам национальных корней русской культуры, к истокам и судьбе национальной духовности, к национальному типу мировосприятия, наиболее сохранявшимся в наиболее консервативной среде, крестьянской, становится одним из объединяющих факторов в литературном процессе рубежа 19-20 веков. Интерес этот менее всего следует связывать с биографическим опытом представителей творческой интеллигенции,

хотя и отрицать его было бы нелепо. Но даже в юбилейной Пушкинской статье Д.С.Мережковский, предлагая новое прочтение «Евгения Онегина», свяжет творческие тревоги великого поэта Золотого века с опасениями современников рубежа веков за судьбу духовных ценностей нации. Художники разных творческих установок, разного личного опыта на рубеже веков испытают неодолимое стремление

приобщиться к духовной истории народа. Потому такими не случайными представляются разные, на первый взгляд, но в чём-то схожие уходы современников. Уход в народ на рубеже веков носит характер не миссионерского подвижничества, не учительства, а ученичества и смирения. В судьбах тех, кто растворится в безвестности: Александра Михайловича Добролюбова, Леонида Дмитриевича Семёнова и др уход был не жестом отчаяния, а был поступком

веры. Эти же мотивы двигали и паломниками, искавшими опоры духа у озера Светлояра, на дне которого по легенде и покоится Китеж-град: С.Клычковым, М.Пришвиным, С.Коненковым… Но об онтологичности так называемой деревенской литературы впервые заговорят лишь много лет спустя, тогда, когда безнадёжно устареют попытки обвинить наиболее ярких представителей этого направления в ностальгии по прошлому, когда станет ясно, что так называемая

советская деревенская проза - не просто проза о деревне, а литература, обращённая к сложнейшим философским вопросам: о роли этического опыта нации в судьбе страны, об исторической миссии народа – носителя этого опыта. Благодаря стараниям Г.А.Белой, сблизившей деревенскую прозу 60-70 х гг. ХХ века с так называемой «неокрестьянской» прозой 20-х гг благодаря исследованиям Н. Солнцевой, С. Куняева, М. Левиной (Апофеоз беспочвенности//Вопросы литературы.1991.9-10) и др. понятие

«онтологическая литература» всё более уверенно входит в научный обиход, заменяя собою менее удачные, но ещё не утратившие своей популярности определения «деревенская литература», «крестьянская», «неокрестьянская», «кулацкая», «мужиковствующая»…и даже поощрительное – «колхозная». Онтологическая поэзия Первые литературные объединения художников, связавших свою творческую деятельность с судьбой русской деревни, с проблемой сохранения этического и эстетического опыта нации, с проблемой

сохранения национального менталитета, восходят ещё к 19 веку. Они связаны с авторитетом не только Н.А.Некрасова, но и гораздо большей степени с наименее известными ныне именами: Кольцова, Ивана Саввича Никитина, особенно - Ивана Захаровича Сурикова. Первые литературно-музыкальные кружки, объединяющие писателей-самоучек, выходцев из деревни, так и назывались - «Суриковскими».

Членом Суриковского кружка был и Максим Леонов, отец Леонида Максимовича. В начале 20 в. поэты неокрестьянской ориентации создадут группу «Краса». Явившийся в 20-е годы имажинизм, тоже связан с этой литературной ветвью. Лучшая работа об этом явлении – «Китежский павлин» Натальи Михайловны Солнцевой (М «Скифы», 1992). Заслуживают самого пристального внимания и исследования

Станислава Куняева и Сергея Куняева (Растерзанные тени. М Голос,1995). Два поколения. 1. Старшее будет обречено. Алексей Ганин. Сергей Есенин.Ширяевец. Орешин. Сергей Антонович Клычков. Николай Алексеевич Клюев. «Погорельщина» Н.А.Клюева – рубеж, за которым неокрестьянская поэзия надолго меняет своё лицо, отказавшись и от религиозных

мотивов, и от преемственных черт, соединявших литературу с духовным наследием русского крестьянства. 2. Молодое поколение связано с Павлом Васильевым, погибшим в 1937 г Иваном Приблудным, затравленным критикой 30-хгг. А.Т.Твардовский Проза неокрестьянских художников Основная характеристика этой литературы связана с двумя «корневыми» системами: 1.Преемственные связи с произведениями писателей-бытовиков:

Мельниковым-Печерски м, Маминым-Сибиряком. 2.Связь с произведениями, мистифицирующими бытовую сферу: А.С.Серафимович (Пески), А.М.Ремизов, А.Белый, И.А.Бунин… Этапы деревенской прозы. Первый её этап связан с произведениями начала 20-х годов: «Петушихинский пролом» Л.Леонова, «Партизаны» Вс. Иванова, «Перегной» Л.Сейфуллиной, «Андрон - непутёвый» А.Неверова. Произведения эти сближает не только принадлежность к

онтологическим ценностям, но и проблематика, и пафос выражения идеи преображения мира. Второй этап можно открыть «пограничным» романом Л.Леонова «Барсуки», в котором ставятся проблемы будущего, проблемы сущности и судьбы крестьянского мира. К этому этапу относятся и «Необыкновенные рассказы о мужиках» Л.Леонова, и «тайное тайных» Вс.Иванова, и художественная проза

С.А.Клычкова, и «замешанная на онтологических дрожжах» проза М.А.Шолохова. С.А.Клычков В своей автобиографии С.А. Клычков с огромной любовью пишет о деревне Дубровки, где он родился в июне 1889 года. Отец хотел видеть сына образованным человеком, и на одиннадцатом году С.Клычкова повезли в Москву на учёбу. Но впечатлительный и стеснительный деревенский мальчик, впервые

увидев золотые эполеты учителей, услыхав бойких и нарядных городских сверстников, впадёт в полную растерянность и провалится на экзамене. Разозлившись, отец примется пороть его прямо в Александровском саду. Но на счастье обоих свидетелем этой душераздирающей сцены станет хозяин школы. На следующий день Клычков, сдав экзамены на отличные оценки, поступит учиться. И ещё одного человека вспомнит с благодарностью он –

Модеста Ильича Чайковского, помогшего Клычкову опубликовать первый сборник стихов и увидеть Италию. Закончить обучение в Московском университете Клычков не сможет, т.к. не хватит средств платить за учёбу. Он будет мобилизован в армию и окончит школу прапорщиков. Будет служить в артиллерийском полку и, пережив газовую атаку противника, получит отравление.

Позднее эти впечатления войдут в книгу о судьбе последнего поэта, представителя потерянного поколения, последнего Леля. Литературный путь Клычков начал поэтом, но несколько раз он, теряя веру в свои силы, намеревался оставить это поприще навсегда. Произведения Клычкова из категории «литература второго ряда» перекочёвывают в андеграунд. Фенологическая литература и этнологическая. Расширение модели мира, сведённого государственной идеологемой

к социальной и урбанистической схеме (в пространственном), социальному вектору (во временном) планах. Потому и появляется вечный бунтарь Ходжа Насреддин, Хозяйка Медной Горы, Данила-мастер, Огневушка-поскакушка, Серебряное копытце… А стены и пределы ПОМЕЩЕНИЙ размыкаются, выпуская читателя к морским просторам и к лесам, погружая читателя в бесконечно большое и малое, столь же бесконечное.

В. Бианки. Соколов-Микитов. Арсеньев. Пришвин… Философская поэзия и философская проза Виктор Владимирович Хлебников (1885-1922), автор работ по лингвистике, математике… Корни его творческого наследия в древнегреческой и древнеславянской мифологии и натурфилософии, когда культура ещё не противопоставлялась естественно природным процессам, а воспринималась как их продолжение, как продление их в контексте ЕДИНОЙ КНИГИ МИРОЗДАНИЯ.

Две ветви философской поэзии: натурфилософская и культурологическая. В утопиях Хлебникова они соединялись. Утопии поэта культурологичны, направлены вперёд, они рассматривают перспективы биологического развития человечества и распространения совершенствующегося сознания… Категория бессмертия в утопиях Хлебникова, Заболоцкого. БЕССМЕРТИЕ – нормальное состояние художника (О.Э.Мандельштам: «Неужели я – настоящий, и действительно

смерть придёт ») Невозможность дешифровки некоторых произведений Ман