Философские Концепции Рассела

ПЛАН. 1. На какие два фактора разделяет Рассел основание философских концепций? 2. Что такое философия? Как она соотносится с теологией и наукой? 3. На какие вопросы должно ответить философское знание? 4. Какие периоды в развитии философии (западной) выделяет Рассел?
5.Условия развития мысли в первый период. Как они отразились в мировоззренческих концепциях? 6.Сдвиги в общественной жизни и мировоззренческом сознании, происходившие во второй период развития философии? 7. С каких философов, и с каких положений начинается третий (современный) период развития философии? 8. Как осуществляется развитие философии в третий период? 9. На какие два лагеря в решении проблем соотношения социальных связей и индивидуализма делились философы? Сильные и слабые стороны каждого лагеря?
1. На какие два фактора разделяет Рассел основание философских концепций. Концепции жизни и мира, которые мы называем «философскими», явля­ются продуктом двух факторов: один из них представляет собой унаследо­ванные религиозные и этические концепции, другой — такого рода исследо­вании, которые могут быть названы научными, употребляя это слово в самом широком смысле. Отдельные философы сильно различаются между собой в зависимости от пропорции, в какой эти два фактора входили в их систему, но наличие обоих является в определенной степени тем, что характеризует философию. «Философия» — слово, которое употреблялось во многих смыслах, бо­лее или менее широких или узких. Я предлагаю употреблять это слово в самом широком смысле, который и попытаюсь теперь объяснить.
2. Что такое философия? Как она соотносится с теологией и наукой? Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежу­точным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спеку­ляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказыва­лось до сих пор недостижимым; но, подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или Откровения. Все определенное знание, по моему мнению, принадлежит к науке; все догмы, поскольку они выходят за пределы определенного знания. Принадлежат к теологии. Но между теологией и наукой имеется Ничейная Земля, открытая для атак с обеих сторон, - эта Ничейная Земля и есть фило­софия. Почти все вопросы, которые больше всего интересуют спекулятив­ные умы, таковы, что наука на них не может ответить, а самоуверенные ответы теологов более не кажутся столь же убедительными, как в предше­ствующие столетия.
3. На какие вопросы должно ответить философское знание? Разделен ли мир на дух и материю, а если — да, то, что такое дух и что такое материя? Подчинен ли дух материи, или он обладает независимыми силами? Имеет ли Вселенная какое-либо единство или цель? Развивается ли Вселенная по направлению к некоторой цели? Действитель­но ли существуют законы природы или мы просто верим в них благодаря лишь присущей нам склонности к порядку? Является ли человек тем, чем он кажется астроному, — крошечным комочком смеси углерода и воды, бес­сильно копошащимся на маленькой и второстепенной планете? Или же че­ловек является тем, чем он представлялся Гамлету? А может быть, он является и тем, и другим одновременно? Существуют ли возвышенный и низ­менный образы жизни, или же все образы жизни являются только тщетой? Если же существует образ жизни, который является возвышенным, то в чем он состоит и как мы его можем достичь нужно ли добру быть вечным чтобы заслужить высокой оценки, или же к добру нужно стремиться, даже если Вселенная неотвратимо движется к гибели? Существует ли такая вещь, как мудрость, или же то, что представляется таковой, — просто максимально рафинированная глупость? На такие вопросы нельзя найти ответа в лабора­тории. Теологи претендовали на то, чтобы дать на эти вопросы ответы и притом весьма определенные, но сама определенность их ответов заставля­ет современные умы относиться к ним с подозрением. Исследовать эти вопросы, если не отвечать на них, — дело философии. К чему тогда, можете вы спросить, тратить время на подобные неразре­шимые вопросы? На это можно ответить и с точки зрения историка, и с точки зрения личности, стоящей перед ужасом космического одиночества. Ответ историка постольку, поскольку я способен его предложить, будет дан на протяжении этой работы. С того времени, как люди стали способны к свободному размышлению, их действия в бесчисленных важных аспектах оказались в зависимости от их теорий относительно природы мира и челове­ческой жизни и от теорий о том, что такое добро и что такое зло. Это так же верно относительно настоящего времени, как и относительно прошлого. Чтобы понять эпоху или нацию, мы должны понять ее философию, а чтобы понять ее философию, мы должны сами в некоторой степени быть филосо­фами. Здесь налицо взаимная обусловленность: обстоятельства жизни лю­дей во многом определяют их философию, но », наоборот, их философия во многом определяет эти обстоятельства. Это взаимодействие, имевшее мес­то в течение веков, будет предметом последующего изложения. Есть, однако, и более личностный ответ. Наука говорит нам, что мы спо­собны познавать, но то, что мы способны познавать, ограниченно, и если мы забудем, как много лежит за этими границами, то утратим восприимчи­вость ко многим очень важным вещам. Теология, с другой стороны, вводит догматическую веру в то, что мы обладаем знаниями там, где фактически мы невежественны, и тем самым порождает некоторого рода дерзкое неува­жение к Вселенной. Неуверенность перед лицом живых надежд и страхов мучительна, но она должна сохраняться, если мы хотим жить без поддержки утешающих басен. Нехорошо и то, и другое: забывать задаваемые филосо­фией вопросы и убеждать себя, что мы нашли бесспорные ответы на них. Учить тому, как жить без уверенности, и в то же время не быть парализован­ным нерешительностью, — это, пожалуй, главное, что может сделать фило­софия в наш век для тех, кто занимается ею.
4. Какие периоды в развитии философии (западной) выделяет Рассел? Философия как нечто отличное от теологии возникла в Греции а VI веке до н.э. Пережив свою историю в античную эпоху она снова в эпоху возникновения христианства и падения Рима, была поглощена теологией. В течение своего второго великого периода, от XI до XIV века, она испытывает господство католической церкви, если не говорить о немногих великих мятежниках, таких, как император Фридрих 11(1194--1250). Этому периоду был положен конец тем хаосом, который достиг своего кульминационного пункта в эпоху Реформации. Третий период— начиная с XVII столетия и вплоть до нашего времени — в большей степени, чем какой-либо из пред­шествующих, находится под влиянием науки. Традиционные религиозные верования сохраняют свое значение, но чувствуется необходимость их оп­равдания и видоизменения всюду, где наука, по-видимому, требует этого, Немногие из философов этого периода являются ортодоксальными с като­лической точки зрения — в их теориях светское государство занимает более важное место, чем церковь.
Общественная связь и личная свобода, подобно религии и науке, нахо­дятся в состоянии конфликта или неустойчивого компромисса в течение всего этого периода. В Греции социальная связь обеспечивалась верностью по отношению к городу-государству; даже Аристотель, хотя в его время Александр сделал город-государство устаревшим явлением, не мог видеть какого-либо преимущества в другой политике. Степень, в какой индивиду­альная свобода урезывалась долгом личности перед городом-государством, была весьма различна. В Спарте личность имела мало свободы, как это име­ет место в современной Германии или России. Несмотря на эпизодические преследования, в Афинах в лучшие времена граждане обладали совершен­но исключительной свободой от ограничений, налагаемых государством. Вплоть до Аристотеля в греческой мысли доминировало чувство глубокой религиозной и патриотической преданности городу-государству; ее этичес­кие системы были приспособлены к жизни граждан городов-государств и содержали в себе значительные политические элементы. Но концепции, со­ответствующие эпохе независимости греков, стали больше неприменимы­ми, как только греки оказались под властью сперва македонцев, а затем рим­лян. Это привело, во-первых, вследствие разрыва с традицией к утрате силы, а во-вторых, породило этику, более индивидуалистическую и менее обще­ственную. Стоики рассматривали добродетельную жизнь скорее в плане от­ношения Души к Богу, чем гражданина к государству. Таким образом, они расчищали путь христианству, которое первое время было, подобно сто­ицизму, аполитичным учением, поскольку в течение первых трех столетий приверженцы христианства не имели никакого влияния на правительство, в течение шести с половиной веков, начиная с Александра Великого и кончая Константином, общественная связь обеспечивалась вовсе не философией и не старинным чувством преданности, но силой, прежде всего силой армии, а затем гражданской администрации. Римские армии, римские дороги, рим­ское право и римские чиновники сперва создали, а потом охраняли мощное централизованное государство. Нельзя приписывать какую-либо роль рим­ской философии в этом деле, потому что она не играла никакой роли.
На протяжении этого длительного периода греческие идеи, унаследован­ные от эпохи свободы, переживали процесс постепенного преобразования, некоторые из старых идей, особенно те, которые мы должны рассматривать как специфически религиозные, выиграли сравнительно в своем значении; другие, более рационалистические, были отброшены в силу их несоответ­ствия духу времени. Таким образом, поздние язычники видоизменяли гре­ческую традицию, пока она не стала пригодной для слияния с христианским учением. Христианство популяризировало важный взгляд, уже подразумевавшийся в учении стоиков, но чуждый общему духу античности: я имею в виду взгляд, согласно которому долг человека перед Богом является более на­стоятельным, чем его долг перед государством'. Взгляд, что «мы должны слушаться скорее Бога, чем Человека», как говорили Сократ и апостолы, пережил переход в веру Константина, потому что ранние христианские императоры были арианами или склонялись к арианизму. Когда же импе­раторы стали ортодоксальными, этот взгляд канул в вечность. В Византий­ской империи он оставался в латентном состоянии, так же обстояло дело позднее и в Российской империи, которая заимствовала свое христианство из Константинополя. Но на Западе, где католические императоры были почти немедленно замещены (за исключением части Галлии) еретически­ми варварами-завоевателями, превосходство религиозного долга перед по­литическим сохранилось и в некоторой степени продолжает сохраняться в настоящее время. Вторжение варваров на шесть веков положило конец существованию цивилизации в Западной Европе. Она еще теплилась в Ирландии, пока датча­не не разрушили ее и там в IX веке, но прежде чем угаснуть совсем, она породила одну замечательную фигуру — Иоанна Скота Эриугену. В Вос­точной империи греческая цивилизация в неизменном состоянии, как в музее, просуществовала до падения Константинополя в 1453 году, но, кроме худо­жественной традиции и юстиниановского кодекса римского права, Констан­тинополь не дал миру ничего значительного.
5. Условия развития мысли в первый период. Как они отразились в мировоззренческих концепциях? В течение этого периода мрака, с конца V века до середины XI века, западно-римский мир претерпел некоторые очень интересные изменения. Конфликт между долгом по отношению к Богу и по отношению к Государ­ству, который принесло с собой христианство, принял форму конфликта между церковью и королем. Церковная юрисдикция папы распространи­лась на Италию. Францию и Испанию, Великобританию и Ирландию, Герма­нию, Скандинавию и Польшу. Сначала за пределами Италии и Южной Франции контроль папы над епископами и аббатами был очень слаб, но со време­ни Григория VII (конец XI века) этот контроль стал реальным и действенным. С этого времени духовенство всей Западной Европы превратилось в единую организацию, направляемую из Рима и стремящуюся к власти умно и не­преклонно. Духовенство обычно, вплоть до начала XIV столетия, одержива­ло победы в своих конфликтах со светскими властями. Конфликт между цер­ковью и государством был не только конфликтом между церковниками и мирянами, он представлял собой также возрождение конфликта между сре­диземноморским миром и северными варварами. Единство церкви было повторением единства Римской империи: церковная служба велась на ла­тинском языке, руководящие деятели церкви происходили по большей части из Италии, Испании или Южной Франции. Их образование после своего возрождения вновь стало классическим, их понятия о праве и правительстве были бы более понятны Марку Аврелию, чем современным им монархам. Церковь в своем лице сочетала одновременно преемственность по отноше­нию к прошлому и все наиболее цивилизованное в настоящем. Светская власть, напротив, находилась в руках королей и баронов тевтон­ского происхождения, стремящихся сохранить все возможное из тех инсти­тутов, которые они принесли из лесов Германии. Абсолютная власть была чужда этим институтам, она казалась сильным завоевателям пустой и без­жизненной законностью. Король должен был делить свою власть с феодаль­ной аристократией, но все в равной степени считали, что им позволены время от времени взрывы страстей в форме войны, убийства, грабежа или насилия. Монархи могли раскаиваться, ибо они были искренне религиозны­ми людьми, тем более что раскаяние было, в конце концов, само по себе только разновидностью страсти. Но церковь никогда не могла воспитать в них спокойной умеренности хорошего поведения, которого современный работодатель требует от своих служащих и обычно добивается его. Какая польза от завоевания мира, если они не могут пить, убивать и любить в соответствии со своим настроением? И почему это должны они со своими армиями гордых рыцарей подчиняться предписаниям книжников, давших обет безбрачия и лишенных вооруженной силы? Вопреки церковному нео­добрению, они сохраняли дуэли, судебные поединки, организовывали тур­ниры и развили куртуазную любовь; в ярости они даже убивали известных церковников.
Все вооруженные силы оставались на стороне королей, и тем не менее, церковь побеждала - Церковь брала верх отчасти потому, что она обладала почти полной монополией на образование, а отчасти потому, что короли постоянно воевали друг с другом, но главным образом в силу того, что, за немногими исключениями, правители и народ были в равной степени глу­боко убеждены, что церковь является всемогущей. Церковь могла решить, проведет ли тот или иной король вечность в раю или в аду, церковь могла освободить подданных от долга повиновения «тем самым вызвать восстание. Более того, церковь олицетворяла порядок в противоположность анар­хии и потому приобретала поддержку возникающего торгового класса. В Италии, в частности, последнее обстоятельство имело решающее значение.
Попытка тевтонцев сохранить хотя бы частичную независимость от цер­кви находила свое выражение не только в политике, но и в искусстве, рома­нах, рыцарстве и войне. В интеллектуальном отношении эта попытка отрази­лась слабо, ибо образование находилось почти полностью в руках духовенства. Ходячая философия Средневековья не является точным зеркалом своей эпохи, она отражает голым то, что думала одна партия. Среди духовенства, тем не менее, особенно среди францисканских монахов, были люди, в силу различ­ных причин несогласные с папой. Кроме того, в Италии культура распрост­ранилась среди мирян на несколько столетий раньше, чем севернее Альп. Фридрих II, пытаясь основать новую религию, представлял в своем лице крайнюю антилапскую культуру, тогда как Фома Аквинский, родившийся в Неаполитанском королевстве, где правил Фридрих 11, остается вплоть до на­ших дней классическим представителем философии папства. Пятьюдесятью годами позднее Данте достигает синтеза издает единственное гармоничное изложение законченной средневековой системы идей. После Данте, по различным политическим и духовным причинам, сред­невековый философский синтез распадается. Пока этот синтез сохранялся, он отличался своеобразной опрятностью и миниатюрной полнотой и закон­ченностью. С чем бы ни сталкивалась эта система, она все приводила в точ­ное соответствие со всем остальным содержанием своего весьма ограни­ченного мира. Но Великая Ересь, умиротворительное движение и папство эпохи Возрождения подготовили Реформацию, которая разрушила единство христианского мира и схоластическую теорию правления, имеющего своим центром папу. Новые познания о древности, а также о форме Земли породи­ли в эпоху Возрождения в человеке чувство усталости от систем, которые должны были теперь восприниматься как духовная тюрьма. Астрономия Коперника поставила Землю и человека в более скромное положение по сравнению с тем, которое они занимали в системе Птолемея. Среди ученых стремление к собиранию новых фактов заняло место стремления рассуж­дать, анализировать и систематизировать. Хотя в области искусства Возрожде­ние все еще придерживается строгого порядка, в мышлении оно предпочита­ет большой и плодотворный беспорядок. В этом отношении Монтень — наиболее типичный представитель своей эпохи, В политической теории, как и везде, за исключением искусства, порядок был нарушен. В течение средних веков, на практике столь беспокойных и бурных, в области мысли господствовали страсть к законности и наиболее строгая теория политической власти, В конечном счете всякая власть исхо­дит от Бога. В священных делах он уполномочил к власти папу, а в светских — императора. Но и папа, и император утратил свое значение в течении ХV столетия. Папа стал просто одним из итальянских князей, вовлеченным в невероятно сложную» неразборчивую в средствах итальянскую политичес­кую игру. Новые национальные монархии во Франции, Испании и Англии обладали на своей территории властью, которой ни папа, ни император не могли оспаривать. Национальное Государство приобрело, особенно благо­даря пороху, влияние на чувства и мысли людей, которого раньше оно не имело и которое постепенно разрушило все, что оставалось от римской веры в единство цивилизации. Этот политический беспорядок нашел свое выражение в макиавеллевс­ком «Князе». При отсутствии какого-либо ведущего принципа политика ста­новится неприкрытой борьбой за власть. В «Князе» дается тонкий совет, как надо успешно вести такую игру. То, что случилось в великую эпоху Греции, произошло снова в Италии эпохи Возрождения: традиционные моральные ограничения исчезли, потому что в них увидели связь с предрассудком; ос­вобождение от пут возбудило в людях энергию и творчество, привело к ред­кому расцвету гения, но анархия и предательство, неизбежно следующие за упадком морали, обессилили итальянцев как нацию, и итальянцы попали, подобно грекам, под господство наций, менее цивилизованных, чем они сами, но не атакой мере лишенных общественной связи. Однако в данном случае результат был менее разрушителен, чем в Гре­ции, потому что новые могущественные нации оказались (за исключением Испании) столь же способными к великим достижениям, как и сами италь­янцы незадолго перед этим.
6. Сдвиги в общественной жизни и в мировоззренческом сознании, происходившие во второй период развития философии? Начиная с XVI века история европейской мысли определяется Реформа­цией, Реформация — сложное и многостороннее движение, она обязана своими успехами многим причинам, В основном это мятеж северных на­ций против восстановленного господства Рима, Религия являлась силой, подчинившей Север, но в Италии религия пришла в упадок; папство как институт сохранилось и извлекало громадную дань из Германии и Англии, но эти пока еще набожные нации не могли чувствовать почтение к Борджиа и Медичи, которые специализировались на том, что спасали души от чисти­лища в обмен на деньги, которые сами тратили на роскошь и разврат. Наци­ональные, экономические и моральные мотивы слились воедино, чтобы усилить мятеж против Рима. Более того, короли вскоре поняли, что стань церковь на их территории только национальной, они смогли бы достигнуть над ней господства, а тем самым приобрести и у себя дома еще большее могущество, чем раньше, когда делили власть с папой. По всем этим причи­нам теологические нововведения Лютера приветствовались в равной степе­ни правителями и народом большей части Северной Европы. Католическая церковь ведет свое происхождение из трех источников. Ее Священная история была еврейской, ее теология — греческой, а ее прав­ление и каноническое право, по крайней мере, косвенно, — римскими. Реформация отвергла римские элементы, смягчила греческие и очень уси­лили иудейские. Она, таким образом, сотрудничала с националистическим силами, социальной сплоченности, осуществленное сначала Римской империей, а затем католической церковью. Согласно католической доктрине, Божественное Откровение не закончилось с созданием Писания, но продолжается из века в век через посредство церкви, поэтому личность должна подчинять ей свои частные мнения. Протестанты, напротив, отвергли церковь как посредника в Откровении – истину следует искать только в Библии, которую каждый человек может толковать для себя по-своему. Если люди разойдутся в своем истолковании, то нет такого назначения Богом силы, которая могла бы решить этот спор. На практике государство претендовало на права, ранее принадлежавшие церкви, но то было узурпацией. Теория протестантизма не признавала земного посредника между душой и Богом.
Эта перемена имела важные последствия. Истина должна была теперь подтверждаться не консультативной властью, а внутренним созерцанием, Возникла быстро развивавшаяся тенденция к анархизму в политике, к ми­стицизму в религии, который всегда с трудом укладывался в рамки католи­ческой ортодоксии. Получился не единый протестантизм, а множество сект, не единая философия противостоящая схоластике а столько философских систем, сколько было философов, и не один император, как в XIII веке противостоял папе, а большее число еретических королей в итоге, как в мышлении, так и в литературе развивается постоянно углубляющийся субъективизм, проявляющийся первое время как благотворное освобождение от духовного рабства, но неуклонно ведущий к враждебной для социального здоровья изоляции личности. 7.С каких философов и с каких положений начинается третий (современный) период развития философии? Современная философия начинается с Декарта, для которого основным бесспорным положением являлось положение о существовании лишь самого себя и своих собственных мыслей, из чего следует заключать о существовании внешнего мира. Это только первая стадия в развитии, которое привело через Беркли и Канта к Фихте, для которого все — только эманация «я». Это было безумие, и, столкнувшись с такой крайностью, философия с тех пор пыталась и пытается перенестись в мир будничного здравого смысла. Субъективизм в философии, анархизм в политике идут рука об руку. Уже во времена, когда еще жив был Лютер, незваные, непризнанные апостолы развили доктрину анабаптизма, который в течение некоторого времени гос­подствовал в городе Мюнстере. Анабаптисты отменили все законы, поскольку они утверждали, что хороший человек будет руководиться в любой момент Святых Духом, который не может быть связан предписаниями. Исходя из этой предпосылки, они пришли к коммунизму и сексуальному промискуитету. Вскоре они были истреблены после героического сопротивления. Но их доктрина в более мягкой форме распространилась в Голландии, Англии и Америке; исторически она явилась источником квакерства. Еще более острая форма анархизма, уже не связанная с религией, возникает в ХIХ веке. В России, в Испании и в меньшей степени – в Италии он имел значительный успех и вплоть до наших дней остается пугалом для американских иммиграционных властей. Эта современная, хотя антирелигиозная форма многое еще сохраняет от духа раннего протестантизма; она отличается тем, что главным образом направляет против светских правительств ту враждебность, которую Лютер направлял против пап.
8.Как осуществляется развитие философии в третий период? Субъективность, которой однажды дали волю, не может быть заключена в какие-либо границы, пока она не достигнет своего логического конца. Протестантский упор на индивидуальную совесть в области морали, в сущности, был анархическим. Привычка и обычай являлись настолько сильными, что (за исключением случайных взрывов, вроде мюнстерского) последователи индивидуализма в этике продолжали действовать добродетельным образом в соответствии с традицией. Но это было неустойчивое равновесие. Культ чувственности ХVIII века начал разрушать его: действие вызывало восхищение не благодаря своим благим последствиям и не благодаря своему соответствию моральному кодексу, но благодаря вызвавшему его чувству. Из такого отношения развился культ героя, выраженный Карлейлем и Ницше, и байроновский культ неистовой страсти, какова бы она ни была по своему содержанию. Романтическое движение в искусстве, литературе и политике связано с этим субъективным способом судить о людях не как о членах общества, но как об эстетически прекрасных предметах созерцания. Тигры более прекрасны, чем овцы, но мы предпочитаем видеть их за решеткой. Типичный романтик отодвигает решетку и радуется великолепным прыжкам тигра, уничтожающего овец. Он призывает людей вообразить себя тиграми; но когда его и призыв достигает успеха, результаты оказываются не совсем приятными. В ответ на наиболее безумные формы субъективизма в современную эпоху последовали различные реакции. Во-первых, половинчатая, компромиссная философия, доктрина либерализма, которая пыталась определить соответствующие сферы для личности и для правительства. В современной форме эта попытка берет свое начало у Локка, который выступал как против энтузиазма – индивидуализма анабаптистов, так и против абсолютного авторитета и слепого преклонения перед традициями. Более радикальное движение привело к доктрине преклонения перед государством, которая придает государству такое же значение, какое католицизм придавал церкви или даже иногда Богу. Гоббс, Руссо и Гегель представляют различные этапы этой теории, а их доктрины практически реализованы Кромвелем, Наполеоном и фашистской Германией. Коммунизм в теории далек от таких философий, но на практике влеком к такому типу общества, который является результатом подобного обожествления государства.
9. На какие два лагеря в решении проблем соотношения социальных связей и индивидуализма делились философы? Сильные и слабые стороны каждого лагеря? На протяжении всего длительного развития, от VII века до н.э. и до наших дней, философы делились на тех, кто стремился укрепить социальные узы, и на тех, кто хотел ослабить их. С этим различием были связаны другие стороронники дисциплины защищали некоторые догматические системы, старые или новые, а следовательно, были вынуждены в большей или меньшей сте­пени занимать позиции, враждебные науке, поскольку их догмы не могли быть доказаны эмпирическим путем. Все они почти неизменно учили, что счастье не является благом, но что ему следует предпочесть благородство или героизм. Они питали симпатию к иррациональной части человеческой природы, поскольку чувствовали, что разум враждебен социальной связи. Сторонники либерализма, с другой стороны, исключал крайних анархистов, тяготели к научному, утилитарному, рационалистическому, враждебному неистовой страсти. Они склонны были выступать против всех более глу­боких форм религии. Этот конфликт существовал в Греции еще до возникно­вения того, что мы признаем в качестве философии, и он совершенно явственно выражен у представителей самой ранней греческой мысли. Видо­изменившись, он сохраняется вплоть до настоящего времени и, несомнен­но, сохранится в течение многих грядущих веков. Ясно, что каждая сторона в этом конфликте, поскольку дело касается того, что же сохраняется в течение длительного исторического периода, отчасти права и отчасти заблуждается. Социальная сплоченность является необходимостью, и человечество никогда не достигло бы успеха в ее уста­новлении только разумными доводами. Каждое общество подвержено двум противоположным опасностям: с одной стороны, опасности окостенения из-за слишком большой дисциплины и почтения к традиции, а с другой стороны, опасности разложения или подчинения иностранному завоеванию вследствие роста индивидуализма и личной независимости, которые делают невозможным сотрудничество. Вообще значительные цивилиза­ции начинаются с жестоких и суеверных систем, постепенно ослабеваю­щих и приводящих на определенной стадии к эпохе блестящих гениев, в ходе которой благо старой традиции сохраняется, а зло, связанное с разру­шением этой традиции, еще не получило своего развития. Но когда зло обнаруживается, оно приводит к анархии, следствием которой неизбежно будет новая тирания, порождающая новый синтез, охраняемый новой сис­темой догм. Доктрина либерализма является попыткой избежать этого бес­конечного колебания. Сущность либерализма состоит в попытке укрепить социальный порядок, который не основывался бы на иррациональных дог­мах, и обеспечить стабильность без введения ограничений больших, чем это необходимо для сохранения общества. Может ли быть успешной эта попытка, решит только будущее.

Литература. Рассел Б. История западной философии: В 2-х т. – М., 1993. – Т.1: Введение. – С.7-17.