Князь Святослав Ярославич и некоторые аспекты его политики

Министерство образования и науки РФ

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

Высшего профессионального образования

Тюменский государственный университет

Институт Истории и политических наук

Кафедра отечественной истории

Рецензия на статью:

КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ ЯРОСЛАВИЧ

И НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ЕГО ПОЛИТИКИ

Выполнил:

Студент 1 курса

Группы №390

Чунихин Егор

Проверил:

К.и.н. ст. преподаватель

Васиховская

Наталья Сергеевна

Тюмень 2009

В рецензируемой работе рассматривается статья «Князь Святослав Ярославич и некоторые аспекты его политики», автором которой является Короленков Антон Викторович, кандидат историчечких наук. В статье на первый план выдвигается вопрос о личности Святослава Ярославича и его политике, а также о событиях, произошедших во времена его правления страной. Центральным вопросом работы, где автор добился наиболее существенных результатов, являются некоторые спор­ные аспекты деятельности Святослава, в особенности на те, которые связаны с его приходом к власти в Киеве и с княжением там.

Фигура Святослава Ярославича, третьего сына Ярослава Мудрого, князя черниговского, а затем и киевского, давно привлекает внимание исследователей. Один из самых выдающихся деятелей своей эпохи, победитель половцев, покровитель культуры, но в то же время — зачин­щик первой распри среди потомков Ярослава, положивший начало «выгнанью братню». Ученые анализировали как политику Святослава в целом, так и отдельные ее стороны.

Прежде всего автор статьи рассматривает одну из самых дискуссионных тем — переворот 1073 г., приведший Святослава на вершину власти. «В лето 6581. В лето 6581. Въздвиже дьявол котору в братьи сей Ярославичих. Бывши распри межи чеми, быста с собе Святослав со Всеволодомь на Изяслава. Изиде Изяслав ис Кыева. Святослав же и Всеволод внидоста в Кыев, месяца марта 22. И седоста на столе на Берестовомь, преступивше заповедь отню». Летописец так объясняет причины случившегося: Святослав, «желая болшее власти, Всеволода бо прелсти, глаголя, яко Изяслав сватится со Всеславом, мысля на наю, да аще его не вариве, имать нас прогнати. И тако взостри Всеволода на Изяслава».

А.В. Короленков размышляет: как расценивать обвинения, которые Святослав выдвигал против старшего брата? Одни ис­следователи отрицают их обоснованность (требовалось оправдать изгнание Изяслава); другие, напротив, признают их истинность (Изяслав хотел вернуть себе Новгород, где во время его бег­ства в Польшу в 1068-1069 гг. сел сын Святослава Глеб). Однако здесь необходимо верно рас­ставить акценты. Кто был обороняющейся, а кто наступающей стороной? Со второй половины 1060-х гг. позиции Святослава неуклонно усиливались: после смерти Ростислава Владимировича в 1066 г. он вернул себе Тмутаракань, а не позднее 1069 г., как упоминалось, в Новгороде вокняжился его сын Глеб. Авторитет Святослава, по-видимому, вырос и в глазах киевлян: он про­славился громкой победой над половцами под Сновском и вместе со Всеволодом заступился за них перед Изяславом, когда тот возвращался из Польши, собираясь сурово покарать мятежных подданных. Весьма правдоподобно выглядит гипотеза А.В. Назаренко о том, что уже в 1069 или 1070 г. Святослав начал переговоры о браке с Одой, племянницей германского короля Ген­риха IV, противника короля Польши Болеслава, который, в свою очередь, был союзником Изя­слава. Именно это обстоятельство, как полагает исследователь, заставило киевского князя пре­кратить борьбу с Всеславом, отбившим у него Полоцк, но затем потерпевшим поражение под Голотическом. Изяслав Ярославич предпочел не развивать успех, а пойти на союз с полоцким правителем в противовес коалиции Чернигова и Германии (а заодно, добавим, и Переяславля). Этот союз мог заметно усилить позиции Изяслава, и его братьям пришлось поторопиться с вы­ступлением против него.

Таким образом, обвинения, выдвигавшиеся Святославом в адрес Изяслава, по-видимому, со­ответствовали истине, по крайней мере в той части, касавшейся переговоров Изяслава и Всеслава. Но речь шла лишь об оборонительной мере со стороны киевского князя, который не мог не чувствовать нависшей над ним угрозы. Вообще содержащиеся в Повести временных лет обвинения Святослава в адрес Изяслава имеют целью выгородить Всеволода, а потому вполне возможно, что они соответствующим образом подкорректированы. Сам же переяслав­ский князь поддержал Святослава, очевидно, в расчете на приращение владений и усиление своего влияния — ведь в случае успеха он становился уже не третьим, а вторым среди русских князей.

Наступление Святослава и Всеволода на старшего брата началось уже в конце 1060-х гг. Но автор задается вопросом: почему же переворот совершился лишь в 1073 г.? Однозначного ответа на этот вопрос источники не дают, но некоторые предположения на сей счет вполне возможны.

По-видимому, черниговский и переяславский князья старались как можно тщательнее под­готовиться к свержению Изяслава, что, в свою очередь, давало возможность последнему при­нять определенные контрмеры. В начале 1070-х гг. он женил своего сына Ярополка на Кунигунде, падчерице Деди, маркграфа Саксонской (Лужицкой) восточной марки. Его отношения с ко­ролем Генрихом IV были весьма натянутыми. «Деди как нельзя лучше подходил для роли политического противовеса» Экберту II и Удону II, маркграфам Майсенской и Саксонской се­верной марок и родственникам жены Святослава Оды, которые при необходимости могли ней­трализовать Болеслава II. Однако противники Изяслава предприняли еще один шаг: примерно в 1072 г. начинаются переговоры о браке между сыном Всеволода Владимиром и Гидой (Гитой), дочерью англо-саксонского короля Харальда. Гида пользовалась покровительством датского короля Свена Эстридсена, начавшего в это время сближение с Генрихом IV, союзником Свято­слава Ярославича. Таким образом, к черниговско-переяславско-германской коалиции присоеди­нялась еще и Дания. Однако все это требовало времени, и в 1073 г. переговоры еще могли про­должаться. Вполне возможно, что сведения о союзе Киева и Полоцка заставили Святослава и Всеволода поторопиться, а брак состоялся уже после свержения Изяслава.

Подготовка, по-видимому, велась и в пределах Руси, однако о ней известно совсем немного. Когда Изяслав разгневался на старца Киево-Печерского монастыря Антония «из Всеслава» (Антоний осуждал вероломный захват Всеслава), Святослав «в ночь поя Антонья Чернигову», что, несомненно, подняло его авторитет. Настроения киевской верхушки, вероятно, он прощу­пал во время пребывания в Киеве в мае 1072 г., когда участвовал в перенесении мощей св. Бо­риса и Глеба, и убедился в ее поддержке — об этом говорит отсутствие всякого сопротивления Святославу и Всеволоду во время переворота 1073 г., считает А. Короленко.

М.Б. Свердлов, опираясь на западноевропейские источники, предположил, что первоначаль­но Святослав действовал один, поскольку Изяслав при обращении за помощью к европейским монархам жаловался лишь на того из братьев, который выгнал его из Киева (т.е. на Святосла­ва). Но что значит «первоначально»? В Киев черниговский и переяславский князья вступили вместе, поэтому очевидно, что еще до того, как Изяслав покинул Русь, они действовали заодно. Другое дело, что Изяслав не считал нужным информировать об этом западноевропейских пра­вителей: во-первых, его потенциальным союзникам вряд ли понравилась бы перспектива войны не с одним, а с двумя сильнейшими князьями Руси, во-вторых, он, возможно, надеялся в случае конфликта нейтрализовать Всеволода и потому не видел необходимости раньше времени во все­услышание объявлять его своим врагом.

Итак, Святослав стал киевским князем. Теперь предстоял раздел волостей. Уже прежде вла­девший Черниговом, Новгородом, Тмутараканью, Муромо-Рязанской землей, частью Верх­него Поволжья, возможно, третью Смоленска, теперь он, помимо Киева, захватил, очевидно, и Волынь, которая ранее принадлежала Изяславу. После смерти Святослава и Владимира Во­лынского был выведен его сын Олег, который сел там, скорее всего, еще при жизни отца. В.А. Кучкин полагает при этом, что с конца 1060-х гг. до 1076 г. во Владимире Волынском кня­жил Владимир Мономах, а Олег там сел лишь после похода в Польшу. Исследователь исходит из того, что сын Всеволода Ярославича вокняжился в этом городе еще во время первого изгна­ния Изяслава (после восстания в Киеве в 1068 г.), ибо Мономах мог участвовать в заключении мира с поляками («на Сутейску мира творить с ляхы») только в 1069 г., когда Болеслав и Изяслав вступили в пределы Руси, чтобы вернуть последнему киевский стол. Сразу после цитирован­ных слов в «Поучении» Мономаха говорится: «Оттуда пакы на лето Володимерю опять. Та по­сла мя Святослав в Ляхы». Стало быть, до 1075 г. Мономах княжил во Владимире Волынском и лишь после возвращения из похода против чехов уступил его Олегу.

Однако приведенная реконструкция представляется не единственной за возможных. Прежде всего следует автор отмечает, что переговоры в Сутейске с участием Владимира могли проходить не обязательно в 1069 г. Ведь заключение договора в Сутейске, если его относить к 1069 г., долж­но было состояться во второй половине апреля, а Мономах приехал во Владимир, судя по «По­учению», лишь летом. Сомнительно, что почти полтора месяца после подписания мира он оста­вался в захолустном Сутейске; думается, договор был заключен не в апреле, а самое раннее —в мае, и не в 1069, а 1075 г. Равным образом и столкновения между русскими и поляками могли происходить не только в 1068-1069 гг., но и в 1073-1075 гг. Молчание источников на сей счет ни­чего не доказывает. Оно вполне объяснимо, если учесть, что король явно не участвовал в этих столкновениях. Внимание же хронистов было сосредоточено прежде всего на деяниях монарха.

Что же касается поездки Владимира Мономаха в Берестье, то ее также не обязательно отно­сить к 1068-1069 гг. То, что приказ о ней отдали оба князя, Святослав и Всеволод, а приказ о по­ходе в Чехию — только Святослав, ни о чем еще не говорит. Удивляться приходится скорее тому, что в 1075 г. последний действовал через голову брата. Вряд ли это было правилом. Сожжение Берестья, таким образом, вполне могло иметь место в 1073-1075 гг. и стать одним из проявлений русско-польского «розмирья», которое и пришлось урегулировать в Сутейске.

Но как быть с троекратным упоминанием «Поучения» о пребывании Мономаха во Владими­ре? В первый раз он был там накануне поездки в Берестье, затем — перед заключением мира в Сутейске, в третий раз — между пребыванием в Сутейске и походом в Чехию. А.Короленко ставит вопрос: княжил ли он там?

Относительно первого упоминания Мономаха на Волыни возможны два толкования: 1) он правил там, но затем ввиду неясности ситуации на западной границе Святослав прибрал эту об­ласть к рукам; 2) княжич приехал во Владимир в «командировку» для поддержки Олега в слу­чае вражеского вторжения. Второе упоминание объясняется просто: Мономах прибыл туда для ведения переговоров в Сутейске. Третье упоминание о его присутствии во Владимире свя­зано с подготовкой похода против чехов. Согласно «Поучению», он прибыл во Владимир ле­том («оттуда пакы на лето Володимерю опять»), а чешская кампания, по расчетам В.А. Кучкина, началась не позднее сентября 1075 г., что хронологически увязывает оба события.

И еще одно обстоятельство, которое нужно иметь в виду. Как следует из «Поучения», поход против Чехии начался с Волыни. Было бы странно, если бы во время подготовки похода эти стратегически важные земли контролировал Всеволод, а Святослав озаботился их приобретени­ем лишь после окончания экспедиции.

Сказанное позволяет сделать вывод, что Волынь в 1073-1076 гг. принадлежала Святославу.

Что же получил в результате переворота Всеволод? Вне всякого сомнения — Туров: о своем пребывании в нем в 1076 г. Владимир пишет в «Поучении». Гораздо более сложен вопрос о Смо­ленске. Автор «Поучения» сообщает, что в юности ходил к Смоленску (еще при Изяславе), по­сле чего отправился во Владимир Волынский для переговоров в Сутейске. Следует оговориться, что Смоленск (точнее, видимо, доходы с него) был поделен между Ярославичами. Представ­ляются возможными два объяснения: 1) Всеволод захватил Смоленск еще во время пребывания Изяслава в «Ляхах» в 1068-1069 гг. и при молчаливом согласии вернувшегося оттуда киевского князя владел им и далее, выплачивая тому (до его вторичного изгнания) и Святославу их доли доходов; 2) Изяслав отправил Владимира в Смоленск и инспекционными задачами незадолго до переворота в марте 1072 г., после которого Мономах вокняжился там, но спустя некоторое время уехал на Волынь. После же смерти Святослава Всеволод отправил сына в Смоленск, чтобы тот охранял город от возможного наступления со стороны Изяслава и его польских союзников.

И, наконец, главная проблема: за кем остался Чернигов? Определенную путаницу в вопрос о разделе владений внесло сообщение В.Н. Татищева, будто Святослав, сев в Киеве, передал Все­володу Чернигов, Борису (то ли Вячеславичу, то ли неизвестному по другим источникам Свято­славичу) Вышгород, а сыновьям — Глебу Переяславль, Давыду Новгород, Олегу Ростов. О.М. Рапов, принимая эти сведения, полагал, что был произведен крупномасштабный размен: Всеволод обменял Переяславль и Ростов на Чернигов, Муромо-Рязанскую землю и Тмутара­кань; неуверенность у исследователя вызвало лишь сообщение о передаче Новгорода Давыду. Другие ученые придерживаются более умеренной точки зрения, полагая, что к Всеволоду пере­шел только Чернигов.

Точка зрения О.М. Рапова, почти полностью принявшего указания В.Н. Татищева, в ряде пунктов противоречит источникам. О том, что Переяславль остался за Всеволодом, можно за­ключить из «Поучения» Мономаха, автор которого наведался туда накануне отъезда к Сутейску и после похода в Чехию. Если датировка первого визита спорна, то второго очевидна: 1076 г. Было бы странно, если бы после экспедиции в Чехию Владимир прибыл в город, принадлежащий Святославу, но вполне логично, что он навестил в Переяславле отца и сообщил ему об обстоятельствах, связанных с походом. Крайне сомнительно и утвержде­ние В.Н. Татищева о передаче Ростова Олегу. В 1096 г. тот заявил сыну Мономаха Изяславу, княжившему в Муроме: «Иди в волость отца своего к Ростову, а то (Муром. — А. К.
)есть волость отца моего». Таким образом, Олег четко отделяет Ростов от владений своего отца, что он вряд ли стал бы делать, если бы, как сообщает В.Н. Татищев, получил его в 1073 г.

Автор думает, что куда сложнее обстоит дело с Черниговом и разбирает аргументы proetcontra пребывания его под властью Всеволода в 1073-1076 гг.

Еще Н.М. Карамзин указывал со ссылкой на «Житие Феодосия Печерского», что после из­гнания Изяслава Всеволод вернулся «в область свою»⁴⁹
, т.е. в Переяславль, а не Чернигов. Од­нако названный источник не летопись и поэтому в нем нет четкой фиксации смены княжений. Под «своей областью» мог иметься в виду и Чернигов, который также становился для Всеволода «своим», если он получил его от Святослава. Не совсем убедителен и другой аргумент: Святослав вряд ли оставил бы брату одновременно и Чернигов, и Переяславль. Но ведь справедлива и об­ратная логика: разве допустил бы Всеволод, чтобы Святослав владел и Киевом, и Черниговом? А пренебрегать мнением Всеволода Святослав не посмел бы, без его поддержки он не решился бы на переворот.

Говоря об окончании усобицы за Чернигов в 1094 г., автор Повести временных лет отмечает: «Володимер же (Мономах. — А.К.)
створи мир с Олегом и иде из града на стол отень Переяславлю; а Олег вниде в град отца своего». Летописец, замечает А.Е. Пресняков, «ничего не знает о "праве" Всеволода перейти в Чернигов, раз Святослав занял Киев». Однако отправной точкой цитированных пассажей, по-видимому, является тот факт, что у Олега больше прав на Чернигов, ибо его отец Святослав получил город от самого Ярослава Мудрого, а отец Владимира Всеволод — лишь от одного из своих старших братьев.

В.А. Кучкин обращает внимание на то, что Мономах, говоря о своей поездке в Переяславль в 1076 г., не упоминает, что ехал к отцу, тогда как отметил это обстоятельство при сообщении о предыдущем прибытии туда. «Напрашивается естественный вывод, что в промежутке между первым и вторым приездами Мономаха в Переяславль на Руси произошло перераспределение княжеских столов», в результате которого Всеволод получил Чернигов, а его сын Владимир — Переяславль. «События 1078 г.⁵⁵
застают Всеволода Ярославича в Чернигове... Едва ли Всево­лод мог получить или захватить Чернигов после смерти брата Святослава.
Не видно ни­какой борьбы сыновей Святослава за отцовское наследие вплоть до того момента, когда Олег Святославич был лишен своего княжения. Скорее всего, Чернигов был отдан Всеволоду по со­глашению с самим Святославом». Отдавая Чернигов Всеволоду, Святослав, в сущности, ни­чем не рисковал, ибо при необходимости мог отнять город у брата.

Автор производит разбор аргументов в пользу противоположной точки зрения. Прежде всего он отме­чает, что в источниках не зафиксирован факт перехода Чернигова под власть Всеволода. Самые ранние данные о его правлении там появляются в летописи лишь под 1077 г. Очень странно, что столь важное событие, как смена княжения в Чернигове, втором городе Южной Руси («Рус­ской земли»), и трехлетнее правление там Всеволода, не упомянуты ни одним источником, тог­да как восьмидневное пребывание у власти в том же городе Бориса Вячеславича в мае 1077 г. аккуратно зафиксировано в летописи. Нельзя не отметить, что не только в Повести временных лет, но и в «Поучении» Мономаха Всеволод начинает фигурировать в Чернигове лишь в 1077 г.

Не совсем верно утверждение об отсутствии данных о борьбе сыновей Святослава за Черни­гов после смерти отца до лишения Олега владимирского княжения. Олег был выведен из Влади­мира и оказался в Чернигове под арестом вскоре после возвращения в Киев Изяслава, что мог­ло быть как раз проявлением такой борьбы (возможно, превентивным ударом со стороны Ярославичей). Прочие же Святославичи могли просто не счесть свои силы достаточными для схватки за «стол отень». Нельзя считать доказанным и то, будто Всеволод «едва ли» мог завла­деть Черниговом после смерти брата. Летопись вообще в этой части излагает события крайне лаконично, и остается только гадать, о чем она недоговаривает.

Как видим, едва ли не любой аргумент каждой из сторон можно парировать контраргумен­том, и в принципе приходится признать что окончательное решение вопроса о том, кому принад­лежал Чернигов в 1073-1076 гг., из-за недостатка источников вряд ли возможно. Но именно не­достаток содержащейся в источниках информации, позволяет, как представляется, кое-что про­яснить.

При любом решении вопроса о судьбе Чернигова в 1073-1076 гг. ясно, что Святослав обладал солидным перевесом над Всеволодом. Новый киевский князь стал явно могущественнее по срав­нению с предшественником. К тому же Изяславу приходилось считаться с двумя братьями, Свя­тославу же лишь с одним. Но это еще не значит, что он имел на младшего брата «неограничен­ное влияние»⁶⁹
. Доказывая подобное утверждение, М.С. Грушевский приводил слова Мономаха из «Поучения»: «Посла мя Святослав в Ляхы»⁷⁰
. Случай, действительно, чрезвычайный, но мы не знаем, какими обстоятельствами он был вызван. Нельзя исключить, например, болезнь Все­волода, помешавшую ему соблюсти формальности при отправке сына в Польшу. К тому же по­следний в «Поучении» передавал суть происшедшего, а в таком случае было достаточно указать, от кого исходил приказ defacto, а не dejure.

Немалое значение для киевского князя имела и поддержка киевлян. Несомненно, во многом именно благодаря ей быстро и бескровно совершился переворот в 1073 г. — Изяслав покинул стольный град явно без боя и до прибытия братьев⁷¹
. Даже западноевропейский хронист Сигеберт из Жамблу писал, что Изяслав был изгнан «всей страной». Но сохранились ли симпатии киевлян к Святославу в дальнейшем? П.В. Голубовский пишет, что новый великий князь окру­жил себя черниговскими боярами, для которых Киевская земля была чужой. Это не могло не вы­звать недовольства киевлян и в итоге породило длительную борьбу между «матерью городов русских» и Черниговом. Высказывалось также предположение, что и сам Святослав чувство­вал себя в Киеве чужаком, более тяготея к Чернигову, где его и похоронили, когда он умер. П.П. Толочко отмечает, что при сообщении о кончине князя в 1076 г. в летописи ничего не го­ворится о сочувствии киевлян покойному.

Между тем эти соображения представляются неубедительными. Мы не знаем, по чьей воле, своей или Всеволода, Святослав был погребен в Чернигове. Молчание летописи о реакции киев­лян на его смерть и вовсе ничего не доказывает. Повесть временных лет вообще крайне скупо освещает киевское княжение Святослава, причем конкретная информация о событиях 1073-1076 гг. носит либо нейтральный, либо неблагоприятный для него характер. Отсутствует и заключительная характеристика Святослава — «некролог», очевидно, по принципу demortuisautbene, autnihil.

Таким образом, А.В. Короленков может с определенной долей уверенности утверждать, что во время княже­ния в Киеве Святослав пользовался поддержкой местного населения, прежде всего, конечно, верхушки. Он сел на киевском столе «чрес закон», не соблюдя «заповедь отню» «пребывать мирно, послушающе брат брата», но обретенною властью пользовался достойно и снискал репу­тацию одной из ярчайших личностей своей эпохи.

Оценивая работу в целом, можно сказать, что автор проявил умение разбираться в сути поставленной проблемы. А.В. Короленков пишет очень ясно и понятно для читателя, делая замечания и некоторые уточнения существующих понятий. Автор углубляет наше представление об исследуемом материале, раскрывает новые его стороны, до этого неизвестные для большинства читателей.

Работа заслуживает высокой оценки, а ее автор, несомненно, достоин положительной оценки со стороны критиков. Работа удовлетворяет всем требованиям статьи, раскрывающей всю суть темы.

ОИ. 2003. № 4. С. 168—166.

©2003г. А.В. КОРОЛЕНКОВ