Содержание.

1.  
Екатерина II:
путь в Россию                                                         стр. 2

2.  
Правление Петра
III                                                                      стр. 2

3.  
Воцарение
Екатерины                                                                  стр.
6

4.  
Время Екатерины
II (1762—1796)                                                        стр. 8

5.  
Законодательная
деятельность Екатерины II                              стр. 11

6.  
Внешняя
политика Екатерины II                                                  стр. 26

7.  
Историческое
значение деятельности Екатерины II                    стр.
28

8.  
Литература                                                                                             стр.
29

Екатерина  II: путь в Россию

Екатерина
II родилась 21/04(02/05)/1729 г. в немецком приморском городе Штеттин,
умерла 06(17)/11/1796 г. в Царском селе (г. Пушкин). Урожденная Софья Фредерика
Августа Анхальт-Цербстская происходила из бедного немецкого княжеского рода.

Екатерина II
была довольно сложной и безусловно незаурядной личностью. С одной стороны она
приятная и любвеобильная женщина, с другой  крупнейший государственный деятель.
С раннего детства ею был усвоен житейский урок  - хитрить и притворяться.

В 1745 году
Екатерина II приняла православную веру и была выдана замуж за наследника
российского престола, будущего Петра III. Попав в Россию пятнадцатилетней
девушкой, она задала себе еще два урока - овладеть русским языком, обычаями и
научиться нравиться. Но при всех способностях приспосабливаться великой княгине
приходилось тяжело: имели место нападки со стороны императрицы (Елизаветы
Петровны) и пренебрежение со стороны мужа (Петра Федоровича). Самолюбие ее
страдало. Тогда Екатерина обратилась к литературе. Обладая недюжинными
способностями, волей и трудолюбием, изучила русский язык, много читала,
приобрела обширные познания. Она прочитала массу книг: французских
просветителей, античных авторов, специальные труды по истории и философии,
сочинения русских писателей. В итоге Е. усвоила идеи просветителей об
общественном благе как высшей цели государственного деятеля, о необходимости
воспитания и просвещения подданных, о главенстве законов в обществе.

В 1754 году у Екатерины родился
сын (Павел Петрович), будущий наследник русского престола. Но ребенка взяли от
матери в апартаменты императрицы.

Правление Петра
III.

Болезнь и смерть Елизаветы хотя
не была неожиданной случайностью, тем не менее застала придворный круг
неприготовленным: против Петра не раздалось ни одного голоса, и он воцарился
спокойно при общем горе и унынии двора и народа, потерявших любимую царицу.
Екатерина сама в своих записках описывает эти первые дни царствования Петра. По
ее словам, Петр III был недоволен, что его тетка умерла на святках и своей
смертью помешала ему веселиться. Ужин во дворце уже был накрыт, когда наступил
час смерти императрицы, и Петр приказал не снимать ужина, и ели через комнату
от того покоя, где лежала Елизавета. Тогда же без церемоний и стеснений
обнаружилась его пассия к Воронцовой, на которой он хотел жениться. Положение
сразу сделалось зазорным и неприличным. Однако при дворе не переменилось ничего
в первые минуты царствования: оставались Шуваловы и Воронцовы; старший
Разумовский вышел в отставку, но не был опальным; младший остался у дел. Опал
вообще не было, но явились мало-помалу новые люди в качестве любимцев. Из
Германии прибыли два дяди Петра, голштинские принцы; из них принц Георгий (или
"Жорж") стал сразу русским генерал-фельдмаршалом и временщиком;
второй принц Петр был только фельдмаршалом, но не временщиком. Оба они были
членами Совета, учрежденного Петром вместо елизаветинской Конференции и
состоявшего из девяти человек. В этот Совет попал возвращенный из ссылки старый
Миних, попали и люди времени Елизаветы, Н. Ю. Трубецкой и М. И. Воронцов. Все
это были влиятельные персоны нового правления. Появились и придворные любимцы,
вроде генерала Гудовича, шталмейстера Нарышкина и многих голштинцев.

Петр
III начал свое правление довольно деятельно, рядом любопытных мер. Можно
думать, что он действовал с чьей-то указкой, стараясь показать, что он достоин
власти. Вступил он на престол 25

декабря
1761 г., а уже 17 января 1762 г. в Сенате подписал указ о возвращении опальных
людей прошедшего царствования и заявил свою волю относительно службы дворян:
"Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают".
18 февраля явился и манифест о вольности дворянской. В нем говорилось, что
прежде необходимо было заставлять дворян служить и учиться, невольная служба и
учение принесли пользу, ибо дали государству много сведущих, годных к делу
людей, а с другой стороны, истребили в дворянской среде "грубость и
невежество" и вкоренили благородные мысли; поэтому уже нет необходимости
принуждать дворян к службе. Все служащие могут или оставаться на службе, или
уйти в отставку; только военные люди не могут брать отпусков и отставок во
время кампании; не служащий дворянин имеет право даже ехать за границу и
служить там. Но обязанности обучения манифест 18 февраля не упразднил, а
выразил ее лишь в виде повелительного совета с высоты трона, "чтобы никто
не дерзал без обучения наук детей своих воспитывать".

Так
снята была с дворянства его тяжелая государственная повинность. Мы видели, что
уже при Елизавете дворянство становилось привилегированным классом, получив
имущественные права, каких не имели другие общественные классы. Освобождая его
от личной государственной службы, Петр III создает ему этим личные привилегии,
также чуждые другим классам. Ко времени Екатерины II, таким образом, дворянство
делается уже вполне привилегированным сословием. Но оно не имеет внутренней
организации; до сих пор ему организацию давала самая служба по полкам, его
соединяли служебные связи; теперь эта организация должна была потерять свою
прежнюю роль, ибо дворянство усиленно уходило из службы в деревню и нуждалось в
новой организации — сословной. Ее дала дворянству Екатерина II.

Вольность
дворянства была самым крупным делом Петра III, внушенным ему, как мы уже
говорили, со стороны дворянства, близкого к Елизавете. По посторонним же
внушениям, конечно, пришел он к решению уничтожить некогда страшную Тайную
канцелярию, ведавшую политические преступления. При Елизавете ее деятельность
не была заметна, потому что время Елизаветы было временем мира внутри
государства. Уничтожить канцелярию, как малодействующее учреждение, было легко,
а между тем это уничтожение могло содействовать популярности нового
правительства в народной массе, как манифест о дворянстве должен был сделать
его популярным среди дворян.

Но
правительство Петра не только не достигло народного расположения, но возбудило
общее неудовлетворение. Никакие разумные указания осторожных советников Петра
не могли помочь ему и загладить его бестактность, исправить его ошибки, скрыть
его невозможные выходки.

Он
внутри государства обнаружил свои нерусские симпатии, окружил себя голштинцами,
стал переделывать русские войска на прусский и голштинский лад, смеялся над
всем русским, даже над православной обрядностью. Он закрывал, например, без
всякого основания домовые церкви, которые были в обычае. Домовая церковь была
тогда всегдашней принадлежностью всякой зажиточной усадьбы, даже городского
богатого двора. От глубокой старины велся этот обычай, и уже в московскую эпоху
на злоупотребление им жаловались ревнители доброго церковного порядка. У Авр.
Палицына находим мы описание того, чем были домовые церкви: маленькая изба, бедный
иконостас, деревянная утварь, холщовое облачение и полуголодный; на площади
нанятый на одну службу, или на одну требу, "безместный" поп... Чем
легче было завести и чем дешевле было содержать "свою" церковь, тем
сильнее и распространеннее было стремление именно к "своей" церкви.
Против этого глубоко вкоренившегося в быту стремления и стал Петр III. Помимо
частного ущерба и обиды в уничтожении домовых церквей было и принципиальное
неудобство: выходило так, как будто православный государь воздвигал гонение на
церковь. Но этим дело еще не ограничивалось: Петр требовал от духовенства
уничтожения икон в церквях и хотел заставить его носить светское платье; к
Синоду обращался с оскорбительными указами; дело о церковных имуществах он
привел к самому невыгодному для духовенства решению. Духовенство чувствовало
себя оскорбленным и даже подало императору энергичный протест, не изменивший,
однако, ничего: Петр не понял протеста. К гвардии, привыкшей к высочайшему
вниманию, Петр относился так, что пошли слухи об уничтожении ее. Он называл
гвардейцев янычарами, томил их ученьями по немецкому образцу, изменял привычные
военные порядки и отдавал предпочтение своим немецким войскам. И гвардия
чувствовала себя оскорбленной и питала "превеликое неудовольствие".
Волновались и крестьяне: в них ясно жило сознание того, что они обязаны
государством работать на помещиков именно потому, что помещики обязаны служить
государству; в них жило сознание, что исторически одна обязанность обусловлена
другой. Теперь снята дворянская обязанность, следует снять и крестьянскую. Но
крестьяне видели, что правительство, разрешив дворянский вопрос, не замечает
связанного с ним вопроса крестьянского. Поэтому начались крестьянские волнения.

В
то же время внешняя политика Петра не нравилась русским людям и оскорбляла
национальное чувство. Россия со славой вела войну с Пруссией, теряла для нее
массу людей, тратила много денег, но был успех, и народ был спокоен. Как только
вступил на престол Петр, война была прекращена; войска получили приказание
сдать свои магазины пруссакам и оставаться в Померании для будущей помощи своим
недавним врагам. Петр отказался от всех завоеваний в Пруссии и вступил с
Фридрихом в тесный союз, условия которого были продиктованы прусским послом в
Петербурге — Гольцем. Этот Гольц был при Петре III почти полным распорядителем
действий русской дипломатии. Прусское влияние при русском дворе было всемогуще.
И все это вышло из личных наклонностей императора: благоговея перед Фридрихом,
Петр жертвовал своему личному чувству всеми интересами России. Такое
направление дел, бесславное окончание славной войны и господство в Петербурге
голштинцев и пруссаков давало народу повод думать, что давно прошедшее рабство
перед немцами наступает снова с Петром III. Понятно, с каким негодованием относились
ко всему этому русские люди. В одном только деле Петр III не шел на помочах
своего кумира Фридриха: он упорно хотел воевать с Данией и отнять у нее Шлезвиг
для Голштинии. В этом он действовал, как голштинский герцог; но действовал
средствами и силами России. Ясно, что эта затея могла только усилить
негодование русских, справедливо не желавших знать интересов Голштинии. Однако
для этой Голштинии вербовали солдат на русские деньги; к походу на Голштинию
делали приготовления; голштинцам дали первенство и полную волю в России.

И
личная жизнь Петра возбуждала общее неудовольствие. Избавившись от опеки
строгой тетки, Петр наполнил ее дворец дымом солдатского кнастера и запахом
вина и портера, которыми злоупотреблял почти ежедневно, и еще с утра. Поэтому
за обедом он уже не владел собой, говорил заведомые небылицы или обнаруживал
такие секреты политики и придворных отношений, какие следовало хранить строго.
День свой часто кончал он неприличными и шумными пирушками, которые видел весь
город, потому что они происходили не в одном дворце, и о которых писали даже
иностранные послы своим дворам. У русских людей обливалось сердце кровью от
стыда за Петра III; им хотелось "бежать неоглядкою" от его выходок.
Елизаветинские вельможи не могли примириться с казарменными нравами нового
двора; Ив. Шувалов на коленях просил Петра избавить его от всех знаков его
милости; Кирилл Разумовский не мог сдерживать гневной судороги на лице, бывая
во дворце и видя новые порядки. Петр издевался над всеми старыми сановниками,
заставляя их маршировать по плац-парадам в силу их военного звания. Он смеялся
даже над пожилыми придворными женщинами и передразнивал их. "Он не похож
был на государя" — таков был приговор придворной среды над Петром III.

К
жене отношение Петра, и прежде враждебное, теперь перешло в ненависть.
Екатерина мешала ему жить. При ней он не мог жениться на Воронцовой; в
Екатерине мерещился ему иногда и политический враг, и каждую минуту он
чувствовал, что она осуждает его, стоит в оппозиции ко всему, что ему нравится,
что он затевает. Он хотел обуздать ее, но на это не хватало умения; да и
Екатерина вела себя так, что не было предлога придраться к ней. Однако чем
дальше, тем решительнее становился Петр по отношению к Екатерине. Он однажды
оскорбил ее при всех на Торжественном обеде: Екатерина не встала во время тоста
в честь императорской фамилии и на вопрос Петра объяснила, что не встала
потому, что сама принадлежит к этой фамилии. За этот ответ Петр громко обозвал
ее бранным словом и грозил арестом. Не стесняясь в отношении Екатерины ничем,
Петр прямо показывал, что желает избавиться от жены: то начинал говорить, что
заточит жену в монастырь, что разведется с нею; то намерен был заключить ее в
Шлиссельбург. Однажды он отдал даже приказ арестовать ее, но отменил его по настоянию
дяди Жоржа. Екатерина знала, что рано или поздно она погибнет от мужа, если он
останется у власти. Знали это и в обществе, где Екатерину любили, и ее горе
было одной из причин дурного отношения общества к Петру.

Так,
деятельность и личность Петра вызывали народное негодование. По свидетельству
современников, ропот на него был "всенародным"; все, кроме десятка
царедворцев, желали перемены на престоле и говорили об этом открыто,
"отваживались публично и без всякого опасения говорить и судить и рядить все
дела и поступки государевы". Ропот поэтому был известен и при дворе Петра
и даже дошел до Фридриха. Петра предостерегали и дом, и из-за границы. Фридрих
советовал ему скорее короноваться и быть осторожным. Но Петр ко всему этому
относился легкомысленно; хотя он и следил за И. Шуваловым, хотя и вспомнил, что
жив император Иоанн Антонович, но не принимал серьезных мер общего характера.

Это
и помогло развитию заговора, который созрел, по обычаю XVIII в., при дворе и в
гвардии. Руководил им не Шувалов, и направлялся он не в пользу императора
Иоанна, а в пользу Екатерины. О существовании заговора знали самые
высокопоставленные лица при Петре (генерал-прокурор Глебов, начальник полиции
Корф, Кирилл Разумовский, дипломат Никита Ив. Панин и др.), но они не предавали
заговорщиков, хотя и не приставали к ним прямо.

Можно
думать, что эти высокопоставленные лица имели свой план переворота и, мечтая о
воцарении Павла Петровича, усвоивали его матери Екатерине Алексеевне лишь опеку
и регентство до его совершеннолетия. С движением гвардейской молодежи
придворные люди не имели видимых связей и на прямое обращение к ним офицерства
не отвечали откровенностью. О Панине рассказывают, что он однажды прямо прогнал
от себя молодежь, начав тушить свечи, когда разговор о делах стал приобретать
неудобный по откровенности характер. Однако в минуту переворота, начатого
молодежью, вельможи прямо стали на сторону Екатерины и подготовили ей быстрый и
решительный успех. Они умели следить за развитием заговора через таких лиц,
какова была, например, княгиня Е. Ром. Дашкова, рожденная Воронцова. По мужу
принадлежа к кругу гвардейского офицерства, по отцовской семье она была близка
к кругу вельмож и служила связью между обоими кругами заговорщиков.

Младший
круг заговорщиков группировался вокруг семьи Орловых. Из нескольких братьев
особенно известны были два: Алексей Орлов (младший), знаменитый своей
физической силой, был казначеем гвардейской артиллерии и вел крупную игру, под
предлогом которой и собирал вокруг себя гвардейскую молодежь. Другой — Григорий
Орлов — был лично близок к Екатерине и передавал заговорщикам ее внушения.
Умышленно раздувая свою славу кутил и дебоширов, Орловы умели маскировать и
свою роль организаторов, и участие в интриге Екатерины. Между тем вряд ли можно
сомневаться, что за спиной как вельмож, так и гвардейцев, стояла сама
Екатерина, распоряжаясь всеми пружинами рискованного дела, но оставаясь совсем
в тени не только от посторонних взглядов, но и от глаз самих участников
заговора. Кроме Орловых в гвардии в роли главных руководителей стояли
преображенцы Пассек и Бредихин и измайловцы Рославлев и Ласунский. Эти лица
подготовляли гвардейских солдат к перевороту и ручались зато, что Екатерина
может располагать 10000 солдат.

Беспорядочный
жизнью и кутежами заговорщики отводили от себя всякие подозрения; но брожение
среди солдат не могло долго быть скрытым. Летом 1762 г. Петр держал себя так,
что Екатерина должна была со дня на день ждать погибели, и поэтому заговорщики
готовы были действовать, но не решались начать сами. Приближалось время имени
Петра, и этот день Петр, живший в Ораниенбауме, желал провести у Екатерины в
Петергофе. Ждали, что 29 июня он и решит участь своей жены. Между тем 27 июня
болтливый солдат, слышавший, что Екатерина в опасности, выдал тайну заговора постороннему
офицеру. Это повело к аресту Пассека; боясь открытия всего заговора,
заговорщики решились действовать не медля и 28 июня удачно совершили переворот.
Вот как он произошел.

Воцарение
Екатерины.

Екатерина
в последнее время жила уединенно в Петергофе и проводила очень беспокойные дни,
ожидая развязки задуманного предприятия. Впрочем, она регулярно получала
известия о положении дел в лагере союзников и в лагере неприятелей. Под
предлогом очистки всех комнат дворца для императора, который собирался приехать
сюда со свитой, императрица поселилась в отдаленном углу петергофского сада, в
павильоне, носившем название Мон-Плезир. Таким образом она избавилась от
надзора часовых, приобрела больше свободы в образе жизни и легко могла
направить путь в Петербург, чтобы там сесть на престол, или же искать спасения
за границей.

В
этом павильоне, 28 июня, рано поутру Екатерину будят следующие слова:
"Ваше Величество, вставайте, нельзя терять ни одной минуты". Она
открывает глаза и видит перед собой старшего Орлова. На вопрос ее Алексей Орлов
отвечал только многозначительной фразой: "Пассек арестован", — и
вышел из комнаты. Несколько минут спустя он воротился, императрица уже успела
кое-как одеться. Она села в экипаж Орлова, рядом с нею поместилась камер-фрау,
позади стал камердинер Шкурин (впоследствии тайный советник). Орлов погнал
лошадей во весь опор. На полдороге лошади стали от усталости, и путники
очутились в крайнем затруднении. Сначала их выручает из опасности проезжавшая
мимо крестьянская телега, а потом они увидели коляску, быстро приближавшуюся им
навстречу. В ней сидели Григорий Орлов с князем Барятинским. "Все
готово", — кричит Орлов. Барятинский уступил свое место Екатерине, и в
седьмом часу утра она достигла казарм Измайловского полка, которые служили
предместьем столицы.

Измайловский
полк был, очевидно, предупрежден, так как солдаты успели взять из кладовых
мундиры старой (елизаветинской) формы, и часть полка быстро выстроилась.
Екатерина обращается к солдатам с энергичной речью, прося у них защиты от своих
неприятелей, которые покушаются на ее собственную жизнь и на жизнь ее сына.
Солдаты клянутся умереть за императрицу и бросаются целовать ее ноги, руки и
платье. В это время офицеры приводят остальных измайловцев, является полковой
священник с крестом, и весь полк присягает Екатерине II. Она садится опять в
коляску и едет к казармам Семеновского полка. Выйдя к ней навстречу, семеновцы
кричат "ура" и присоединяются к Екатерине. С таким же энтузиазмом
примыкают к ней Преображенский полк и конная гвардия. Государыня посылает отряд
арестовать начальника конных гвардейцев принца Жоржа и вместе с тем
предохранить его от возможных оскорблений. Орловы спешат после того к
артиллеристам и уговаривают их последовать примеру гвардии, но солдаты хотят
узнать прежде мнение своего начальника. Генерал Вильбуа несколько минут
колеблется, однако уступает, и артиллерия также переходит на сторону Екатерины.

Между
тем на место действия прибывают: гетман Разумовский, Н. И. Панин, князь
Волконский, И. И. Шувалов и многие другие вельможи, которые присоединяются к
свите императрицы. Окруженная войском и народом, она отправляется в Казанский
собор; здесь ее встречают архиепископ новгородский и высшее духовенство.
Пропели благодарственный молебен и торжественно провозгласили Екатерину
самодержавнейшей императрицей всея России, а великого князя Павла Петровича —
наследником престола. Из собора государыня поехала в новый Зимний дворец,
достроенный Петром III, где уже собирались для принесения присяги Сенат и
Синод. Немедленно приняты и необходимые меры предосторожности: подступы ко
дворцу защищены артиллерией, на многих пунктах расставлены сильные отряды
часовых, сообщение с Петергофом и Ораниенбаумом совершенно прекращено, а в
Кронштадт послан захватить эту крепость адмирал Талызин. Императрица поспешила
разослать курьеров в провинцию к гражданским и военным начальникам, а также к
генералам войск, находившихся в Пруссии; дипломатический корпус получил
официальное уведомление о перемене царствующей особы. Необходимые меры были приняты
настолько быстро, что нет никакого сомнения в том, что в Петербурге об этом
заранее кто-то позаботился. До нас дошло, например, известие, что наборщики
типографии Академии наук были в ночь на 28 июня заарестованы: очевидно,
ожидалось, что им будет работа (печатание правительственных распоряжений, так
как таковые всегда печатались в этой типографии). Самый манифест о восшествии
на престол Екатерины II также вероятно составлен был не 28 июня, а ранее.

В
это время Петр III находился в Ораниенбауме. Это был канун его именин; Петр
желал начать их праздновать в Петергофе, и Екатерина должна была его там ждать.
Император приказал подать экипаж и приехал в Петергоф. Осмотрев павильон, в
котором жила Екатерина, убедились, что ее там нет. По всем признакам было видно,
что произошел не отъезд, а бегство; значит, надобно было предполагать
что-нибудь дурное. Старые вельможи, которые окружали Петра, предлагают поехать
в Петербург, разыскать и образумить Екатерину. Петр согласился; старики поехали
в Петербург, но там, конечно, присоединились к Екатерине. Петр в ожидании
сведений о происходившем в Петербурге ходил и сидел на берегу моря, на берегу и
обедал; он слушал советы придворных и не знал, что делать: ехать ли в Кронштадт
или направиться в Ревель к войскам, там собранным. Между тем прибыл с моря
офицер, привезший из Петербурга фейерверк, который предполагалось сжечь по
случаю именин Петра; он рассказал, что слышал шум и выстрелы и больше ничего не
мог сообщить. Но уже и этой вести было достаточно, чтобы узнать, что такое
произошло в Петербурге. Петру со всех сторон советовали что-нибудь делать, но
он не мог ни на что решиться, и только когда день уже склонялся к вечеру, решил
ехать в Кронштадт. Но Кронштадт уже был захвачен Талызиным, и потому, когда
Петр туда явился, его не приняли. Оказалось, что гавань заперта боном и оттуда
кричали, что никого нельзя пускать. Петр показывается на палубе в белом мундире
и с корабля объявляет, что приехал сам император. В ответ ему слышится, что
императора нет, а есть императрица Екатерина, и что если он не уедет, то будут
стрелять, "бомбы пускать". Начался плач дам, сопровождавших Петра;
сам Петр находился почти в обмороке. Вместо того чтобы спасаться в Ревель, он
стал ждать в Ораниенбауме Екатерину. Утром 29-го она явилась в Петергоф с
войсками и послала свой авангард в Ораниенбаум. Войска сразу окружили дворец, и
Петр оказался в плену. Все было кончено. Екатерина прислала вельмож
переговорить с Петром и снабдила их текстом отречения от престола, которое Петр
и принял в редакции, продиктованной Екатериной, после чего был отвезен в Ропшу;
а Екатерина вернулась в Петербург, чтобы оформить дело, оправдать свой поступок
в обстоятельном манифесте и успокоить свою столицу. Манифест был опубликован
только спустя несколько дней, именно 6 июля. В манифесте Екатерина не
поскупилась на краски до того, что потом, в 1797 г., он был изъят из обращения.
Император Павел приказал его вырвать изо всех официальных сборников; а когда
Сперанский печатал Полное собрание законов, то манифест этот в нем помещен не
был. В манифесте было сказано, что политика Петра был не православна и не
национальна, и доказывалось это очень пространно. И вот, как раз в те дни,
когда манифест был опубликован и Петербург его читал, пришло известие о смерти
Петра. Екатерина объявила, что бывший император скончался вследствие
геморроидальной колики. Приказано было устроить ему пристойные похороны, но без
оказания царских почестей. Внезапность кончины Петра III нашла свое истинное
объяснение уже после смерти императрицы Екатерины, когда сын ее Павел Петрович
случайно отыскал в ее бумагах письмо к Екатерине из Ропши от Алексея Орлова,
состоявшего там при Петре. В подлиннике это письмо не сохранилось, ибо Павел
его сжег; мы знаем его в копии Ф. Ростопчина, вряд ли точной, представляющей
скорее пересказ на память интересного документа. Орлов в замешательстве, с
горем извещал императрицу о нечаянной случайности, повлекшей за собой кончину
императора непредвиденно для Орлова, а тем более для Екатерины. Император Павел
имел возможность убедиться, что ответственность за этот несчастный случай
совсем не лежит на памяти Екатерины.

Так
началось самодержавие Екатерины II. Не все, кто хотел ее власти, думали о ее
самодержавии; был возможен и другой исход переворота — воцарение Павла и
регентство его матери. Но Екатерина была провозглашена императрицей в Казанском
соборе ранее, чем вопрос о ее регентстве мог быть поднят сторонниками этой
комбинации.

Время Екатерины II (1762—1796)

Обстановка
воцарения. Новый
переворот был совершен, как и прежние, гвардейскими дворянскими полками; он был
направлен против императора, заявившего очень резко свои национальные симпатии
и личные странности детски капризного характера. В таких обстоятельствах
вступление на престол Екатерины имеет много общего с вступлением на престол
Елизаветы. И в 1741 г. переворот совершался силами дворянской гвардии против
ненационального правительства Анны, полного случайностей и произвола нерусских
временщиков. Мы знаем, что переворот 1741 г. имел следствием национальное
направление елизаветинского правительства и улучшение государственного
положения дворянства. Таких же следствий вправе мы ожидать и от обстоятельств
переворота 1762 г., и действительно, как увидим, политика Екатерины II была
национальной и благоприятной дворянству. Эти черты были усвоены политике
императрицы самими обстоятельствами ее воцарения. В этом она неизбежно должна
была следовать Елизавете, хотя и относилась с иронией к порядкам своей
предшественницы.

Но
переворот 1741 г. поставил во главе правления Елизавету, женщину умную, но
малообразованную, которая принесла на престол только женский такт, любовь к
своему отцу и симпатичную гуманность. Поэтому правительство Елизаветы
отличалось разумностью, гуманностью, благоговением к памяти Петра Великого. Но
оно не имело своей программы и поэтому стремилось действовать по началам Петра.
Переворот 1762 г., напротив, поставил на трон женщину не только умную и с
тактом, но и чрезвычайно талантливую, на редкость образованную, развитую и
деятельную. Поэтому правительство Екатерины не только возвращалось к хорошим
старым образцам, но вело государство вперед по собственной программе, которую
приобрело мало-помалу по указаниям практики и отвлеченных теорий, усвоенных
императрицей. В этом Екатерина была противоположна своей предшественнице. При
ней была система в управлении, и поэтому случайные лица, фавориты, менее
отражались на ходе государственных дел, чем это было при Елизавете, хотя
фавориты Екатерины были очень заметны не только деятельностью и силой влияния,
но даже капризами и злоупотреблениями.

Так,
обстановка воцарения и личные качества Екатерины определяют заранее особенности
ее правления. Нельзя не заметить, однако, что личные взгляды императрицы, с
которыми она взошла на престол, не вполне соответствовали обстоятельствам русской
жизни и теоретические планы Екатерины не могли перейти в дело вследствие того,
что не имели почвы в русской практике. Екатерина образовалась на либеральной
французской философии XVIII в., усвоила и даже высказывала открыто ее
"вольнодумные" принципы, но не могла провести их в жизнь или по
неприложимости их, или вследствие противодействия окружавшей ее среды. Поэтому
появилось некоторое противоречие между словом и делом, между либеральным
направлением Екатерины и результатами ее практической деятельности, которая
была довольно верна историческим русским традициям. Вот почему иногда обвиняют
Екатерину в несоответствии ее слов и дел. Мы увидим, как произошло это
несоответствие; увидим, что в практической деятельности Екатерина жертвовала
идеями практике; увидим, что идеи, введенные Екатериной в русский общественный
оборот, не прошли, однако, бесследно, но отразились на развитии русского
общества и на некоторых правительственных мероприятиях.

Первое
время правления.
Первые годы правления Екатерины были для нее трудным временем. Сама она не
знала текущих государственных дел и не имела помощников: главный делец времени
Елизаветы, П. И. Шувалов, умер; способностям других старых вельмож она доверяла
мало. Один граф Никита Ив. Панин пользовался ее доверием. Панин был дипломатом
при Елизавете (послом в Швеции); ею же был назначен воспитателем великого князя
Павла и оставлен в этой должности и Екатериной. При Екатерине, хотя канцлером
оставался Воронцов, Панин стал заведовать внешними делами России. Екатерина пользовалась
советами старика Бестужева-Рюмина, возвращенного ею из ссылки, и других лиц
прежних правлений, но это были не ее люди: ни верить в них, ни доверяться им
она не могла. Она советовалась с ними в разных случаях и поручала им ведение
тех или иных дел; она оказывала им внешние знаки расположения и даже почтения,
вставая, например, навстречу входившему Бестужеву. Но она помнила, что эти
старики когда-то смотрели на нее сверху вниз, а совсем недавно предназначали
престол не ей, а ее сыну. Расточая им улыбки и любезности, Екатерина их
остерегалась и многих из них презирала. Не с ними хотела бы она править. Для
нее надежнее и приятнее были те лица, которые возвели ее на трон, то есть
младшие вожаки удавшегося переворота; но она понимала, что они пока не имели ни
знаний, ни способностей к управлению. Это была гвардейская молодежь, мало
знавшая и мало воспитанная. Екатерина осыпала их наградами, допустила к делам,
но чувствовала, что поставить их во главе дел нельзя: им надо было раньше
перебродить. Значит, тех, кого можно было бы немедля ввести в правительственную
среду, Екатерина не вводит потому, что им не доверяет; тех же, которым она
доверяет, она не вводит потому, что они еще не готовы. Вот причина, почему в
первое время при Екатерине не тот или другой круг, не та или иная среда
составляла правительство, а составляла его совокупность отдельных лиц. Для того
чтобы организовать плотную правительственную среду, нужно было, конечно, время.

Так,
Екатерина, не имея годных к власти надежных людей, не могла ни на кого
опереться. Она была одинока, и это замечали даже иностранные послы. Они видели
и то, что Екатерина переживала вообще трудные минуты. Придворная среда
относилась к ней с некоторой требовательностью: как люди, возвышенные ею, так и
люди, имевшие силу ранее, осаждали ее своими мнениями и просьбами, потому что
видели ее слабость и одиночество и думали, что она им обязана престолом.
Французский посол Бретейль писал: "В больших собраниях при дворе любопытно
наблюдать тяжелую заботу, с какой императрица старается понравиться всем,
свободу и надоедливость, с какими все толкуют ей о своих делах и о своих
мнениях... Значит, сильно же чувствует она свою зависимость, чтобы переносить
это".

Это
свободное обращение придворной среды было очень тяжело Екатерине, но пресечь
его она не могла, потому что не имела верных друзей, боялась за свою власть и
чувствовала, что сохранить ее она может только любовью двора и подданных. Она и
употребляла все средства, чтобы, по выражению английского посла Букингама,
приобрести доверие и любовь подданных.

Были
у Екатерины действительные основания опасаться за свою власть. В первые дни ее
правления среди армейских офицеров, собранных на коронацию в Москву, шли толки
о состоянии престола, об императоре Иоанне Антоновиче и великом князе Павле.
Некоторые находили, что эти лица имеют больше прав на власть, чем императрица.
Все эти толки не выросли в заговор, но очень тревожили Екатерину. Значительно
позднее, в 1764 г., обнаружился и заговор для освобождения императора Иоанна.
Иоанн Антонович со времени Елизаветы содержался в Шлиссельбурге. Армейский
офицер Мирович сговорился со своим товарищем Ушаковым освободить его и его
именем совершить переворот. Оба они не знали, что бывший император в заключении
лишился ума. Хотя Ушаков утонул, Мирович и один не отказался от дела и возмутил
часть гарнизона. Однако при первом же движении солдат, согласно инструкции,
Иоанн был заколот своими надсмотрщиками и Мирович добровольно отдался в руки
коменданта. Он был казнен, и его казнь страшно подействовала на народ, при
Елизавете отвыкшей от казней. И вне войска Екатерина могла ловить признаки
брожения и неудовольствия: не верили смерти Петра III, говорили с неодобрением
о близости Г. Г. Орлова к императрице. Словом, в первые годы власти Екатерина
не могла похвалиться, что имеет под ногами твердую почву. Особенно неприятно ей
было услышать осуждение и протест из среды иерархии. Митрополит Ростовский
Арсений (Мацевич) поднял вопрос об отчуждении церковных земель в такой
неудобной для светской власти и для самой Екатерины неприятной форме, что
Екатерина нашла нужным поступить с ним круто и настояла на его расстрижении и
заключении.

При
подобных условиях Екатерина, понятно, не могла сразу выработать определенную
программу правительственной деятельности. Ей предстоял тяжелый труд сладить с
окружающей средой, примениться к ней и овладеть ею, присмотреться к делам и
главным потребностям управления, выбрать помощников и узнать ближе способности
окружающих ее лиц. Понятно, как мало могли помочь ей в этом деле принципы ее
отвлеченной философии, но, понятно, как много помогли ей природные способности,
наблюдательность, практичность и та степень умственного развития, какой она
владела вследствие широкого образования и привычки к отвлеченному философскому
мышлению. Упорно трудясь, Екатерина провела первые годы своего царствования в
том, что знакомилась с Россией и с положением дел, подбирала советников и
укрепляла свое личное положение во власти.

Тем
положением дел, какое она застала, вступая на престол, она не могла быть довольна.
Главная забота правительства — финансы — были далеко не блестящи. Сенат не знал
точно цифры доходов и расходов, от военных расходов происходили дефициты,
войска не получали жалованья, а беспорядки финансового управления страшно
запутывали и без того плохие дела. Знакомясь с этими неприятностями в Сенате,
Екатерина получала понятие о самом Сенате и с иронией относилась к его
деятельности. По ее мнению, Сенат и все прочие учреждения вышли из своих
оснований; Сенат присвоил себе слишком много власти и подавил всякую
самостоятельность подчиненных ему учреждений. Напротив, Екатерина в известном
своем манифесте 6 июля 1762 г. (в котором она объяснила мотивы переворота)
желала, чтобы "каждое государственное место имело свои законы и
пределы". Поэтому она постаралась устранить неправильности в положении
Сената и дефекты в его деятельности и мало-помалу свела его на степень
центрального административно-судебного учреждения, воспретив ему
законодательную деятельность. Это было сделано ею очень осторожно: для скорейшего
производства дел она разделила Сенат на 6 департаментов, как это было при Анне,
придав каждому из них специальный характер (1763 г.); с Сенатом стала сноситься
через генерал-прокурора А. А. Вяземского и дала ему секретную инструкцию не
поощрять Сената на законодательную функцию; наконец, повела все свои важнейшие
мероприятия помимо Сената своею личной инициативой и авторитетом. В результате
была существенная перемена в центре управления: умаление Сената и усиление
единоличных властей, стоявших во главе отдельных ведомств. И все это достигнуто
исподволь, без шума, крайне осторожно.

Обеспечивая
свою самостоятельность от неудобных старых порядков управления, Екатерина с
помощью того же Сената деятельно занималась делами: искала средств поправить
финансовое положение, решала текущие дела управления, присматривалась к
состоянию сословий, озабочена была делом составления законодательного кодекса.
Во всем этом не было еще видно определенной системы; императрица просто
отвечала на потребности минуты и изучала положение дел. Волновались крестьяне,
смущенные слухом освобождения от помещиков, — Екатерина занималась крестьянским
вопросом. Волнения достигали больших размеров, против крестьян употреблялись
пушки, помещики просили защиты от крестьянских насилий, — Екатерина, принимая
ряд мер для водворения порядка, заявляла: "Намерены мы помещиков при их
мнениях и владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении
содержать". Рядом с этим делом шло другое: грамота Петра III о дворянстве
вызвала некоторые недоумения недостатками своей редакции и сильное движение
дворян из службы, — Екатерина, приостановив ее действие, в 1763 г. учредила
комиссию для ее пересмотра. Однако эта комиссия не пришла ни к чему, и дело
затянулось до 1785 г. Изучая положение дел, Екатерина увидела необходимость
составить законодательный кодекс. Уложение царя Алексея устарело; уже Петр
Великий заботился о новом кодексе, но безуспешно: законодательные комиссии,
бывшие при нем, не выработали ничего. Почти все преемники Петра были заняты
мыслью составить кодекс; при императрице Анне, в 1730 г., и при императрице
Елизавете, в 1761 г., требовались даже депутаты от сословий для участия в
законодательных работах. Но трудное дело кодификации не удавалось. Екатерина II
серьезно остановилась на мысли обработать русское законодательство в стройную
систему.

Изучая
положение дел, Екатерина желала познакомиться и с самой Россией. Она
предприняла ряд поездок по государству: в 1763 г. ездила из Москвы в Ростов и
Ярославль, в 1764 г. — в Остзейский край, в 1767 г. проехала по Волге до
Симбирска. "После Петра Великого, — говорит Соловьев, — Екатерина была
первая государыня, которая предпринимала путешествия по России с
правительственными целями" (XXVI, 8).

Так
прошли первые пять лет внутреннего правления молодой государыни. Она привыкла к
своей обстановке, присмотрелась к делам, выработала практические приемы
деятельности, подобрала желаемый круг помощников. Положение ее окрепло, и ей не
грозили никакие опасности. Хотя в эти пять лет не обнаружилось никаких широких
мероприятий, Екатерина, однако, уже строила широкие планы реформаторской
деятельности.

Законодательная деятельность Екатерины
II.

Наказ
и Комиссия 1767—1768 гг.
С самого начала екатерининского царствования, как мы уже видели, Екатерина выразила
желание привести все правительственные места в должный порядок, дать им точные
"пределы и законы". Исполнение этой мысли явилось только в осторожном
преобразовании Сената. Сама Екатерина пока не шла далее. Но пошел далее
виднейший ее советник Н. И. Панин, который был одним из умнейших людей той поры
и которого по уму можно поставить рядом с самой Екатериной или, позднее, со
Сперанским; он только не умел быстро передавать в практику то, что задумал, ибо
был по природе медлителен и малоподвижен. Панин подал императрице обстоятельно
мотивированный проект учреждений императорского совета (1762 г.); доказывая с
едкой иронией несовершенства прежнего управления, допускавшего широкое влияние
фаворитизма на дела, Панин настаивал на учреждении "верховного места",
совета из немногих лиц с законодательным характером деятельности. Это
законодательное "верховное место", стоя у верховной власти в качестве
ее ближайшего помощника, одно было бы в состоянии, по словам Панина,
"оградить самодержавную власть от скрытых иногда похитителей оныя",
т. е. временщиков. Совет при императрице, в то же время, был бы лучшим
средством против беспорядка и произвола в управлении. Так Панин отвечал на
заявленное Екатериной намерение внести в управление законность и порядок. Но он
предлагал старое средство: в России существовали "верховные места"
(Верховный тайный совет и Кабинет), которые, однако, не предохраняли от
фаворитов и не охраняли законности. С другой стороны, "верховное
место", усвоив законодательную функцию, стесняло бы верховную власть, для
защиты которой предназначал его Панин. Современники заметили недостатки и даже
неискренность проекта Панина. Когда Екатерина, подписав было поданный ей
проект, стала затем колебаться, и собрала мнения государственных людей о
проекте, то не увидела большого сочувствия к нему. Ей даже высказали (Вильбуа),
что Панин "тонким образом склоняется более к аристократическому правлению;
обязательный и государственным законом установленный императорский совет и
влиятельные его члены могут с течением времени подняться до значения
соправителей". Таким образом Екатерине указали, что крупная
административная реформа, на которую она было согласилась, может превратить
Россию из самодержавной монархии в монархию, управляемую олигархическим советом
чиновной аристократии. Понятно, что Екатерина не могла утвердить такого
проекта, и Панин, думавший пересадить в Россию знакомые ему формы шведского
управления, потерпел неудачу.

Но,
отклоняя реформу, предлагаемую Паниным, Екатерина вскоре сама остановилась на
весьма оригинальном законодательном плане, более обширном, чем панинский
проект. Это был план перестройки законодательства. Императрица желала
законности и порядка в управлении; знакомство с делами показало ей, что
беспорядок господствует не только в частностях управления, но и в законах; ее
предшественники непрерывно заботились о приведении в систематический кодекс
всей громады отдельных законоположений, накопившихся со времени Уложения 1649
г., и не могли сладить с этим делом. Екатерина также поняла настоятельность
этого дела, но представляла себе несколько иначе суть предстоящей ей здесь
задачи. Она не только хотела упорядочить законодательный материал, но
стремилась создать новые законодательные нормы, которые содействовали бы
установлению порядка и законности в государстве. В существующих же законах она
находила недостатки и думала, что эти законы не соответствуют вообще
современному состоянию народа.

Поэтому
устранения существующих на деле недостатков Екатерина искала не только в
практической правительственной деятельности, но и в теоретической перестройке
действовавшего права. Эта мысль о выработке нового законодательства очень
заняла Екатерину и повела к знаменитой "Комиссии для сочинения проекта
нового Уложения", по поводу которой императрица впервые заявила о своих
широких реформаторских планах.

Когда
в 1648 г. при царе Алексее пожелали составить кодекс, то особой комиссии
поручили собрать весь пригодный для этой цели материал из старого русского,
византийского и литовского законодательства, а к слушанию собранных статей
созвали Земский собор, который путем челобитий доводил до сведения
правительства свои желания и, таким образом, своими челобитьями давал новый
материал для законодательства. "Общим советом" создано было, таким
путем, Уложение, ответившее вполне удовлетворительно на потребности своего
времени. И в XVIII в. до Екатерины II, хотя законодательные работы и не привели
к какому-либо важному результату, ясно замечаем тот же прием, как в 1648 г.:
подготовительная редакционная работа поручается комиссиям бюрократического
состава, а к "слушанию" составляемого кодекса призываются земские
люди.

Екатерина
не пошла таким путем. Она желала создать новое законодательство, а не приводить
старое в систему. О старых русских законах, действовавших при ней, она
отзывалась резко, считала их прямо вредными и, понятно, систематизировать их не
желала. Она желала прямо установить отвлеченные общие правила, принципы
законодательства и думала, что это ей удастся. "Можно легко найти общие
правила, — писала она Вольтеру в 1767 г. — но подробности?.. Это почти все
равно, что создать целый мир". Кто же будет определять принципы
законодательства и кто обсуждать подробности? Ни в определении принципов, ни в
выработке подробностей Екатерина не нашла возможным воспользоваться силами
бюрократии. Чиновничество выросло на старых законах и знало лишь
правительственную практику, но не народные нужды; стало быть, ни поставить
правильных принципов, ни согласовать их с народными нуждами в частностях нового
законодательства оно не могло. Екатерина поэтому обошлась без него.
"Легкое", как думала она, дело установления принципов будущего
кодекса Екатерина приняла на себя. Трудности установления подробностей она
нашла всего приличнее возложить на земских представителей, нуждам которых
должны были удовлетворить новые законы, а не европейские мечты.

Уже
с 1765 г. Екатерина усидчиво принялась за изложение законодательных принципов и
работала, не говоря никому о содержании своего труда. "Два года я читала и
писала, не говоря о том полтора года ни слова, — сообщает сама императрица. —
Предуспев, по мнению моему, довольно в сей работе, я начала казать по частям
статьи, мною заготовленныя, людям разным, всякому по его способностям".
Статьи, заготовленные Екатериной, были ее известным Наказом в его первоначальной
редакции. Содержание Наказа исследовано обстоятельно, и теперь можно указать
его главнейшие литературные источники: это "L'Esprit des Lois"
Монтескье, "Institutions politiques" Бильфельда и вышедшее в 1764 г.
сочинение итальянца Беккариа "О преступлениях и наказаниях".
Екатерина о Монтескье сама писала Д'Аламберу, что в Наказе "обобрала
президента Монтескье", не называя его; действительно, добрая половина
статей Наказа есть пересказ "Духа законов". Таким образом, свои
принципы нового русского законодательства Екатерина установила на почве
философско-публицистических умствований современной ей европейской литературы.
Ясно, что эти принципы, с одной стороны, были в высшей степени либеральны,
потому что взяты из либерального источника, а с другой стороны — совершенно
чужды русской жизни, потому что слишком либеральны и выросли из условий
нерусской общественной жизни. Они должны были удивить русское общество и
либерализмом, и несоответствием национальному быту. Екатерина чувствовала это;
она рядом с общим либерализмом поставила и мотивировала в Наказе ясное
утверждение, что единственной возможной для России формой власти находит
самодержавие как по обширности страны, так и потому, что одной власти лучше
повиноваться, чем многим господам. Постаралась она оправдать и отвлеченность
своих принципов, и их несоответствие русским порядкам; она писала в Наказе:
"Россия есть европейская держава. Доказательство сему следующее; которые в
России предпринял Петр В., тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то
время, совсем не сходствовали с климатом и принесены к нам смешением разных
народов и завоеваниями чуждых областей. Петр I, вводя нравы и обычаи
европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам
не ожидал". (Наказ, гл. 1, 6, 7). Итак, по мнению Екатерины, древняя
Россия жила с чуждыми нравами, которые следовало переделать на европейский лад,
потому что Россия — страна европейская. Петр начал эту переделку, вводя
европейские обычаи, и это ему удалось. Теперь Екатерина продолжает это дело и
вносит в русские законы общеевропейские начала. Именно потому, что они
европейские, они не могут быть чуждыми России, хотя и могут такими показаться
по своей новизне. Так Екатерина старалась оправдать либеральность и
отвлеченность своих принципов. Если она оставалась верна народным воззрениям в
том, что предпочитала самодержавие "угождению многим господам", то
впадала в большую неточность в другом отношении: за начала общеевропейской
жизни она приняла принципы европейской философии, которые не переходили в жизнь
нигде в Европе и не были началами действительного быта. Являясь с этими
принципами в русскую жизнь, Екатерина нимало не следовала Петру, который
перенимал действительность, а не европейские мечты.

Когда
Наказ был выработан и показан Екатериной многим лицам, то возбудил массу
возражений с их стороны. Сначала Екатерина показывала его по частям
приближенным лицам, и Панин на либеральные принципы Наказа тонко отозвался:
"Ce sont des axiomes a renverser des muralies". Подобное же отношение
к либерализму Наказа и от других лиц заставило Екатерину, по ее собственным
словам, зачеркнуть, разорвать и сжечь "больше половины" написанного.
Перед изданием в свете уже сокращенной редакции Екатерина созвала в село
Коломенское, где тогда находилась, разных "вельми разномыслящих"
людей, отдала им Наказ и позволила им "чернить и вымарать все, что
хотели". При всем разномыслии позванных лиц они, однако, "более
половины из того, что писано было ею, помарали — и остался Наказ, яко оный
напечатан". Если верить точности слов Екатерины, напечатано было, стало
быть, менее четверти того, что она составила. По сохранившимся рукописям
императрицы видим, что возражения избранных ею цензоров направлены были против
того, что либерально, и против того, что не соответствовало русским нравам.
Цензура окружающих заставила Екатерину отказаться от напечатания весьма важных
для нее частностей Наказа и скрыть многое из своих существенных взглядов.

Уступчивость
Екатерины в деле составления Наказа показывает нам, во-первых, до какой степени
доходила зависимость императрицы от окружающей ее придворной среды в первые
годы ее правления, а во-вторых, до какой степени рознились ее личные,
отвлеченные воззрения от тех взглядов, какие Екатерина высказывала официально.
Для примера возьмем один важный вопрос общественной жизни, который при
Екатерине стал на очереди в правительственной практике, — вопрос крестьянский.
Мы видели, что еще с XVII в. жизнь и правительственная практика неудержимо шли
к тому, что более и более подчиняли личность и труд крестьянина власти
помещика. С освобождением дворянства от государственных повинностей, по логике
истории, с крестьян должна была быть снята их частная зависимость, потому что
исторически эта зависимость была обусловлена дворянскими повинностями: крестьянин
должен был служить дворянину, чтобы дворянин мог исправно служить государству.
С освобождением дворянства выступал вопрос об освобождении крестьян: они
волновались уже с манифеста о вольности дворянства, потому что смутно помнили
ход закрепощения. (При Петре Великом крестьянин Посошков весьма определенно
заявил: "Крестьяном помещики не вековые владельцы... а прямый их владелец
Всероссийский Самодержец, а они владеют временно". Соч., 1, 183.) Но
освобождение крестьян казалось в половине XVII в. вещью невозможной: оно
затрагивало их интересы, потому что лишило бы их дарового труда. Дворянство,
составлявшее правительственный и административный класс XVIII в. и ставшее
привилегированным землевладельческим сословием, хотя и задумывалось над
крестьянским вопросом, но было далеко от его разрешения. Крепостное право
продолжало не только существовать, но и развиваться.

Екатерина,
воспитавшаяся на освободительных теориях XVIII в., не могла сочувствовать
крепостному праву и мечтала об освобождении крестьян. В ее личных бумагах
находили любопытные проекты постепенного уничтожения крепостной зависимости
путем освобождения крестьян в отдельных имениях при их купле-продаже. Однако
общее одновременное освобождение крепостных ее пугало, и она искренно была
убеждена, что "не должно вдруг и через узаконение общее делать великаго
числа освобожденных" (Наказ, 260). Но в то же время она искренно желала
облегчить положение "рабов", т. е. крестьян, и уничтожить
"рабство" в своей империи. И вот в первоначальной редакции Наказа рассеяно
много замечаний и размышлений о крестьянах и о необходимости улучшить их
положение и уничтожить крепостное право. Но в окончательной печатной редакции
многие из этих либеральных размышлений о крестьянах были выпущены, очевидно под
влиянием "разномыслящих персон", читавших и корректировавших Наказ
(Соловьев, т. XXVII, 80).

Мало
того, сама Екатерина была как бы вынуждена изменить свои взгляды, сделав
уступки консервативным взглядам своих советников. Так, например, в
первоначальном Наказе, следуя Монтескье, она писала: "Два рода
покорностей: одна существенная, другая личная, т. е. крестьянство и холопство.
Существенная привязывает, так сказать, крестьян к участку земли, им данной.
Такие рабы были у германцев. Они не служили в должностях при домах господских,
а давали господину своему известное количество хлеба, скота, домашняго
рукоделия и проч., и далее их рабство не простиралось... Личная служба или
холопство сопряжено с услужением в доме и принадлежит больше к лицу. Великое
злоупотребление есть, когда оно в одно время и личное и существенное".
Здесь Екатерина обнаружила точные представления о существе крестьянской и
холопской зависимости и справедливо осудила их смешение, которое вредно
отразилось на судьбах крестьянства. Но в окончательной редакции Наказа это
рассуждение выпущено; очевидно, Екатерина в данном случае, спрятав свое
рассуждение, подчинилась факту русской жизни — полному смешению крестьян и
холопов — и отступилась от своих теоретических взглядов, не находя уже
"великого злоупотребления" в этом смешении. Нет сомнения, что здесь
действовало влияние окружающих людей, "помаравших ее Наказ". Однако
отступничество от высказанных взглядов у Екатерины вовсе не было искренним.
Когда большинство земских представителей, собранных Екатериной в Комиссию,
оказались поборниками крепостного права, Екатерина была очень недовольна.
Сохранилась одна ее отметка по поводу крепостнических мнений депутатов:
"Если крепостного нельзя признать персоною, следовательно, он не
человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе и человеколюбию
от всего света нам приписано будет. Все, что следует о рабе, есть следствие
сего богоугоднаго положения и совершенно для скотины и скотиною
делано". Ясно, что, обзывая крепостников "скотинами",
Екатерина не считала крестьянина рабом и желала освобождения его из той
зависимости холопа, какая развилась в XVIII в.; но она должна была сдерживать
свои мнения и желания, отказываться от них по внешности, не отказываясь,
однако, внутренне.

Взятый
нами пример свидетельствует, как мы сказали, о зависимости Екатерины от
окружавшей ее среды и о разнице ее действительных взглядов от тех, какие она
высказывала официально. Она считала, что установить общие принципы нового
законодательства будет делом легким. На самом же деле это легкое дело оказалось
тяжелым и до некоторой степени потерпело неудачу. Устанавливая новые принципы,
Екатерина в них делала уступки той самой среде, которую хотела исправить новыми
законами, и потому ее новые принципы не были развиты так полно, как бы ей хотелось.
Еще до окончательной редакции Наказа Екатерина в нем как будто разочаровалась и
писала Д'Аламберу, что Наказ вовсе не похож на то, что она хотела сделать.
Однако и в окончательной, т. е. сокращенной, редакции Наказа Екатерина успела
сохранить цельность своего либерального направления и высказать, хотя и не
вполне, но с достаточной определенностью, те отвлеченные начала, какими должно
было руководиться предположенное ею законодательное собрание в своей
практической деятельности. Наказ, сокращенный и выдержавший цензуру сотрудников
Екатерины, будучи напечатан, произвел все-таки сильное впечатление и в России,
и за границей. Во Франции он был даже запрещен. Действительно, он был
исключительным правительственным актом как по своему общему характеру отвлеченного
философского рассуждения, так и по либеральности внутреннего направления.
(Ученое издание Наказа вышло под редакцией Н. Д. Чечулина в 1907 г. Интересен
труд Ф. В. Тарановского "Политическая доктрина в Наказе".)

Читая
печатный Наказ, мы видим, что он содержит в себе 20 глав (две главы: 21 и 22, о
полиции и о государственном хозяйстве, Екатерина приписала к Наказу уже в 1768
г.) и более 500 параграфов, или кратких статей. Содержание этих статей касается
всех главнейших вопросов законодательства. Кроме общих рассуждений об
особенностях России как государства, и о русском государственном правлении в
частности, обсуждается положение сословий, задачи законодательства, вопрос о
преступлениях и наказаниях, судопроизводство, предметы гражданского права,
кодификация и целый ряд вопросов государственной жизни и политики (есть даже
рассуждение о признаках, по которым можно узнать падение и разрушение
государства). Своим содержанием Наказ действительно довольно полно охватывает
сферу тех вопросов, какие представляются законодателю, но он только намечает
эти вопросы, трактует их отвлеченно и не может служить практическим
руководством для законодателя. Наказ, как того и хотела Екатерина, есть только
изложение принципов, какими должен руководиться государственный человек,
пишущий законы.

Деятельность
Комиссии. Так
была исполнена первая часть задуманного императрицей плана: найдены "общие
правила" нового законодательства. В исполнении этой первой части, как мы
уже видели, Екатерину постигла некоторая неудача. Она не могла полно и
откровенно высказать свои принципы, потому что кругом себя встретила
противодействие. Неудача постигла ее и во второй части плана — в разработке
подробностей нового законодательства. Эти подробности никогда не были
выработаны.

Для
составления нового кодекса манифестом 14 декабря 1766 г. были созваны в Москву
представители сословий и присутственных мест. Их собрание получило название
"Комиссии для сочинения проекта нового уложения". В эту Комиссию
дворянство каждого уезда должно было послать одного депутата; каждый город,
независимо от его величины, — тоже одного депутата; низшие разных служб
служилые люди (ландмилицкие люди), черносошные (государственные) крестьяне — из
каждой провинции, от каждого народа по одному депутату. Сенат, Синод, Коллегия,
и др. присутственные места должны были также прислать по депутату. Таким
образом основания представительства были различны: одни части населения
посылали представителей уезда, другие — от провинции, третьи — от отдельного
племени, четвертые — от присутственного места; одни избирали посословно
(дворяне, крестьяне), другие — по месту жительства (горожане-домовладельцы,
инородцы). Частновладельческие крестьяне и совсем были лишены права
представительства. Не было и прямых представителей духовенства. Таким образом,
хотя и собрали в Москву лиц самых разных состояний и племен, но все же
представительство, установленное Екатериной, было далеко не полно. (Очень
хорошо рассмотрена организация и состав комиссии 1767 г. в сочинении А. В.
Флоровского "Состав Законодательной комиссии 1767—1774 гг." 1915.)

Депутат
обеспечивался на все время пребывания в Комиссии казенным жалованьем и должен
был привезти в Москву инструкцию от своих избирателей с изображением их нужд и
желаний. Эти инструкции получили название депутатских наказов, а Наказ
Екатерины в отличие от них стал называться "большим Наказом". Звание
депутата Екатерина старалась сделать весьма почетным в глазах общества:
депутаты навсегда освобождались от казни, телесного наказания и конфискации
имения; за обиду депутата виновный нес двойное наказание.

30
июля 1767 г. с торжеством были открыты заседания Комиссии в Грановитой палате в
Москве. Всех представителей, явившихся в Комиссию, было 565. Одна треть из них
были дворяне, другая треть — горожане; число лиц податных сельских классов не
доходило и до 100; депутатов от присутственных мест было 28. Понятно, что такое
разнородное собрание могло с удобством обсуждать принципы законодательства, но
не могло удобно заниматься редактированием законов в полном своем составе. Оно
могло их только слушать, обсуждать и принимать в готовой редакции. Поэтому
общее собрание Комиссии должно было выделить из себя особые комиссии, которые
сделали бы для общего собрания все вспомогательные и подготовительные работы.
Эти комиссии и были выделены: одни из них занимались тем, что обрабатывали
отдельные части будущего кодекса после обсуждения их общим собранием Комиссии;
другие же приготовляли предварительно материал для занятий общего собрания.
Одна из этих комиссий, дирекционная, руководила занятиями как частных комиссий,
так и общего собрания, была главной пружиной всего дела. В ней были поэтому
членами генерал-прокурор и председатель (маршал) Комиссии (А. И. Бибиков).
Масса частных комиссий вносила большую сложность в делопроизводство: каждый
частный вопрос проходил через несколько комиссий и по несколько раз через одну
и ту же. Это вызывало неизбежную медленность законодательных работ. А так как
отношения частных комиссий и общего собрания не были точно определены, то
неизбежны были беспорядок и путаница в их деятельности. Так несовершенство
внешней организации дела, ее сложность и неопределенность создавали первое
препятствие для успешного ведения дела.

В
ходе занятий Комиссии найдем и другие препятствия. Общее собрание прежде всего
прочитало Наказ императрицы и узнало из него те отвлеченные принципы
деятельности, которые ему ставила Екатерина. Вместе с тем члены собрания
привезли с собой более 1000 депутатских наказов, должны были ознакомиться с
ними и уяснить себе те нужды и желания русского общества, какие в них
находились. Эти нужды и желания депутаты должны были примирить с теоретическими
желаниями наказа и слить их в гармонически стройный законодательный кодекс. Для
такой цели необходимо было разобрать депутатские наказы и привести в систему
все их содержание. Этот кропотливый труд мог быть совершен только специальной
комиссией, потому что был неудобен для собрания в 500 человек и был, в
сущности, черновой приготовительной работой. Далее, желания сословий были часто
противоположны и непримиримы: для должного к ним отношения мало было знать
отвлеченные принципы, а следовало изучить исторически положение того или
другого вопроса, т. е., иначе говоря, разобраться в старом законодательстве,
которое состояло из массы (более 10000) отдельных законоположений, весьма не
упорядоченных. Поэтому вместе с систематизацией депутатских наказов являлась
другая подготовительная работа, не доступная общему собранию, — систематизация,
или простое собрание старых законов.

Пока
обе эти работы не были исполнены, общему собранию нечего было делать, оно
должно было ждать их исполнения и затем уже обсуждать приготовленные материалы
и согласовать их с теоретическими началами. Но этих работ не думали исполнять
предварительно и ожидали их от общего собрания. В инструкции, данной Екатериной
Комиссии и определившей порядок ее действий, видим, что Екатерина на общее
собрание возлагает обязанность "читать законы, в поправлении которых более
состоит нужды", и "читать наказы, разобрав по материям и сделав
выписку". В этом скрывается отсутствие ясного представления о том, что
подготовительные законодательные работы недоступны для обширного собрания, не
имеющего в них достаточного навыка. Так, рядом с несовершенствами внешней
организации и неумелая постановка самых задач, смешение подготовительных работ
с прямой обязанностью Комиссии служили вторым препятствием к успеху дела.

Комиссия
сначала верно поняла, что ей необходимо было делать в ее обстановке. Прочтя
Наказ Екатерины, она приступила к чтению наказов депутатских и прослушала
несколько крестьянских наказов. Не окончив этого дела, по предложению маршала
Бибикова, она перешла к чтению законов о дворянстве, затем о купечестве.
Потратив на это около 60 заседаний, Комиссия занялась вопросом о правах
остзейских дворян и не окончила этого дела, как не кончила прежних. В конце
1767 г. Комиссию перевели в Петербург, где она также переходила от предмета к
предмету и ничего не достигла. В конце 1768 г. члены общего собрания были
распущены ввиду войны с Турцией. Частные комиссии работали немногим лучше.
Виной такого беспорядка в занятиях было, по мнению исследователей, неумение
Бибикова и других направляющих лиц. Сама Екатерина чувствовала неуспех дела,
старалась ему помочь, посылала наставления Бибикову и не добились ничего. Так, рядом
с другими препятствиями неумение ближайших руководителей дела мешало его
успеху. Более опытный председатель и более опытная дирекционная комиссия скорее
поняли бы, что нужно делать. Это поняла, кажется, только сама Екатерина.
Распустив общее собрание, она оставила некоторые частные комиссии, которые и
работали, кажется, до 1774 г. Общее собрание в то же самое время не считалось
уничтоженным, а было распущено на время. Таким образом, подготовительные работы
не прекратились, но их обсуждение в общем собрании было отсрочено. В этом было
бы можно, пожалуй, видеть правильный шаг в ходе законодательных работ; но с
1775 г. Екатерина стала забывать о своей Комиссии и решилась повести свою
законодательную деятельность без ее участия. Комиссия не была созвана вторично.
Блестящие и широкие планы не осуществились, затея нового законодательства не
удалась.

Припомним
вкратце весь ход дела: Екатерина убедилась в необходимости исправить недостатки
русского общественного быта путем создания нового законодательства. В этом, в
сущности неисполнимом, предприятии ее пугали не общие принципы законов, а их
подробности. Она думала, что общие принципы уже твердо установлены в трудах
французских либеральных философов, и сама взялась истолковать их в своем
Наказе. Но ей не удалось этого сделать с желаемой полнотой и цельностью
направления. Подробности, которые должны были нарасти на общих началах Наказа,
по мысли Екатерины, определялись нуждами и желаниями русского общества. Оно и
было призвано высказать то, что думало, в депутатских наказах и было обязано
прислать своих депутатов для законодательных работ. Вся трудность, все стадии
этих работ были возложены именно на депутатов. Для них не были, сделаны самые
необходимые подготовительные работы — собирание и систематизация как старого,
так и нового законодательного материала, старых и новых законов. В то же время
депутаты были подавлены сложностью, какая была внесена в организацию их
собрания, и неясностью, с какой были определены их задачи и их положение в
общем собрании и частных комиссиях. Практически неопытность маршала и
распорядительной дирекционной комиссии окончательно связала руки депутатам.
Вследствие всех этих причин, т. е. 1) отсутствия подготовительных работ, 2)
непрактичности и неопределенности внешней организации дела и 3) практического
неумения руководителей, Комиссия не только не совершила всего своего дела, не
только не обработала какой-нибудь части кодекса, но даже в полтора года, в 200
своих заседаниях, не прочла всех депутатских наказов.

Нет
основания винить в этом самих депутатов; они не могли сделать большего и делали
то, что с них спрашивали. У них спрашивали мнений по различным вопросам — они
давали их; у них требовали работы в частных комиссиях — они работали. Не они, а
несовершенства организации Комиссии лишили ее всякого прямого результата. Если
бы, впрочем, дело устроено было и лучше с внешней стороны, все-таки можно было
предсказать, что из работ Комиссии ничего не выйдет. Грандиозный проект нового
законодательства был недостижимой утопией, прежде всего по количеству
необходимого для него труда. Кроме того, нельзя было примирить либеральные
принципы французской философии с противоречивыми желаниями русских сословий.
Депутаты стояли в этом отношении среди многих исключающих друг друга
противоположностей, и можно ручаться, что они никогда не вышли бы из них, как
не могла выйти из них сама Екатерина.

Однако,
несмотря на полную неудачу Комиссии, несмотря на ясный отказ Екатерины от общей
реформы законодательства, екатерининская Комиссия имела важные последствия для
последующей деятельности императрицы. В этом влиянии Комиссии на
правительственную деятельность Екатерины заключается историческое значение
знаменитого собрания депутатов 1767—1768 гг. Депутаты не сделали ничего
осязательного, но они привезли с собой массу наказов и оставили их в руках
Екатерины. Они много говорили — и от лица своих избирателей, и лично от себя—о
самых разнообразных предметах государственной жизни, и речи их остались в
бумагах Комиссии. Таким образом, мнения как сословий, так и отдельных избранных
ими лиц о предметах, интересовавших Екатерину, были высказаны, и Екатерина
могла их узнать из архива Комиссии. Сохраня свои принципы, она овладела теперь
мнениями и желаниями русского общества и могла их изучать обстоятельно. Она и
изучала их. По ее собственному признанию, Комиссия подала "свет и сведение
о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещись должно". Ясно, что при
таком взгляде на значение Комиссии Екатерина должна была в своей дальнейшей
деятельности обращать большое внимание на сословные заявления. Она сама взяла
на себя задачу примирять разноречивые и противоречивые желания депутатов, к
общей пользе сословий, и согласовать практические стремления сословий с
теоретическими взглядами своей философии. На почве отвлеченной философии и ясно
высказанных земских желаний ей предстояла возможность строить законодательные
реформы, которые могли быть ответом на земские желания. С неудачей Комиссии не
умирало ее дело. Если оно не удалось депутатам, то могло удаться самой
императрице.

Так,
с роспуском Комиссии не только не падала мысль Екатерины путем переделки
законодательства переделать формы общественной жизни к лучшему, но эта мысль
становилась как будто ближе к осуществлению. Созывая Комиссию, Екатерина имела
только принципы; Комиссия показала, что именно надо исправить, к чему нужно
приложить эти принципы, о чем прежде всего "пещись должно". Этот
результат и не позволил Екатерине совсем разочароваться в Комиссии и в своем
плане. Она принялась по частям выполнять свой план, давала ряд отдельных
законоположений, из которых замечательны губернские учреждения 1775 г. и
грамота сословиям 1785 г. Мы увидим при их разборе, как совмещались в них
принципы Екатерины и стремления сословий.

Губернские
учреждения Екатерины II и грамоты 1785 г. Губернские учреждения императрицы Екатерины
составили эпоху в истории местного управления России. Мы видели, что в
управлении центральном Екатерина произвела некоторую перемену еще в первое
время своего царствования: она отняла у Сената его полномочия, какими он пользовался
при Елизавете. Сенат получил эти полномочия как бы в наследство от Кабинета
Анны, но Екатерина не восстановила Кабинета и не удержала при себе того совета
из 9 членов, какой сформировался было при Петре III. Она вообще не поставила в
государственном управлении ничего выше Сената. Только с 1768 г., по случаю
начавшейся войны с турками, у нее явилась мысль устроить при себе совет на
манер Конференции Елизаветы. Этот совет и существовал, но не имел определенной
организации и не влиял заметно на управление. Собственно этим и ограничивалась
реформаторская деятельность Екатерины относительно центральных учреждений.

Зато
в 1775 г. были изданы "Учреждения для управления губерний". Вместо
прежних 20 губерний, существовших в 1766 г., по этим "учреждениям о губерниях"
явилось к 1795 г. уже пятьдесят одна губерния. Прежде губернии делились на
провинции, а провинции — на уезды; теперь губернии делятся прямо на уезды.
Прежде областное деление производилось случайно, почему и выходило так, что,
например, Московская губ. имела 2230000 жителей, а Архангельская — только
438000, а между тем численный штат администрации был приблизительно одинаков и
в той, и в другой губернии. Теперь же, при новом административном разделении,
было принято за правило, чтобы в каждой губернии было от 300 до 400 тыс.
жителей, а в уезде — от 20 до 30 тыс. В основу нового деления было, таким
образом, положено начало статистическое, при проведении которого в жизнь
упускалось из виду, что управлять теми же 300—400 тыс. душ гораздо труднее, если
они разбросаны на больших пространствах. При большей дробности новых
административных округов нужно было и более административных центров; поэтому
возникло много новых городов, созданных совершенно искусственно.

Изменив
областные границы, учреждение о губерниях изменило и устройство областного
управления. До 1775 г. главным органом управления в губерниях, провинциях и
уездах были губернаторы и воеводы со своими канцеляриями. Земский элемент,
введенный в областное управление Петром В., удержался только в городском
самоуправлении и исчез из губернского управления, почему местная администрация
стала бюрократической. Суд, отделенный при Петре от администрации, вскоре снова
слился с нею. Таким образом, бюрократизм и смешение ведомств стали
отличительными признаками местного управления. При этом состав администрации
был малочислен и администрация была слаба. Эта слабость ясно сказалась во время
московского бунта 1771 г., происшедшего под впечатлением чумы. Московские
сенаторы (в Москве было два департамента Сената) и прочие власти растерялись
при первом же движении народа. Против мятежной толпы, убившей архиепископа
Амвросия, не могли собрать и 500 солдат. Московский главнокомандующий граф
Салтыков горько жаловался Екатерине на недостаточность своих средств для борьбы
с чернью. "Я один в городе и Сенате, — писал он, — помощников нет, команды
военной недостает... помочь мне некому". Еще сильнее сказалась слабость
администрации во время известного пугачевского бунта 1773—1774 гг. Этот бунт
возник среди казачества на Урале и был последней попыткой его борьбы с режимом
государства. Не страшное, само по себе, движение казаков стало особенно опасным
потому, что сообщилось крестьянству всего Поволжья. По случаю турецкой войны у
правительства было мало войск, а администрация не могла ни вовремя сдержать
крестьянские волнения, ни принять должные меры, чтобы обезопасить не только
общество, но и самих себя от всяких случайностей и опасностей. При таких
условиях Пугачев под именем Петра III овладел громадными пространствами от Оренбурга
до Казани, и борьба с ним обратилась в упорную войну. Только после ряда битв
Пугачев был пойман и казнен в 1774 г. Шайки его рассеялись, но волнение утихало
не сразу, и Екатерина выработала свои учреждения о губерниях под свежим
впечатлением необыкновенного погрома.

Она
стремилась увеличить силы администрации, разграничить ведомства и привлечь к
участию в управлении земские элементы. В этом ее стремления напоминают
стремления Петра Великого, но формы екатерининской администрации далеко
разошлись с формами петровского времени, да и основания их были мало, в
сущности, сходны. Учреждения Екатерины, прежде всего, были гораздо сложнее
учреждений Петра.

В
каждом губернском городе были установлены: 1) Губернское правление — главное
губернское учреждение с губернатором во главе. Оно имело административный
характер, являлось ревизором всего управления, представляло собой
правительственную власть в губернии. 2) Палаты уголовная и гражданская — высшие
органы суда в губернии. 3) Палата казенная — орган финансового управления. Все
эти учреждения имели коллегиальный характер (губернское правление — лишь по
форме, ибо вся власть принадлежала губернатору) и бюрократический состав и
ведали все сословия губернии. Затем в губернском городе были: 4) Верхний
земский суд — судебное место для дворянских тяжб и для суда над дворянами. 5)
Губернский магистрат — судебное место для лиц городского сословия по искам и
тяжбам на них. 6) Верхняя расправа — судебное место для однодворцев и
государственных крестьян. Эти суды имели коллегиальный характер, состояли из
председателей — коронных судей и заседателей — выборных того сословия, делами
которого занималось учреждение. По кругу дел и по составу эти учреждения были,
стало быть, сословными, но действовали под руководством коронных чиновников.
Наконец, в губернском городе были: 7) Совестный суд — для полюбовного решения
тяжб и для суда над невменяемыми преступниками и непреднамеренными
преступлениями и 8) Приказ общественного призрения — для устройства школ,
богаделен, приютов и т. п. В обоих этих местах председательствовали коронные
чиновники, заседали представители всех сословий и ведались лица всех сословий.
Так, не будучи сословными, эти учреждения не были и бюрократическими.

В
каждом уездном городе находились: 1) Нижний земский суд — ведавший уездную
полицию и администрацию, состоявший из исправника (капитана-исправника) и
заседателей; и тот, и другие избирались из дворян уезда. Исправник считался
начальником уезда и был исполнительным органом губернского управления. 2)
Уездный суд — для дворян, подчиненный Верхнему земскому суду. 3) Городской
магистрат — судебное место для горожан, подчиненное губернскому магистрату
(городская полиция была вверена коронному чиновнику — городничему). 4) Нижняя
расправа — суд для государственных крестьян, подчиненный верхней расправе. Все
эти учреждения по своему составу были коллегиальными и сословными местами (из
лиц того сословия, дела которого ведали); только председатель нижней расправы
был назначаем от правительства.

Кроме
перечисленных учреждений следует заметить еще два: для попечения о вдовах и
детях дворян была установлена Дворянская Опека (при каждом Верхнем земском
суде), а для призрения вдов и сирот горожан — сиротский суд (при каждом
городовом магистрате). И в том, и в другом учреждении членами были сословные
представители. В Дворянской Опеке председательствовал предводитель дворянства
(они стали существовать со времени Екатерининской комиссии), а в сиротском суде
— городской голова.

Такова
была система местных учреждений Екатерины II. Мы видим, что вместо довольно
простых форм прежнего времени теперь раскинута в каждой губернии целая сеть
учреждений с многочисленным составом, и эта многочисленная администрация
сосредоточена в меньших административных округах. При обилии новых учреждений
замечаем, что они стараются выдержать модный в XVIII в. принцип разделения
ведомств и властей: администрация в них отделена от суда, суд — от финансового
управления. Местные общества получили на сословном принципе широкое участие в
делах местного управления: и дворянство, и горожане, и даже люди низших классов
наполняли своими представителями большинство новых учреждений. Местная
администрация приняла вид земского самоуправления, действовавшего, впрочем, в
чувствительной зависимости и под контролем немногих правительственных лиц и
бюрократических органов. Екатерина думала, что она достигла своих целей:
усилила состав администрации, правильно распределила ведомства между органами
управления и дала широкое участие земству в новых учреждениях. Местное управление
вышло очень систематично и либерально. Оно отвечало до некоторой степени и
отвлеченным теориям Екатерины, потому что отразило на себе либеральные учения
европейских публицистов, и желаниям сословий, потому что имело несомненную
связь с депутатскими желаниями. О самоуправлении говорили в комиссии 1767—1768.

Однако,
будучи очень систематичны сами по себе, местные учреждения 1775 г. не привели в
систему всего государственного управления. Они не затронули форм центрального
управления, но имели на него косвенное влияние. Центр тяжести всего управления
был перенесен в области, и в центре оставалась лишь обязанность руководства и
общего наблюдения. Екатерина сознавала это. Но она не тронула первоначально
ничего в центральном управлении, а между тем перемены в нем должны были
произойти, потому что Петр именно на петербургские коллегии возложил главную
тяжесть управления. Перемены и произошли скоро: за неимением дел, коллегии
мало-помалу стали уничтожаться. За водворением стройной системы в местном
управлении следовало падение прежней системы в управлении центральном. Оно...
стало требовать реформы и, пережив окончательное расстройство при императоре
Павле, получило ее уже при императоре Александре I (когда учреждены были
министерства).

Таковы
были главные меры Екатерины относительно управления. Новые учреждения,
притягивая к себе силы местных обществ, вносили нечто новое в жизнь и отношения
сословий. Легко заметить, что, за исключением двух учреждений (совестного суда
и приказа общественного призрения), все остальные были органами какого-нибудь
одного сословия. Самоуправление получило строго сословный характер: оно не было
новостью для горожан, зато громадной новостью было для дворянства.

Сословия. Становясь привелигированным и
обособленным сословием, дворянство не имело еще сословной организации, а с
уничтожением обязательной службы могло потерять и служебную организацию.
Учреждения 1775 г., давая дворянству самоуправление, этим самым давали ему
внутреннюю организацию. Для избрания должностных лиц дворяне должны были
съезжаться всем уездом через каждые три года и выбирали себе уездного
предводителя, капитана-исправника и заседателей в различные учреждения.
Дворянство каждого уезда становилось целым сплоченным обществом и через своих
представителей управляло всеми делами уезда; и полиция, и администрация
находились в руках дворянского учреждения (нижний земский суд). По своему
сословному положению дворяне становились с 1775 г. не только землевладельцами
уезда, но и его администраторами. В то же время в тех учреждениях 1775 г.,
состав которых был бюрократическим или наполовину, или совсем, громадное число
чиновников принадлежало к дворянству; поэтому можно сказать, что не только
уездное, но и губернское управление вообще сосредоточивалось в дворянских
руках. Дворянство же из своих рядов давно уже поставляло, как мы видели,
главных деятелей и в центральные учреждения. С упадком старой аристократии
дворяне стали ближайшими помощниками верховной власти в деле управления и
наполняли все высшие учреждения в качестве коронных чиновников. Таким образом,
с 1775 г. вся Россия от высших до низших ступеней управления (кроме разве
городовых магистратов) стала управляться дворянством: вверху они действовали в
виде бюрократии, внизу — в качестве представителей дворянских самоуправляющихся
обществ.

Такое
значение для дворянства имели реформы 1775 г., они дали ему сословную
организацию и первенствующее административное значение в стране. В
"Учреждениях для управления губерний", однако, и организация, данная
дворянству, и ее влияние на местное управление рассматриваются как факты,
созданные в интересах государственного управления, а не сословий. Позднее
Екатерина те же факты, ею установленные, а равно и прежние права и преимущества
дворян изложила в особой Жалованной грамоте дворянству 1785 г. Здесь уже начала
сословного самоуправления рассматриваются как сословные привилегии, наряду со
всеми теми правами и льготами, какие дворяне имели раньше. Жалованная грамота
1785 г. явилась, таким образом, не новым, по существу, законом о дворянстве, но
систематическим изложением ранее существовавших прав и преимуществ дворян с
некоторыми, впрочем, прибавлениями. Эти прибавления составляли дальнейшее
развитие того, что уже существовало. Главной новостью было признание дворянства
уже не одного уезда, но и целой губернии за отдельное общество с характером
юридического лица.

Грамотой
1785 г. завершен был тот процесс сложения и возвышения дворянского сословия,
какой мы наблюдали на пространстве всего XVIII в. При Петре Великом дворянин
определялся обязанностью бессрочной службы и правом личного землевладения,
причем это право принадлежало ему не исключительно и не вполне. При императрице
Анне дворянин облегчил свою государственную службу и увеличил
землевладельческие права. При Елизавете он достиг первых сословных привилегий в
сфере имущественных прав и положил начало сословной замкнутости; при Петре III
снял с себя служебную повинность и получил некоторые исключительные личные
права. Наконец, при Екатерине II дворянин стал членом губернской дворянской корпорации,
привилегированной и державшей в своих руках местное самоуправление. Грамота
1785 г. установила, что дворянин не может иначе, как по суду, лишиться своего
звания, передает его жене и детям; судится только равными себе, свободен от
податей и телесных наказаний, владеет как неотъемлемой собственностью всем, что
находится в его имении; свободен от государственной службы, но не может
принимать участия в выборах на дворянские должности, если не имеет
"офицерского чина". Таковы главнейшие права всякого дворянина.
Участие дворянских обществ в местном управлении нам уже известно. Помимо этого
участия дворянские общества имели все права юридических лиц и пользовались
широким простором в устройстве своих общественных дел. К таким результатам
дворянство пришло к концу XVIII в.; исключительные личные права, широкое право
сословного самоуправления и сильное влияние на местное управление — вот
результаты, к каким привела дворянское сословие политика императрицы.

К
этим результатам следует причислить и прогресс крепостного права. Мы видели,
что положение крестьян ухудшалось непрерывно в XVIII в. Столкновение интересов
помещика, строившего все свое хозяйство на даровом труде крестьянина, с
интересами крестьянина, сознававшего себя не рабом, а гражданином, было непримиримо
и разрешалось, законом и жизнью, в пользу помещика. Екатерина мечтала о
крестьянском освобождении, строила его проекты, но она взошла на престол и
правила с помощью дворянства и не могла нарушить союз свой с господствующим
сословием. Поэтому, не отступаясь от своих воззрений, она в то же время
поступала вопреки им. При Екатерине крепостное право росло и в смысле его силы,
и... широты его распространения. Но вместе с тем росли и думы о его уничтожении
и в самой императрице, и в людях, шедших за течением века. И чем дальше, тем
больше становилось таких людей.

Законодательство
о крестьянах времени Екатерины по-прежнему направлялось к дальнейшему
ограничению крестьянских прав и усилению власти над ними помещика. Во время
крестьянских волнений в 1765—1766 гг. помещики получили право ссылать своих
крестьян не только на поселение в Сибирь (это уже было ранее), но и на каторгу,
за "дерзости" помещику. Помещик во всякое время мог отдать
крестьянина в солдаты, не дожидаясь времени рекрутского набора. Когда же эти
меры не привели к подавлению крестьянских волнений и крестьяне продолжали
волноваться и жаловаться на помещиков, то указом 1767 г. крестьянам было
запрещено подавать какие бы то ни было жалобы на помещиков. В Комиссии
1767—1768 гг. были собраны представители всех классов общества, но не было ни
одного владельческого крестьянина. Учреждения 1775 г. давали право
самоуправления всем классам местного общества, кроме владельческих крестьян.
Все эти указы и меры свидетельствуют о том, что на крестьян смотрели не как на
граждан, а как на помещичью собственность. Грамота дворянству 1785 г. не говоря
прямо о существе помещичьей власти над крестьянами, косвенно признавала
крестьян частной собственностью дворянина вместе с прочим его имением.

Но
такой взгляд на крестьянство не повел к полному уничтожению гражданской
личности крестьян: они продолжали считаться податным классом общества, имели
право искать в судах и быть свидетелями на суде, могли вступать в гражданские
обязательства и даже записываться в купцы с согласия помещика. Казна даже
допускала их к откупам за поручительством помещика. В глазах закона, таким
образом, крестьянин одновременно был и частным рабом, и гражданином. И даже
касаясь частных отношений крестьянина и его владельца, закон не доходил до признания
полного его рабства и считал возможным и должным ограничивать право
распоряжения крестьянином. Помещик мог продавать и отпускать на волю крестьян,
но закон запрещал ему торг крестьянами во время рекрутских наборов (а равно
запрещал и торг отдельными людьми с молотка) и отпуск на волю таких крепостных,
которые не могли прокормить себя по болезни или старости.

Такая
двойственность законодательства в отношении крестьян указывала на отсутствие
твердого взгляда на них у правительства. Это отсутствие и было причиной того,
что в то самое время, как Екатерина грамотами 1785 г. определила
государственное положение дворян и горожан, положение крестьян осталось
неопределенным и крепостное право не получило законодательной формулы и общих
определений. В правительстве было уже два известных нам направления в вопросе о
крестьянах: императрица хотела их освобождения, окружающие ее — дальнейшего
развития помещичьих прав. Смотря по тому, чьи взгляды брали перевес, отдельные
меры о крестьянах принимали тот или другой характер. Вот почему в положении
крестьянского вопроса при Екатерине наблюдаем ряд замечательных противоречий.
Для примера возьмем некоторые из них. Рядом указов Екатерина старалась
ограничить распространение крепостного права и прямо запрещала свободным людям
и вольноотпущенным вновь вступать в крепостную зависимость. Учреждая новые
города из сел, населенных крепостным, правительством выкупало крестьян и
обращало их в горожан. Вся масса, около миллиона крестьян, принадлежащих
духовенству, была окончательно изъята из частного владения и превращена в
особый разряд государственных крестьян под именем экономических (1763). Но
рядом с этим Екатерина щедро раздавала приближенным людям имения, и число новых
крепостных в этих имениях достигало громадной цифры. Далее, во все свое
царствование Екатерина искренно строила проекты освобождения крестьян; уже во
вторую половину ее царствования видели проект закона о том, чтобы объявить
свободными всех детей крепостных крестьян, рожденных после Жалованной грамоты
1785 г. Но рядом с этим Екатерина воспретила свободный переход малорусских
крестьян и тем формально водворила в Малороссии крепостное право, хотя надо
сказать, что сама жизнь до нее уже подготовила его.

Результатом
таких противоречий было не прекращение или ограничение крепостного права, а еще
больший его расцвет. Исследователи истории крепостного прав замечают, что век
Екатерины был временем наибольшего развития крестьянской зависимости. И как раз
в это же самое время общественная мысль обратилась к теоретическому обсуждению
крепостного права. Не одна императрица задумывалась над ненормальным явлением
рабства. После манифеста о вольности дворянской и у крестьян, и у дворян
явилась мысль о том, что с уничтожением повинности дворян естественным стало
уничтожение и крестьянской зависимости. В обществе явился так называемый
крестьянский вопрос и два взгляда на него: один в пользу освобождения крестьян,
другой против освобождения. Екатерина допустила обсуждение этого вопроса не
только в правительственных сферах, где судьба крестьянства давно составляла
вопрос, но и в сфере общественной жизни. В петербургском Вольном Экономическом
Обществе, устроенном в 1765 г. для поощрения полезных знаний в области
сельского хозяйства, с первых же минут его деятельности был возбужден вопрос о
быте крестьян. Близкий к императрице человек, Гр. Гр. Орлов, предложил (в 1766
г.), чтобы Общество поставило на публичное обсуждение вопрос о крепостной
зависимости и о правах крестьян. Тема действительно была дана Обществом и
вызвала массу трактатов о крестьянском вопросе, присланных в Общество и из
России, и из-за границы. Премия была присуждена Обществом сочинению ахенского
ученого Беарде-Делабея, который высказался в освободительном духе. Далее, в
Комиссии 1767 г. допущено было широкое обсуждение крестьянского вопроса.

Таковы
были главнейшие факты законодательной деятельности императрицы Екатерины. В
противоположность Петру Великому Екатерина выступила на поле деятельности с
широким преобразовательным планом, в основание которого легли отвлеченные принципы.
Она не успела выполнить своего плана целиком и не провела последовательно своих
идей. Мысли Наказа не перешли в практику, законодательство не было перестроено
на новых основаниях, отношения сословий остались, по существу, прежними и
развивались в том направлении, какое дано было в предшествующее время. Развитие
крепостного права и сословность самоуправления прямо противоречили тем
отвлеченным теориям, каким поклонялась императрица, но зато прямо
соответствовали желаниям самого влиятельного сословия — дворянского. Коллизия
личных взглядов Екатерины и русской действительности всегда приводила Екатерину
к уступкам действительности во всех важных ее мероприятиях. На Екатерине
оправдалась справедливость исторического положения о бессилии личности изменить
общий ход событий. Как исторический деятель, Екатерина осталась верна тем
началам русской жизни, какие были завещаны ее времени временами предыдущими;
она продолжала свою деятельность в том же направлении, в каком работали ее
предшественники, хотя иногда и не сочувствовала им и не желала действовать так,
как они. Сила событий и отношений была сильнее ее личной силы и воли.

Однако
не следует думать, что личность Екатерины и ее личные взгляды прошли бесследно
в ее правительственной деятельности. Они сказались, с одной стороны, в общих
приемах, просвещенных и либеральных, всей государственной деятельности
Екатерины и во многих отдельных ее мероприятиях; с другой стороны, они
отразились на самом русском обществе и много содействовали распространению
образования вообще и гуманно-либеральных идей XVIII в. в частности.

Отдельные
мероприятия. Из
отдельных мероприятий просвещенного правительства Екатерины особенно
замечательны меры относительно народного образования и заботы о народной
гигиене. С Петра образование в России носило практический характер — усвоение
знаний для потребностей службы и жизни. Екатерина II в своем Наказе первая
заговорила о воспитательном значении образования и стала затем заботиться об
учреждении воспитательных заведений. "Один только украшенный или
просвещенный науками разум не делает еще доброго и прямого гражданина, — так
говорила Екатерина (в своих "Учреждениях, касающихся до воспитания"),
— но во многих случаях паче во вред бывает, если кто от самых нежных юности
своей лет воспитан не в добродетелях и твердо оныя в сердце его не вкоренены...
Посему ясно, что корень всему злу и добру — воспитание". Для того же,
чтобы воспитать русское общество, Екатерина лучшим средством считала
"произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или
новых отцов и матерей", нравственно совершенных. Эта новая порода людей
должна была вырасти в воспитательных училищах под надзором опытных педагогов, в
полном разобщении с семьей и обществом. Такими воспитательными училищами
явились: воспитательные дома в Москве (1763) и Петербурге (1767), закрытые
институты отдельно для девиц-дворянок и для девиц-горожанок (с 1764) и
кадетские корпуса. Кроме заведений воспитательных Екатерина заботилась также и
о распространении открытых училищ: в каждом уездном городе должны были явиться
Малые народные училища, в каждом губернском городе — Главные народные училища,
наконец, в Екатеринославе, Пензе, Чернигове и Пскове предполагалось учредить
университеты. Хотя этот план по недостатку средств и не осуществился вполне,
однако для народного образования при Екатерине сделано было очень много.
Энергия в этом деле Екатерины и ее помощника И. И. Бецкого заслуживает
благодарного воспоминания, хотя современная нам педагогия и строится на иных
основаниях, чем основания педагогической системы Бецкого.

Заботы
о народном здоровье и гигиене вызвали при Екатерине попытку правильно
организовать врачебную помощь во всей стране. Медицинская комиссия, учрежденная
в 1763 г., и приказы общественного призрения должны были блюсти медицинскую
часть в империи. Каждый город обязан был иметь врачей не только для города, но
и для уезда, обязан также был устраивать госпитали и больницы, заводить приюты
для неизлечимо больных и сумасшедших (богоугодные заведения). Так как
недоставало врачей, их выписывали из-за границы и заботились об образовании
русских лекарей и хирургов. В то же время основывали аптеки и фабрики
хирургических инструментов.

Весь
этот ряд забот об умственном и нравственном совершенствовании народа и его
физическом здоровье сильно отражал на себе идеи века, усвоенные Екатериной. Та
же зависимость от западноевропейских идей сказалась и в отношении Екатерины к
русской торговле и промышленности. Она стремилась покровительствовать им: дала
в 1785 г. Жалованную грамоту городам, подтверждая ею права городского
самоуправления; желала лучше организовать кредит и учредила Государственный
заемный банк с большим капиталом; изыскивала средства увеличить вывоз. Но ее
экономическая политика отличалась существенно от политики предыдущих царствований.
С Петра Великого у нас установилась над торговлей и промышленностью система
строгого правительственного надзора, и деятельность торгово-промышленного
класса была стеснена регламентацией. Екатерина сняла эти стеснения, уничтожила
самые органы контроля — Берг- и Мануфактур-коллегию — и стала держаться в
отношении торговли и промышленности известного принципа "laisser faire,
laisser passer". Этот принцип в ее время был уже высказан и английскими, и
французскими экономистами и сочувственно принимался корифеями французской
философии. Екатерина усвоила его: она содействовала развитию промышленности и
торговли, но она не направляла это развитие в ту или другую сторону.

Так
отражались взгляды и образование Екатерины в правительственной практике. Не
бесследно проходила ее личность и в общественной жизни. Изучение литературы
XVIII в. покажет вам, какой широкой струей при Екатерине вливались в русскую
общественную жизнь идеи, выработанные на Западе, как оживилась и быстро шла
вперед общественная мысль, как развивалась наша литература и журналистика.
Одним из деятелей этой литературы и одним из наиболее ранних проводников в
русское общество европейских идей была сама Екатерина. Таким образом,
подчиняясь практической необходимости, Екатерина отступала иногда от своих теорий,
но не оставляла их совсем, и если жизнь разбивала ее философские мечты и
заставляла противоречить слову делом, то в других случаях мечты Екатерины
действовали на русскую жизнь и влекли ее за собой.

Внешняя политика Екатерины II.

Нетрудно
заметить, что внутренняя политика Екатерины II не стремилась возвратить русское
общество к формам быта, существовавшим при Петре. Екатерина не подражала в этом
Елизавете. Она желала широкой законодательной реформой поставить общественную
жизнь России на общеевропейские основания и не могла осуществить своего плана:
вместо общей реформы в русской жизни продолжали развиваться те явления, какие
мы наблюдали в первой половине XVIII в. Однако, не подражая ни Петру, ни
Елизавете, Екатерина еще менее подражала немецким правительствам, бывшим на
Руси: при ней у дел стояли русские люди и интересы России понимались чисто
по-русски. Екатерина была национальной государыней не менее, чем Елизавета.

И
во внешних сношениях и столкновениях Екатерина не стремилась подражать кому бы то
ни было из своих предшественников и вместе с тем умела понять исконные задачи
русской политики и потому была прямой подражательницей Петра. Мы видели, что из
трех вопросов русской внешней политики, стоявших на очереди при Петре, —
шведского, польского и турецкого — Петр разрешил только первый. Его ближайшие
преемники не разрешили ни второго, ни третьего. Их разрешила Екатерина II, и
хотя некоторые и думают, что ее решение произведено с ошибками, тем не менее у
Екатерины нельзя отнять той чести, что она поняла и счастливо закончила то,
чего не успел закончить Петр. Ко времени Екатерины задачи России состояли в
том, чтобы взять у Турции Крым и северные берега Черного моря, иначе говоря,
достигнуть на юге естественных географических границ империи. По отношению к
Польше задачи России состояли в том, чтобы освободить православно-русское
население Польши от католическо-польского владычества, т. е. взять у Польши
старорусские земли и достигнуть с этой стороны этнографических границ русской
народности. Екатерина счастливо исполнила все это: Россия при ней завоевала
Крым и берега Черного моря и присоединила от Польши все русские области, кроме
Галиции. В этом заключались важнейшие результаты внешней политики Екатерины,
увеличившей народонаселение империи на 12 млн. душ; но этим не исчерпывалось ее
содержание.

Вступая
на престол, Екатерина застала конец Семилетней войны в Европе, а в России —
охлаждение к Австрии и сближение с Пруссией, наконец, приготовления к войне с
Данией, сделанные Петром III. Прекратив их и сохранив нейтралитет в Семилетней
войне, Екатерина уничтожила прусское влияние при русском дворе и постаралась
поставить себя вне всяких союзов и дипломатических обязательств. Она хотела
мира, чтобы упрочить свое положение, и избегала обязательств, чтобы развязать
себе руки относительно Польши, где ожидали смерти Августа III и где следовало
посадить удобного для России короля. Между тем европейские дворы искали союза с
Россией, чтобы с ее помощью получить выгодные условия мира при окончании
Семилетней войны, и потому Екатерине нужно было большое искусство и немало
труда, чтобы от всех отделаться и никого не обидеть. "Со всеми государями
Европы я веду себя, как искусная кокетка", — говорила сама о себе
Екатерина. В сущности, ей не удалось достигнуть своей цели. Положение дел
заставило Екатерину связать себя союзом с Пруссией, воевать в Польше и принять
войну с Турцией, объявленную вследствие интриг Франции. Это были главнейшие
внешние события первой половины царствования Екатерины. Все они находились в
зависимости одно от другого и от внешнего положения дел в Европе. На первый
взгляд, в них много случайного. Но Екатерина не руководилась только
случайностями и мимолетными соображениями. С первых же лет ее политики у нее
явилась известная политическая система, и, отзываясь на ту или другую
политическую случайность, она сообразовалась с требованиями своей системы. Эта
система родилась в голове русского дипломата-немца Корфа, была разработана
Паниным и принята Екатериной. Система была известна под своеобразным названием
"Северного аккорда" и по содержанию была большой утопией. Корф и
Панин желали "на севере составить знатный и сильный союз держав" из
России, Пруссии, Польши, Англии и др. северных государств и с целями мира
противопоставить его французско-австрийскому союзу. Невозможно было ждать,
чтобы все северные государства, имевшие между собой много счетов и
неудовольствий, могли сблизиться в прочный и долгий союз. Однако идея
"Северного аккорда" была причиной разрыва традиционного союза России
с Австрией, державшегося со времени Петра Великого. В 1764 г. Россия вступила в
союз с врагом Австрии, Фридрихом Прусским, для совместных действий в Польше.

Мы
не станем останавливаться на внешних подробностях военных и политических
событий времени Екатерины, весьма известных. Относительно первого раздела
Польши, заметим лишь, что в тех религиозных и политических смутах, какие
начались в Польше со смертью Августа III и вступлением на престол Августа IV
(Понятовского), Россия была заинтересована более других соседей Польши, потому
что ей приходилось одновременно защищать двоякого рода интересы: политические и
религиозно-национальные. Как европейская держава, соседняя с Польшей, Россия не
желала никаких перемен в Польше и договором 1768 г. гарантировала польскому
королю неизменяемость политического строя Польши. Но как государство
православное, Россия годом раньше добилась важной реформы в польском
государственном строе: всех политических прав для лиц, не исповедующих
католицизм. Двойственность интересов создавала таким образом двойственность
политики: защищая православие в Польше, Россия в то же время гарантировала
неприкосновенность прав польских панов на православных крестьян. Одновременно с
этим настойчивое вмешательство России в польскую жизнь создавало другое
неудобство — боязнь чрезмерного усиления России. Франция, действовавшая против
России прямо в самой Польше, действовала и посредством Турции: она подбила
Турцию на войну, и с 1769 г. силы России поделились между двумя врагами.

Обе
войны затянулись, но окончились успешно для России, несмотря на то, что
польским конфедератам помогали Франция и Саксония, а Турции хотела помочь
Австрия. Силы конфедерации были уничтожены, движение затихло и, пользуясь
удобной минутой, Фридрих Прусский пустил в ход излюбленную свою мысль о разделе
Польши между ее соседями: Россией, Пруссией и Австрией. Мысль эта была стара; с
планами раздела был знаком еще Петр I и не сочувствовал им. Но Екатерина
согласилась на раздел потому, что была под сильным давлением Пруссии и Австрии,
не могла им дать отпора, находясь в войне с Турцией. Вслед за С. М. Соловьевым
мы склонны думать, что, получив в 1772—1773 гг. Белоруссию, Екатерина не была
довольна исходом дела, потому что чувствовала всю горечь невольных, вынужденных
уступок и союзнице своей Пруссии, и явно враждебной Австрии. Вряд ли мог быть
доволен и Панин, система которого нарушалась разделом Польши и участием в нем
Австрии.

Зато
императрицу могли радовать успехи против турок. Несмотря на ряд политических
затруднений, война со стороны России была ведена энергично. Русский флот обошел
всю Европу, явился в Архипелаге, возмутил Морею против турок и одерживал над
ними победы. Правда, он не мог, как было предположено, пройти в Черное море,
ибо турки укрепили Дарданеллы; но эффект от блестящего морского предприятия
получился полный как в Турции, так и в Европе. Не менее блестяще были победы
Румянцева, перешедшего даже Дунай, и кн. Долгорукого, занявшего весь Крым. Мир
1774 г. дал России берега Черного и Азовского морей и сделал крымского хана
независимым от Турции. Результатом этих условий явилось присоединение в 1783 г.
Крыма. Таким образом, цель была достигнута: на юге приобретены естественные
границы.

1774-м
годом окончился первый, трудный и тревожный период екатерининских войн. Сложные
дипломатические комбинации, направленные против России во время этих войн,
потеряли свою остроту и опасность. Военное могущество России было доказано и
давало русской дипломатии весьма уверенный тон, высокое чувство собственного
достоинства и сознание силы представляемого ею государства. У Екатерины и ее
помощников (особенно у Г. А. Потемкина) росли грандиозные планы завоеваний,
зрел так называемый "греческий проект". Он состоял в том, чтобы
завоевать Турцию, которая казалась уже очень слабым государством, и на ее месте
восстановить Греческую империю с русским правительством. История этого проекта,
быть может, находится в связи с древнерусскими мечтами о взятии Царьграда и с
планом турецкой войны Петра в 1711 г. Взятый же отдельно, греческий проект
представляется блестящей мечтой, но невыполнимым делом; однако к этому делу шли
приготовления: был занят Крым, колонизовался и устраивался Черноморский край
(Новая Россия), заводился черноморский флот. Для действий против Турции
Екатерина вступила даже в союз с Австрией и оставила союз с Пруссией.

Эта
перемена союза в 1787 г. и воинственные замыслы России послужили причиной новых
войн, упавших на Россию во вторую половину царствования Екатерины. Пруссия и
Англия, ее союзница, подняли Турцию на новую войну с Россией (1787—1791) и вызвали
на то же самое Швецию (1788—1790). Шведская война кончилась ничем, от Турции
Россия получила Очаков. Еще не окончились эти войны, как Екатерина должна была
вмешаться в польские дела. 3 мая 1791 г. в Польше было провозглашено новое
государственное устройство при тайном сочувствии и участии Пруссии в этом
перевороте. Но Россия, гарантировавшая неприкосновенность старого польского
устройства, немедленно послала в Польшу войска. В 1793 г. к русским войскам
присоединились прусские и произведен был второй раздел Польши, давший России
4500 квадратных миль. Когда же в Польше явилась попытка восстановить прежние
границы, то в 1795 г. последовало окончательное уничтожение Польского
государства. По третьему разделу Россия получила Литву и Курляндию. Этим
закончилась вторая серия екатерининских войн, доставившая России новые
завоевания. Русские земли, в течение многих веков бывшие под властью Литвы и
Польши, возвратились к России; взято было много и лишнего. Но Червонная Русь,
или Галиция, отдана была Австрии.

Таково
в кратких чертах содержание внешней политики Екатерины и результаты, ею
достигнутые. При постоянном воздействии западных держав, при очень сложных
политических затруднениях дипломатия Екатерины не всегда могла достигнуть того,
к чему стремилась, не всегда ясно сознавала, к чему ей следует стремиться, —
словом, терпела неудачи и делала ошибки, но завершила успешным концом вековые
стремления нашего племени и, оканчивая решение старых задач, спешила ставить
новые, вроде "аккорда" и греческого проекта, не всегда вытекавшие из
реальных потребностей времени и народа, но иногда близкие народному делу.

Историческое значение деятельности
Екатерины II.

Историческое
значение деятельности Екатерины II определяется довольно легко на основании
того, что было сказано нами об отдельных сторонах екатерининской политики.

Мы
видели, что Екатерина по вступлении на престол мечтала о широких внутренних
преобразованиях, а в политике внешней отказалась следовать за своими
предшественниками, Елизаветой и Петром III. Она сознательно отступала от
традиций, сложившихся при Петербургском дворе, а между тем результаты ее
деятельности по своему существу были таковы, что завершили собой именно
традиционные стремления русского народа и правительства.

В
делах внутренних законодательство Екатерины II завершило собой тот исторический
процесс, который начался при временщиках. Равновесие в положении главных
сословий, во всей силе существовавшее при Петре Великом, начало разрушаться
именно в эпоху временщиков (1725—1741), когда дворянство, облегчая свои
государственные повинности, стало достигать некоторых имущественных привилегий
и большей власти над крестьянами — по закону. Наращение дворянских прав
наблюдали мы во время и Елизаветы, и Петра III. При Екатерине же дворянство
становится не только привилегированным классом, имеющим правильную внутреннюю
организацию, но и классом, господствующим в уезде (в качестве
землевладельческого класса) и в общем управлении (как бюрократия). Параллельно
росту дворянских прав и в зависимости от него падают гражданские права
владельческих крестьян. Расцвет дворянских привилегий в XVIII в. необходимо
соединялся с расцветом крепостного права. Поэтому время Екатерины II было тем
историческим моментом, когда крепостное право достигло полного и наибольшего
своего развития. Таким образом деятельность Екатерины II в отношении сословий
(не забудем, что административные меры Екатерины II носили характер сословных
мер) была прямым продолжением и завершением тех уклонений от старорусского
строя, какие развивались в XVIII в. Екатерина в своей внутренней политике
действовала по традициям, завещанным ей от ряда ближайших ее предшественников,
и довела до конца то, что они начали.

Напротив,
в политике внешней Екатерина, как мы видели, была прямой последовательницей
Петра Великого, а не мелких политиков XVIII в. Она сумела, как Петр Великий,
понять коренные задачи внешней русской политики и умела завершить то, к чему
стремились веками московские государи. И здесь, как в политике внутренней, она
довела до конца свое дело, и после нее русская дипломатия должна была ставить
себе новые задачи, потому что старые были исчерпаны и упразднены. Если бы в
конце царствования Екатерины встал из гроба московский дипломат XVI или XVII
вв., то он бы почувствовал себя вполне удовлетворенным, так как увидел бы
решенными удовлетворительно все вопросы внешней политики, которые так волновали
его современников. Итак, Екатерина — традиционный деятель, несмотря на
отрицательное ее отношение к русскому прошлому, несмотря, наконец, на то, что
она внесла новые приемы в управление, новые идеи в общественный оборот.
Двойственность тех традиций, которым она следовала, определяет и двоякое
отношение к ней потомков. Если одни не без основания указывают на то, что
внутренняя деятельность Екатерины узаконила ненормальные последствия темных
эпох XVIII в., то другие преклоняются перед величием результатов ее внешней
политики. Как бы то ни было, историческое значение екатерининской эпохи
чрезвычайно велико именно потому, что в эту эпоху были подведены итоги
предыдущей истории, завершились исторические процессы, раньше развивавшиеся.
Эта способность Екатерины доводить до конца, до полного разрешения те вопросы,
какие ей ставила история, заставляет всех признать в ней первостепенного
исторического деятеля, независимо от ее личных ошибок и слабостей.

ЛитеРатура

1.   Борзаковский П. “Императрица
Екатерина  Вторая Великая”,  М.: Панорама, 1991.

2.   Брикнер А. “История Екатерины
Второй”,  М.: Современник, 1991.

3.   Заичкин И.А., Почкаев И.Н. “Русская
история: От Екатерины Великой до Александра II”  М.: Мысль, 1994.

4.   Павленко Н. “Екатерина  Великая” //
Родина. - 1995. - №10-11, 1996. - №1,6.

5.  
“Россия и Романовы: Россия
под скипетром Романовых”. Очерки из русской истории за время с 1613 по 1913
год. Под.ред. П.Н.Жуковича.  М.: “Россия”. Ростов-на-Дону: А/О “Танаис”, 1992