Положительная эстетика Владимира Соловьева.

Содержание 1. Введение стр.3-2. Соловьева стр.4-3. Взгляд на искусство и культуру стр.17-4. Заключение стр.23-5. Список использованной литературы стр.1. Введение Владимир Сергеевич Соловьев родился 16 января 1853 года в семье известного русского историка, профессора Московского университета Сергея Михайловича

Соловьева. Его отец принадлежал по линии предков к крестьянскому сословию, мать была родом из старинной малороссийской семьи, где сплелись украинские и польские корни, интересно, что из этой же семьи вышел видный украинский философ Григорий Сковорода. Образование Соловьев получил в Первой Московской гимназии, затем учился на физико-математическом факультете Московского университета, в 1872 году, по его собственным словам, он "вышел” из этого факультета

и стал вольнослушателем историко-филологического факультета, экстерном сдал все экзамены, в том числе и кандидатские по курсу историко-филологического факультета уже через год и поступил вольнослушателем в Московскую духовную академию. В 1874 году он защитил магистерскую диссертацию в Санкт-Петербургском университете по теме “Кризис западной философии (против позитивистов)”. Этой защитой Владимир Соловьев заявил о себе как о зрелом самостоятельном ученом (хотя ему был всего 21

год). По возвращении в Москву он был избран доцентом Московского университета по кафедре философии, но через полгода после этого отправился в путешествие по святым местам в надежде обрести собственный мистический опыт озарения. В дороге его ограбили, и он вынужден был вернуться и возобновить чтение лекций. В 1877 году Владимир Сергеевич оставил службу в университете.

В 1880 году защитил в Санкт-Петербурге в качестве докторской диссертации свой труд “Критика отвлеченных начал” и начал чтение лекций в Санкт-Петербургском университете. Уже в первых философских работах Владимира Соловьева в центре стоял вопрос об отношении Запада и Востока - противопоставление западной и восточной традиций философствования, религиозного мировоззрения, поиск внутреннего основания для всеобщего единства.

Его богословские сочинения были в штыки приняты официальной православной церковью, ему было запрещено после опубликования “Религиозных основ жизни” печатать религиозно-богословские произведения. В. Соловьев в 80-е годы активно занимается публицистической деятельностью, принимая участие в полемике “западников” и “славянофилов”. В 1891 году он становится редактором философского отдела в большом энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона, помимо редакторской работы он был автором ряда крупных статей, трудился

над переводом Платона, начал работу над циклом философских трактатов, излагающих его систему философии, открывающихся работой “Оправдание добра”. К сожалению, кроме этой работы ни одна больше не вышла, т.к. неожиданно в расцвете творческих сил Владимир Соловьев умер 30 июля 1900 года в возрасте 47 лет. Он похоронен рядом с отцом в Новодевичьем монастыре в Москве. После него осталось собрание сочинений в 10 томах, не считая религиозно-философских работ, вышедших

во Франции на французском языке, три тома переписки и один том стихов. Владимиру Соловьеву принадлежит особое место в истории русской философии. Он стал родоначальником целого направления, школы русской идеалистической философии, вслед за которым шли Н.А.Бердяев, П.А.Флоренский и другие. Его роль в развитии отечественной философской мысли сравнима с ролью Г.Гегеля в немецкой философии или с ролью Аристотеля в античной, поэтому трудно переоценить

значение его творчества для национальной и мировой культуры. 2. Соловьева Прошедшее столетие не одарило русскую землю, да, кажется, и человечество в целом, более крупным профетическим умом; сегодня это открывается с особой очевиднос­тью. В конце прошлого века Соловьев узрел то, что с пугающей последовательностью реализуется в нашем столетии, но он же усматривал и позитивные космологические тенденции грядущего развития человечества, которые

нам до сих пор еще не столь очевидны, как великому мистику и провидцу. Поэтому мы снова и снова с надеждой на понимание и откровение всматриваемся в его тексты. Существенный интерес в этом плане представляет эстетика русского философа, как своеобразное резюме всей христианской эстетики на уровне философской рефлексии. Только со времен И.Канта философия осознала, что без эстетики невозможно создать целостную картину

универсума, и каждый крупный философ вынужден был (хотя далеко не всем из них это было под силу) так или иначе завершать свою систему эстетикой, предмет которой менее всего поддается вербализации. Соловьев был одним из немногих, для кого эстетика не являлась проблемой, ибо в сфере неформализуемого духовного опыта - и мистического, и художественного он был своим человеком.  Тем не менее, формально он не завершил свою систему написанием специального и законченного сочинения

по эстетике, хотя и планировал такую работу. Вероятно, лучше многих философов чисто рационалистической ориентации он ощущал все трудности, стоящие перед мыслителем, всерьез берущимся за такой труд, и откладывал эту работу на более поздние годы. И тем не менее, именно с него начинается новый существенный этап в русской религиозной эстетике  и достигает своеобразного апогея в период "русского духовного ренес­санса начала ХХ века" (выражение Н.А.Бердяева, ставшее сегодня практически научным понятием) - в частности,

у его последователей Н.А.Бердяева, у теоретиков нео-православия о.Павла Флоренского, о.Сергия Булгакова и у ряда других менее крупных мыслителей первой половины века.  Разработанная им философская теория "положительного всеединства", понимание искусства в духе мистической "свободной теургии", преображающей мир на путях к его духовному совершенству, концепция художественного выражения "вечных идей" и мистическое узрение

Софии как космического  творческого принципа (его софиология) легли в основу многих направлений эстетических исканий начала XX в.; в частности, существенно повлияли на теоретиков русского символизма и на уже упоминавшуюся неоправославную эстетику, родоначальником, которой он, собственно, сам и являлся. Сегодня излишне указывать на значимость и уникальность места В.Соловьева  в истории русской культуры. Он, как известно, был первым и крупнейшим русским философом

в точном (новоевропейском) смысле этого слова, то есть ученым, создавшим целостную всеобъемлющую философскую систему. При этом ему не чуждо было художественное творчество), поэзия заняла свое достаточно высокое место в истории русской литературы), и душа его была открыта для мистического опыта. В нем счастливо воплотились лучшие черты русской ментальности, далекой от узко рационалистического философствования, но проявляющей к нему большой интерес.

Соловьев был первым, кто соединил в себе дух русского мудреца с западным пристрастием к строго дискурсивному схоластическому мышлению. Вполне естественно, что его систематизаторский ум и личный художественный опыт постоянно ориентировали его мысль в сферу эстетики. Он написал несколько специальных статей по эстетике и теории искусства и развил основные эстетические идеи в своих литературно-критических статьях и, отчасти, в философских работах.

Фактически к концу жизни у него сложилась целостная эстетическая система, которая хорошо вычитывается из корпуса его текстов и творческий потенциал которой еще отнюдь не исчерпан культурой. Уже в одной из первых своих крупных работ "Философские начала цельного знания"(1877) Соловьев ясно намечает место эстетического опыта в системе своего миропонимания и в социальном универсуме, соответственно. Исходя из основных начал человеческой природы (чувства, мышления, воли), он выявляет

три основные сферы "обще-человеческой жизни": - Сферу творчества, основывающуюся на чувстве и имеющую своим предметом объективную красоту. Она имеет три ступени (или "степени") реализации (от высшей к низшей): мистику (абсолютная ступень), изящное художество (формальная ступень) и техническое художество (материальная ступень). - Сферу знания, основывающуюся на мышлении и имеющую своим предметом объективную истину.

Три ее ступени: теология, отвлеченная философия и положительная наука.   - Сферу практической жизни, основывающейся на воле и имеющей своим объектом общее благо. Реализуется эта сфера в "духовном обществе" (церковь), политическом обществе (государство) и экономическом обществе (земство). Из этих трех общих сфер первенствующее значение принадлежит сфере творчества, а так как в ней первое место занимает мистика, то она (мистика) имеет значение настоящего

верховного начала всей жизни обще-человеческого организма, что и понятно, так как в мистике жизнь находится в непосредственной теснейшей связи с действительностью абсолютного первоначала, с жизнью божественною" По Соловьеву сфера практической деятельности ориентирована только на уровень материально-социальной организации жизни людей, являющийся важным, но низшим с точки зрения духовных ценностей. Сфера знания занимает более высокий уровень, но она ориентирована только на пассивное познание различных

сфер бытия. И, наконец, творчество находится на самом высоком уровне, ибо это активная созидательная деятельность людей, неразрывно связанная с божественной сферой, ориентирована на воплощение красоты и осуществляется не по человеческому произволу, но на основе восприятия "высших творческих сил".  "Техническое художество", верхней ступенью которого является зодчество, имеет в основном утилитарные цели, и идея красоты служит здесь лишь внешнему украшению создаваемых утилитарных вещей.

Напротив, "изящные художества" (ваяние, живопись, музыка и поэзия) имеют сугубо эстетическую цель - красоту, "выражающуюся в чисто идеальных образах". В видах изящных искусств заметно "постепенное восхождение от  материи к духовности": в скульптуре наиболее сильно материальное начало, и оно слабеет по мере перехода к живописи, музыке и практически исчезает в поэзии, выражающейся "только в духовном элементе человеческого слова".

Предмет изящных искусств, неоднократно подчеркивал Соловьев красота, но это еще не полная, не всецелая, не абсолютная красота. Образы искусства ориентированы на идеальные формы, но имеют случайное, преходящее содержание. Истинная же абсолютная красота обладает определенным и непреходящим содержанием. Такой красоты нет в нашем земном мире, искусства улавливают лишь отблески этой "вечной красоты"

, ибо она принадлежит миру "сверхприродному и сверхчеловеческому". "Творческое отношение человеческого чувства к этому трансцендентному миру называется мистикою". Кому-то может показаться неожиданным это сопоставление мистики и искусства, хотя у них, как минимум, три области общих черт. В основе и того и другого лежит чувство, а не деятельная воля или познание; в качестве главного средства и то и другое имеют воображение, или фантазию, а не внешнюю деятельность

и не размышление; и то и другое опираются на "экстатическое вдохновение", а не на "спокойное сознание". Только людям, чуждым духовному опыту, мистика представляется удаленной от художественного опыта и чем-то смутным и неясным. Соловьев видит в ней самую высокую ступень творчества и вообще человеческой деятельности; он убежден, что мистика благодаря ее непосредственной близости к божественной сфере "не только сама обладает безусловною ясностью, но и все другое она одна только может сделать ясным"

, хотя для душ со слабым духовным зрением ее свет невыносим и погружает их в полную темноту . В истинности этих идей о мистике молодого русского философа убеждают его философские кумиры того времени Шопенгауэр и Гартман. В западноевропейской культуре Соловьев различал три исторических периода в сфере творчества: - Средневековый, когда не существовало свободного искусства ("художества" в его терминологии),

все было подчинено мистике, растворено в мистико-религиозной сфере. - С "эпохи возрождения" в результате ослабления религиозного чувства и открытия античного искусства начинается развитие и господство изящных искусств. - В наш век "наступило третье господство - технического искусства, чисто реального и утилитарного", "утилитарного реализма", когда от искусства требуется лишь поверхностное подражание действительности,

да "узкая утилитарная идейка - так называемая тенденция". Искусство превратилось в ремесло. Таким образом, Соловьев констатирует очевидный кризис и почти полную деградацию "западной цивилизации". Однако он убежден, что это не последнее слово в человеческом "развитии" и верит в грядущий "третий фазис", более высокий, неразрывно связанный с обращением человечества на новом уровне к  божественному миру; определяющую роль здесь должен сыграть

русский народ, Россия. Центральное место в его эстетической системе  занимают идеи красоты и искусства, и базируются они у него на теории эволюционного творения мира. Соловьев дополнил библейскую креационистскую идею дарвинской концепцией эволюции  и эту неохристианскую теорию мироздания положил в основу своей эстетики. Он признает, что мир был замыслен Богом изначально во всей его полноте, совершенстве и красоте и в этом

замысленном виде существует вечно в системе идей тварного бытия. Под идеей вообще русский философ понимал "то, что само по себе достойно быть", "достойный вид бытия", "полную свободу составных частей в совершенном единстве целого", то есть - идеальный замысел бытия в единстве многообразия (VI, 44). Конкретное творение во времени осуществляет космический ум, или "зиждительное начало природы"

- Логос, последовательно преодолевающий активное сопротивление первобытного хаоса. Органический мир, убежден Соловьев на основе знаний современных ему естественных наук, в частности, палеонтологии и биологии, и собственных наблюдений, "не есть произведение так называемого непосредственного творчества", хотя высшие органические формы  "от века намечены в уме всемирного художника"(61). В этом случае мир был бы изначально совершенным и гармоничным не только в целом, но и во всех

своих частях. Мы же знаем, что это не так.  Достижения естественных наук, с одной стороны,  и антиэстетический облик многих представителей животного мира древности (всех этих ихтиозавров, птеродактилей и т.п. допотопных монстров, которых не мог же непосредственно создать Бог), да и современности с другой,  убеждают Соловьева в эволюционности божественного творения мира. "Творение есть постепенный и упорный процесс; это - библейская и философская истина, так же как

и факт естественной науки. Процесс, предполагая несовершенство, предполагает тем самым определенный прогресс, состоящий во все более и более глубоком и полном объединении материальных элементов и анархических сил, в преображении хаоса в космос, в живое тело, могущее послужить для воплощения Божественной Премудрости". По Соловьеву Зиждительный Логос, преодолевая постоянное сопротивление хаоса, творит во времени (это и есть изучаемый наукой ход

эволюции) "великолепное тело нашей вселенной". Процесс творения имеет две тесно связанные между собой цели - общую и особенную. "Общая есть воплощение реальной идеи, т.е. света и жизни, в различных формах природной красоты; особенная же цель есть создание человека, т.е. той формы, которая вместе с наивысшею телесною красотою представляет и высшее внутреннее потенцирование света и жизни, называемое самосознанием"(VI,

73). Таким образом, красота оказывается в системе Соловьева важнейшим признаком прогрессивной реализации божественного замысла творения мира, то есть объективным показателем степени воплощения предвечных идей, или их совокупности - "всемирной идеи". Соловьев практически дословно повторяет главный тезис неоплатонической эстетики:  красота в природе "есть воплощение идеи"; "красота есть идея действительно осуществляемая, воплощаемая

в мире прежде человеческого духа". В онтологическом плане речь у философа идет о совокупной "всемирной идее" творения, содержание и сущность которой он определяет как "достойное бытие или положительное всеединство, простор частного бытия в единстве всеобщего". Рассматриваемая как предмет абсолютного желания, эта идея предстает нам в ипостаси добра, или блага; в качестве объекта мышления, мыслимого содержания для ума она является истиной; "наконец, со стороны

совершенства и законченности своего воплощения, как реально-ощутимая в чувственном бытии, идея есть красота"(44-45). Традиционное для европейской культуры триединство истины, добра и красоты  у Соловьева предстает в виде трех ипостасей единой всемирной идеи. Онтологическим критерием этой идеи - "достойного или идеального бытия" - является в системе русского философа "положительное всеединство", которое определяется им как "наибольшая

самостоятельность частей при наибольшем единстве целого", некая идеальная целостность бытия при полной свободе и самостоятельности всех составляющих. Ясно, что прообразам этого всеединства является "неслитное соединение" и "нераздельное разделение" ипостасей Троицы. Критерий "эстетического достоинства" Соловьев определяет как "наиболее законченное и многостороннее воплощение" всемирной идеи

"в данном материале"(45). Образец этого воплощения в неорганической природе Соловьев видит в алмазе, который, имея одинаковый химический состав с углем, отличается от последнего только красотой, то есть степенью воплощения идеи. В алмазе осуществилось предельно возможное просветление материи видимым светом. "В этом неслиянном и нераздельном соединении вещества и света оба сохраняют свою природу, но ни то ни

другое не видно в своей отдельности, а видна одна светоносная материя и воплощенный свет просветленный уголь и окаменевшая радуга. Его интересует не метафизика света и материи, а лишь относительная, феноменальная (визуальная) противоположность между светом и "весомыми телами". Этот пример дает ему возможность определить красоту как "преображение материи чрез воплощение в ней другого, сверх материального начала". Однако пока в природе, и особенно в органическом мире,

это идеальное единство не достигается. Процесс творения находится еще в стадии, далекой от завершения, поэтому в жизни встречается много эстетически нейтральных и просто безобразных существ и явлений. В эстетике Соловьева безобразное выступает категорией, показывающей степень нереализованности процесса воплощения идеи, или степень непреодоленности изначального хаоса. Последний сам по себе нейтрален в эстетическом плане.

Это - предвечная неупорядоченная иррациональная стихия, имеющая космическое бытие на уровне "души мира". "Хаос определяет В.Соловьев, развивая поэтическую мысль Ф.Тютчева о "древнем хаосе, родимом" т.е. отрицательная беспредельность, зияющая бездна всякого безумия и безобразия, демонические порывы, восстающие против всего положительного и должного - вот глубочайшая сущность мировой души и основа всего мироздания".

Процесс творения и соответственно становления природной красоты заключается в упорядочении хаоса, преодолении его и преобразовании в космос, то есть в красоту. Однако и введенный в пределы всемирного строя, смысла и красоты, хаос, говоря словами Тютчева, "под ними шевелится", а часто и просто выплескивается мятежными порывами. И Соловьев не считает эти всплески хаоса и его постоянное стремление вырваться из оков космоса негативным фактом космического бытия.

Он далек от упрощенной мысли о позитивности (и возможности) полного уничтожения хаоса. Своим постоянным противоборством упорядочивающему божественному началу хаос стимулирует развитие и актуализацию жизненного процесса, космического организма в целом. "Это присутствие хаотического, иррационального  начала в глубине бытия сообщает различным явлениям природы ту свободу и силу, без которых не было бы и самой жизни и красоты".

Их сущность составляют постоянная борьба света с тьмою, под которой имеется в виду реальная противодействующая креативному процессу сила. И для бытия красоты "вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии"; достаточно будет, если светлое начало подчинит себе темное, отчасти воплотится в нем, овладеет им, но не уничтожит окончательно. "Хаос, т.е. само безобразие, есть необходимый фон всякой земной красоты, и эстетическое значение таких

явлений, как бурное море или ночная гроза, зависит именно от того, что "под ними хаос шевелится".  Безобразное, как  эстетическая характеристика хаоса, проявляет себя только с появлением красоты. Красота и "безобразие" - два взаимопроявляющих себя феномена. Отсутствие одного приводит к  исчезновению и другого. Начало, противодействующее становлению идеальной формы, "должно производить резкое впечатление

безобразия".  При  этом сопротивление хаотического начала пропорционально росту совершенства организации материи, росту степени адекватности воплощения идеи. В минеральном мире хаос еще находится как бы в окаменевшем состоянии, в растениях он дремлет и предельно пассивен, и только с появлением жизни хаотическое начало впервые пробуждается к активному противодействию объективации идеи совершенного организма в душах и телах животных.

Поэтому мы реже встречаемся с красотой в животном мире, чем в растительном или неорганическом. И чем совершеннее животный организм, тем реже проявляется в нем истинная красота; "на каждой достигнутой высшей степени организации и красоты являются и более сильные уклонения, более глубокое безобразие, как высшее потенцированное проявление того первоначального безобразия, которое лежит в основе - и жизни, и всего космического бытия". Соловьев различает три "формальные причины" преобладания

безобразного над прекрасным в животном мире: - "непомерное развитие материальной животности", которое проявляется, например, в подавляющем господстве в организме одной животной функции, в частности, половой, как у червей; - "возвращение к бесформенности", как у многих видов слизняков, имеющих сравнительно сложную внутреннюю организацию; - "карикатурное предварение высшей формы", что наблюдается у лягушек, обезьян.  Все же эти причины могут быть сведены к одной, более общей - "

к сопротивлению, которое материальная основа жизни на разных ступенях зоогенического процесса оказывает организующей силе идеального космического начала".  Таким образом, красота и ее формы и степени проявления в природе свидетельствуют, по Соловьеву, стремившемуся совместить  в своей системе библейский креационизм с дарвинизмом,  что космогенный процесс творения находится еще в стадии активного развития и наиболее значимые этапы его еще впереди.

Важнейшую роль в этом процессе борьбы созидательно-упорядочивающего начала с хаотическим, в божественном творении мира и в творческой деятельности вообще играет, согласно теории Соловьева, София Премудрость Божия. Поэтому софиология заняла видное место в философии русского мыслителя, и именно в ее эстетической части. Фактически Соловьев стал на русской почве родоначальником этого учения, хотя истоки его уходят в глубокую древность.  В своем понимании

Софии он опирается на библейские и гностические тексты, на мистический опыт многих визионеров, на богослужебную и художественную практику православия и на свои собственные софийные видения и поэтические интуиции. В частности, он считал именно софийный аспект религиозного чувства русского народа наиболее самобытным в христианстве наших средневековых предков. Без преувеличения можно сказать, что идея Софии стояла в центре философии, поэзии, жизни Соловьева, а его софиология открыла новую и яркую страницу

в этом учении - неоправославную, талантливо дописанную уже в нашем веке о. Павлом Флоренским и о. Сергием Булгаковым. Уже на первых двух этапах соловьевской софиологии, в сочинениях «София» и «Чтения о Богочеловечестве» видно, как мысль философа напряженно пытается то свести в один образ и даже в одну личность многие противоречивые характеристики, функции, действия женского божественного начала космогонии, то развести их, распределить между двумя существами или принципами - душой мира и

Премудростью. Эта работа фактически завершается на третьем этапе - в книге "Россия и Вселенская Церковь" и в некоторых художественно-эстетических работах. Если в "Софии" душа мира на каком-то этапе космогонического процесса как бы совершенствуется и преобразуется в Софию, а в "Чтениях" фактически тождественна с Премудростью, ибо речь там идет о современном состоянии космоса, когда существует воцерковленное человечество,

то на последнем этапе своего творчества Соловьев приходит к одновременному разделению души мира и Софии и их диалектическому объединению. Здесь важное значение приобретает ряд космогонически-эстетических оппозиций, о которых уже частично шла речь: хаос-космос; безобразное-прекрасное, иррациональное-рациональное и т. п. Опираясь на высвеченные еще древностью дуалистические принципы и архетипы бытия, Вл. Соловьев, как мы уже частично видели, полагает хаос в качестве негативно-потенциальной основы всего

мироздания. В Боге изначально содержится "возможность хаотического существования", которая постоянно осуждается, подавляется и уничтожается им. И тем не менее "Бог любит хаос и в его небытии, и Он хочет, чтобы сей последний существовал". Он в состоянии всегда управиться с ним и поэтому "дает свободу хаосу". Именно с хаосом связывает теперь

Соловьев душу мира.  И, как тварный, раздробленный в своей множественности мир, порожденный душой мира, является противоположностью и обратной стороной божественной всеобщности, всеединства, так и "душа мира сама есть противоположность или антитип существенной Премудрости Божией". И если София мыслится отныне Соловьевым как исключительно позитивное предвечное божественное

Начало (то Начало, в котором Бог начинает творение согласно Быт 1), то душа мира - первая тварь, субстрат сотворенного мира, то есть олицетворение хаотического, дисгармонического, временного начала в Универсуме. И в этом смысле она принципиально отлична и от Бога, и от Софии и противоположна им. С другой стороны, как и ее сущность хаос, она не имеет вечного бытия в самой

себе, но "от века существует в Боге в состоянии чистой мощи, как сокрытая основа вечной Премудрости". И эта основа имеет отрицательный знак, как бы - антиоснова, то есть выступает создателем того внутреннего космического напряжения, в результате которого только и существует творческий потенциал, двигательная сила Софии в делах творения мира, управления им. И как для бытия красоты необходимо существование отчасти упорядоченной, но свободно противоборствующей

ей хаотической темной силы, так и для бытия Софии как творческого начала необходима противоборствующая ей душа мира, ее основа, "носительница, среда и субстрат ее реализации" в тварном мире, ее второе тварное "я", сказали бы мы теперь. Однако в силу своей свободы и двойственного характера душа мира в принципе имеет возможность отрешиться от хаоса, привести творение к совершенному единству и "отождествиться с вечной

Премудростью". В этой плоскости лежали эсхатологические чаяния Соловьева. До возникновения человечества как вершины творения, София не имела реальной возможности полного самоосуществления. Именно в человечестве, в его сакральной сущности и обретает она полноту своего воплощения. София предстает теперь тем тройственным и тем не менее одним богочеловеческим существом, в котором

реализуется мистическое единение Человека (= человечества) с Богом. Центральным и личностным "обнаружением" Софии в мире является воплотившийся Логос, Бог Сын Иисус Христос, женским "дополнением" - Святая Дева, Богоматерь, а "вселенским распространением -

Церковь". В непосредственном единении с Богом находится только Богочеловек Иисус, а через него - Святая Дева (таинством Его рождения) и Церковь (являясь Его Домом и Телом). И все трое суть одно - человечество, созерцая которое в своей вечной мысли Бог и одобрил творение в целом. Именно поэтому и веселилась библейская

Премудрость, узрев свою грядущую реализацию. Софиология Соловьева была активно и творчески воспринята русскими мыслителями начала XX века, особенно П.Флоренским и С.Булгаковым. Последний фактически создал на ее основе неоправославное учение, которое было достаточно резко осуждено русской православной Церковью, но имело существенное значение для развития современной религиозной эстетики.

Софиологические студии русских мыслителей  дали творческий  импульс для аналогичных исследований в современной западной науке. В эстетике самого Соловьева образ Софии занял главное место в качестве центрального творческого ("зиждительного") начала космогенеза и вдохновителя художественного творчества человека, как одного из участников этого глобального процесса. 3. Взгляд на искусство и культуру Отсюда постоянное внимание

Соловьева к  искусству, которое он вроде бы понимал достаточно традиционно, но делал из этого понимания далеко идущие оригинальные выводы. Сущность искусства он видел в красоте, достигающей в нем более высокой ступени, чем в природе: "Как человеческое самосознание относится к самочувствию животных, так красота в искусстве относится к природной красоте". И на эту красоту он возлагал большие надежды. В качестве одного из высочайших образцов искусства

Соловьев считал поэзию Пушкина и, достаточно часто обращаясь к ее анализу, на ее примере стремился показать значимость искусства в целом, корректируя, углубляя и в какой-то мере примиряя в процессе этого анализа позиции современных ему утилитаристов и сторонников чистого искусства. В поэзии (и шире во всем искусстве) есть свое собственное (не религиозное, не философское, не политическое и т.п.) содержание и своя польза. "Поэзия может и должна служить делу истины и добра на земле но

только по-своему, только своею красотою и ничем другим. Красота уже сама по себе находится в должном соотношении с истиной и добром, как их ощутительное проявление. Следовательно, все действительно-поэтичное - значит прекрасное - будет тем самым содержательно и полезно в лучшем смысле этого слова". Соловьев, таким образом, видел в искусстве один из существенных путей воплощения "всемирной идеи", ибо, в отличие от природного пути, здесь это воплощение реализуется

через посредство наиболее высоко организованного в духовном плане существа - человека, да еще наделенного специальным даром. Последний фактор, однако, может служить и определенной помехой. В том случае, если художник неправильно понимает свою задачу и увлекается или внесением в искусство чуждого ему содержания (преходящей общественной прагматики, например), или пытается по-своему, субъективно и односторонне понимать красоту. К последним Соловьев относил современных ему сторонников "новой

красоты" в искусстве - декадентов и символистов. Главной слабостью их эстетической позиции и их искусства он считал разрыв органического союза между красотой, добром и истиной. Отказавшись от этого союза в пользу только красоты, они нарушили изначальную космическую гармонию. В результате вынуждены были прибегнуть к каким-то искусственным, изощренным формам, с одной стороны, и - к эстетизации негативных явлений (демонизма, сатанизма и т.п.) с другой, что привело

их к созданию каких-то подделок, а не истинного искусства. Первые опыты русских символистов и особенно эстетствующих декадентов оттолкнули Соловьева, прежде всего своим подчеркнутым эстетством, отрывающим чувственно воспринимаемую красоту от ее глубинных метафизических оснований и абсолютизирующим только один, да и то узко понятый, аспект вселенской идеи. В онтологии же самого русского философа красота, выступавшая главным признаком оптимальности

воплощения идеи, была неотделима от двух других ипостасей всемирной идеи, которая на уровне знания выражалась понятием истины, а на уровне социальной жизни - феноменом добра, или блага. Эту идею Соловьев подчеркивал во многих своих работах и, кстати, выдвигал в качестве одного из критериев оценки искусства, "поэзии". Творчество Пушкина и Достоевского он высоко ценил, в частности, и за то, что они не отделяли красоту от истины и добра.

Отвлеченная истина, без связи с добром и красотой, по Соловьеву лишь "пустое слово"; изолированное от красоты и истины добро есть только бессильный порыв, а отдельно взятая красота "есть кумир". Во всей полноте они "живут только своим союзом". И Достоевский, счастливо сочетавший в себе религиозного человека, свободного мыслителя и "могучего

художника",  никогда не разделял эти "три неразлучные вида одной безусловной идеи. Открывшаяся в Христе бесконечность человеческой души, способной вместить в себя всю бесконечность божества - эта идея есть вместе и величайшее добро, и высочайшая истина, и совершеннейшая красота. Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и та же истина, телесно воплощенная в живой конкретной форме. И полное ее воплощение - уже во всем есть конец и цель и совершенство, и вот

почему Достоевский говорил, что красота спасет мир".  Высмеяв первые опыты русских символистов за их претенциозность, Соловьев, по существу, конечно, был духовным отцом эстетики символизма, окончательно сложившейся уже в первое десятилетие XX в то есть после смерти Соловьева, и особенно в теоретических работах А.Белого и В. Иванова. Главные теоретики русского символизма фактически развили и довели до логического

конца соловьевское понимание искусства, как выразителя духовных сущностей бытия, вечных идей и т. п. и интерпретировали на свой лад его идею "свободной теургии", о которой речь впереди. Сам Соловьев редко употреблял термин символ применительно к художественным образам, однако его понимание их практически не отличалось от того, что символисты называли художественным символом. Он не считал себя поэтом-символистом и теоретиком символизма.

В его время символизм отождествлялся с декадентством и эстетством, то есть с формальным украшательством, созданным изощренной игрой эстетствующего ума. Он же подходил к искусству, совсем с иных религиозно-онтологических позиций. Легковесность, поверхностность и несерьезность декадентской литературы, с которой он, видимо, был достаточно знаком, не позволили ему всерьез воспринять нарождающийся русский символизм, как значительное художественно-эстетическое направление.

Анализ конкретного художественного творчества, образцов настоящего в его понимании искусства приводит Соловьева к убеждению в высокой и именно эстетической значимости искусства в универсуме. Природная красота уже набросила на мир свой лучезарный покров, скрыв под ним безобразный предвечный хаос. Он бессильно шевелится где-то в глубинах прекрасного космоса. Искусство облекает красотой человеческие отношения, воплощая в своих образах истинный смысл человеческой

жизни и этим продолжает природный процесс по воплощению идеи. Однако изначальный хаос наиболее активно прорывается именно в сфере органической жизни в форме разрушений, смерти, а в человеческом обществе еще и в форме зла. Поэтому, убежден русский философ, человек, наделенный сознанием, должен не просто пассивно отображать в своем искусстве действительность, но и активно воздействовать на природу в направлении ее преображения.

И именно искусство призвано стать наиболее действенным средством такого активного преображающего воздействия человека на жизнь и космос в целом. У него есть реальная возможность установления окончательного торжества над злом и "совершенного воплощения этого торжества в красоте нетленной и вечной". Соловьев приходит в своей эстетике к утверждению той функции искусства, которую он обозначил как "свободная теургия" - активное преображение действительности в целях достижения положительного,

или истинного, всеединства. Цель, не достигнутая пока средствами природы, должна быть реализована на путях человеческого творчества. Отсюда вытекают три взаимосвязанные задачи, "которые стоят перед искусством: - прямая объективация тех глубочайших внутренних определений и качеств живой идеи, которые не могут быть выражены природой; - одухотворение природной красоты - увековечение ее индивидуальных явлений". Это означает реальное превращение физической жизни в духовную, то есть в такую, которая

содержит в себе слово или откровение, способное выражаться во вне; которая обладает способностью одухотворять, преображать материю или, что равнозначно, воплощаться в ней; которая, наконец, свободна от материальных процессов, то есть пребывает в вечности. "Совершенное воплощение этой духовной полноты в нашей действительности, осуществление в ней абсолютной красоты или создание вселенского духовного организма есть высшая задача искусства". Очевидно, что реализация этой задачи должна совпасть с завершением

всего мирового процесса творения. Поэтому, пока длится история, возможны только частичные и фрагментарные предварения (антиципации) абсолютной красоты. И в лучших произведениях существующих уже искусств мы видим отблески этой красоты; в них дается нам предощущение нездешней, грядущей действительности, которая нас ожидает. Красота искусства, таким образом, является реальным "переходом и связующим звеном между красотою природы и красотою будущей жизни", а само искусство предстает "вдохновенным

пророчеством". О том, что подобное высокое назначение искусства не выдумка, а реальность, которой суждено осуществиться, свидетельствует неразрывная связь между искусством и религией в древности. Конечно, эта форма связи была несовершенной, считает Соловьев, поэтому она и прекратила свое существование. Cовременное отчуждение искусства от религии представляется ему  "переходом от их древней слитности

к будущему свободному синтезу", ибо грядущая жизнь, на которую уже указывает подлинное искусство, будет основана "не на поглощении человеческого элемента божественным, а на их свободном взаимодействии". Опираясь на все изложенное, Соловьев предлагает свое сущностное определение искусства: "всякое ощутительное изображение какого бы то ни было предмета и явления с точки зрения его окончательного состояния, или в свете будущего мира, есть художественное произведение".

В существующем искусстве "предварения совершенной красоты" реализуются тремя способами. Первый Соловьев называл "прямым или магическим". Он заключается в том, что "глубочайшие внутренние состояния, связывающие нас с подлинною сущностью вещей и с нездешним миром, прорываясь сквозь всякие условности и материальные ограничения, находят себе прямое и полное выражение в прекрасных звуках и словах (музыка и отчасти чистая лирика)".

Соловьев подчеркивает, что речь здесь идет не столько о буквальном содержании поэтических образов, сколько о том, что скрыто за ними в их чисто художественном звучании. Сегодня мы знаем, что именно этот тип художественного творчества поставили в основу своей эстетики и художественного творчества символисты. Бальмонт, Блок, Белый и другие уделяли огромное внимание именно художественно-выразительной, звуковой, цветовой,

музыкальной специфике поэтических образов, перенеся на нее главную художественную нагрузку многих своих произведений. Второй тип художественного творчества он называет "косвенным, через усиление (потенцирование) данной красоты". Суть его состоит в идеализации красоты, растворенной в природе, в ее художественной "очистке". Этот тип творчества характерен для архитектуры, живописи, особенно пейзажной, отчасти для лирической поэзии и классической скульптуры. Последняя, "идеализируя красоту человеческой формы

и строго соблюдая тонкую, но точную линию, отделяющую телесную красоту от плотской, предваряет в изображении ту духовную телесность, которая некогда откроется нам в живой действительности"Религиозное искусство (живопись, поэзия) этого типа, продолжает русский философ, дало нам в идеализированном виде те события истории, в которых заранее открывался смысл человеческой жизни. Наконец третий тип творчества Соловьев обозначает как "косвенный, чрез отражение идеала от несоответствующей

ему среды", усиленной художником для "большей яркости отражения". Речь здесь в основном идет об отношении к идеалу в эпическом и драматическом искусствах. Но это все - уже история искусства, а Соловьев, как мы видели, мечтает об ином, теургическом искусстве будущего, которое не должно ограничиваться воплощением идеала только "в одном воображении", но призвано выйти в самую реальную действительность - "должно одухотворить, пресуществить нашу

действительную жизнь". Соловьев предвидит возражения, что эта задача выходит за пределы искусства, и отвечает, что искусству никто не устанавливал никаких пределов.  История показывает, что искусства находятся в постоянном изменении и многие из них достигли уже своих пределов: скульптура доведена до совершенства еще древними греками; достигли своих потолков эпос и трагедия, и более того, "ново-европейские народы уже исчерпали все прочие известные нам роды искусства,

и если это последнее имеет будущность, то в совершенно новой сфере действия". Столетие спустя мы видим, что, по крайней мере, одна часть провидения Соловьева осуществилась. Художественная культура ХХ века практически полностью исчерпала потенциал традиционных искусств, доведя до логического завершения и видового абсурда все их возможные вариации (с темами, сюжетами, материалом, художественными языками и т.п.) и взаимосочетания.

4. Заключение Таким образом, эстетика крупнейшего русского философа, сформировавшаяся в период господства материалистических, позитивистских и начальных естественнонаучных представлений, явилась своего рода корректирующей реакцией на них могучего духовно озаренного сознания. В рамках христианского мировоззрения, после многих столетий схизмы вознесшегося над конфессиональным разделением, Вл. Соловьев, опираясь на опыт европейской духовно-научной традиции последних двух тысячелетий,

попытался наметить глобальную перспективу выхода культуры и человеческой жизни в целом из прозреваемого им, да и многими мыслителями его времени, глобального кризиса. Суть его он видел в бездуховности, безрелигиозности и творческой анемии большей части общества; в однобоком увлечении материально-телесными, естественно-научными и техническими приоритетами в ущерб духовным, религиозным, художественным. Опираясь на личный духовно-мистический опыт, он усматривал выход из экзистенциального

кризиса  на путях обновленного свободного творчества жизни самими людьми, осознанно обратившимися за божественной помощью в деле последней реализации замысла Творца, и имеющими перед внутренним взором в качестве идеала Царство Божие. Соловьевым возрождалось и утверждалось на новом уровне основное откровение  Нового Завета и раннего христианства о глубинном  изначальном и грядущем единстве духовного и материального

начал при их метафизическом равенстве в человеке и обществе. Провиденное им органическое всеединство божественного, человеческого и природного элементов должно, в конечном счете, привести к новому "неслитному соединению" духовного и материального начал, к идеальной и окончательной космической гармонии, которую человек призван начать осуществлять уже ныне своими руками. Главный критерий правильности движения по этому пути личностного, общественного и космического

преображающего обновления Соловьев усматривал в эстетической сфере - в "ощутимой красоте" как показателе конкретной реализации чаемого единства духовного и материального, божественного и человеческого. В этом, пожалуй, на сегодня и заключается актуальный смысл эстетики русского философа, до сих пор еще до конца не осознанной, не понятой, не принятой. 5. Список использованной литературы: 1. Бычков В.В. Эстетика

Владимира Соловьева как актуальная парадигма. //История философии. № 4. М.: ИФ РАН, 1999. 2. Иванов В.И. Религиозное дело Владимира Соловьёва. // Родное и вселенское. М.: «Республика», 1994г 3. Лосский Н.О. История русской философии. –М.: Советский писатель,1991 480с. 4. Рашковский Е.Б. Вл.

Соловьев. Учение о природе философского знания/ Вопросы философии, 1982, №6. 5. Соловьёв В.С. Красота в природе.// Сочинения в 2 томах. М: «Мысль», 1990г 6. Соловьёв В.С. Общий смысл искусства.// Сочинения в 2 томах. М: «Мысль», 1990г 7. Современный философский словарь/ под ред. д.ф.н. проф. В.Е.Кемерова –1996. – 608с. 8. Философский энциклопедический словарь .2-е изд. –

М.: Советская энциклопедия,1989. – 815с.