Кто такая кузькина мать?
Добродомов И.
...
в третьем сериале он им всем
покажет
mamma di Cosimo...
Литературная
газета. 1988. 17 авг.
Формулируя
основные понятия русской фразеологии как лингвистической дисциплины, академик
В. В. Виноградов писал в 1948 году о разновидностях фразеологических единиц:
«Несомненно, что легче и естественнее всего выделяется тип фразеологических
единиц, абсолютно неделимых, неразложимых, значение которых совершенно
независимо от их лексического состава, от значений их компонентов, и так же
условно и произвольно, как значение немотивированного слова – знака.
Фразеологические
единицы такого рода могут быть названы фразеологическими сращениями... Примером
фразеологического сращения является просторечно-вульгарное выражение кузькина
мать, обычно употребляемое в фразосочетании: показать кому-нибудь кузькину
мать. Комментарием может служить такое место из романа Н. Г. Помяловского «Брат
и сестра»: «Хорошо же, я тебе покажу кузькину мать... Что это за кузькина мать,
мы не можем объяснить читателю. У нас есть много таких присловий, которые во
времени утратили смысл. Вероятно, кузькина мать была ядовитая баба, если ею
стращают захудалый род». Ср. у Чехова в «Хамелеоне»: «Он увидит у меня, что
значит собака и прочий бродячий скот. Я ему покажу кузькину мать...»
Наличие
грамматических форм и семантических связей в идиоматизме ведет к возможности
некоторых синтаксических его видоизменений. В выражении покажу кузькину мать
абсолютно не мотивирована лишь идиома кузькина мать. Глагол же показать
вступает в привычный ряд родственных оборотов: покажу, где раки зимуют,
показать Москву (в значении «выдрать за вихры»), я тебе покажу (с экспрессией
угрозы) и т. д. Поэтому возможны видоизменения и в употреблении выражения
показать кузькину мать. Например, у В. А. Слепцова в очерках «Владимирка и
Клязьма» (в речи крестьянина): «Взмолился, ноги-то, видно, отморозил,
толоконное брюхо. Ты, должно, еще, брат, не видал кузькину мать, в чем она
ходит, а то я бы показал» (Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и
лексикография).
Выражение
кузькина мать как символ угрозы часто соединяется с глаголом узнать в качестве
сказуемого, при котором как подлежащее выступает объект угрозы (тот, кому
угроза предназначена, кому грозят): «Вот, говорит, отведу я им место верст за
пятьдесят, так узнают кузькину мать» (Мельников-Печерский. Дедушка Поликарп).
Общее
значение фразеологизма может быть и совсем иное: узнать кузькину мать скорее
употребляется как обозначение испуга в результате угрозы; «– Что, небось, узнал
в ту пору [во время ревизии], как кузькину мать зовут!» (Салтыков-Щедрин.
Пошехонская старина). В произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина фразеологизм
трансформируется так, что страшным представляется даже знакомство лишь только с
именем кузькиной матери: «А вот поговори ты у меня, так узнаешь, как кузькину
мать зовут» [Сатиры в прозе (Скрежет зубовный)].
Порой
этот же автор ограничивается лишь намеком на зловещее выражение, что характерно
для его эзоповского языка: «За границей нигде не кричат караул, нигде не грозят
свести в участок, не заезжают, не напоминают о Кузьке и его родственниках» (За
рубежом).
В
рязанских говорах в начале XIX в. М. Н. Макаров отметил выражение Кузку
подпустить «досаду чем-либо делать, задирать чем кого», где Кузка объяснено как
уменьшительное от Козма (Макаров М. Н. Опыт русского простонародного
словотолковника).
Поиски
конкретного прообраза Кузьки предпринял В. Н. Сергеев: «Кузька (полное имя –
Кузьма, Козьма) был некогда бедным, обиженным судьбой человеком. Об этом
свидетельствуют народные поговорки: Кузьма – бесталанная голова; Горькому
Кузеньке – горькая долюшка; Кузенька – сиротинушка и др. Возможно, Кузьма был
приемным сыном или вскормленником и проживал с названной матерью, женщиной
крутого нрава. Наказывая виновных, именно она, по-видимому, первая произнесла
слова: «узнаешь (попомнишь), будешь помнить кузькину мать!»
Но
пословицы и поговорки донесли до нас и другое представление о Кузьме, как о
злом и мстительном человеке: «Наш Кузьма все бьет со зла; не грози Кузьма: не
дрожит корчма». Возможно, Кузьма (Кузька) и унаследовал от матери ее тяжелый
характер, так как яблоко от яблони недалеко падает.
Мать
Кузьки вела себя так, что на глаза ей лучше было не попадаться. Обещание
устроить встречу с ней, показать ее разгневанной не сулило ничего хорошего и
приводило многих в трепет» (Сергеев В. Н. Из биографии Кузьки. – Русская речь,
1973, № 4).
Фактически
этим же ономастическим путем пошел В. М. Моквенко. Он попытался причислить
интересующее нас выражение к фразеологизмам, «в основе которых лежит имя
собственное, подвергшееся обобщению еще до фразеологизации благодаря своей
социальной оценочности: филькина грамота, драть как сидорову кoзy, показать
кузькину мать и под. ...Так, имя Филипп (также Филимон, Филат) в уменьшительной
форме Филя становится обобщенным названием глупого и ленивого человека, имя
Сидор получает коннотацию [добавочное значение, окраску, окрашенность. – И. Д.]
«скупой и мелочный хозяин», Кузька – «бедный», «неряшливо одетый» или «неловкий
человек» и под. Характерно, что хотя процесс «апеллятивизации» имени [апеллятив
– то же, что имя нарицательное.– И. Д.] – это процесс лексический, он тесно
связан с контекстуальной, а следовательно, в какой-то мере фразеологической
«обкаткой» имени собственного. Экспрессивные коннотации нередко выводятся
именно из текстов – в основном пословичных, имеющих иную структуру и
лексический состав, чем соответствующие фразеологизмы. Приведём лишь некоторые
из подобных контекстов, в которых рождались устойчивые коннотации оборотов
филькина грамота, показать кузькину мать и драть как сидорову козу, используя
материал различных паремиологических сборников XVII – XX вв.: У Фили были, да
Филю ж и побили; Жил Филя у простофили, сам простофилей стал; У всякого Филатки
свои ухватки и т. п.; На Сидора пока ни одна беда не пришла; Сидор да Борис об
одной дрались; Сидор пьет – черт челом бьет; Сидорова правда – киселем блины
мазаны; Поживешь – и Кузьму отцом назовешь; Прежде Кузьма огороды копал, а ныне
Кузьма в воеводы попал; Горькому Кузеньке горькая долюшка и мн. др. Именно в
таких пословичных и фольклорных контекстах закрепляется та или иная
апеллятивная характеристика имени. Случайные характеристики постепенно
отсеиваются, и в литературную фразеологию попадает лишь то, что выдержало
проверку долгим речевым употреблением.
Фразеологизмы
типа показать кузькину мать, драть как Сидорову козу или филькина грамота
образуются обычно не конденсацией большего литературного текста, а
противоположным способом – ...его развертыванием в сочетание, закреплением той
или иной коннотации минимальным (...фразеологическим) контекстом. Нередко это
даже развитие более древнего фразеологического образа на базе чисто
национального именослова» (Мокиенко В. М. О собственном имени в составе
фразеологии. – Перспективы развития славянской ономастики. М., 1980).
Эти
общие стилистически усложненные соображения вне связи с конкретным материалом
интересны сами по себе, но они едва ли помогут найти истоки выражения показать
кузькину мать, поскольку входящее в его состав прилагательное, вероятно,
первоначально никак не было связано с личным именем Кузька и получило такую
связь лишь вторично по забвении первоначальной образной основы фразеологизма и
по его переосмыслении, что довольно часто наблюдается в области фразеологии,
В
известном сборнике образных слов и выражений М. И. Михельсона «Русская мысль и
речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии» (т. II. СПб., 1902) сделана
весьма нерешительная попытка вскрыть истоки загадочного выражения: «Кузька –
плут (показать Кузькину мать, т. е. чем и как (мать) учит плутов(?)». Но эти
соображения не могут быть приняты во внимание в силу их безосновательности.
Столь же неубедительно видеть в составе выражения показать кузькину мать
отражение нигде не засвидетельствованного слова кузька «кнут» только на
основании параллельного до какой-то степени синонимического выражения показать
кнут (плеть), «погрозить».
Гораздо
более перспективными оказываются поиски этимологического решения на почве
других языков, где обнаруживаются проясняющие первоначальную образность и
логику русской идиомы. Такую роль может выполнить коми-зырянское и
коми-пермяцкое существительное кузь, кузьo «черт, леший», встречающееся в
выражениях типа кoн тэнo кузьясыс новлoдлoны «где тебя черти носят».
Первоначальным у этого слова было другое значение, которое хорошо сохранилось в
близкородственном коми-зырянскому удмуртском языке, где его соответствие имеет
облик кузё и значит «хозяин», а также в заимствованиях из коми-зырянского
языка: манс. кусай «хозяин», хант. Kuza «хозяин». В пермских языках
(коми-зырянском и удмуртском) слово это когда-то имело общепермскую форму
*kuz'a, которая представляет собой старое булгарско-чувашское заимствование (совр.
чувашек. хуcа «хозяин, владелец»). Изменение значения у коми-зырянского слова
легко объясняется его эвфемистическим употреблением вместо табуированного
названия «лесного хозяина» – лешего.
Из
того же самого булгарско-чувашского источника слово хуcа (диалекта, хоcа)
попало и в другие финно-угорские языки Поволжья: горномарийск. хoза, «хозяин»,
лугововосточн. марийск. оза, морд. козя «богач, кулак». К нему восходит и
русск. хозяин с наращенным суффиксом единственного числа -ин и суффиксом -ева
для образования множественного числа (хозяева). Основа русского слова хозяй-,
по-видимому, восходит к тюркской звательной форме xocau (из хоcа+ай), но дело
не в русском слове, а лишь в соотносительном с ним кузькой, от которого пошла
кузькина мать.
Думается,
что обращение к отражению булгарско-чувашского слова хуcа в финно-угорских
языках Поволжья и Северного Приуралья помогает вскрыть истоки и первоначальную
семантику русского фразеологизма показать кузькину мать.
Возможное
знакомство с матерью лешего, черта действительно «открывает» неприятную
перспективу, и намек на такое потенциальное знакомство представлял довольно
действенную угрозу.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.gumer.info/