О позиционных чередованиях в лексике
М. В. Панов
В
1748 году замечательный филолог В. К. Тредиаковский открыл, что литературному
русскому произношению свойственно аканье: гласный [о] без ударения заменяется
гласным [а]. И с восторгом он писал: "Сей подмен столь регулярен, что не
имеет ни единой отмены!" В. К. Тпедиаковскии радовался не зря: ему удалось
установить, что в языке есть позиционные чередования. Их важнейшая особенность:
они не знают исключений; меняются позиционные условия - непременно меняется
звук, его замещает другой определенный звук. В языке, оказывается, есть твердые
законы, есть строгие отношения: в позиции N - один определенный звук, в позиции
М - другой, тоже вполне определенный звук. Так начиналось научное языкознание.
Следующий
шаг в теории позиционных чередований был сделан не скоро (В. К. Тредиаковский
далеко опередил свое время): в 1881 году И. А. Бодуэном де Куртенэ. Он
рассуждал так: если в данной позиции звук А всегда во всех словах замещается
звуком Б, то, значит, в этой позиции (т. е. в словах с такой позицией) А и Б не
могут играть роль различителей: они неспособны в данном случае
противопоставлять слова. (Положение становится сложнее, если появится в этой же
позиции третий звук - В; между А, Б и В могут быть сложные отношения, но Бодуэн
был прав, не обращая на них внимания в XIX в.). Если они неспособны к
различению, то это одна языковая единица; ученый назвал ее "фонемой".
Фонема
- это звуковая единица, представленная рядом позиционно чередующихся звуков.
Отдельные представители фонем могут акустически и артикуляционно не походить
друг на друга: единственное к ним требование, чтобы они считались одной
фонемой, - то, что они позиционно чередуются. Так, в случае дом - дом'ов - н'а
дом чередуются звуки [о]-[а]-[ъ], они - одна фонема . И. А. Бодуэн де
Куртене начал плодотворную полемику с представителями другого взгляда на фонему
(Н. В. Крушевский, Л. В. Щерба, А. Н. Гвоздев, Л.Р. Зиндер, которые требовали,
чтобы членами фонемы признавались только акустически и произносительно похожие
звуки (например, [a]-[А]-[Ъ]-[ъ]). Эта точка зрения (антибодуэновская) в
фонологии оказалась бесплодной и по своей сути являлась попыткой вернуться к
дободуэновскому натурализму в фонетике.
Если
изучается ряд единиц, похожих друг на друга артикуляционно и акустически, то
изучается звуковой тип. Но фонетика всегда, с античных времен, занималась
только артикуляционными типами, никакого новшества здесь нет. Фонетику не
интересовали качества единичного произношения того "Э!", которое
произнес Иван Петрович Бобчинский, в отличие от того "Э!", которое
произнес Иван Петрович Добчинский. Бодуэн, введший единственный критерий для
объединения звуков в единство, в фонему, положил в основу собственно лингвистические
данные: характеристику звука в зависимости от его лингвистического поведения.
Эта высота, этот чисто языковой взгляд на фонетический строй оказался слишком
труден для мысли, не привыкшей к чисто лингвистическому мышлению.
Третий
решающий шаг в позиционной теории языка - книга Р. И. Аванесова и В. Н.
Сидорова "Очерк грамматики русского литературного языка". Она была
закончена авторами, принята редакцией и набрана в 1940 году. Книга пролежала
без движения в редакции (с готовым набором) до конца войны и была издана только
в 1945 году. Это важнейший рубеж в языкознании. Впервые была целостно описана
фонетическая система языка с позиций московской фонологической теории, строго
соответствуя бодуэновским положениям, подлинно функциональная: было выяснено
наличие определенного состава фонем в языке; позиционно обусловленное
варьирование каждой фонемы; их поведение в сильных и слабых позициях; было
введено понятие "нейтрализации" (в "московском" строгом
толковании). Это был мощный рывок вперед в фонологической теории. В нем
участвовали своими трудами А. А. Реформатский и П. С. Кузнецов.
В
последующие годы появился ряд лингвистических работ, которые так же позиционно
интерпретировали явления в других областях языка: в словообразовании,
морфологии, синтаксисе. Это период развития теории позиционного чередования:
позиционное чередование становится общеязыковым понятием.
Дошла
очередь и до лексики. В моей статье "Позиционные мены значений у слов в
зависимости от текста" в предыдущем сборнике кафедры русского языка МГОПУ
(Структура и семантика художественного текста. Доклады VII Международной
конференции. М.,1999) сделана попытка описать позиционную мену значений у
существительных определенного семантического типа: слова, со значением
помещения, могут в известных условиях метонимически обозначать группу лиц:
Охотники добрались до сарая, легли спать - и скоро сарай мирно захрапел. Третий
этаж был занят иностранными студентами, и он заговорил и запел на разных
языках; Палатка была занята бродягами - мимо ее стало невозможно пройти:
палатка постоянно во всеуслашанье сквернословила, изрыгала угрозы и
оскорбления.
Для
такой замены необходимо: название группы лиц, название места их обитания и
указание позиции, обусловливающей чередование. Название позиции должно включать:
прямое (неметонимическое) название группы лиц и указание на связь ее с
названием места. В наших примеоах есть все три элемента: охотники + сарай +
сообщение, что охотники были в сарае. Иногда эти три элемента выражаются
скрыто. Серебряная свадьба удалась на славу: гармонь весело пела, вся изба
плясала. Сказано о свадьбе, но свадьба в поле не справляется, то есть названо
помещение, комната или изба; свадьбу справляют люди - значит, здесь названы
лица.
Отличие
лексической позиционной мены (касающейся семантики слова) от фонетической в
том, что она (лексическая мена) лишена обязательности. В фонетике в безударном
слоге (в полнозначном слове) всякий гласный [о], хочешь - не хочешь, должен
уступить место гласному [а]; в лексике иные отношения: можно сказать
метонимически сарай захрапел, а можно использовать и прямое название, не
заменять его: охотники захрапели. В чем же безысключительность этого
чередования? Без констатации безысключительности чередование не может быть
названо позиционным. Безысключительность в том. что такой метонимической замене
может подвергаться всякое название лиц (охотники, студенты, бродяги), все они
могут быть названы в определенных условиях словами, обозначающими (в
неметонимических случаях) помещения. С другой стороны, для замены годится любое
название помещения, вмещающее людей. И даже шире: любое место, где есть люди:
На опушке собралась молодежь; опушка танцевала.
Может
ли такая метонимия обозначать не группу лиц, а одно лицо? Проверим на примерах:
Всю ложу занял какой-то важный генерал: ложа величественно озирала зал; В
карете ехал сам посол; карета не обращала внимания на приветствия. Печать
искусственности, нарочитости лежит на таких примерах. Все же, видимо, требуются
для этого какие-то определенные условия. [См.: М. С. Бунина, И. А. Василенко и
др. Современный русский язык. Сборник упражнений. Изд. 3. М.,1982. Покажите,
подобрав более широкий контекст, что сочетания коридор засмеялся, чулан пел,
балкон вздрогнул, чердак танцевал вполне закономерны в русской речи. Какой языковой
закон "обеспечивает" их существование? (С.19). Регулярные
метонимические переносы не оцениваются говорящими как приобретение словами
особых значений (ср. регулярные, т.е. позиционные, чередования в фонетике, они
тоже не оцениваются говорящими как перемена, в синхронном смысле, звука)...].
Рассмотрим
такой случай: названия столиц разных государств часто используются и в других
значениях: как метонимия страны, его правительства. Например: Будапешт отверг
притязания Грузии; Копенгаген контролирует судоходство в Северном море; Москва
заявила Японии свое несогласие и т. п. Каждое название столицы может быть
использовано в таких семантических изменениях. Требование одно: чтобы контекст
имел общеполитическое содержание. Не подойдут такие контексты: Будапешт сеет
новые сорта пшеницы - здесь Будапешт не может быть понят как Венгрия; нужен
другой контекст для такого расширительного истолкования: Будапешт заключил
договор с Прагой.
Как
будто есть все, чтобы признать мену значений столица - страна позиционной: позиция
(определенный контекст) и регулярная, постоянная мена значений. Но, думается,
здесь обыкновенная многозначность слова. Названия столиц не включаются в
толковые словари, а если бы они включались, то объяснение их должно быть,
например, таким: Будапешт 1) 'столица Венгрии'; 2) метонимически: 'Венгрия':
Будапешт завоевал одно из почетных мест среди европейских стран - экспортеров
автомобилей; 3) метонимически: 'название правительства Венгрии': Будапешт
отверг ноту Эфиопии. Определенной позиции для явления этих значений не нужно
("требуется политический контекст" - это слишком неопределенно и
расплывчато, чтоб считаться описанием позиции).
Итак,
описанная группа слов - названия политических столиц - не создает семантических
позиционных чередований.
Встречается
такой тип говорения (сниженный по сравнению с предыдущими): человека вместо
имени называют сушествительным, семантически связанным с каким-нибудь событием
в жизни этого человека. Так, того, кто в магазин привозит капусту, бесцеремонно
называют Капустой: - Сегодня Капуста еще не приезжал? Человека, который
освободил подвалы от мышей и крыс (дератизатор), называют Котом, Котищем: - Наш
Котище вчера на вечеринке хорошо пел! Того, кто умело организовал продажу
вафель в киосках города, зовут Вафлей: - Это дело надо поручить Вафле: он
сумеет! В словах Капуста, Кот, Вафля происходит замещение значений: вместо
обычного их осмысления они воспринимаются как обозначение человека. Нет ли
здесь еще одного позиционного чередования? Нет, для понимания этой меня как позиционной
не существует оснований: ведь нет позиции, обусловливающей возможность такой
замены. Это обыкновенные клички, прозвища, возможные во всяком контексте и не
требующие позиционного обоснования.
Описывая
разные случаи регулярных семантических чередо-й и безуспешно стараясь найти
между ними позиционные, обратимся напоследок к более отрадным фактам. В
художественной литературе автор может поступить так: описать героя с каким-либо
отличительным признаком, все дать в прямых, неметонимических характеристиках.
Это - заявление о позиции. А дальше названный признак (длинный нос, русые
кудри, военный мундир, плотоядные губы) уже выступает как обозначение человека.
Например: В зале появилась дама в шляпе с павлиньими перьями. Далее шляпа с
павлиньими перьями заменяет даму: Павлиньи перья, мерно колыхаясь, были среди
первых пар танцующих; Офицер почтительно подошел к павлиньим перьям и пригласил
их на танец и т. д. Или описывается поселянин в синих валенках. Далее синие
валенки становятся воплощением этого поселянина: Синие валенки потопали в
буфет; "Вы из какого уезда?" интересовались у синих валенок. Валенки
важно отвечали; "Мы из Тульского". Это - настоящее позиционное
чередование значений: поселянин приведен в связь с синими валенками, заявлена
сильная позиция, а затем именование поселянин позиционно заменяется словом
валенки: слабая позиция легко возводится к сильной, образуя чередование
значений: валенки понимаются как 'поселянин'.
Очень
подозрительны относительно позиционного поведения отглагольные существительные:
многие из них имеют процессуальное значение (существительное обозначает
действие) и вещное (обозначает предмет): Ребята, окна на зиму замазываете? -
Нет, кончилась наша замазка. - А почему? - Замазка кончилась. В некоторых
случаях выбор значения обусловлен контекстом. Не является ли этот выбор
позиционным? Тогда, может быть, можно говорить и о нейтрализации значений?
Смотрите, какая хорошая наклейка: и рисунок, и сама работа. Слово наклейка
одновременно имеет значения 'вещь' и 'действие'. Нет ли здесь нейтрализации
этих значений?
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.philology.ru