Маяковский
после октября
Л.П. Егорова, П.К. Чекалов
Еще в 1915 г. в
первой своей поэме "Облако в штанах" Маяковский пророчески говорил о
грядущей в 1916 году революции. И она не заставила себя ждать. В феврале 1917
грянула очередная русская революция, вслед за ней - Октябрьская...
Маяковский не
без гордости вспоминал, что солдаты и матросы, штурмовавшие Зимний дворец,
приговаривали две его строчки:
Ешь ананасы,
рябчиков жуй,
день твой
последний приходит, буржуй.
"Моя
революция",- заявил о ней поэт (29; 1, 37). Маяковский "вошел в
революцию, как в собственный дом. Он пошел прямо и начал открывать в доме своем
окна",- верно подметил В.Шкловский (51; 101). Понятия:
"Маяковский" и "поэт революции" стали синонимами. Такое
сопоставление проникло и за рубеж, где Маяковского воспринимают своеобразным
"поэтическим эквивалентом" Октября (2; 187).
Окрещенного
"трибуном революции", Маяковского иначе не представляют, как только
ярым сторонником революционных переворотов, непоколебимо уверовавшего в победу
социалистических идей. Все было так, и все-таки немного не так. Маяковский в
отличие от многих увидел в революции два лика: не только величие, но и черты
низменности, не только человечную ("детскую") ее сторону, но и
жестокость ("вскрытые вены"). И, будучи диалектиком, он мог
предположить и "груду развалин" вместо "построенного в боях
социализма". И это было выражено еще в 1918 г. в знаменитой "Оде
революции":
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названием
тебя еще звали?
Как обернешься
еще, двуликая?
Стройной
постройкой,
грудой
развалин?
И четырежды
славя ее от своего поэтического имени, он не забывал трижды ее проклясть от
лица обывателя. Это говорит о том, что Маяковский куда трезвее оценивал
происходящие события, нежели те, кто считается меньшими их апологетами.
Можно привести
и другие доводы в пользу высказанной мысли.
В 1921 г.,
когда перед участниками III конгресса Коминтерна разыгрывали второй вариант
пьесы "Мистерия-буфф" (1918), Маяковский в программе спектакля
выразил свое понимание эпохи: "Революция расплавила все, - нет никаких
законченных рисунков, не может быть и законченной пьесы". Ощущая
"неоформленность" времени, его "двуличие", поэт записал: "Мистерия
- великое в революции, буфф - смешное в ней" (28; 9, 223). Определяя тему
пьесы ("Мистерия-буфф" - дорога. Дорога революции"), Маяковский
снова подчеркивал: "Никто не предскажет с точностью, какие еще горы
придется взрывать нам, идущим этой дорогой..." (28; 9, 106).
Другое дело,
что хотя и небезрассудно, но поэт верил в идеалы революции и возлагал на нее
большие надежды. В 1923 году в поэме "Про это" он признавался:
Что мне делать,
если я
вовсю,
всей сердечной
мерою,
в жизнь сию,
сей
мир
верил,
верую.
Признание
искреннее. И искренность, и сила этих чувств не может не вызывать уважения.
Эта же вера от
лица нового класса прозвучала в пьесе "Мистерия-буфф". Когда семь пар
нечистых оказываются перед "дверью" будущего, машинист провозглашает:
Сегодня
это лишь
бутафорские двери,
а завтра
былью сменится
театральный сор.
Мы это знаем.
Мы в это верим.
Осознавая
переменчивость времени и большую вероятность "устаревания",
несоответствия своего произведения требованиям нового дня, Маяковский в
предисловии ко второму варианту пьесы записывал: "В будущем все играющие,
ставящие, читающие, печатающие "Мистерию-буфф", меняйте содержание, -
делайте содержание ее современным, сегодняшним, сиюминутным" (28; 9, 106).
Но надо сказать, что несмотря на почти восьмидесятилетнюю дистанцию, отделяющую
нас от времени создания пьесы, некоторые части ее не нуждаются в специальном
"осовременивании", они и так злободневны. Вот, к примеру, отрывок из
монолога Разрухи (персонифицированный действующий персонаж):
Здесь царствую
я -
царица разруха:
я жру паровоз,
сжигаю машину.
Как дуну -
сдуну фабрику
пухом.
Как дуну -
сдуну завод как
пушину...
Назад!
Я труд ненавижу
бодрый.
Назад!
Я с вами
расправлюсь по-свойски.
Ко мне, мое
войско, шкурники, лодыри!
Ко мне,
спекулянтов верное войско!
Не менее
актуальными для современной России представляются и другие строки из этой же
пьесы:
Обещали и делим
поровну:
одному -
бублик,
другому - дырку
от бублика.
Это и есть
демократическая республика.
Литературовед
И.Вишневская считает, что первая советская пьеса В.Маяковского до сих пор не
понята, как следует, и сегодня необходимо новое ее прочтение, "чтобы
вскрыть, по возможности, истинный смысл пьесы, ее замысел, представив театру не
шумное политическое зрелище, славящее Октябрь, но... провидческую, поистине
мистериальную трагедию, так до сих пор и не услышанную" (10; 123).
Маяковский
всегда отличался непримиримостью к идейным и классовым врагам. Подтверждений
тому искать не приходится. Есть они и в "Мистерии-буфф" ("Ко мне
- кто всадил спокойно нож и пошел от вражьего тела с песнею"), есть они и
в других произведениях: "Белогвардейца найдете - и к стенке",
"Плюнем в лицо той белой слякоти"... Но это не значит, что людям из
своего стана он мог прощать что-либо из того, чего не простил бы врагу.
Подлость и низость он ненавидел в любом классовом обличии. "Страшнее и
гаже любого врага - взяточник",- говорил он о чиновнике, рожденном новой
эпохой. К белогвардейцу же отношение могло быть и попочтительней. Поэт
произносит совершенно невероятные с точки зрения ортодоксальных революционеров слова:
Я
белому
руку, пожалуй,
дам,
пожму, не
побрезгав ею.
Я лишь
усмехнусь:
- А здорово вам
наши намылили
шею!
Ему был
ненавистен советский мещанин. "Страшнее Врангеля обывательский быт",-
предупреждал он в 1921 году, а самого Врангеля мог преподнести с куда большим
сочувствием:
И над белым
тленом,
как от пули
падающий,
на оба
колена
упал
главнокомандующий.
Трижды
землю
поцеловавши,
трижды
город
перекрестил.
Под пули
в лодку
прыгнул...
Даже лучшие
исследователи творчества Маяковского этот эпизод представляли
"величественно театральной" позой (39; 199), "лицемерной
маскировкой полного банкротства черного дела" (39; 218). А если отбросить
идеологические мерки и подойти просто по-человечески? Ведь здесь нет ни одного
сатирического мазка, ни капли иронии. Все всерьез. Более того, драматична
картина прощания главнокомандующего с родной землей, то, как падающий, будто от
пули, Врангель в последний раз целует русскую землю и крестит город...
Марина Цветаева
эти строки называла гениальными. "Вспомним,- комментировала она их,- о
последнем Врангеле, встающем и остающемся как последнее видение Добровольчества
над последним Крымом, Врангеле, только Маяковским данным в рост его
нечеловеческой беды, Врангеле в рост его трагедии. Перед лицом силы Маяковский
обретает верный глаз..." (47; 2, 115). Не случайно этот эпизод нашел
великолепное музыкальное воплощение в известной оратории Г.Свиридова
"Время, вперед!"
В той же 16-й
главе поэмы "Хорошо!", откуда взят эпизод с Врангелем, в голосе
"непримиримого" к классовым врагам поэта нельзя не уловить ноту
жалости к "вчерашним русским", белогвардейцам, вынужденным плыть
"от родины в лапы турецкой полиции", которым предстоит "доить
коров в Аргентине" и "мереть по ямам африканским".
"Воспевание
жестокости никогда не было внутренним свойством музы Маяковского,- отмечает в
одной из лучших работ о поэте Ф.Н.Пицкель.- Для его поэзии характерна,
наоборот, гуманность, способность сопереживать и сочувствовать..." (39;
86).
Карабчиевский
же считает, что после Октябрьской революции Маяковский "впадает в какое-то
истребительское неистовство... Он откровенно купается в сладострастных волнах
насилия и захлебывается ими, выражая бурный восторг" (18; 40-41). И, чтобы
не казаться голословным, критик приводит цитаты из Маяковского, подтверждающие
правильность его взгляда:
Пули, погуще!
По оробелым!
В гущу бегущим
грянь
парабеллум!
Самое это!
С донышка душ!
Жаром,
жженьем,
светом
жарь,
жги,
режь,
рушь!
Отрывок
комментируется таким образом: "Он (Маяковский - П.Ч.) стреляет, режет и
рубит, он размахивает всем, что попадется под руку. Все живое вокруг погибает и
корчится в муках" (18; 41).
Нельзя не
заметить, что Карабчиевский действия литературных героев переносит на личность
самого автора, причем пренебрегая конкретными социальными обстоятельствами,
сложнейшими противоречиями эпохи, в которой жил и творил поэт. Критик
представляет картину таким образом, будто жестокость шла только из красных
рядов. Не лишне вспомнить, что и белогвардейцы не особо церемонились со своими
врагами. И об этом есть у Маяковского:
Пятиконечные
звезды
выжигали на
наших спинах панские воеводы.
Живьем,
по голову в
землю, закапывали нас банды Мамонтова.
В паровозных
топках сжигали нас японцы,
рот заливали
свинцом и оловом...
Эти строки не
столь гиперболизированы, как может показаться. Они имеют под собой вполне
реальные факты. И что же в таком случае должен был пропагандировать поэт,
сделавший свой выбор между враждующими баррикадами? В полемическом запале
Маяковский мог не сдержать эмоции, перехлестнуть через край. Это вызывает сожаление.
Но делать вид, будто Маяковский укладывается в приведенный Карабчиевским
фрагмент, - непростительно.
Приведем другие
строки, принадлежащие тому же человеку, вокруг которого все якобы
"погибает и корчится в муках". Побывав на месте расстрела царской семьи,
Маяковский записал в свой блокнот:
Спросите: руку
твою протяни -
казнить или нет
человечьи дни?
Не встань мне
на повороте.
Я сразу вскину
две пятерни:
я голосую
против!..
Мы повернули
истории бег.
Старье навсегда
провожайте.
Коммунист и
человек
не может быть
кровожаден.
Здесь нет
росплеска эмоций, чем порой действительно злоупотреблял поэт, нет революционной
горячки. Сказано спокойно и взвешенно, внушительно и недвусмысленно.
"Коммунист и человек не может быть кровожаден",- вот кредо зрелого
Маяковского, уравновешенного и умудренного опытом.
Вадим Кожинов,
опубликовавший эти строки в 1988 году, предварил их комментарием. Исходя из
того, что правда теряет свою этическую ценность и становится просто
констатацией факта, когда ее способен высказать любой и каждый, критик приходит
к выводу, что правда может обладать безусловной и даже беспредельной ценностью
в условиях, когда высказать ее - значит совершить благородный, мужественный
поступок. "В таких условиях однозначность и даже откровенная прямолинейность
не только не снижают ценность правды, но, напротив, могут придать ей
дополнительную силу. Так, безоглядное нравственное требование: не следует
убивать людей, кто бы они ни были, - могло иметь громадное значение в те годы,
когда расстрелы становились повседневным явлением" (23; 160).
В наше не очень
расположенное к Маяковскому время негативное отношение к нему выражается порой
резко и непримиримо: "Истинно русским художникам не нашлось места в
России... И только Маяковский - это Иван, не помнящий родства, флагман
космополитизма, ненавидящий Россию и русскую культуру, ярый сторонник
разрушения русских памятников..." Да, поэт ошибался, и опасно ошибался,
когда призывал, например, к разрушению искусства. Но разве мог человек, не
любивший Россию, написать:
Из нищей
нашей
земли
кричу:
Я
землю
эту
люблю.
...............................
С такою
землею
пойдешь
на жизнь,
на труд,
на праздник
и на смерть!
Сравнивая
Маяковского с Иваном, не помнящим родства, поэту вменяют в вину его
"вненациональность", то, что он - интернационалист - якобы не выразил
русскую душу, русский характер... А меж тем Марина Цветаева в интернационализме
Маяковского находила высокое достоинство и говорила об этом с большим пафосом:
"Вглядитесь в лобяные выступы, вглядитесь в глазницы, вглядитесь в скулы,
вглядитесь в челюсти. Русский? Нет. Рабочий. В этом лице пролетарии всех стран
больше, чем соединились - объединились, сбились в это самое лицо... Это лицо -
сама печать Пролетариата, этим лицом Пролетариат мог бы печатать свои деньги и
марки" (47; 2, 417). К.Чуковский, тоже с уважением относясь к
интернационализму поэта, писал еще в 1920 г.: "Живя в Москве, он, как и
каждый из современных людей, чувствует себя гражданином Вселенной" (49; 2,
319).
К этим
авторитетным заявлениям можно добавить, что Маяковский к тому же был человеком,
способным взять на себя все грехи человечества, всю вину за пролитую в веках
кровь, за погубленные души. И он мог признаться в этом тихо, коленопреклоненно,
как инок: "каюсь, я один виноват в растущем хрусте ломаемых жизней!"
"Это
какое-то продолжение Достоевского",- сказал Б.Пастернак в "Докторе
Живаго" о раннем Маяковском. Уж кто, как не Достоевский, выразил русский
национальный характер?
Художественное
воплощение Маяковским героики нового, небывалого, как казалось, мира, тема
социалистического строительства достаточно подробно анализировались в
литературоведении. Как говорится, "тема устала" да и существенно
скорректирована августом 1991 года. Тем не менее никогда не вычеркнуть из
истории русской литературы ХХ века стихи "Товарищу Нетте - пароходу и
человеку", "Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка",
"Стихи о советском паспорте", вступление к поэме "Во весь
голос". В историю русской литературы также вошли известные поэмы о вожде
русского пролетариата и об Октябрьской революции. Интересную трактовку поэмы
"Владимир Ильич Ленин" дал С.Кормилов, определивший специфику жанра
как "скорбное надгробное слово, сказанное искренне, однако по традиции не
претендующее на безусловную достоверность, как все, что по традиции говорится о
дорогом покойнике" (24; 20).
Когда после
смерти Ильича в газетах стали появляться объявления об изготовлении по заказам
его гипсовых, бронзовых, мраморных и гранитных бюстов в натуральную и двойную
величину, Маяковский написал специальную статью "Не торгуйте
Лениным", которая заканчивалась таким образом:
"Мы
настаиваем: -
Не штампуйте
Ленина.
Не печатайте
его портретов на плакатах, на клеенках, на тарелках, на кружках, на
портсигарах.
Не бронзируйте
Ленина.
Не отнимайте у
него живой поступи и человеческого облика, который он сумел сохранить, руководя
историей.
Ленин все еще
наш современник.
Он среди живых.
Он нужен нам
как живой, а не как мертвый.
Поэтому, -
Учитесь у
Ленина, но не канонизируйте его.
Не создавайте
культа именем человека, всю жизнь боровшегося против всяческих культов.
Не торгуйте
предметом этого культа.
Не торгуйте
Лениным!" (19; 223-224).
Не Маяковский
виновен в том, что все его призывы оказались тщетными.
Сатира
Маяковского
Но Маяковский
был не только певцом Октября и как мы показали выше, его нелицеприятным судьей.
В наши дни актуализируется сатира Маяковского. Он отдал ей дань и в раннем
творчестве в гиперболически заостренных гимнах судье, критику, ученому, взятке,
в "Последней Петербургской сказке". Он выступал против мещанского
равнодушия к социально значимым проблемам, против видимости дела. Столь же
страстного обличителя нашло в лице Маяковского советское мещанство.
В уже
цитировавшейся монографии Ф.Н.Пицкель отмечает, что сатира Маяковского
1918-1919 годов была направлена против старого мира, который, как казалось
поэту, единым махом уничтожается революцией. Так, в 1918 году он насмешливо и
навсегда хоронил бюрократа:
Сидел себе,
попивал и покрадывал.
Упокой,
господи, душу бюрократову.
Но в 1921 году
поэт вынужден признать, что поспешил с похоронами, и вновь берется за
сатирическое перо, разоблачающее советского бюрократа, который "противней
царского во сто крат" (39; 252).
Однажды на
собрании литературной группы в Нижнем Новгороде Маяковскому задали вопрос о
том, почему он все время пишет о грязи, о недостатках, а не о розах, о
прекрасном?
"Я не могу
не писать о грязи, об отрицательном,- отвечал Маяковский потому что в жизни еще
очень много дряни, оставшейся от старого. Я помогаю выметать эту дрянь. Уберем
дрянь, расцветут розы, напишу о них" (31; 473).
Это
высказывание раскрывает творческие принципы Маяковского и его отношение к жанру
сатиры как орудию борьбы против старого, закосневшего, порочащего идеи нового
мира.
В стихотворении
"Мрачное о юмористах" поэт призывал сатириков "крыть
розгой" все общественные пороки. "Для подхода для такого мало, что
ли, жизнь дрянна?"- задавал он им риторический вопрос. Сам же был
беспощаден в преследовании плохого, отрицательного. Маяковский был непримирим к
мрази в любом обличии и проявлении, потому совершенно неслучайны в его
творчестве такие стихотворения, как "Хулиганщина",
"Взяточники", "Товарищ Иванов", "Помпадур",
"Столп", Подлиза", "Мразь" и другие.
В стихотворении
"О том, как некоторые втирают очки товарищам, имеющим циковские значки"
автор затрагивает и раскрывает проблему, ставшую характерной для всей советской
системы.
Итак, два
человека со значками в виде красных флажков, указывающих на их принадлежность к
Центральному исполнительному комитету (ЦИК), направляются для проверки в
учреждение. Дверь перед ними предупредительно распахивает швейцар; заведующий,
не гордясь ни чином своим, ни окладом, сразу же принимает их без всякого
доклада. Никакой очереди нет, услужливо подносятся все необходимые справки и
резолюции... Словом, все как надо, как и следует при социализме - без волокиты,
без бюрократизма. Члены ЦИКа не могут скрыть своей радости. Они уверились, что
перед ними "рай земной, а не учрежденьице".
На следующий
день они же, оставив дома свои значки, снова подходят к дверям того же
учреждения. Швейцар, только вчера обдувавший с них пылинки, на этот раз
почему-то "лается": "Ишь, шпана. А тоже шляется!"
Попробовали зайти с черного хода, но и там кто-то потребовал с них пропуска.
Вчерашний простак-секретарь уже сегодня выглядит "величественней Сухаревой
башни", а девушка, услужливо подносившая справки, не отвечая на вопрос,
сидит и пудрит веснушчатый нос. Оказалось, что к заведующему нельзя никак
попасть без предварительного доклада, а очередь удавом шесть раз обвила здание...
Члены ЦИКа удрученно размышляют о том, как всего лишь за день могло
обюрократиться образцовое учреждение?! Им и в голову не приходит, что в первый
раз им просто пустили пыль в глаза, по значкам угадав в них представителей
власти, а во второй день они столкнулись с тем, с чем сталкивается простой
народ ежедневно.
Со свойственной
ему категоричностью и максимализмом в конце стихотворения автор ставит вопрос
ребром: надо или бюрократам дать по шапке, или каждому гражданину дать по
флажку, по которому всякого человека могли бы обслужить на уровне членов ЦИКа.
К сожалению,
голос поэта не был услышан, и то, что обличалось им в середине 20-х годов, в
последующие годы только разрасталось и принимало еще более уродливые формы.
В стихотворении
"Товарищ Иванов" Маяковский выявляет в своем персонаже, занимающем
высокий пост, черты, роднящие его с дореволюционными чиновниками. Этот человек
- льстец и подлиза. Он не только всегда и во всем угождает начальству, но и
перенимает "начальственную маску, начальственные привычки, начальственный
вид". Для него это верный способ сохранить свое кресло в то время, как
другие увольняются и сокращаются. По мнению поэта-сатирика, такие люди пролезут
всюду, "подмыленные скользким подхалимским мыльцем". И он не в силах
скрыть своего негодования против возрождаемых старых порядков. Автор возмущенно
вопрошает:
- Где я?
в лонах
красных
наркоматов
или
в дооктябрьской
консистории?!
В стихотворении
"Столп" поэт яростно выступает против тех, кто под различными
предлогами зажимает критику и гласность. Таков именно товарищ Попов, считающий
критику "подрывом, подкопом". Этот партиец перепуган тем, что в
газете критикуют, "не щадя авторитета, ни чина, ни стажа, ни
должности", и он страшно боится быть "осрамленным". Он не понимает,
как это можно позволить "низам подряд, всем! - заниматься
критиканством?!" Обычную критику он воспринимает как
"критиканство" и с тревогой думает о том, что, если и дальше пойдет
таким образом, могут добраться до Иванова, затем - до него, а после - и до Совнаркома!
(Совет народных комиссаров). Именно поэтому он перепуганно кричит во весь
голос: "Товарищи, ведь это же ж подорвет государственные устои!"
Совершенно с
противоположной точки зрения смотрит на проблему автор:
Мы всех зовем,
чтоб в лоб,
а не пятясь,
критика
дрянь
косила.
И это
лучшее из
доказательств
нашей
чистоты и силы.
В то время,
когда подавлялась всякая инициатива снизу и требовалось лишь беспрекословное
выполнение указаний вышестоящих инстанций, Маяковский не уставал напоминать:
Революция
требует,
чтобы имелась
смелость,
смелость
и еще раз -
с - м - е - л -
о - с - т - ь.
Придерживаясь
такой гражданской позиции, поэт принародно бичевал все то, что порочило и
дискредитировало завоевания революции и идеи социализма. Он верил в них и
служил им своим творчеством, и не вина поэта, что новая власть и новый строй не
оправдали его надежд. Он предупреждал о появлении советского бюрократа,
порожденного новой системой, ожидающего лишь команды и указания сверху:
Что заглядывать
далече?
Циркуляр сиди и
жди.
- Нам, мол, с
вами думать неча,
если думают
вожди.
Критика всегда
отмечала заострение и сатирическую гиперболизацию образов и то, что гротеск и
фантастика вырастала из конкретных жизненных реалий. Однако только в наши дни
раскрывается истинный смысл художественной реальности Маяковского.
Есть основания
предполагать, что надежд на истинную победу социализма у Маяковского к концу
жизни оставалось не так много. Свидетельством тому - последняя его пьеса
"Баня" (1929-1930), в которой выразилась едкая сатира и злая ирония
поэта по отношению к новой государственной системе. Вот, к примеру, режиссер
(персонаж пьесы) по указанию Победоносикова перестраивает спектакль по ходу
действия. Вдохновенно подаваемые труппе его команды и реплики есть не что иное,
как потерявшие свое содержание штампы, показывающие, что реальных завоеваний у
социализма нет - одна видимость:
" - Выше
вздымайте ногу, симулируя воображаемый подъем... Воображаемые рабочие массы,
восстаньте символически! Капитал, красиво падайте! Капитал, издыхайте эффектно!
Дайте красочные судороги!.. Ставьте якобы рабочие ноги на якобы свергнутый
якобы капитал. Свобода, равенство и братство, делайте улыбку, как будто
радуетесь. Свободный мужской состав, притворитесь, что вы "кто был
ничем", вообразите, что вы - "тот станет всем". Взбирайтесь на
плечи друг друга, отображая рост социалистического соревнования...."
Вряд ли еще у
кого-нибудь из советских сатириков можно обнаружить столь убийственную
характеристику социалистическим завоеваниям. Нереализованные задачи, не
достигнутые цели, всуе поминаемые идеалы, видимость и показуха - вот основные
черты того социализма, которому служат Оптимистенко и Победоносиков. И этот
негатив не перекрывается даже словами Фосфорической женщины, посланницы
коммунистического общества из 2030 года: "Вы сами не видите всей
грандиозности ваших дел... Я оглядела и поняла мощь вашей воли и грохот вашей
бури, выросшей так быстро в счастье наше и в радость всей планеты..."
Видимо, потому и обречен был на провал спектакль, что негативный материал в нем
перевешивал позитивный.
Так, в 1930 г.
Маяковский гениально уловил то вырождение культуры, которое со всей
очевидностью проявилось в годы укрепления тоталитарного режима. Не только
лучшая и пронзительная часть лирики, но и сатира делает Маяковского нашим
современником.
Итак, с самого
начала творческого пути Маяковский зарекомендовал себя оригинальным художником.
Но он привнес в поэзию нечто более значительное, чем просто оригинальность. Он
ввел в русскую поэзию новую систему стихосложения, что случается не так часто:
раз в сто, а, может, и в двести лет. Заслуга непомерная! Маяковский
раскрепостил русскую рифму, провел оригинальнейшие эксперименты в области
рифмовки. Его новшества явили собой революцию в поэзии и дали ей сильнейший
импульс для дальнейшего развития. Не потеряла своей актуальности и проблематика
произведений Маяковского. Неоднозначно и рождает глубокие раздумья его
художественное решение темы революции. Тезис советского литературоведения: ни
один поэт не оказал такого решающего и непосредственного влияния на русскую и
мировую поэзию, как Маяковский, - можно считать верным. Уже при жизни поэта
"молодое поколение увидело в Маяковском своего трубача и запевалу, а затем
в 30-е и 40-е годы в Европе, Латинской Америке, на Востоке появились поэты,
которые подхватили его революционный порыв и сами заняли авангардные позиции в
искусстве: Арагон, Хикмет, Неруда, Незвал, Тувим, Броневский, Брехт, Чаренц...
Имена всемирного значения. Каждый оставил признания, кем был для него
Маяковский" (32; 460).
Но было бы
наивно полагать, что современное поколение читателей будет воспринимать
Маяковского точно также, как воспринимали его в начале века. Рядовому читателю
зачастую нет дела до поэтических авторитетов, у него один критерий: нравится
или не нравится. Одна из причин современного негативного отношения к поэту
нередко кроется в том, что Маяковского просто-напросто не знают или знают мало
и однобоко. Свою отрицательную роль сыграл в этом и "хрестоматийный
глянец", которые навели на поэта литературоведческие работы последних
десятилетий. И мы вместе с другими почитателями таланта поэта надеемся, что еще
появятся книги, со страниц которых во весь рост встанет раздираемая
противоречиями гигантская поэтическая фигура Маяковского.
Список
литературы
1. Аннинский Л.
Карабчиевский против Маяковского// Театр.- 1989.- N 12.
2. Арутюнов
Л.Н. Национальные традиции и опыт Маяковского// Маяковский и литература народов
СССР.- Ереван, 1983.
3. Асеев Н. О
поэтах и поэзии. Статьи и воспоминания.- М., 1985.
4. Бабаев Г.
Маяковский в зеркале сегодняшних споров// Лит. газета.- 1988.- 20 июля.
5. Баранов В. И
восторженно, и негативно// Лит. газета.- 1988.- 23 нояб.
6. Блок А. О
назначении поэта. - М., 1990.
7. Бочаров М.
Судьба поэта: Исследование поэзии и личности В. В. Маяковского в современной литературной
критике// Дон.- 1989.- N 2.
8. Брик Л.Ю. О
Маяковском: Из воспоминаний// Дружба народов.- 1989.- N 3.
9. Бялик Б. О
Горьком.- М., 1947.
10. Вишневская
И. Парадокс о драме: Перечитывая пьесы 20-30-х годов.- М., 1993.
11. В.
Маяковский в воспоминаниях современников. М., 1963.
12. Горловский
А.В. Маяковский: О современном прочтении произведений поэта// Лит. учеба.-
1985.- N5.
13. Горький М.
Несвоевременные мысли.- МСП "Интерконтакт", 1990.
14. Григорьев
А. О перьях и штыках// Московский художник.- 1987.- 20 нояб.
15. Землякова
О. "Алло, кто говорит? Мама?"// Работница.- 1988.- N 11.
16. Иванова Н.
Сбросим Маяковского с парохода современности?// Театр.- 1988.- N 12.
17. Каменский
В. Из литературного наследия. -М., 1990.
18.
Карабчиевский Ю. Воскресение Маяковского.- М., 1990.
19. Катанян
В.А. Не только воспоминания// Дружба народов.- 1989.- N 3.
19а. Катанян
В.А. Вокруг Маяковского// Вопросы литературы.- 1997.- № 1.
20. Кацис Л.Ф.
"...Но слово мчится, подтянув подпруги..." (Полемические заметки о
Владимире Маяковском и его исследователях)// Известия Академии Наук. Серия
литературы и языка.- 1992.- N 3.
21. Коваленко
С.А. "Не юбилей, а отчет о работе..."// Маяковский и современность.
Вып. 2.- М., 1984.
22. Ковский В.
"Желтая кофта" Юрия Карабчиевского: Заметки на полях одной книги//
Вопросы литературы.- 1990.- N 3.
23. Кожинов В.
Правда и истина// Наш современник.- 1988.- N 4.
24. Кормилов
С.И. Русская литература после 1917 г.: Основные черты литературного процесса //
Вестник Московского университета.- 1994.- N 5.
25. Лазарев Л.,
Пушкарева Л. Как партия руководила литературой. Вокруг наследия Маяковского//
Вопросы литературы.- 1995.- Вып. 5.
26. Лемпорт В.
Московский художник.- 1988.- 23 окт.
27. Либединский
Ю. Современники. Воспоминания.- М., 1961.
27а. Лифшиц Б.
Полутораглазый стрелец.- Л., 1989.
28. Маяковский
В.В. Собр. соч. в 12 т.- М., 1978.
29. Маяковский
В.В. Соч. в 2 т.- М., 1987.
29а. Маяковский
в критике русского зарубежья// Вестник МГУ. Сер. 9.- М., 1992.
30. Минакова А.М.
К проблеме лирической драмы ХХ века (Блок, Маяковский, Есенин)// Проблемы
советской литературы (Метод. Жанр. Характер).- М., 1978.- Вып. 1.
31. Михайлов
А.А. Маяковский.- М.: Мол. гвардия, 1988.
32. Михайлов А.
У подножия великана// Лит. газета.- 1988.- 10 фев.
33. Михайлов
А.А. Маяковский: кто он?// Театр.- 1989.- N 12.
34. Михайлов
А.А. Мир Маяковского.- М., 1990.
35. Пастернак
Б. Люди и положения: Автобиографический очерк// Новый мир, 1987.- N 1.
36. Перцов В.М.
Маяковский. Жизнь и творчество (1893-1917).- М., 1969.
37. Перцов В.М.
Маяковский. Жизнь и творчество. (1918-1924).- М., 1971.
38. Перцов В.М.
Маяковский. Жизнь и творчество (1925-1930).- М., 1972.
39. Пицкель
Ф.Н. Маяковский: Художественное постижение мира.- М., 1978.
40. Полонская В.В.
Воспоминания о В.В.Маяковском// Советская литература сегодня.- М., 1989.
41. Скляров
Д.Н. Творчество В.В.Маяковского. Лирический герой ранней поэзии. Библейские
мотивы и образы// Русская литература. ХХ век. Справочные материалы. - М., 1995.
42. Солженицын
А.И. Октябрь Шестнадцатого.- Вермонт-Париж, 1989.- т. 1.
43. Тимофеев
Л.И. Творчество Александра Блока.- М., 1963.
44. Троцкий Л.
Литература и революция.- М., 1991.
45. Халфин Ю.
Апостол хозяина// Век ХХ и мир.- 1990.- N 6.
46. Хорошилова
Т. Не кистью, так пером? Кому понадобилось расшатывать пьедесталы?// Комс.
правда.- 1988.- 12 фев.
47. Цветаева М.
Сочинения в 2 т.- М., 1980.
48. Черешин
Г.С. Из истории изучения творчества Маяковского: Маяковский и культ личности
Сталина// Рус. литература.- 1989.- 2.
49. Чуковский
К. Собр. соч. в 2 т.- М., 1990.
50. Чусовитин
П. Разрешите представиться: Маяковский// Московский художник.- 1988.- 8 янв.
51. Шенцева
Н.В., Карпов И.П. Новое о Маяковском.- Йошкар-Ола, 1991.
52. Шкловский
В. Маяковский,- М., 1940.