Владимир Самойлович Горовиц
/1904—1989/
В
своем искусстве Горовиц предстает перед нами как неповторимая творческая
личность — его исполнительский почерк узнается сразу, достаточно прослушать
лишь несколько сыгранных им тактов. «Я индивидуалист, каким должен быть каждый
художник, — заметил он как-то раз в разговоре с журналистами. — Я слышал и знал
всех пианистов и вынес о них отрицательное мнение. Я их критиковал. Никакого
влияния они на меня не оказали. Моя индивидуальность тверда, как сталь, и никто
не в силах поколебать ее».
Владимир
Самойлович Горовиц родился 18 сентября 1904 года в Бердичеве. Происходил из
состоятельной семьи. Отец, Самуил Иоахимович, был инженером, владельцем фирмы
по торговле электрическим оборудованием. Среди родных Владимира многие были
причастны к музыке. Мать, София Горовиц, училась в свое время в Киевском
музыкальном училище. Дядя, Александр Иоахимович, окончил Московскую
консерваторию по классу А. Скрябина и приобрел известность в Харькове как
пианист и педагог. Старшая сестра, Регина Самойловна, тоже стала пианисткой и
преподавала в Харьковском музыкальном училище. Получив первые уроки фортепиано
от матери, Владимир с 1912 года начал учиться в Киевской консерватории в классе
В. Пухальского, а в 1915—1919 годы у С. Тарновского.
Затем
его музыкальным наставником стал Ф. Блуменфельд. Личность и творческие принципы
этого выдающегося пианиста, композитора и дирижера сыграли решающую роль в
формировании молодого музыканта, всю жизнь остававшегося верным идеалам
романтического пианизма. От Блуменфельда унаследовал он дирижерский подход к
исполняемому, мастерство звуковой инструментовки, вокальную выразительность
интонирования музыкальной фразы, репертуарные пристрастия. По свидетельству
самого музыканта, большое влияние оказало на него также общение с Г. Нейгаузом,
работавшим тогда в Киеве.
В
детстве Владимир не демонстрировал способностей вундеркинда, однако с самого
начала проявилась его устремленность к музыке. По воспоминаниям родных,
популярный тогда инструктивный репертуар не играл в его занятиях заметной роли,
зато он страстно увлекался операми Н. Римского-Корсакова, Р. Вагнера, П.
Чайковского, многие из которых мог исполнять наизусть от начала до конца. В эти
ранние годы у юноши сложилась привычка, берясь за какое-нибудь новое
произведение, одновременно разучивать все, созданное его автором. Обладая от
природы уникальной виртуозностью, пианист, как утверждала его сестра, почти не
уделял внимания чисто технической тренировке, он просто со всей серьёзностью и
добросовенностью работал над увлекавшими его сочинением. В консерватории
Владимир не только учился игре на фортепиано, но и сочинял музыку. Юношеские
пьесы пианиста написаны были под ильным влиянием его кумира — С. Рахманинова.
Хотя впоследствии Горовиц оставил композицию, в 1920 годы он нередко исполнял
некоторые сой фортепианные миниатюры и даже записал их на пластинки.
Приход
к власти большевиков был воспринят Горовицем как катастрофa. «В 24 часа моя
семья потеряла все, — вспоминал он позднее. — Своими собственными глазами я
видел, как они выбросили наш рояль из окна». Горовицы оказались почти без
средств к существованию. Поэтому решено было, что Владимир закончит
консерваторию досрочно и начнет концертировать, чтобы поддержать семью
материально. На экзамене семнадцатилетний пианист исполнил Третий концерт
Рахманинова, произведение, ставшее одним из его высших интерпретаторских
достижений. Владимир дебютировал в Харькове в 1921 году и вплоть до мая 1925
года ездил с концертами по городам Советской России, пользуясь сенсационным
успехом.
В
лице Горовица в искусство пришел один из самых выдающихся виртуозов. Дело тут
не только в технической безупречности, ловкости в преодолении трудностей, а в
том высоком артистическом горении, рыцарской отваге, даре воспламенять
слушателей, которые неотделимы от творческого облика подлинного виртуоза. И
музыканты, и любители, и пресса с самого начала единодушно именовали пианиста
«новым Листом», «Листом номер два», «Листом XX века». Деятельность молодого
артиста поражала своим размахом. Так, в сезон 1924—1925 годов он дал в одном
Ленинграде 23 концерта, исполнив в общей сложности более 100 произведений.
Музыковед
В. Дельсон рассказывает, как вместе с Софроницким слушал Горовица в
Ленинградской филармонии в 1920-х годах. «Прекрасный пианист, — приводит
Дельсон слова Софроницкого, который был лишь тремя годами старше Горовица, —
правда... иногда грешит в отношении вкуса. Особенно в темпах. Ведь темп может
сразу определить весь характер интерпретации, весь исполнительский замысел... У
него прекрасный звук, особенно в басах; такие полные, насыщенные басы, правда,
хороши не везде, но в транскрипциях органного Баха, в Рахманинове, Листе
великолепны. Пожалуй, в произведениях этих композиторов Горовиц сильнее всего.
Да еще в разных обработках и парафразах. Только напрасно уж он их так много
играет, ведь это все-таки музыка, так сказать, не «первого класса»...»
В
1923 году знаменитый австрийский пианист А. Шнабель, побывавший с концертами в
Петрограде, рекомендовал Горовицу отправиться в Европу. Некоторое время спустя
при содействии импресарио А. Меровича эту идею удалось осуществить. Зарубежный
дебют пианиста состоялся 2 января 1926 года в берлинском «Бетховенхалле» и
прошел без особого успеха — имя артиста было никому не известно, к тому же
местная публика привыкла к большей эмоциональной сдержанности исполнения.
Шумная
слава пришла к артисту после его выступления в Гамбурге. Однажды в гостинице к
нему подошел импресарио Гамбургского филармонического оркестра и сказал, что у
него срывается Первый концерт Чайковского из-за того, что заболел пианист.
—
Когда нужно играть? — спросил Владимир.
—
Через 45 минут.
Хотя
Горовиц уже месяц, как не заглядывал в концерт, он согласился. Смотреть ноты
было поздно, времени оставалось только, чтобы побриться. Дирижер Юджин Пабст
пытался сначала поговорить о темпах, но потом махнул рукой:
—
Следите за моей палочкой.
Имени
солиста он до концерта так и не узнал. Но когда Горовиц вступил мощными
аккордами, Пабсту ничего не оставалось, как сделать шаг в сторону и следить за
руками незнакомого пианиста, чтобы выдержать темп. Когда Горовиц закончил и
обрушился шквал аплодисментов, который газеты назвали «неслыханным со времен
гастролей Карузо», Пабст так сжал плечо пианиста, что оно болело несколько
дней. По словам американского музыкального критика А. Чейзинса, «когда все
кончилось, и рояль лежал на эстраде, словно убитый дракон, все в зале, как один
человек, вскочили с мест, истерически визжа». Три тысячи билетов на следующий
концерт пианиста, назначенный в крупнейшем зале Гамбурга, были распроданы за
два часа.
Гастроли
музыкального трио — пианист Горовиц, скрипач Мильштейн и виолончелист
Пятигорский — стали одной из самых больших сенсаций Европы 1920-х годов. После
серии концертов в Париже критика причислила пианиста к разряду
«артистов-королей». Здесь по окончании завершающего цикл концерта в
«Гранд-Опера» пришлось вызывать жандармов, чтобы очистить зал от неистовых
поклонников музыканта, отказывавшихся покинуть помещение. Триумфы ждали
Горовица в Лондоне и других европейских столицах. Наконец, в январе 1928 года
он пересек Атлантику.
Первый
концерт Чайковского должен был стать двойным дебютом, поскольку это было первое
выступление в США и для своенравного дирижера сэра Томаса Бичема. Он был
немыслимо богат, и ходили слухи, будто он «купил себе карьеру» за деньги. С
самого начала англичанин стал замедлять темпы. Горовицу пришлось наращивать
темп и силу звука, «чтобы не пришлось ехать обратно в Россию». В финале, как
написал один критик, «клавиатура дымилась». Публика проаплодировала весь
антракт. Критик «Нью-Йорк тайм» на следующий день писал о необузданности толпы
дикарей, подогреваемой боевым барабаном или молодым русским, барабанящим по
клавиатуре рояля. Но Горовиц был в восторге от происшедшего, он чувствовал себя
победителем надменного англичанина. Бичем был хороший дирижер, но при
оркестровом аккомпанировании не умел подчиняться солистам.
На
первом же его выступлении в Нью-Йорке присутствовали И. Гофман и С. Рахманинов.
Игра концертанта произвела на Рахманинова сильное впечатление, и спустя
короткое время он предложил Горовицу встретиться и пройти с ним его Третий
фортепианный концерт — пианисту как раз предстояло исполнение этого
произведения. В подвале фирмы «Стейнвей» он сыграл Рахманинову его Третий
концерт, причем сам Рахманинов на другом рояле играл оркестровую партию.
«То
был самый незабываемый момент в моей жизни, — вспоминал Горовиц, — мой
подлинный дебют!» Восхищаясь техническим мастерством соотечественника,
Рахманинов поначалу критически оценивал его как интерпретатора, однако вскоре
изменил свое мнение и даже предпочитал горовицевское исполнение Третьего
концерта собственному. «Рахманинов отдал этот концерт мне, — рассказывал
впоследствии пианист. — Он всегда говорил: Горовиц играет его лучше, чем я. По
его выражению, он сочинил концерт для слонов, так что, наверное, я и есть один
из них!» В 1930 году Горовиц первым из музыкантов записал Третий концерт.
Во
время гастролей по Соединенным Штатам критики назвали Горовица, кстати не
знавшего еще ни слова по-английски, «степным смерчем» и «сверхчеловеческим
сочетанием Розенталя, Падеревского, Бузони, Рахманинова и Гофмана». В
последующие пять лет Горовиц давал с неизменным успехом чуть ли не по концерту
в день за неслыханную сумму в 1500 долларов, и даже мировой кризис не помешал
его успешной карьере. Многие безработные отдавали за подорожавшие билеты на его
концерты последние деньги.
Вплоть
до 1935 года пианист основное время проводил в поездках по Европе и Америке,
давая до ста концертов за сезон. В 1934 году к нему ненадолго приезжал из
Советского Союза отец (по возвращении на родину он был репрессирован и умер в
заключении).
Горовиц
играл со всеми ведущими дирижерами мира, кроме советских. В 1933 году он сыграл
с «королем дирижеров» Артуро Тосканини Пятый концерт Бетховена. А через два
года в перечень покоренных попала и младшая дочь дирижера Ванда — она стала
женой пианиста. Ее жизнь была несчастлива и окончилась в 1957 году
самоубийством.
Напряженность
гастрольного графика, из года в год накапливавшаяся усталость стали, наконец,
давать о себе знать. Искусство пианиста подчас теряло присущие ему
убедительность и непосредственность. «Я играл некоторые вещи так часто, что не
мог их слышать даже тогда, когда мои пальцы их исполняли», — рассказывал он
позднее. Перенесенная в 1935 году операция аппендицита полностью выбила его из
колеи, заставив на три года прекратить концертную деятельность. В некоторых
газетах даже появились известия о его смерти. Длительная творческая пауза имела
причиной не только физическое недомогание. «Мне надо было о многом подумать,
нельзя идти по жизни, играя октавы», — говорил Горовиц. Преодолеть творческий
кризис помогло тесное общение с Рахманиновым, с которым Горовиц особенно
сблизился, живя по соседству в Швейцарии.
В
1940 году он так говорил о периоде своего затворничества: «По-моему, я именно
тогда начал отдыхать... и заниматься музыкой... Как мне кажется, я творчески
вырос. Во всяком случае, в музыке я находил теперь то, чего не замечал раньше».
Искусство пианиста становилось несколько иным, более серьезным и углубленным.
Наряду с произведениями Шопена, Листа и Рахманинова, издавна составлявшими
основу репертуара пианиста, на его концертах зазвучали сочинения Шумана. Так,
центром его программ, сыгранных в Европе в сезоне 1938—1939 годов, была
Фантазия Шумана. К исполнительским шедеврам Горовица тех лет следует отнести
также его трактовку «Картинок с выставки» Мусоргского и Второго концерта
Брамса, записанного в содружестве с Тосканини.
Творческая
деятельность Горовица в 1940-е — начале 1950-х годов была столь же интенсивна,
как и раньше, хотя территориально она и ограничивалась рамками Соединенных
Штатов. По-прежнему музыке он отдавал всего себя. Как сообщал секретарь
пианиста Л. Бенедикт, «исполнительство было для него болезненным и требовало
огромных усилий. Их хватало лишь на то, чтобы выдерживать переезды и играть. В
течение пяти месяцев гастролей он не делал в свободное время абсолютно ничего:
не играл в карты, не читал, не занимался на рояле». Выучив летом программу, он
даже не брал с собой ноты.
С
годами снова нарастало чувство разочарования в своем искусстве, в возможности
донести до публики сокровенную суть музыки: «Они слушали всегда лишь то,
насколько быстро я играю октавы, но не слышали музыки. Это им было скучно. Я
играл два часа, а им запоминались лишь последние три минуты из всего концерта.
Я чувствовал неудовлетворенность тем, что я делал, и тем, что я считал
необходимым, дабы выполнить свое предназначение, как музыкант». Горовиц
сравнивал себя с гладиатором в римском Колизее: «Боже мой, публика сидела прямо
на сцене, а я собирался играть на бис шопеновский полонез... Большое
нарастание... У меня не было больше сил, и я чувствовал, что сердце мое вот вот
разорвется, желудок сдавили спазмы. Напряжение было ужасным, и мне
действительно казалось, что я упаду замертво, прежде чем закончу. Когда я
сыграл последний аккорд, загремели обычные овации, и я услышал, как какой-то
мужчина в публике сказал своей жене: «Бог мой, ты слышала когда-нибудь что-то
подобное?» «Это ерунда, — промолвила она в ответ. — Послушай-ка, что он сыграет
еще, он ведь только начал». Я надрывался изо всех сил, а она говорит: «Пустяки,
погоди только — он может еще, еще, еще...» Все. Я больше не мог».
В
феврале 1953 года, сыграв торжественный концерт по случаю двадцатипятилетия
своего дебюта в Карнеги-холл, Горовиц снова оставил эстраду. Около года он
вообще не выходил из дома и не прикасался к инструменту. Однако, готовя к
выпуску пластинку с записью своего юбилейного концерта, он опять начал
испытывать интерес к музыке. Горовиц погрузился в изучение творчества Скарлатти
и Клементи, с увлечением слушал старые записи мастеров итальянского бельканто —
Баттистини, Ансельми, Бончи. Наконец он сел за фортепиано. В специально
оборудованной у него дома студии Горовиц записал много произведений, в том
числе монографические программы из музыки Клементи, Скарлатти, Скрябина. Каждая
выпущенная им пластинка становилась событием в музыкальной жизни.
9
мая 1965 года пианист снова появился на сцене Карнеги-холл. Накануне, впервые в
Нью-Йорке, люди стояли ночь напролет в ожидании билетов на концерт. Тот
памятный вечер показал, что искусство артиста продолжало развиваться. «Время не
остановилось для Горовица за те двенадцать лет, что прошли со дня его
последнего публичного выступления, — писал нью-йоркский рецензент. —
Ослепительный блеск его техники, неправдоподобная сила и интенсивность
исполнения, фантазия и красочная палитра — все это сохранилось нетронутым. Но
вместе с тем в его игре появилось, так сказать, новое измерение... Оно может
быть названо музыкальной зрелостью».
Последующие
четыре года были наполнены частыми сольными выступлениями. Затем наступила
пятилетняя пауза, во время которой музыкант работал над новыми пластинками.
Следующее возвращение пианиста на эстраду состоялось в канун его
семидесятипятилетия. С тех пор он давал концерты довольно редко, но все они
становились сенсацией и получали широкую известность, будучи записанными на
пластинки и видеокассеты. В 1982 году артист впервые после более чем
тридцатилетнего перерыва появился в Старом Свете, играл в Лондоне. Через год
состоялась серия концертов в Японии, а в 1986 году — в СССР (в Москве и
Ленинграде). Гастроли прошли триумфально.
С
годами искусство Горовица менялось. Артист гастролировал в России, уже
перешагнув свой восьмидесятилетний рубеж. И вместе с тем многое в его игре
осталось прежним. Не потускнело его удивительное пианистическое мастерство —
пальцевая техника в сонатах Скарлатти, пьесах Рахманинова, этюде «Искорки» Мошковского,
легкость октав и двойных нот в шопеновском полонезе. При этом нетерпеливая
властность, покоряющая мощь его былых концертных дерзаний отошли в прошлое.
«Кажется, что музыка юных романтических гениев меняет свой возраст: она
становится задумчивой, тихой, бесконечно участливой — становится отеческой
речью», — писал рецензент о ленинградском концерте Горовица.
Горовиц
был, прежде всего, концертирующим артистом, педагогикой он занимался
сравнительно немного. Но и в этой области он оставил свой след: среди его
учеников известные музыканты Б. Джайнис, Г. Графман и Р. Турини.
В
последний раз Горовиц гастролировал в Европе в 1987 году. Одновременно пианист
продолжал записываться в студии. Последняя пластинка Горовица вышла незадолго
до его смерти.
Умер
Горовиц 5 ноября 1989 года в Нью-Йорке и был похоронен в Милане в фамильном
склепе Тосканини.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://musicinf.net.ru/