Эмиль Григорьевич Гилельс
/1916-1985/
Творчество
Гилельса по справедливости относят к наивысшим достижениям пианизма XX
столетия. Во всем мире общепризнано его феноменальное и почти не знающее себе
равных мастерство музыканта. «Есть в мире много талантливых пианистов и
несколько больших мастеров, которые возвышаются над всеми. Эмиль Гилельс — один
из них...», — писала в 1957 году «Юманите». А вот цитата из «Майнити симбун» в
том же году: «Титаны фортепиано, подобные Гилельсу, рождаются раз в столетие».
Эмиль
Григорьевич Гилельс родился 19 октября 1916 года в Одессе в семье скромного
конторского служащего. Родители Эмиля не были музыкантами, но дома стояло
фортепиано, и это обстоятельство, как нередко случается, сыграло не последнюю
роль в судьбе судьбе будущего артиста. Его первый педагог, одесский
преподаватель музыки Яков Исаакович Ткач, быстро распознал масштабы
гилельсовского дарования. По словам Ткача, пианистическое развитие Гилельса шло
молниеносно. Строгий и требовательный наставник с самого начала приучил
Гилельса к регулярной работе. Именно тогда Эмиль заложил прочнейший фундамент
его техники.
В
восемь лет Ткач принял Гилельса в свой класс в Одесском музыкальном техникуме,
а в тринадцать лет тот дал первый самостоятельный концерт. В 1930 году Гилельс
поступил в Одесскую консерваторию в класс Берты Михайловны Рейнгбальд.
Рейнгбальд
распознала в юном музыканте будущего художника. В статье «Годы учебы Эмиля
Гилельса», появившейся в 1938 году, она писала: «...Он замечательно улавливал
форму и стиль исполняемого произведения... К произведениям лирического
характера он не питал интереса; проходя их в классе, мы избегали играть их в
концертах. Я стремилась сохранить его индивидуальность, не навязывая ему ничего
чуждого, ожидая, что со временем все придет естественным путем, и великие
романтики Шуман и Шопен найдут в Гилельсе прекрасного интерпретатора, как это и
получилось в действительности».
В
1931 году, после второго Всеукраинского конкурса пианистов, Гилельс получил
персональную стипендию от правительства УССР. Он не мог стать лауреатом, ибо
еще не достиг положенного возраста, и играл вне конкурса.
Уже
в тот период его исполнение оценивалось очень высоко. В рецензии на его первый
концерт говорилось: «...Так играть... как играет Миля Гилельс, можно лишь при
наличии крупного музыкального таланта. У Гилельса многое совсем не по-детски
сделано, обработано и закончено. Как в отношении техники, так и передачи
исполняемой музыки, — ничего случайного, небрежного и очень немного наивного.
Все четко, выдержанно и продуманно». В.Ю. Дельсон в монографии «Эмиль Гилельс»
приводит высказывание Артура Рубинштейна: «Когда я был в Одессе, ко мне привели
мальчика, который сыграл на рояле несколько произведений Бетховена и Равеля.
Игра мальчика по силе и технике произвела на меня потрясающее впечатление. Этот
мальчик был Эмиль Гилельс...» Аналогично писал А. Боровский: «Совершенно
потрясен совершенством игры на рояле пятнадцатилетнего Эмиля Гилельса».
А
вскоре к нему пришла настоящая слава. В 1933 году Гилельс принимает участие в
Первом Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Успех в Москве оказался
полной неожиданностью для него самого и его наставницы. Один из биографов
пианиста, возвращаясь к далеким дням конкурсного дебюта Гилельса, рисует
следующую картину:
«Появление
на эстраде хмурого юноши прошло незамеченным.
Он
деловито подошел к роялю, поднял руки, помедлил и, упрямо сжав губы, заиграл.
В
зале насторожились. Стало так тихо, что, казалось, люди застыли в неподвижности.
Взгляды устремились на эстраду. А оттуда шел могучий ток, захватывая слушателей
и заставляя их подчиняться исполнителю. Напряжение нарастало. Устоять перед
этой силой было невозможно, и после финальных звуков «Свадьбы Фигаро» все
ринулись к эстраде. Правила были нарушены. Аплодировали слушатели. Аплодировало
жюри. Незнакомые люди делились друг с другом своим восторгом. У многих на
глазах показались слезы радости.
И
только один человек стоял невозмутимо и спокойно, хотя все волновало его, — это
был сам исполнитель».
Тогда
же, в 1933 году появляется статья Г. Когана «К вопросу о советском
исполнительском стиле»:
«Искусство
Гилельса замечательно по масштабу... Каменная кладка его широких и крепких
построений (то, что пишут об этом Гринберг и Альшванг, метко и справедливо)
неотразимо и радостно действует на аудиторию. Бывает, что исполнитель волнуется
и горячится вовсю, а слушатель «внимает равнодушно». Гилельс, наоборот, сдержан
и сосредоточен, но волны его подъемов чуть не смывают слушателей с места».
Его
концерты вызывали бурные восторги у публики. Он находился в центре всеобщего
внимания. Но не все было так благополучно. «В его исполнении появилась какая-то
небрежность, часто приводящая даже к очень нечистой игре... Его трактовки часто
вызывают серьезные возражения... Молодой пианист стоит на опасном пути», —
писал А. Громан поповоду московских концертов Гилельса в начале 1935 года. «За
два года Гилельс не вырос как художник. Отдельные моменты говорят даже о
некотором снижении художественного критерия. Эти симптомы настолько тревожны,
что на них надо остановиться», — можно было прочесть в статье Б. Тица того же
года.
Кризис
1934—1935 годов Гилельс успешно преодолел. В чем немалая заслуга Рейнгбальд и
Г. Г. Нейгауза, к которому в 1936 году в Москву переехал молодой пианист,
прервав интенсивную концертную деятельность.
Гилельса
ожидал успех на Венском пианистическом конкурсе 1936 года. А в 1937 году он не
по летам проникновенно исполнил вагнеровско-листовскую «Смерть Изольды» —
произведение, которое незадолго до того могло и вовсе не привлечь его к себе.
«Биография
Гилельса... — пишет Нейгауз, — замечательна своей неуклонной, последовательной
линией роста и развития. Многие, даже очень талантливые пианисты застревают на
какой-то точке, дальше которой особенного движения (движения вверх!) не
наблюдается. Обратное — у Гилельса. Из года в год, от концерта к концерту его
исполнение расцветает, обогащается, совершенствуется».
В
1938 году Гилельс получает первую премию на сложнейшем Международном конкурсе
имени Эжена Изаи в Брюсселе. Успех пианиста вызвал огромное воодушевление на
Родине. Пограничники на станции Негорелое, а затем публика, музыканты,
руководители советского искусства и пресса встречали Гилельса как народного
героя.
Наступает
время тяжелых испытаний. Арам Хачатурян вспоминает: «Особо хотелось бы сказать
о концертной деятельности музыканта во время Великой Отечественной войны. Тогда
сценой ему служили и аэродромы, и цехи заводов. В тяжелые дни испытаний
искусство Эмиля Гилельса вдохновляло и звало к победе. Оно было просто
необходимо. Как необходимо нам и сейчас».
В
послевоенный период пианиста ожидали нескончаемые триумфы на «Пражской весне»,
в Париже и Риме, в Германии и Англии, в США, Мексике, Канаде, Японии.
Чтобы
почувствовать его достоинства, не надо вооружаться лупой, — писал в 1948 году
Я.И. Мильштейн. — Это искусство крупного плана; его не подавляют ни скопление
публики, ни большие размеры помещения; оно не бледнеет и не тускнеет от этого,
а, напротив, становится более ярким, красочным и блистательным».
Гилельс
прошел по всем ступенькам педагогической лестницы — от ассистента в классе Г.
Нейгауза до профессуры — с 1954 года. Как профессор Московской консерватории он
воспитал немало талантливых пианистов, много лет возглавлял пианистическое жюри
Международного конкурса имени Чайковского.
На
протяжении своего артистического пути Гилельс-пианист изменялся, порой весьма
существенно, но интенсивность высказываний оставалась и неизменной чертой его
игры.
Об
этом, в частности, касаясь уже зрелого Гилельса, писал в 1960-е годы выдающийся
венгерский пианист и педагог Лайош Хернади: «Как только под его руками
раздаются первые звуки, первые аккорды, кажется, будто включили какую-то цепь
высокого напряжения, и непрерывность в этой цепи не нарушается ни на мгновение.
Что бы он ни играл, произведения старых мастеров или современных композиторов,
медленную или быструю музыку, — эта интенсивность, эта непрерывность потока
мыслей... всегда захватывает слушателей».
Действительно,
игра Гилельса не знает пустот. Буквально, каждый звук весом и осмыслен, каждый
мелодический оборот преисполнен внутренним содержанием. Музыканту всегда
удается создать целостный художественный образ благодаря, главным образом,
непрерывности потока музыки, темпу, ритму и мастерскому распределению разного
уровня кульминационных точек.
«Звук
Гилельса! — восклицает Л.А. Баренбойм. — Палитра фортепианных красок у каждого
большого пианиста своя, личная, индивидуальная, подобно тому как свой колорит
есть у каждого большого живописца. Непередаваемый и невыразимо очаровательный
фортепианный «голос» Гилельса не раз прославляли в печати, но прославляли чуть
ли не как некий его природный дар. Какое заблуждение! Разумеется, его
анатомо-физиологический аппарат, строение его рук в какой-то мере помогли его
звуковому мастерству. Но не это — главное: во все периоды своей жизни он с
величайшим упорством работал над звучностью и искал оттенки фортепианных
красок. Вот его слова: «Вопросы звучания, градации звука всегда меня увлекали.
Я любил вслушиваться в длящееся звучание. Любил по-разному брать одновременно
извлекаемые звуки. Любил играть аккорды, освобождая по очереди каждую клавишу и
вслушиваясь в угасающие тона. Впрочем, это довольно известный прием. Но он
важен не сам по себе, а тем, как его использовать в живой практике. Любил
добиваться нужного legato в звуковой линии — самое трудное в фортепианной игре,
особенно в залах с сухой акустикой. Любил искать разные звуковые краски, не
нагромождая звучности, не гипертрофируя возможности рояля, следя за
благородством звучания. Немалое число играющих на фортепиано неуважительно
относятся к своему инструменту: что-то на нем нашептывают или, напротив,
набрасываются на него, размахивая руками, как дровосек топорищем. И рояль не
отвечает им благодарностью, не отвечает «благодарным», то есть «благородным
звуком».
Мастерством
пианиста восхищался и Г.М. Цыпин: «Особой филигранностью выработки отличаются у
него мелодические рельефы и контуры. Каждая интонация изящно и точно очерчена,
предельно заострена в своих гранях, каждая со всей отчетливостью «видна»
публике; мельчайшие мотивные изгибы, ячейки, звенья — все напоено
выразительностью. «Уже того, как Гилельс преподнес эту первую фразу,
достаточно, чтобы поставить его в число крупнейших пианистов нашего времени», —
написал как-то один из зарубежных критиков. Имелась в виду начальная фраза
одной из моцартовских сонат, сыгранной пианистом в Зальцбурге в 1970 году; с
тем же основанием рецензент мог бы сослаться на фразировку в любом из
произведений, значащихся ныне в перечне исполняемого Гилельсом.
Творчество
Гилельса, любимое и близкое многомиллионным аудиториям, — творчество глубоко
органичное, обладающее огромной силой художественного внушения и убеждения. И
главное, правдивое всегда и во всем. Да и может ли быть иным настоящее искусство?
Ведь оно, говоря чудесными чеховскими словами, «тем особенно и хорошо, что в
нем нельзя лгать... Можно лгать в любви, в политике, в медицине, можно обмануть
людей и самого Господа Бога... — но в искусстве обмануть нельзя...»
Почетный
член Королевской академии музыки в Лондоне, почетный академик римской академии
«Санта-Чечилия», золотая медаль города Парижа, бельгийский орден Леопольда I —
все эти звания и награды напоминают о повсеместном признании, которое получил
Гилельс.
Умер
он в 1985 году.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://musicinf.net.ru/