Черты кризиса рабского способа производства в сельском
хозяйстве Италии в I в. н.э.
Рижский М.И.
Данные
источников свидетельствуют о том, что вплоть до конца республики основанное на
рабском труде землевладение в Италии было, как правило, рентабельным, а
наиболее передовые хозяйства, в особенности средних размеров и связанные с
такими интенсивными культурами, как виноград и оливки, могли даже приносить высокий
доход1.
Это
положение сохранилось еще отчасти и в I веке Империи. Плиний рассказывает,
например, об одном вольноотпущеннике, Апилии Стенеле. Свой виноградник,
размером не более чем в 60 югеров, Стенел путем искусной обработки привел в
такое состояние, что ему охотно дали за него 400 тыс. сестерций, т.е.
приблизительно по 6 1/2 сестерций за югер; цена по тому времени необычайно
высокая. Немного позже другой вольноотпущенник, Реммий Палемон, купив в
Номентанской области запущенный участок земли, пригласил Стенела управлять этим
поместьем. Через восемь лет и оно стало давать такой урожай винограда, что его
на корню закупали за 400 тыс. сестерций. А еще через два года поместье было
куплено за 2 млн. 400 тыс. сестерций Сенекой. Сенека, как известно, не такой
был хозяин, чтобы зря платить деньги2.
Именно
в хозяйствах такого типа особенно живо работала агротехническая мысль,
развивалась передовая италийская агротехника. У того же Плиния то и дело
встречаются упоминания о том или ином нововведении в сельском хозяйстве и о
том, что «... это улучшение введено в наше время», например, «недавно придумано
сажать рядом с молодой лозой «дракона» – старую лозу, затвердевшую в течение
многих лет» и т.д.
Но,
с другой стороны, чтение трактата Колумеллы приводит к выводу, что уже в его
время число сторонников интенсивных методов ведения хозяйства начало
прогрессирующе убывать, что многие предпочитали вообще отказаться от разведения
винограда, потому что считали владение лугами и пастбищами или лесное хозяйство
более выгодным (III, 3). А «многие», что особенно возмущает Колумеллу,
переносят экстенсивные методы также и на виноград и оливки. Эти люди, с горечью
пишет он, придерживаются того мнения, что «прекраснее владеть большим
виноградником, чем хорошо возделанным». Имея «прекраснейшим образом
расположенные виноградники, они еще до того, как лозы в них выросли и окрепли,
перестают о них заботиться... как будто им обязательно нужно было сперва
завести виноградник, чтобы потом вследствие скупости (avaritia) забросить его».
«Я знаю также очень многих, которые убеждены в том, что землю именно и нужно
обрабатывать средне, ни хорошо ни плохо, так-сяк» (IV, 3), потому что это
обходится дешевле.
Короче,
налицо тенденция к отказу от интенсификации и рационализации, отказ от
последних достижений агротехники и даже тенденция к некоторому снижению
агротехнического уровня сельского хозяйства3. Чем это было вызвано?
Сам
Колумелла придерживался как раз противоположных взглядов. Он осуждает тех, кто
не понимает, что «обширное поле, но плохо возделанное, даст меньше дохода, чем
маленькое, но хорошо обработанное» (IV, 3). Он считает, что хозяин, который
сочетает знание с усердием, и вдобавок имеет соответствующие денежные средства,
может, возделывая виноградник, легко превзойти в части умножения своего
состояния тех, которые «похваляются своим сеном и овощами» (III, 3).
Как
известно, Колумелла описал поместье средних размеров, с ярко выраженной
товарной направленностью. Основная товарная культура в нем – виноград. Продажа
вина, а также виноградных саженцев – «чубуков»,– вот, что по мнению Колумеллы,
должно было принести хозяину главный доход. Он дает ряд советов, как добиться
высокой рентабельности поместья. Колумелла считал, что самый прямой и скорый
путь к этому – максимальная интенсификация и рационализация производства.
Владелец
поместья не должен останавливаться ни перед какими затратами, если они в
дальнейшем сулят выгоду. Имеет смысл переплатить за хорошие саженцы, за
высококвалифицированного раба-виноградаря, за крупных волов, ведь доход от повышения
урожая вполне перекроет расходы. Нужно удобрять землю навозом и устраивать
специальные навозохранилища, а также применять и другие виды удобрений.
Сельскохозяйственные орудия следует приобретать с большим запасом и высокого
качества. В некоторых случаях Колумелла рекомендует технические
усовершенствования вроде недавно изобретенного «галльского буравчика»,– он сам
его испытал, и нашел, что этот инструмент намного лучше, чем те, которые
применялись раньше (IV, 29). Еще более решительно, чем Варрон, Колумелла
рекомендует стать на путь экспериментирования: «это иногда, правда, накладно,
но в общем оказывается выгодным... потому, что всякая полоска приносит доход,
если владелец, после долгих проб, станет выращивать на ней как раз то, что
нужно» (I, 4). Нужно заводить свои питомники саженцев, проверять и подбирать
сорта лоз и т.д.
Но
в большинстве случаев Колумелла не скрывает от своего читателя, что важнейшим
условием, необходимым для успеха дела, является наличие соответствующих кадров
рабочей силы.
А
основной рабочей силой в поместье Колумеллы, как известно, были рабы.
Общая
тенденция у Колумеллы, конечно, та же, что у Катона и Варрона: выжать из раба
максимум прибавочного продукта. Но, внимательно вчитываясь в предписания
Колумеллы, мы убеждаемся, что в формах и методах эксплуатации рабов за время
между Катоном и Колумеллой произошли определенные сдвиги.
В
хозяйстве, которое пытаются вести на рациональных основах, условия труда
непосредственного производителя значительно усложнены и требования к нему предъявляются
более высокие. Поэтому Колумелла рекомендует специализировать рабов по работам:
«невыгодно, чтобы все делали все» (I, 9, 5). Важно учитывать не только
физические, но и интеллектуальные качества раба и вдобавок его habitus animi.
Особенно – при подборе старших по работам и другого начальства из рабов. Этих,
считает Колумелла, нужно еще в детстве отдавать на воспитание «хорошему пахарю,
превосходному садовнику, честному пастуху» (XI, 1). Но даже рядовой раб –
косец, землекоп, пастух – должен обладать не только физической силой, но и
определенными знаниями и навыками – квалификацией. А для работы на винограднике
даже нужно minus virium – plus artes потому, что, как известно, «виноград – это
вещь нежная, требующая особенно внимательного к себе отношения» (IV, 3, 4). Не
случайно Колумелла готов заплатить, за хорошего виноградаря до 8 тыс.
сестерций, т.е. намного больше обычной цены.
Становится
совершенно ясным, что для хозяина типа Колумеллы важно использовать раба не
только как instrumentum vocale, но и как существо, способное воспринять и
усвоить определенную сумму знаний, и применить свои познания и свой опыт на
пользу хозяину. Но, с другой стороны, Колумелла отчетливо понимает, что
интересы раба прямо противоположны интересам господина. Здравый смысл раба
должен подсказать ему как раз поменьше тратить сил на свой неблагодарный труд и
стараться не обнаружить всех своих способностей, чтобы его не заставили
трудиться еще больше и не поручили еще более сложной работы. И советы Колумеллы
представляют собой целую систему мероприятий, направленных к тому, чтобы
рабовладельцу выйти из этого положения.
В
основе этой системы, так же как у Катона и Варрона, лежит, конечно, физическое
принуждение в сочетании с целой серией разного рода стимулов как материального
порядка, так и нематериального. Тут и метод индивидуальных урочных заданий, при
котором «легче выявить усердного и нерадивого», и игра на честолюбии раба,
цедая система honores, вроде приглашения наиболее выдающихся рабов отобедать с
виликом и т.д. О себе Колумелла сообщает, что со своими сельскими рабами он и
разговаривает чаще и снисходительнее, чем с городскими, иногда даже шутит с
ними и допускает ответные шутки с их стороны. А в некоторых случаях он
советуется с наиболее опытными из них по поводу предпринимаемых работ. Таким
путем можно, во-первых, лучше выявить их способности. А главное – «они охотнее
делают работу, которую, как они думают, я предпринял по их совету» (I, 8).
В
отношении к рабам у Колумеллы можно отметить, в сравнении с Варроном, одну очень
характерную черту. Варрон настаивал на создании искусственной разницы в
жизненном уровне между верхушкой рабского населения поместья и остальными
рабами. Колумелла подчеркивает необходимость проявлять внимание к рабской массе
в целом.
Вилик,
поучает Колумелла, должен проявлять максимум заботы о рабах. Пусть он оказывает
знаки внимания (foveat) лучшим, усердным рабам, но относится снисходительно
также и к менее хорошим, менее честным (parcat minus bonis...minus probis).
Даже к наиболее злонамеренным рабам, рабам-кандальникам (alligati) надо
проявлять не только строгость, но и внимание. Сам хозяин должен тщательнейшим
образом расследовать, разузнать, как от них, так и от наиболее преданных рабов
из числа soluti (незакованных), получают ли кандальники полностью то, что им
положено. Он должен лично попробовать их еду, проверить одежду. Следует также
позволять им чаще жаловаться на тех, кто жестоко или несправедливо с ними
обращается. Сам автор сообщает о себе, что он, хотя строго наказывает тех из
рабов, кто побуждает других к возмущению, но в то же время обязательно
удовлетворяет справедливые жалобы. Это очень важно, так как, подчиненные
многим, они подвергаются большим обидам, и «их тогда следует гораздо больше
бояться, когда они раздражены своими страданиями от свирепости и жадности своих
начальников» (I, 8).
Мы
помним, каково было отношение к больным рабам во времена Катона. Характерно,
как изменилось в этом отношении положение у Колумеллы. Вместо исключительного
по своему бездушию и скаредной расчетливости совета Катона урезать паек
заболевшему рабу и продавать старых и больных рабов, мы узнаем, что в поместье
Колумеллы имеются специальные помещения для заболевших рабов – valetudinaria.
Эти помещения, рекомендует Колумелла, должны быть хорошо обставлены и убраны,
чтобы больные рабы были в наилучших условиях. За этим должна специально следить
жена управляющего, вилика. Положим, какой-то раб вернулся не вовремя с поля.
Нужно сейчас же проверить, по какой причине он это сделал, по болезни или из-за
лени. Но «даже того, кто притворился больным, вилика должна без промедления
отправить в valetudinarium, ибо пусть лучше раб, уставший от работы, отдохнет
один-два дня под наблюдением, чем изнеможенный нанесет действительный ущерб». И
тут же Колумелла выясняет мотивы подобного поведения. Они, оказывается, не
имеют ничего общего с соображениями морали и человеколюбия, но в то же время
хозяином руководит и не одна только боязнь потерять или ослабить работника. У
него расчет более дальнего прицела. «Ведь от проявления подобного рода заботы
по отношению к больному рабу рождается преданность господину, не только
повиновение, а раб, которому будет оказано такое внимание во время болезни,
когда выздоровеет, будет стараться на работе гораздо больше, чем раньше» (XII,
1, 6). Признание очень интересное.
Конечно,
в этом страхе перед закованными в цепи невольниками, в этой боязни ожесточить
раба, доходившей до того, что рабовладелец сам пробует пищу из рабского котла,
в этих советах оказывать снисхождение даже бесчестным и недобрым, следует
видеть результат классовой борьбы рабов, отзвуки не так давно пронесшейся над
Римом грозы рабских восстаний, которая, по-видимому, кое-чему рабовладельцев
научила. Но здесь явственно чувствуются и другие мотивы.
Вспомним
еще раз указание Колумеллы насчет того, что культура винограда требует особенно
значительных интеллектуальных качеств и навыков со стороны раба. Поэтому,
оказывается, на виноградниках обычно применяются alligati – закованные рабы.
Дело в том, поясняет автор, что «бесчестные рабы, как правило обладают более
живым умом, который именно и требуется условиями этой работы». Хотя, конечно, с
огорчением добавляет Колумелла, из двух человек одинаковых способностей честный
всегда лучше выполнит работу, чем бесчестный. «Я сделал эту оговорку для того,
чтобы никто не подумал, будто я предлагаю обрабатывать свои поля при помощи
негодяев предпочтительно, чем при помощи честных людей»(I,9,5).Недоговоренная
мысль автора совершенно ясна. Работа в его хозяйстве требует, помимо физической
силы, сметливости, понятливости. Но рабы, обладающие такими качествами, как раз
часто бывают вдобавок и бесчестными, зловредными, почему они и оказываются в
цепях. Владелец поместья и рад бы иметь дело с невинным и добропорядочным
рабом, да где его взять? Волей-неволей приходится использовать и строптивых
кандальников и бесчестных симулянтов. И надо найти к ним подход. Там, где не
может помочь насилие, попытаться снисходительностью вызвать у раба чувство
благодарности и желание «больше постараться» на работе.
Правда,
несколько выше Колумелла пытается утешить своего читателя тем, что для
работающих на винограднике менее важна добросовестность, так как эти рабы
работают все вместе и под надзором. Вообще чтение трактата делает ясным, как
много времени и средств тратилось на непроизводительный труд по надзору за
рабами. Но насколько эффективным был этот надзор? Оказывается, далеко не всегда
он давал реальные плоды.
Скажем,
наступает период сбора винограда; но не все гроздья поспевают одновременно.
Если ждать, пока дойдут запоздавшие кисти, то ранее вызревшие переспеют. Часть
опадет, часть пострадает от дождя, ветра, птиц. Лучше бы всего, конечно,
собирать выборочно. Но, предупреждает Колумелла, в этом случае больше всего
вероятности, что хозяин станет жертвой недобросовестности сборщиков. Дело в
том, что они, чтобы поскорее закончить работу, будут снимать вместе со зрелыми
кистями и незрелые и мешать сорта. А в результате вино такого сбора не сможет
сохраниться, вкус у него будет испорченный, и хозяину уж не получить за него хорошей
цены.
А
надзор? Надзор надзором, но, резонно замечает Колумелла, нельзя же над каждым
поставить надзирателя. Никакой надзор не может помочь там, где условия работы
требуют от работника, помимо физической силы и ловкости, еще и соответствующих
знаний, и, вдобавок, добросовестного и инициативного отношения к труду.
Колумелла дает целый ряд советов по поводу применения различных виноградарских
орудий (IV, 24– 25). Например, рекомендует новый инструмент, превосходный
усовершенствованный виноградарский серп (falx vinitoria), который годится и для
обрезки лоз, и для прививки черенков. Однако, предупреждает автор, этот серп
хорош только при условии, если его содержать в должном порядке. Он должен
всегда быть острым, как бритва, чтобы можно было одним легким движением срезать
соответствующую часть растения, но отнюдь не рубить по лозе, нанося в одном
месте по нескольку ударов тупым серпом, от чего лоза «истерзанная и
измочаленная в этом месте истекает соками, и раны ее не скоро заживают». Но
беда в том, что рабы делают, все по-своему и не случайно глава 24 кончается
следующими словами: «Я знаю много виноградников, которые погибли от того, что
эти условия не соблюдались».
А
отбор чубуков? Колумелла с возмущением сообщает, что это важнейшее и крайне
необходимое дело часто поручают первому попавшемуся рабу, совершенно не
заботясь о том, насколько он подходит для этой работы, насколько он сведущ и
внимателен. Но еще хуже, по его мнению, то, что если у раба есть какие-нибудь
знания в этом деле, то он «вследствие своей неверности скрывает их и
предпочитает, чтобы скорее выполнить урок, заданный ему виликом, работать и
невнимательно и недобросовестно, заботясь только о числе и нимало не беспокоясь
о том, чтобы отобрать действительно лучшие, срезанные в нужном месте черенки»
(III, 10, 6-7).
Нет
почти такой операции в винограднике, на которой прямым или косвенным образом не
сказалось губительное нерадение раба. Сам Колумелла всегда учитывал это
обстоятельство. Например, теоретически он согласен с предложенной Юлием Аттиком
нормой высадки саженцев на югер виноградника, но тут же вносит поправку: «Юлий
Аттик в таких условиях считает обильной нормой 60 тыс. саженцев, мы, однако,
сажаем на 4 тыс. больше, так как от нерадивости рабочих большая часть погибнет»
(III, 16, 3).
Наконец,
следующее рассуждение как бы подводит итог. Речь идет о преимуществах, которые
дает посадка лоз по сортам. Разные сорта должны быть посажены по отдельности, в
разных местах виноградника и отделены один от другого широкими дорожками.
Перечислению выгод от этого метода Колумелла посвящает целую главу, чтобы
закончить довольно пессимистически: «Если же ты не сможешь осуществить реальной
посадки лоз, то постарайся, по крайней мере, сажать вместе только такие,
которые дают вино одинакового вкуса и созревают одновременно». Почему такая
неуверенность? Оказывается, это предприятие требует такого сочетания знаний и
внимательности, что Колумелла даже не пытается утверждать, будто кто другой,
помимо самого хозяина, сможет его осуществить. Довериться в таком деле даже
вилику или виноградарю, значило бы проявить непростительную беспечность, от
которой успеха не жди. Даже Колумелле при всем его опыте и знаниях не удалось
осуществить эту рационализацию. Он вынужден в этом сознаться: «Ни я сам не
добился этого от своих рабов, ни другой до меня, из тех, кто признавал
величайшие преимущества этого способа» (III, 20–21).
Таким
образом в трактате Колумеллы отразился очень важный факт – резкое обострение
противоречий между выросшими производительными силами в сельском хозяйстве Италии
и характерными для рабовладельческого способа производства отрицательными
качествами труда непосредственных производителей-рабов. Эти противоречия
сильнее сказались в хозяйствах, наиболее развитых в технико-экономическом
отношении, типа, описанного Колумеллой. Здесь рабство становится почти
непреодолимым препятствием на пути к дальнейшему техническому прогрессу, по
существу приостанавливает его и в значительной мере делает непроизводительными
и невыгодными затраты рабовладельца на эти цели, поскольку они не дают
соответствующего прироста продукции.
Но
в годы, когда писался трактат Колумеллы, положение интенсивных хозяйств
особенно осложнилось вследствие других причин, о которых тоже можно кое-что
узнать из трактата.
С
середины I в. до н.э., но особенно со времени Августа, происходит постепенное
развитие виноделия и насаждение винограда и оливок в Испании, Галлии и
некоторых других местах, куда раньше экспортировалась значительная часть
италийского вина и масла. Местная продукция начинает успешно соперничать с
италийской, мало того, испанские, греческие и даже галльские вина лучших сортов
получают все большее распространение в самой Италии. Колумелла, несомненно
отражая настроения италийских виноделов и виноторговцев, пишет об этом с
возмущением, рисуя это проникновение чуть ли не как национальное бедствие и
национальный позор: «В Лаций, землю Сатурна, где сами боги научили своих
потомков искусству возделывания почвы, ныне... ввозим зерно из заморских
провинций, чтобы не страдать от голода, и вино из Галлии, Бэтики и Кикладских
островов» (I praef.). Но и у самого Колумеллы в числе сортов винограда, которые
он рекомендует как лучшие, Allobrogica, Biturica и др. (III, 2) – галльские
сорта. Что галльские вина конкурируют в Италии с италийскими, свидетельствует и
Плиний, добавляя, что Вергилию они еще были неизвестны (Рlin., XIV, 18). И
пусть Колумелла сгущает краски но в том, что в его время торговля вином в
Италии стала значительно менее выгодной, чем в начале века, не может быть
сомнений. Можно, пожалуй, сослаться и еще на одного «современника» Колумеллы,
бывшего виноторговца Тримальхиона, который с явным сожалением вспоминал о поре
своей молодости, когда он снаряжал в Рим корабли с вином и выручил в первую же
поездку 10 млн. сестерций: «...вино тогда было на вес золота». И другой
персонаж Петрония также разбогател в то же время: «... он продавал вино почем
хотел» (Сena Trim., 43, 4–5). Теперь эти времена, по-видимому, прошли
безвозвратно.
В
новых условиях в наиболее невыгодном положении оказывались именно хозяйства
интенсивного типа как наиболее товарные, наиболее зависимые от рынка. Сбыт их
продукции был затруднен, доходы упали, расходы же не могли стать меньше. Хозяин
такого поместья должен был по-прежнему платить втридорога за крупных волов и
высококачественный инвентарь и квалифицированных рабов, должен был
расходоваться на обучение рабочей силы и т.д. Потеря такого ценного раба
вследствие, например, побега, болезни, смерти, наносила владельцу ущерб,
несравнимый с убытком от потери рядового неквалифицированного раба. Поэтому с
таким рабом приходилось обращаться бережнее. Приходилось, как мы узнаем от
Колумеллы, лучше его кормить и лучше одевать, заботиться о его здоровье, а, с
другой стороны, в связи с усложненными условиями производства приходилось также
усиливать надзор и контроль над работой рабов, что опять-таки увеличивало
расходы. Но и после всего этого рабовладелец то и дело оказывался перед фактом,
что его рационализаторские попытки потерпели крах вследствие infirmitas раба.
До
сих пор все эти расходы и заботы владельца поместья интенсивного типа могли
окупаться за счет повышенной товарности хозяйства и неограниченных возможностей
и выгодных условий сбыта его продукции. Теперь, в усложнившихся условиях
производства и сбыта интенсивное хозяйство оказывалось недостаточно устойчивым,
часто убыточным. Во времена Колумеллы оно явно вступает в полосу упадка.
Трактат
Колумеллы не оставляет места сомнениям в том, что важнейшую роль в этом сыграли
именно специфические особенности рабского труда. В интенсивном хозяйстве
раньше, чем в других формах, проявился основной признак начавшегося кризиса
античного рабства – экономическая невыгодность рабского труда.
Хозяин,
который, не мудрствуя лукаво, разводил какие-нибудь неприхотливые сорта
винограда, естественно мог меньше беспокоиться за свой продукт, чем тот, кто
культивировал благородную аминейскую лозу, пытался рассаживать виноград per
species и т.п. Ему годился и мелкий рабочий скот, и неважный, но зато дешевый
плуг, и любой, рядовой, не требующий особой заботы раб. Конечно, при таких
примитивных методах доход с югера не мог быть большим, а если поместье было
невелико, то и общий доход с него, очевидно, был тоже незначительным. Но если
небольшой доход с каждого югера компенсировался огромным количеством югеров, то
в целом хозяину их могла отчислиться и очень внушительная сумма денег. И
главное, при минимуме затрат, забот и риска, в отличие от владельца
интенсивного поместья, вкладывающего в свое хозяйство так много труда и
капитала, что первая же неудача могла поставить его перед угрозой полного
разорения.
Колумелла,
как уже упоминалось, связывал экстенсивные методы ведения хозяйства главным
образом именно с представителями крупного землевладения, с теми, кто
предпочитает иметь большие, а не хорошо обработанные земли, и вследствие
avaritia допускает, что его виноградники и оливковые плантации приходят в
отвратительно запущенное состояние (IV, 3). У таких хозяев лозы вследствие
плохого ухода могли и вовсе выродиться, но владельцев и это не слишком
огорчало. Посетовав на то, что виноградники не оправдывают себя, он вовсе
выкорчевывал лозы, и, – как с возмущением выражается Колумелла,– «оставлял
землю на вытаптывание стадам и опустошение диким зверям» (I, 3), т.е. переходил
к преимущественно экстенсивным формам, как пастбищное или лесное хозяйство.
Нет
сомнений, что удивительная жизнеспособность и устойчивость крупного основанного
на экстенсивных методах производства землевладения во многом объяснялась тем,
что в нем к труду непосредственных производителей не предъявлялось столь
высоких требований, какие предъявлял к своим рабам Колумелла. Поэтому на нем
меньше отразилось и губительное влияние рабской negligentia. Но, вдобавок, для
него параллельно со все более выявлявшимся кризисом рабства открывалась другая
перспектива – переход к иным, более соответствующим сложившейся обстановке
формам производственных отношений – колонату.
Колумелла,
как известно, рекомендовал сдавать землю в аренду колонам только в
исключительных случаях, если, например, обнаружилось, что в какой-то части
поместья нездоровый климат и рабы там постоянно болеют или участок так отдален,
что хозяин не может туда часто наезжать для личного надзора. Но он был
решительно против сдачи в аренду виноградников. По этому вопросу он приводит
целый ряд соображений, но главным, конечно, было то, что при этом были бы
утеряны основные преимущества крупного, рационально поставленного хозяйства.
Для
крупных землевладельцев, практиковавших экстенсивные формы хозяйства, эти
соображения не играли существенной роли. Для них сдача в аренду почти любого
участка своего поместья была не только приемлемым, но и желанным выходом. Сам
же автор трактата сообщает, что его знакомый, крупнейший богач и землевладелец
Луций Волузий считал, что «счастливейшим является то имение, которое обрабатывают
колоны местного происхождения» (I,7).
Список литературы
1.
Г. Шрот. О рентабельности сельского хозяйства в Риме в конце Республики. ВДИ,
1963, № 2, стр. 82.
2.
Рlin. NH, XVI, 50–51; ср.; Suet. De Gramm., 23.
3.
M.E.Cepгeeнкo. Два типа сельских хозяйств в Италии I в. н.э. «Известия АН
СССР», ООН, 1935, № 6, стр. 573–598.