Историческое
развитие мировых систем.
Введение.
Теория мировых
систем, все еще оставаясь противоречивой в некоторых аспектах, тем не менее
успешно объясняет многие закономерности макросоциологии современного мира.
Выделение социальных структур, больших чем государства, с которыми они
взаимодействуют, и их форм; социальных изменений в пределах государства
являются лишь некоторыми нововведениями этой теории. Она также дает теоретическое
обоснование систематических различий во многих одних и тех же социальных
процессах, протекающих в различных странах. Тем не менее, до недавнего времени,
примерно с 1500 г. н. э., теория мировых систем объясняла лишь социальные
изменения, происходящие в современном мире (Wallerstein 1974, 1979, 1980, 1989;
Chase-Dann 1989).
Последние
драматичные изменения глобальных политических соглашениях повлекли за собой
массу предположений на будущее (Wagar 1992) и вызвали непринужденные отклонения
всех теорий с марксистскими корнями. Хорошее подтверждение теории мировых
систем практическим опытом последних драматичных изменений дает основания
предполагать, что вопросы по трансформации прошлых мировых систем, включая
источники настоящих, могут пролить немного света на возможность и вероятность
будущих трансформаций. Ключевыми вопросами являются: "Как зародились
современные мировые системы?", "Как и почему более старые мировые
системы дали развиться новым, современным?", "Существует ли какие-нибудь
закономерности, шаблоны в развитии мировых систем?".
Подобные
вопросы заставили некоторых ученых заново пересмотреть истоки системы
(Abu-Lughod 1989; Frank 1990; Gills and Frank 1991; Wallerstein 1990). В
течение одного и того же периода несколько археологов показали роль взаимодействия
между обществами в социальных изменениях. Явственно избегая упрощенных
рассеивающих подходов, они зачастую используют концепции и объяснения которые
следуют из теории мировых систем или имеют с ней сильное сходство (Algaze 1993;
Baugh 1984; Blanton and Feinman 1984; Hall and Chase-Dunn 1993; Kohl 1987a,
1987b; Pailes and Whitecotton 1979, 1986; Santley and Alexander 1992; Schortman
and Urban 1992).
Все эти авторы
делают акцент на отношения между обществами как на важнейший источник
социальных изменений. То есть, они считают отношения между обществами
наиважнейшим местом социальных изменений внутри общества. Теория мировых
систем, в простейшем виде, представляет объяснение динамики социальных
изменений как на уровне всей системы, так и на уровне отдельных ее составных
частей (Walerstein 1974, 1979, 1984,1989; Chase-Dunn 1989). На протяжении
последних пятисот лет государства являлись типичными учредительными членами
мировых систем. Тем не менее, временный фокус делает проблематичным расширение
теории мировых систем на докапиталистический период (до 1500 г. н. э.), так как
более ранние мировые системы состояли из государств и различных типов
негосударстаенных сообществ (см. Santley and Alexander 1992; Kohl 1987a).
В подходе
теории мировых систем содержится нечто большее, чем просто смена предмета
анализа. Понятие "общество" слишком часто используется для
обозначения социальной структуры, которая явственно выделяется в общественном
мире. Это далеко от истины. "Наделяя нации, общества и культуры качествами
однородных и внешне связанных и характерных объектов, мы создаем модель мира,
как чаши, в которой сущности крутятся вокруг друг друга, как миллиарды жестких
круглых шаров" (Wolf 1982:6). Я бы сказал, общества – внутренне однородны,
их границы – проницаемы, а членство – текучее. Они постоянно изменяются и
переопределяются. (Wolf 1982:387). Процессы мировых систем являются основной
причиной этих изменений. В самом деле, основным вкладом в подходе мировых
систем к историческому развитию является то, что эта теория учитывает изменения
в тех сущностях, которые мы обычно называем "обществами".
Для
использования теории мировых систем в отношении докапиталистического периода,
ней должны быть сделаны некоторые модификации, большей частью являющиеся
трансформацией предположений в эмпирические, исторические вопросы (Abu-Lughod
1989; Chase-Dunn and Hall 1991, 1993). Например, Валлерштайн (Wallerstein)
(1974, 1979; гл. 1) утверждает, что современная мировая система является
уникальной в том, что это единственная система мировой экономики (политика
конкуренции в отдельно взятой экономической системе), которая не переросла в
мировую империю через завоевание одной из мощных стран. Современная мировая
система несомненно вляется самой долгоживущей мировой экономикой, но существовали
и другие, просуществовавшие по несколько веков (Wilkinson 1987, 1991;
Chase-Dunn and Hall 1991, 1993). Помимо всего прочего, она предполагает, что
отмеченная межгосударственная система капиталистической мировой экономики не
такая уж и необычная вещь, как о ней иногда заявляют.
Расширение
теории мировых систем на докапиталистический период делает осуществимым
сравнительный подход.
Немного было
выполнено подобных научных разработок: досовремення торговая система
(Abu-Lughod 1989), кочево-оседлые отношения (Hall 1991a, 1991b; Frank 1992),
очень малые безгосударственные и безклассовые мировые системы (Chase-Dunn,
Clewett and Sundahl 1992) и Бронзовый Век (Frank 1993). И все же, тем не менее,
эти усилия недостаточны для систематической теории развития (Sanderson 1990;
гл. 10).
С точки зрения
Сандерсона (Sonderson 1990), фундаментальной проблемой яаляется необходимость
объяснения тех моделей социальных, культурных, политических и экономических
изменений, которые протягиваются с первых оседлых поселений в мезолите, около
двенадцати тысяч лет назад, и первых сельскохо-хозяйственных деревень, у
которых пояаились излишки производства, примерно десять тысяч лет назад, до
наших дней.
Мы предпочитаем
называть эти модели изменений "историческим развитием", чтобы
избежать недоразумений с определяющими теориями социальных изменений и придать
большее значение нашему акценту на открыто-конечных процессах и процессах,
зависящих от способа их прохождения. В этой статье мы предлагаем такую теорию.
Мы начнем с обзора конкурирующих теорий, затем соберем элементы каждой из них в
нашу теорию исторического развития мировых систем.
Конкурирующие
теории развития мировых систем.
Самой большой
теоретической проблемой является вывод логики системы. Многие теоретические
подходы содержат в себе иногда в явном, а иногда в скрытом виде модель
основополагающей логики, управляющей мировыми системами. Термины бывают самыми
различными. Обычно ее называют методом производства или методом накопления.
Другие раскрывают свои предположения насчет системы движущих сил в своих
описаниях основных процессов, таких как формирование государства, циклы
политической централизации и децентрализации или моделей социальной интеграции.
Кроме описательного содержимого, которое дано к рассмотрению логики системы,
существуют метатеоретические точки зрения относительно направления, в котором
систематисемкая логика меняется или остается прежней. Некоторые утверждают, что
все мировые системы имеют очень близкую системную логику, в то время как другие
заявляют, что системние логики подвергаются фундаментальным изменениям.
Существуют разногласия внутри "Школы Фундаментальных Трансформаций"
("Fundamental Transformation School") в определениях различных
системних логик и в определении времени трансформаций.
Континуцианисты.
Сначала мы
рассмотрим тех теоретиков, которые считают, что все мировые системы имеют очень
схожую логику. Эта дискуссия является чем-то, усложненным различными
предположениями, имевших успех по крайней мере в отношении бесструктурных
межобщественных образований, которые должны были быть проанализированы как
мировые системы. Достаточно очевидно, что гораздо легче предполагать, что
логика системы фундаментально не меняется, если исключить действительно
разноречивые случаи из рассмотрения. Вот пять теоретических предположений,
которые утверждают, что при них нет существенных различий в логике системы:
геополитический
подход;
накопительный
подход;
подход
рационального выбора или "формалистический";
культурная
экология;
подход
перенаселенности.
Другими
словами, среди тех кто говорит, что ничего не меняется, существует пять
различных мнений относительно того, что же все-таки остается неизменным.
Геополитика.
Геополитический
подход выбирется теми, кто придает особое значение вселенской важности силовой
политике и формированию государства. Это подход государство-военная-машина или
"нео-реалистический" подход, который доминировал в прошлой
политической науке. Этот поход сосредотачивает внимание на рождении и падении
государств – колебаниях между межгосударственными системами и "всемирным
государством". Ученый-политик Девид Уилкинсон (David Wilkinson) (1987,
1991, ожидаемые публикации) видит эти процессы проходящими в фундаментально
схожих формах во всех эпохах, как в древних, так и в современных. Он остроумно
замечает: "Бриллианты могут быть всегда, но дубинки – главные
козыри". Социолог Рендл Коллинз (Randall Collins) (1978, 1992) геополитику
и государственную законность Вебера в своем анализе как мировых систем,
основанных на государстве, так и основанных на родственных отношениях. Коллинз
использует идеи, появившиеся у него в процессе анализа аграрных государств и
империй, для того чтобы понять процесс формирования союзов в мировых системах,
основанных на родственных отношениях. Вопрос государственного контролирования
больших территорий решен "технокой власти", ведомственным
изобретением, которое позволяет государствам использовать власть более
эффективно (Mann 1986). Пока что, в принципе, "техника власти"
слдержит всевозможные политические и организационные нововведения, включая
идиологию как форму религии; главное ее очарование заключается в военных
технологиях и организации.
Рациональный выбор.
Универсалисты
рацинольного выбора – это те, кто в ответ на "субстантивиста" Карла
Поляного (Karl Polanyi), заявили, что рынок и индивидуальная рациональность
полезны для осознания всех типов человеческих общественных систем. Это
называется "формализм", и его популярность выросла за последние годы,
когда работа Поляного попала под нарастающие нападки. Филип Кёртин (Phillip
Curtin) (1984) поддерживает теорию формалистов, в связи со своей научной
работой в области торговых отношений между культурами в мировой истории, даже
на смотря на то, что он добавил важную учредительную суть к логике прибылей в
своем анализе торговых диаспор и торговых ecumenes. Кёртин показывает, что
торговля на большие расстояния зачастую осуществлялась специализированными
торговыми группами (торговыми диаспорами), и что формирование набора
присвоений, разделяемого различными культурами, около основ рынка, — торговая
ecumene — устраняет необходимость в специализированных торговыми группах.
Большинство формалистов не использовали явно концепций мировых систем, несиотря
на то, что их работы были бы очень полезны в анализе мировых систем. "Культурный
материализм", который собирает внимание на материальных основах всей
общественной жизни, также придает особое значение экономическому рационализму и
эффективности (Harris 1979). "Оптимльная добыча продовольствия"
основана на формальной экономике и изучении методов добычи пищи животных, она
объясняет интенсификацию и разносторонность методов добычи продовольствия в
терминах индивидуального и семейного "рационального выбора" в
минимизации затрат на охотничье-собирательские группы. Согласно этому подходу,
сочетание способов добычи пищи должно оставаться стабильным, за исключением
случаев, когда наблюдаются изменения в плотности населения, технологиях или
окружении (см. Johnson and Earle 1987:12). В этом подходе межгрупповые
взаимоотношения строго оформлены особенными пищедобывающими стратегиями в
специфической окружающей среде.
Накопление.
"Аккумуляционисты"
утверждают, что капитализм, геополитика и в особенности капиталистическое
накопление были выжными процессами с появления первых государств в Месопотамии.
Сильная версия аккумуляционизма утверждает, что около пяти тысяч лет
существовала единая мировая система, котороя обнаруживает логику, колеблющуюся
между периодами, в которых главными накопителями были государства, и периодами,
в которых основными накопителями были отдельные семьи (Gills and Frank 1991).
Логикой этой системы является "капитальный империализм" (Ekholm and
Friedman 1982). Менее резкие версии аккумуляционизма признают, что
преобразование экономии престижных товаров развилось в городские государства, в
которых "нематериальные ценности" стали важным элементом в
общественном воспроизводстве (Ekholm and Friedman 1982; Friedman 1992).
Несмотря на признание преобразований, которые случились с развитием государств,
мы связываем этот подход с аккумуляционизмом из-за его акцента на неразрывность
логики системы на все системы, основанные на государствах, древних и
современных. Континуцианисты описывают мировую историю, в которой непрерывная
логика системы представлена на всем протяжении последовательных взлетов и
падений государств и империй, и в которой центральные районы мигрируют в
пространстве. Они рассматривают выявление центральных и периферийных районов
как неотъемлимую часть образования новых центральных районов. Современная
мировая система понимается как продолжение длительных процессов централизации и
децентрализации. Эти авторы отрицают, что существенные изменения произошли с
возвышением роли Европы и, по версии Франка (Frank 1989), постулируется
отсутствие каких бы то ни было изменений в логике системы в будущем.
Культурная экология.
Еще две
теоретических традиции должны быть упомянуты, так как они или использовались
для осознания мировых систем, или легко могли бы быть использованны в этих
целях. Экологический эволюционизм объединяет в себе "культурную
экологию" (Steward 1955), которая придает особое значение взаимодействию
общества и окружающей среды, с анализом изменений производственных технологий
(Lenski et al. 1991). Культурная экология традиционно применялась в локальных
масштабах и имела тенденцию игнорировать отношения между обществами, частью как
ответная реакция раннему макро-диффузионизму Гордона Чилда (Gordon Childe). Нет
никаких оснований, чтобы утверждать, что межобщественный системы не могут быть
выведены из этого подхода.
Перенаселенность.
Рост населения
и перенаселенность часто используются как ведущие переменные в объяснении
культурных изменений (Boserup 1965). Так, технологические изменения — это
адаптация, ктороя происходит, когда плотность населения достигает или превышает
обычную для данной окружающей среды. Этот предел известен как
"грузоподъемность" екружающей среды. Культурная экология и
перенаселенность играют важную роль в развитии мировых систем, если их
использовать совместно с идеей социальной и экологической изоляции (Carneiro
1970). Иногда, когда популяция, проживая в относительно изолированном регионе,
достигает предела "грузоаодъемности", эта проблема разрешается
образованием более сложного социального устройства, которое может увеличить
"грузоподъемность" региона засчет новых методов производства.
Некоторые из первых государств развивались именно в таких условиях. Эти условия
также могут отвечать другим типам формирования иерархии и технологических
изменений. Элементы перенаселенности, технологических изменений, экономических
трудностей и изоляции объединяются самыми различными способами, но основной
подход заключает в себе последние толкования археологами длительных эволюций
культуры. Ученые, которые создавали эти теории, зачастую видят их настолько же
уместными в отношении к современным социальным изменениям, как они были уместны
в объяснении появления человеческой культуры и сложных обществ.
Трансформационалисты.
Сейчас мы
обратимся к тем, кто видит важные трансформации как происходящие изменения в
логике системы. К ним мы также относим тех, кто делает особое ударение на
самостоятельные, в противопоставление официальным, экономические работы, тех,
кто работает с концепцией методов производства Маркса, и тех, кто объединяет
марксистские и веберские принципы социальной структуры.
Субстантивисты.
Общества
качественно различаются в устоявшихся механизмах, которые поддерживают
общественный порядок, особенно механизм обмена (Polanyi 1977). Системы
взаимного обмена, онованные на определенных культурой правах и обязанностях,
являются типичными объединяющими механизмами малых обществ. В таких обществах
этический порядок, обычно выраженный в пределах родства, представляет собой
основу производства и обмена товаров. Социально установившиеся нормы разделения
и взаимодействия регулировали производство и обмен. Появление более
иерархических обществ совпало с подъемом "перераспределительных" форм
обмена, в которых центральная власть собирала запасы и перераспределяла их.
Обмен в таких системах характеризовался как "государственно
регулируемый", и лица, непосредственно вовлеченные в его осуществление,
представлялись скорее как представители государства, нежели как вольные
торговцы, действующие по своему усмотрению. В более сложных и более развитых
системах, ключевым объединяюшим механизмом является устанавливающий цены рынок,
в котором ставки обмена товаров (цены) подвержены сильному влиянию кокурирующих
продаж и покупок большого числа действующих лиц, направляющих свои усилия на
максимизацию своего индивидуального дохода.
Согласно
Поляному (1977) возникновение рыночных отношений, как длительного развития, в
котором монетный обмен, проникая все глубже и глубже внутрь общества и механизм
образования цен, заменил привычно и политически установленные ставки обмена.
Поляный уделяет особое внимание социально сложившейся историчности рынков и их
неуспешности самим обеспечивать множество потребностей общественного строя в
сложных обществах.
Схема Поляного
была подвержена изменениям в некоторых аспектах теми нео-Марксистами, которые разделяют
с Поляным трансформационный подход (см. ниже), но она была также энергично
атакована формалистами, которые уделяют основное внимание на рациональную
экономическую основу принятия решения во всех человеческих обществах. Многие
нападки на Поляного были основаны на исследовании, которое выявило, что
некоторые его опытные данные были неверными. Были обнаружены убедительные
доказательства того, что рынко-подобные механизмы существовали в ранних
системах, основанных на государствах, про которые Поляный утверждал обратное.
Например, Поляный указывал на культенские дощечки с надписями , как на
доказательства того, что в Бронзовом Веке торговля между Ассуром и Анатолией
была государственно регулируемой. Последующие исследования новых дощечек
показали, что Поляный заблуждался в некоторых аспектах (Curtin 1984; Allen
1992). Что еще остается под сомнением, так это относительная важность этих форм
рыночного обмена для тех систем, о которых идет речь. Даже если рыночные
системы могли быть важны еще гораздо раньше, чем заявил Поляный, это все равно
отвергает системные качественные различия между мировыми системами, основанными
на родстве, на государстве и капиталистическими системами.
Методы
производства.
Некоторые
авторы объединяют подход методов объединения Поляного и подход методов
производства Маркса. Анализ методами производства сосредоточен на сущности
установившегося механизма накопления. В обществах, основанных на родственных
отношениях, накопление и мобилизация общественного труда осуществлялись
посредством этического порядка — общественно согласованных прав и обязанностей,
обычно запечатленный в родственных отношениях. Все общества накапливают запасы,
которые некоторые ученые называют "капиталом". Но капиталистическое
накопление в смысле Маркса является процессом, качественно отличным от того,
который имеет место, когда кочевой пастух увеличивает свое стадо, или когда
оседлый собиратель запасается продуктами. Так, мы подчеркиваем острое различие
между накоплением капитала и капиталистическим накоплением. Объединение систем,
основанных на родстве, близко к поляновскому "взаимному обмену". Как
только общества стали более иерархичными, класс, не занятый в производстве,
использовал средства, основанные на принудительном контроле основных источников
и средств производства, с целью извлечения излишков у непосредственных
производителей. Хотя это было организовано как иерархические родственные
отношения в сложных клановых обществах, некоторый класс обществ со временем
развил государства, в основы власти и собственности были отделены от
родственных связей. Системы, основанные на государствах, использовали
политически организованное принуждение для извлечения у непосредственных
производителей излишков производства. Основополагающей логикой присвоений в
подобных обществах называется "подчиненными методами производства"
(Amin 1980, 1991; Wolf 1982). Этот тип объединения отличается от поляновского
"перераспределения" в основном его акцентом на элемент принуждения,
который стоит за государственным накоплением.
Чем больше товаров
обменивается на устанавливающих цены рынках, тем все более подверженным
изменениям становится объединяющий механизм. Появление увеличенных земель,
богатств, товаров и труда со временем создает основы для капиталистической
логики накопления, основанной на производстве и продаже товаров, используя
увеличившийся труд. Существуют важные различия между торговым капитализмом и
производственным, но, по Поляному, развитие commodification понимается как
длительный процесс, в котором рынко-подобные отношения все глубже и глубже
проникают в общественные и межобщественные отношения.
Поляновско-марксисткий
подход к трансформациям утверждает, что в системе может присутствовать
одновременно несколько логик, но в большинстве систем доминирует только одна,
которая имеет тенденцию приводить остальные логики в согласие с ней.
Большинство ученых, поддерживающих этот подход, утверждают, что до появления
первого государства мировые системы были преимущественно основаны на
родственных отношениях. Думается, что методы обложения данью должны были
преобладать в системах, составленных из государств и империй, даже если бы
commodifcation развивалось медленно и частично в продолжение истории
подчиненных мировых систем. В самом деле, по некоторым источникам, мощное
развитие капиталистических сил в Китае во времена династии Сунь и начала
правления династии Минь быстро привело к появлению капитализма, как
доминирующей модели (см. Fitzpatrick 1992). В первое время капитализм успешно
был абсолютно доминирующей моделью накопления в Европе.
Иммануэль
Валлерштайн использует методы производства для связи всех мировых систем. Так,
согласно Валлерштайну, Европа и Оттоманская империя отдельными системами, так
как капитализм был доминантой в Европе, но не в Оттоманской империи (1983). Его
использование методов производства как объединяющего критерия создает некоторую
путаницу. Если мы примем, что каждая мировая система имеет только один метод
производства, то станет невозможным анализировать системы, в которых один метод
производства конкурирует с другим. Это делает затруднительным изучение
трансформаций производства в пределах мировой системы. Например, Кэтрин Моузли
(Katherine Moseley 1992) сравнивает взаимодействие Западной Африки с
европейской мировой системой с одной стороны и североафриканской арабской
мировой системой с другой стороны. Он противопоставляет результаты воздействия
двух различных мировых систем на Западную Африку. Он, тем не менее
предполагает, что этот треугольник будет проще понять, представив его в виде
двух центральных районов с различными методами производства, конкурирующими в
праве за доступ удаленному периферийному району. Это может показаться
терминологической игрой слов, но в сущности это может иметь очень важные выводы
для способы, которым мы анализируем трансформации системы.
Марксистко-веберский
структурализм.
Как мы отметили
ранее, аккумуляционнисты видят основное преобразование логики системы,
происходящее с развитием государств, но впоследствии подчеркивают
преемственность "капитального империализма". Фрайдман и Роулендз
(Friedman and Rowlends 1978) формулируют подробную мировую систему и
структуралистскую марксистскую интерпретацию политики родства — создание и
поддержание союзов среди групп. Это является критическим продолжением анализов
колебаний между иерархическими и эгалитарными системами родства в Бурме (Leach
1965). Они также обсуждают пути, в которых обычаи свадебных церемоний
взаимодействуют с изменениями в отношениях полов. Они также обнаружили связь
между формированием государства и отношением полов — важную тему, предложенную
Энгельсом. Несмотря на то, что они делают важный вклад в понимание
преобразований в отношениях полов в течение формирования государства, они, тем
не менее, подчеркивают преемственность в логике накоплений.
В то время, как
предшествующие теории добавляют много нового в наше понимание сущности
современных мировых систем, ни одна не обращается к последствиям процессов
мировых систем в развитии общества.
Наша теория.
Ввиду
отсутствия каких-либо теорий историче6ского развития мировых систем, мы
разработали свою собственную. Наша теория объединяет идею повторений простейшей
модели и преобразования методов накопления. Мы избегаем термина "метод
производства" потому, что это вызывает массу споров среди неомарксистских
теоретиков, которые имеют малое, или совсем не имеют к нам отношения (Taylor
1979; Friedman1992). Мы используем термин "метод накопления" в смысле
глубокой структурной логики производства, распространения, обмена и накопления
для того, чтобы сфокусировать внимание на устоявшихся механизмах, посредством
которых мобилизируется труд и совершается социальное воспроизводство
(Chase-Dunn and Hall 1992). Это позволяет нам объяснить и сходства, и
систематические различия между типами мировых систем. Полное изложение всех
поправок заняло бы целую книгу, поэтому здесь мы ограничимся достаточно
абстрактным уровнем изложения. Контекстуальным субстратом человеческих
социальных изменений являются те демографические и экологические факты, которые
заложены в нашей вселенной. Природа — это не однообразная равнина, на которой
человечество воздвигает свои condos. Земные климатические, топографические и
геологические особенности варьируются от места к месту, как и состав биосферы.
Человеческие существа являются частью биосферы, и человеческая культура
основана на особенностях земной поверхности. Различия условий жизни налагают
некоторые ограничения на то, что может быть написано. Биологические принуждения
человеческого поведения менее выражены, чем у животных, ввиду необычно большого
количества незапрограммированной коры головного мозга. Тем не менее, у нас есть
некие принуждения, внедренные в наши мозги, как и в наши внутренности. Мы умны,
но у нас есть нужды, которые не могут быть уничтожены никаким количеством
социальных переопределений.
Основными принуждениями
и движущими силами человеческих социальных изменений были демографическими и
экономическими. Демографически, существует тенденция увеличение численности
населения, даже если мировая система организует или регулирует эту тенденцию.
Организационные затраты регулирования роста населения являются важным
принуждением во всех мировых системах, а рост населения является важным
основным стимулом фундаментальных социальных изменений. Однако, роста населения
и еще более сложного понятия "перенаселенность" недостаточно для
того, что бы быть основными двигателями, так как они имеют отношение к
экологическим и экономическим принуждениям. Теории, основывающиеся на факторе
перенаселенности, обычно утверждают, что когда численность населения достигает "грузоподъемности"
окружающей среды, стимулируются нововведения и изменения в методах
производства.
Критики теории
перенаселенности указывают на множество случаев, когда важные технологические и
организационные изменения происходили при отсутствии видимого насыщения
численности населения, далеко не доходившей до "грузоподъемности"
среды. Такое может происходить, когда существуют стимулы новаторства и усвоения
новых технологий, не зависящих от перенаселенности, также, как и иммиграция
может не зависеть от нее. Так, если некоторая популяция определенного размера
прожила в каком-то месте некий промежуток времени, то разрабатываемые ресурсы
начнут истощаться. Это широко известное объяснение кочевого и меняющегося
земледелия.
Люди съедают
все и затем вынуждены идти дальше. Однако, это не обязательно означает полное
истощение природных ресурсов. Задолго до того, как это произойдет, усилия по
добыче того же количества продукта значительно возрастут. Это превосходный
стимул к тому, чтобы сменить место или начать делать что-нибудь другое. Однако,
люди обычно предпочитают продолжать делать по-прежнему так долго, пока это не
начинает требовать слишком больших усилий, то есть, люди следуют принципу
наименьших усилий (Zipf 1949). Даже когда это начнет требовать значительно больше
усилий, некоторые, возможно многие, будут продолжать до тех пор, пока совсем не
истощат возможности среды обеспечивать их. Если в это время случится
какое-нибудь природное бедствие, оно либо уменьшит популяцию, либо вовсе ее
уничтожит. Другие же переедут на новое место, где они смогут без особых
трудностей продолжать заниматься старыми занятиями. Тем не менее, третьи
изменят свое поведение так, чтобы остаться на старом месте и сохранить
особенности жизни, которые для них ценны. Здесь следует отметить, что отдельные
лица и коллективы могут абсолютно ничего не подозревать о последствиях в
длительных периодах того, что кажется слегка более напряженными адаптациями.
Однако, это является именно той возможностью выбора, которая делает развитие
исторически случайным и зависящим от пути. В то время, как не представляется
возможным разработать полностью определяющее толкование, возможен анализ тех
факторов и процессов, которые составляют вероятности каждой возможности выбора.
Экология
образует экономику наименьших усилий, так как ставит ограничения на доступные и
потенциальные альтернативные ресурсы. Тогда как мировые системы становятся
более сложными и иерархическими, эти ограничения и потенциалы все большее
структурируются существующим общественным порядком и культурными наследиями.
Принцип наименьших усилий наиболее чисто и действенно применим к экономическому
поведению домашних хозяйств. Когда они автономны и способны получать доступ к
необходимым ресурсам, принцип наименьших усилий является основным определяющим
фактором образа жизни. Ситуация в корне меняется, если домашние хозяйства
попадают под культурный, политический или экономический контроль иерархических
или многослойных общественных порядков. В подобном положении общества принцип
наименьших усилий продолжает действовать, но он скрыт под устоявшимся
механизмом, который извлекает из домашних хозяйств большее количество труда
методами насилия, обмена и идеологических мистификаций.
Технологические
инновации и принятие усиленного производства отражаются на росте населения
увеличением числа людей, которые могут обеспечить себя пищей и кровом на данном
участке земли. Это стимулирует рост населения, или, точнее, снижает стимулы
поддержания культурных и социальных регулирований увеличения численности
населения. Таким образом, плотность населения имеет тенденцию расти до тех пор,
пока ресурсов снова начнет не хватать. Затем весь цикл снова повторяется.
Эта простая
модель не объясняет, какая разновидность социальных изменений имеет место. Она
также не объясняет где и когда происходят эти социальные изменения. Зато она
предоставляет скрытую сторону процессов для объяснения большей части основных
характерных черт социальных изменений — увеличивающуюся плотность населения,
уровень развития и иерархию организации общества.
К этой простой
модели мы должны добавить еще два уровня. Первый обозначает некоторые основные
проблемы, стоящие перед всеми мировыми системами, в контексте работы
перечисленных выше процессов. Второй является промежуточным звеном между
основным развитием и частной историей. Это тот уровень, на котором различия
объясняют, почему некоторые системы изменяются не так как другие. Мы начнем с
основных проблем, затем перейдем к промежуточному уровню.
Основные
проблемы в технологических изменениях.
Технологическое
развитие и использование усиленных методов производства во всех мировых
системах наталкиваются на четыре основных проблемы. Относительная важность этих
проблем варьируется в зависимости от демографических и экологических факторов,
а также от существующего устройства общества. Однако, эти проблемы как правило
возвратны, и они предоставляют возможности для дальнейших изменений общества и
построения иерархии.
Четырмя
проблемами, сопутствующими или следующими за изменениями в производственных
технологиях, являются:
возросшая
конкуренция и/или конфликт;
новые нехватки
ресурсов;
зависимость от
новых типов производства и получающиеся в результате риск ;
необходимость
совместных сбережений и капиталовложений в относительно долгие периоды, проекты
высокого уровня.
Каждое
изменение в организации производства имеет тенденцию к нарушению существующих
механизмов общественного порядка, приводящему к увеличивающейся конкуренции и
конфликтам. Маркс сформулировал это как революционные эффекты, которые
технологические изменения (изменения в силах производства) оказывают на
общественные суперстуктуры, такие как политические и религиозные институты.
Более старые институты власти, чем бы они ни были, подвергаются деформациям,
когда представлены новые схемы производства, и это может приводить к новым
уровням и разновидностям разрушительных конфликтов. Конечно, конфликты и
конкуренция — это нормальные процессы, происходящие во всех мировых системах,
но мы говорим о высоких взлетах в их уровне и о их разрушительном влиянии на
"нормальные" методы. Также очень важно осознавать, что различные
методы накопления оказывают самые различные последствия на процессы и ставки
технологических нововведений и переорганизацию процессов производства.
Различные методы производства также имеют различные степени возможных
отклонений технологических изменений. В некоторых методах, даже самое малое
изменение может вызвать полную дезорганизацию, тогда как в других
технологические изменения сами по себе являются чем-то, "нормализованным"
существованием механизмов общества, которые позволяют государственному
устройству и культуре адаптироваться к технологическим изменениям без больших
разрушений или развала общественного порядка. Одной крайностью является почти
полный развал Австралийской группы Аборигенов после того, как ей впервые
подарили стальные топоры (Sharp 1952). Другая крайность — современная мировая
система, которая впитала потрясающие технологические изменения без изменений в
логике системы (Chase-Dunn 1989). Между ними можно указать торговлю мехами
(Kardulias 1990) или приобретение лошадей и ружей американскими индейцами
(Secoy 1953; Hall 1989b).
Второй основной
проблемой является появление новой нехватки ресурсов, как результата
технологического развития. Во-первых, новые методы производства могут сами по
себе требовать такие подводимые мощности, которые не возможно или трудно
производить локально. Это является поводом для того, чтобы торговать с другими
районами или завоевывать их. Во-вторых, повышение доступности, скажем, пищи,
как результат изменения сельскохозяйственных технологий, может дать возможность
увеличению местного населения, что, в свою очередь, может истощить другие
местные ресурсы. Это также является основанием для торговли или завоевания.
В-третьих, технологические изменения, которые сохраняют труд, могут позволить
специализацию посредством высвобождения труда на другие нужды. Иногда такие
дела создают дополнительный спрос на товары, которые не доступны в данной
местности. Дополнительные потенциальные излишки, появляющиеся в результате
технологических изменений могут быть присвоены старой или новой элитой или
вызвать спрос на товары, которые невозможно добывать в этой местности. Старая
элита с новыми ресурсами или новая элита могут взять в свои руки политические
союзы, торговые отношения или военные кампании, независящие от импортируемых
товаров, так как эти разновидности предприятий обеспечивают законность и
дополнительные источники средств для поддержания и даже расширения иерархий.
Третьей
основной проблемой, которая сопутствует технологическим изменениям, является
потенциальный недостаток ресурсов, появляющийся в результате увеличения
зависимости от любых новых излишков, произведенных новыми технологиями. Если
становится больше доступной пищи, а население увеличивается, то новый источник
пищи должен быть устойчивым, иначе это чревато печальными последствиями. Все
новые стратегии несут в себе долю риска. Стратегии, уменьшающие разнообразие
товаров за счет специализации на производстве какого-то одного вида товаров,
особенно рискованны в случае ее неудачи. Смена разнообразной добычи продуктов
на смешанное садоводство, а затем сельскохозяйственное производство одного вида
культуры, подразумевающее специализацию на длительный период, которая ставит
население в жесткую зависимость от очень малого количества cultigen. Ответные
действия общественного учреждения заключаются в поддержании вспомогательных
ресурсов, приспособлений для хранения товаров и разработка межрегиональных
политических союзов и торговых связей. Эта проблема является еще одной причиной
для межрегиональной интеграции и набора возможностей для создания иерархий.
Четвертая
основная проблема, которая возникает с технологическими изменениями, —
потребность в новых формах коллективных сбережений и капиталовложений в новые
проекты длительного периода. Конечно, все типы обществ нуждаются способах
сохранения ресурсов в целях обеспечения продуктами во время сезонных и других
перебоев. Такой тип накопления встречается во всех равноправных обществах, даже
среди палеолитных охотников. Если технологические изменения приводят к
увеличению плотности населения, то это создает новые скачки нехватки ресурсов,
в свою очередь создающие необходимость в новых коллективных сбережениях.
Технологические изменения могут также преобразовывать старые формы
производства, не удовлетворяющие нужды либо разросшегося населения, либо новой
иерархии. Это может быть подходящим для подключения новых форм производства, в
целях удовлетворения этих нужд, которые часто требуют объединения ресурсов или
расходов труда на большие проекты с длительными периодами выплат. Так,
постройка амбаров, оросительных систем, рыбных запруд и т.п. требует вложений
общественных ресурсов. Эти разновидности коллективных инвестиций могут быть
организованы и контролируемы равноправными союзами, но они также предоставляют
возможности более централизованного и иерархического контроля
новообразовавшейся элитой. Конечно, если уж элита появилась, то она может взять
в свои руки такими проекты или другие расходы труда и материальных ценностей
для своих собственных нужд.
На каждом
уровне организационной сложности существует несколько возможных конструктивных
решений каждой из этих проблем. Определение того, какое из этих решений
наиболее уместно в каждом конкретном случае невероятно затруднительно, включая
взаимодействия обширных принуждений, особенностей экологии и прежних территорий
института для каждой мировой системы. В основном, измерения возможных
институтских механизмов для решения этих проблем имеют либо иерархическую, либо
равноправную форму, со множеством смешанных форм между ними. Иерархические
политические формы обычно выигрывают у равноправных, из-за их превосходства в
конкуренции и конфликтах, но это не является абсолютным правилом. Природа
конкуренции и кооперации изменяется с ростом и усложнением мировых систем, и
эти изменения затрагивают природу политической и экономической интеграции и
форм, избранных общественными и межобщественными иерархиями. Таким образом,
степень иерархии, которая развивается в каждом конкретном случае, является
следствием взаимодействия множества факторов.
Подведем итоги:
экономические процессы действуют в контексте демографических сил и
экологических принуждений для произведения технологических изменений. Это имеет
обратную связь с демографическими процессами и оказывает влияние на
общественные организационные потенциалы посредством четырех основных проблем:
новых форм и уровней конкуренции, нехваток ресурсов, рисков и необходимости
коллективных сбережений и капиталовложений. Эти контекстуальные и социальные
особенности человеческих систем вызвали такие явления социальных изменений,
который мы сейчас наблюдаем — преобразование за двенадцать тысяч лет от
немногочисленных разрозненных отрядов охотников с немногими межгрупповыми
социальными связями до единой, высокой плотности интеграции, глобальной сети
иерархических индустриальных обществ. Но почему некоторые системы изменяются по
одному пути, а другие — по разным?
Объяснение
сходств и различий мировых систем, посредством этой схематической модели общего
развития общества и частной истории характерных событий и социальных изменений,
является промежуточным уровнем теоретической спецификации. В добавление к уже
перечисленным сходствам, все мировые системы проявляют циклы политической
централизации и децентрализации, даже те чрезвычайно малые и равноправные
системы, состоящие из оседлых собирателей. Эти циклические процессы
иерархического формирования нестабильны на протяжении всего времени,
проистекающего из моделей восхода и падения. Динамика этих различий содержит в
себе корни различий мировых систем. Это не отрицает других систематических
процессов, содействующих упадку. Сложные общества и империи подлежат
уменьшающимся предельным доходам, которые часто приводят к развалу (Tainter
1988). Это аналогично процессам, посредством которых исчезают отряды, клановые
общества и общины, как это было отмечено ранее. Ключевым различием является то,
что "цивилизации" исчезают достаточно легко, оставляя после себя
"руины", тогда как менее сложные мировые системы нет. Следовательно,
упадки, которые часто берутся как hallmark цивилизаций, являются скорее
артефактом, чем определяющей характеристикой государственной системы.
Однако,
конечным результатом общего развития общества к большей иерархичности и
значительно большей экономики и политической интеграции. Развитие гигантских
прыжков в иерархичности, сложности и управлении государством было неровным, так
что ведущ край двигается. Эта неровность не случайна, но систематически
отнесена к межобщественной иерархии и дифференциации. Это то, почему модель
мировых систем превосходит все другие формулировки. Все системы практикуют
взлет и падение иерархий, и некоторые скрытые увеличения уровня технологий и
организации, посредством процессов, которые важно структурированы межобщественными
отношениями. Новые организационные формы типично развиваются в регионах,
которые являются "полу периферийными", а также природа отношений
центральных и периферийных районов являются важными контекстными особенностями
тех исторических периодов, в которых происходят фундаментальные преобразования
(Chase-Dunn 1988, 1990).
Это значит, что
теперь мы должны обратиться к проблеме того, почему типы мировых систем
систематически различны. Наш основной теоретический аппарат в этом вопросе
основывается на методах накопления и логике системы, которая уже обсуждалась
ранее (Chase-Dunn and Hall 1992, 1993). Мы утверждаем, что основополагающая
логика конкуренции и кооперации изменялась в течении времени. Мы представим это
как серию повторений основной модели, описанной выше, в которой методы
накопления меняются вместе с изменениями spatial шкалы и уровня иерархии.
Особенности процессов-образцов, которые разделяются всеми мировыми системами, —
это технологические изменения, демографическое расширение, spatial интеграция и
взлет и падение правительств — важно модифицированы природой логики
общественного производства и накопления, которые являются преобладающими в
каждой системе.
Проиллюстрируем
это утверждение примером. Формирование кланового общества и процессы взлета и
падения клановых обществ очень похожи во многих отношениях с формированием
иерархий других типов и циклами политической централизации и децентрализации —
например, формирование государства, империи, взлет и падение гегемонической
центральной власти. Все это включает стратегии, которые играют на проблемах,
которые сопутствуют технологическим изменениям, обрисованным выше. Домашние
хозяйства могут нуждаться в, или могут извлекать выгоду из, или могут быть
побуждены к поддержке, или принуждены силой к согласию с решениями решения этих
проблем, которые позволяют иерархиям увеличить контроль над ресурсами. Процессы
конкуренции среди различных групп в рамках общественной иерархии, или между
обществами, или сопротивление неэлитных слоев, налагают принуждения на
формирование иерархии во всех мировых системах. Это приводит к феномену взлета
и падения. Но процесс формирования кланового общества тем не менее отличен от
формирования государства. Часть различий — просто дело масштабов. Государства
обычно намного больше клановых обществ, и, соответственно, проблемы
политического порабощения намного большего количества людей, разбросанных по
большей территории имеют некоторые отличия. Хотя государства обычно больше
клановых обществ, тем не менее встречаются исключения. Особенно эфективно
организованное клановое общество, живущее в богатой запасами окружающей среде,
может превышать в численности неэффективно организованное государство,
находящееся в истщенной или бедной ресурсами окружающей среде. Как бы то ни
было, было бы почти невероятным, обнаружить две эти крайности в качестве
соседей.
Основные
различия проистекают из природы интеграции и сопротивления в клановых обществах
и государствах. Клановые общества обычно управляют обществами, в которых
метаморфические родственные отношения переросли в узаконенные иерархии. Вожди,
как и все правители, находятся под давлением со стороны подданых и
соперничающих вождей, желающих расширить количество ресурсов, находящихся у них
под контролем. Как и в других системах, те, кто успешны в этом,
перераспространяются и приводят себя к падению. Клановое общества расширяются
посредством присоединения дополнительных внешних районов. Это достигается
формированием союзов с местными правителями или посредством завоевания. И в том
и в другом случае, присоединение институциализируется посредством браков и
создания фиктивных родственных отношений. Это включает создание обязательств,
основанных на родстве, которые вождь может использовать для мобилизации
ресурсов или трудовых сил. Но эти типы союзов, имеющие структуру родственных
отношений, типично также включают взаимные обязательства, которыми вождь может
быть призван к выполнению услуг союзникам. Проблемой расширения является
создание обязательств, которые не выгодны вождю, то есть, добыть доступ к
ресурсам, которые относительно неконтролируемы и которые могли бы гибко
использоваться. Этот поиск независимых ресурсов является другим путем, в
котором формирование государства и кланового общества схожи между собой, и этот
фактор приводит оба случая к инвестициям новых форм производства, так же как и
торговли и завоеваний.
Наиболее важным
структурным различием между государствами и клановыми обществами является
природа институтов права и обязательств между союзниками. Необходимость для
кланового общества сформулировать все союзы и обязательства рамках родственных
отношений принуждает правителя к двум основным путям. Первый касается
пластичности форм организации. Кровные отношения являются вымышленными во всех
обществах, но они относительно трудны в переопределении за короткие промежутки
времени. Отношения, основанные на религиозных идеях, более управляемы,
вследствие чего государства используют идеологии интеграции, которые
институтски отделены от родственных отношений. Другой чертой родственных отношений
является сильная связь с кровной местью. Обязательства, основанные на
родственных отношениях, которые несет вождь перед своими подчиненными,
ограничивают возможности вождя к накоплению независимых запасов. В идеологиях,
применяемых государствами, взаимодействие сохранияется как принцип, но обычно
(хотя и не всегда) не наблюдается на практике. Так, иерархизация родственных
отношений позволяет клановым обществам до определенной степени централизовать
власть, но это также налагает верхние пределы размеров, которых любое клановое
общество может достигнуть.Развитие идеологий, которые легализуют иерархию
способами, которые не зависят от взаимных обязательств, обыкновенно заложенных
в родственные отношения, делают возможными большие правительства (государства).
Это не объясняет исторического появления государств, но зато иллюстрирует
важные систематические различия между формированием государств и клановых
обществ, которые обязаны изменениям в институтской логике накопления.
Другим примером
подобных изменений может служить сравнение взлета и падения империй, в которых
доминирует способ подчиенения, со взлетом и падением гегемонических центральных
государств внутри капиталистической мировой экономики. Эти два процесса схожи в
том, что оба содержат колебания между относительно более и менее
централизованных политичиских и военных структур. В первом случае колебания
происходят между межгосударственной системой, состоящей из нескольких империй и
государств, с одной стороны, и системой, в которой присутствует одиное "всемирное
государство", с другой стороны. Мы относим этот процесс к формированию
империи. В современных мировой системе формирований империй не встречалось, но
зато были колебания внутри межгосударственной системы между ситуацией, в
которой экономическая, политическая и военная власть числа центральных
государств, были более или менее равны, и ситуацией, в которой одно центральное
государство обладает необычно большой долей мировой экономической и
политической власти. Эта последняя власть носит название "гегемон".
Колебания, составленные из взлетов и падений гегемонов, называются
"последовательностью гегемонов". В последовательности гегемонов,
гегемоны никогда не вступают во владение всем ядром, в целях формирования
всемирной империи, и, таким образом, мы можем сказать, что современная
межгосударственная система достаточна защищена формирования империи. Гегемон в
современной мировой системе обычно играет роль "стабилизатора сил", и
это является основным объяснением предотвращения формирования империй посредством
завоеваний. Любая "инородная сила", которая пытается захватить другие
центральные государства, столкивается с коалицией, управляемой гегемоном, и эта
коалиция, самое меньшее, преуспевает в предотвращении формирования империи.
Но почему бы
гегемону самому не попытаться создать империю, особенно если дела у него идут
не совсем хорошо? Наиболее важным фактором, объясняющим эти различия в
политической централизации и децентрализации, является метод накопления. Когда
доминирует метод подчинения, классы, контролирующие государство, накапливают
ресурсы преимущественно посредством политически обоснованных извлечений. Этот
процесс принимает различные формы: рабство, крепостное право, налогообложение,
дань, — но они все различны непосредственно в использовании военной власти для
изъятия ресурсов. В современной мировой системе доминирующей стала иная
институтская форма накопления, хотя она и не заменила до конца принудительную.
Капитализм накапливает ресурсы посредством производства и продажи товаров. Эта
форма накопления наболее сконцентрированна в ядре мировой системы, а также
внутри ядра государств-гегемонов. Политическая и военная власть остается важной
формой поддержки капиталистического накопления, потому что она используется для
гарантии доступа к сырью и рынкам, но уже не является основным рычагом
накопления сама по себе. Государства, находящиеся под контролем капиталистов,
действуют отлично от государств, которые накапливают ресурсы непосредственно.
Гегемоны стараются сохранить межгосударственную систему, так как эта форма
правления более совместима с интересами капиталистов, как класса, чем если бы
она была империей. Таким образом, метод накопления отвечает за различия
процессов политической централизации и децентрализации. Поэтому, как было
отмеченно во введении, зявление Валлерштайна о том, что современная мировая
система является единственной мировой структурой, которая не станет империей,
не совсем ошибочно, но и не до конца правильно. Вернее, здесь есть основное
различие, но оно более сложно, чем он его изображает.
Существуюти
другие важные различия между разными типами мировых систем, кроме как метод
накопления. Различия масштабов, возможно, наиболее важное. Но существуют также
культурные и экологические характеристики, которые различают эти системы.
Технологическое
развитие важно не только в отношении процессов непосредственного производства
пищи и сырья. Кроме основного напрвлении в развитии все большего усиления
производства и использования большего количества человеческой и нечеловеческой
энергии, существовало также существенное снижение затрат на транспортировку и
коммуникации. Технологические изменения в транспортировке и коммуникациях
способствовали объединению тысяч мелких мировых систем в единую глобальную
систему. Как и многие другие мирские неправления (население, разрушительная
спосбность оружия и т. п.) затраты на транспортировку и коммуникации снизились
за прошедшие века, но довольно довольно таки медленно, по сравнению с
геометрическим спадом, произошедшим в последних двух столетиях. Последнее
ускорение в транспортировке и коммуникациях было названо
"пространственно-временным сжатием" (Harvey 1989). Тем не менее, даже
когда этот процесс был относительно медленен, он предоставлял возможности
торговым сетям, аренам военных действий и межобщественным коммуникационным
связям вырости в размерах. Изменения в технологиях транспорта и связи также
взаимодействовали с интенсификацией производства, новшествами в военной
организации и вооружениях и организационных техниках извлечения ресурсов с
больших расстояний, в производстве необычного подъема в размерах правительств и
объединиении всех районов земного шара в единую мировую систему.
Заключение.
В
умозрительной, теоретической статье термин "заключение" выглядит
неуместным. Тем не менее, мы утверждаем, что мы представили теорию развития
мировой системы в длительном периоде, которая поддерживает частичный успех
более ранних теорий, добавляя некоторые новые направления. Самым важных среди
них является смена объекта анализа с "общества" на "мировую
систему". Но этим мы не подразумеваем, что общества не имеют значения. Они
имеют решающее значение в систематическом контексте. Неуспех теорий, основанных
на обществах, лежит в отсутствии их систематического внимания к межобщественным
взаимоотношениям. В сооружении нашей теории исторического развития мировых
систем, мы расширили и изменили оригинальную формулировку Валлерштайна (1974).
Мы поддерживаем его термин мировая система, потому что мы следуем его ключевой
догадке, что над уровнем государства существует важный уровень общественных
закономерностей и взаимодействия. Большое количество исследований требуется для
проверки этой теории. Нет никаких сомнений в том, что потребуется ее
модификация. Но без всеохватывающей теории изменений, такие исследования
становятся скорее стрельбой из пушки по воробьям, чем систематическим
процессом. В конце концов, мы надеемся, что исследуя прошлые моодели изменений,
мы сможем извлечь из них понимание возможных будующих изменений и намеки, как
максимизировать основную общественную пользу.
Список
литературы
Кристофер
Чейз-Данн и Томас Д. Холл. Историческое развитие мировых систем.