Министерство образования Российской Федерации
Гимназия № 1 г.Белово
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ
СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (1917-1927 годы)
Конкурсная работа, предаставленная на научно- практическую конференцию
Выполнила: ученица 11 «А» класса
Литвинова Евгения
Научный руководитель: к.и.н., доцент Брель
В.Н.
Преподаватель: Нестерюк Н.А.
Белово 2000
Содержание.
Введение
Глава 1. Взаимоотношения церкви и государства в период
революции и гражданской войны (1917-1921гг.)
5 Отношение церкви к революции. Начало конфликта.
6 Обострение борьбы Российской Православной Церкви
и государства в период гражданской войны.
Глава 2. Изменение в политике Советского государства в отношении
церкви и позиция духовенства (1921-1927гг.)
2.1. Конфликт с патриархом Тихоном и секуляризация
церковного имущества.
2.2. Ликвидация патриархии и стимулирование раскола
церкви (движения «обновленцев»).
Список литературы
ВВЕДЕНИЕ
До конца 80-х годов история Российской Православной Церкви в
послереволюционной России практически не рассматривалась. Считалось, что
утверждение коммунистической идеологии ведет к преодолению религиозного
сознания. Государство проводило политические ограничения церкви и
утверждение атеизма.
В конце 80-х гг. впервые стали обращать внимание, во-первых на то, что
политика государства в отношении церкви менялась на разных этапах
советской истории, от попыток к сотрудничеству, в первые месяцы после
революции, к вытяснению и ограничению деятельности церкви. В годы ВОВ
Сталин не только снимает ограничения в деятельности церкви, но и возвращает
часть храмов, монастырей и помогает восстановлению Московской Патриархии.
Вконце 50-х гг. Хрущев активизирует антирелигиозную пропаганду и
возобновляет компанию закрытия храмов. В годы правления Брежнева
деятельность российской православной церкви, хотя и находилась под жестким
контролем, все-таки поощралась и поддерживалась, а антирелигиозные компании
были направленны против сектантов, что получало одобрение и Московской
патриархии.
Таким образом, накоплен большой фактический материал, который пока еще
слабо изучен. Появились публикации Ю. Поспеловского, Васильевой, А.
Клибаного..., но это только первые шаги в изучении сложной и научно
значимой проблемы. Я избираю в качестве темы исследования деятельность
росийской православной церкви и политику советского государства в первые
послереволюционные десятилетия. Хронологические рамки иследования – 1917-
1927гг – определяются тем что на данном этапе и русская православная
церковь и советское государство пытались определить свою политику в новых
условиях. Придя к власти, большевики первоначально не стремились к
конфликту с церковью, но первые декреты советской власти ( «Об отделении
церкви от государства и школы от церкви» ) и переход на грегрианский
календарь, по декрету наркома 1918г., вызвали осуждение Тихона. Это
приводит к конфликту и церковь объявляется оплотом контрреволюции. После
окончания Гражданской Войны Советское государство старается привлечь часть
духовенства на свою сторону и одновременно стремится к ликвидации
Московской патриархии для того, чтобы ликвидировать самостоятельную роль
церкви. Только к концу 1927г. были решены обе задачи: удалось обеспечить
раскол церкви и усилить преследование тех, кто не готов был к
сотрудничеству с советской властью. Данный период является самостоятельным.
Его изучения позволяет лучше понять особенности государственной политики в
отношении церкви, и закономерности развития самой церкви. Исходя из этого я
ставлю перед собой следующие задачи:
1) Изучить взаимоотношения церкви и государства в период революции и гражданской войны ( 1917-1921гг.);
2) Изучить изменения в политике Советского государства в отношении
церкви и позицию духовенства (1921-1927гг.).
Совсем недавно в новой «Истории СССР», издаваемой Академией наук, Н. И.
Павленко дал короткий, но интересный и очень содержательный очерк о начале
русского церковного раскола, отмечая, что вначале он был чисто религиозным
явлением. За границей было сделанно очень мало для дальнейшего изучения
старообрядчества: русская эмиграция была так потрясена катастрофой царской
России, что ей было совсем не до церковных трагедий семнадцатого года. Все
же в 1930 году во Франции бывший видный промышленик и общественный деятель
старообрядцев В.П.Рябушинский издал весьма любопытную книгу
«Старообрядчество и русское религиозное чувство», в которой он справедливо
отмечал, что раскол произошел не из-за спора об обряде, а из-за разногласий
о духе веры.
Все же многие стороны этого печального разрыва в русском
православии до сих пор не вполне ясны, и историкам придется немало
поработать над их выяснением.
Чтобы понять трагедию Православной церкви в России в ХХ веке,
недостаточно ограничиться только ее послереволюционной историей. Необходимо
взглянуть и на кризис православия исторически, имея в виду основы
взаимоотношений между Церковью и Государством, заложенные в эпоху
императора Константина и его непосредственных преемников. Конец этой
затянувшейся константиновской эпохе положил декрет СНК РСФСР от 23 января
1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Однако в
свете последовавших за этим декретом гонений, продолжавшихся семь
десятилетий, многим дореволюционная эпоха и церковный «константинизм»
видятся чуть ли не как некий «золотой век», и нередки мечты о возвращении к
нему. Поэтому необходимо поразмыслить над сущностью «константинизма» и над
тем, к чему логически привело его осуществление на протяжении исторического
пути России.
Внешне, если подходить формально и руководствоваться только
цифрами, Церковь вступала в революционную эпоху как мощная организация.
Официально к 1914 году в Российской империи было 117 млн православных
христиан, которые проживали в 57 епархиях, управляемых 130 епископами, и 50
с лишним тысяч священников и дьяконов служили в 48 тыс приходских храмов. В
ведении церкви находилось 35 тыс начальных школ и 58 семинарий, а также
больше тысячи действующих монастырей с почти 95 тыс монашествующих. Более
того, в последнее предреволюционное столетие открылось в стране больше
монастырей, чем за какое-либо другое столетие в истории России. Уровень
богословской науки никогда не стоял так высоко. Были значительные
достижения и в области православного миссионерства особенно на территории
Аляски, Японии, Сибири и Дальнего Востока. Хотя интеллигенция в основном
оставалась чуждой или даже активно враждебной Церкви, возвращение в Церковь
цвета русской философской мысли, повлекшее за собой так называемый русский
религиозно-философский ренессанс, не только имело немалое духовное значение
само по себе, но и положило начало притоку в Церковь представителей русской
интеллектуальной элиты, хотя они и оставались меньшинством в своей среде.
Но все эти сдвиги оказались совершенно недостаточными в
момент крушения империи. Не имея канонического главы (патриарха) и
традиционной соборной структуры, которая обеспечивала бы двустороннюю связь
центра с периферией, Церковь вступила в революцию разъединенной, а с
отречением царя – формально земного главы церкви- и обезглавленной. В
условиях общего распада государственности церковь осталась без
инфраструктуры, и каждому было ясно, что виной тому монархический
абсолютизм.
Официально сторонясь политики и насилия, согласно принципу «отдавайте
кесарево кесарю, а Божие Богу», Русская православная церковь старалась,
однако сохранить свою автономию и былые права. Симпатии к политическим
программам заботили тогда церковь не слишком. Отношение русского
православия к политике выразил в докладе на заседании Поместного собора в
тревожные ноябрьские дни 1917 г. профессор С. Н. Булгаков: «Церковь не
предначертывает путей для достижения политических задач; православное
сознание отличается от католического... В смысле внутреннем и религиозном
нельзя допустить отделения Церкви от государства: Церковь не может
отказаться быть светом миру, не изменив вере. И задача ее определяется не
бойкотом неугодной власти, а великой ответственностью перед Богом за
народ».
Тем временем правительство дало добро на созыв Всероссийского
Поместного церковного собора. Работа по подготовке Собора была возложенна
на Предсоборный совет духовенства и мирян, приступивший к делу в июне 1917
года. Здесь впервые и определились две противостоящие друг другу точки
зрения на будущую форму управления. Одна, отстаиваемая профессором
Покровским, имела в виду полное отделение Церкви от государства и принятие
синодально-соборной структуры церковного управления. Сторонники другой,
возглавляемые князем Е. Трубецким и Сергеем Булгаковым, не подвергая
сомнению самый принцип отделения, одновременно стояли за то, чтобы за
православием, как за Церковью национальной, оставался особый статус -
primus inter pares ( первая среди равных ); Церковь, по их мнению, столь
органически срослась с народом, его культурой и государственностью, что ее
уже и невозможно оторвать от общественного организма - национального
государства.
Однако вскоре искания богословов оказались в политических путах
государства, а надежды верующих разбились о рифы циркуляров и декретов
народных комиссаров. Советская власть, исходя из принципа идеологической
монополии, расценило избрание Тихона главой церкви как угрозу со стороны
противостоящей ей политической силы, видя в патриархе преемника и носителя
идей поверженного монархизма, духовного самодержца над верующими и
непримиримого своего врага. Страх перед объединением существовавших тогда
реальных политических противников под церковными знаменами подгонял
большевиков к началу антирелигиозной войны, для развязывания которой нужен
был весомый и наглядный повод.
Долгие годы документы об этой войне хранились в секретных архивах, а
атеисты и религиоведы в СССР создавали миф об агрессивной
антигосударственной и антинародной сущности Русской православной церкви в
первые годы советской власти и о классовой злобе патриарха. С этой целью
передергивались факты, вырывались из исторического контекста события,
освещение которых приправлялось выгодными цитатами из посланий патриарха,
духовенства и соборных определений. Прямой отсчет «антигосударственных»
деяний духовенства атеистическая пропаганда вела с 11 ноября 1917 г, когда
в послании Поместного собора социалистическая революция была названа
«нашествием антихриста и беснующимся безбожием». Однако никто и никогда не
писал о действительных причинах принятия такого обращения. А ведь ему
предшествовали не признанные в России вплоть до сегодняшнего дня гуманные
акты Русской православной церкви, которая оказалась, пожалуй, первой
провидицей грядущей Гражданской войны и, как могла, попыталась
предотвратить ее еще летом 1917 года.
24 августа экстренное соборное совещание приняло «Послание Священного
собора Православной Российской церкви всему православному народу русскому»,
в котором предупреждало о грядущих событиях: «На несчастную Россию
надвигается ужас междуусобной войны, наша Родина стала притчею во языцех,
предметом поношения среди иноземцев из-за алчности, трусости и
предательства ее сынов». Это обращение заканчивалось призывом к обьединению
всех сил во имя спасения Родины. В тяжкие дни октябрьско-ноябрьских событий
в Москве Русская православная церковь вновь попыталась остановить
братоубийственное кровопролитие. 2 ноября 1917 года делегаты от Поместного
собора во главе с митрополитом Тифлисским Платоном посетили Московский
Военно-революционный комитет с просьбой о прекращении огня. В тот же день
Собор принял обращение, в котором просил победителей при всех
обстоятельствах щадить жизнь побежденных, не допуская мести и жестокости по
отношению к ним.
В основном Собор принимал решения по вопросам, которые касались
проповеди, монашества, статуса женщины в Церкви и др. Постановлялось читать
проповедь на всех богослужениях, а не только по воскресным дням и великим
праздникам, как то было до революции.
Решениями о монашестве Собор восстановил автономию и внутренне
демократический строй жизни монастыря, а также возложил на него новую,
более важную миссию в делах церковного просвещения и обучения. Помимо
прочего, речь шла о необходимости специальных академий и школ для
монашествующих.
Помехой, остановившей деятельность Собора и сделавшей невозможным
выполнение его решений, явилось, конечно, ленинское государство. Находясь в
плену марксистских представлений, согласно которым религия есть не более
чем надстройка над неким материальным базисом, Ленин первое время был
всецело убежден в том, что он разом покончит с церковью одним ударом -
попросту лишив ее собственности. И 11 ноября из Петрограда в Москву
поступила депеша о конфискации, согласно декрету Совнаркома, у Русской
православной церкви всех учебных заведений.. Вот тогда – то Поместный собор
и назвал большевистскую рать «нашествием антихриста и беснующимся
безбожием». А с 10(23) декабря 1917 г. до 20 января (2 февраля) 1918г.
участники Поместного собора находились на рождественских каникулах. Именно
в это время один за другим посыпались официальные законодательные акты,
направленные на ограничение прав церкви.
18(31) декабря 1917 г. был опубликован декрет ВЦИК и СНК о гражданском
браке, о детях о введении книг актов гражданского состояния, признавший
отныне юридически недействительным церковный брак. В январе 1918г. декретом
СНК были ликвидированы духовники в армии, отменены все государственные
дотации и субсидии церкви и духовенству.
20 января (2 февраля) 1918 г. был принят и 23 января (5 февраля)
опубликован декрет СНК о свободе совести, церковных религиозных обществах,
осуществивший отделение церкви от государства, национализацию церковного
имущества и поставивший Русскую православную церковь в жесткие рамки
всяческих запретов и ограничений. Отныне она теряла юридическое лицо,
лишалась собственности и права приобретать ее. Опубликованный еще 31
декабря 1917 г. (13 января 1918 г.) проект этого декрета вызвал бурю
негодования в среде духовенства. Одним из первых с требованием непринятия
закона об отделении церкви от государства выступил митрополит Петроградский
и Гдовский Вениамин. В протесте от 10 января 1918 г., адресованном СНК, он
писал: «Я считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в
настоящее время у власти, предупредить их, чтобы они не приводили в
исполнение предполагаемого декрета об отобрании церковного достояния.
Православный русский народ никогда не допускал подобных посягательств на
его святые храмы. И ко многим другим страданиям не нужно прибавлять новых».
К голосу митрополита Советская власть не прислушалась, а имя иерарха было
занесено в списки врагов революции.
Этот проект декрета явился ответом на постановление Синода «О
юридическом статусе Русской православной церкви» от 2 декабря 1917г., в
котором содержалось требование не принимать никаких законов, относящихся к
церкви, без предварительной консультации с нею и без ее санкции. Ни на
какие подобные переговоры советское государство идти не собиралось. Отсюда
- и протест патриарха Тихона, прозвучавший в «Послании к архпастырям и всем
верным чадам Русской церкви» от 19 января 1918 г. В нем патриарх
характеризовал происходившие события как гонение на церковь и предал
анафеме всех тех христиан или хотя бы «по рождению своему» принадлежавших к
церкви лиц, которые творили насилие над невинными людьми либо принимали
участие в мероприятиях, направленных против Русской православной церкви. Он
призывал приходан активно становиться «в ряды духовных борцов, которые силе
внешней противопоставят силы своего святого воодушевления», и «не всупать с
извергами рода человеческого в какое-либо общение».
Такое заявление не могло пройти незамеченным. За его поплатится не
только патриарх. Еще враждебнее встретили большевики «Постановление
Святейшего патриарха и Священного Синода» от 15 февраля 1918 г., в котором
говорилось о непринятии верующими атеистических действий. В принятом
Поместным собором «определении» 1917-1918 гг. были перечислены наказания за
лояльность по отношению к Советской власти: епископы и священнослужители,
«содействующие проведению в жизнь враждебных церкви положений декрета о
свободе совести и подобных ему актов, подлежат запрещению в
священнослужении и в случае нераскаяния извергаются из сана», а миряне
отлучаются от церкви. Протест духовенства остался в тени. Состоялось
принятие декрета, которому 25 января 1918 г. Поместный собор дал следующую
оценку: он «представляет собой, под видом закона о свободе совести,
злостное покушение на весь строй жизни Православной церкви и акт открытого
против нее гонения».
Однако своей цели – мобилизации всех священнослужителей и мирян на
борьбу с Советской властью – «соборным отцом», возглавляемым патриархом
Тихоном, достигнуть не удалось. Более того, ропот на политиканствующих
церковников усиливался, и исходил он не только от основной массы рядовых
верующих, но и от все возраставшего числа священнослужителей. Кризис
доверия к церковному руководству обретал в русском православии все более
зримые черты.
Складывающаяся ситуация требовала осторожности, терпимости, строгой
последовательности проведения официальных актов в жизнь, глубокого
понимания реформы государственно-церковных отношений. Вместо этого возник
острый конфликт между государством и церковью, который на местах
усугублялся бесконтрольными действиями безбожников всех мастей, не только
истинных атеистов, но и разнузданных грабителей, а порою и провакаторов.
Вскоре последовали террористические акции: в Киеве был убит митрополит
Владимир, а в реке Тобол утоплен епископ Гермоген, невинными жертвами
оказались сотни священнослужителей более низкого ранга. Развернувшийся
террор против духовенства провоцировал волнения среди верующих.
Почувствовав угрозу самоизоляции, иерархическая верхушка Русской
православной церкви решила изменить тактику: не афишировать своей
солидарностью с внутренней контрреволюцией и иностранной интервенцией,
отказаться от открытых призывов к свержению Советской власти и публично
заявить о таком отказе. 8 октября 1918 г. патриарх Тихон опубликовал
послание, в котором содержался призыв к епископату и духовенству
«уклоняться от участия в политических партиях и выступлениях»,
«повиноваться всякому человеческому начальству в делах мирских» и не давать
Советскому правительству повода для подозрений в нелояльности.
Но стратегия тихоновцев осталась прежней: ожидание падения Советской
власти и готовность содействовать этому падению при наличии благоприятных
обстоятельств. В начале 20-х годов небывалая засуха в Поволжье и ряде
других регионов страны создала угрозу голодной смерти для миллионов людей.
Нужны были средства для закупки хлеба за границей, а их у Республики
Советов не было. Возникла идея использовать для этой цели часть ценностей,
сосредоточенных в храмах. 23 февраля 1922 г ВЦИК издал декрет, согласно
которому местным Советам предлагалось в месячный срок изъять из церковных
имуществ, переданных в пользование групп верующих всех религий по описям и
договорам, те драгоценные предметы из золота, серебра и камней, изъятие
которых не может существенно затронуть сам культ, и передать их в органы
Народного комиссариата финансов со специальным назначением в фонд
Центральной комиссии помощи голодающим.
Тихон решил сорвать проведение данного декрета в жизнь и тем самым
сделать советскую власть беззащитной перед лицом голода, ускорить ее крах.
28февраля 1922 г. он обнародовал послание, в котором заявил: «Мы не можем
одобрить изъятие из храмов освященных предметов, употребление коих не для
богослужебных целей воспрещается законами вселенской церкви и карается ею
как святотатство – мирянин отлучением от нее, священнослужитель –
извержением из сана».
Приверженцы патриарха восприняли это послание как призыв к активным
антисоветским действиям. Они натравливали религиозных фанатиков на членов
комиссий, занимавшихся изъятием церковных ценностей, что привело к
многочисленным эксцессам с кровавым исходом. Однако ни сорвать проведение в
жизнь декрета от 23 февраля 1922 г., ни помешать эффективной борьбе с
голодом, ни восстановить население охваченных засухой районов страны против
Советской власти церковники не смогли и в этот раз.
Наиболее активные организаторы и участники антисоветских церковных
акций предстали перед народным судом и были сурово наказаны за
противозаконные действия подрывного характера.
На одном из судебных процессов, проходивших в Москве, в качестве
свидетеля выступал сам патриарх Тихон, попытавшийся уйти от ответственности
за те эксцессы, которые были спровоцированы духовенством во исполнение его
предписаний, и переложить всю вину на непосредственных участников
эксцессов. Однако факты и документы,предоставленные суду, с
неопровержимостью доказали, что злостный саботаж мероприятий Советского
правительства по борьбе с голодом осуществлялся епископатом и духовенством
по прямому указанию главы церкви. По делу патриарха Тихона началось
следствие, а сам он был изолирован.
Русская православная церковь оказалась без своего лидира. Давно
начавшийся кризис доверия религиозных масс к «духовным пастырям» усугубился
кризисом церковного руководства. Традиционное русское православие вступило
в полосу всеобщего кризиса, выход из которого можно было искать лишь на
путях политической переориентации Русской православной церкви. Только такая
переориентация могла вернуть епископату и духовенству влияние на прихожан-
трудящихся, ставших в условиях социалистического общества основной
социальной опорой церкви.
Ни сам Тихон, ни его ближайшее окружение подобную переориентацию
осуществить не могли: им уже никто не верил, да и сами они были уже
недееспособны.
Церковь нуждалась в деятелях иного плана – не запятнавших себя прямой
связью с контрреволюционными силами и политиканством антисоветского толка.
И они нашлись. Разрешением кризиса традиционного Русского православия
занялись сторонники либерально-обновленческого движения, настроенные
оппозиционно по отношению к Тихону и осуждавшие «тихоновщину» за подмену
религии политикой. Они считали, что Русскую православную церковь следует
незамедлительно перевести на позицию лояльности по отношению к Советской
власти и начать этот процесс необходимо с устранения от руководства
церковью патриарха Тихона, реорганизации церковного управления и
модернизации всего религиозно-церковного комплекса. Нахождение патриарха
под следствием было воспринято ими как благоприятное условие для начала
реформаторской деятельности.
Ктому времени церковные оппозиционеры объединились в «группу
прогрессивного духовенства и мирян». Члены этой группы – священники
Введенский, Калиновский, Красницкий и Белков, а также псаломщик Стадник –
посетили 12 мая 1922 г. в Донском монастыре находившегося под следствием
патриарха Тихона и попытались уговорить его снять с себя, хотя бы временно,
полномочия главы церкви. Уговоры не дали желаемых результатов. 18 мая 1922
г. Введенский, Калиновский и Белков вновь побывали у патриарха и наконец-то
добились своего: приняли у него церковные дела якобы для передачи их
митрополиту Агафангелу, назначенному Тихоном своим преемником. Однако
никому эти дела они передавать не собирались, так как знали, что Агафангел,
возглавлявший в то время ярославсую епархию, в Москву прибыть не мог,
поскольку тоже находился под следствием. Действия Тихона были истолкованы
как самоустранение от руководства церковью и предоставление права
епископату и духовенству без него решать вопрос о церковном управлении.
Такое решение входит в компетенцию Поместного собора, и противники
Тихона высказались за его скорейший созыв. «Мы считаем необходимым, -
заявили они, обращаясь к духовенству и мирянам, - немедленный созыв
Поместного собора до суда над виновниками церковной разрухи, для решения
вопроса об управлении церковью и об установлении нормальных отношений между
ней и Советской властью. Руководимая высшими иерархами Гражданская война
церкви против государства должна быть прекращена».
Однако созыв Собора оказался непростым делом, так как противники
«тихоновщины» были организационно разобщены; они составляли несколько
конкурировавших церковных групп.
Первой возникла группа «Живая церковь», объединявшая вначале белое
духовенство и мирян. Было образованно Высшее церковное управление (ВЦУ), во
главе которого встал архиепископ Антонин (Грановский).
Лидеры «Живой церкви» охарактеризовали свою деятельность как «церковно-
революционную», направленную на то, чтобы добиться отстранения от
руководства церковью епископов-монахов, ликвидировать монастыри, ввести
брачный епископат и реорганизовать церковное управление.
Крайний радикализм программных установок «Живой церкви» и
«революционная» фразеология членов этой группы шокировали умеренных
сторонников церковной реорганизации, которые образовали «Союз церковного
возрождения», возглавлявшийся председателем ВЦУ архиепископом Антонином.
Программа данного союза отличалась неопределенностью позиций и нечеткостью
формулировок. Главное внимание уделялось в ней освещению социальных
аспектов христианчского учения.
Вскоре в Союзе церковного возрождения» обнаружились собственные
радикалы, объединившиеся вокруг петроградского священника А. Введенского.
Они отошли от группы Антонина, образовав «Союз общин древлеапостольской
церкви» (СОДАЦ). СОДАЦ требовал весьма радикальных преобразований как в
православной идеологии, так и в церковной организации, но его члены
избегали «революционных» формулировок.
Все три реформаторские группы, получившие равное число мест в Высшем
церковном управлении, были признаны равноправными объединениями,
преследующими общую цель – модернизировать русское православие
применительно к новым социальным условиям, сложившимся после победы Великой
Октябрьской социалистической революции.
За этими группами закрепилось название обновленческих, а за их
объединением под эгидой ВЦУ – обновленческой церкви. Изданное ВЦУ
«Положение об организации ревнителей церковного обновления» гласило:
«Объединение имеет своей целью действительное обновление церковной жизни
верующих масс, проведение христианского просвещения, нравственного
оздоровления путем осуществления программ ставших во главе движения
обновленческих организаций».
Совокупность программ, разработанных обновленческими группами и
представленных на всеобщее обсуждение, предусматривала модернизацию
практически всех аспектов традиционного Русского православия: от уклада
церковной жизни, канонов и обрядности до догматики, социальных концепций и
этических воззрений. Но первое место отводилось в этих программах
политической переориентации русской православной церкви, нормализации ее
отношений с Советской властью.
Реакция верующих на программные установки не была однозначной. Многие
миряне и клирики, вошедшие в состав обновленческих групп или поддерживавшие
их, опасались, что проекты церковных преобразований слишком радикальны и
проведение их в жизнь нанесет непоправимый урон православию, подорвет устои
церкви. Смущали рядовых верующих многочисленные разногласия между лидерами
обновленческих групп, мешавшие выработке единого подхода к церковным
реформам.
Все это осложняло реформаторскую деятельность обновленческих групп,
делало нежизнеспособными выдвинутые и отстаиваемые ими проекты церковных
преобразований, что вскоре и обнаружилось.
29 апреля 1923 г. в Москве открылся подготовленный обновленцами
Поместный собор Русской православной церкви, на который церковные
реформаторы возлагали самые радужные надежды. Согласно утвержденному ВЦУ
«Положению о созыве поместного собора православной российской церкви»,
собор должен был «пересмотреть все стороны жизни церкви: веро- и
нравоучение, богослужение, церковноприходское управление – с целью
устранения тех наслоений, которые внесены в жизнь церковную периодом
подчинения и союза церкви с капиталистическим государством, и выявления
сохраненных ею сокровищ апостольского предания в жизни церковной».
Однако в ходе соборных заседаний выяснилось, что к столь глобальной
модернизации русского православия обновленцы не готовы. Поэтому были
санкционированы лишь минимальные преобразования, получившие поддержку со
стороны духовенства и мирян.
Наибольшее единодушие было проявлено участниками Собора при
рассмотрении вопроса «О православной церкви, социальной революции,
Советской власти и патриархе Тихоне». Собор одобрил социалистическую
революцию и осудил капитализм как противохристианское состояние
общественной жизни. Была отменена анафема в адрес Советской власти,
исходившая от Тихона, а сам он был изобличен в контрреволюционной
деятельности и лишен не только патриаршего сана, но и монашества.
Положительно были решены еще несколько вопросов: «О белом и женатом
епископате», «О второбрачии духовенства», «О мощах» и др. Однако с
вопросом «О реформах церкви» вышла заминка. Ни один из предложенных
проектов не получил соборной поддержки и была принята Соборная резолюция, в
которой говорилось, что широко разрекламированная обновленческими группами
модернизация не была санкционирована Собором, а без такой санкции
предложенные ими проекты церковных реформ переходили в разряд пустых
проектов, каковыми они в действительности и оказались.
Обновленцы активно сотрудничали тогда с партийной печатью, публикуя
всяческие измышления о патриархе. Ситуация на местах осложнялась и тем,
что, по-прежнему лишенные официальной регистрации и находившиеся
практически вне закона, ограны высшего и епархиального управления были
дезорганизованы. Назначенный патриархом 29 апреля(12 мая) 1922 г. на случай
своей смерти или тюремного заключения временным заместителем патриарха
митрополит Агафангел (Преображенский) не имел возможности приступить к
исполнению обязанностей, так как был задержан властями в Ярославле. Его
попытка предотвратить захват обновленцами высшей церковной власти
опубликованием послания от 5(18) июня 1922 г. «О самоуправлении епархий
впредь до восстановления Высшей Церковной Власти» не достигла цели, и в
конце июня 1922 г. 37 из 73 епархиальных архиереев подчинились
обновленческому ВЦУ в Москве.
Сознавая опасность, нависшую над церковью, и видя печальные результаты
гонений на нее и внутренного раздора, патриарх Тихон 3(16) июня 1923 г.
обратился в Верховный суд РСФСР с письмом, позволившим ему выйти на
свободу: патриарх признал ошибочность некоторых своих прежних посланий,
касавшихся действий советского государства, и подтвердил свою лояльность по
отношению к установившейся в России государственной власти: «Я отныне
Советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежеваваюсь как от
зарубежной, так и от внутренней монархическо-белогвардейской
контрреволюции».
Этот документ имеет принципиальное значение: он санкционировал переход
на позицию лояльности к Советской власти всей Русской православной церкви.
Тем самым обновленцы лишались своего главного преимущества прерл
тихоновцами и должны были изыскивать иные возможности для привлечения к
себе духовенства и верующих. А у Тихона появился шанс удержать под своим
влиянием ту часть священнослужителей и мирян, которую прежняя антисоветская
деятельность патриарха не устраивала. И он не упустил этого шанса.
Посланием от 15 июля 1923 г. Тихон объявил, что он возвращается к
руководству церковью. Собор 1923 г. лишивший его сана, был охарактеризован
им как нецерковное сборище, решения которого не имеют канонической силы.
Таким образом, в рамках некогда единого русского православия образовались
две самостоятельные церкви: патриаршая, объединявшая традиционалистов-
тихоновцев, и обновленческая, состоявшая из приверженцев церковных реформ.
Они находились в состоянии взаимной конфронтации, которая обострялась год
от года.
Одним из инициаторов этой конфронтации явился сам патриарх Тихон,
развернувший после выхода на свободу широкую кампанию по дискредитации
обновленчества в глазах мирян и клира. Сложившуюся после Собора 1923 г.
ситуацию в Русском православии он охарактеризовал как обновленческий
раскол, а деятелей обновленческой церкви обвинил в «восстании против
законной церковной власти» и анафематствовал их как раскольников.
Обновленцы обвинялись в «покушении на целостность и незыблемость
православной веры», им приписывались «еретические» попытки «исказить
богооткровенную сущность христианского вероучения» и разрушить «освященный
веками канонический строй церковной жизни». Всему этому противопоставлялась
ориентация приверженцев патриарха Тихона на сохранение православия в его
традиционном виде, на верность церковной старине.
Лидеры обновленцев не смогли нейтрализовать критические выпады
тихоновцев. Ряды их сторонников редели из месяца в месяц. Все большее число
епископов и священнослужителей, ранее солидаризировавшихся с обновленцами и
даже участвовавших в работе Собора 1923 г., стало возвращаться в патриаршую
церковь.
Обновленцы стали искать способы примирения с тихоновцами, обещая им
дальнейшие уступки. «Что разделяет нас? – обращался к тихоновскому
епископату обновленческий Синод. – Если вас смутили революционные порывы
обновленческих групп, их стремительная ломка церковно-административного
аппарата, их планы будущего реформаторства, их внутренняя вражда и
разделения, то ведб еще Собор 1923 г. положил предел их реформаторству,
оставив неприкосновенными и догмты, и таинства, и богослужебный чин»
Руководство обновленческой церкви готово было отказаться даже от тех
немногих реформ в укладе церковной жизни, которые санкционировал Собор 1923
г. В частности, оно свело до минимума хиротонию женатых епископов,
практически перестало разрешать своим клирикам второй брак, не возражало
против возврата к старому стилю и т.п. От первоначального реформаторства
обновленцев ничего не осталось, и само обновленчество окончательно
выродилось как реформаторское движение, полностью отказавшись от попыток
модернизировать традиционное Русское православие. Осталось одно – удержать
под своим влиянием хотя бы часть церковных приходов и избежать
безоговорочной капитуляции перед Тихоном.
Почувствовав слабость обновленцев, Тихон и его окружение не шли ни на
какие компромиссы, третируя их как «раскольников» и требуя раскаяния в
«грехе разрушения церковного единства». Не помогали обновленцам и их
попытки уличить патриарха в неискренности по отношению к Советской власти –
Тихон не сходил с пощиции лояльности. Верность этой позиции он подтвердил и
в своем завещании, обнародованном «Известиями ВЦИК» 15 апреля 1925 г. –
через несколько дней после смерти патриарха.
Завещание Тихона свидетельствовало о том, что он понял: только на путях
политической переориентации церкви можно если не предотвратить, то хотя бы
замедлить дальнейшее усугубление кризиса традиционного русского
православия.
Смерть Тихона оживила надежды обновленцев на возможность компромиссного
соглашения с тихоновцами. Обновленческий Синод предложил им забыть прошлые
распри и совместно провести новый поместный собор с целью полного
преодоления церковного раскола. Однако преемник патриарха Тихона митрополит
Петр (Полянский) отверг идею совместного собора и призвал епископат,
духовенство и мирян тихоновской ориентации игнорировать подготовку к
собору. Этот призыв возымел свое влияние: от тихоновской епархии на
обновленческий собор (проходил с 1 по 10 октября 1925 г. в Москве) –
прибыли лишь 15 делегатов, сто составило только неполных 4% его учасников.
Проанализировав взаимоотношения обновленцев с тихоновцами, собор 1925
г. признал, что «всякие дальнейшие призывы, обращенные к тихоновской
иерархии, бесполезны», и призвал обновленческое духовенство активизировать
разъяснительную работу среди рядовых прихожан тихоновской ориертации с
целью привлечения их на свою сторону. Одновременно собор санкционировал
отказ обновленческой церкви от проведения каких бы то ни было реформ не
только в области вероучения и обрядности (от них отказался собор еще в 1923
г.), но и в церковно-бытовой сфере, против чего предыдущий собор не
возражал. Практически это означало самоликвидацию обновленчества как
реформаторского движения.
Но крах обновленчества нельзя воспринимать как свидетельство полной
безрезультатности этого движения. Своим появлением оно ускорило разрыв
основной массы священнослужителей с внутренней и внешней контрреволюцией,
стимулировало переход всей русской православной церкви на позицию
лояльности к Советской власти. Именно обновленчество выдвинуло идею
модернизации традиционного русского православия, которая стала воплощаться
в жизнь уже после того, как само обновленческое движение ушло с
исторической арены и было восстановлено единство русской православной
церкви, возглавляемой патриархом.
19 февраля 1930 г. «Известия» сообщили, что до революции в России
имелось свыше тысячи женских и мужских монастырей. В 1940 г. не осталось
уже ни одного из них. В 1917 г. в России насчитывалось более 80 тыс.
храмов. В 1940 г. в СССР имелось лишь 4225 действующих храмов, причем свыше
3 тыс из них находились в западных областях, которяе вошли в его состав
1939-1940 годах. Такой оказалась трагическая судьба Русской православной
церкви.
Заключение.
Великая Октябрьская революция отделила церковь от государства и школу от
церкви. Но она не отделила и не могла отделить верующих от религии.
Общественный строй, утвержденный Октябрьской революцией, открывал
перспективу обновления всей духовной жизни общества. Первые годы
существования молодого социалистического государства ознаменовались
массовым отходом от церкви верующих, особенно крестьян. Отход от церкви был
и массовым и бурным, сопровождавщимся разрушением церквей и эксцессами по
отношению к священнослужителям. Это стихийное движение с трудом поддавалось
упорядочиванию. В его водоворот оказались вовлеченными и многие атеисты,
что отнюдь не способствовало осуществлению вдумчивой, терпеливой, несущей
положительные знания пропаганды. Местные власти зачастую оказывались не на
высоте положения, внося порой ненужное озлобление в массовое антицерковное
движение, пренебрегая законностью, действуя по собственному усмотрению,
которое нередко шло вразрез с директивами Советской власти, указаниями и
предостережениями партии.
Между тем для большинства крестьянства отход от церкви не означал отхода от
религии. Многие из тех, кто порвал с православной церковью, пополнили в тот
период разные организации религиозного сектантства, которые преследовались
при царизме.
Глубокие процессы происходили и в среде духовенства. Снятие рясы как
символа служения антинародным интересам было частым явлением и не вызывало
сомнений в искренности совершавших это. Верхи духовенства тем временем
лелеяли надежды на порожение революции в ходе Гражданской войны и внесли
свою лепту в борьбу с революцией. Переход к лояльности по отношению к
Советской власти реакционной части духовенства произошел в 1923 году после
известного раскаяния патриарха Тихона.
В течение первой половины и середины 20-х годов стихийная волна «безбожия»
спала, уступив место деятельности организаций Союза безбожников. Однако
набравшая силу инерция «выпячивания» религиозного вопроса как якобы одног
из важнейших для судеб нового общества сказывалась и на деятельности Союза
безбожников и других массовых организаций и преодолевалась с трудом.
Следует с предельным пониманием отнестись к тому, что свобода совести была
выстраданным правом на убеждения не только верующих, но и неверующих. И
если люди свободной мысли, которым церковь и царизм зажимали рот,
воспользовались этим правом, если в их выступлениях звучал «крик души», то
было бы ошибкой расценивать эти выступления как гонения на религию.
Список литературы:
1. Поспеловский Д. В. Русская православная церковь в ХХ веке. - М.:
Изд. Республика, 1995.
2. Зеньковский С. Трагедия русского православия. - М.: Изд. Родина,
1994
3. Васильева О. Ю. Русская православная церковь и Советская власть в
1917-1927 годах. - М.: «Отечественная история №13»,1994
4. Московский церковный вестник, 1989,№15
5. Вострышев М. Божий избранник. М. 1990, с.97.
6. Известия ЦК КПСС, 1990, №4, с. 191.
Церковные ведомости, 1918, №3-4,с.20.