Политическая ориентация русского офицерства в 1917
году
А.М.Лушников
В
кризисные периоды развития любого государства особую роль приобретают его
вооруженные силы. Для истории России это вдвойне актуально, так, как начиная с
эпохи Петра I, скорее государство существовало при армии, нежели армия при
государстве. В первой половине XIX в. до 80% членов Государственного совета
составляли лица в генеральских и адмиральских мундирах. Даже в начале 1917 г.
они занимали свыше 25% состава Госсовета. До начала XX в. генералы и офицеры в
значительном большинстве руководили органами министерства внутренних дел,
корпуса жандармов и других карательных структур. В числе создателей и руководителей
практически всех политических партий были бывшие кадровые офицеры. Даже в
четырех Государственных думах они занимали в среднем до 10% депутатских мест.
Таким
образом, политический выбор России во многом зависел от позиции армии и ее
организующего начала - офицерства. Как говорил известный военный деятель
М.И.Драгомиров, “каковы офицеры, такова и армия”. Вопрос участия офицеров в
событиях 1917 г. интересовал исследователей постоянно, а первые публикации на
эту тему появились уже в 1918 г. [1]. Но постепенно под влиянием партийной
идеологии в советской исторической науке укрепились штампы об “антинародности”,
“буржуазно-помещичьем” характере офицерского корпуса, и эта тема к концу 20-х
годов была фактически закрыта для обсуждения. Образ царского “золотопогонника”
наложился на образ офицера Белого движения и на долгие годы стал символом
“контрреволюции”, олицетворением “темных сил прошлого”. Литература русского
зарубежья в целом отличается более многосторонним подходом. Но большая ее часть
носит мемуарный характер без существенной документальной основы и также далека
от беспристрастности [2]. Не удержался от изрядной доли субъективизма и
предвзятости даже такой относительно объективный автор, как А.И.Деникин,
написавший эпические “Очерки русской смуты”. Надо отметить, что большая часть
этих изданий стала доступна читателям относительно недавно.
В
советской литературе определенное оживление интереса к заявленной теме
произошло на рубеже 50-60-х годов. В два следующих десятилетия вышел ряд
публикаций, затрагивающих судьбу офицерства в переломную эпоху. Но основное
внимание при этом сосредотачивалось на послеоктябрьском периоде и годах
гражданской войны [3]. Только в конце 80-х - начале 90-х годов появились
относительно свободные от идеологической заданности работы, анализирующие
позицию офицерства в 1917 г. [4]. Задачей автора является рассмотрение
политической ориентации офицерского корпуса и факторов, влияющих на ее
изменение преимущественно в первой половине 1917 г.
Начать
необходимо с основных характеристик командного состава Русской армии, так как
устойчивые стереотипы советской историографии до сих пор имеют некоторое
распространение. В недавнем прошлом любимым занятием исследователей являлся
подсчет численности дворян среди офицеров. Между тем, еще с Петровских времен
первый офицерский чин давал дворянство и, строго говоря, все офицеры были
дворянами. Другую сторону проблемы составляет социальная среда, из которой
выходили будущие руководители армии. Еще в конце 20-х годов XVIII в. до 40%
офицеров составляли выходцы не из дворян. К началу Первой мировой войны в
офицерском корпусе сыновья потомственных дворян составляли более 53%.
Относительно больше (почти 80%) их было в кавалерии, меньше - в пехоте и
казачьих формированиях (44%). При этом титулованная знать (князья, графы,
бароны) даже среди генералов не превышала 5%, а среди полковников - 2,3 %.
Для
подавляющего числа лиц командного состава жалование являлось единственным
источником дохода, и даже среди старших офицеров владели недвижимостью 2-3%.
Это дало основание А.И.Деникину без всякой иронии назвать их “пролетариями”,
т.е. лицами наемного труда без частной собственности. В годы Первой мировой
войны численность офицерского корпуса выросла почти в 6 раз. При этом до 80%
вновь произведенных офицеров были выходцами из крестьян и только приблизительно
4% - из потомственных дворян. Таким образом, к 1917 г. численность выходцев из
дворян в офицерской среде не превышала 10%, а ее социальная структура примерно
соответствовала структуре всего общества.
Национальный
состав руководства армии также не имел каких-либо существенных особенностей.
Известно, что около 2/3 населения России составляли русские, украинцы и
белорусы, которых тогда никто не разделял даже в принципе. Их число среди
офицеров превышало 87%, поляки составляли порядка 5,4%, немцы - около 2,5%.
Прибалтов было около 1%, уроженцев Закавказья - около 2,5%, представителей
народов Северного Кавказа - не более 0,5%, а татар - 0,6% состава офицерского
корпуса. Десятки из них являлись этническими финнами, шведами, болгарами и
сербами, представителями народов Средней Азии. Прямые ограничения на
поступление в офицерский корпус сохранились только для евреев, исповедующих
иудаизм, а косвенные запреты на некоторые должности - для поляков-католиков.
Евреи-христиане и поляки - не католики пользовались равными правами со всеми.
После февраля 1917 г. и эти ограничения были отменены.
Значительное
влияние на политическую ориентацию офицеров оказывала система военного
образования. Общее среднее и начальное военное давали 29 кадетских корпусов,
общие классы Пажеского и Морского корпусов. Накануне и в годы Первой мировой
войны они готовили ежегодно в среднем около 1300 выпускников, около 90% которых
переходили затем в военные училища. До 7 лет пребывания в закрытом пансионе
делали их наиболее профессионально ориентированными и преданными престолу
офицерами. Бывшие кадеты составляли около 1/3 юнкеров военных училищ, которые
готовили офицеров по соответствующим родам оружия (срок обучения 2-4 года).
Созданные еще в 1864 г. юнкерские училища открывали путь в офицерский корпус
разночинцам и выходцам из бывших податных сословий. Выпускники этих училищ шли
только в пехоту и кавалерию и являлись, по сути, пасынками офицерского корпуса.
К 1911 г. статус военных и юнкерских училищ был уравнен, и они стали
действительно открытыми и всесословными. При этом свыше 48% офицеров являлись
выпускниками военных училищ и 43% - бывших юнкерских. Еще не многим более 2%
имели только гражданское, в основном высшее, образование. Элиту составляли выпускники
военных академий, число которых доходило до 6,7% общей численности кадровых
офицеров [5].
Принципиальные
изменения в качественные и количественные параметры командного состава армии
внесла Первая мировая война. Накануне ее начала общее число офицеров армии и
флота превышало 55 тыс. человек. Из запаса было призвано свыше 40 тыс. В
1915-1917 гг. в офицеры произведено около 24 тыс. рядовых и служащих других
ведомств. Но потери на фронте, особенно в первые два года войны, были
чрезвычайными. За это время была перебита большая часть офицерского корпуса. По
данным советского демографа Б.Ц.Урланиса, в среднем потери убитыми на 1 тыс.
человек составили среди офицеров 82,9, а среди солдат - 59,5. Всего были убиты
или умерли от ран не менее 14 тыс. офицеров, пропали без вести более 3,8 тыс.,
ранены и контужены почти 41 тыс., попали в плен более 14,3 тыс. человек. Общие
потери дошли до 73 тыс., а с учетом заболевших превысили 130 тыс. офицеров. При
этом не менее 75% раненых и 94% больных вернулись в строй. За время боевых
действий были уволены, исключены по суду, разжалованы или умерли в
недействующей армии до 4,5 тыс. офицеров. Таким образом, безвозвратные потери и
естественная убыль офицерского состава в годы войны превысили 40 тыс. человек.
Уже к весне 1915 г. кадрового офицерского состава осталось в пехоте от 1/3 до
2/5, а к концу войны приходилось по 1-2 человека на полк.
В
этой связи был произведен переход на ускоренную (3-8 месяцев) подготовку
офицеров военного времени. В 1914 г. ускоренные выпуски превысили нормальный в
три раза, в 1915 г. - в девять раз, в 1916 г. - в двенадцать раз. Всего в
военных училищах было подготовлено более 103 тыс. офицеров. Специально
созданные школы прапорщиков, дававшие элементарные знания за 3-4 месяца,
подготовили около 109 тыс. выпускников. Итак, к февралю 1917 г. в наличии было
около 240 тыс. офицеров, а к октябрю 1917 г. - около 300 тыс. Напомним, что
общее число мобилизованных к этому времени составило 15,5 млн. человек.
Политическая
ориентация большинства офицеров до войны была “стихийно-монархической”, но они
были в основной массе политически безграмотными, власть эту безграмотность
всячески поощряла. Офицерам запрещалось вступать в политические партии,
участвовать в сходках, публично высказывать суждения политического содержания.
В целом этот запрет соблюдался. Офицеры не имели избирательных прав, а военное
образование не предусматривало изучения обществоведческих предметов. У
кадрового офицерства была сильная корпоративная психология и развитое чувство
собственного достоинства. Большинство из них были государственниками и
умеренными националистами. Присяга на верность “царю и отечеству” считалась
нерушимой.
По
ходу войны активизировались два процесса: депрофессионализация и политизация
офицерского корпуса. Особенно в этом отношении отличались школы прапорщиков. В
число лиц командного состава стали проникать, с одной стороны, радикалы всех
мастей, а с другой - совершенно случайные люди. То, что до сих пор с одобрением
именуется “демократизацией”, было не столь однозначно. Наметился приток в
офицерский корпус крайне малообразованных бывших лавочников, официантов,
полотеров, штабных писарей и прочей экзотической публики. Поведенческие
стереотипы и предшествующий опыт этих людей не позволял им стать полноценными
командирами, а их мировоззренческая позиция была крайне размытой. К тому же
изрядно “пожелтевшая” пресса действовала и на офицеров. Постоянные слухи об
измене царицы, о похождениях Г.Распутина, засилии немецких шпионов и
продажности высших должностных лиц заставляли офицеров задуматься над
политикой. “Министерская чехарда” сказалась и на серии перемещений в армии,
когда практически ежегодно менялся высший командный состав.
Решающее
влияние на политическую позицию офицеров оказали следующие факторы. Во-первых,
военные поражения на фронте и неспособность правительства справиться с военными
нуждами. Это вызывало общее недовольство “тылом”, т.е. руководством страны.
Во-вторых, разочарование в союзниках по Антанте, наступившее к концу 1915 г. В
армии была популярна фраза: “Союзники решили вести войну до последней капли
крови русского солдата”. В-третьих, влияние письменной и устной пропаганды всех
политических направлений. При этом либералы и правые первоначально опережали
левый спектр. Достаточно сказать, что тексты официально запрещенных к печати
речей П.Н.Милюкова и В.В.Шульгина на заседании Госдумы 1 ноября 1916 г.
спокойно ходили в списках по фронтам и даже обсуждались в офицерских собраниях.
В-четвертых, активные политические контакты лидеров опозиции с высшим командным
составом. Члены “Прогрессивного блока” вели консультации с генералами
М.В.Алексеевым, А.А.Брусило-вым, В.И.Гурко, А.М.Крымовым, А.А.Поли-вановым и
рядом других. А.И.Гучков в личном письме М.В.Алексееву называл
правительственную политику “отвратительной”, а саму власть “жалкой, дрянной,
слякотной, гниющей на корню”. В-пятых, гиперкритический подход во всех слоях
общества к просчетам высшего армейского руководства, что распространилось и на
офицерский состав. В-шестых, общее пессимистическое настроение в обществе,
которое перекинулось на армию. Военный писатель М.Лемке свидетельствовал, что
уже в марте 1916 г. фактический руководитель армии М.В.Алексеев был уверен в
поражении России. В общем, разложение шло по направлению “от тыла к фронту”.
Если
проанализировать мемуары бывших офицеров, то можно утверждать, что военные
неудачи стали главнейшим фактором, влиявшим на политическую позицию. Вот как,
например, писал об этом генерал-лейтинант М.Д.Бонч-Бруевич: “Огромную роль в
ломке моего миросозерцания сыграла первая мировая война с ее бестолочью, с
бездарностью верховного командования, с коварными союзниками и бесцеремонным
хозяйничанием вражеской разведки в наших высших штабах и даже во дворце самого
Николая II” [6]. Именно поэтому в решающие дни в конце февраля - начале марта
1917 г. офицерский корпус настороженно, но в общем относительно спокойно
отнесся к революционным изменениям и к факту отречения царя. Известны только
три случая открытых выступлений промонархического характера. Это неудачная
экспедиция генерала Н.И.Ива-нова и публичная поддержка царя генералами
Ф.А.Келлером и Ханом-Нахичеваньским. Само отречение Николая II стало возможным
только после того, как все пять командующих фронтами высказались за
необходимость этого шага. Но данное событие дезориентировало большинство
офицеров и привело к целому ряду последствий:
1)
Акт отречения формально освобождал от воинской присяги. К тому же переотречение
в пользу брата Михаила при живом сыне царевиче Алексее делало этот шаг Николая
II незаконным даже с формальной стороны, т.к. нарушало установленный еще Павлом
I порядок престолонаследия.
2)
26-27 февраля 1917 г. между офицерами и солдатами Волынского полка, первым
перешедшего на сторону восставших, произошел серьезный конфликт, переросший
затем повсеместно в настоящую офицерскую бойню. Только в Кронштадте было убито,
по меньшей мере, 36 офицеров, а их общее число по стране исчисляется сотнями.
Погромы особенно коснулись офицеров с немецкими фамилиями. В этих условиях
солдаты официально были провозглашены “героями революции”, следовательно,
пытавшиеся навести порядок офицеры автоматически становились ее “врагами”.
3)
Назначение гражданского министра А.И.Гучкова и неопределенная военная политика
Временного правительства встретили непонимание в офицерских кругах. Резкий
резонанс вызвало почти одновременное увольнение более 100 генералов, что
получило в армии ироническое наименование “избиение младенцев”. Не была понята
“демократиза-ция” воинских уставов так называемой “Комиссии генерала
А.А.Поливанова”.
4)
Знаменитый Приказ N 1 от 1 марта 1917 г. Петроградского Совета, который
поставил офицеров в неопределенное положение и еще более усилил неразбериху. В
армии было официально санкционировано создание различных комитетов и советов. В
этих выборных органах на одном Юго-Западном фронте, по данным генерала А.Нокса,
оказалось свыше 75 тыс. солдат и 8 тыс. офицеров. Но объективно эти органы
имели антиофицерскую направленность. Большая часть офицеров не желала
втягиваться в политику. Армия по определению должна быть только инструментом
политики, проводимой законной властью. Но таких властей было по меньшей мере
две, и право выбора между ними вело к дальнейшей политизации.
Неспособность
Временного правительства навести элементарный порядок, случайные и
немотивированные назначения на высшие командные посты, введение института
комиссаров, на должности которых назначались некоторые бывшие политзаключенные,
постоянные противоречия с Советами подорвали авторитет новой власти в глазах
командного состава. Преобладавшие первоначально прокадетские симпатии
постепенно уменьшились. А.Ф.Керенский в качестве военного министра сначала имел
некоторую популярность в офицерских кругах, которые “подчинялись обаянию его
экзальтированной фразы, его истерического пафоса”. Но после провала июньского
наступления ситуация в корне изменилась, и впоследствии большинство офицеров
могли бы подписаться под словами А.В.Колчака, назвавшего нового премьера
“болтливым гимназистом”.
Корниловский
мятеж мог стать кульминацией развития событий, но его неподготовленность в
совокупности с почти до неуправляемости разваленной армией привели к новой
вспышке антиофицерских настроений, аресту части военного руководства и
окончательной дезориентации командного состава. Характерно, что первыми о
предполагаемом мятеже оповестили Правительство и Советы офицеры-социалисты,
которых было уже несколько тысяч. Партийные ячейки в армии стали почти нормой,
а собрания и заседания - любимым видом занятий части офицеров, особенно
прапорщиков. Армия постепенно превращалась в “вооруженный народ”. Если
численность дезертиров, официально зарегистрированных до февраля 1917 г.,
составляла около 195 тыс., то к началу августа она почти удвоилась. Реально же
число явных и скрытых дезертиров к осени 1917 г. превысило 2 млн. человек, т.е.
на трех фронтовиков приходилось не менее одного дезертира. Численность армии в
тылу и на фронте приблизительно сравнялась, тогда как в 1915 г. 3/4 личного
состава находилось в действующей армии. Гарнизон Петрограда и окрестностей (до
220 тыс. человек) под предлогом “защиты революции” выговорил себе право не идти
сражаться.
Позицию
офицеров в этих условиях можно классифицировать в соответствии со следующими
парными признаками: кадровые офицеры - офицеры военного времени; командный
состав пехоты - руководители технических видов вооруженных сил; фронтовой
комсостав - офицеры тыловых гарнизонов. Как правило, кадровые офицеры как в
тылу, так и на фронте сохраняли приверженность государственной идеологии, а
частично и институту монархии. Самыми радикальными монархистами и
антисоветчиками была учащаяся молодежь кадетских корпусов и военных училищ, в
то же время в среде высшего генералитета было немало желающих сотрудничать не
только с Временным правительством, но и с Советами. К их числу можно отнести
А.А.Брусилова, А.И.Верховского, М.Д.Бонч-Бруевича, А.А.Цурикова,
В.А.Че-ремисова и других. Раскол был налицо, и только с очень большой долей
условности офицеров можно было разделить на монархистов и республиканцев,
причем в числе последних оказался и Л.Г.Корнилов.
Начавшийся
в февральские дни раскол между солдатами и офицерами не был преодолен. Он имел
целый ряд причин. Сказались последствия векового социального гнета, стихия
знаменитого русского бунта, эмоциональная и физическая усталость от войны и ее
тягот в условиях разложения власти, проявилось “коллективное бессознательное” и
др. Отсутствие четкой военной политики Временного правительства в условиях
нарастающего экстремизма и странных отношений с Советами усугубили ситуацию и
привели к дискредитации и расколу офицерства. Это во многом предопределило
гибель старой армии, которая погребла под своими обломками остатки
императорской и ростки буржуазно-республиканской государственности.
Список литературы
1.
См.: Верховский А.И. Россия на Голгофе. Пг., 1918; Обручев К.М. Офицеры в
Русской Революции. Нью-Йорк, 1918 и др.
2.
См.: Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне //Военно-исторический
журнал. 1993. №№ 1, 2, 4, 6, 7, 9-11; Российские офицеры. Буэнос-Айрес, 1959;
Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г. М., 1991 и
др.
3.
См.: Иовлев А.М. Ленинская политика привлечения буржуазных военных специалистов
в Красную Армию. М., 1983; Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из
истории вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. М., 1972 и
др.
4.
См.: Буравченков А.А. Демократическое офицерство в революционном движении в
армии и его роль в организации защиты Великого Октября (март 1917-май 1918
гг.). Дис. ... докт. ист. наук. Киев, 1989; Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты
на службе Республики Советов, 1917-1920 гг. М., 1988 и др.
5.
См. об основных характеристиках офицерского корпуса: Волков С.В. Русский
офицерский корпус. М., 1993; Лушников А.М. Армия,
государство
и общество: система военного образования в социально-политической истории
России (1701-1917 гг.) Ярославль, 1996; Объедков И.В. Военно-учебные заведения
России в 1914-1917 гг. Дисс. канд. ист. М., 1989.
6.
Бонч-Бруевич М.Д. Вся власть Советам. М., 1964. С.5. Аналогичные высказывания
есть в мемуарах А.А.Брусилова, Н.Н.Головина, А.И.Деникина, А.И.Верховского и
др.
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.yspu.yar.ru/