Вопросы к экзамену
Хронологические рамки и особенности культурной жизни «серебряного века».
Серебряный век — период расцвета русской поэзии в начале XX века, характеризующийся появлением большого количества поэтов, поэтических течений, проповедовавших новую, отличную от старых идеалов, эстетику. Название «Серебряный век» дано по аналогии с «Золотым веком» (первая половина XIX века), термин ввёл Николай Оцуп. «Серебряный век» протекал с 1892 до 1921 годов.
Вопрос о хронологических рамках этого явления остаётся спорным. Если в определении начала «серебряного века» исследователи достаточно единодушны — это явление рубежа 80-х — 90-х годов XIX века, то конец этого периода — вызывает споры. Он может быть отнесён и к 1917, и 1921 году. Одни исследователи настаивают на первом варианте, полагая, что после 1917 года с началом Гражданской войны «серебряный век» прекратил своё существование, хотя в 1920-е годы ещё живы были те, кто создал это явление своим творчеством. Другие полагают, что русский серебряный век прервался в год смерти Александра Блока и расстрела Николая Гумилёва, и временны́е рамки этого периода составляют около тридцати лет.
1.Россия на рубеже 19-20 в экономика, политика, великие открытия
«Серебряный век» — проявление духовного и художественного ренессанса, знаменующего взлёт русской культуры конца XIX – начала XX веков.
Величайшие достижения философской мысли, науки, всех видов художественного творчества, плеяда талантливейших поэтов, художников, композиторов определяют значение этого феномена, как будто призванного предвосхитить колоссальный рывок России, её прорыв к этому, о чём издавна мечтало человечество.
Словосочетание «серебряный век» стало постоянным определением русской культуры конца XIX – начала XX веков; оно стало использоваться как обозначение всей художественной и, шире, всей духовной культуры начала XX века в России.
Понятие «серебряный век» невозможно свести к творчеству одного или даже десятку значительных художников – он характеризует «дух эпохи»: ярких индивидуальностей. Сама духовная атмосфера времени провоцировала творческую личность на художественное своемыслие. Это была эпоха пограничная, переходная, кризисная: развитие капитализма, прокатившиеся по стране революции, участие России в первой мировой войне…
Эпоха рубежа веков стала временем фундаментальных открытий в физике и математике: беспроволочная связь, рентгеновские лучи, определение массы электрона, исследование феномена радиации, создание квантовой теории, специальной и общей теории относительности – всё это резко поколебало прежние представления о строении мира. Кризис прежнего естественнонаучного мышления выразился в формуле «материя исчезла». Новые открытия резко противоречили представлению о структурной завершённости мира: то, что прежде казалось стабильным, обернулось текучестью, неустойчивостью.
Резкое усложнение физической картины мира сопровождалось переоценкой принципов понимания истории. Незыблемая прежде модель исторического прогресса сменилась пониманием непрочности. Человек при таком взгляде на историю – всего лишь песчинка в историческом потоке. Кризис прежних исторических представлений выразился в утрате универсальной точки отсчёта, прочного мировоззренческого фундамента. Появилась формула этого кризиса: «Бог умер».
Сходство формулировок: «материя исчезла» и «Бог умер» — означает исчезновение мировоззренческой почвы под ногами, кризис веры в единство мирового порядка.
Национальная философия переживает настоящее возрождение. Соловьёв, Бердяев, Булгаков, Розанов и другие крупные философы оказали сильное, порой определяющее влияние на развитие разных сфер русской культуры. Особенно важным в русской философии было обращение к этической проблематике, фокусирование
внимания на духовном мире личности, на таких категориях, как жизнь и судьба, совесть и любовь, прозрение и заблуждение.
Именно на рубеже веков в искусстве развиваются процессы, которые приводят к формированию типа массовой культуры со свойственным ей примитивизмом изображения человеческих отношений. Противовесом массовой культуре пытается стать искусство, изначально ориентированное на узкие круги ценителей, «посвящённых», — искусство элитарное. Таким образом искусство и литература становятся всё более неоднородными, расколотыми на течения и группировки.
Другая особенность искусства этой поры – усиление контактов с мировой культурой, более активное обращение к опыту не только отечественного, но и европейского искусства. Русское искусство начала XX века гораздо более свободно в обращении с опытом мировой культуры, что даёт предпосылки к использованию более многоцветной палитры художественных приёмов.
Русская культура всё более и более являет миру себя и открывает мир для себя. Искусство рубежа веков объединяет и возрождает к жизни самые разные стили, включает в себя и элитарное, и низкое искусство, всему даёт свою эстетическую нишу. Одновременно сосуществуют разные художественные системы, сама эпоха эстетически полифонична.
Традиции русской литературы 19 века на рубеже веков. Реализм в литературе серебряного века.
2.Л-ра и искусство на рубеже 19-20 г.
С начала 1890-го года группа символистов провозгласила свое полное неприятие совр. им реализма, ошибочно отождествив его с материализмом и объективизмом.С тех пор началось противоборство 2-х худ. направлений. Модернисты подозревали чуждых себе писателей в неспособности проникнуть в сущность явления, в сухообъективистском отражении жизни. Реалисты отрицали «тёмный набор» мистических понятий, изощрённые формы новейшей поэзии. Молодой реализм обладал всеми признаками преобразующегося имущего и обретающего истину искусства. Его создатели шли к своим открытиям путём субъективных мироощущений, раздумий. Прозе 19-го века был свойственен образ чел., воплощавший заветные мысли писателя. Из произведений новой поры почти исчез герой –носитель представлений писателя. Тут чувствовалась традиция Гоголя и Чехова. В произвед мл. современников Чехова героями стали «средней руки» интеллигенты, офицеры низших чинов, солдаты, крестьяне, босяки. О зыбкости их внутреннего состояния писали Куприн, Горький, Бунин. Андреев.Они обратились к загадкам самой природой человека. Предельно разрослось авторское начало в повествовании.План событий был упрощён, но пределы душевной жизни раздвинуты. Поэтому воспроизведение короткого отрезка времени разрасталось до крупных повествований («Гранатовый браслет» Куприна, «Братья» Бунина).С другой стороны, сложные темы представляли в скупой форме («Господин из Сан-Франциско» Бунина «Жизнь Василия Фивейского» Андреева)Новое поколение прозаиков обращалось к фольклорно --библейским образам и мотивам, мифологии разных народов.Произвед. пронизывают авторские раздумья. Нет по4учительных или пророческих интонаций. Реалистическая проза звала к дискуссии. Многие прозаики тяготели к рассказу в р—зе(Куприн, Горький), к внутреннему противостоянию разных точек зрения. д(Сны Чанга» Бунина, «Иуда Искариот и др» Андреева) Сложное мироощущение писателей не укладывалось в стр—ру последоват. реализма. Прозе начала века свойственно укрупнение символизация образов и мотивов. Анализ реальных процессов совмещался с романтической мечтой. Молодые писатели испытывали страстное влечение к классицистическому наследию России.
Творческий путь И.А. Бунина. Лирика. Поэтика дореволюционных рассказов. Антоновские яблоки, Господин из Сан-Франциско и др.
Ива́н Алексе́евич Бу́нин (10 (22) октября 1870, Воронеж — 8 ноября 1953, Париж) — русский писатель, поэт, почётный академик Петербургской академии наук (1909), лауреат Нобелевской премии по литературе 1933 года
Много занимался самообразованием, увлекаясь чтением мировой и отечественной литературной классики. В 17-летнем возрасте начинает писать стихи, в 1887 — дебют в печати. В 1889 г. переезжает в Орёл и идёт работать корректором в местную газету «Орловский вестник».
Сборники «Стихотворения» (Орёл, 1891), «Под открытым небом» (1898), «Листопад» (1901; Пушкинская премия).
В лирике Бунин продолжал классические традиции (сборник «Листопад», 1901).
В рассказах и повестях показал (подчас с ностальгическим настроением)
Оскудение дворянских усадеб («Антоновские яблоки», 1900)
Жестокий лик деревни («Деревня», 1910, «Суходол», 1911)
Гибельное забвение нравственных основ жизни («Господин из Сан-Франциско», 1915).
Резкое неприятие Октябрьской революции и власти большевиков в дневниковой книге «Окаянные дни»[1] (1918, опубликована в 1925).
В автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева»[2] (1930) — воссоздание прошлого России, детства и юности писателя.
Трагичность человеческого существования в повести «Митина любовь»[3], 1925, сборнике рассказов «Тёмные аллеи»[4], 1943, а также в других произведениях, замечательных образцах русской малой прозы.
В феврале 1920 при подходе большевиков покидает Россию. Эмигрирует во Францию. В течение этих лет ведёт дневник «Окаянные дни», частично утерянный, поразивший современников точностью языка и страстной ненавистью к большевикам. В эмиграции вёл активную общественно-политическую деятельность: выступал с лекциями, сотрудничал с русскими политическими партиями и организациями (консервативного и националистического направления), регулярно печатал публицистические статьи.
Бунин отказывался от любых форм сотрудничества с нацистскими оккупантами и старался постоянно следить за событиями в России. В 1945 Бунины вернулись в Париж. Бунин неоднократно выражал желание возвратиться в Россию, Много и плодотворно занимался литературной деятельностью, став одной из главных фигур Русского Зарубежья.
В эмиграции Бунин написал свои лучшие произведения, такие как: «Митина любовь»[3] (1924), «Солнечный удар»[7] (1925), «Дело корнета Елагина»[8] (1925) и, наконец, «Жизнь Арсеньева»[2] (1927—1929, 1933). Эти произведения стали новым словом и в бунинском творчестве, и в русской литературе в целом.
Умер во сне в два часа ночи с 7 на 8 ноября 1953 года в Париже.
В 1929—1954 гг. произведения Бунина в СССР не издавались. С 1955 года — наиболее издаваемый[10] в СССР писатель первой волны русской эмиграции (несколько собраний сочинений, множество однотомников).
Некоторые произведения («Окаянные дни» и др.) в СССР напечатаны только с началом перестройки.
7.Дооктябрьская поэзия И.Бунина
Иван Алексеевич Бунин внёс ощутимый вклад в русскую литературу, наполнив её описанием о вечных проблемах человечества: любви к ближнему и к Родине, умение воспринимать красоту природы и ощущать себя крупицей и частью единого мирового целого во времени и пространстве. Во всех произведениях И. А. Бунин ощущается личностью автора, его взгляд на мир и та гармония, к которой взывает писатель каждым своим словом, продолжая гуманистические традиции русской литературы.
В художественном мире Бунина можно увидеть — «трагические основы» национального русского характера и исторические судьбы России. Бунинское понимание сущности человеческой личности, роли природы в жизни современного человека, мотивы любви, смерти и преображающей силы искусства. Одной из эмоциональных доминант художественного мира Бунина является чувство одиночества, даже не в смысле одинокого существования, а одиночество вечного, вселенского – как неизбежного и непреодолимого состояния человеческой души. Это ощущения полного одиночества человека в мире будет сопровождать его всегда. Непознаваемая тайна мира рождает в душе писателя одновременно «сладкие горестные чувства»: к чувству радости упоенности жизнью неизменно примешивается томящее чувство тоски. Радость жизни для Бунина – не блаженное и безмятежное состояние, а чувство трагичности, окрашенное тоской и тревогой. Вот почему любовь и смерть у него всегда идут рука об руку, неожиданно соединяясь с творчеством:
Иван Алексеевич Бунин родился в Воронеже 10 октября 1870 года. Он происходил из старинного рода, давшего России немало деятелей литературы. А в тех местах плодородного подстепья, где прошли детские и юношеские годы писателя, жили и творили Лермонтов, Тургенев, Лесков и Лев Толстой. Так что Бунину было чем гордиться и на кого равняться, и оставаться верным продолжателем традиций русской классики.
Иван был мальчиком впечатлительным в юношеские годы. Очень рано, с детских дневничков, где юный Ваня записывал свои переживания, впечатления и в первую очередь пытался выразить свое повышенное ощущение природы и жизни, которым был наделен с рождения.
Многие особенности поэзии Бунина мы можем рассмотреть на примере его стихотворений «Крещенская ночь» (1886-1910), относящаяся к раннему периоду творчества поэта, еще многострофна, описательна, построена на мозаике тонко подмеченных особенностей зимней ночи, но каждая из этих деталей отличается исключительной меткостью, точностью и выразительностью:
надежду на спасение.
Параллельно лирическому творчеству складывается и постепенно обогащается бунинская проза. Проза Бунина, как и поэзия – песнь его души, она эмоциональна и лирична: «О ком и о чём бы он не говорил, он говорил всегда ”из самого себя”». Более чем шестидесятилетний путь Бунина в литературе хронологически можно разделить на две примерно равные части – дооктябрьскую и эмигрантскую. И хотя после катастрофических событий 1917 года писатель не мог измениться, его творчество обладает высокой степенью цельности – редкое качество для русской культуры 20 века.
9.Вечные проблемы человечества в рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско»
Рассказы “Господин из Сан-Франциско”, «Братья» были вершиной критического отношения Бунина к буржуазному обществу и буржуазной цивилизации. Смысл этих рассказов не исчерпывается критикой капитализма и колониализма. Социальные проблемы капиталистического общества являются лишь фоном, который позволяет Бунину показать обострение “вечных” проблем человечества в развитии цивилизации. В 1900-х годах Бунин путешествует по Европе и Востоку, наблюдая жизнь и порядки капиталистического общества в Европе, колониальных странах Азии. Бунин осознает всю безнравственность порядков, царящих в империалистическом обществе, где все работают только на обогащение монополий. Богатые капиталисты не стыдятся никаких средств в целях умножения своего капитала. В этом рассказе отражаются все особенности поэтики Бунина, и вместе с тем он необычен для него, его смысл слишком прозаичен. В рассказе почти отсутствует сюжет. Люди путешествуют, влюбляются, зарабатывают деньги, то есть создают видимость деятельности, но сюжет можно рассказать в двух словах: “Умер человек”. Бунин до такой степени обобщает образ господина из Сан-Франциско, что даже не дает ему никакого конкретного имени. Мы знаем не так уж много о его духовной жизни. Собственно, этой жизни и не было, она терялась за тысячами бытовых подробностей, которые Бунин перечисляет до мельчайших деталей. Уже в самом начале мы видим контраст между веселой и легкой жизнью в каютах корабля и тем ужасом, который царит в его недрах: “Поминутно взывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой сирена, но немногие из обитающих слышали сирену — ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра...” Описание жизни на пароходе дается в контрастном изображении верхней палубы и трюма корабля: “Глухо грохотали исполинские топки, пожиравшие груды раскаленного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, курили, цедили коньяк и ликеры...” Этим резким переходом Бунин подчеркивает, что роскошь верхних палуб, то есть высшего капиталистического общества, достигнута только за счет эксплуатации, порабощения людей, беспрерывно работающих в адских условиях в трюме корабля. И наслаждение их пусто и фальшиво, символическое значение играет в рассказе пара, нанятая Ллойдом “играть в любовь за хорошие деньги”. На примере судьбы самого господина из Сан-Франциско Бунин пишет о бесцельности, пустоте, никчемности жизни типичного представителя капиталистического общества. Мысль о смерти, покаянии, о грехах, о Боге никогда не приходила господину из Сан-Франциско. Всю жизнь он стремился сравниваться с теми, “кого некогда взял себе за образец”. К старости в нем не осталось ничего человеческого. Он стал похож на дорогую вещь, сделанную из золота и слоновой кости, одну из тех, которые всегда окружали его: “золотыми пломбами блестели его крупные зубы, старой слоновой костью — крепкая лысина”. Мысль Бунина ясна. Он говорит о вечных проблемах человечества. О смысле жизни, о духовности жизни, об отношении человека к Богу.
Анализ рассказа «Антоновские яблоки» И.А. Бунин
Так знать и любить природу, как умеет Бунин, — мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и слуховые впечатления его богаты. Мир его – по преимуществу мир зрительных и слуховых впечатлений и связанных с ними переживаний.
Дворянских гнезд заветные аллеи. Эти слова из стихотворения К. Бальмонта «Памяти Тургенева» как нельзя лучше передают настроение рассказа «Антоновские яблоки». Видимо, не случайно, что на страницах одного из первых своих рассказов, сама дата создания которого чрезвычайно символична, И.А. Бунин воссоздает мир русской усадьбы. Именно в нем, по мысли писателя, объединяется прошлое и настоящее, история культуры золотого века и ее судьба на рубеже столетий, семейные традиции дворянского рода и индивидуальная человеческая жизнь. Грусть об уходящих в прошлое дворянских гнездах – лейтмотив не только этого рассказа, но и многочисленных стихотворений, таких как «Высокий белый зал, где черная рояль…», «В гостиную сквозь сад и пыльные гардины…», «Тихой ночью поздний месяц вышел…». Однако лейтмотив упадка и разрушения преодолевается в них «не темой освобождения от прошлого, а на против, поэтизацией этого прошлого, живущего в памяти культуры… Стихотворение Бунина об усадьбе свойственны живописность и в то же время вдо
хновенная эмоциональность, возвышенность и поэтичность чувства. Усадьба становится для лирического героя неотъемлемой частью его индивидуальной жизни и в то же время символом родины, корней рода» (Л. Ершов).
Первое, на что обращаешь внимание при чтении рассказа, — это на отсутствие сюжета в привычном понимании, т.е. отсутствии событийной динамики. Первые же слова произведения «…Вспоминается мне ранняя погожая осень» погружают нас в мир воспоминаний героя, и сюжет начинает развиваться как цепь ощущений, связанных с ними. Запахом антоновских яблок, который будит в душе рассказчика самые различные ассоциации. Меняются запахи – меняется сама жизнь, но смена ее уклада передана писателем как смена личных ощущений героя, смена его мировосприятия.
Обратим внимание на картины осени, данные в разных главах. В первой главе: «В темноте, в глубине сада – сказочная картина: точно в уголке ада, пылает шалаша багровое пламя. окруженное мраком, и чьи – то черные, точно вырезанные из черного дерева силуэты двигаются вокруг костра, меж тем как гигантские тени от них ходят по яблоням». Во второй главе: «Мелкая листва почти вся облетела с прибрежных лозин, и сучья сквозят на бирюзовом небе. Вода под лозинами стала прозрачная, ледяная и как будто тяжелая… Когда, бывало, едешь солнечным утром по деревне, все думаешь о том, что хорошо косить, молотить, спать на гумне в ометах, а в праздник встать вместе с солнцем…». В третьей: «Ветер по целым дням рвал и трепал деревья, дожди поливали их с утра до ночи… ветер не унимался. Он волновал сад, рвал непрерывно бегущую из трубу людскую струю дыма и снова нагонял зловещие космы пепельных облаков. Они бежали низко и быстро – и скоро, точно дым, затуманивали солнце. Погасал его блеск, закрывалось окошечко в голубое небо, а
в саду становилось пустынно и скучно, и все чаще начинал сеять дождь…». И в четвертой же главе: «Дни синеватые, пасмурные… Целый день я скитаюсь по пустым равнинам…».
Описание осени передано рассказчиком через цветковое и звуковое ее восприятие. Осенний пейзаж от главы к главе меняется: меркнут краски, меньше становится солнечного света. По существу, в рассказе описана осень не одного года, а нескольких, и это постоянно подчеркивается в тексте: «Вспоминается мне урожайный год»; «Эти были так недавно, а меж тем кажется, что с тех пор прошло чуть не целое столетие».
Картинки – воспоминания возникают в сознании рассказчика и создают иллюзию действия. Однако и сам рассказчик пребывает как будто в разных возрастных ипостасях: от главы к главе он словно становится старше и смотрит на мир то глазами ребенка, подростка и юноши, а то и глазами человека, перешагнувшего зрелый возраст. Но время как будто не властно над ним, да и течет оно в рассказе как-то очень странно. С одной стороны, оно вроде бы идет вперед, но в воспоминаниях рассказчик все время обращается назад. Все события, происходящие в прошлом, воспринимаются и переживаются им как сиюминутные, развивающиеся на его глазах. Такая относительность времени является одной из черт бунинской черт.
Тематика прозы И.А. Бунина. Тема деревни и разрушающихся дворянских гнёзд в повестях «Суходол», «Деревня».
10.Творчество И.А.Бунина. «Деревня»
Для творчества Бунина характерен интерес к обыкновенной жизни, умение раскрыть трагизм жизни, насыщенность повествования деталями.
В 1910 году выходит в свет повесть Бунина «Деревня». Важное место в творчестве Бунина занимали его размышления о загадочной русской душе, которые наиболее полно воплотились в повести «Деревня», вызвавшей в читательских кругах сенсацию своей беспощадностью, смелостью и вызовом общепринятому мнению, эта повесть принесла ему подлинную известность. Бунин включился в дискуссию о национальном характере, о судьбе России и русского народа.
Современников поразило в бунинском изображении деревни не правдивое описание её материальной нищеты – это было уже привычным в литературе, а указание на «запустение» душевное. Бунин уверен, что проблемы России коренятся именно в духовной, а не в материальной сфере. Современность, война с Японией, революция отражены в повести только косвенно, словно бы мимоходом, главный её материал, как обычно у Бунина, — быт, повседневность, в которых, по замыслу автора, проглядывает образ Дурновки, всей русской деревни, а значит и всей России. Бунин видит Россию именно так – как страну деревень. Идея автора повести – изобразить русский народ без идеализации, русскую душу – в её «трагических основах». Резкость в изображении деревни поэтому намеренная и необычная: это «первобытно – тяжкая «работа, дикий «пещерный» быт, лютые нравы, замордованная красота, общий безобразный, «серый» тон повествования, проникающий даже в пейзаж, когда серым становится и любимый Буниным снег («Утро было серое. Под затвердевшим серым снегом серой была и деревня… под белёсым небом серое снежное поле». Серым зовётся даже человек (один из героев «Деревни»). Право так говорить о деревне у Бунина формально оправдано тем, что оно принадлежит как бы самим мужикам; именно им, выходцам из Дурновки, братьям Красовым — Тихону и Кузьме, отдано главное место в повествовании, и эти фигуры, их угол зрения определяют его тон. Это личности, только что отделившиеся от общей крестьянской массы и в каком – то отношении противопоставившие себя ей: разбогатевший Тихон Ильич – как новый хозяин, мужик — «барин», а Кузьма – как созерцатель, поэт, наблюдающий и обдумывающий окружающую жизнь. Их точки зрения полярные. В этих столкновениях, колебаниях, вырисовывается и точка зрения автора, его предпочтение видения Кузьмы. На вопрос, что же является определяющим началом – история или характер, душа народа, от которой зависит ход истории, — Бунин не даёт однозначного ответа. Два главных персонажа «Деревни», братья Тихон и Кузьма, несут в себе сходное противоречие. Тихон из тех мужиков – кулаков, умных, оборотистых, сильных, что вырываются в эту пору в «господа». Он становится владельцем барского имения «князем во князьях». Для него самое главное на свете – «дело», оно важнее всяких «казней», о которых читает в газетах его брат, оно, «дело», съедает жизнь его самого и окружающих. Участь Тихона — ненавидеть мужиков и быть ненавидимым ими. Кузьма же не мужик, не барин, самоучка – стихотворец, «анархист», укоритель всех порядков, человек не у дел, без дома, без семьи, без цели. Этот «странный русский тип» встречается у Бунина часто. В «Деревне», кроме Кузьмы, мы узнаём его в другой индивидуальности – в образе крестьянина Серого, шатающегося «от двора к двору», которому всё «не попадало дела настоящего, да и только»
Одна из самых удивительных черт русского характера, которой не устаёт поражаться Бунин, — это абсолютная неспособность к нормальной жизни и отвращение к будням. Повседневная работа при таком ощущении жизни – одно из самых тяжких наказаний. Однако апатия в обыденной жизни сменяется неожиданной энергией в чрезвычайных обстоятельствах. Так один из персонажей «Деревни» — Серый ленится заделать дыры в крыше, но первым является на пожар. Описывая грубость, зависть, враждебность, жестокость крестьян, Бунин никогда не позволяет себе обличительный тон, он предельно правдив и объективен. Однако это не холодная констатация действительности, а жалость и сострадание к «мечущимся и несчастным». Только истинно русский мог так написать о России.
--PAGE_BREAK--8.Изображение деревенского быта и х-ра крестьян в р-х И.Бунина 90-900г.
Иван Алексеевич Бунин — поэт и прозаик, классик русской литературы, замечательный мастер изобразительного слова.
Бунин знал и любил русскую деревню. К крестьянскому труду он проникся уважением с детства и даже впитал «на редкость заманчивое желание быть мужиком». Закономерно, что деревенская тема становится обычной в его ранней прозе. На его глазах русские крестьяне и мелкопоместные дворяне нищают, разоряется, вымирает деревня. Как позже отмечала его жена, В. Н. Муромцева-Бунина, его собственная бедность принесла ему пользу — помогла глубоко понять натуру русского мужика.
И в прозе Бунин продолжал традиции русской классики. В его прозе — реалистические образы, типы людей, взятых из жизни. Он не стремится к внешней занимательности или событийно развивающимся сюжетам. В его рассказах — лирически окрашенные картины, бытовые зарисовки, музыкальность интонаций. Ясно ощущается, что это проза поэта.
Популярность прозы Бунина началась с 1900 года, после публикации рассказа «Антоновские яблоки», созданного на самом близком писателю материале деревенской жизни. Читатель как бы всеми чувствами воспринимает раннюю осень, время сбора антоновских яблок. Запах антоновки и другие привычные автору с детства признаки сельской жизни означают торжество жизни, радости, красоты. Исчезновение этого запаха из дорогих его сердцу дворянских поместий символизирует неотвратимое их разорение, угасание. Лирик Бунин с большим чувством и мастерством сумел выразить свое сожаление и грусть по поводу угасания дворянства. По словам М. Горького, «тут Бунин, как молодой бог, спел, красиво, сочно, задушевно».
Основная тема рассказов 90-900-х гг. («Захар Воробьёв», «Весёлый двор» и т.д.) — нищая, разоренная крестьянская Россия. Он пишет о новых капиталистических отношениях, о деревне, в которой царствует голод и смерть, о физическом и духовном увядании дворянства. Беспросветна и печальна судьба обедневшего под напором жестокой цивилизации поместного дворянства. Бунин видит идеал жизни в патриархальном прошлом с его старосветским благополучием. Чувство безысходной грусти и сожаления вызывает у автора запустение и вырождение дворянских гнезд, нравственное и духовное оскудение их хозяев.
За Буниным в дореволюционной критике закрепляется характеристика «певца оскудения и запустения дворянских гнезд», усадебной печали, осеннего увядания. Правда, его «печальные элегии» современники считают запоздалыми, так как Бунин родился почти 10 лет спустя после отмены крепостного права в 1861 году, а своё отношение к разрушению мира помещичьей усадьбы намного раньше выразили А. Гончаров, И. Тургенев и многие другие. Не став свидетелем жестоких крепостнических отношений, Бунин идеализирует прошлое и стремится показать единство помещика и мужика, их причастность к родной земле, национальному укладу, традициям.
Бездны русской души в повести И. А. Бунина «Суходол»
В повести “Суходол” И. А. Бунин рисует безумную российскую действительность, которая порождает русскую душу, полную причудливых контрастов: то щедрую и отзывчивую, то безудержную и страстную.
Как писал позже сам Иван Алексеевич, “Суходол” относится к произведениям, “резко рисовавшим русскую душу, ее своеобразные сплетения, ее светлые и темные, но почти всегда трагические основы”.
Удивительно уже то, какими страстными приверженцами Суходола были его обитатели. Так, дворовая девушка Наталья “целых восемь лет отдыхала… от Суходола, от того, что заставил он ее выстрадать”, но все-таки при первой же возможности возвращается туда. “Барышня” тетя Тоня прозябала в нищете, в бедной крестьянской избе, но не допускала даже мысли о жизни в другом месте, хотя “и счастья, и разума, и облика человеческого лишил ее Суходол”. Глубоко тоскует по родным местам беззаботный и легкомысленный Аркадий Петрович. “Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Суходоле!” — говорит он.
В чем же причина такой сильной привязанности к этому глухому месту, к “… голому выгону, к избам и оврагам, и разоренной усадьбе Суходола”? Писатель объясняет это особенностью “суходольской” души, над которой огромную власть имеют воспоминания, очарование степных просторов и древняя семейственность. В повести показаны кровные и тайные узы, “незаконно” связывающие дворовых и господ. Все, в сущности, родственники в Суходоле. “… Кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку”. Согласно семейным преданиям, в жилах дедушки Петра Кирилловича течет не только кровь, знатных и легендарных предков, “людей вековой литовской крови да татарских князьков”. Лакей Герваська является его незаконным сыном, а Наталья, нянька молодых господ Хрущевых, воспринимается ими как истинно родной человек. Может, поэтому так причудливо переплетаются в характере суходольцев вспыльчивость, доходящая до неистовства, и отходчивость, крайняд жестокость и мягкость, сентиментальность, мечтательность. Быт тоже оказал свое влияние на душевное состояние людей. Даже дом сухо дольский был сумрачен и страшен: темные бревенчатые стены, темные полы и потолки, темные тяжелые двери, черные иконы, которые жутко озарялись сполохами и отблесками молний в ненастные грозовые ночи. “По ночам в доме было страшно. А днем — сонно, пусто и скучно”. Даже заветная дедовская икона святого Меркурия, “мужа знатного”, обезглавленного врагами, вызывает страх: “И жутко было глядеть на суздальское изображение безглавого человека, державшего в одной руке мертвенно-синеватую голову в шлеме, а в другой икону Путеводительницы, — на этот, как говорили, заветный образ дедушки, переживший несколько страшных пожаров, расколовшийся в огне, толсто скованный серебром и хранивший на оборотной стороне своей родословную Хрущевых, писанную под титлами”.
Вокруг барского дома широко раскинулась деревня — “большая, бедная и беззаботная”. Жители ее “все в господ” — не отличаются хозяйственностью и практичностью. На них тоже оказали влияние упадок и вырождение помещичьей жизни, ненормальность ее. Быт Суходола — уродливый, праздный и расхлябанный, мог располагать только к безумию. Так, потомки господ Хрущевых узнают из рассказов своей няни Натальи, что “… сумасшедший дед наш Петр Кириллыч был убит в этом доме незаконным сыном своим Герваськой, другом отца нашего и двоюродным братом Натальи; узнали, что давно сошла с ума — от несчастной любви — и тетя Тоня;… узнали, что сходила с ума и Наталья, что еще девчонкой на всю жизнь полюбила она покойного дядю Петра Петровича, а он сослал ее в ссылку, на хутор Сошки...”
Не удивительно, что Горький назвал повесть “Суходол” одной “из самых жутких русских книг”. Это повесть о сокрушительных страстях, тайных и явных, безгрешных и порочных. Против этих страстей бессильны любые доводы рассудка, они всегда разбивают жизни.
“Любовь в Суходоле необычна была. Необычна была и ненависть”. Вот дедушка Петр Кириллович, впавший в детство и доживающий свои дни в тихом помешательстве. Романтики из дворовых объясняли его слабоумие любовной тоской по умершей красавице жене. Погибает Петр Кириллович внезапно и нелепо от руки своего незаконного отпрыска Герваськи, страшного человека, которого боятся и дворовые, и сами господа. “У господ было в характере то же, что и у холопов: или властвовать, или бояться”.
Следующей жертвой роковых страстей стала дочь Петра Кирилловича — барышня Тонечка. Влюбившись в товарища брата, она “тронулась” и “обрекла себя в невесты Иисусу сладчайшему”. Жила, переходя от тупого равнодушия к приступам бешеной раздражительности. Но и в ее безумии все видели что-то мистическое и страшное. “Уже все понимали теперь: по ночам вселяется в дом сам дьявол. Все понимали, что именно, помимо гроз и пожаров, с ума сводило барышню, что заставляло ее сладко и дико стонать во сне, а затем вскакивать с такими ужасными воплями, перед которыми ничто самые оглушительные удары грома”.
Доживала свои дни барышня в крестьянской избе, заставленной обломками старой мебели, заваленной черепками битой посуды, загроможденной рухнувшим на бок фортепьяно”. На этом фортепьяно юная Тонечка, смуглая и черноглазая, в платье из оранжевого щелка, когда-то играла для Него…
Трагически сложилась и судьба Натальи, дворовой девушки. Не удивительно — ведь Суходол присушил ее душу, овладел всей ее жизнью. А самым прекрасным и удивительным в ее жизни была любовь к барину Петру Петровичу, которую она пронесла до конца своих дней. Со сказочным аленьким цветочком сравнивает ее сама Наталья. Но не суждено цвести аленькому цветочку в Суходоле. Сказка кончилась очень скоро, кончилась стыдом и позором: “Аленьким цветочком, расцветшим в сказочных садах, была ее любовь. Но в степь, в глушь, еще более заповедную, чем глушь Суходола, увезла она любовь свою, чтобы там, в тишине и одиночестве, побороть первые, сладкие и жгучие муки ее, а потом надолго, навеки, до самой гробовой доски схоронить ее в глубине своей суходольской души”.
Душу Натальи Бунин называет “прекрасной и жалкой”. Наверное, красота ее внутреннего мира в том, что она способна на глубокие и благородные чувства. Хотя Петр Петрович жестоко поступил с ней, она не затаила злобу, а пронесла свою любовь через всю жизнь. Нет у нее зла и на барышню, которая “измывается” над ней: то говорит, как с равной, то набрасывается за малейшую провинность, “жестко и с наслаждением” вырывая ей волосы. Но Наталья не испытывает ненависть к своей мучительнице. Более того, она “души в ней не чает”, жалеет ее, считает себя ответственной за нее, ее нянькой и подругой. Наталья готова разделить несчастную судьбу барышни: “… видно, на роду написано ей погибать вместе с барышней”, “… сам Бог отметил их с барышней губительным перстом своим”. Наверное, это одна из особенностей славянской души — стремление к самопожертвованию, к страстной самоотверженной любви, покорности и даже обожанию своих обидчиков. Точно так же дедушка Петр Кириллович и Аркадий Петрович любят Герваську, который издевается над ними, ведет себя грубо и дерзко.
Эти чувства трудно объяснить. Они не поддаются логике и здравому смыслу. Немец, англичанин или француз не смог бы вести себя так, может быть, поэтому и возник миф о загадочной русской душе.
Для обитателей Суходола характерны также фатализм — “чему быть, тому не миновать” — и религиозность.
У барышни Антонины религиозность носит истерический оттенок, чем-то напоминающий кликушество. Наталье же вера в Бога приносит покорность и смирение перед судьбой: “У Бога всего много”. У прохожих богомолок она научилась терпению и надежде, безропотному принятию всех жизненных испытаний. После того, что ей пришлось пережить, она охотно берет на себя роль “чернички, смиренной и простой слуги всех”: “И так как любят суходольцы играть роли, внушать себе непреложность того, что будто бы должно быть, хотя сами же они и выдумывают это должное, то взяла на себя роль и Наташка”. Наверное, из-за этой безропотной покорности, безволия, непротивления судьбе Бунин и считает жалкой душу этой женщины.
По мнению писателя, уродства российской действительности вызывают к жизни бездны русской души. Бунин не навязывает эту мысль, она напрашивается сама. Почему столько страданий приходится перенести обитателям Суходола, почему так нелепо и трагически складываются их судьбы и так же нелепо и страшно они умирают? По мнению писателя, в этом повинны и вековая отсталость России, и русская непроходимая лень, и привычка к дикости. Позже он писал: “Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность, — вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко! Это род нервной болезни...”
Слабы, “жидки на расправу” оказались суходольцы, потомки степных кочевников. Быстро обнищал, выродился и начал исчезать с лица земли их род. Их дети и внуки застали уже не жизнь, а предания, воспоминания о ней. Чужим стал для них степной край, ослабела связь с бытом и сословием, из которого они вышли. Возможно, это и к лучшему. В них, молодых, заключались все надежды России, стремление к переменам и к лучшей жизни.
Тема любви в творчестве И.А. Бунина. Анализ произведений по выбору.
В эмиграции, куда Бунин уехал после известных Октябрьских событий, за годы одиночества и медленного забвенья в его творчестве появляются произведения на темы любви, смерти и человеческой памяти. Творения этого цикла, отмеченные необыкновенной поэтизацией человеческого чувства, раскрыли чудесное дарование писателя, его способность проникать в самые глубины сердца с их неизведанными и непознанными законами. Для Бунина истинная любовь сродни вечной красоте природы, а подлинно прекрасно только естественное, ненадуманное чувство. Бунин не скрывает, что возвышенная любовь приносит не только радость, но зачастую таит в себе муки разочарования и смерть. В одном из писем он сам объяснял, почему антитеза любви и смерти так часто звучит в его творчестве, и не просто объяснял, а убедительно доказывал: “Неужели вы еще не знаете, что любовь и смерть связаны неразрывно. Каждый раз, когда я переживал любовную катастрофу, а их, этих любовных катастроф, было немало в моей жизни, вернее, почти каждая моя любовь была катастрофой, я был близок к самоубийству”.
Подобную историю трагичной любви Бунин поведал в небольшом рассказе “Солнечный удар”. Случайное знакомство на пароходе, обычное дорожное приключение, мимолетная встреча, закончившаяся трагедией для его участников. “Никогда, ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было да и не будет больше. На меня точно затмение нашло. Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара”,— признается героиня рассказа, “маленькая безымянная женщина, так и не назвавшая своего имени”. Но этот удар пока еще не коснулся героя. Проводив свою знакомую и беззаботно вернувшись в гостиницу, поручик вдруг почувствовал, что сердце его “сжалось непонятной нежностью” при воспоминании о ней. Когда же он понял, что потерял ее навеки, “он почувствовал такую боль и такую ненужность всей своей дальнейшей жизни без нее, что его охватил ужас отчаяния”. Пораженный, словно ударом, этой неожиданной любовью, поручик готов умереть, лишь бы вернуть эту женщину. “Он, не задумываясь, умер бы завтра, если бы можно было каким-нибудь чудом вернуть ее провести с ней еще один, нынешний день,— провести только затем, чтобы высказать ей и чем-нибудь доказать, убедить, как он мучительно и восторженно любит ее...”
В рассказе “Солнечный удар” писатель развивает свою философию любви. Если в произведениях, написанных прежде, любовь трагедийна (“Сны Чанга”) потому, что она не разделена, одинока, то здесь ее трагедийность именно в том, что она взаимна и слишком прекрасна для того, чтобы продлиться. Обрыв встречи закономерен и неизбежен. Более того, оба любящих знают, что если их встреча продлится и жизни соединятся, то чудо, озарение, “солнечный удар”, поразивший их, исчезнет.
В своей книге “Освобождение Толстого” Бунин привел слова великого русского писателя, некогда сказанные ему, юноше: “Счастья в жизни нет, есть только зарницы его,— цените их, живите ими”.
Такими “зарницами” счастья, озаряющими жизнь человека, Бунин считает любовь. “Любовь не понимает смерти. Любовь есть жизнь”,— выписывает Бунин слова Льва Толстого из “Войны и мира”, и эти слова могут служить эпиграфом, сквозной темой и камертоном “Темных аллей”.
Цикл рассказов, составивших книгу “Темные аллеи” (1943, 1946) — своего рода единственную в русской литературе, где все — о любви, явился центральным событием в творчестве Бунина последних лет.
Эту книгу поистине можно назвать энциклопедией любви. Самые различные моменты и оттенки чувств занимают писателя; он вглядывается, вслушивается, угадывает, пытается вообразить всю гамму сложных отношений героя и героини. Все исследует писатель, влекомый стремлением постичь загадочную природу человека.
Но в первую очередь и главным образом его, конечно, привлекает подлинная земная любовь, которая, как он считает, являет собой слияние, неразрывность “земли” и “неба”, некий абсолют любви, гармонию ее двух противоположных начал,— гармонию, которую постоянно ищут, но не всегда находят все истинные поэты мира…
Такая любовь не придумана людьми, она встречается, и, может быть, не столь уж редко. Она — огромное счастье, но счастье недолгое, порою — мгновенное, именно как зарница: вспыхнуло и исчезло. (Поэтому о супружеских парах в бунинских рассказах вообще, как правило, речи нет.) В книге “Темные аллеи” любовь недолговечна. И чем она сильнее, необычнее, тем скорее суждено ей оборваться. Но эта зарница счастья может осветить всю память и жизнь человека.
Сборник рассказов “Темные аллеи” составили тридцать восемь новелл, и за каждой из них стоит своя трагедия высокого чувства. Героини рассказов: Руся, Антигона, Натали и многие другие — дают представление о разнообразии женских типов. Любовь делает их жизнь значительной, но не только оттого, что наполняет ее радостью и счастьем, а прежде всего — от неизбежности собственной гибели.
Хотя практически во всех рассказах сборника “Темные аллеи” любовь трагична, Бунин утверждает, что всякая любовь — великое счастье, даже если она завершается разлукой, гибелью или смертью. Но это прозрение, просветление приходит к ним слишком поздно, как, например, к главному герою рассказа “Натали”. В этом произведении Бунин поведал историю любви студента Виталия Мещерского, к девушке, юной красавице Натали Станкевич, к которой испытывает искреннее и возвышенное чувство, а к другой. Соне,— “страстное телесное упоение”. И то и другое кажется ему любовью. Но любить сразу двоих — невозможно. Физическое влечение к Соне быстро проходит, большая, настоящая любовь к Натали остается на всю жизнь. Измученный этим безысходным чувством. Мещерский вскоре “привык к тому состоянию душевнобольного человека, которым втайне был, и внешне жил. как все”. Лишь на короткое мгновение героям было подарено подлинное счастье любви, но автор завершил идиллический союз безвременной смертью героини.
Мастерство писателя в рассказах “Темных аллей” достигло необычайной виртуозности и выразительности. Точно, откровенно и подробно рисует Бунин интимные человеческие отношения, однако всегда на той неуловимой грани, где высокое искусство ни на йоту не снижается даже до намеков на натурализм. Но это “чудо” достигается ценою великих творческих мук, как, впрочем, и все, написанное Буниным.
Так. на закате своих дней, совершил русский художник свой одинокий подвиг… А его книга “Темные аллеи” стала той неотъемлемой частью русской и мировой литературы, которая, пока живы люди на Земле, варьирует на разные лады “Песнь Песней” человеческого сердца.
Творчество А.И. Куприна. Периодизация. Основные темы. Особенности поэтики. Анализ текстов по выбору. «Поединок», «Молох», «Олеся», «Гранатовый браслет» и др.
Родился 26 августа (7 сентября н.с.) в Пензенской губернии в семье мелкого чиновника.Мать после смерти мужа переехала в Москву, где прошли детство и юность будущего писателя. военное образование Впоследствии опишет свою «военную юность» в повестях «На переломе (Кадеты)» и в романе «Юнкера». Уже тогда мечтал стать «поэтом или романистом».
Первым литературным опытом Куприна были стихи, оставшиеся неопубликованными. Первое произведение, увидевшее свет, — рассказ «Последний дебют» (1889).
В 1890, окончив военное училище, Куприн Офицерская жизнь, которую он вел в течение четырех лет, дала богатый материал для его будущих произведений. В 1893—1894 в петербургском журнале «Русское богатство» вышли его повесть «Впотьмах» и рассказы «Лунной ночью» и «Дознание». Жизни русской армии посвящена серия рассказов: «Ночлег» (1897), «Ночная смена» (1899), «Поход». В 1894 Куприн вышел в отставку и переехал в Киев, не имея никакой гражданской профессии и имея малый жизненный опыт. В следующие годы много странствовал по России, перепробовав множество профессий, жадно впитывая жизненные впечатления, которые стали основой его будущих произведений.
В 1890-е опубликовал очерк «Юзовский завод» и повесть «Молох», рассказы «Лесная глушь», «Оборотень», повести «Олеся» и «Кэт» («Прапорщик армейский»).
. В 1901 переехал в Петербург, начал работать секретарем «Журнала для всех.В петербургских журналах появились рассказы Куприна: «Болото» (1902); «Конокрады» (1903); «Белый пудель» (1904). В 1905 вышло наиболее значительное его произведение — повесть «Поединок», имевшая большой успех. Выступления писателя с чтением отдельных глав «Поединка» стали событием культурной жизни столицы. Творчество Куприна в годы между двумя революциями противостояло упадочным настроениям тех лет: цикл очерков «Листригоны» (1907 — 11), рассказы о животных, рассказы «Суламифь», «Гранатовый браслет» (1911). Его проза стала заметным явлением русской литературы начала века.
После Октябрьской революции писатель не принял политику военного коммунизма, «красный террор», он испытал страх за судьбу русской культуры. В 1918 пришел к Ленину с предложением издавать газету для деревни — «Земля». Работал в издательстве «Всемирная литература», основанном Горьким.
Осенью 1919 эмигрировал за границу. Семнадцать лет, которые писатель провел в Париже, были малоплодотворным периодом.
Отрыв от родины весьма отрицательно сказался на его творчестве; лишь некоторые места в его автобиографических романах, написанных в эмиграции, обнаруживают прежнее мастерство.[1]
Постоянная материальная нужда, тоска по родине привели его к решению вернуться в Россию. Весной 1937 тяжело больной Куприн вернулся на родину, тепло встреченный своими почитателями. Опубликовал очерк «Москва родная». Однако новым творческим планам не суждено было осуществиться. В ночь на 25 августа 1938 года умер после тяжёлой болезни (рак языка). Похоронен в Ленинграде, на Литераторских мостках, рядом с могилой Тургенева.
22.Повесть «Поединок».
Поиски социальных идеалов привели Куприна к изучению и изображению в последующем творчестве «естественного человека» — человека, отошедшего от системы социальных отношений. Излюбленными героями писателя становятся обитатели диких уголков России, которых не коснулось уродство современных социальных отношений. Эти люди близки к природе, они естественны в движениях своего сердца. Такова Олеся (повесть «Олеся»), которой автор любуется. Духовное богатство героини, поэтичность, глубину чувств автор рисует как естественную нравственную норму.
Любовь к жизни во всех ее проявлениях — одна из важнейших сторон в эстетической позиции художника. Это сочетание трагизма жизни и воспевание ее поэтических сторон с особой силой выразилось в повести «Поединок» (1905). Ее проблематика выходит далеко за пределы проблематики произведения из военного быта. В ней Куприн говорит о причинах общественного неравенства людей, о возможных путях освобождения человека от духовного гнета и неравенства, о взаимоотношениях личности и общества, об отношениях интеллигенции и народа.
В центре повести — осознание личностью окружающего мира и своего «я», духовное пробуждение. Осмысление Ромашовым армейских порядков, их антигуманного смысла — один из аспектов его нового взгляда на жизнь. Все, что свойственно юности — мечта о счастье, о любви, болезненно обостряется в постоянном общении с ограниченными, грубыми офицерами. Томящееся по красоте сердце «измеряет» реальность согласно своим внутренним законам. Вот почему молодому, неопытному в жизни человеку оказывается доступной, открытой подлинная правда о жизни и о человеке. Куприн ничуть не преувеличивает возможности своего героя.
Особая прелесть и поэзия повести в том, что серьезные выводы созревают при чистом непосредственном мировосприятии «чистой» натуры. Ромашов подвержен «тоскливому чувству своего одиночества, затерянности среди чужих людей». Прекрасное он черпает в себе: в своих чувствах, в воспоминаниях.
Стремление освободиться от этих мук подсказывает простейшее желание: подняться на высоты общественного положения. Но достаточно Ромашову остаться с самим собой наедине, как совершается новый шаг к самопознанию. Он открывает для себя свое «я» и других людей видит как бесчисленных «я», населяющих землю. Раздвигаются границы духовного бытия. Но честолюбивые помышления еще не раз возвращаются к герою. Разочарование в них неизбежно. Ромашов испытывает глубокий душевный надлом, окружение становится для него невыносимым. Тогда-то и раскрывается перед ним самим глубина его собственного «я», его «новая внутренняя жизнь». Это одна из главных сфер наблюдений Куприна-художника, наследовавшего глубокий психологизм Толстого. Тяготы, страдания пробуждают личность, если она не растеряла своих способностей мыслить и чувствовать. Куприным освещен почти неуловимый момент: переход от легкомысленной юности к зрелости. Для Ромашова все яснее становится мысль, что существуют только три гордых призвания человека: наука, искусство и свободный физический труд. С этой позиции и понимает главный герой драму недостойных своих сослуживцев.
Гуманистическая, демократическая позиция писателя выражается и в том, что внимание художника привлекают не исключительные личности, а обыкновенные, рядовые люди, солдаты и офицеры. Умственные, духовные интересы многих из них мелки, ограниченны. Шурочка Николаева, жена офицера, вначале представляется Ромашову родственной натурой. Позднее обнаруживается, что ее идеал не поднимается выше мещанского благополучия. И ради своих мещанских, эгоистических устремлений она жертвует и своим чувством, и любовью Ромашова, и его жизнью.
Рядом с Ромашовым изображен офицер Василий Назанский, как бы двойник автора, мечтающий о «светозарной жизни», о новых гордых людях. Он выше всего на свете ставит любовь — праздник человеческих переживаний. С глубокой нежностью, благоговейно он говорит о женщинах. Казанский ненавидит тех, кто делает из любви тему для пошлых опереток, для похабных карточек, для мерзких анекдотов. Он рассказывает, как офицер Диц говорит о женщинах. Казанский думает, что если бы собаки понимали человеческую речь, то они, вероятно, не стали бы слушать Дица и ушли бы из комнаты. Разная бывает любовь, говорит Казанский, любовь Дица и любовь Данте. Для любви тоже нужны избранники.
Сам писатель считал любовь ярчайшим человеческим чувством, бесценным даром, возвышающим человека. Такой изображена любовь в рассказе «Гранатовый браслет» (1911). Генерал Аносов, вслед за многими героями Куприна, прославляет большую, настоящую любовь. Для него существует не только торжествующая пошлость, но и торжествующая любовь. «Понимаешь, — говорит он Вере Николаевне, — такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение, — вовсе не труд, а одна радость. Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире. Никакие жизненные удобства и компромиссы не должны ее касаться». Такую настоящую большую любовь из всех героев повести знал только один Желтков, человек ничтожный, по мнению аристократов.
«Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто, ни политика, ни наука, ни философия, ни заботы о будущем счастье людей, — для меня вся жизнь заключается только в Вас», — пишет Желтков Вере Николаевне.
Герои повествования — муж, брат, сестра, дядя Веры Шейной — спорят о сильной, бескорыстной любви. Муж Веры рассказывает «смешную» историю о «смешной» любви телеграфиста. Автор раскрывает привычную атмосферу аристократической среды, где пошлость прикрыта шуткой, весельем. Трагическая история Желткова, его любовь, как он говорит о ней и как ее выражает, подана автором как ответ на вопрос, что же такое подлинная любовь. Желтков ушел из жизни, пронеся через свою судьбу, и своею смертью утвердив большую, настоящую любовь, торжествующую над пошлостью человеческих отношений.
О Куприне как о большом таланте с восхищением отзывался Толстой, отмечая глубину и поэтичность его произведений.
продолжение
--PAGE_BREAK--25. «Гранатовый браслет» Куприна.
Признавая огромную роль волевого начала в человеческой жизни, Куприн выдвигал в качестве противоположного начала «случай».
Любви Куприн посвятил в своих произведениях огромное количество строк — лирических и патетических, нежных и исступленных, мудрых и пошлых, гневных и благословляющих, бунтующих и примиряющих, — самых разных, самых неожиданных и никогда не равнодушных. О любви Куприн заставляет размышлять своих героев, заставляет говорить о ней действующих в своих произведениях лиц, говорит о ней от своего имени, пишет о ней в своих интимных письмах. Иногда эти размышления о любви, находящиеся в письмах, так и не переходят, как обычно у него бывало в других случаях, в художественные произведения.
Лучшим произведением Куприна является «Гранатовый браслет» посвященный теме «большой любви, которая повторяется только один раз в тысячу лет» Работал над ним Куприн во время своего пребывания в Одессе в 1910 г. Незадолго до этого он похоронил мать, смерть которой сильно повлияла на него. Все эти переживания отразились на характере рассказа «Гранатовый браслет», суть которого заключается в том, что мелкий чиновник, робкий мечтатель и глубоко чувствующий человек, влюбляется в светскую даму, влюбляется безнадежно, безответно и беззаветно. Однако Куприна привлекло в этой теме не «неравенство состояний», а стремление показать духовно преображающую, просветляющую силу всепоглощающего чувства любви. Куприн поэтически ассоциировал историю маленького чиновника с одним из самых проникновенных произведений Бетховена.
В советской критике встречаются довольно холодные отзывы о «Гранатовом браслете» и других произведениях Куприна, разрабатывающих тему любви. Это, возможно, правильно, так как социальной силы критического реализма в этой группе произведений Куприна нет. Дореволюционные критики придумали даже особое название для стилистического определения этих повестей и рассказов Куприна — «романтический реализм». Такое название логически несостоятельно и поэтому способно только сбить с правильного пути. В «Гранатовом браслете» и других произведениях этой группы, при общем критико-реалистическом их характере, заметно усилена струя романтическая, создающая особый психологический их колорит. Неслучайно ведь именно в том же 1910 г. говорил Куприн об утрате интереса к быту и о том, что стал сентиментальным.
Вместе с тем нельзя отказать данной группе произведений Куприна в том, что они, и в первую очередь «Гранатовый браслет», касаются глубоких и сильных человеческих переживаний, больших и серьезных человеческих чувств, и в этом заключается их важное общественно-воспитательное значение. Куприн был прав — ничего целомудреннее «Гранатового браслета» он не написал ни до того, ни после.
Тему любви Куприн понимал очень широко. Не только любовь в обычном значении слова включалась им в это понятие, но и любовь родительская («Детский сад») и любовь сыновняя («Святая ложь»).
Он был певцом чистой, здоровой любви, певцом искренним и истинным, несмотря на отдельные срывы.
При всей сложности и противоречивости своего творчества, Куприн на всем протяжении своей литературной деятельности любил человека, любил цельную, неиспорченную буржуазной, мещанской культурой, красивую человеческую личность. Ему были понятны могучие, большие человеческие чувства и страсти.
Творческий путь М. Горького. Драматургия Горького. Анализ одной из пьес.
Макси́м Го́рький, также известный как Алексе́й Макси́мович Го́рький (при рождении Алексе́й Макси́мович Пешко́в; 16 (28) марта 1868, Нижний Новгород, Российская империя — 18 июня 1936, Горки[1], Московская область, СССР) — Великий русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых популярных авторов рубежа XIX и XX веков, прославившийся изображением романтизированного деклассированного персонажа («босяка»), автор произведений с революционной тенденцией, лично близкий социал-демократам, находившийся в оппозиции царскому режиму, Горький быстро получил мировую известность.
Первое время Горький скептически отнёсся к большевистской революции. После нескольких лет культурной работы в Советской России, г. Петрограде (издательство «Всемирная литература», ходатайство перед большевиками за арестованных) и жизни за рубежом в 1920-е годы (Мариенбад, Сорренто) Горький вернулся в СССР, где последние годы жизни был окружён официальным признанием как «буревестник революции» и «великий пролетарский писатель», основатель социалистического реализма.
Член ЦИК СССР (1929).
Детство
Алексей Пешков родился в Нижнем Новгороде в семье столяра (по другой версии[3][4] — управляющего астраханской конторой пароходства И. С. Колчина) — Максима Савватьевича Пешкова (1839—1871). Мать — Варвара Васильевна, урожденная Каширина (1842—-1879). Рано осиротев, детские годы провёл в доме своего деда Каширина (см. Домик Каширина). С 11 лет вынужден был идти «в люди»; работал «мальчиком» при магазине, буфетным посудником на пароходе, учеником в иконописной мастерской, пекарем и т. д.
Юность
В 1884 г. попытался поступить в Казанский университет. Познакомился с марксистской литературой и пропагандистской работой.
В 1888 — арестован за связь с кружком Н. Е. Федосеева. Находился под постоянным надзором полиции. В октябре 1888 года поступил сторожем на станцию Добринка[5] Грязе-Царицынской железной дороги. Впечатления от пребывания в Добринке послужат основой для автобиографического рассказа «Сторож» и рассказа «Скуки ради».
В январе 1889 года, по личному прошению (жалобе в стихах), переведён на станцию Борисоглебск, затем весовщиком на станцию Крутая.[6]
Весной 1891 отправился странствовать по стране и дошёл до Кавказа.
Литературная деятельность
В 1892 впервые выступил в печати с рассказом «Макар Чудра». Вернувшись в Нижний Новгород, печатает обозрения и фельетоны в «Волжском вестнике», «Самарской газете», «Нижегородском листке» и др.
1895 — «Челкаш», «Старуха Изергиль».
1896 — Горький пишет отклик на первый кинематографический сеанс в Нижнем Новгороде: И вдруг что-то щёлкает, всё исчезает, и на экране является поезд железной дороги. Он мчится стрелой прямо на вас — берегитесь! Кажется, что вот-вот он ринется во тьму, в которой вы сидите, и превратит вас в рваный мешок кожи, полный измятого мяса и раздробленных костей, и разрушит, превратит в обломки и в пыль этот зал и это здание, где так много вина, женщин, музыки и порока. (Максим Горький — 1896)[7]
1897 — «Бывшие люди», «Супруги Орловы», «Мальва», «Коновалов».
С октября 1897 года до середины января 1898 года жил в посёлке Каменка (ныне город Кувшиново Тверской области) на квартире у своего друга Николая Захаровича Васильева, работавшего на Каменской бумагоделательной фабрике и руководившего нелегальным рабочим марксистским кружком. Впоследствии жизненные впечатления этого периода послужили писателю материалом для романа «Жизнь Клима Самгина».
1899 — роман «Фома Гордеев», поэма в прозе «Песня о Соколе».
1900—1901 — роман «Трое», личное знакомство с Чеховым, Толстым.
Март 1901 — «Песня о буревестнике» создана М.Горьким в Нижнем Новгороде. Участие в марксистских рабочих кружках Нижнего Новгорода, Сормова, Петербурга, написал прокламацию, призывающую к борьбе с самодержавием. Арестован и выслан из Нижнего Новгорода.
«Горького многие не считают поэтом, и совершенно зря. Например, „Валашская легенда“ (она же — „Легенда о Марко“). Мне довелось как-то слышать современную песню, написанную на это стихотворение. Мне сразу стало интересно, будет последняя строфа или нет. Как я и предполагал, ее не было. За строкой „От Марко хоть песня осталась“ пошел вокализ (явно имелась в виду упомянутая песня). А ведь ради этой последней, ницшеанской строфы Горький и писал свою основанную на довольно типичном фольклорном сюжете балладу».
По свидетельству современников, Николай Гумилёв высоко ценил именно последнюю строфу этого стихотворения («Гумилев без глянца», СПб, 2009).
В 1901-м M. Горький обратился к драматургии. Создаёт пьесы «Мещане» (1901), «На дне» (1902). В 1902 году он стал крёстным и приёмным отцом еврея Зиновия Свердлова, который взял фамилию Пешков и принял православие. Это было необходимо для того, чтобы Зиновий получил право жить в Москве.
21 февраля — избрание М. Горького в почётные академики Императорской Академии наук по Разряду изящной словесности.«В 1902 г. Горький был избран почётным членом Императорской Академии наук. Но прежде чем Горький смог воспользоваться своими новыми правами, его избрание было аннулировано правительством, так как новоизбранный академик «находился под надзором полиции». В связи с этим Чехов и Короленко отказались от членства в Академии» (Мирский Д. С. Максим Горький) [1].
1904—1905 — пишет пьесы «Дачники», «Дети солнца», «Варвары». Знакомится с Лениным. За революционную прокламацию и в связи с расстрелом 9 января арестован, но затем под давлением общественности освобожден. Участник революции 1905—1907. Осенью 1905 года вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию.
1906 — M. Горький едет за границу, создает сатирические памфлеты о «буржуазной» культуре Франции и США («Мои интервью», «В Америке»). Пишет пьесу «Враги», создаёт роман «Мать». Из-за туберкулёза Горький поселяется в Италии на острове Капри, где прожил 7 лет.[8] Здесь он пишет «Исповедь» (1908), где чётко обозначились его философские расхождения с Лениным и сближение с Луначарским и Богдановым (см. «Каприйская школа»).
1908 — пьеса «Последние», повесть «Жизнь ненужного человека».
1909 — повести «Городок Окуров», «Жизнь Матвея Кожемякина».
1913 — M. Горький редактирует большевистские газеты «Звезда» и «Правда», художественный отдел большевистского журнала «Просвещение», издает первый сборник пролетарских писателей. Пишет «Сказки об Италии».
1912—1916 — M. Горький создает серию рассказов и очерков, составивших сборник «По Руси», автобиографические повести «Детство», «В людях». Последняя часть трилогии «Мои университеты» была написана в 1923 г.
1917—1919 — M. Горький ведёт большую общественную и политическую работу, критикует «методы» большевиков, осуждает их отношение к старой интеллигенции, спасает многих её представителей от репрессий большевиков и голода[9]. В 1917 году, разойдясь с большевиками в вопросе своевременности социалистической революции в России, не прошёл перерегистрацию членов партии и формально выбыл из неё.[источник не указан 566 дней]
За границей
1921 — отъезд M. Горького за границу. В советской литературе сложился миф о том, что причиной отъезда было возобновление его болезни и необходимость, по настоянию Ленина, лечиться за границей. В действительности А. М. Горький был вынужден уехать из-за обострения идеологических разногласий с установившейся властью.
С 1924 жил в Италии, в Сорренто. Опубликовал воспоминания о Ленине.
1925 — роман «Дело Артамоновых».
Беседа И. В. Сталина с А. М. Горьким.
1928 — по приглашению Советского правительства и лично Сталина совершает поездку по стране, во время которой Горькому показывают достижения СССР, которые нашли свое отражение в цикле очерков «По Советскому Союзу».
1931 — Горький посещает Соловецкий Лагерь Особого Назначения и пишет хвалебный отзыв о его режиме. Этому факту посвящён фрагмент труда А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».[10]
Возвращение в Советский Союз
Максим Горький и Генрих Ягода. Не ранее ноября 1935 года
1932 — Горький возвращается в Советский Союз. Здесь же он получает заказ Сталина — подготовить почву для 1-го съезда советских писателей, а для этого провести среди них подготовительную работу. Горьким создается множество газет и журналов: издательство «Academia», книжные серии «История фабрик и заводов», «История гражданской войны», журнал «Литературная учёба», он пишет пьесы «Егор Булычёв и другие» (1932), «Достигаев и другие» (1933).
1934 — Горький «проводит» I Всесоюзный съезд советских писателей, выступает на нём с основным докладом.
В 1925—1936 пишет роман «Жизнь Клима Самгина», который так и не был окончен.
11 мая 1934 года неожиданно умирает сын Горького — Максим Пешков. M. Горький умер 18 июня 1936 г. в Горках, пережив сына чуть более чем на два года. После смерти был кремирован, прах помещён в урне в Кремлёвской стене на Красной площади в Москве. Перед кремацией мозг М. Горького был извлечён и доставлен в Московский Институт мозга для дальнейшего изучения.
Смерть
Обстоятельства смерти Горького и его сына многими считаются «подозрительными», ходили слухи об отравлении, которые, впрочем, не нашли подтверждения. На похоронах, в числе прочих, гроб с телом Горького несли Молотов и Сталин. Интересно, что в числе прочих обвинений Генриха Ягоды на так называемом Третьем Московском процессе 1938 года было обвинение в отравлении сына Горького. Согласно допросам Ягоды, Максим Горький был убит по приказу Троцкого, а убийство сына Горького, Максима Пешкова, было его личной инициативой.
Некоторые публикации в смерти Горького обвиняют Сталина[11]. Важным прецедентом медицинской стороны обвинений в «деле врачей» был Третий московский процесс (1938), где среди подсудимых были три врача (Казаков, Левин и Плетнёв), обвинявшиеся в убийствах Горького и других.
16.«Дно жизни» — трагический образ пьесы А. М. Горького «На дне»
Пьеса Горького «На дне» была написана в 1902 году для труппы Московского Художественного общедоступного театра. Горький долгое время не мог подобрать точного названия пьесе. Первоначально она называлась «Ночлежка», затем «Без солнца» и, наконец, «На дне». В самом названии уже заложен огромный смысл. Люди, которые попали на дно, уже никогда не поднимутся к свету, к новой жизни. Тема униженных и оскорбленных не нова в русской литературе. Вспомним героев Достоевского, которым тоже «уже некуда больше идти». Много сходных черт можно найти у героев Достоевского и Горького: это тот же мир пьяниц, воров, проституток и сутенеров. Только он еще более страшно и реалистично показаны Горьким. В пьесе Горького зрители впервые увидели незнакомый им мир отверченных. Такой суровой, беспощадной правды о жизни социальных низов, об их беспросветной участи мировая драматургия еще не знала. Под сводами костылевской ночлежки оказались люди самою различного характера и социального положения. Каждый из них наделен своими индивидуальными чертами. Здесь и рабочий Клещ, мечтающий о честном труде, и Пепел, жаждущий правильной жизни, и Актер, весь поглощенный воспоминаниями о своей былой славе, и Настя, страстно рвущаяся к большой, настоящей любви. Все они достойны лучшей участи. Тем трагичнее их положение сейчас. Люди, живущие в этом подвале, похожем на пещеру, -трагические жертвы уродливых и жестоких порядков, при которых человек перестает быть человеком и обречен влачить жалкое существование. Горький не дает подробного изложения биографий героев пьесы, но и те немногие черты, которые он воспроизводит, прекрасно раскрывают замысел автора. В немногих словах рисуется трагизм жизненной судьбы Анны. «Не помню, когда я сыта была, — говорит она. — Над каждым куском хлеба тряслась… Всю жизнь мою дрожала… Мучилась… как бы больше другого не съесть… Всю жизнь в отрепьях ходила… всю мою несчастную жизнь...» Рабочий Клещ говорит о безысходной своей доле: «Работы нет… силы нет… Вот — правда! Пристанища, пристанища нету! Издыхать надо… Вот правда!» Обитатели «дна» выброшены из жизни в силу условий, царящих в обществе. Человек предоставлен самому себе. Если он споткнулся, выбился из колеи, ему грозит «дно», неминуемая нравственная, а нередко и физическая гибель. Погибает Анна, кончает с собой Актер, да и остальные измотаны, изуродованы жизнью до последней степени. И даже здесь, в этом страшном мире отверженных, продолжают действовать волчьи законы «дна». Вызывает отвращение фигура содержателя ночлежки Костылева, одного из «хозяев жизни», который готов даже из своих несчастных и обездоленных постояльцев выжать последнюю копейку. Столь же отвратительна и его жена Василиса своей безнравственностью. Страшная участь обитателей ночлежки становится особенно очевидной, если сопоставить ее с тем, к чему призван человек. Под темными и угрюмыми сводами ночлежного дома, среди жалких и искалеченных, несчастных и бездомных бродяг звучат торжественным гимном слова о человеке, о его призвании, о его силе и его красоте: «Человек — вот правда! Все — в человеке, все для человека! Существует только человек, все же остальное — дело его рук и его мозга! Человек! Это великолепно! Это звучит- гордо!» Гордые слова о том, каким должен быть и каким может быть человек, еще резче оттеняют ту картину действительного положения человека, которую рисует писатель. И этот контраст приобретает особый смысл… Пламенный монолог Сатина о человеке звучит несколько неестественно в атмосфере непроглядной тьмы, особенно после того, как ушел Лука, повесился Актер, посажен в тюрьму Васька Пепел. Это чувствовал сам писатель и объяснял это тем, что в пьесе должен быть резонер (выразитель мыслей автора), но героев, которых изобразил Горький, трудно назвать выразителями чьих-либо идей вообще. Поэтому и вкладывает свои мысли Горький в уста Сатина, самого свободолюбивого и справедливого персонажа.
Поэтика ранних рассказов Горького. «Челкаш», «Старуха Изергиль» и др. Своеобразие конфликтов в рассказах. Типология героев Горького.
14. Многообразие проблематики реалист. рассказов Горького.
В конце XIX века в русской литературе появляется новый герой — босяк, человек, отвергнутый обществом, изгой, судьба которого никого не интересует. Такой герой изображается в реалистических рассказах М. Горького. Художник рисует образ босяка неоднозначно, он пытается выявить причину, по которой герой опустился на дно общества. Писателя интересует внутренний мир, чувства, переживания босяка, влияние социального положения на его мироощущение. Горький рассматривает и исследует состояние несогласия героя с самим собой, причину его определенного поведения.
Одним из ранних реалистических произведений М. Горького является рассказ “Коновалов”, в котором повествуется о судьбе босяка Александра Ивановича Коновалова. Главный герой был прекрасным пекарем, действительно талантливым в своем деле, но в силу одной особенной черты своего характера, а именно меланхолии, чувства тоски, да такой, что “невозможно в ту пору жить ”, и “ все на свете… опротивеет ”, а герой “ сам себе становится в тягость”, он бросает все и уходит бродяжничать. Позже Коновалов возвращается, и здесь происходит его первая встреча с повествователем, которым является “подручный” пекаря.
Горький сравнивает Коновалова с богатырем и в то же время пишет о том, что он всё еще оставался ребенком в своем восприятии мира, то есть он сохранил искренность, доверчивость, способность видеть хорошее во всем, веру в добро, в людей и в их нравственность.
Коновалов — босяк, и, казалось бы, должен чувствовать себя обиженным, обделенным, должен обвинять во всех своих несчастьях, а потому быть враждебно настроенным к обществу, изгнавшему его, но этого не происходит, напротив, главный герой, к величайшему удивлению повествователя, “с таким легким духом выделяет себя из жизни в разряд людей, для нее не нужных и потому подлежащих искоренению”, считал, что “во всей неурядице личной жизни был виноват только он сам”. Подобные размышления свидетельствуют о способности героя к самоанализу, что выделяет его из общей массы босяков “под отдельную статью”. Коновалова также характеризует отличное от мнения многих других представителей его социального класса отношение к природе, женщинам, просвещению (образованию).
Герой рассказа Горького питает огромный интерес к книгам, часто просит повествователя почитать ему. Коновалов искренне верит в происходящие в книге события, порой даже чувствуя себя их участником.
На протяжении всего рассказа повествователь и главный герой рассуждают на многие темы, связанные с босячеством, тем самым выявляя свои точки зрения относительно их. Таким образом, можно говорить о том, что Коновалов способен на философские размышления. Персонаж рассказа не ограничен и может видеть истинную причину определенного поведения босяка и формирования его особого мышления. Коновалов говорит о происхождении склонности босяка ко лжи, обману, выдумыванию различных историй, к преувеличению каких-либо событий, происходивших с ним.
Казалось бы, перед нами действительно хороший человек, заслуживающий лучшей участи (доли), однако в чем причина неустроенности его жизни, где искать истоки его меланхолии и тоски, которые в конечном итоге привели его к самоубийству? “Не нашел я точки моей… Ищу, тоскую, — не нахожу...” — таков итог размышлений Коновалова, таков ответ на заданный выше вопрос. .
К числу «босяцких» рассказов Горького примыкает рассказ « Дед Архип и Ленька», значительный по своим художественным достоинствам и идейному содержанию.
В этом рассказе писатель обращается к теме украденного детства. Горький повествует о странствующих нищих — деде Архипе и его внуке Леньке.
С первых же страниц рассказа у читателя рождается чувство сострадания к этим обойденным судьбой людям.
Архип — человек преклонных лет, в прошлом, наверное, крестьянин. Долготерпение, покорность богу, судьбе — все те качества, которые видел в крестьянстве Л. Толстой, сродни деду Архипу. Он ничего от жизни не ждет, ни к чему не стремится. Единственная его цель и забота — прокормить внука-сироту, которого он опекает вот уже семь лет.
Ленька иначе смотрит на мир. Очень любознательный, он жаждет открытий, тянется ко всему хорошему. Странствуя, Ленька уже достаточно хлебнул горя, не раз сталкивался с несправедливостью, но он мечтает о «больших чудесных городах, населенных невиданными или добрыми людьми, у которых не нужно будет просить хлеба...».
Основу рассказа составляет столкновение различных нравственных идеалов деда и внука. Для деда средство поддержания существования — воровство, а Ленька хочет видеть жизнь чистой и справедливой.
Завязкой в рассказе становится история с платком, который украл у девочки дед Архип. Ленька, движимый благородным чувством, пытается успокоить девочку, в страхе ожидающую наказания за утерянную вещь, защитить ее от отца. Мальчик оскорблен, узнав, что платок похитил его дед, но еще большее угрызение совести, стыд, возмущение испытывает Ленька, услышав, как дед публично отрицает то, что снял со стены кинжал. Драма в душе Леньки нарастает.
Открытое столкновение между дедом и внуком происходит в степи, в стороне от людей. Это безлюдное пространство усиливает драматизм их конфликта. Ленька, убедившийся в том, что дед его — вор, проклинает его, желая ему смерти и непрощения на небесах. Дед почти с отчаянием объясняет внуку, почему он воровал. О своей нечисто прожитой жизни он говорит как о подвиге во имя внука, что он нянчил его, для него только жил, на жизнь внука копил и воровать приходилось. Как бы в унисон разыгравшейся между людьми драме в степи начинается гроза, во время которой дед и внук гибнут.
Пейзаж становится здесь одним из важных сюжетных компонентов, организующих повествование, хотя природа здесь рисуется в сдержанных, спокойных тонах, исключающих всякую экзотику.
Рисуя образы босяков, Горький ясно видел, что они не герои и лишь в редких случаях «рыцари на час». Но в сопоставлении с людьми «нищеватого, мещанского типа» в босяке есть та «необыкновенность», которую писатель стремился обрисовать как можно ярче, выделить как можно рельефнее.
В рассказе «Челкаш» крестьянскому парню Гавриле с мелкой душой собственника — одному из сотен тысяч крестьян, которые уходили в 90-х годах из разоренной деревни на заработки,— противопоставлен Челкаш — тоже в прошлом крестьянин. Он давно покинул деревню и навсегда освободился от страсти к накоплению, к наживе. Деньги нужны ему теперь для того, чтобы пить, веселиться, угощать других, забыть на время о том, что он отверженный, босяк. Встреча с Гаврилой заставила Челкаша вспомнить свое крестьянское прошлое, и его потянуло к этому простоватому парню.
Челкаш и Гаврила решаются на воровство.
Во время воровской авантюры Гаврила переживает панический страх перед незнакомой ему стихией моря. Челкаш, напротив, испытывает восторг перед могучей ширью морского простора.
Он любуется картиной движения бесконечных масс лилово-сизых облаков, вздымающихся в небо из синей дали моря.
По-разному проявляют герои себя, обретя деньги. Челкаш готов тут же с лихостью их спустить, ибо в его глазах деньги цены не имеют. Гаврила же при виде денег утрачивает человеческое в своем облике, он готов ради денег убить товарища.
Драматизм столкновения между Челкашом и Гаврилой все возрастает и достигает кульминации в заключительной части рассказа. Челкаш испытывает отвращение к Гавриле, который униженно умоляет его отдать все деньги на обзаведение хозяйством. Челкаш с презрением отказывается от своей доли в пользу Гаврилы. Это и есть та относительная романтизация босяка в рассказах о «бывших людях», за пределы которой Горький нигде не выходит, он не выдает этих достоинств босяка за достоинства социально положительные, способные сделать его революционно активным.
Пути героев разошлись. Уходит Челкаш, голова у него обвязана тряпкой, покрасневшей от крови. Он идет, пошатываясь, «тихо дергая свой бурый ус». Посмотрев ему вслед, отправляется в путь и Гаврила. Исчезли мутные угрызения совести, торжествует душа собственника. Он «снял свой мокрый картуз, перекрестился, посмотрел на деньги, зажатые в ладони, спрятал их за пазуху и широкими, твердыми шагами пошел берегом в сторону, противоположную той, где скрылся Челкаш».
Для каждого периода времени характерен свой тип героя, и литература, призванная отражать все явления реальности (повседневной жизни человека), исследует особенности характера нового человека.
13.Романтические произведения М. Горького, их художественное своеобразие.
Ранние романт пр- М. Горького создавались в 1892—1899 годах. Это «Макар Чудра», «Ст Из», «Песня о Соколе» и другие. В это же время созд и реалист рассказы, «Мой спутник», «Дед Архип и Ленька», «Коновалов», «Супруги Орловы», «Мальва» и др.
Если реал расск дают картину соврем жизни в живых правдивых зарисовках быта, хар- людей, то в основу романт пр-ий положены сказки, легенды, народные сказания о необыкн героях, ярких личностях, исполненных небывалой энергии в своих чувствах и поступках. Романт расск родились из желания противопоставить томительно однообразной жизни с ее дух нищетой взлеты человеческого подвига, стремление «к свободе, к свету», жажду самоотвержения ради сча¬стья других. Г приподнимает своих романт героев над бытом, над мелочностью и пошлостью жизни. Они не удовлетворяются тем, что бывает достаточно для большинства.Рисуя столкновение могучих характеров Радды и Лойко Зобара («Макар Чудра», 1892), писатель заостряет внимание читателя на необъятных душевных потребностях обоих героев. Они жаждут не только любви, но свободы, красоты в человеческих отношениях, за которые готовы заплатить жизнью. Это герои красивой, трагической легенды, которых рассказчик Макар Чудра противопост современным ему людям. Он говорит повествователю-проходящему: «Смешны они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько...». Яркие характеры не только украшают жизнь, «с таким человеком ты и сам лучше становишься», говорит автор, восхищаясь своими героями. Их свободолюбие и жажду красоты писатель выдвигает как идеал.
Если в рассказе «Макар Чудра» герои изображены в конфликте друг с другом, то в легендах, рассказанных Ст Из, герои противостоят сообществу своих соплеменников. Это конфликт более глубокий, психологически и социально заостренный. В рассказе «Ст з» (1895) обе легенды сопоставлены с реальной человеческой судьбой рассказчицы.Герой первой легенды, Ларра, сын женщины и орла, считает себя первым на земле и хочет утвердить и узаконить свою волю над людьми. Но племя устами старейшин говорит, что человек за все, что имеет, «платит собой: своим умом и силой, иногда — жизнью. А он отвечал, что хочет сохранить себя целым». Люди поняли, что «он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое одиночество он обрекал себя». И казнью за преступление, которое он совершил, убив девушку, стало наказание свободой. «Силы небесные подтверждали речь мудрого». Через много лет он попытался убить себя, но «сломался нож — точно в камень ударили им». Он стал едва различимой тенью — «вот как был поражен человек за гордость!» — говорит Из.Конфликт человеческого сообщества и крайнего эгоизма и индивидуализма разрешен автором гуман-ки, в пользу гуманистических ценностей.Герой второй легенды, Данко, «лучший из всех», ведет своих соплеменников к свободе. Когда же силы людей истощились, они, «усталые и злые», стали судить Данко. Сцена суда есть и в предыдущей легенде. Но там судят сына орла за преступление, и это суд правый. Здесь же судят вот за что: «Ты повел нас и утомил, и за это ты погибнешь!». «Данко смотрел на тех, ради которых он понес труд, и видел, что они — как звери. Много людей стояло вокруг него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать пощады от них. (...) Он любил людей и думал, что, может быть, без него они погибнут».Он увлекает людей за собой зрелищем горящего серд¬ца. «Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям...»Своим пылающим сердцем он развеял и тьму леса, и тьму людской злобы и звериной тоски. Но, видно, не все сердца были восприимчивы к чуду горящего сердца. Люди не заметили смерти Данко и его сердца. «Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, насту¬пил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло...» — «Вот откуда они, голубые искры степи, что являются перед грозой!»Человеческая природа, как ее видел и понимал Г, изображена двойственно в одной и другой легендах. Люди соединяют в себе и стремление к справедливости, и веру в нее, человеколюбие и жажду свободы. Но они же могут быть как звери, могут быть жестокими и неблагодарными. Так что же такое человек? Вопрос остается нерешенным.Стоящее между легендами повествование Из о своей молодости, о своих возлюбленных как бы соединяет обе легенды и, не заземляя их возвышенного символического смысла, проводит параллель с реальностью. Те, кого любила Из, — борцы за свободу, самоотверженные, героические личности. Да и она сама, самозабвенно преданная любимому человеку, тоже выглядит незаурядной. Есть, есть героическое начало в челов душе, —говорит автор. Не потому ли и легенды эти сохранились в человеческой памяти, что жива тяга к возвышенному, к героическому, что человек не удовл серой повседневностью?
Художественное своеобразие этих рассказов не только в оригинальности проблематики и характеров героев. Горьким найдена форма, в которой повествование о героях поднимается на уровень надисторического обобщения и символа, стоящего вне времени. Рассказчики Макар Чудра и старуха Изергиль — носители многовекового обобщенного человеческого опыта, который передается следующему поколению как философия жизни, как пример нравственной высоты и немеркнущей красоты человеческого духа. Слушатель — повествователь-проходящий — человек нового времени, который впитывает мудрость веков и принимает справедливые упреки в несовершенстве современного устройства жизни.Патетическая тональность легенд о героях контрастирует с более прозаичными немногочисленными деталями, но ей созвучно изображение в ярких романтических красках рассказчиков и пейзажа, на фоне которого ведется повествование. Степь, костер, море — это романтический пейзаж. Разговор с рассказчиком сразу, с первых же фраз приобретает философскую высоту.«Песня о Соколе» (1895), как и оба предыдущих рассказа, имеет так называемое обрамление: сама Песня о Соколе вставлена в раму беседы повествователя-проходящего с рассказчиком. Это старый крымский чабан, умудренный жизнью, хранитель старинных преданий. А фон — прекрасный, величественный пейзаж, который звучит музыкально. «Море огромное, лениво вздыхающее у берега Сокола, который «храбро бился», был счастлив: «О, счастье битвы!.. Я видел небо… Ты не увидишь его так близко!.. Эх ты, бедняга!». И правды Ужа, уверенного: «Летай иль ползай, конец известен: все в землю лягут, все прахом будет...»Гибель Сокола и его предсмертные слова о счастье заставляют задуматься даже такое самодовольное существо, как Уж: «А что он видел, умерший Сокол, в пусты¬не этой без дна и края?». Попытка взлететь убеждает Ужа в собственной правоте.Но приговор автора однозначен: «Рожденный ползать — летать не может!». И звучащий вслед за тем оправдательный монолог Ужа выглядит напыщенно-са¬моувер. Огран и тупое самодовольство сквозят в нем. Небо и море — две грозные стихии поют песню славы в честь Сокола. «Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей,
Историко-литературное значение романа Горького «Мать». Трактовки и прочтения произведения.
Герои могут быть вымышлены, но события и время, в котором они существуют, реальны. Предпосылки к написанию романа «Мать» у Горького появились уже в конце XIX века, хотя сам роман был создан лишь в 1907 году. Конец XIX века можно охарактеризовать как зарождение революционного движения и формирование общественно-политического сознания рабочего класса.
Эта идея (идея революции) проходит через весь роман. Написанию романа способствовало происхождение писателя и его раннее знакомство с революционерами. Эти связи нашли отражение и в его дальнейшем творчестве. Роман «Мать» — это новаторское произведение, его можно считать центральной книгой в творчестве писателя. Может быть, именно к нему он шел всю свою жизнь, пронеся зачатки этого романа через все свое творчество. Наконец в 1907 году роман был создан. Это было смутное для России время — время поражения первой русской революции 1905 года.
Истинных борцов революции, которые действительно были преданы ее делу, осталось очень мало. Большинство, испугавшись кровавых расправ, стали приверженцами царизма, остальные либо отошли от дела революции, либо перешли на сторону ее врагов. Но это не имело значения для «сынов» революции, и в романе показан именно тот переломный момент в жизни рабочих, когда для них рушатся все привычные жизненные устои и народ поднимается на борьбу за свое освобождение. Освобождение не столько физическое, сколько моральное. Рабочие выступают за право собственного голоса, за свои права и свободы, за уважение к себе и своей семье. Одной из главных проблем произведения является проблема роста революционного сознания рабочих и развития пролетарского движения.
Именно в этой книге впервые в жизни героем романа стал рабочий-революционер, чьим смыслом жизни является победа социалистического лагеря. В своем произведении Горький показывает, как идеи революции все глубже проникают в массы и что герой книги не одинок, у него много сторонников, как явных, так и скрытых. И как бы ни старались приверженцы самодержавия сохранить этот режим, подавить ростки назревающей революции, им этого не удастся. Рост политического самосознания масс уже начался. И когда-нибудь он достигнет своей наивысшей точки — апогея. Тогда колесо истории остановить или повернуть в другую сторону не удастся. Ведь и Павел не сразу стал подлинным революционером. Его путь в революцию был труден и сложен. Не сразу он нашел ключик к сердцам рабочих. Только со временем Павел приобрел опыт настоящего борца.
Задачей Власова и его друзей было «хождение в народ», то есть они должны были нести идею революции в массы. И постепенно, со временем им удается завоевать доверие рабочих. И тогда все активнее становится их пропаганда, а круг людей, поднимающихся на борьбу, шире. Большая работа развернулась и в деревне. Революционеры придавали большое значение революционной пропаганде среди мужиков. И в этом отношении велика роль Рыбина. Здесь показано, как из стихийного бунтаря он становится сознательным революционером. Наивысшей точкой деятельности Павла становится первомайская демонстрация. Она олицетворяет собой переход от маленьких революционных кружков рабочих и интеллигентов к массовой борьбе с угнетателями. Таков исторический путь рабочего класса России.
Подъем пролетарской революционной борьбы, ее размах содействуют идейно-политическому росту Павла. После того как Павел Власов становится революционером в полном смысле этого слова, происходит его арест, а затем суд. На суде перед нами уже абсолютно другой человек. Павел Власов не подсудимый, он — грозный судья самодержавия и буржуазного строя. Право быть судьей ему дает его звание рабочего, звание революционера-коммуниста, руководителя народных масс, которых он организовал на борьбу. И если в 1905 году таких, как Павел, было мало, то в 1917-м такие парни сделали революцию. Сейчас мы в основном говорили о главном герое романа — Павле Власове, но почему все-
таки Горький назвал свой роман не по имени своего героя, а по имени, которое является именем прародительницы всего рода человеческого, всего живого — Матери? Почему же все-таки «Мать»? Видимо, потому что на борьбу против насилия, неравенства и беззакония наряду со своими детьми становились и их матери. В этом отношении замечателен образ Пелагеи Ниловны, женщины, которая безгранично любит своего сына. То же самое я могу сказать и о любой матери, но далеко не всякая мать будет понимать и разделять идеи и взгляды собственных детей, тем более настолько радикальные. Когда мы впервые встречаемся с Пелагеей Ниловной, мы видим образ темной, забитой, покорной женщины — жертвы невыносимой жизни.
Но на протяжении всего романа мы имеем возможность наблюдать, как Пелагея Ниловна преображается в человека, олицетворяющего грозные силы пробуждающегося, разгневанного, уверенного в своей несокрушимой силе народа. Страницы, посвященные переживаниям Ниловны, оказали на меня большое впечатление. Во время ареста Павла и Ниловны понимаешь, что несмотря на то, что они будут посажены в тюрьму, дело революции будет продолжено. И завершится оно лишь с победой пролетариата. Почему же роман «Мать» отражает черты реализма в творчестве Горького?
На мой взгляд, потому, что в романе писатель изобразил реальную действительность, присущую времени начала Октябрьской революции 1917 года. Важную роль в романе Горький отводит теме героической борьбы рабочего класса за свои права и свободы.
Роман реален, потому что он основан на истории: При прочтении этого произведения мы понимаем, что у нашего народа не было другого выхода. В этом и заключается реализм данного произведения.
Творчество А. Серафимовича. Основные темы. Анализ текстов по выбору. Рассказы о севере, «Город в степи» и др.
Алекса́ндр Серафимо́вич (настоящая фамилия — Попо́в) — русский советский писатель, лауреат Сталинской премии первой степени (1943). Член РКП(б) с 1918 года.
А. С. Попов родился 7 (19) января 1863 года в станице Нижнекурмояровская (ныне Цимлянского района Ростовской области). Отец, донской казак, служил военным чиновником. Поступив в Петербургский ун-т, на физ.-мат. фак-т, С. попал в среду революционного студенчества, в кружке познакомился с марксизмом. За участие в революционном движении (вместе с А. И. Ульяновым) и в связи с покушением на Александра III Серафимович был арестован и выслан в Архангельскую губернию. В ссылке в Пинежье написал свой первый рассказ «На льдине» («Русские ведомости», 1889). По окончании ссылки Серафимович жил на Дону под надзором полиции, продолжая свою литературную деятельность. В 1942 году родился его крестный сын- Никитин Юрий Владимирович. Дед Юрия, донской казак, и семья Поповых были не только в тесных дружеских отношениях, но и близкими родственниками. А. С. Серафимович умер 19 января 1949 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 1).
5. Идейно- худож своеобразие рассказов Серафимовича н.90-900г.
Рассказы Серафимовича о революции 1905 года не только вызывали презрение и гнев к поработителям, они звучали как призыв к продолжению борьбы. Наряду с показом растущих сил революции Серафимович в своих произведениях художественными средствами обличает господствующие классы. Эта идейная линия, начавшаяся с революционного воззвания, написанного студентом Серафимовичем в 1887 году, последовательно проводится писателем вплоть до победы Октября.
В ранних рассказах С., имеющих очерковый характер [90—900-е гг.], отражены беспросветная нужда, тяжкий, непосильный труд, полное бесправие широких трудовых масс царской России — рабочих-шахтеров («Под землей», «Маленький шахтер», «Семишкура» и др.), жел.-дор. рабочих («Стрелочник», «Сцепщик», «На паровозе»), наборщиков («Инвалид»), крестьян-рыбаков, плотовщиков, звероловов («Месть», «На плотах», «В камышах», «Прогулка»,«На льдине» и др.)
С. повествует о безрадостной жизни своих героев с «истомленными лицами», с «выражением покорности» на лице, стремясь вызвать у читателя чувство сострадания к ним. Сознание, что «ничего не переделаешь, что так до гроба» («Епишка»), пронизывает его ранние произведения. Мрачный пейзаж усиливает пессимистическую окрашенность произведений.
Революционное брожение в городе, в деревне, связь революционного крестьянства с пролетариатом отражены в ряде рассказов («Бомбы», «На Пресне», «У обрыва», «Зарева» и т. д.)
Мелкие торговцы, мужики в лаптях, авантюристы, поденщики, люди с темным прошлым, устремившиеся в поисках счастья в город, где «все покупается: любовь, дружба, знакомства, человеческие отношения»,— все эти люди некоторое время спустя уже «ходят во фраках, в цилиндрах, ездят на резинах, обучают детей в высших учебных заведениях»,— эти люди поклоняются только одному богу, признают одного повелителя — деньги. Показывая российскую буржуазию (в лице ростовских богачей) в различных фазах ее развития, автор в процессе анализа отмечает наряду с экономическим благополучием ее духовное убожество и признаки прогрессирующего вырождения.
Основная идея произведений этого цикла сводится к тому, что безжалостные волчьи законы капиталистического общества уродуют людей, развращают их сознание, превращают в ничто высшие ценности, завещанные человеку,— любовь, дружбу, семейные отношения, чистоту и молодость.
6. «Город в степи» Серафимовича.
В годы реакции Серафимович, подобно Горькому, сохранил духа и «мучительную любовь» к народу, родине, борясь против реакционной идеологии средствами искусства и утверждая своим творчеством революционные идеи.
В 1912 году вышел роман Серафимовича «Город в степи». Обличая растленную сущность буржуазного предпринимательства с его бесчеловечием и разнузданным деспотизмом, Серафимович отводит в этом романе значительное место изображению рабочего движения в его начальной стадии, характеризует процесс постепенного пробуждения классового самосознания пролетариата, его первые шаги в революционной борьбе. Роман, вышедший в годы предвоенного революционного подъема, оказался полезным идейным оружием в борьбе рабочего класса с реакцией.
В романе «Город в степи» Серафимович показывает картину классовых взаимоотношений в 90-х годах, когда русский капитализм развивался быстрыми темпами. Процесс индустриализации России, в ходе которого все более обострялись классовые противоречия, ярко раскрыт Серафимовичем.
Захар Короедов — представитель нарождающегося и растущего капитализма; он шагает в ногу со своим временем и понимает, какие выгоды ему сулят новые, более высокие формы эксплуатации.
Образ К, несомненно, большая художественная удача автора; он нарисован мастерски, дан в органической связи внешней пластичности и внутренней психологической сущности. Характер К эволюционирует от открытой подлости до замаскированной, прикрытой ханжеством и лицемерием буржуазной «морали». Ранее Захарка открыто грабил и содержал притон разврата, теперь Захар Касьяныч переходит на позиции узаконенного грабежа. Старые методы ему уже не годятся, у него иной капитал, иной размах, иные обороты. К выходит на широкую общественную арену. А там, в мире капитализма, к которому он отныне принадлежит, свои законы, и преступать их нельзя. Умный и волевой человек, К сбрасывает с себя старое «рубище», чтобы облечься в новые одежды капитал. цивилизации. Являясь владельцем чугунолитейного и маслобойного заводов, табачной фабрики, домов и земли, он всячески способствует благоустройству вырастающего в степи города. Но под внешней благообразностью К-промышленника скрывается хищный зверь. Став промышленником, К насаждает «порядки» и «культуру» в своем городе. Он обращается к людям с елейными, ханжескими речами, призванными прикрыть его звериную жестокость, порочные страсти. Меняется даже внешний облик К. Это уже патриарх с седой бородой, со строгим, похудевшим, иконописным лицом. Действуя подкупом, он постепенно подчиняет себе не только жителей поселка, но и местные власти. Им подкуплены и мировой судья, и заседатель, и адвокат, он держит их в руках и заставляет выполнять свою волю. Серафимович показывает не только силу, но и обреченность К, его неминуемую гибель. Олицетворением предстоящей гибели Кор-х является внук и одновременно сын К— эпилептик Сергей. Вполне естественно, что дегенерат Сергей не может претендовать на то, чтобы взять в свои руки дела дома К. Серафимович уделяет особое внимание ненормальным взаимоотношениям Захара и Сергея и в назревшем конфликте между ними выражает идею неизбежной гибели К.
«Город в степи» построен по принципу параллельно развивающихся тем и сюжетных линий, которые то выступают раздельно, то сливаются воедино. Одной из них является тема отношения интеллигенции к окружающей действительности, выявления ее позорной роли прислужницы капитализма, вскрытие ее взаимоотношений с революционным народом. Этой теме в романе Серафимовича отведено значительное место. Изображая представителей бурж интел-и, писатель подчеркивает, что их «культура», изысканность речи — это лишь маска, прикрывающая защиту узко эгоистических интересов. Серафимович особо подчеркивает, что стремление к комфорту и обеспеченности полностью определяет образ действия этих интеллигентов.
Изображая коллектив рабочих, Серафимович выделяет образы двух вожаков: Рябого и Волкова. Рябой до конца остается верным своим убеждениям и попадает в ссылку в Сибирь. Волков постепенно отходит от революционного движения, приобретает домик, обрастает хозяйством.
В романе «Город в степи» дано столкновение между двумя лагерями. Лагерю капитализма противостоит лагерь пролетариата — его вожаки Рябой и Волков. Но они не сталкиваются в идейном поединке. В образах пролетарских вожаков Рябого и Волкова нет и той внутренней силы, которая поднимает их над классовыми врагами. У Серафимовича решающим фактором распада капитализма является не пролетарская борьба, а загнивание капитализма изнутри. Показ омещанивания отдельных групп «рабочей аристократии», отхода их от революционного движения не снижает, однако, жизнеутверждающую идею романа. Рабочая масса верит в свое будущее, ощущает себя все более мощной революционной силой. Именно поэтому роман Серафимовича противостоял ренегатской буржуазной литературе, пытающейся утверждать, что с революцией раз и навсегда покончено.
И в идейном и в художественном отношении роман «Город в степи» является как бы «квинтэссенцией» творчества Серафимовича.
Писатель стремился сконцентрировать в романе весь свой жизненный и творческий опыт. И, написав его, он ясно увидел и сильные и слабые стороны своей работы. Как художественное целое «Город в степи» — роман эпического звучания. Писатель хотел в нем воплотить ту борьбу современности, которая движет историю, те классовые столкновения, которые предвещали революционный взрыв. По обстановке и времени действия роман относится к концу XIX века, и события, изображенные в нем, насыщены содержанием того времени, к которому они хронологически привязаны. Вместе с тем содержание произведения выходит за хронологические рамки, несет в себе социальные и политические сдвиги, происшедшие позднее, обладает устремленностью в будущее. Такое идейное насыщение поэтических образов объясняется рядом причин. Одни из них порождены самой эстетикой писателя, другие же лежат вне ее. В годы реакции не могло быть и речи о прямом отражении революционных событий 1905 года. Только недосмотром цензуры можно объяснить появление в печати рассказа Серафимовича «Как вешали». Но это был небольшой рассказ, «частный» случай. В крупном же произведении о современности подобная «игра» с цензурой была немыслима.
После революции Серафимович становится одним из основоположников советской литературы, автором классического произведения «Железный поток». В 1943 году за выдающиеся заслуги в области художественной литературы А. С. Серафимовичу была присуждена Государственная премия первой степени.
Творчество В. Вересаева. Рассказы «Записки врача».
*настоящая фамилия В. В. Смидович родился 4 (16) января 1867 года в городе Туле в семье врача-общественника польского происхождения. Окончив классическую гимназию, он поступает на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета (закончил в 1888).
В 1894 году окончил медицинский факультет Дерптского университета и приступил в Туле к медицинской деятельности. Скоро переезжает в Петербург, а в 1903 году поселился в Москве. В годы разочарований и пессимизма примыкает к литературному кружку легальных марксистов (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, Неведомский, Маслов, Калмыкова и другие), входит в литературный кружок «Среда» и сотрудничает в журналах: «Новое слово», «Начало», «Жизнь». В 1904 году, во время русско-японской войны, его призывают на военную службу в качестве военврача, и он отправляется на поля далёкой Маньчжурии.
В 1910 году предпринял поездку в Грецию, что привело к занятиям древнегреческой литературой на протяжении всей его дальнейшей жизни. Послереволюционное время провел в Крыму.
В. В. Вересаев умер 3 июня 1945 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище
С наибольшей выразительностью особенности прозы автора проявились в «Записках врача» — произведении, над которым Вересаев работал с 1892 по 1900 год. В литературе тех лет, пожалуй, ни одно произведение не вызывало такой жаркой полемики. Официальная медицинская пресса упрекала автора в том, что его правдивый рассказ о современном состоянии здравоохранения якобы подрывает авторитет медицины. Для передовой же медицинской общественности книга Вересаева стала настольной.
Дневниковая форма «Записок» включала в себя и глубоко интимные раздумья автора, и серьезные рассуждения о проблемах медицины и здравоохранения, и художественные зарисовки большой впечатляющей силы, и элементы гражданской публицистики, и социально значимые обобщения. Среди писателей, встретивших «Записки» с «большим одобрением», по свидетельству Вересаева, был Л. Толстой.
«Постараюсь писать всё, ничего не утаивая, и постараюсь писать искренне»,— говорит Вересаев, начиная свои «Записки». Этот тезис, возведенный в художественный принцип (кстати, близкий к некоторым высказываниям Л. Толстого), определяет важную особенность всей книги — беспощадный суд над демагогией в официальной общественной жизни, над нелепостью такого устройства общества, когда «бедные болеют от нужды, богатые — от довольства».
Впервые герой-рассказчик — как всегда у Вересаева, честный демократически мыслящий интеллигент—показан в его плодотворной работе, в общении с народом. Выводы, к которым приходит автор, изучая жизнь,— остро социально-обличительные: «…Оказывалось, что медицина есть наука о лечении одних лишь богатых и свободных людей. По отношению ко всем остальным она являлась лишь теоретической наукой о том, как можно было бы вылечить их, если бы они были богаты и свободны». Герой-рассказчик, поначалу питавший иллюзии о возможности классовой гармонии, вскоре убеждается, что «выходом тут не может быть тот путь, о котором (он) думал», что выход — только в насильственной замене существующего строя новым.
«Записки врача» представляют интерес и для современного читателя, в частности тем, что там поставлены многие проблемы врачебной этики, что писатель оценивает своего героя не с узко-профессиональной, а с общественно-этической точки зрения. Гуманизм врача — явление общественное, утверждает Вересаев. Если ты врач, ты должен прежде всего бороться за устранение тех условий, которые «делают (твою) деятельность бессмысленною и бесплодною; …должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, …должен бороться и искать путей, как провести свои указания в жизнь».
После выхода «Записок врача» писателем заинтересовалось министерство внутренних дел. В одном из доносов сообщалось, что полученный гонорар автор «Записок» отдает «на революцию». В эти годы Вересаев уже пользовался славой одного из ведущих русских писателей. Он близко сошелся с литераторами «Среды» и вскоре примкнул к товариществу «Знание». Несколько позже (903) Вересаев напишет легенду «Звезда», напоминающую в некоторых эпизодах горьковскую «Старуху Изер-гиль». Роль А. М. Горького в идейно-творческой эволюции Вересаева в то время была особенно значительной.
Первый одобрительный отзыв Горького о Вересаеве относится еще к 1899 году. В 1900 году Горький пишет Вересаеву о своей симпатии и уважении к нему как к человеку и писателю. Но наибольший интерес Горького вызвала повесть Вересаева «На повороте» (1902).
Отмечая актуальность, своевременность повести А. М. Горький указал на основное её достоинство — «повышенное настроение», вызванное ощущением надвигающейся революционной бури.
4. Раннее тв-во Вересаева.
В. В. Вересаеву принадлежит видное место среди писателей-реалистов 90—900-х годов, чье творчество формировалось под непосредственным влиянием революционного движения.
Мировоззрение Вересаева, формировавшееся в мрачные годы победоносцевской реакции, оптимистично, однако, по своему звучанию. Его жизнеутверждающий оптимизм находил реальную опору в пролетарском революционном движении, получившем широкий размах в 90-х годах. В произведениях Вересаева проходят образы борцов за свободу, воплощающих его собственные сокровенные мысли, чувства, идейные искания, его незыблемую веру в прекрасное будущее человечества.
Викентий Викентьевич Смидович (псевдоним — Вересаев) родился в Туле в семье врача. Еще будучи студентом историко-филологического отделения Петербургского университета, В проявил острый интерес к социальным проблемам. Чтение революционной литературы, контакт с прогрессивно настроенной студенческой средой, репрессии против студенчества приводят будущего писателя к мысли, что «основное зло всей нашей жизни — самодержавие». На молодого Вересаева оказали влияние идеи революционного народничества. Вера в народ, сознание своей вины перед ним стали его доминирующими чувствами. В этот период он разделяет народнические убеждения о своеобразном пути развития России, которая якобы должна миновать капиталистические формы жизни. Однако народническая вера Вересаева оказалась кратковременной, постепенно он все больше убеждался в бесплодности борьбы народников.
Ранее писатели (вспомним П. Боборыкина, И. Потапенко и др.) стремились включить идеологические споры героев в традиционные рамки бытового романа, то теперь возникает жанр общественно-политической повести , где эти споры становятся основой сюжета; доминирующей чертой характера нового героя было стремление связать воедино повседневную жизнь с политическими верованиями. Право первенства в этой области принадлежит В. В. Вересаеву (псевдоним Викентия Викентьевича Смидовича, 1867–1945), который вошел в историю русской литературы как писатель, уделявший преимущественное внимание эволюции мировоззрения демократической интеллигенции.
Первая повесть Вересаева подобного типа носила выразительное заглавие «Без дороги» (1894). Повествование в ней ведется от лица доктора Чеканова, характер которого сложился под воздействием народнической теории, но теперь он чувствует полную исчерпанность своих прежних верований.
Основная мысль этого произведения — прежние пути были изжиты и оказались не ведущими к цели, новых путей не было. В дальнейшем Вересаев окончательно порывает с народничеством; лозунг «счастье в жертве» постепенно заменяется лозунгом «счастье в борьбе». В повести «Без дороги» изображен тот идейный тупик, в который зашло народничество; переживаемый им глубокий кризис олицетворен автором в образе земского врача Чеканова. Человек эпохи 80-х годов, принципиальный и честный, он испытывает острую неудовлетворенность от своего безверия, пессимизма, оторванности от живой жизни и даже подумывает о самоубийстве. Он глубоко разочаровался в проповедях либеральных народников, стремясь к деятельности, полезной народу. При известии о вспышке эпидемии холеры, он, больной туберкулезом, едет в глухую провинцию.
В повести с большой силой изображены картины самоотверженной борьбы Чеканова с разразившимся бедствием. И, тем не менее, Чеканов не смог найти пути к сердцу народа. Устами доктора Чеканова сам автор говорит о «до ужаса глубокой пропасти», которая существовала между народом и интеллигенцией.
На фоне всеобщего огрубения, ожесточения нравов особенно выигрышно выделяется в повести простой русский человек, санитар Степан Бондарев, самоотверженно разделяющий с Чекановым все труды и опасности на эпидемическом фронте и воплощающий лучшие человеческие черты, присущие народу.
В повести «Без дороги» уже вполне определяется художественная манера Вересаева. Основными чертами ее являются внешняя сдержанность, даже холодность, которая подчеркивает напряженность, горячую эмоциональность подтекста, и публицистичность, когда Вересаев воссоздает имевшие место события. Страдания Чеканова усиливаются тем, что существует юная кузина Наташа, которая ждет, что он укажет ей, как и что надо делать, и которой он не смеет признаться в собственном банкротстве.
Судьба героя трагична: пьяная толпа избивает «холерного доктора». Но работа все же убедила его в необходимости продолжать борьбу за перестройку жизни. Перед смертью он завещает молодежи то, к чему стремился сам, но чего не достиг в силу общих, не зависевших от его воли причин, – искать и найти новую, собственную дорогу, которая претворит любовь к народу в дело, способное изменить существующую действительность.
Повесть Вересаева, посвященная идейно-политическому размежеванию интеллигенции, также имела «говорящее» название – «На повороте» (1901).
Писатель отнес ее действие к концу 90-х – началу 1900-х гг., когда возникла настойчивая необходимость выяснения позиции в среде марксистски настроенной интеллигенции, часть которой стремилась к оппортунистическому истолкованию марксизма, а часть была «на повороте» к революционной борьбе. Персонажи показаны в этой повести более многопланово, нежели в первых произведениях.
Действительным марксистом в этой повести является только революционер-рабочий Тимофей Балуев. В сравнении с другими персонажами он «крепкий, цельный, кряжистый». В то время как для большинства марксизм – это правильная теория, убеждения, трудно согласующиеся с жизнью, для Балуева революционный марксизм – дыхание, активное деяние, самый способ существования.
Вересаев уделяет большое внимание тем героям повести, которые перестают быть революционерами. Убеждения Токарева и Изворовой, пройдя испытание ссылкой и временем, «полиняли», от них остались лишь больная совесть, желание принести себя в жертву народу, т. е. то, что составляло нравственный кодекс народников. При этом для Токарева и самопожертвование – только слова: его уделом становится мечта о скромной банковской службе да словесная эквилибристика, способная оправдать его новую идеологию, схожую с теорией «малых дел». Вересаев убедительно показал, что субъективная трагедия таких интеллигентов объективно – капитуляция, нравственное банкротство, политическое ренегатство.
Неоднозначно изображена Таня Токарева и ее студенческая «колония». Им присущ нравственный максимализм молодости, но они не прошли проверки временем и делом, они еще только «на повороте».
Кульминацией повести служит аллегорическая картина летней грозы. Образ грозы сродни образу бури в «Песне о Буревестнике». Через его восприятие становится ясной позиция героев в преддверии революционной бури. Во время прогулки, участие в которой приняли почти все персонажи повести, Изворова говорит от лица своего поколения о недавних общественных малых «грозах»: они оказались миражами творческой могучей бури. Но в предгрозовых битвах она и ее товарищи растратили энергию и не смогут стать борцами в момент революционных действий пролетариата. Большинство участников прогулки спасовало перед грозой, спряталось от нее в сторожке, и только Таня Токарева и воодушевленный ею Митрич пошли «полным шагом» в грозу, были исполнены стремления идти до конца и победить.
Вересаев был в числе тех писателей, которые безоговорочно приняли и приветствовали Октябрьскую революцию. Он активно участвовал в строительстве новой, социалистической культуры.
Творчество Л. Андреева. Рассказы «Ангелочек», «Бездна», «В тумане», «Красный смех». Повести «Жизнь Василия Фивейского», «Иуда Искариот» и др (по выбору)
29.АНДРЕЕВ ЛЕОНИД НИКОЛАЕВИЧ
(род 1871 в Орле, умер 1919 в Финляндии). Прозаик, драматург, публицист, близкий к кругу М. Горького, мастер романтического реализма. По образованию — юрист, окончил юридический факультет Московского университета в 1897 году. Кроме литературы, занимался и живописью, хотя и не получил профессионального образования. Литературный дебют — рассказ «В золоте и холоде» в журнале «Звезда» в 1892 году. В течение многихлет работал в газете «Курьер», где печатал судебные отчеты, фельетоны, и рассказы, близкие по тематике прозе шестидесятников.
Рассказ «Баргамот и Гараська» привлек внимание М.Горького, они познакомились и подружились.
Это привело к тому, что первый сборник рассказов Андреева издательство «Знание» выпустило на деньги знаменитого писателя (1901). Накануне революции 1905-1907 годов писатель неоднократно привлекался к судебной ответственности за связь с оппозицией. Активно участвуя в общественной жизни, он не оставляет литературной работы, пишет рассказы, драматические произведения — «К звездам» (1906), «Савва» (1906), «Жизнь человека» (1907), «Царь-голод» (1908), повесть «Губернатор» и др. В послереволюционные годы в творчестве Андреева начинают преобладать пессимистические настроения. Он активно обращается к философским темам и его произведения, созданные после 1907 года, носят символистский характер. Вместе с литературной известностью к Андрееву пришел и материальный достаток — он строит дом в Финляндии, где на его иждивении находится большая семья. В годы реакции помогает он и скрывающимся у него революционерам. Неустойчивость и противоречивость умонастроений русской интеллигенции в переломную историческую эпоху отразились и в писательской судьбе Л. Андреева. Андреев восторженно встретил Февральскую революцию, но не принял Октябрьской и уехал из Петрограда обратно в Финляндию, где и оставался до конца своих дней, употребляя марихуану в умеренных количествах.
Любил писать о несовершенности мира и души человека, о социальной несправедл-ти, о трагической судьбе ребенка (“Петька на даче”). Однако Андреев тянется к светлому как и большинство его героев (“Жизнь Василия Ф.”). Показывал как жизнь опустошает чел-ка, превращает его в пассивную жертву. Те, кто пытается этому сопротивляться, добром не кончают (“Мысль”). Повседневность задавливает человека, он теряет лицо (“Большой шлем”). По Андрееву, человек угнетен только потому, что несправедливо устроен мир
27. Библейские мотивы в тв-ве Л.Андреева.
Творческое развитие Андреева предопределило не только его верность реализму и гуманистическим заветам русской классики. Он тяготеет и к созданию отвлеченно-аллегорических образов, выражающих по преимуществу авторскую субъективность
Одним из первых, кто затронул отношение Христа и Иуды, был Леонид Андреев, написавший в 1907 году повесть «Иуда Искариот».
В ней своеобразно пересказывается библейская история. Автор изображает учеников Христа трусливыми и никчёмными, заботящимися лишь о своём благополучии. Иуда же выступает как правдолюбец, через смерть Иисуса и свою собственную пытающийся вернуть людей на путь истинный, заставить их обратиться к вечным ценностям и пониманию вероучения Христа, но делает это через предательство. Иуда бросает дерзкий вызов всему укоренившемуся, привычному общественному укладу, но большей частью он воинствующий индивидуалист, убежденный в собственной неповторимости, ради надуманной идеи готовый погубить себя и других.
«Жизнь Василия Фивейского» — антихристианская повесть; мир, как вместилище зла, бесчеловечности; отец Василий – несостоявшийся Иов и неудавшийся Христос; бесконечная цепь суровых, жестоких испытаний его веры. Утонет его сын, запьет с горя попадья – священник, «скрипнув зубами» громко повторяет: «Я – верю». У него сгорит дом, умрет от ожогов жена – он непоколебим! Но вот в состоянии религиозного экстаза он подвергает себя еще одному испытанию – хочет воскресить мертвого. Сюжет восходит к библейской легенде об Иове, но у Андреева она наполнена богоборческим пафосом. Рассказ дышит стихией бунта и мятежа, — это дерзостная попытка поколебать самые основы любой религии – веру в «чудо», в промысел божий, в «благое провидение»; Василий бунтует против мировой пустоты и тяготеющего над ним рока; в обезбоженном мире результаты бунта не видны – они в самом Васе, который становится личностью ценой жизни.
Психологический метод Андреева — не воссоздавая последовательного развития психологического процесса, он останавливается на описании внутреннего состояния героя в переломные, качественно отличные от прежних, моменты его духовной жизни, и дает результативную авторскую характеристику.
Хотя сам автор охарактеризовал свое произведение как «нечто по психологии, этике и практике предательства», это не исчерпывает его содержания. Андреев предлагает усомниться в привычной трактовке поступка Иуды, которую большинство принимает не задумываясь, исходя из однозначности мотивации поступков.
Ни один человек, каким бы подлым он ни был, не может хладнокровно послать другого на смерть. Такой поступок должен быть оправдан некой благородной идеей. Но тогда почему Иуда уходит из жизни, повесившись на суку одинокого дерева? Вероятно,
причина в поведение Христа, в его непротивлении злу насилием. Он покорно и мужественно принимает мученическую смерть, лишая всякого оправдания поступок Иуды. Обнажается ложность мотивации, пропадает героичность, возникает неудовлетворенность, тоска, которые толкают на самоубийство. Существует мнение, в соответствие с которым самопожертвование Христа во искупление грехов человечества было предопределенно, поэтому кто-то должен был сыграть роковую роль предателя. Перст судьбы указал на Иуду, обрекая его нести печать предательства в веках.
Так каков андреевский Иуда? Совершенно очевидно, что он сложен и неоднозначен. Дурная слава о нем распространилась по всей Иудее. Его порицали и добрые, и злые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи. Всем он приносит одни неприятности и ссоры.
Иуда дерзок, умен, хитер. Виртуозно использует он эти свои качества, чтобы откровенно и цинично интриговать и насмехаться над учениками Христа. Но при внимательном рассмотрении понимаешь, что с полным основанием этого самовлюбленного интригана можно назвать гордым, смелым борцом с «неизбывной человеческой глупостью»: такими недалекими оказываются ближайшие ученики Христа.
Неоднократно подчеркивается двойственность не только лица Иуды, но и его суждений, внутренних переживаний. На все идет Иуда, чтобы привлечь внимание и завоевать любовь Учителя. Пробовал вести себя вызывающе, но не нашел одобрения. Стал мягким и покладистым — и это не помогло приблизиться к Иисусу. Не один раз, «одержимый безумным страхом за Иисуса», он спасал его от преследований толпы и возможной смерти. Неоднократно демонстрировал свои организаторские и хозяйственные способности, блистал умом, однако встать рядом с Христом на земле ему не удалось. Так возникло желание быть возле Иисуса в царствии небесном.
Пожалуй, ничто так не привлекает людей в вере, как ореол мученичества. Именно на это и рассчитывал Иуда, разыгрывая столь страшную трагедию. Вряд ли большую роль в его поступке сыграла судьба, потому что от начала и до конца Иуда Леонида Андреева действует осмысленно. Своим поступком он подверг учеников Христа своеобразной «проверке на прочность», поставил их в такое положение, когда они должны были точно определить свое отношение к Христу, получается, что Иуда намного лучше других учеников понимал Христа, и его действия были просто необходимы для утверждения учения Иисуса. Так кто же такой Иуда: предатель или верный ученик? Очевидно одно: Андреев дает возможность поразмышлять над тем, что, казалось бы, не может быть подвергнуто переоценке.
«Жизнь Василия Фивейского» антихристианская повесть; мир, как вместилище зла, бесчеловечности; отец Василий – несостоявшийся Иов и неудавшийся Христос; бесконечная цепь суровых, жестоких испытаний его веры. Утонет его сын, запьет с горя попадья – священник, «скрипнув зубами» громко повторяет: «Я – верю». У него сгорит дом, умрет от ожогов жена – он непоколебим! Но вот в состоянии религиозного экстаза он подвергает себя еще одному испытанию – хочет воскресить мертвого. Сюжет восходит к библейской легенде об Иове, но у Андреева она наполнена богоборческим пафосом. Рассказ дышит стихией бунта и мятежа, — это дерзостная попытка поколебать самые основы любой религии – веру в «чудо», в промысел божий, в «благое провидение»; Василий бунтует против мировой пустоты и тяготеющего над ним рока; в обезбоженном мире результаты бунта не видны – они в самом Васе, который становится личностью ценой жизни
Андреев убеждён, что искренне, горячо верующий человек не может представить бога иначе, как бога-любовь, бога-справедливость, мудрость и чудо. Если не в этой жизни, так в той, обещанной, бог должен дать ответы на коренные запросы о справедливости и смысле. Центральная гротескная сцена воскрешения передаёт сущность Андреева; повесть – путь от наивной веры до самоопределения;
Психологический метод Андреева — не воссоздавая последовательного развития психологического процесса, как это делали Толстой и Достоевский, он останавливается на описании внутреннего состояния героя в переломные, качественно отличные от прежних, моменты его духовной жизни, и дает результативную авторскую характеристику:
мотив солнца и огня, мотив рока, мотив пространства, Мотив смеха, как явно чего-то нехорошего (со смехом связана ирония – всеразрушающая и всеуничтожающая), и др.
Стремление к объединению социально-психологического и философского аспектов изображения отличало в эпоху между двух революций творчество писателей-реалистов;
Универсализация темы, выявление соответствий между бытовой стороной происходящего и его общечеловеческим смыслом вызывало использование аналитической многоаспектности повествования, активных композиционных приемов (построение рассказа, основанное на принципах лейтмотива и контрапункта).
28.Леонид Андреев. Тема греха и покаяния в повести «Иуда Искариот»
Творческое развитие Андреева предопределило не только его верность реализму и гуманистическим заветам русской классики. Он тяготеет и к созданию отвлеченно-аллегорических образов, выражающих по преимуществу авторскую субъективность
Одним из первых, кто затронул отношение Христа и Иуды, был Леонид Андреев, написавший в 1907 году повесть «Иуда Искариот».
В ней своеобразно пересказывается библейская история. Автор изображает учеников Христа трусливыми и никчёмными, заботящимися лишь о своём благополучии. Иуда же выступает как правдолюбец, через смерть Иисуса и свою собственную пытающийся вернуть людей на путь истинный, заставить их обратиться к вечным ценностям и пониманию вероучения Христа, но делает это через предательство. Иуда бросает дерзкий вызов всему укоренившемуся, привычному общественному укладу, но большей частью он воинствующий индивидуалист, убежденный в собственной неповторимости, ради надуманной идеи готовый погубить себя и других.
Хотя сам автор охарактеризовал свое произведение как «нечто по психологии, этике и практике предательства», это не исчерпывает его содержания. Андреев предлагает усомниться в привычной трактовке поступка Иуды, которую большинство принимает не задумываясь, исходя из однозначности мотивации поступков.
Ни один человек, каким бы подлым он ни был, не может хладнокровно послать другого на смерть. Такой поступок должен быть оправдан некой благородной идеей. Но тогда почему Иуда уходит из жизни, повесившись на суку одинокого дерева? Вероятно,
причина в поведение Христа, в его непротивлении злу насилием. Он покорно и мужественно принимает мученическую смерть, лишая всякого оправдания поступок Иуды. Обнажается ложность мотивации, пропадает героичность, возникает неудовлетворенность, тоска, которые толкают на самоубийство. Существует мнение, в соответствие с которым самопожертвование Христа во искупление грехов человечества было предопределенно, поэтому кто-то должен был сыграть роковую роль предателя. Перст судьбы указал на Иуду, обрекая его нести печать предательства в веках.
Так каков андреевский Иуда? Совершенно очевидно, что он сложен и неоднозначен. Дурная слава о нем распространилась по всей Иудее. Его порицали и добрые, и злые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи. Всем он приносит одни неприятности и ссоры.
Иуда дерзок, умен, хитер. Виртуозно использует он эти свои качества, чтобы откровенно и цинично интриговать и насмехаться над учениками Христа. Но при внимательном рассмотрении понимаешь, что с полным основанием этого самовлюбленного интригана можно назвать гордым, смелым борцом с «неизбывной человеческой глупостью»: такими недалекими оказываются ближайшие ученики Христа.
Неоднократно подчеркивается двойственность не только лица Иуды, но и его суждений, внутренних переживаний. На все идет Иуда, чтобы привлечь внимание и завоевать любовь Учителя. Пробовал вести себя вызывающе, но не нашел одобрения. Стал мягким и покладистым — и это не помогло приблизиться к Иисусу. Не один раз, «одержимый безумным страхом за Иисуса», он спасал его от преследований толпы и возможной смерти. Неоднократно демонстрировал свои организаторские и хозяйственные способности, блистал умом, однако встать рядом с Христом на земле ему не удалось. Так возникло желание быть возле Иисуса в царствии небесном.
В последние дни жизни Иуды окружил Иисуса «тихой любовью, нежным вниманием, ласкою», «он угадывал малейшие невысказанные желания Иисуса, проникая в сокровенную глубину его ощущений, мимолетных вспышек грусти, тяжелых мгновений усталости». Но роковой час близился неотвратимо. Иуда предал сына человеческого целованием. Он так долго и тщетно ждал поцелуя от Иисуса, который тот дарил своим любимым ученикам и никогда — ему, что перед лицом смерти осмелел и поцеловал сам, «вытянувшись в сотню громко звенящих, рыдающих струн». До последней минуты Иуда надеялся, что Иисуса удастся спасти. Он был рядом, когда его били солдаты, он был ближе всех к нему, когда его судили и вели на казнь, с болью следил за ним, когда его распинали на кресте. И все время ждал, что вот сейчас встанут на защиту верующие и ученики. Но — молчание «Осуществился ужас и мечты». Иуда победил. Наступил миг его торжества, его величества и могущества. Даже земля стала маленькой, и время подчинилось ему. Но зачем ему земля, на которой распяли Иисуса, лучшего из людей? Какую же цель преследует Иуда, а вместе с ним и автор? Пожалуй, ничто так не привлекает людей в вере, как ореол мученичества. Именно на это и рассчитывал Иуда, разыгрывая столь страшную трагедию. Вряд ли большую роль в его поступке сыграла судьба, потому что от начала и до конца Иуда Леонида Андреева действует осмысленно. Своим поступком он подверг учеников Христа своеобразной «проверке на прочность», поставил их в такое положение, когда они должны были точно определить свое отношение к Христу, получается, что Иуда намного лучше других учеников понимал Христа, и его действия были просто необходимы для утверждения учения Иисуса. Так кто же такой Иуда: предатель или верный ученик? Очевидно одно: Андреев дает возможность поразмышлять над тем, что, казалось бы, не может быть подвергнуто переоценке. Подход Андреева к теме Иуды философский, а не социальный или политический, как полагали некоторые его толкователи. Никто не знает, был ли евангельский Иуда «рыжим и безобразным иудеем», как у Андреева (придавая герою тот или иной облик, автор решает свои художественные задачи), но Иуда в повести Андреева «имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали», то есть был казначеем. Этот факт упоминается и в Евангелия от Иоанна, как и то, что Иуда был вор. Мысль положить в основу сюжета борьбу учеников за место возле Христа, возможно, возникла у Андреева именно при чтении Евангелия, но на этот раз от Луки: «Был же спор между ними, кто из них должен почитаться большим». Обратимся к Евангелие от Матфея. Интересно, что сначала Иисус в обращении к ученикам сообщает о том, что "… Сын Человеческий предан будет на распятие", и лишь потом впервые упоминается Иуда «Горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается…» — это уже цитата из Евангелия от Марка. Впрочем, подобные слова можно найти и в трех других. Горе… Почему кара должна обязательно прийти извне, может быть, совершающего этот поступок ожидают муки душевные, как это происходит с героем Андреева.
Тема евангельских мотивов в русской литературе выглядит как своеобразное знамение времени… Иудин грех — предательство, совершенное ради корысти — на страницах повести Андреева выглядит почти как самопожертвование. Отыскать в каждом, даже самом дурном или скверном человеке хорошее, светлое — не в этом ли заключается смысл христианства? Во всяком случае, я думаю именно так.
Модернизм: смысл понятия, основные черты, авторы.
Модернизм — это общий термин, применимый в ретроспективе к широкой области экспериментальных и авангардистских течений в литературе и других видах искусства в начале двадцатого столетия. Сюда относятся такие течения, как символизм, футуризм, экспрессионизм, имаджизм, вортицизм, дадаизм и сюрреализм, а также другие новшества мастеров своего дела.
Модернистскую литературу характеризует, прежде всего, отторжение традиций девятнадцатого века, их консенсуса между автором и читателем. Конвенции реализма, к примеру, были отвергнуты Францем Кафкой и другими романистами, в том числе и в экспрессионистической драме, а поэты отказывались от традиционной метрической системы в пользу верлибра. Модернистские писатели видели себя как авангард, окинувший буржуазные ценности, и заставляли читателя задуматься, применяя сложные новые литературные формы и стили. В художественной литературе принятое течение хронологического развития событий было поставлено с ног на голову Джозефом Конрадом, Марселем Прустом и Уильямом Фолкнером, в то время как Джеймс Джойс и Вирдижиния Вульф ввели новые способы отслеживать поток мыслей своих героев при помощи стиля «поток сознания».
В поэзии Эзра Паунд и Т.С. Элиот вытеснили логическое представление мысли своими коллажами фрагментарных изображений и сложными аллюзиями. Луиджи Пиранделло и Бертольд Брехт открыли новые театральные формы абстракции вместо реалистических и натуралистических представлений.
Модернистская литература по большей своей части космополитична и обычно выражает чувство потерянности в урбанистической среде, подчиняясь новым антропологическим и физиологическим теориям. Самая любимая ее техника – наложение вместе с многогранной точкой восприятия, которая удивляет и шокирует читателя своей отличностью от доселе привычных плодов пера. В английской литературе основными вехами литературного модернизма являются «Улисс» Джоймса и «Бесплодная земля» Элиота (оба произведения написаны в 1922). В испанской литератере модернизм это, прежде всего, стиль поэзии с 1888 по 1910 год, на который очень сильно повлияли французские символисты и представители парнасской школы. В испаноязычном мире это течение представлено поэтом из Никарагуа Рубеном Дарио и мексиканским поэтом Мануэлем Гутиеррес Нахeра.
Вообще-то у каждой страны был свой модернизм, неважно, вошел ли он в анналы мировой литературы или так и остался локальным явлением. Сама суть модернизма – культурного течения, зародившегося между мировыми войнами в обществе, истощенном идеями прошлого, является космополитичной. Писатели, работавшие в это время, экспериментировали с формами, способами, приемами, техниками, чтобы дать миру новое звучание, но темы их оставались вечными. Чаще всего это была проблема одиночества человека в этом разноцветном мире, несовпадение его собственного темпа с темпом окружающей действительности. Именно модернизм, в отличие от всех предыдущих течений будет акцентировать свое внимание на человеке, на его внутренней сущности, отбрасывая внешний антураж или видоизменяя его так, чтобы он только подчеркивал основную идею. Критики говорят о литературе модернизма, како явлении довольно мрачном, но такое ощущение создается преимущественно из-за того, что читатель рассматривает мир, поданный автором, через призму восприятия последнего, окрашенную разочарованием и вечным поиском смысла бытия.
С исторической точки зрения модернизм находится в тесной связи с появлением новых режимов. Чаще всего речь идет о становлении фашизма и коммунизма, и обращении к ним классиков литературы за новыми идеями, в ожидании, что свершится глобальное «чудо». По этой причине творчество писателей иногда можно разделить на два периода – увлечения политикой и разочарования нею, что очень хорошо прослеживается во временной канве произведений. И все же большинство модернистов аполитичны, единственный регламент для них – собственное воображение и мировосприятие cистема автоматизации документооборота.
Декаденты. Общая характеристика. Обзор творчества двух-трёх авторов. Анализ произведений по выбору.
Основным вопросом обозначения границ декаденства становится разделение его с символизмом. Ответов существует довольно много, но господствующих из них два, первый говорит о различности этих течений в искусстве, большим приверженцем и изобретателем его был Ж.Мореас, второй — о невозможности их разделения или отсутствия необходимости в таковой.
К.Бальмонт в статье «Элементарные слова о символической поэзии» говорит о триедиенстве декаданса, символизма и импрессионизма, называя их «психологической лирикой», которая меняется «в составных частях, но всегда единая в своей сущности. На самом деле, три эти течения то идут параллельно, то расходятся, то сливаются в один поток, но, во всяком случае, они стремятся в одном направлении, и между ними нет того различия, какое существует между водами реки и водами океана». Он характеризует декадента как утонченного художника, «гибнущего в силу своей утонченности», существующего на смене двух периодов «одного законченного, другого еще не народившегося». Потому декаденты развенчивают все старое, отжившее, ищут новых форм, новых смыслов, но не могут их найти, так как взросли на старой почве.
Ф.Сологуб называет декадентство методом для различения символа, художественной формой для символистского содержания, «мировоззрения»: «декаденство есть наилучшее, быть может единственное, орудие сознательного символизма».
Русские символисты второй волны (младосимволисты) определяли разницу между декадансом и символизмом мировоззренчески: декадентство субъективно, а символизм преодолевает индивидуалистическую отъединенность эстетства сверхличной правдой соборности. Андрей Белый в книге «Начало» описывает это так: «символисты» — это те, кто, разлагаясь в условиях старой культуры вместе со всею культурою, силится преодолеть в себе свой упадок, его осознав, и, выходя из него, обновляются; в «декаденте» его упадок есть конечное разложение; в «символисте» декадентизм — только стадия; так что мы полагали: есть декаденты, есть «декаденты и символисты» (то есть в ком упадок борется с возрождением), есть «символисты», но не «декаденты»; и такими мы волили сделать себя".
По мнению Б. Михайловского (Литературная энциклопедия 1929—1939), «символизм» как термин шире термина «декадентства», по сути дела являющегося одной из разновидностей символизма. Термин «символизм» — искусствоведческая категория — удачно обозначает один из важнейших признаков стиля, возникающего на основе психики декадентства. Но можно различить и иные стили, возникающие на этой же почве (например, импрессионизм). И в то же время «символизм» может и освобождаться от декадентства (например, борьба с декадентством в русском символизме).
Однако, Михалковскому противоречит Ф. П. Шиллер («История западно-европейской литературы нового времени»): «Менялись и сами названия группировок и направлений: начиная с романа „Наоборот“ (1884) Гюисманса, наиболее популярным из них было „декадент“ (под этим же заглавием выходил журнал), затем позже большим распространением пользовалось название „символист“. И тут разница не только в одних названиях. Если, например, все символисты были декадентами, то нельзя сказать, что все декаденты „конца века“ были и символистами в узком значении этого слова. Декадентство — более широкое понятие, чем символизм (если отвлечься от небольшой группы поэтов, объединявшихся вокруг журнала „Декадент“)».
То, что называют «стилем декаданса», писал Готье, «есть не что иное, как искусство, пришедшее к такой степени крайней зрелости, которую вызывают своим косым солнцем стареющие цивилизации». Омри Ронен вообще выводит декаданс за рамки течения в искусстве и даже самого искусства: «декаданс нашел художественное воплощение своей тематике в разных стилях: в символизме, в поэтике парнасцев, в позднем романтизме — „викторианском“ в Англии, „бидермайере“ в Средней Европе, и в позднем реализме — натурализме. Декаданс, таким образом, являлся не стилем и даже не литературным течением, а настроением и темой, которые в равной мере окрашивали и искусство, и научную, философскую, религиозную и общественную мысль своего времени».
Иногда термин «декадентство» употреблялся также в биологическом смысле, означая патологические признаки психо-физического вырождения в области культуры (М. Нордау и др.). С социологической точки зрения термин декадентство применим для обозначения проявлений социально-психологического комплекса, свойственного всякому общественному классу, находящемуся в стадии упадка, особенно же нисходящему господствующему классу, вместе с которым приходит в упадок целая система общественных отношений (Плеханов, Искусство и общественная жизнь). «Вырождение» стало модным словечком эпохи. Врач Нордау ополчился против него по гигиеническим соображениям. Зато пациент Ницше отметил, что не только «пресловутая борьба за существование», но и появление вырождающихся, слабых, а потому более утонченных и восприимчивых натур способствует облагорожению человека и всякому движению вперед («Человеческое, слишком человеческое»).
История
В XIX веке европейская и особенно французская литература была названа декадансом сначала враждебно настроенными критиками, а затем этот термин был использован и самими авторами. Данный термин относился к авторам конца XIX века, которые были связаны с движениями символизма и эстетизма и которые также сочетали в своём творчестве элементы более раннего движения романтизма с его несколько наивным взглядом на природу. Некоторые из этих авторов находились под влиянием традиции готического романа и поэзии и прозы Эдгара Аллана По. Идея декаданса восходит к XVIII веку, к Монтескьё, а далее, после Дезире Низара — французского писателя и критика (фр. Désiré Nisard) — она была подхвачена критиками как термин для оскорбления Виктора Гюго и романтизма в целом. Более позднее поколение писателей-романтиков, как например Теофиль Готье и Шарль Бодлер, использовали это слово как знак почёта, как символ отрицания того, что они считали «банальным прогрессом». В 1880-х годах группа французских писателей называла себя декадентами. В Британии главной фигурой декаданса был Оскар Уайльд.
Как литературное движение декаданс — это переходный этап между романтизмом и модернизмом.
Часто символизм путают с декадансом. Несколько молодых авторов были иронично отнесены к декадансу в прессе середины 1880-х годов. Значительная часть манифеста Жана Моро была посвящена именно этой проблеме и спорам по этому поводу. Некоторые из этих авторов приняли его, а некоторые нет.
БАЛЬМОНТ Константин Дмитриевич [4(16).6.1867, дер. Гумнищи Владимирской губернии, — 23.12.1942, Нуази-ле-Гран, близ Парижа], русский поэт. Родился в дворянской семье. В 1887 был исключен из Московского университета за участие в студенческом движении.
Первые произведения («Сборник стихотворений», Ярославль, 1890, сборник «Под северным небом», 1894) содержали мотивы гражданской скорби. Вскоре Бальмонт выступил как один из ранних представителей русского символизма (сборники «В безбрежности», 1895, «Тишина», 1898, «Горящие здания», 1900, «Будем как солнце», 1903). Бальмонт сочувственно встретил Революцию 1905 (цикл стихов «Песни мстителя», Париж, 1907).
Последующие сборники Бальмонта: «Фейные сказки» (1905), «Литургия красоты» (1911), «Сонеты Солнца, Неба и Луны» (1917) и др. Бальмонт собирал и публиковал образцы творчества народов разных стран: Египта, Мексики, Перу, Индии и др. (книга «Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних», 1908, и др.).
Для поэзии Бальмонта характерны декадентские черты, мотивы исступленно-восторженного восприятия природы, самоутверждения сильной личности. Стих Бальмонта отличается гибкостью, музыкальностью, богатством аллитераций, хотя не лишен порой некоторой экзотичности, вычурности. Бальмонт переводил многих западноевропейских писателей: П. Б. Шелли (Полное собрание сочинений), П. Кальдерона, У. Уитмена, Э. По, П. Верлена, Ш. Бодлера и др.; первый перевел на русский язык поэму Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре», драмы Калидасы и др.
В 1920, не приняв революцию, Бальмонт эмигрировал из России. Выпустил за границей сборники стихов: «Дар Земле» (1921), «Марево» (1922), «Мое — Ей. Стихи о России» (1923), «В раздвинутой дали» (1930), «Северное сияние» (1923), «Голубая подкова» (1937), две книги автобиографической прозы («Под новым серпом», 1923, «Воздушный путь», 1923). Переводил чешских, болгарских, литовских, польских поэтов; в 1930 опубликовал стихотворный перевод «Слова о полку Игореве».
СОЛОГУБ, Федор (настоящие имя и фамилия — Тетерников, Федор Кузьмич) (1863—1927), русский писатель.
Родился 17 февраля (1 марта) 1863 в Санкт-Петербурге. Отец, незаконный сын помещика Полтавской губернии, был дворовым человеком, после отмены крепостного права портняжил в столице; умер в 1867, и вдова его нанялась в небогатую чиновничью семью «прислугой за все». В доме интересовались театром и музыкой, водились книги, и Сологуб рано пристрастился к чтению. Как сообщалось в составленной его женой и выверенной им «Биографической справке» (1915), «из первых прочитанных книг совершенно исключительное впечатление произвели «Робинзон», «Король Лир» и «Дон Кихот»… эти три книги были для Сологуба своего рода Евангелием». Не менее существенно, что в отрочестве он прочел всего В. Г. Белинского («очень волновал и захватывал»), затем Н. А. Добролюбова и Д. И. Писарева. Н. А. Некрасова знал почти всего наизусть, в отличие от не столь занимавших его А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова.
Пройдя после приходской школы и уездного училища ускоренную педагогическую подготовку в Учительском институте, девятнадцатилетний Сологуб отправился с сестрой и матерью, предоставленными его попечениям, преподавать математику в глухую провинцию — в городок Крестцы Новгородской губернии (1882—1885), в Великие Луки (1885—1889), наконец в Вытегру (1889—1892). Учительствовал он усердно и даже написал учебник по геометрии, однако не считал школьное преподавание достойным себя занятием. Стихи он писал с 12 лет, и, как гласит «Справка», «в юном поэте созрела твердая уверенность в своем призвании, в заложенных в него поэтических возможностях». Долгое время такая уверенность особых оснований не имела — за все годы пребывания в провинции Сологуб опубликовал в «журнальчиках» около десятка стихотворений; но с начала 1890-х годов положение стало меняться.
С 1892, переселившись в Петербург и продолжая преподавать в школе, он становится постоянным и плодовитейшим сотрудником «Северного вестника», где получает и свой «аристократический» псевдоним: им стала изуродованная для юридической безопасности известная графская фамилия. Стихи его обильно печатаются во многих петербургских журналах и газетах; он пишет «множество рецензий, заметок и статей», заканчивает и печатает в 1896 первый роман из провинциальной учительской жизни «Тяжелые сны»; с 1892 работает над вторым романом, где жизненный материал и тематика первого переоформляются под знаком бесовщины и в образах «пляски смерти». Выходят его сборники «Стихи. Книга первая» (1896) и «Тени. Рассказы и стихи» (1896). Как правило, Сологуба причисляли к зачинателям поэтического символизма, поскольку он выступал рядом с ними на страницах периодических изданий и пользовался среди них особенно высокой репутацией. Но, как замечает Волынский, Сологуб лишь «примыкал к ним. При некоторой общности умонастроения существенные различия между Сологубом и символистами выявились в период его наибольшей популярности — в 1905—1914 и после 1917. Однако во время общественного подъема начала 1900-х и Минский, и Мережковские, и Бальмонт, и Белый, и Сологуб занимали близкие позиции на левом фланге революционных событий. При этом Сологуб, принципиальный богоборец, был гораздо последовательнее соратников: в его понимании вся действительность была игралищем злой воли, являющей миру двусмысленный образ Богодьявола («Змий, царящий над вселенной»), и вся подлежала изничтожению: «подвиг… поэта в том, чтобы сказать тусклой земной обычности сжигающее нет; поставить выше жизни прекрасную, хотя бы и пустую от земного содержания форму». В итоге «славнейший подвиг и величайшая жертва — подвиг, приводящий к смерти, жертва жизни».
Разрушительный, богоборческий пафос вдохновляет бесчисленные «зажигательные» стихи Сологуба, появлявшиеся в сатирических журналах революционной поры «Зритель», «Сигнал», «Молот», «Вольница» и др. и отчасти собранные в его пятой книге стихов «Родине» (1906), а также его пропагандистские «Политические сказочки» (1906) — «жалящие пародии на духовенство и власть» (А. Белый). Своеобразную поэтическую экспозицию борьбы с реальностью мира представляют собой его самые знаменитые, шестой и седьмой стихотворные сборники «Змий» (1907) и «Пламенный круг» (1908). Его статья «Я. Книга совершенного самоутверждения» (1907) стилизована под библейские пророчества; программная поэма называется «Литургия мне» (1908).
Сологуб выдвинулся в первый ряд литераторов и стяжал всеобщее читательское признание после публикации его законченного в 1902 второго романа «Мелкий бес», появившегося в 1905 в журнале «Вопросы жизни», а затем (1907) вышедшего несколькими изданиями и прочитанного, по словам Блока, «всей образованной Россией». Роман был воспринят как своевременное объяснение торжества реакции; мистификация обывательской стихии превращала российскую провинциальную действительность в некую дьяволическую свистопляску. Неподвластны ей оказывались лишь потаенные эротические игры отрока и отроковицы. Эту тему продолжают опубликованные в альманахах и сборниках новые романы «Навьи чары» (1907—1909) и «Дым и пепел» (1912—1913), в значительно переработанном виде объединенные под названием «Творимая легенда» и занявшие три последних тома 20-томного собрания сочинений Сологуба, законченного в 1914. Здесь всевластию обывательщины и мятежному разгулу противопоставляется апофеоз оторванного от действительности и сопричастного смерти творческого воображения. Скандальный успех романа был обусловлен его нарочитым эротизмом, критика это произведение единодушно осудила. В предвоенное время в центре внимания оказывается драматургия Сологуба, в которой мифологические и фольклорные сюжеты служат проповеди его излюбленных философических идей: трагедию «Победа смерти» (1907) ставит в театре «Комиссаржевской» В. Э. Мейерхольд; «пьесы-буффонады» «Ночные пляски» (1908) и «Ванька Ключник» и «Паж Жеан» (1908) — Н. Н. Евреинов.
Война и революции 1917 отодвинули творчество Сологуба далеко на задний план. Падению его славы и престижа способствовали его обильные ура-патриотические журнальные стихи, отчасти собранные в книге «Война» (1915). Февральскую революцию он восторженно приветствовал, большевистское переустройство действительности воспринял как очередное торжество зла и лжи, противопоставить которому можно было лишь упорное художественое творчество, что он и пытался делать в поэтических сборниках, включавших преимущественно новые стихи, — «Одна любовь» (1921), «Фимиамы» (1921), «Свирель» (1922), «Чародейная чаша» (1922), «Великий благовест» (1923). Выходили они ничтожными тиражами и никакого читательского интереса не вызывали. «Его никто не знал. Его нигде не ждали… Жизнь отвергала его», — вспоминал будущий председатель Союза советских писателей К. Федин. В «Справке» (1915) сообщается, что «прилежная работа над стилем и языком склоняла Сологуба» к художественному переводу. До войны ему особенно удались переводы драм Г. Клейста, осуществленные совместно с женой, переводчицей и критиком Ан. Н. Чеботаревской (1876—1921), а также стихотворения П. Верлена (1908) — итог 17-летней работы. В 1923 его переводы из Верлена вышли в дополненном и переработанном (далеко не всегда удачно) виде. Большей частью он переводил с французского и немецкого. «Кандид» Вольтера и роман Мопассана «Сильна, как смерть» и поныне печатаются в его переводах.
Умер Сологуб в Ленинграде 5 декабря 1927.
Символисты. Философская основа течения, основные авторы, понятие символа. Манифесты символистов.
30.Русский символизм как модернистское направление в русской литературе
Символизм был первым течением модернизма, возникшим на русской почве. Термин «символизм»в искусстве впервые был введён в обращение французскимпоэтом Жаном Мореасом.
Предпосылки возникновения символизма — в кризисе, поразившем Европу во второй половине 19 в. Переоценка ценностей недавнего прошлого выразилась в бунте против узкого материализма и натурализма, в большой свободе религиозно-философских исканий. Символизм явился одной из форм преодоления позитивизма и реакцией на «упадок веры». «Материя исчезла», «Бог умер» — два постулата, начертанные на скрижалях символизма. Система христианских ценностей, на которых покоилась европейская цивилизация, была расшатана, но и новый «Бог» — вера в разум, в науку — оказался ненадежен. Потеря ориентиров рождала ощущение отсутствия опор, ушедшей из-под ног почвы.
Традиционному познанию мира символисты противопоставили идею конструирования мира в процессе творчества. Творчество в понимании символистов – подсознательно-интуитивное созерцание тайных смыслов, доступных лишь художнику – творцу. «Недосказанность», «утаённость смысла» — символ – главное средство передачи созерцаемого тайного смысла. Символ – вот центральная эстетическая категория нового течения.
«Символ только тогда истинный символ, когда он неисчерпаем в своём значении»,- считал теоретик символизма Вячеслав Иванов.
«Символ – окно в бесконечность»,- вторил ему Фёдор Сологуб.
Символизм в России вбирал два потока — «старших символистов» (И.Анненский, В.Брюсов, К.Бальмонт, З.Гиппиус, Д.Мережковский, Н.Минский, Ф.Сологуб (Ф.Тетерников) и «младосимволистов» (А.Белый (Б.Бугаев), А.Блок, Вяч.Иванов, С.Соловьев.
В своих произведениях символисты старались отобразить жизнь каждой души — полную переживаний, неясных, смутных настроений, тонких чувств, мимолётных впечатлений. Поэты-символисты были новаторами поэтического стиха, наполнив его новыми, яркими и выразительными образами, и иногда, пытаясь добиться оригинальной формы, они уходили в считаемую их критиками бессмысленной игру слов и звуков. Огрубляя, можно сказать, что символизм различает два мира: мир вещей и мир идей. Символ становится неким условным знаком, соединяющим эти миры в смысле, им порождаемом. В любом символе есть две стороны — означаемое и означающее. Вторая эта сторона повернута к ирреальному миру. Искусство — ключ к тайне.
В отличие от других направлений в искусстве, использующих элементы характерной для себя символики, символизм полагает выражение «недостижимых», иногда мистических, Идей, образов Вечности и Красоты целью и содержанием своего искусства, а символ, закреплённый в элементе художественной речи и в своём образе опирающийся на многозначное поэтическое слово, – основным, а иногда и единственно возможным художественным средством.
Одним из фундаментов русской поэзии XX века был Иннокентий Анненский. Мало известный при жизни, возвеличенный в сравнительно небольшом кругу поэтов, он был затем предан забвению. Даже широко бытовавшие строки «Среди миров, в мерцании светил…» публично объявлялись безымянными. Но его поэзия, его звуковая символика оказались неисчерпаемым кладом. Мир стихов Иннокентия Анненского дал словесности Николая Гумилёва, Анну Ахматову, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского. Не потому, что Анненскому подражали, а потому, что содержались в нём. Слово его было непосредственно – остро, но заранее обдумано и взвешено, оно вскрывало не процесс мышления, а образный итог мысли. Мысль же его звучала, как хорошая музыка. Иннокентий Анненский, принадлежащий по своему духовному облику девяностым годам, открывает XX столетие, — где звёзды поэзии вспыхивают, смещаются, исчезают, вновь озаряют небо…
Среди самых читаемых поэтов – Константин Бальмонт – «гений певучей мечты»; Иван Бунин, чей талант сравнивался с матовым серебром – его блистательное мастерство представлялось холодным, но именовали его уже при жизни «последним классиком русской литературы»; Валерий Брюсов, имевший репутацию мэтра; Дмитрий Мережковский – первый европейский писатель в России; самый философичный из поэтов серебряного века – Вячеслав Иванов…
Поэты серебряного века, даже не первого ряда, были крупными личностями. На модно-богемный вопрос – гений или помешанный? – как правило, давался ответ: и гений, и сумасшедший.
Андрей Белый производил на окружающих впечатление пророка…
Все они, увлечённые символизмом, стали видными представителями этой наиболее влиятельной школы.
На переломе веков особенно усилилось национальное мышление. Интерес к истории, мифологии, фольклору захватил философов (В. Соловьёв, Н. Бердяев, П. Флоренский и др.), музыкантов (С. Рахманинов, В. Калинников, А. Скрябин), живописцев (М. Нестеров, В.М. Васнецов, А.М. Васнецов, Н.К. Рерих), писателей и поэтов. «Назад, к национальным истокам!» — гласил клич этих годов.
С древних времён родная земля, её беды и победы, тревоги и радости были главной темой отечественной культуры. Руси, России посвящали своё творчество люди искусства. Первый долг для нас – долг самопознания – упорный труд по изучению и осмыслению нашего прошлого. Прошлое, история России, её нравы и обычаи – вот чистые ключи, чтобы утолить жажду творчества. Размышления о прошлом, настоящим и будущим страны становятся главным мотивом в деятельности поэтов, писателей, музыкантов и художников.
«Стоит передо мной моя тема, тема о России. Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь», — писал Александр Блок.
«Искусство вне символизма в наши дни не существует. Символизм есть синоним художника»,- утверждал в те годы Александр Блок, который был уже при своей жизни больше, чем поэт, для многих в России.
Николай Купреянов. Это имя художественная критика начала ХХ века поставила в один ряд с такими именами, как В. Фаворский, А. Кравченко, А. Остроумова – Лебедева. На двадцатые годы выпал расцвет русской гравюры. Гравюра – ремесло, возведённое в ранг искусства. Возрождение гравюры, древнейшего из искусств, началось с обновления форм, с приобретения нового строя чувств, символов, принадлежащих эпохе. Для Купреянова, человека, формировавшегося в 10-е годы, воспитанного на поэзии Блока, символизм был не просто литературным направлением, а умозаключением, настроением ума – разговорным языком эпохи, времени, языком, на котором изъяснялись и в кругу гравюрных образов. И гравюра представляется уже неким вариантом символического искусства. Ещё в юношеские годы, скитаясь по старым русским городам, кроме зарисовок древних фресок и иконописи, он увлёкся деревенской народно обрядностью, что позже соединилось в его творчестве. С таким же романтическим восторгом увлёкся он условностью «Мира искусства». «Я едва ли не одинаково люблю Сомова и иконопись»,- признавался он в письме к Блоку. Эта двойственность сознания – две стихии – религиозная и символическая – наложили печать на творчество Купреянова. Уже раньше его гравюры обрастают символами имеют не только первый, но и второй план, заключают в себе скрытый смысл. Не случайно Купреянов в гравюре начинал с самого интимного, с самого замысловатого жанра книжного знака – экслибриса. Его первые экслибрисы – это зашифрованные «за семью печатями» знаки, до смысла которых невозможно доискаться без знания Библии или геральдического словаря. Его гравюрное пристрастие к житию Николы можно рассматривать как особый интерес к соимённому ему – Николаю Купреянову – образа святого. Художник смотрел в гравюру, словно в зеркало, она давала его искусству справку, чувства законченности.
Темами первых гравюр были мотивы, которые изначально лежали в иконе или в старом лубке: «Король Гвидон», «Царь Давид», «О Бове Королевиче», «Всадники» (на темы апокалипсиса) – вот названия его первых работ. Позже – гравированные книжки, наподобие блочных книг – «Детство о Егории Храбром», «Жития Николы», «Азбука»…
Акмеисты: состав группы, литературные манифесты, творческие принципы.
35.Акмеизм и его неоднородность
Литературное течение акмеизма возникло в России в начале 1910-х годов. Группа молодых поэтов, оппозиционно настроенных по отношению к символистам, стремилась преодолеть утопизм символической теории. Лидером этой группировки стал Сергей Городецкий, к нему присоединились Николай Гумилёв, Александр Толстой. Литературные занятия проводили Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский, Максимилиан Волошин. Поэты, обучающиеся стихосложению, стали называть себя «Поэтическая академия». В октябре 1911 года «Поэтическая академия» преобразовалась в «Цех поэтов» по образцу средневековых названий ремесленных объединений. Руководители «цеха» стали поэты следующего поколения – Николай Гумилёв и Сергей Городецкий. Был поставлен и решён вопрос о создании нового поэтического течения – акмеизма (от греч. – высшая степень чего-либо, цветущая сила). Акмеистами стали Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Михаил Кузмин и др.
Основное внимание акмеистов было сосредоточено на поэзии. Конечно, была у них и проза, но именно стихи сложили это направление. Как правило, это были небольшие по объему произведения, иногда в жанре сонета, элегии.
Самым главным критерием стало внимание к слову, к красоте звучащего стиха. Складывалась некая общая ориентация на другие, чем у символистов, традиции русского и мирового искусства.
Можно выделить основные черты поэзии акмеизма. Во-первых, внимание к красоте окружающего мира, к мельчайшим деталям, к далеким и непознанным местам. При этом акмеизм не стремиться познать иррациональное. Он помнит о нем, но предпочитает оставлять нетронутым. Что же касается непосредственно стилистических особенностей, то это стремление к простым предложениям, нейтральной лексике, отсутствию сложных оборотов и нагромождения метафор. Однако при этом поэзия акмеизма остается необычайно яркой, звучной и красивой. В поэзии Н. Гумилева акмеизм реализуется в тяге к открытию новых миров, экзотическим образам и сюжетам. Путь поэта в лирике Гумилева — путь воина, конквистадора, первооткрывателя. Муза, вдохновляющая стихотворца — Муза Дальних Странствий. Обновление поэтической образности, уважение к «явлению как таковому» осуществлялось в творчестве Гумилева посредством путешествий к неведомым, но вполне реальным землям. Путешествия в стихах Н. Гумилева несли впечатления от конкретных экспедиций поэта в Африку и, в то же время, перекликались с символическими странствиями в «мирах иных». Заоблачным мирам символистов Гумилев противопоставил первооткрытые им для русской поэзии континенты. Иной характер носил акмеизм А. Ахматовой, лишенный тяготения к экзотическим сюжетам и пестрой образности. Своеобразие творческой манеры Ахматовой как поэта акмеистического направления составляет запечатление одухотворенной предметности. Посредством поразительной точности вещного мира Ахматова отображает целый душевный строй. Здешний мир О. Мандельштама был отмечен ощущением смертной хрупкости перед безликой вечностью. Акмеизм Мандельштама — «сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия». Преодоление пустоты и небытия совершается в культуре, в вечных созданьях искусства: стрела готической колокольни попрекает небо тем, что оно пусто. Среди акмеистов Мандельштама выделяло необыкновенно остро развитое чувство историзма. Вещь вписана в его поэзии в культурный контекст, в мир, согретый «тайным телеологическим теплом»: человек окружался не безличными предметами, а «утварью», все упомянутые предметы обретали библейский подтекст.
Эстетической основой акмеизма стала статья М. Кузмина «О прекрасной ясности». Статья диктовала принципы «прекрасной ясности»: логичность замысла, стройность композиции стали призывом к реабилитации эстетики разума и гармонии, противостоял глобализму символистов.
При имени Гумилёва мы ныне вспоминаем о том, что он был основателем акмеизма. А он был прежде всего редчайшим примером слитности стихов и жизни. Все его годы воплощались в его стихах. Жизнь его – жизнь романтического русского поэта – воспроизводится по его творениям.
Он был строг и неумолим к молодым поэтам и к себе, он первым объявил стихосложение наукой и ремеслом, которому нужно учиться, как учатся музыке и живописи. Он был мужественен и упрям, он был мечтателен и отважен Он писал стихи, насыщенные терпкой прелестью, обвеянные ароматом высоких гор, жарких пустынь, дальних морей. Странствующий рыцарь, аристократический порядок, он был влюблён во все времена, страны и эпохи.
Когда началась мировая война, Гумилёв ушёл на фронт. О его приключениях ходили легенды. Он получил три «Георгия», был тяжело ранен, но его душа расцветала в дерзкой героической красоте.
Мечтатель, романтик, патриот, суровый учитель, поэт… Хмурая тень его, негодуя, отлетела от обезображенной, окровавленной, страстно любимой им Родины…
Им были написаны книги стихов: «Путь конквистадора», «Романтические цветы», «Жемчуга», «Чужое небо», «Колчан», «Костёр», «Шатёр», пьесы в стихах; книга китайских стихов «Фарфоровый павильон».
Михаил Кузмин – поэт, изысканный стилизатора. Только он мог сказать, что у него «не музыка, а музычка, но в ней есть яд». Он объединял слова и музыку, поклонялся XVIII веку и безумно любил его, хотя тогда хорошим тоном считалось принадлежать модернизму. Прозаик и литературный критик, переводчик и композитор, он писал музыку к спектаклю по пьесе Александра Блока «Балаганчик». Старший из всех акмеистов, теоретик акмеизма, о нём писала Ирина Одоевцева: «Кузмин – король эстетов, законодатель мод и тона»… А. М. Волошин о нём говорил: «Когда видишь Кузмина в первый раз, то хочется спросить его: «Скажите откровенно, сколько вам лет?», но не решишься, боясь получить ответ: «Две тысячи…» Несомненно, что он умер в Александрии молодым и красивым юношей… Но почему же он возник теперь, здесь, между нами, в трагической России, с лучом эллинской радости в своих звонких песнях и ласково смотрит на нас своими жуткими, огромными глазами, уставшими от тысячелетий?»
Начав когда-то с людьми «Мира искусств», Кузмин пошёл дальше их, оказался тоньше и восприимчивее к веяниям жизни. Кузмин подхватил носившиеся в воздухе идеи экспрессионизма и порождённого им самим сюрреализма и развил их с неподражаемой оригинальностью. Поэзия Кузмина не похожа на то, что создавали его современники. Совсем отдельная, опережающая развитие литературных течений эпохи и вместе с тем не отделимая от неё, она могущественно повлияла на современную поэзию.
Наука о литературе до сих пор ещё не дала точного определения поэзии Михаила Кузмина.
Акмеизм – течение русского модернизма, сформировавшееся в 1910-е годы и в своих поэтических установках отталкивающееся от своего учителя – русского символизма. Заоблачной двумирности символистов акмеисты противопоставили мир обыденных человеческих чувств, лишенных мистического содержания.
Акмеизм как литературное течение возник в начале 1910-х годов и генетически был связан с символизмом. В 1900-е годы молодые поэты, близкие символизму в начале своего творческого пути, посещали «ивановские среды» – собрания на петербургской квартире Вяч. Иванова, получившей в их среде название «башня». В недрах кружка в 1906–1907 годах постепенно сложилась группа поэтов, назвавшая себя «кружком молодых». Стимулом к их сближению была оппозиционность символистской поэтической практике. С одной стороны, «молодые» стремились научиться у старших коллег стихотворной технике, но с другой – хотели бы преодолеть умозрительность и утопизм символистских теорий.
Необходимо отметить родовую связь акмеизма с литературной группой «Цех поэтов». «Цех поэтов» был основан в октябре 1911 года в Петербурге в противовес символистам, и протест участников группы был направлен против магического, метафизического характера языка поэзии символистов. Возглавляли группу Н. Гумилев и С. Городецкий. В состав группы входили также А. Ахматова, Г. Адамович, К. Вагинов, М. Зенкевич, Г. Иванов, В. Лозинский, О. Мандельштам, В. Нарбут, И. Одоевцева, О. Оцуп, В. Рождественский. «Цех» издавал журнал «Гиперборей».
Название кружка, образованное по образцу средневековых названий ремесленных объединений, указывало на отношение участников к поэзии как к чисто профессиональной сфере деятельности. «Цех» был школой формального мастерства, безразличного к особенностям мировоззрения участников. Поначалу они не отождествляли себя ни с одним из течений в литературе, да и не стремились к общей эстетической платформе.
Из широкого круга участников «Цеха» в начале 1910-х годов (около 1911–1912) выделилась более узкая и эстетически более сплоченная группа поэтов, которые стали именовать себя акмеистами. В состав группы входили Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Зенкевич, В. Нарбут (другие участники «Цеха», среди них Г. Адамович, Г. Иванов, М. Лозинский, составляли периферию течения).
Футуризм в России. Манифесты, авторы, течения в рамках футуризма. Реализация принципов футуризма в творчестве одного из представителей (по выбору).
37.Футуристы
Футуристы вышли на литературную арену несколько раньше акмеистов. Они объявили классику и всю старую литературу как нечто мертвое. «Только мы — лицо нашего времени», — утверждали они. Русские футуристы — явление самобытное, как смутное предчувствие великих потрясений и ожидание грандиозных перемен в обществе. Это надо отразить в новых формах. «Нельзя, — утверждали они, — ритмы современного города передать онегинской строфой». Футуристы вообще отрицали прежний мир во имя создания будущего; к этому течению принадлежали Маяковский, Хлебников, Северянин, Гуро, Каменский. В декабре 1912 г. в сборнике «Пощёчина общественному вкусу» вышла первая декларация футуристов, эпатировавшая читателя. Они хотели «Сбросить с парохода современности» классиков литературы, выражали «непреодолимую ненависть к существовавшему языку», называли себя «лицом времени», создателями нового «самоценного (самовитого) Слова». В 1913 г. была конкретизирована эта скандальная программа: отрицание грамматики, синтаксиса, правописания родного языка, воспевание «тайны властной ничтожности». Подлинные же стремления футуристов, т.е. «будетлян», раскрыл В.Маяковский: «стать делателем собственной жизни и законодателем для жизни других». Искусству слова была сообщена роль преобразователя сущего. В определённой сфере — «большого города» — приближался «день рождения нового человека». Для чего и предлагалось соответственно «нервной» городской обстановке увеличить «словарь новыми словами», передать темп уличного движения «растрёпанным синтаксисом».
Футуристическое движение было довольно широким и разнонаправленным. В 1911 г. возникла группа эгофутуристов: И.Северянин, И.Игнатьев, К.Олимпов и др. С конца 1912 г. сложилось обьединение «Гилея»(кубофутуристы): В.Маяковский и Н.Бурлюки, В.Хлебников, В.Каменский. В 1913 г.- «Центрифуга»: Б.Пастернак, Н.Асеев, И.Аксенов. Всем им свойственно притяжение к нонсенсам городской действительности, к словотворчеству. Тем не менее футуристы в своей поэтической практике вовсе не были чужды традициям отечественной поэзии. Хлебников во многом опирался на опыт древнерусской литературы. Каменский — на достижения Некрасова и Кольцова. И.Северянин высоко чтил А.К.Толстого, А.М.Жемчужникова и К.Фофанова, Мирру Лохвицкую. Стихи Маяковского, Хлебникова были буквально «прошиты» историко-культурными реминисценциями. А предтечей кубофутуризма Маяковский назвал Чехова- урбаниста.
Романы Д. Мережсковского. Анализ по выбору.
МЕРЕЖКОВСКИЙ, ДМИТРИЙ СЕРГЕЕВИЧ (1865–1941) – русский прозаик, поэт, литературный критик, переводчик, религиозный мыслитель.
Символизм был первым течением модернизма, возникшим на русской почве.
Традиционному познанию мира символисты противопоставили идею
конструирования мира в процессе творчества. Творчество в понимании
символистов – подсознательно-интуитивное созерцание тайных смыслов,
доступных лишь художнику – творцу. «Недосказанность», «утаённость смысла»
— символ – главное средство передачи созерцаемого тайного смысла.
Символ – вот центральная эстетическая категория нового течения.
Д. С. Мережковский, яркий представитель Серебряного века, вошёл в историю как один из основателей русского символизма, основоположник нового для русской литературы жанра историософского романа, один из пионеров религиозно-философского подхода к анализу литературы, выдающийся эссеист и литературный критик[2]. Мережковский (начиная с 1914 года, когда его кандидатуру выдвинул академик Н. А. Котляревский) неоднократно претендовал на соискание Нобелевской премии; был близок к ней и в 1933 году (когда лауреатом стал И. А. Бунин)[3].
Спорные философские идеи и радикальные политические взгляды Д. С. Мережковского вызывали резко неоднозначные отклики; тем не менее, даже оппоненты признавали в нём выдающегося писателя, жанрового новатора и одного из самых оригинальных мыслителей ХХ века.
Родился 2 (14) августа 1865 в Петербурге в семье крупного чиновника – столоначальника при императорском дворе, действительного тайного советника.
Известности у массовой аудитории Мережковский добился еще в 1880-е годы. К 1914 он уже автор 24-томного собрания сочинений, которое немедленно воцарилось на полках едва ли не каждой библиотеки России.
Писать стихи Мережковский начал в 13 лет. Когда юноше было 15, отец организовал ему встречу с Ф.М.Достоевским, которому не понравились опыты начинающего стихотворца. «Чтобы хорошо писать, – страдать нужно, страдать!» – эти слова Достоевского еще не раз отзовутся в судьбе писателя, непрестанно обвиняемого в сухом интеллектуализме, холодности, схематизме, «головном» характере творчества, в отрешенности от «живой жизни» во имя культурно-мифологических «химер».
В 1883 Мережковский поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, по окончании которого четыре года спустя он окончательно решает посвятить себя исключительно литературному труду.
В январе 1889 Мережковский вступает в брак с З.Н.Гиппиус, будущей крупной писательницей, ставшей на всю жизнь его ближайшим другом, идейным спутником и соучастницей духовных и творческих исканий. Союз Мережковского и Гиппиус, пожалуй, наиболее известный творческий тандем в истории русской культуры «серебряного века
Свою публичную литературную деятельность Мережковский начал в 1881 как поэт. В начале 1880-х годах он сближается с С.Я.Надсоном, имя которого стало нарицательным для обозначения целого десятилетия в истории русской поэзии эпохи «безвременья». Будущий основоположник русского модернизма отдает дань свойственным надсоновской поэзии нотам «скорбной» гражданственности, сомнений, разочарований в высоких устремлениях, минорной интимности, переходам от декларативной идейности к исповедальным интонациям, от поэтических абстракций к пышной декларативности сравнений. Испытав в университете влияние «духовных вождей» русского студенчества 1880-х, философов-позитивистов Конта, Милля, Спенсера, Мережковский вторит в своей поэзии ходовой народнической идеологии. Тому способствует знакомство с А.Н.Плещеевым и ведущими литераторами-народниками
Однако уже с этого момента начинается раздвоение, характерное для личности и творчества писателя
Основными темами стихотворного творчества Мережковского в 1880-х годах были «одиночество поэта, призрачность жизни и обманчивость чувств»[4]; для его стихов были характерны «ноты скорбной гражданственности, сомнений, разочарований в высоких устремлениях, минорной интимности, переходам от декларативной идейности к исповедальным интонациям, от поэтических абстракций к пышной декларативности сравнений»[6]. Отмечалось впоследствии, что, не будучи в прямом смысле слова «гражданским» поэтом, Мережковский охотно разрабатывал мотивы любви к ближнему («Сакья-Муни») и готовности пострадать за убеждения («Аввакум»)
Первую известность Мережковскому-поэту принесла книга «Стихотворения (1883—1887)» (1888). Широкий резонанс имела поэма «Вера» («Русская мысль», 1890; позже — сборник «Символы», 1892); считающаяся одним из первых значительных произведений русского символизма, она производила «…ошеломляющее впечатление именно силой и подлинностью запечатленных в ней мистических переживаний, резко отличавшихся от рефлексий на гражданские темы, свойственных народнической литературе»[
Уже в первой книге Мережковского, принесшей ему известность, – Стихотворения (1883–1887) (1888) – намечен пересмотр народнических заветов: Напрасно я хотел всю жизнь отдать народу: / Я слишком слаб; в душе – ни веры, ни огня…
Постепенно в творчестве начинающего писателя наметился жанровый кризис: утратив интерес к поэзии, он увлёкся древнегреческой драматургией. В «Вестнике Европы» вышли его переводы трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида
Античные переводы Мережковского, в своё время практически невостребованные, лишь впоследствии были оценены по достоинству; ныне (согласно Ю.Зобнину) «составляют гордость русской школы художественного перевода»[7].
В «Северном вестнике» состоялся дебют и Мережковского-критика: статья о начинающем А. П. Чехове — «Старый вопрос по поводу нового таланта». Робкий намек автора на возможность существования некой «иной», иррациональной Истины, обусловил окончательный разрыв его с Михайловским.
В дальнейшем — здесь же, а также в других изданиях («Русское Обозрение», «Труд») — Мережковский продолжал печатать эссе и статьи о Пушкине, Достоевском, Гончарове, Майкове, Короленко, Плинии, Кальдероне, Сервантесе, Ибсене, французских неоромантиках.
Окончательный перелом в сознании и творчестве Мережковского приходится на 1892. Именно тогда происходит поворот к религиозному миросозерцанию и ощущению мистической тайны бытия. С этого момента Мережковский становится последовательным борцом с позитивизмом и материализмом.
Прежде всего этот перелом запечатлен в книге стихов с программным для зарождающейся модернистской эпохи названием – Символы. (Песни и поэмы) (1892) – и в лекции О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы.
Лекция, наряду со сборником «Символы», считается манифестом символизма и модернистского обновления искусства. Мережковский обозначил здесь три линии нового искусства, утверждая, что только «мистическое содержание», «язык символа» и импрессионизм способны расширить «художественную впечатлительность» современной русской словесности.[14] Отмечая, что все три составляющие нового движения уже присутствуют в творчестве Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова, автор объявлял модернизм, в сущности, продолжением тенденций русской литературной классики.[6]
Лекция Мережковского произвёла фурор, причём либерально-демократический лагерь отнёсся к его теориям как к проявлению «мракобесия», а в петербургских литературных салонах они были встречены презрительно- насмешливо. С восторгом принял доклад лишь немногочисленный кружок сторонников нового направления, сформировавшийся вокруг журнала «Северный вестник»
Начиная с 1890 года стал меняться характер жанровых предпочтений писателя: в его творчестве наметился поворот к крупномасштабной исторической прозе. В 1890 году Мережковский начал, а два года спустя завершил роман «Смерть богов. Юлиан Отступник»
роман стал первым в трилогии «Христос и Антихрист», продолженной впоследствии романами «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» и «Антихрист. Петр и Алексей»[11], и вошёл в историю как первый русский символистский исторический роман.
После публикации статус писателя изменился: критики, ругая «ницшеанца Мережковского» (это словосочетание некоторое время оставалось неразрывным), вынуждены были констатировать несомненную значительность этого дебюта. Единомышленники почувствовали в Мережковском своего лидера
Трилогия «Христос и Антихрист», в которой писатель выразил свою философию истории и свой взгляд на будущее человечества[6], была начата им в 1890-е годы. Первый её роман, «Смерть богов. Юлиан Отступник», история жизни византийского императора IV века Юлиана
[2], впоследствии назывался критиками в числе сильнейших произведений Д. С. Мережковского.
За ним последовал роман «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1901); критики отметили с одной стороны — историческую достоверность деталей, с другой — тенденциозность[20]. Третий роман трилогии, «Антихрист. Петр и Алексей» (1904—1905), написанный уже после закрытия Собраний, — богословский и философский роман о Петре I, которого автор «рисует воплощенным антихристом»[2], как отмечалось, во многом — под влиянием соответствующего представления, бытовавшего в раскольнической среде[11]. Исторические романы Мережковского стали очень популярны в Европе: только «Юлиан Отступник» в течение 10 лет выдержал во Франции 23 переиздания.[9] Между тем, когда литературный обозреватель английской газеты «Daily Telegraph» назвал Мережковского «достойным наследником Толстого и Достоевского», русская критика единодушно осудила такой отзыв как «святотатство», и писатель вынужден был публично откреститься от похвал такого рода[
Отношение Мережковского к Первой русской революции было во многом предопределено событиями 9 января, после которых Мережковские, Философов и гостивший у них Андрей Белый организиовали студенческий «протест» в Александринском театре
Свою позицию Мережковский подробно изложил в работе «Грядущий хам», которая в течение 1905 года печаталась в журналах «Полярная звезда» и «Вопросы жизни». Предостерегая общество от «недооценки мощных сил, препятствующих религиозному и социальному освобождению», писатель считал, что интеллигенции, воплощающей «живой дух России», противостоят силы «духовного рабства и хамства, питаемые стихией мещанства, безличности, серединности и пошлости»[
Д. С. Мережковский одним из первых сформулировал основные принципы русского модернизма и символизма[1], отделив их от эстетики декаданса. По современного исследователя творчества Мережковского И. В. Корецкой, его труды стали «своеобразной энциклопедией» для идеологии символизма: «…отсюда брали начало многие идеалистические воззрения символистов в области историософии, социологии, эстетики, морали»[9]. Он же вошёл в историю как основоположник нового для русской (и, как полагают некоторые, мировой) литературы, жанра: историософского романа. Классиков экспериментального романа (А. Белого, А. Ремизова, Т. Манна, Дж. Джойса) некоторые исследователи относят к числу последователей Мережковского. Именно благодаря Мережковскому с 1900-х годов изменился сам статус исторического романа. Наследие Мережковского отразилось в романистике В.Брюсова, А.Толстого, М.Булгакова, М.Алданова.[4]
Вслед за Вл. Соловьевым (и одновременно с В.Розановым) Мережковский стал пионером религиозно-философского подхода к анализу литературы. Он «…сделал очень много для формирования символистского образа классической традиции»[4]; такие его произведения, как «Вечные спутники» (1897) и «Л.Толстой и Достоевский» (1901—1902), воспринимались как «ярчайшие литературные события» и оказали определяющее влияние на развитие критики литературоведения XX века.
Творчество А. Белого. Поэтические сборники. Анализ стихотворения по выбору.
34.Андрей Белый
Андрей Белый — Борис Николаевич Бугаев (14.10.1880 — 8. 1.1934) — родился и вырос в семье крупного российского математика, профессора Московского университета Николая Васильевича Бугаева. Круг его общения был чрезвычайно интересен. Уже учась в университете, Белый ежедневно посещал семью Соловьевых — родителей своего друга Сергея. Именно здесь, в семье Соловьевых, были поддержаны первые литературные опыты Бориса Бугаева. Михаил Сергеевич помог Борису Бугаеву сочинить псевдоним “Андрей Белый” (белый — священный, утешительный цвет, представляющий собою гармоническое сочетание всех цветов — любимый цвет Владимира Соловьева). В 1990 году Б. Бугаев окончательно решает стать писателем.
Андрей Белый создал свой особый жанр – симфония – особый вид литературного изложения, по преимуществу отвечающий своеобразию его жизненных восприятий и изображений. По форме это нечто среднее между стихам и прозой. Их отличие от стихов в отсутствии рифмы и размера. Впрочем, и то и другое словно непроизвольно вливается местами. От прозы – тоже существенное отличие в особой напевности строк. Эти строки имеют не только смысловую, но и звуковую, музыкальную подобранность друг к другу. Этот ритм наиболее выражает переливчатость и связность всех душевностей и задушевностей окружающей действительности. Это именно музыка жизни – и музыка не мелодическая…а самая сложная симфоническая. Белый считал, что поэт-символист – связующее звено между двумя мирами: земным и небесным. Отсюда и новая задача искусства: поэт должен стать не только художником, но и «органом мировой души…тайновидцем и тайнотворцем жизни». От того и считались особенно ценными прозрения, откровения, позволявшие по слабым отражениям представить себе иные миры.
Автор способен увидеть красоту даже в самых нелепых, неприхотливых предметах «В лепестке лазурево-лилейном». В первой строфе автор говорит, что все вокруг чудесно и гармонично. Во второй строфе строчками «Как над пенной бездною ручей.
Льются мысли
Блесками летающих лучей»
Автор рисует картину ручья, водопада низвергающегося вниз, в пенную бездну, и от этого в разные стороны разлетаются тысячи мелких сверкающих капелек, так льются и человеческие мысли.
Белый был влюблён в жену Блока, Любовь Дмитриевну Менделееву-Блок. Это чувство, перевернувшее всю жизнь А. Белого, зародилось еще летом 1904 года. К весне 1906 года отношения людей, составляющих роковой треугольник, достигли крайнего напряжения. Любовь Дмитриевна расстается с А. Белым на десять месяцев, чтобы все обдумать и принять окончательное решение. Летом А. Белого нередко посещают мысли о самоубийстве. Потом происходит решительное объяснение. Резко и безжалостно отвергнутый, Андрей Белый оказывается на грани умопомрачения. Из Петербурга он сразу уезжает за границу, где начинается период исцеления от перенесенного удара, растянувшийся на 1907 — 1908 годы. В эти годы огромное влияние на А. Белого оказывает творчество Н. Некрасова. Памяти этого поэта посвящается сборник стихотворений “Пепел” (1908).
Позже возвращается в Москву. В 1910-1911 годах поэт путешествует по Италии, Сицилии, Тунису, Египту и Палестине, а в 1912 году, вместе с женой, художницей А.Тургеневой, уезжает в Европу. Через 4 года возвращается в Москву. А.Белый умирает в 1934 году от кровоизлияния в мозг.
Далекая, родная, —
Жди меня...
Андрей Белый (псевдоним Бориса Николаевича Бугаева; 1880-1934) — представитель «младшего» поколения поэтов-символистов. Сын профессора математики и воспитанник либерально-университетской среды. С 1899 по 1903 год А. Белый учится на естественном отделении математического факультета Московского университета. Будущий большой писатель рассказывает о раздвоении своих интересов этого периода: трудно было совместить интерес к естествознанию, с одной стороны, и большой интерес к искусству, религии, мистике — с другой Запомнились на всю жизнь беседы и споры с отцом на философско-научные темы, посещения литературных салонов, первые пробы пера. Уже в самом начале творческого пути это был человек широкого синтеза дарований Вместе с В. Брюсовым А. Белый стал одним из создателей теории символизма в России. Его теоретические статьи по искусству, собранные в увесистом томе книги «Символизм», читались и высоко ценились поэтами-лириками. В своих философско-научных трудах («Смысл искусства», «Эмблематика смысла»), литературно-критических статьях он развивал идею религиозного содержания искусства, постижения запредельного, утверждал превосходство интуиции над логикой, необходимость подчинения искусства слова законам музыки Во всем этом прежде всего сказывалось увлечение А. Белого антропософией (смесь религиозной мистики и самых фантастических суеверий). Яркое практическое воплощение эти идеи получили в ранних произведениях А. Белого — его «симфониях» и первом поэтическом сборнике «Золото в лазури» (1904). С одной стороны, он защищает новое символическое искусство, как творчество новой жизни, а с другой, как синтез разных начал александрийской эпохи, и что задача символического искусства заключается в новой комбинации всех культур и миросозерцании в целях наивозможно полного охвата жизни. В «Эмблематике смысла» Белый об этом говорит так: «Мы действительно осязаем что-то новое, но осязаем его в старом; в подавляющем обилии старого — новизма так называемого символизма, вся сила, вся будущность… нового искусства».
Стихотворения сборника «Золото в лазури» распадаются на три цикла. В первом цикле преобладают стихотворения наиболее раннего периода; они преисполнены светлого и радостного ожидания. Автор назвал этот цикл — «В полях» и назвал так потому, что большинство этих стихотворений слагались действительно в полях. В данном случае поэт руководствовался не столько принципами эстетических норм, сколько характерностью настроения Природа, космос, человек как бы сливаются воедино:
И мир, догорая, пирует,
И мир славословит Отца,
А ветер — ласкает, целует,
Целует меня без конца.14
продолжение
--PAGE_BREAK--
Веселое разноцветье красок закрепляет, делает желанной столь необходимую гармонию человека и природы:
В печали бледной, виннозолотистой,
Закрывшись тучей,
И окаймив ее дугой огнистой,
Сребристожгучей, -
Садится солнце краснозолотое...
И вновь летит
Вдоль желтых нив волнение святое, -
Овсом шумит...
Традиционнее и новаторское синтезируется в любовной лирике цикла, воссоединяя народнопоэтическое начало песен Кольцова («Любовь», «Поповна») и начало чисто символическое с философичным надломом и трепетом страстей и получувств («Паук», «Весенняя грусть») Доверительна и тоже глубоко философична монографическая лирика этого раздела, стихи, посвященные К Бальмонту, М. С. Соловьеву, отцу («Поэт», «Владимир Соловьев», «Н. В. Бугаеву»).
Лейтмотивом второго цикла, названного — «В горах», являются религиозные ожидания, сменяющиеся сказочным пафосом, в силу чего мистическая нота топится в красочной образности Пробуждается даже тема люцеферическая, чему соответствует заглавие раздела — «В горах», обозначающее превознесенность над миром: «Возврат», «На горах», «Великан», «Поединок». Осознание «текущих столетий», вечности и места человека в этом вихре времен:
Сказочный экстаз этого цикла, неодолимость жизни, прекрасного прорываются сквозь «смерть», «вечность» то волшебным олицетворением, то необычной метафорической образностью, то фейерверком космических красок («изумрудно золотистых», «фиолетово пурпурных»):
И зло, и добро
Тают в поцелуях
Серебро, серебро
Прядает в струях.
Захлебнулась тоска;
Захлебнулась печаль:
Улыбнулись века
В мировую даль… (с 51).
Из чувства превознесенности над миром рождается и тема третьего цикла сборника — «Не тот», в котором доминирующим мотивом является — разочарование. Ощущение «горной озаренности» рассеивается, и автор ощущает себя в «трезвой действительности», как в тюрьме:.
Кольцевая композиция цвета — «золото» и «лазурь» — оформляет содержание сборника, его идею, «живописует» эволюцию идей автора. Три раздела сборника, три его темы трансформируются в определенной последовательности от золота в лазури к пеплу: мистический экстаз, преломляясь, проходит сквозь чудесную сказку и сталкивается с реальной действительностью; образы, порожденные экстазом сгорают в пепел.
Отгремели, отполыхали события первой русской революции. Все это не могло не сказаться на чувствах и настроении поэта. Судьба Родины, России, се народа — это тема становится главной во втором сборнике стихов А. Белого — «Пепел» (1909). В предисловии к сборнику он писал: «Все стихотворения „Пепла“ периода 1904-1908 годов — одна поэма, гласящая о глухих, непробудных пространствах Земли Русской; в этой поэме одинаково переплетаются темы реакции 1907 и 1908 годов с темами разочарование автора в достижении прежних, светлых путей». этот сборник, особенно две его поэмы («Железная дорога», «Деревня»), посвящается Н. А. Некрасову. В некрасовских интонациях звучит та же боль за по-прежнему страдающую Русь, но уже в ином временном пространстве:
Динамика, движение времени обозначается в поэме «Железная дорога» характерной анафорой — «пролетают». Но рядом с этим движением есть еще одно — это спешащее за временем сознание лирического героя:
Вслед за сборником «Пепел» обретает жизнь следующий, сборник стихов — «Урна» (1909). Содержание этого сборника — своеобразный итог того, о чем шла речь в предыдущих двух сборниках: поэт (собирает в урну пепел сожженного своего восторга, вспыхнувшего ему когда-то «Золотом» и «Лазурью» Сборник состоит из четырех циклов, четырех, как называл их сам автор, «подотделов»: «Снежная дева», «Лета забвения», «Искуситель», «Мертвей».
В цикле «Снежная дева» объединены стихотворения, живописующие разочарования в любви. Любовь-страсть испепеляет сердце, разум, но это лишь мучительные воспоминания лирического героя, которые развеиваются пургою.
Страдание, грусть, самоуспокоение — все эти чувства в цикле аккомпанирует метель. Лейтмотив цикла — лейтмотив метели («Тройка», «Зима», «Серебряная дева», «Снежная дева», «Буря»). Только для него, А. Белого, характерная система тропов воссоздает неповторимую, красочную картину русской зимы. Это и яркие эпитеты («звонкий лед», «холодные снега», «синий, синий иней», «снежная, бархатная пустыня», «стеклянный ток остывших вод», «снеговым, хрупким белоцветом»), и неожиданные, образные метафоры («одни суровые сугробы глядят, как призраки в окно», «захохочет и заплачет твой валдайский бубенец», «стреляет палевый огонь», «пронесся в ночь пурговый конь»), и сказочные олицетворения, которые превращают эти метафоры в чудесное, волшебное действо. Свист и вой пурги, тяжелые вздохи заснеженной пустыни, звон хрупких ледяных подвесок — все это мелодия, музыка зимы, метели, написанная красками богатой поэтической палитры А. Белого. Именно в период написания большинства стихов этого цикла автор работал над своей симфонией «Кубок Метели».
Исход страданиям лирический герой находит в философской грусти: если «она» — только холодная, снежная дева, то и вся жизнь лишь снежный, сквозной водоворот:
В цикле «Лета забвения» объединены стихи схожие по настроению со стихами предыдущего цикла Однако пейзаж стихотворений — летний. Лето способствует философскому раздумью, которое здесь и доминирует:
Кроме того, в этот период А. Белый находился под сильным влиянием поэзии Тютчева, Баратынского и отчасти Батюшкова. Явное влияние этих поэтов слышится во многих строках, строфах, даже в использовании характерных архаизмов, в чопорности и торжественности стиля:
Тема философии, глубоких, а порой мрачных философских раздумий становится доминирующей в третьем цикле этого сборника — «Искуситель». В 1904-1908 годах А. Белый усиленно занимается изучением неокантианской философии (Коген, Наторп, Ласк), которая, по мнению самого поэта, «гибельно» повлияла на его мироощущение, осуществив в нем разрыв на «черствость» и «чувственность», когда в выспренних полетах мысли вдруг открывался лик Люцифера:
Три цикла сборника «Урна» венчает поэма «Мертвец», которая как следствие вытекает и из настроений сборника «Пепел», и из настроений стихов и поэм сборника «Урна». В предисловии к поэме А. Белый писал: "«Я», разочарованное в религиозном и этических устремлениях («Золото в Лазури»), придавленное косными пространствами политической и моральной реакции («Пепел»), разочарованное в личной любви («Урна») и в философском, сверхличном пути («Искуситель») становится живым мертвецом, заживо похороненным; и эти переживания прижизненной смерти («Ты подвиг свой свершила прежде тела, — безумная душа») приводят к кощунственным выкрикам боли..." Кощунство — это как бы защитная реакция лирического героя, который оказывается чужим в этом мире:
Однако в последних строфах поэмы боль обретает реальность и остроту. Остались по ту сторону жизни неверные друзья, милая, диакон с кадилом, и теперь он, мертвец, один на один со своей пронзительной болью, которую он унес с собой в могилу. Иронию белого обрывистого стиха сменяет трогательная образность народною причитания:
Романы А. Белого. Анализ по выбору.
В предреволюционные годы Белый заявил о себе и как прозаик (романы «Серебряный голубь» (1909) и «Петербург» (1912). В прозе его прослеживается тесная связь с традициями творчества В. Соловьева, Достоевского: философичность, мир подсознания, патология чувств.
Большей удачей А. Белого в прозе был роман «Петербург», поставивший его рядом с такими талантливыми «живописцами» града Петра, как Пушкин, Гоголь, Достоевский. Старая петербургская Россия ушла в прошлое. Роман о новом Петербурге мог написать лишь писатель, обладающий совсем особенным ощущением космической жизни, ощущением эфемерности бытия, способный разгадать таинственные и странные лабиринты истории русского града на Неве. Все повествование строится на присущем автору художественном ощущении космического распластования, распыления, декристаллизации всех вещей мира, нарушения и исчезновения всех твердо установившихся границ между предметами. Рушится твердость, ограниченность, кристаллизованность нашего плотского мира. Один человек переходит в другого человека, один предмет переходит в другой предмет, физический план — в астральный план, мозговой процесс — в бытийственный процесс. Происходит смещение и смешение разных плоскостей.
Герой романа «Петербург», сын важного бюрократа, исповедующий неокантианскую философию Когена, и революционер, — Николай Апполонович Аблеухов. Его любимое занятие заключалось в том, что он запирал на ключ свою рабочую комнату и ему начинало казаться, что и он, и комната, и предметы той комнаты перевоплощались мгновенно из предметов реального мира в умопостигаемые символы чисто логических построений. Комнатное пространство смешивалось с его потерявшим чувствительность телом в общий бытийственный хаос, называемый вселенной. Сознание Николая Апполоновича, отделяясь от тела, непосредственно соединилось с электрической лампочкой письменного стола, называемой им «солнцем сознания». Он чувствовал тело свое пролитым во «вселенную». Описывается медитация Николая Апполоновича, посредством которой расщепляется его собственное бытие. В романе изображается также мозговая игра важного бюрократа-отца, сенатора, главы учреждения и действительного тайного советника — Апполона Апполоновича Аблеухова. С трудом отделяется от него сын-революционер, наизнанку вывернутый бюрократ — Николай Апполонович. Трудно определить, где кончается отец и где начинается сын. Это уже и злая ирония, когда враги, представляющие начала противоположные — бюрократии и революции — смешиваются в каком-то некристаллизованном, неоформленном целом. Н. Бердяев, анализируя роман А. Белого, писал: «В этом сходстве, смешении и нарушении границ символизируется и то, что наша революция плоть от плоти и кровь от крови бюрократии и что потому в ней заложено семя разложения и смерти»
Все переходит во все, все перемешивается и проваливается. Исчезает оседлость бытия. Для А. Белого, как писателя и художника, особенно характерна теснейшая связь содержания и формы, которая и проявляет это необычное содержание. В романе кружатся слова и созвучия, и в этом вихре словосочетаний распыляется бытие, сметаются все грани. Стиль переходит в неистовое круговое движение, как бы повторяя стихию вихря космического. Космические вихри словно вырвались на свободу и разрывают, распыляют весь наш осевший, отвердевший, кристаллизованный мир. А в стиле распыляются кристаллы слов, устоявшиеся формы слова, казавшиеся вечными. Всем этим А. Белый очень точно характеризует атмосферу, в которой происходит действие романа. А вот как представляется ему сам город Петербург: «Петербург! Петербург! Осаждаюсь туманом, и меня ты преследовал праздною мозговой игрой: ты — мучитель жестокосердный; ты — непокойный призрак; ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих ужасных проспектах и с разбега влетал я на Чугунный тот мост, начинавшийся с края земного, чтобы вести в бескрайную даль; за Новой, в полусветной, зеленой там дали — повосстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждою, что тот край есть действительность, и что он — не воюющая бескрайность, которая выгоняет на петербургскую улицу бледный дым облаков»16. Н. Бердяев сравнивает стиль А. Белого со стилем кубистов в литературе (В. Каменский, братья Бурлюки) и живописи (Пикассо), когда «срываются цельные покровы мировой плоти к нет уже цельных органических образов...»17. Но оригинальность Белого в том, что свой кубизм и футуризм он соединяет с символизмом. Так, в кубистически-футуристическом «Петербурге» повсюду являющееся красное домино, есть внутренно-рожденный символ надвигающейся революции. В европейской литературе предшественником творческих приемов А. Белого можно назвать Гофмана, в гениальной фантастике которого также нарушались все грани, перемешивались все планы, все двоилось и переходило одно в другое. Роман А. Белого несет в себе и традиции реалистической школы: подобно Гоголю видит он в человеческой жизни больше уродства и ужаса, чем красоты и подлинного, устойчивого бытия. Где-то он следует и за «Весами» Достоевского (сцены в трактире, с сыщиком), но А. Белый более космичен по своему ощущению жизни, Достоевский более психологичен и антропологичен. Автор «Петербурга» погружает человека в космическую безмерность, отдает его на растерзание космических вихрей. А. Белый и любит Россию и отрицает Россию.
Творчество И. Анненского и его влияние на развитие русской поэзии. Книга стихов «Кипарисовый ларец».
Биография Иннокентия Анненского
АННЕНСКИЙ Иннокентий Федорович [1856-1909] — поэт. Родился в состоятельной чиновничьей семье. Рос в Петербурге, в среде, где соединялись элементы бюрократические и помещичьи. По окончании [1879] историко-филологического факультета Петербургского университета служил преподавателем древних язяков и русской словесности, впоследствии работал директором гимназии в Киеве, Петербурге, Царском селе. Читал лекции по древнегреческой литературе на Высших женских курсах. В печати выступил с начала 80-х гг. научными рецензиями, критическими статьями и статьями по педагогическим вопросам. С начала 90-х гг. занялся изучением греческих трагиков; выполнил в течение ряда лет огромную работу по переводу на русский язык и комментированию всего театра Еврипида. Одновременно написал несколько оригинальных трагедий на эврипидовские сюжеты и «вакхическую драму» «Фамира Кифарэд. Более всего значителен Анненский как поэт. Стихи Анненскикий начал писать с детства, но напечатал их впервые в 1904. „Интеллигентным бытием“ своим Анненский, по его собственным словам, был всецело обязан влиянию старшего брата, известного публициста-народника, Н. Ф. А., и его жены, сестры революционера Ткачева. Однако лирика Анненского, за двумя-тремя исключениями, совершенно лишена общественных и гражданских мотивов. В своей поэзии Анненский, как он сам говорит, стремился выразить „городскую, отчасти каменную, музейную душу“, которую „пытали Достоевским“, „больную и чуткую душу наших дней“. Мир „больной души“ — основная стихия творчества Анненского. По справедливым указаниям критики, „ничто не удавалось в стихах Анненского так ярко, так убедительно, как описание кошмаров и бессонниц“; „для выражения мучительного упадка духа он находил тысячи оттенков. Он всячески именовал изгибы своей неврастении. Однако преувеличенное “декадентство» первых стихов Брюсова, в которым было много нарочитого, придуманного со специальной целью обратить на себя внимание, «эпатировать» читателя, у не печатавшего свои стихи А. носит глубоко органический характер. Брюсов скоро отошел от своих ранних ученических опытов. Анненский оставался верен «декадентству» в течение всей жизни, «застыл в своем модернизме на определенной точке начала 90-х гг.», но зато и довел его до совершенного художественного выражения. Стиль А. ярко импрессионистичен, отличаясь зачастую изысканностью, стоящей на грани вычурности, пышной риторики décadence’а. Как и у молодого Брюсова, поэтическими учителями А. были французские поэты второй половины XIX в. — парнасцы и «проклятые»: Бодлер, Верлен, Маллармэ. От парнасцев Анненский, унаследовал их культ поэтической формы, любовь к слову как таковому. От «бесстрастных» французских парнасцев Анненского отличает особая пронзительная нотка жалости, звучащая сквозь всю его поэзию. Жалость эта направлена не на социальные страдания человечества, даже не на человека вообще, а на природу, на неодушевленный мир страдающих и томящихся, «злыми обидами» обиженных вещей, образами которых поэт маскирует свою собственную боль и муку. И чем меньше, незначительнее, ничтожнее «страдающая» вещь, тем более надрывную, щемящую жалость к себе она в нем вызывает. Своеобразная литературная судьба Анненского напоминает судьбу Тютчева. Как и последний, Анненский — типичный «поэт для поэтов». Свою единственную прижизненную книгу стихов он выпустил под характерным псевдонимом «Никто». И действительно в течение почти всей своей жизни Анненский оставался в литературе «никем». Лишь незадолго до смерти его поэзия приобретает известность в кружке петербургских поэтов, группировавшихся вокруг журнала «Аполлон» (см.). Кончина Анненского была отмечена рядом статей и некрологов, но вслед за тем его имя снова надолго исчезает с печатных столбцов. В 1923 году была издана книжка посмертных стихов Анненского, переизданы два прежних поэтических сборника. Однако творчество Анненского, эта поэзия скуки, страха и отравы, «злых обид» и великой жалости к малым вещам, один из самых больных цветков умирающей буржуазно-дворянской культуры — естественно остается чуждым всем здоровым тенденциям современности.
Литерное влияние Анненского на возникшие вслед за символизмом течения русской поэзии (акмеизм, футуризм) очень велико. Стихотворение Анненского «Колокольчики» по праву может быть названо первым по времени написания русским футуристическим стихотворением. Из современников — поэтов влияние Анненского сильно сказывается на Пастернаке (см.) и его школе. В своих литературно-критических статьях, частично собранных в двух «Книгах отражений», Анненский дает блестящие образцы русской импрессионистической критики, стремясь к истолкованию художественного произведения путем сознательного продолжения в себе творчества автора. Следует отметить, что уже в своих критико-педагогических статьях 80-х годов Анненский задолго до формалистов призывал к постановке в школе систематического изучения формы художественных произведений.
Творчество Ф. Сологуба. Лирика. Роман «Мелкий бес».
СОЛОГУБ, Федор (настоящие имя и фамилия — Тетерников, Федор Кузьмич) (1863—1927), русский писатель.
Родился 17 февраля (1 марта) 1863 в Санкт-Петербурге. Отец, незаконный сын помещика Полтавской губернии, был дворовым человеком, после отмены крепостного права портняжил в столице; умер в 1867, и вдова его нанялась в небогатую чиновничью семью «прислугой за все». В доме интересовались театром и музыкой, водились книги, и Сологуб рано пристрастился к чтению. Как сообщалось в составленной его женой и выверенной им «Биографической справке» (1915), «из первых прочитанных книг совершенно исключительное впечатление произвели «Робинзон», «Король Лир» и «Дон Кихот»… эти три книги были для Сологуба своего рода Евангелием». Не менее существенно, что в отрочестве он прочел всего В. Г. Белинского («очень волновал и захватывал»), затем Н. А. Добролюбова и Д. И. Писарева. Н. А. Некрасова знал почти всего наизусть, в отличие от не столь занимавших его А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова.
Пройдя после приходской школы и уездного училища ускоренную педагогическую подготовку в Учительском институте, девятнадцатилетний Сологуб отправился с сестрой и матерью, предоставленными его попечениям, преподавать математику в глухую провинцию — в городок Крестцы Новгородской губернии (1882—1885), в Великие Луки (1885—1889), наконец в Вытегру (1889—1892). Учительствовал он усердно и даже написал учебник по геометрии, однако не считал школьное преподавание достойным себя занятием. Стихи он писал с 12 лет, и, как гласит «Справка», «в юном поэте созрела твердая уверенность в своем призвании, в заложенных в него поэтических возможностях». Долгое время такая уверенность особых оснований не имела — за все годы пребывания в провинции Сологуб опубликовал в «журнальчиках» около десятка стихотворений; но с начала 1890-х годов положение стало меняться.
С 1892, переселившись в Петербург и продолжая преподавать в школе, он становится постоянным и плодовитейшим сотрудником «Северного вестника», где получает и свой «аристократический» псевдоним: им стала изуродованная для юридической безопасности известная графская фамилия. Стихи его обильно печатаются во многих петербургских журналах и газетах; он пишет «множество рецензий, заметок и статей», заканчивает и печатает в 1896 первый роман из провинциальной учительской жизни «Тяжелые сны»; с 1892 работает над вторым романом, где жизненный материал и тематика первого переоформляются под знаком бесовщины и в образах «пляски смерти». Выходят его сборники «Стихи. Книга первая» (1896) и «Тени. Рассказы и стихи» (1896). Как правило, Сологуба причисляли к зачинателям поэтического символизма, поскольку он выступал рядом с ними на страницах периодических изданий и пользовался среди них особенно высокой репутацией. Но, как замечает Волынский, Сологуб лишь «примыкал к ним. При некоторой общности умонастроения существенные различия между Сологубом и символистами выявились в период его наибольшей популярности — в 1905—1914 и после 1917. Однако во время общественного подъема начала 1900-х и Минский, и Мережковские, и Бальмонт, и Белый, и Сологуб занимали близкие позиции на левом фланге революционных событий. При этом Сологуб, принципиальный богоборец, был гораздо последовательнее соратников: в его понимании вся действительность была игралищем злой воли, являющей миру двусмысленный образ Богодьявола («Змий, царящий над вселенной»), и вся подлежала изничтожению: «подвиг… поэта в том, чтобы сказать тусклой земной обычности сжигающее нет; поставить выше жизни прекрасную, хотя бы и пустую от земного содержания форму». В итоге «славнейший подвиг и величайшая жертва — подвиг, приводящий к смерти, жертва жизни».
Разрушительный, богоборческий пафос вдохновляет бесчисленные «зажигательные» стихи Сологуба, появлявшиеся в сатирических журналах революционной поры «Зритель», «Сигнал», «Молот», «Вольница» и др. и отчасти собранные в его пятой книге стихов «Родине» (1906), а также его пропагандистские «Политические сказочки» (1906) — «жалящие пародии на духовенство и власть» (А. Белый). Своеобразную поэтическую экспозицию борьбы с реальностью мира представляют собой его самые знаменитые, шестой и седьмой стихотворные сборники «Змий» (1907) и «Пламенный круг» (1908). Его статья «Я. Книга совершенного самоутверждения» (1907) стилизована под библейские пророчества; программная поэма называется «Литургия мне» (1908).
Сологуб выдвинулся в первый ряд литераторов и стяжал всеобщее читательское признание после публикации его законченного в 1902 второго романа «Мелкий бес», появившегося в 1905 в журнале «Вопросы жизни», а затем (1907) вышедшего несколькими изданиями и прочитанного, по словам Блока, «всей образованной Россией». Роман был воспринят как своевременное объяснение торжества реакции; мистификация обывательской стихии превращала российскую провинциальную действительность в некую дьяволическую свистопляску. Неподвластны ей оказывались лишь потаенные эротические игры отрока и отроковицы. Эту тему продолжают опубликованные в альманахах и сборниках новые романы «Навьи чары» (1907—1909) и «Дым и пепел» (1912—1913), в значительно переработанном виде объединенные под названием «Творимая легенда» и занявшие три последних тома 20-томного собрания сочинений Сологуба, законченного в 1914. Здесь всевластию обывательщины и мятежному разгулу противопоставляется апофеоз оторванного от действительности и сопричастного смерти творческого воображения. Скандальный успех романа был обусловлен его нарочитым эротизмом, критика это произведение единодушно осудила. В предвоенное время в центре внимания оказывается драматургия Сологуба, в которой мифологические и фольклорные сюжеты служат проповеди его излюбленных философических идей: трагедию «Победа смерти» (1907) ставит в театре «Комиссаржевской» В. Э. Мейерхольд; «пьесы-буффонады» «Ночные пляски» (1908) и «Ванька Ключник» и «Паж Жеан» (1908) — Н. Н. Евреинов.
Война и революции 1917 отодвинули творчество Сологуба далеко на задний план. Падению его славы и престижа способствовали его обильные ура-патриотические журнальные стихи, отчасти собранные в книге «Война» (1915). Февральскую революцию он восторженно приветствовал, большевистское переустройство действительности воспринял как очередное торжество зла и лжи, противопоставить которому можно было лишь упорное художественое творчество, что он и пытался делать в поэтических сборниках, включавших преимущественно новые стихи, — «Одна любовь» (1921), «Фимиамы» (1921), «Свирель» (1922), «Чародейная чаша» (1922), «Великий благовест» (1923). Выходили они ничтожными тиражами и никакого читательского интереса не вызывали. «Его никто не знал. Его нигде не ждали… Жизнь отвергала его», — вспоминал будущий председатель Союза советских писателей К. Федин. В «Справке» (1915) сообщается, что «прилежная работа над стилем и языком склоняла Сологуба» к художественному переводу. До войны ему особенно удались переводы драм Г. Клейста, осуществленные совместно с женой, переводчицей и критиком Ан. Н. Чеботаревской (1876—1921), а также стихотворения П. Верлена (1908) — итог 17-летней работы. В 1923 его переводы из Верлена вышли в дополненном и переработанном (далеко не всегда удачно) виде. Большей частью он переводил с французского и немецкого. «Кандид» Вольтера и роман Мопассана «Сильна, как смерть» и поныне печатаются в его переводах.
Умер Сологуб в Ленинграде 5 декабря 1927.
продолжение
--PAGE_BREAK--Творчество В. Брюсова. Анализ стихотворений по выбору.
32.Творчество В.Я. Брюсова.
Лит-ая деятельность Брюсова исключительно разнообразна. Поэт, романист, драматург, переводчик соединяются в нем с критиком, ученым исследователем стиха, историком и теоретиком лит-ры, редактором-комментатором. Однако с наибольшей силой и завершенностью художественная индивидуальность Брюсова и его социальная сущность выразились в его поэзии.
Поэзия Валерия Брюсова стоит как-то особняком от основного потока “серебряного века”. И сам он как личность резко отличается от современных ему поэтов. Он весь городской, кубообразный, жесткий, очень волевой человек. Его не любили, как О. Мандельштама, Вяч. Иванова, И. Северянина или Е. Бальмонта. В нем, видимо, не было определенного личного обаяния. Как, впрочем, нет обаяния в городском пейзаже. Я думаю, что на любой, пусть даже самый красивый город никто не взглянет с таким умилением, как на сельский пейзаж. Такое направление его творчества было подготовлено семейными традициями. Воспитывали Брюсова, как он вспоминал, “в принципах материализма и атеизма”. Особо почитавшимися в семье литераторами были Н. А. Некрасов и Д. И. Писарев. С детства Брюсову прививались интерес к естественным наукам, независимость суждений, вера в великое предназначение человека-творца. Такие начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути Брюсова. Основой поэтической практики и теоретических взглядов молодого Брюсова на искусство стали индивидуализм и субъективизм. В тот период он считал, что в поэзии и искусстве на первом месте сама личность художника, а все остальное — только форма. Другой темой Брюсова стала тема города, прошедшая через все творчество поэта. Продолжая и объединяя разнородные традиции (Достоевского, Некрасова, Верлена, Бодлера и Верхарна), Брюсов стал, по сути, первым русским поэтом-урбанистом XX века, отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города. Вначале он ищет в городских лабиринтах красоту, называет город “обдуманным чудом”, любуется “буйством” людских скопищ и “священным сумраком” улиц. Но при всей своей урбанистической натуре Брюсов изображал город трагическим пространством, где свершаются темные и непристойные дела людей: убийства, разврат, революции и т. д. Брюсов пытается предрекать падение и разрушение городов как порочного пространства, но у него это получается хуже, чем у Маяковского или, например, у Блока. Протест против бездушия городской цивилизации приводил Брюсова к раздумьям о природе, оздоравливающих начал которой поэт не признавал в своем раннем творчестве. Теперь он ищет в природе утраченную современным человеком цельность и гармоничность бытия. Но следует отметить, что его “природные” стихи значительно уступают его урбанистической лирике. С большой художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у Брюсова поэзия любви. Стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы — “Еще сказка”, “Баллады”, “Элегии”, “Мертвые напевы” и другие. Но мы не найдем в стихотворениях этих циклов напевности, душевного трепета, легкости. У Брюсова любовь — всепоглощающая, возведенная до трагедии, “предельная”, “героическая страсть”. За Брюсовым, как известно, всю жизнь влачился темный хвост различных сплетен и слухов. Он появлялся в самых шумных ресторанах, имел романы с известными дамами. Во времена новых революционных преобразований в городе наступила довольно неуютная и тревожная жизнь, нищета была всеобщей. Но Брюсов относился к этому с присущим ему сарказмом.
В поэзии Брюсова город неотделим от его личности, и в трагедийности города, прежде всего, чувствуется трагедия самого автора, для которого нередко трагедии превращаются в фарс. Поэт с живой страстью откликался на все важнейшие события современности. В начале XX века русско-японская война и революция 1905 года становятся темами его творчества, во многом определяют его взгляд на жизнь и искусство. В те годы Брюсов заявлял о своем презрении к буржуазному обществу, но и к социал-демократии проявлял недоверие, считая, что она посягает на творческую свободу художника. Однако в революции Брюсов видел не только стихию разрушения, он воспевал счастливое будущее “нового мира” как торжество “свободы, братства, равенства”:
Поэт — всегда с людьми, когда шумит гроза,
И песня с бурей — вечно сестры…
Стихи Брюсова о первой русской революции, наряду со стихами Блока, являются вершинными произведениями, написанными на эту тему поэтами начала века. А вот в годы реакции поэзия Брюсова уже не поднимается до высокого жизнеутверждающего пафоса. Перепеваются старые мотивы, усиливается тема усталости и одиночества.
Но и в этот период творчества поэт продолжает славить человека-труженика, искателя и созидателя, верит в будущее торжество революции. Послеоктябрьские стихи Брюсова открывают последний период его литературного пути, представленный сборниками “В такие дни”, “Миг”, “Дали”. Поэт ищет новые художественные формы для выражения нового поворота в своем мировоззрении и для воссоздания в искусстве революционной действительности (“Третья осень”, “К русской революции”). Оригинальное художественное творчество Брюсова не ограничивается стихами. Зная основные классические и европейские языки, Брюсов активно занимался переводами. Он переводил Метерлинка, Верлена, Гюго, Эдгара По, Верхарна, Райниса, финских и армянских поэтов. В Брюсове помимо дара художника жил неукротимый дух исследователя, который искал рационалистические “ключи тайн” к самым сокровенным человеческим чувствам, а также стремился понять причины рождения новых форм в искусстве, логику их развития. Брюсов внес значительный вклад в русскую культуру; современные читатели благодарны ему за то, что он своим творчеством создавал эпоху “серебряного века”, эпоху блистательных достижений отечественной поэзии.
Творческий путь А. Блока. Творчество Блока как «трилогия вочеловечения»
Родился 16 (28) ноября 1880 года. Мать Блока — дочь ректора Санкт-Петербургского университета Андрея Бекетова. Вскоре после рождения Александра мать поэта ушла от мужа, варшавского юриста немецкого происхождения Александра Львовича Блока (1852—1909), из-за невыносимых отношений. В 1889 году мать Блока вторично вышла замуж за гвардейского офицера Ф. Ф. Кублицкого-Пиоттух. Девятилетний Блок поселился с матерью и отчимом в Гренадерских казармах, расположенных на окраине Петербурга, на берегу Большой Невки. Тогда же Блока отдали в гимназию. В 1897 году, очутившись с матерью за границей, в немецком курортном городке Бад Наугейме, Блок пережил первую, но очень сильную юношескую влюблённость. Она оставила глубокий след в его поэзии. В 1897 на похоронах в Петербурге встретился с Вл. Соловьевым[1]. В 1898 году окончил гимназию, поступил на юридический факультет петербургского университета. Через три года перевелся на славяно-русское отделение историко-филологического факультета, которое окончил в 1906 году.
Троюродный брат поэта, впоследствии священник Сергей Михайлович Соловьёв (младший), стал одним из самых близких друзей молодого Блока.
Первые стихи Блок написал в пять лет. С детства Александр Блок каждое лето проводил в подмосковном имении деда Шахматово. В 8 км находилось имение друга Бекетова, великого русского химика Дмитрия Менделеева Боблово.
В 1903 году Блок женился на Любови Менделеевой, дочери Д. И. Менделеева, героине его первой книги стихов «Стихи о Прекрасной Даме». Они были как принц и принцесса, но, увы, Александр Блок не был постоянен в своих амурных делах и периодически влюблялся в «светских львиц»: одно время это была актриса Наталья Николаевна Волохова, потом — оперная певица Андреева-Дельмас. Любовь Дмитриевна тоже позволяла себе увлечения. На этой почве у Блока возник конфликт с Андреем Белым, описанный в пьесе «Балаганчик». Белый, считавший Менделееву воплощением Прекрасной Дамы, был страстно влюблён в неё, но она не ответила ему взаимностью. Впрочем, после первой мировой войны отношения в семье Блоков наладились, и последние годы поэт был верным мужем Любови Дмитриевны. Февральскую и Октябрьскую революции Блок встретил со смешанными чувствами. Он отказался от эмиграции, считая, что должен быть с Россией в трудное время. В начале мая 1917 года был принят на работу в «Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств» в должности редактора. В августе Блок начал трудиться над рукописью, которую он рассматривал как часть будущего отчёта Чрезвычайной следственной комиссии и которая была опубликована в журнале «Былое» (№ 15, 1919 г.), и в виде книжки под названием «Последние дни Императорской власти» (Петроград, 1921)[2].
Оказавшись в тяжёлом материальном положении, он серьёзно болел и 7 августа 1921 года умер в своей последней петроградской квартире от воспаления сердечных клапанов. За несколько дней до смерти по Петербургу прошёл слух (об этом упоминает Георгий Иванов в «Петербургских зимах»)[источник не указан 241 день], будто поэт сошёл с ума. Действительно, накануне смерти Блок долго бредил, одержимый единственной мыслью: все ли экземпляры «Двенадцати» уничтожены. Однако, по свидетельствам Владислава Фелициановича Ходасевича, поэт умер в полном сознании.
Поэт был похоронен на Смоленском кладбище. Отпевание было совершено в церкви Воскресения Христова. Прах Блока был перезахоронен на Волковском кладбище
Начинал в духе символизма («Стихи о Прекрасной Даме», 1905), ощущение кризиса которого провозгласил в драме «Балаганчик» (1906). Лирика Блока, по своей «стихийности» близкая музыке, формировалась под воздействием романса. Через углубление социальных тенденций (цикл «Город», 1904-1908), религиозного интереса (цикл «Снежная маска», Изд. «Оры», Санкт-Петербург 1907), осмысление «страшного мира» (одноимённый цикл 1908-1916), осознание трагедии современного человека (пьеса «Роза и крест», 1912—1913) пришёл к идее неизбежности «возмездия» (одноимённый цикл 1907—1913; цикл «Ямбы», 1907-1914; поэма «Возмездие», 1910-1921). Главные темы поэзии нашли разрешение в цикле «Родина» (1907—1916).
Парадоксальное сочетание мистического и бытового, отрешённого и повседневного вообще характерно для всего творчества Блока в целом. Это есть отличительная особенность и его психической организации, и, как следствие, его собственного, Блоковского символизма. Особенно характерным в этой связи выглядит ставшее хрестоматийным классическое сопоставление туманного силуэта «Незнакомки» и «пьяниц с глазами кроликов». Блок вообще был крайне чувствителен к повседневным впечатлениям и звукам окружающего его города и артистов, с которыми сталкивался и которым симпатизировал. В этом смысле он был, так сказать, поэтом без кожи. До революции музыкальность стихов Блока убаюкивала аудиторию, погружала её в некий сомнамбулический сон. Потом в его произведениях появились интонации отчаянных, хватающих за душу цыганских песен (след частых посещений кафе-шантанов и концертов этого жанра)[4].
Поначалу и Февральскую, и Октябрьскую революцию Блок воспринял с готовностью, полной поддержкой и даже с восторгом, которого, впрочем, хватило чуть более чем на один короткий и тяжёлый 1918 год.
Октябрьскую революцию Блок пытался осмыслить не только в публицистике но и, что особенно показательно, в своей не похожей на всё предыдущее творчество поэме «Двенадцать» (1918). Это яркое и в целом недопонятое произведение стоит совершенно особняком в русской литературе Серебряного века и вызывало споры (как слева, так и справа) в течение всего XX века. Как это ни странно, но ключ к реальному пониманию поэмы можно найти в творчестве популярного в дореволюционном Петрограде, а ныне почти забытого шансонье и поэта М. Н. Савоярова, в приятельских отношениях с которым Блок состоял в 1915—1920 годах и концерты которого посещал десятки раз. Если судить по поэтическому языку поэмы «Двенадцать», Блок по меньшей мере сильно изменился, его послереволюционный стиль стал почти неузнаваемым. И, по всей видимости, он испытал на себе влияние певца, поэта и эксцентрика, Михаила Савоярова. По словам академика Виктора Шкловского, поэму «Двенадцать» все дружно осудили и мало кто понял именно потому, что Блока слишком привыкли принимать всерьёз и только всерьёз:[6]
Прямое подтверждение этому тезису мы находим в записных книжках Блока. В марте 1918 года, когда его жена, Любовь Дмитриевна готовилась читать вслух поэму «Двенадцать», на вечерах и концертах, Блок специально водил её на савояровские концерты, чтобы показать, каким образом и с какой интонацией следует читать эти стихи. В бытовой, эксцентричной, даже эпатирующей…, но совсем не «символистской» и привычно «блоковской» манере…[8] Именно таким образом поэт мучительно пытался отстраниться от кошмара окружавшей его в последние три года петроградской (и российской) жизни…, то ли уголовной, то ли военной, то ли какого-то странного междувременья…
В феврале 1919 года Блок был арестован петроградской Чрезвычайной Комиссией. Его подозревали в участии в антисоветском заговоре. Через день, после двух долгих допросов Блока всё же освободили, так как за него вступился Луначарский.[9] Однако даже эти полтора дня тюрьмы надломили его
Отражение этапов творческого пути А.А. Блока в «Трилогии вочеловечивания»
Лирика Блока — явление абсолютно уникальное в русской литературе. Несмотря на то, что круг тем и проблем, затрагиваемых Блоком, крайне разнообразен, его лирика является гармоничным единым произведением, занимающим временной отрезок длиной во всю жизнь. Собрание стихотворений Блока состоит из трех томов, что проясняет название, данное собранию самим автором, — «трилогия вочеловечения». Блок говорил, что процесс творчества ведет к рождению художника, «мужественно глядящего в лицо миру». Таким художником был, конечно, он сам.
Первый том — преддверие будущего творческого пути. В нем собраны стихи совсем еще юного поэта. Его восприятие жизни двояко. С одной стороны, мотивы разочарованности: «я стар душой», с другой — тяга к жизни: «я стремлюсь к роскошной воле». Но уже в самых первых стихах Блок говорит о высоком назначении поэта, о его провидении «нового света».
Центральное место в первом томе отводится «прекрасной даме», образ которой неизменно ассоциируется с именем Блока. В этот период женщина для поэта — воплощение Вечной Жены, Вечной Женственности, Святой, Ясной. Он несколько мистически воспринимает любовь.
Блок творил в тот период под влиянием двух обстоятельств: любви к Л. Д. Менделеевой и увлечения идеями философа Соловьева. Образ Вечной Жены как раз перенят от Соловьева, которому принадлежит мысль о том, что любовь к миру открыта через любовь к женщине. Так вполне земное чувство к обычной женщине переросло у Блока в мистически-философский миф.
Но не только любовные переживания нашли отражение в первом томе. Блок затрагивал и совершенно иного плана вопросы. Например, социальные и политические. Характерным примером является стихотворение «Фабрика».
Даже в этом раннем стихотворении слышится предчувствие больших перемен в жизни страны. У юного Блока уже появляются размышления о народной судьбе, которые позже привели к созданию поэмы «Двенадцать». Хотя, по большому счету, он еще замкнут на мистицизме, но цикл «Распутья», завершающий первый том, намечает перелом в творчестве Блока.
Во втором томе поэт в значительной мере отходит от мистицизма, от идеала мировой гармонии. Это не значит, что он разочаровался в идеях Соловьева. Но вокруг кипела жизнь, настолько полная событиями, что уже невозможно было не участвовать в ней. Период, когда создавался второй том, совпал с революционными событиями. Однако Блок еще не ощущает себя сопричастным революции, он как бы стоит в стороне, наблюдая и оценивая. Размышления, на которые наводят Блока происходящие события, вызывают к жизни тему «народ и интеллигенция».
Немаловажен во втором томе и созданный блоком образ Родины. Русь всегда была для поэта разноликой. Часто для поэта Родина приобретала образ женщины. Иногда — представала таинственной, сказочной страной. Несмотря на неоднозначное восприятие поэтом своей страны, Родина для него не есть нечто раздробленное. Неодинаковость образа Родины в разных стихотворениях — особенность восприятия; на самом деле Русь для поэта — одно гармоничное целое.
Для Блока был нелегок период, когда создавался второй том. Но в любом случае это было его существенное достижение, большой шаг вперед. Сам поэт утверждал, что все, что он оставляет за спиной — «равно великое».
Третий том — вершина «трилогии вочеловечения». Не всегда поэт шел к ней по восходящей. Иногда он отклонялся с пути, делал ошибки, но все же, пусть медленно, двигался к вершине.
Третий том открывается циклом «Страшный мир». Надо сказать, что эта тема присутствовала и в первом, и во втором томе. С одной стороны, «страшный мир» для поэта — это обличение буржуазного существования, с другой — окружающая действительность, которая терзает блоковского лирического героя своей дисгармонией. Душа героя греховна, пуста, лишена веры. Часто он раздваивается сам в себе. Это еще одна тема третьего тома — тема двойника.
«Страшный мир» замкнут, из него нет выхода. Он пугает своей цикличностью. Вспомним знаменитое «Ночь, улица, фонарь, аптека...». Это стихотворение совершенно неожиданно заканчивается теми же словами, но в другом порядке, — «аптека, улица, фонарь...» Замкнутость времени и пространства пугают Блока. И все же он верит в победу света, жизни:
В третьем томе — апогей его духовного развития, выраженный всего несколькими строками стихотворения «О, я хочу безумно жить...»
Надо заметить, что третий том посвящен в немалой степени и так называемой «чистой поэзии», то есть поэзии музыки, природы, красоты. Неизменной остается тема Родины.
Путь и автора, и его лирического героя к «вочеловечению» — это путь, полный ошибок, противоречий, сомнений. Но Блок преодолевает этот путь: от юношеского, не совсем еще осознанного мистицизма он переходит к серьезным размышлениям о реальной жизни, о России. Мы видим, как поэт растет, развивается и, наконец, становится тем классиком, которого мы знаем, как Александра Блока.
Поэмы Блока «Двенадцать», «Скифы», «Возмездие».
50.Композиция поэмы А. А. Блока «Двенадцать»
Александр Александрович Блок — гениальный мастер слова, одним из первых русских поэтов сумевший услышать и перелить в стихи «музыку революции». В поэме «Двенадцать» Блок пытался запечатлеть время такое необычное, бурное и интересное. Поэма состоит из двенадцати глав, это число еще раз повторится в двенадцати революционных солдатах, охраняющих порядок в Петрограде, и в полунамеке на учеников Иисуса, идущего впереди, «хороняся за дома». Поэма удивительно музыкальна: у каждой главы свой ритм и мелодия. Начинаясь бесшабашной русской частушкой: Как пошли наши ребята В красной гвардии служить — В красной гвардии служить — Буйну голову сложить! Через городской «жестокий романс» автор приходит к четкому революционному маршу:… Вдаль идут державным шагом… — Кто еще там? Выходи! Это — ветер с красным флагом Разыгрался впереди… Поэт высокой культуры и изысканного вкуса, Блок «не боится» включать в свое произведение разговорную лексику простого солдата, старушки, прохожего. Эти слова не экзотические вкрапления, а существенная деталь поэмы. Автор показывает жизнь революционного Петербурга с реальными героями. Вон барыня в каракуле К другой повернулась: — Уж мы плакали, плакали… Поскользнулась И — бац — растянулась. Поэма «Двенадцать» построена на излюбленном блоковском приеме — антитезе. Черный вечер, Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — На всем божьем свете! Два контрастных цвета, белый и черный, господствуют в поэме. Лишь в конце появится красное знамя. Почему поэт видит революцию двухцветной?! Эта поэма совсем не так проста, как может показаться на первый беглый взгляд. Блок восторженно приветствовал революцию, несущую обновление, а в своей поэме он рисует беспощадный портрет участников и победителей. Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек. Винтовок черные ремни, Кругом — огни, огни, огни… В зубах цигарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз! Никакого романтизма, загадочности. Совершенно определенная характеристика участников — каторжников. Отчего же завораживает читателя повествование? Почему-то веришь, что эти двенадцать создадут необыкновенный, доселе неизвестный мир. Совершенно неожиданно впереди этих бойцов оказывается Иисус, олицетворяющий святость помыслов и самой революции. Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом, И за вьюгой невидим. If от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос. Поэма «Двенадцать» на долгие годы стала хрестоматийным олицетворением революции, а ее создатель — большевистским поэтом. Сам Блок не был столь категоричен в оценке этого произведения. Будучи символистом, он и в этой поэме остался верен себе.
В январе 1918 года А. Блок создает самую знаменитую свою поэму — создает за несколько дней, в едином вдохновенном порыве. Обычно требовательный к себе, он, оценивая свое творение, пишет: “Сегодня я гений”. Напечатанная в феврале поэма вызвала бурные и противоречивые отклики. О ней говорили везде. Многое в ней казалось неприемлемым собратьям по литературе. Взрывом негодования была она встречена со стороны российской интеллигенции. Бунин обрушился на автора с гневной критикой, некоторые из друзей отвернулись от него. Но, несмотря на это, поэма Блока по праву заняла свое место в истории русской литературы,
В “Двенадцати” Блок запечатлел образ той революции, в которую он верил, которая открылась ему в заревах пожаров, в метелях, в дыхании России. Автор показал в своей поэме революцию как очистительный пожар, в огне которого все старое должно быть уничтожено:
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
В каждой строчке мы слышим музыку революции, — ту, которую Блок призывал слушать “всем телом, всем сердцем, всем сознанием”. Но она у него уже не непонятный и едва слышимый гул, как в ранних стихах, а мощная симфония времени: смех и плач вьюги, обрывки революционных песен, выстрелы, шаги красноармейцев.
Творческий метод Блока-символиста ярко проявляется и в этом его произведении: именно с помощью символов автор показывает происходящее. Старый, прогнивший мир, представителями которого становятся у Блока “буржуй на перекрестке”, “длиннополый” поп, реакционный интеллигент, презрительно названный “витией”, олицетворен в поэме уличным псом:
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост. Или:
Старый мир, как пес паршивый,
Провались — поколочу!
Блок показывает послереволюционный хаос и анархию как неизбежный процесс, сопутствующий великой ломке. Сама революция показана в поэме в обобщенно-символическом образе вселенского ветра, метели, врывающейся в жизнь обывателя:
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Это стихия, пусть очистительная, но безжалостная, разрушительная. И ее представителями становятся двенадцать красноармейцев. О каждом из них в отдельности не сказано ничего, но вместе они — сила, которая разрушит мир “до основанья”. Сами же они весьма смутно осознают, какова их цель. Автор показывает в начале поэмы, как много у них общего с обыкновенными уголовниками:
В зубах — цигарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз?
Их продвижение по улице должно стать символом их эволюции. На первом этапе своего пути двенадцать предстают анархистами, разрушителями. Им ничего не стоит пальнуть “в святую Русь”. У них есть только их “святая злоба”, но нет организованности. Их ведет ненависть, а не любовь к людям. Их влечет свобода — “эх, без креста”. Их движение стихийно, инстинктивно и гибельно порою не только для врагов. У них нет Бога в высшем смысле этого слова: старая религия — религия рабов — для них неприемлема, а новую они еще не обрели. И тут автор показывает бессмысленное, ничем не оправданное убийство — это кульминация действия поэмы. После нее в повествовании все меняется. Внутреннее потрясение заставляет героев осознать свое предназначение, отбросить анархистский и несерьезный подход к своей революционной деятельности. Исчезают игривые реплики, посторонние разговоры, строчки приобретают строгость, чеканность ритма:
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
И дальше двенадцать героев идут уже “державным” шагом — то есть они полностью осознают свою ответственность за судьбу страны:
В очи бьется Красный флаг.
Раздается Мерный -шаг.
Будучи ранее частью стихии, отныне двенадцать должны сами бороться с ней. Однако до самого конца они идут “без имени святого”, а значит, не понимая и не принимая окончательно идеалов новой жизни. И тогда Блок выводит фигуру Христа, который ведет героев с кровавым флагом:
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз
Впереди — Исус Христос.
Образ Христа не поддается однозначному толкованию. То ли это еще не узнанный и не признанный Бог, вождь, то ли не видимая в метели жертва, то ли немой свидетель и судья. Намеренно или нет, автор оставил недосказанным это в своей поэме. Решать — самому читателю и его времени.
В поэме “Двенадцать” Блок выступил также и как реформатор в области художественной формы. Перемену обычной манеры он обосновал тем, что писать о новом, о революционном необходимо новым языком. Поэтому произведение представляет собой разительный контраст по сравнению с написанным ранее.
Поэма состоит из двенадцати небольших главок — по числу заглавных героев. При этом автор не избежал символистского увлечения магией чисел — ведь мистическая “нагруженность” числа “двенадцать” общеизвестна. К тому же именно столько апостолов, учеников было у Христа — а библейские мотивы входят в поэму непосредственно с его образом. “Двенадцать” можно назвать драматической поэмой, так как главным в ней является действие, носителем которого выступают главные герои. Большую часть повествования составляют реплики и диалоги персонажей. У каждого из них свой язык: у убогой старушки, у барыни, у писателя, у красноармейцев. Поэме свойственно разнообразие художественно-речевых стилей, ее язык включает лексику возвышенно-поэтическую и просторечную, даже вульгарную. Политические лозунги, фольклорные мотивы, городской романс, разбойничьи песни и частушки — автор как будто стремится выразить все многоголосие улицы, используя различные жанры художественной речи. Также разнообразны ритм и размер стиха, от частушечного до маршевого, от четырехстопного хорея до дольника.
Сочетание различных речевых стилей, жанров, ритмов, сама драматическая форма поэмы позволили Блоку выразить, воплотить то, что он называл “музыкой революции”, ее многоголосие, стихийность. Поэт стремился к единству содержания и формы, и его поэма — яркое тому подтверждение. В то же время Блок не избегает и привычных символистских приемов и методов.
В своей поэме автор старался как можно точнее отразить то, что он видел и чувствовал. Его точка зрения может быть принята не всеми. В принципе, искусство не требует признания своих образов за действительность, а тем более, за единственно возможную истину, Поэму “Двенадцать” можно трактовать по-разному, особенно теперь, когда стали известны предсмертные слова Блока о том, что поэму следует уничтожить, как неудавшуюся. Я же считаю, что поэт свято верил, хотел верить в то, что написал, в величие и благородство замыслов и путей революции, но уже в 1921 году сумел увидеть, как далеки его мечты от реальности. А поэма живет как неоспоримое свидетельство напряженного поиска — идейного ли, формального — ее автора.
продолжение
--PAGE_BREAK--Творческий путь О. Мандельштама. Анализы стихотворений по выбору.
Творчество Мандельштама
Имя Мандельштама становится известно в 1910 году, когда в журнале «Аполлон» публикуются его первые стихи. Причем Мандельштам сразу же входит в число наиболее популярных поэтов. Вместе с Николаем Гумилевым и Анной Ахматовой он стал основателем нового направления — акмеизма.
В творчестве Мандельштама можно условно выделить три периода. Первый приходится на 1908- 1916 годы. Уже в ранних стихах поэта чувствуется интеллектуальная зрелость и тонкое описание юношеской психологии.
О. Мандельштам сравнивает жизнь с омутом, злым и вязким. Из многих его ранних стихотворений нам передается смутная тоска, «невыразимая печаль». Но все-таки главное в них — поиск цельности, попытка постичь окружающий мир, «из глубокой печали восстать».
Уже в раннем творчестве О. Мандельштама начинает обрисовываться главная тема его поэзии — тема общечеловеческой, не знающей границ культуры. В стихах Мандельштама мы не найдем прямого изображения важных общественных событий того времени. Каждый этап развития человечества оценивается поэтом как новая степень развития культуры. Это хорошо видно в его цикле «Петербургские строфы». Городской пейзаж Мандельштама насыщен историческим содержанием. Поэт создает также стихи о музыке и музыкантах, о творчестве. Обращение к этим темам позволяет поэту высказать идею единства мировой культуры.
На 1917-1928 годы приходится второй этап творчества О. Мандельштама. Исторические потрясения этого времени не могли не найти отклика в душе поэта. Стихотворение «Век» передает нам ощущение Мандельштамом трагизма истории.
Поэт считает, что в революции есть сила, способная принести ожидаемое, но для этого «снова в жертву, как ягненка, темя жизни принесли». В стихах Мандельштама появляются образы голодающего, «умирающего Петрополя», ночи, «темноты», человека, который «изучил науку расставаний». Свою неуверенность в успехе политических преобразований того времени поэт высказывает в стихотворении «Проспавши, братья, сумерки свободы!..»
Циклом стихов об Армении, написанным осенью 1930 года, открывается третий этап творческого пути О. Мандельштама. Эти стихотворения проникнуты чувством любви и братства разных народов, поэт говорит о том, что общечеловеческое выше национального. Как истинный художник, О. Мандельштам не мог закрыть глаза на происходящее вокруг него. И после трехлетнего перерыва (1926-1929) он возобновляет свой разговор с веком. Трагизм судьбы народа и страны вновь становится центральным в его творчестве. В стихах этого периода мы видим и смятение поэта, и его боль, и отчаяние от видений «грядущих казней». Иногда Мандельштаму становится«страшно, как во сне»-. Такие стихи, как «Старый Крым», «Квартира тиха как бумага», «За гремучую доблесть» и резкое стихотворение против «кремлевского горца» (Сталина) фактически стали приговором поэту. О. Мандельштам не мог молчать тогда, когда большинство молчало. В результате мы имеем потрясающе глубокий социально-психологический портрет Сталина.
Реакцией власти на эти стихотворения стал арест О. Мандельштама и его последующая ссылка. После отмены ссылки поэту разрешили поселиться где он захочет, кроме двенадцати крупнейших городов страны. Он едет в Воронеж. Там Мандельштам очень остро ощущает свою оторванность от привычного круга общения. Мы слышим его отчаяние: «Читателя! Советчика! Врага! На лестнице колючей разговора б!»
Фактически оказавшись отрезанным от внешнего мира, поэт начинает терять чувство реальности. В его творчестве появляются мотивы вины перед народом, перед Сталиным. Мандельштам пишет, что он входит в жизнь, «как в колхоз идет единоличник». Кажется, что он отказался от всего, чем дорожил ранее. В его душе произошел надлом. И в этом был самый большой ужас наказания поэта «полулюдьми», фактически лишившими его голоса.
Осип Эмильевич Мандельштам — создатель и виднейший поэт литературного течения — акмеизма, Друг Н. Гумилева и А. Ахматовой. Но несмотря на это, поэзия О. Мандельштама недостаточно хорошо известна широкому кругу читателей, а между тем в творчестве этого поэта как нельзя лучше отражено “дыхание времени”. Его стихи прямолинейны и правдивы, в них нет места цинизму, ханжеству, лести. Именно за нежелание уподобляться поэтам-конъюнктурщикам, воспевающим и прославляющим Советскую власть и лично товарища Сталина, он был обречен на непризнание и изгнание, на тяготы и лишения. Его жизнь трагична, а впрочем, нельзя назвать счастливой судьбу многих поэтов “серебряного века”.
Воспоминания Мандельштама о детских и юношеских годах сдержанны и строги, он избегал раскрывать себя, комментировать собственные поступки и стихи. Он был рано созревшим, точнее — прозревшим поэтом, и его поэтическую манеру отличают серьезность и строгость.
Первый сборник поэта вышел в 1913 г., его название “Камень”. Название — вполне в духе акмеизма. У Мандельштама камень являет собой как бы первичный строительный материал духовной культуры. В стихотворениях этой поры чувствовалось мастерство молодого поэта, умение владеть поэтическим словом, использовать широкие музыкальные возможности русского стиха. Первая половина 20-х гг. ознаменовалась для поэта подъемом творческой мысли и приливом вдохновения, однако эмоциональный фон этого подъема окрашен в темные тона и соединяется с чувством обреченности.
В стихах 20-х и 30-х гг. особое значение приобретает социальное начало, открытая авторская позиция. В 1929 г. он обращается к прозе, пишет книгу, получившую название “Четвертая проза”. Она невелика по объему, но в ней сполна выплеснулась та боль и презрение поэта к писателям-конъюнктурщикам (“членам МАССОЛИТа”), которые долгие годы разрывали душу Мандельштама. “Четвертая проза” дает представление о характере самого поэта — импульсивном, взрывном, неуживчивом Мандельштам очень легко наживал себе врагов, потому как всегда говорил, что думал, и своих суждений и оценок не таил. Практически все послереволюционные годы Мандельштам жил в тяжелейших условиях, а в 30-е гг. — в ожидании неминуемой смерти. Друзей и почитателей его таланта было немного, но они были. Осознание трагизма своей судьбы, видимо, укрепляло поэта, давало ему силы, придавало трагический, величественный пафос его новым творениям. Этот пафос заключается в противостоянии свободной поэтической личности своему веку — “веку-зверю”. Поэт не ощущал себя перед ним ничтожной, жалкой жертвой, он осознает себя равным.
Искренность Мандельштама граничила с самоубийством. В ноябре 1933 г. он написал резко сатирическое стихотворение о Сталине.
По свидетельству Е. Евтушенко: “Мандельштам был первым русским поэтом, написавшим стихи против начинавшегося в 30-е годы культа личности Сталина, за что и поплатился”. Как ни удивительно, приговор Мандельштаму был вынесен довольно мягкий. Люди в то время погибали и за гораздо меньшие “провинности”. Резолюция Сталина всего лишь гласила: “Изолировать, но сохранить”, — и Осип Мандельштам был отправлен в ссылку в далекий северный поселок Чердынь. После ссылки ему запретили проживать в двенадцати крупных городах России, Мандельштам был переведен в менее суровые условия — в Воронеж, где поэт влачил нищенское существование. Поэт попал в клетку, но он не был сломлен, он не был лишен внутренней свободы, которая поднимала его надо всем даже в заточении.
Стихи воронежского цикла долгое время оставались неопубликованными. Они не были, что называется, политическими, но даже “нейтральные” стихи воспринимались как вызов. Эти стихи проникнуты ощущением близкой гибели, иногда они звучат как заклинания, увы, безуспешные. После воронежской ссылки поэт еще год провел в окрестностях Москвы, пытаясь добиться разрешения жить в столице. Редакторы литературных журналов боялись даже разговаривать с ним. Он нищенствовал. Помогали друзья и знакомые.
В мае 1938г. Мандельштама снова арестовывают, приговаривают к пяти годам каторжных работ и отправляют на Дальний Восток, откуда он уже не вернется. Смерть настигла поэта в одном из пересыльных лагерей под Владивостоком 2 декабря 1938 г. В одном из последних стихотворений поэта есть такие строчки: уходят вдаль людских голов бугры,/Я уменьшаюсь там — меня уж не заметят,/Но в книгах ласковых и в играх детворы
Творчество Н. Гумелева. Анализ стихотворения по выбору.
36.Н.С.Гумилев. Обзор творчества
Николай Степанович Гумилев — замечательный русский поэт, стоящий у истоков акмеизма. Это течение возникло на отрицании мистических устремлений символистов, когда символическая школа была на излете. Но своим происхождением акмеизм был обязан символистам. Акмеисты провозглашали высокую ценность земного здешнего мира, его красок и форм, звали “возлюбить землю” и как можно меньше говорить о вечности; своей задачей они ставили вернуть слову изначальный, простой смысл, освободив его от символистских толкований. Организаторами группы поэтов были Городецкий и Гумилев. Мандельштам, входящий в группу “Цех поэтов”, утверждал, что акмеизм не столько заботится о теории, сколько утверждает вкус.
Ранние сборники стихов Гумилева не были отмечены самобытностью и оригинальностью.
Но начиная со сборников “Чужое небо”, “Колчан”, “Костер” перед нами открывается поэт одаренный и самобытный, с мужественными и сильными интонациями, яркими и контрастными красками, с чеканным стихом. Гумилев был увлекающимся и смелым человеком, он несколько раз путешествовал по Африке, добровольцем сражался на фронтах первой мировой войны. Он ввел в русскую поэзию африканскую экзотическую тему.
Позднее в его лирике слышатся философские раздумья о несовершенстве мира, о месте человека в нем, о неизбежности страданий. Трагичность мироощущения Гумилева сочетается у него с любовью к Земле. Его стихи совершенны по форме.
Гумилев считал преданное служение искусству превыше всего. В этом сказалась его романтичность, умение подняться над обыденным и увидеть истинную красоту мира.
Страна живительной прохлады.
Лесов и гор гудящих, где
Всклокоченные водопады
Ревут, как будто быть беде;
Для нас священная навеки
Страна, ты помнишь ли, скажи,
Тот день, как из Варягов в Греки
Пошли суровые мужи?
Он чужаком пришел в этот мир. И он всячески,— так, по крайней мере, казалось,— еще и культивировал свою чужеродность миру, свою несовместимость с “толпой”, ее интересами, нуждами, идеалами и с “пошлой”, по его оценке, реальностью — вне зависимости от того, шла речь о предреволюционной рутине или о послереволюционной смуте.
Богатые жизненные впечатления от путешествий, войны, страданий трансформировались и складывались в “сны”. Вся действительность казалась дурным сном. А в поэзии он преображался, представляя себя то конквистадором, то попугаем с Антильских островов… У Гумилева нет политических стихов. Он уклонялся от прямого диалога с современниками. Поэт молчал о том, что творилось со страной и народом в огненное пятилетие 1917-1921. Но и молчание воспринималось как определенная гражданская позиция. Гумилев, не написавший ни одной “антисоветской” строки, был обречен. А ведь он предвидел свою гибель:
И умру я не в постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели.
Утонувшей в густом плюще.
Но он остался в истории поэзии великим мастером слова.
Творчество И. Северянина. Анализ стихотворения по выбору.
38.И.Северянин и эгофутуризм
«Эгофутуризм» был другой разновидностью русского футуризма, но кроме созвучия названий по существу имел с ним очень мало общего. История эгофутуризма как организованного направления была слишком коротка (с 1911 до начала 1914 г.).
Эгофутуризм был индивидуальным изобретением поэта Игоря Северянина.
В литературу Северянин входил трудно. Начав с серии патриотических стихов, затем пробовал себя в стихотворной юмористике и, наконец, перешел к лирической поэзии. Впрочем, лирику молодого автора газеты и журналы тоже не печатали. Издав в 1904-1912 гг. за свой счет 35 стихотворных брошюр, Северянин так и не обрел желанной известности.
Успех пришел с неожиданной стороны. В 1910 г. Лев Толстой с возмущением высказался о ничтожестве современной поэзии, приведя в качестве примера несколько строк из книжки Северянина «Интуитивные краски». Впоследствии поэт с удовольствием разъяснял, что стихотворение было сатирико-ироническим, но Толстой воспринял и истолковал его всерьез.
Скандальная известность сыграла свою роль: поэта заметили в литературных кругах, и в 1911 году появилась уже хвалебная рецензия В.Брюсова на сборник «Электрические стихи».
В этом же году вокруг Северянина формируется новое литературное объединение — «эгофутуризм». Эгофутуристы (помимо Северянина в объединение входили Георгий Иванов, Грааль Арельский и др. теоретической основой провозгласили Интуицию и Эгоизм.)
Широчайшую известность принесли поэту стихи, помещённые им во второй раздел этого сборника «Мороженое из сирени». Поэт сумел верно уловить желание, витавшее в обществе: уйти от трагизма предвоенной грозы, уйти от действительности, но не в изящную «мечту», расписанную символистами, а в бурную, страстную, яркую «иную жизнь».
Одни видели в его стихах рождение нового искусства, другие признак упадка литературных нравов. Но своим хулителям поэт отвечал стихотворением из четвёртого раздела сборника «Эгофутуризм», где были собраны декларативные лозунги его творчества:
Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоён:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утверждён!
Действительно успех поэта был ошеломляющим. За два года было напечатано девять изданий сборника «Громкокипящий кубок».
Перед первой мировой войной его поэтическая слава достигла своего апогея. Залы на его «эгических поэзовечерах» были переполнены публикой, сборники стихов расхватывались мгновенно.
Ориентация скорее на слушателя, чем на читателя, определила и особое строение стихов Северянина. Его поэзии свойственна мелодичность и благозвучие, стихи имеют близкое к романсному строфическое построение с многочисленными повторами и подхватами отдельных слов и целых фраз, изобилует рефренами и анафорами и унаследованными от Бальмонта разнообразными внутренними созвучиями в стихе — ассонансами и аллитерациями.
Северяниным были изобретены десять новых стихоформ: «миньонет», «поэметта», «лириза», «дизель», «квинтина» и другие, обоснование которым он дал в неопубликованном труде «Теория версификации». В русле своих футуристических исканий занимался поэт и словотворчеством.
27 февраля 1918 года на «поэзовечере» в Политехническом музее в Москве Северянин был провозглашён «королём поэзии». Это была высшая и последняя точка головокружительного успеха Игоря Северянина. Летом 1918 года он оказался в эмиграции.
Общей тенденцией в его творчестве становится возврат к классическим традициям русского стиха. «Чем проще стих, тем он труднее...»- станет его девизом. Ведя полурыбацкий образ жизни, он, как в детстве, начинает черпать жизненную силу в общении с природой, к ней же обращается и в творчестве:
В его поэзию проникают ностальгические мотивы, горькое признание уже прошедшей жизни. Кроме трёх автобиографических поэм он написал поэму «Рояль Леандра» (1925), написанную онегинской строфой. В 1931 году вышел его сборник стихов «Классические розы», обобщивший творческие искания поэта последних лет. Теперь поэт снова нашёл путь к сердцам читателей и слушателей через классическое звучание русского стиха, но былой популярности уже не было и поэт бедствовал.
После 1935 года Северянин почти не пишет оригинальных стихов, занимаясь переводами в основном с эстонского.
Творчество В. Хлебникова. Анализ стихотворений и поэм по выбору.
Виктор (псевдоним — Велимир) Владимирович Хлебников (1885-1922) родился в Астраханской губернии, в местечке, где Волга встречается с Каспием (Сигай). Отец будущего поэта — Владимир Алексеевич Хлебников-ученый-естественник, орнитолог. Влиянию отца можно приписать и ранний интерес Хлебникова к естественным наукам, сохранившийся в течение всей его жизни. Мать Хлебникова — Екатерина Николаевна — историк по образованию. В молодости она была близка к кругу народовольцев. Именно она воспитала у сына глубокий интерес к отечественной истории, которую писатель Хлебников скрупулезно изучал на протяжении всей своей творческой жизни.
Осенью 1903 года В. Хлебников поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета… Будучи студентом Казанского университет, начал писать. Советовался с Горьким, любил Сологуба, а весной 1908 года познакомился в Крыму о Вячеславом Ивановым.
В сентябре 1908 года В. Хлебников переехал в Петербург и был зачислен на естественное отделение, физико-математического факультета Петербургского университета. Но в 1911 году Хлебников оставляет университет и посвящает себя полностью литературному творчеству.
Налаживается его прочная связь с символистами. Он регулярно посещает литературные среды в «Башне» Вяч. Иванова, где собирались тогда известные поэты того времени: Блок, Сологуб, Кузмин, Ремизов, Городецкий, Здесь читались и обсуждались новые стихи, дебютировали начинающие поэты, произносил строгие «приговоры» хозяин дома.
В. Хлебникову чужды были эстетская замкнутость и книжность символистов и акмеистов. Его больше интересует народное искусство, фольклор, эпос, тесно связанные с национальной историей и историей родного языка. В сатире «Петербургский Аполлон», являвшейся своеобразным свидетельством разрыва с символистами, В. Хлебников высмеивает деятелей символизма за то, что они подают французского Верлена «вместо русского Бяяна», обвиняет участников журнала «Аполлон» (Гумилева, Сологуба, Потемкина, Маковского) в отрыве от русской национальной культуры. Дебют В. Хлебникова состоялся на страницах журнала без направления — «Весна», редактировавшегося Н. Шебуевым. В сборнике «Студия импрессионистов» было напечатано знаменитое программное стихотворение В. Хлебникова «Заклятие смелом», которое и проложило дорогу начинающему поэту к футуризму.
В апреле 1910 года вышел сборник «Садок судей» (название предложил Хлебников), авторами которого были В Хлебников, Елена Гуро, Д. Бурлюк, Н. Бурлюк, В. Каменский и др. Выход «Садка судей» знаменовал рождение русского футуризма, с которым и будет связана дальнейшая судьба В. Хлебникова.
Сборник печатался на обоях. Эта эпатирующая внешность была своеобразным вызовом всех эстетствующим современным поэтам. В декабре 1912 года в этом же сборнике выходит программа футуристов — «Пощечина общественному вкусу», вынесшая лозунги футуристов на улицу. Почти одновременно с этой программой издается брошюра. В. Хлебникова с числовыми и языковыми материалами — «Учитель и ученик». Он становится главным теоретиком нового литературного течения.
Почему же футуристы не только признавали Хлебникова «своим», но и основывали на его поэзии своп теории? Прежде всего потому, что Хлебников показал пример «самовитого слова». «Словотворчество» Хлебникова, ломка привычных поэтических форм, взрывная сила его поэзии — привлекали к себе футуристов, видевших в ней многообещающие открытия.
Одним из путей «словопостижения» для футуристов была живопись. Не случайно, что большинство поэтов раннего футуризма пришло к литературе от живописи. Д. Бурлюк, В. Маяковский, А. Крученых были профессиональными художниками, а другие, как В. Хлебников, В Каменский, хотя и дилетански, но так же пробовали свои силы в области живописи. Именно из живописи возникло отношение к стиху и к слову как к «самоцельной» и «автономной» организации материалов. В одной из статей 1912 года В Хлебников писал, «Мы хотим, чтобы слово смело шло за живописью»
С помощью звука и цвета Хлебников стремился выразить ощущение предмета не только в его конкретно вещественном восприятии, но и эмоциональном. Классическим примером является стихотворение «Бобэоби...», в котором поэт звуковыми аналогиями с живописными средствами создает портрет:
Он жил будущим, рассматривал себя как человека, провидящего ход истории (за два года до ее начала предсказал первую мировую войну), мечтал о времени, когда исчезнут войны, частная собственность, отчуждение человека от природы, вызванное механической стандартизацией культуры
Своеобразие творчества В. Хлебникова — это слияние его поэтического сознания с отдаленным прошлым, с той стадией мышления, когда господствовали мифологические представления о мире. Образы его ранних произведений чаще всего связаны о периодом Киевской Руси, язычеством, первобытным состоянием человечества. Пользуясь моделью мифа. Хлебников создает новые («Внучка Малуши», «Журавль», «Маркиза Дэзес»). Но чаще всего у него история сливается с мифологией, современность — с прошлым. Мифы предстают то как трагедийно-историческое событие («Девий бог», «Гибель Атлантиды», «Ка», «Дети Выдры»), то как ироническое травестирование («Внучка Малуши», «Вила и леший», «Игра в аду»).
На сочетании двух планов: современности и древней Руси основана и поэма «Внучка Малуши». Перенесшись из времен Владимира, когда люди жили одной жизнью с природой, внучка Малуши попадает в «всеучбище» — женский институт. Ее поражает скучная и бессмысленная зубрежка, полный разрыв с природой, и она уговаривает «училиц» вернуться к природной жизни. И «училицы», увлеченные ею девушки, с радостными возгласами покидают «всеучбищеВ этой поэме чувствуется явная ориентация на „Слово о полку Игореве“, поэму Пушкина „Руслан и Людмила“.
Одним из известнейших произведений Хлебникова является его поэма „Зверинец“ в прозе, опубликованная в первом „Садке судей“. Она привлекает не только своим поэтическим мастерством, но и тем, что в ней сплелись основные мотивы творчества В. Хлебникова. В поэме — и отрицание современной цивилизации, и тоска по прошлому человечества, и стремление найти в изначальной природе зверей — истоки разных вер, культур, наций. Поэма глубоко философична. По мысли Хлебникова, „Зверинец“ раскрывает первобытное начало в человеке, древние типы человеческого сознания, которые как бы предвещаются видами животных. В „Зверинце“ высказана мысль о едином разуме природы. Цепь, зорко увиденных аналоги между зверем и человеком не только раскрывает облик и характер зверя, но и очеловечивает его, заставляя в то же время видеть и в человеке черты зверя (в носороге — Ивана Грозного, в морже — Ницше, в тигре — фанатическую жестокость магометанина и т. д.).
Поэма „Марина Мнишек“ написана в 1908-1910 годах повествует об истории в ее традиционном понимании. Романтически здесь изображен образ Дмитрия Самозванца: его побуждения, реальные политические связи не показаны в поэме, они подменяются смутными поэтическими мечтаниями:
В стихотворении „Кубок печенежский“ (1916), напечатанном в сб. „Четыре птицы“, говорится о гибели Святослава, убитого печенегами при возвращении из похода на Византию.
В программной статье „Учитель и ученик“ (1912) Хлебников противопоставляет современной ему литературе „народное слово“, народную песню, выступающую в защиту жизни: „Писатели проповедуют “смерть», и лишь «народное слово» утверждает жизнь;… я не хочу, чтобы русское искусство шло впереди толп самоубийц!" (5, 180, 182).
Хлебников начинал с фольклора, и в дальнейшем творчестве эта связь не порывается. Фольклорные образы, песенные ритмы и мелодии, фольклорные эпитеты и параллелизмы — входят в поэтическую систему Хлебникова.
С самого начала творческого пути Хлебников особое внимание уделял культуре и поэзии Востока. Так, поэма «Медлум и Лейли» (1911) восходит к мотивам известной поэмы Низами, своего рода история Ромео и Джульетты. Одна из лучших дореволюционных поэм Хлебникова — «Хаджи-Тархан» (1912) — историко-философская поэма, посвященная излюбленной мысли Хлебникова о связи России и Азии, об азийском пласте" культуры:
Точные, «материальные» образы. История, пласты столетий, судьбы народов переводятся поэтом в интимный, лирический план. Эта же тема продолжается в поэме «Дети Выдры», повести «Есир». В творчестве Хлебникова Азия, Египет, Африка, Индия — не географическая экзотика, а попытка найти во всемирной истории корни единства, закономерность в развитии человечества.
Особое место в дореволюционном творчестве В. Хлебникова занимает образ Степана Разина. Разил для Хлебникова — символ мятежа, крестьянского восстания и вместе с тем выражение исконной сути русского национального характера, с его буйной непокорностью, безбрежной ширью и удалью. В неопубликованной при жизни поэме «Песнь мне» (1911) Хлебников резко формулирует свою позицию, противопоставляя европеизированной российской знати — бунтарскую стихию русского народа:
Дореволюционное творчество В. Хлебникова в основном обращено к прошлому, но это не значит, что поэт жил вне современности. Современности, в частности, посвящен ряд поэм 1909-1915 годов, которые не были напечатаны при его жизни и сохранились в рукописи («Песнь мне», «Передо мной варился вар», «Сердца прозрачней, чем сосуд», «Суд над старым годом», «Жуть лесная», «Олег Трупов»).
В поэзию революционного и пореволюционного периода В. Хлебников вошел как признанный мастер слова. В. Маяковский называл его «Лобачевским слова», а О Мандельштам справедливо заметил: «Хлебников возится со словами, как крот, между тем он прорыл в земле ходы для будущего на целое столетие...»37.
В 1913 году Хлебников совместно с А. Крученых выступил с декларацией «Слово, как таковое», которая может считаться предтечей позднейших теории Опояза и формализма Главная мысль декларации — «произведение искусства — искусство слова». Хлебников решительно разграничивал язык поэзии и язык быта… Поиски новых форм словесного выражения — часть его общей концепции, стремление найти новые закономерности в процессе речи, обнаружить сокровенный смысл слова У Хлебникова в его подходе к слову был ряд различных аспектов: 1) обращение к корню слова и при помощи различных префиксов и суффиксов образование новых слов, напоминающих древнеславянскую речь, 2) «Звукопись», в которой слова подбирались по своей эмоциональна-звуковой выразительности. Это приводило к «зауми», т. е. к отказу от предметного смысла речи, превращение ее в чисто звуковой ряд, 3) «звездный» или «мировой» язык («азбука ума») — попытка создания иероглифического языка понятий. И это удавалось В Хлебникову, когда просто языковой эксперимент превращался в факт эстетический Так было с известнейшим стихотворением «Заклятие смехом», когда из одного корня «смех» Хлебников создал целое стихотворение, использовав щедрое богатство суффиксов и префиксов русского языка.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешниц надсмеяльных — смех усмейных смехачей!.. (2, 35).
Создавая свои неологизмы, Хлебников идет принципиально иным путем, чем, например, И. Северянин. Его неологизмы восходят к русским и славянским корням, образуются при помощи русских же суффиксов:
Помирал морень, моримый морицей,
Верен в веримое верицы… (2, 44)
Подлинный новатор современного стиха, В Хлебников смело использует поэтику «сдвига», когда стих затруднен многочисленными ритмическими и метрическими перебоями сдвигами, а это противостоит как гладкости стиха классической поэзии XIX века, так и безупречной форме поэтов символизма и акмеизма.
С Октябрьской революции открывается новый этап творчества В. Хлебникова. В Октябрьской революции Хлебников надеялся увидеть прежде всего перестройку всего мирового порядка, торжество народных чаяний, возмездие старому миру и открывающиеся безбрежные возможности для осуществления нового справедливого и гармонического строя Он не испугался ни беспощадности самой борьбы, ни выстраданных суровых будней с разрухой, голодом, кровавыми событиями гражданской войны. И он, человек вне быта, оказался под стать времени. Он голодал, ездил в вагонах с сыпнотифозными, бродил по персидскому берегу Каспийского моря, служил сторожем в ТерРОСТА, дружил с матросами и красноармейцами. Для Хлебникова, как и для Маяковского, Каменского, Асеева, не возникал вопрос о том «принимать» или «не принимать» революцию.
В стихотворении «Воля всем» (1918) содержится всеобъемлющий, вселенский призыв к свободе:
Вихрем бессмертным, вихрем единым
Все за свободой — туда!
Люди с крылом лебединым
Знамя проносят труда.
… Если же боги закованы,
Волю дадим и богам… (3, 150).
В 1919-1920 годах, в так называемый Харьковский период, В. Хлебников написал такие произведения, как «Ночь в окопе», «Ладомир», «Три сестры», «Лесная тоска», «Поэт» («Карнавал»), «Царапина по небу», «Азы из узы». Это произведения и о революции, и идилии («Три сестры», «Лесная тоска», «Поэт» («Карнавал»), проникнутые приятием мира, радостным чувством природы.
В «Ночь в окопе» Хлебников размышляет над современностью, над судьбами страны, над лозунгами революции, провозглашенными Лениным. Поэма бессюжетна: это размышления автора и возникающие вперемежку с ними картины: ночь перед боем, безмерная степь, голоса солдат в окопе — все это сливается в одном сложном единстве. Поэма полифонична. В авторскую монологическую речь врьгваются разговоры л обрывки песен солдат, резко контрастирующие с торжественно-эпическим стилем повествования:
Вершиной творчества В. Хлебникова тех лет является поэма «Ладомир» (1920). Это поэма о путях человечества, о преобразовании свободным человеком не только социального строя, но и самой природы Поэт обращается к историческим истокам революции. Сама революция воспринимается им как очистительная стихия, гроза, неизбежное историческое возмездие всем силам зла и угнетения. Подобное восприятие революции было характерно и для А. Блока, и для Артема Веселого и для Вс. Иванова.
Образы зарева, грозы, пламени, пожара проходят через всю поэму:
Пафос поэмы в утверждении справедливости и разумности нового мира. Поэт славит союз рабочих и крестьян:
Поэма «Ладомир» бессюжетна и «безгеройна». Ее сюжет — революция, ее герой — народ. Это прославление революции и своеобразная утопическая интерпретация судеб освобожденного человечества, построившего свое будущее на основе науки, постижения математических законов мироздания:
Поэма обращена в будущее. Оно представляется поэту как «научно-построенное человечество», космического масштаба дерзания человеческого разума, преобразующие весь земной шар. Здесь и вера в научный прогресс, в развитие и эволюцию мировой материи. И все это сочетается с древними легендами и учениями об одушевлении природы:
В образе мифологического Ладомира утверждается заветная идея поэта о великой гармонии человека, природы и космоса. Но «Лад мира» не может быть достигнут путем ненависти и насилия. Недостаточны для него и математические «законы времени» — для этого нужна душевная сила:
Программным произведением этого периода является поэма «Поэт». Она начинается с описания весеннего карнавала как символа возрождения жизни, ее радостной, буйной плоти, торжества бессмертия «рода человечества»:
Поэма Хлебникова исполнена той же земной, языческой стихии, что и музыка «Весны священной» Стравинского. Поэма В. Хлебникова — это еще одна попытка воссоздать давно ушедший языческий мир, с его стихийной радостью бытия. Это — итог размышлений поэта над судьбами поэзии, над разными путями видения мира.
В конце 1921 года Хлебников создает цикл поэм о революции — «Ночь перед Советами», «Горячее поле» («Прачка»), «Настоящее» и «Ночной обыск». В них — итог размышлений поэта о путях и судьбах революции. Не будучи сюжетно связаны, эти поэмы в своей совокупности воссоздают широкую картину первых лег революции.
В основу поэмы «Ночь перед Советами» положен случай, который рассказан В. Короленко в очерке «В облачный день», показывающем жестокость крепостного права. Старуха-кухарка рассказывает историю крепостного права своей барыне, как приговор прошлому, как неизбежность возмездия за — преступления господ:
Хлебников создает и выразительный портрет старой барыни. Воспитанная в Смольном, она во время русско-турецкой войны пошла сестрой милосердия, помогала ссыльным, была даже на нелегальном собрании «Воли народной». Затем «ушла корнями в семью», дети пошли «странные, дикие, безвольные… Художники, писатели, изобретатели». Но в глазах старой крестьянки она прежде всего барыня.
В поэмах «Настоящее» и «Горячее поле» нет ни отдельных героев, ни сюжета. Это полифонические, «многоголосые» произведения, где действует масса, слышатся «голоса и песни улицы». Но можно выделить отдельные персонажи — Великий князь, Прачка, — приобретающие обобщенно-символическое значение. Эти поэмы основаны на резком контрастном противопоставлении роскошной, изнеженной жизни богатых — и голодной нищеты, безобразного убожества обитателей городской свалки Горячего поля, ютившихся в дымящихся навозных кучах:
Незадолго до смерти Хлебников создает ряд стихотворений, свидетельствующих о трагическом предчувствии скорого конца и болезненном переживании своего одиночества. Такие стихотворения, как «Я видел юношу пророка...», «Я вышел юношей один...», «Одинокий лицедей», «Всем», во многом отличны от всего творчества Хлебникова. В них он пишет о себе. Это обнаженные искренность и отчаяние.
Судьба В. Хлебникова была трагической. Дело не только в его личной беспомощности и неприспособленности к суровым условиям жизни. Трагичным было столкновение его утопических мечтаний с действительностью, его самоощущение себя как непризнанного пророку.
28 июня 1922 года В. Хлебникова не стало. Он умер, находясь в гостях у друга, почитателя его творчества, Митурича П. В., в селе Санталово Новгородской губернии от рецидива малярии, пареза ног и водянки. Похоронен был на погосте в деревне Ручьи Новгородской области. В 1950 году прах Хлебникова был перевезен в Москву и захоронен на Новодевичьем кладбище.
Своего рода завещанием В. Хлебникова является его «сверхповесть», «Зангези». В целом — это повествование о путях человечества, проповедь учения о «законах времени», «Гаммы Будетлянина». Это — понимание реального мира самим автором. Повесть состоит из нескольких «плоскостей», каждая из которых — самостоятельное произведение со своим «сюжетом», со своими «частными» сферами авторского сознания. Объединенные вместе, они порождают новый смысл, своего рода глобальное восприятие мира, его космическое осознание, которое так характерно для Хлебникова. В «Зангези» объединено все сделанное Хлебниковым на разных этапах его творчества: здесь и «заумь», и «звездный язык», «язык птиц», и передача «голосов улицы».
Но в движении человечества сквозь века беспомощно-бесприютным остается сам Зангези, который сравнивается с «бабочкой, залетевшей в комнату человеческой жизни». Его мечта благородна — дать свободу людям, богам, животным, даже неживой природе. Его мысль устремлена в космические дали к в то же время глубоко гуманна и человечна. Человек для него — венец вселенной, носитель разума. В «Плоскости XVIII» — речи Зангези — автор пытается обосновать историческую закономерность Октябрьской революции. Перечисляется цепь революционных событий, исторических фактов, предшествовавших Октябрю. Хлебников перечисляет декабристов, польское восстание, избрание Гарфильда президентом Америки, битву при Куликовом поле, Ермака и покорение Сибири, Тимура и Баязета, падение Царьграда и наконец падение самодержавия в 1917 году. События, связанные «степенью трех», выстраиваются в определенные ряды соответствий, образуя своего рода мифологическое «чучело мира». Этот «числовой» подход к историческим фактам совмещается с образными, сжатыми характеристиками эпох и событий.
продолжение
--PAGE_BREAK--Поэтика ранней лирики В. Маяковского. Поэма «Облако в штанах».
51.Ранняя лирика Маяковского.
В лирике Маяковского изображается строй мыслей и чувств нового человека — строителя социалистического общества. Основные темы лир. – советский патриотизм, героика социалистического строительства, превосходство социалист-го строя над капитализм, борьба за мир, укрепление оборонной мощи страны, место поэта и поэзии в рабочем строю, борьба с пережитками прошлого и т.д.
Слитые воедино, они воссоздают величественный облик советского человека, горячо любящего свою родину, преданного идеям революции и народу. Очень дорога открытость, гражданственность поэта, его стремление показать «естество и плоть» коммунизма, каждого зажечь желанием «думать, дерзать, хотеть, сметь». Во имя революции Маяковский создает необычайный ораторский строй стиха, который поднимал, звал, требовал идти вперед. Лирический герой М. — борец за всеобщее счастье. И на какое бы важнейшее событие современности не откликнулся поэт, он всегда оставался глубоко лирическим поэтом и утверждал новое понимание лирики, в котором настроения советского человека сливаются с чувствами всего советского народа.
Лирика Маяковского богата и разнообразна. Немало своих стихов поэт посвятил патриотизму советских людей. Лучшие из них — «Товарищу Нетте — пароходу и человеку»/1926г./ и «Стихи о советском паспорте». Первое стихотворение — воспоминание о советском дипкурьере Теодоре Нетте, героически погибшем при выполнении служебного долга.
Дореволюц. тв-о М. (1893— 1930) связано с лит-ым нереалистическим теч. футуризма. Манифест футуризма «Пощечина общественному вкусу» (1912) вызвал скандал в обществе и в лит-й критике. Футуристы отрицали совр. искусство слова, все известные литературные имена и школы были названы ими вчерашним днем. Все выступления футуристов в городах России сопровождались скандалами, вмешательством полиции.
Творч. дебют М. сост. в 1912 г., когда было напечатано ст-ие «Ночь». Багровый и белый отброшен и скомкан, в зеленый бросали горстями дукаты, а черным ладоням сбежавшихся окон раздали горящие желтые карты. Сразу брос. в глаза необычная яркость и метафоричность образа начинающегося вечера, когда погасла заря («Багровый… скомкан», т. е. цвет вечерней зари померк), а на бульваре между зеленеющими кронами деревьев зажигаются золотые «дукаты» — фонари. Ассоциативная цепочка — окна — ладони — «желтые карты» — яркая и наглядная. Неожиданность сопоставлений, своеобразное видение мира в ярком цвете говорило о незаурядности поэтич. таланта М. Он воспринимает мир как художник-живописец. Эта черта его таланта — обостренное восприятие, острая, резкая реакция, останутся заметными чертами и более позднего тв-ва. Зрительный образ у поэта запечатлен в движении, метафоры передают картинность, зримость происходящего: Толпа — пестрошерстая быстрая кошка — плыла, изгибаясь, дверями влекома… Неожиданно сближение далеких понятий, их очеловеченность или ассоциация с человеком: Угрюмый дождь скосил глаза.(«Утро», 1912)В ушах оглохших пароходов Горели серьги якорей.(«Порт», 1912) А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?(«А вы могли бы», 1913)
На этом многокрасочным поэтич. фоне с самого начала звучит у М. мотив трагически переживаемого одиночества, кот. воспринимается не как личное состояние, а как вообще одиночество человека в мире.
Поэтому жизнь воспринимается как «Адище города» (1913), и возникает желание вызывать эпатаж, т. е. шокировать, смутить, поставить перед неразрешимым?.. Так рождается настроение, господствующее в стихотворении «Нате!» (1913). Поэтический монолог обращен к толпе сытых («обрюзгший жир»), перед кот. должен выступать поэт: а я вам открыл столько стихов шкатулок, я — бесценных слов мот и транжир.
Непонимание толпы, душевная глухота слушателей вызывают возмущение поэта.
Это яростное противопоставление себя толпе — оборотная сторона мироощущения поэта, душа которого полна боли и неприкаянности:
А такому, как я, ткнуться куда? Где для меня уготовано логово? («Себе, любимому...», 1916)
Сердце лир-го героя исполнено нежности и самоотверженности, он готов сделать все, чтобы любимой не было страшно во тьме, без звезд. Поэтому он «врывается к Богу, / боится, что опоздал, / плачет, / целует ему жилистую руку, / просит — чтоб обязательно была звезда!» («Послушайте!», 1914). А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Далее в любви лир. герой М. не может найти отдохновения. Он жаждет огромного чувства, но и полюбив, он не в силах преодолеть одиночества и несчастья.
Лир. герой М. стремится преодолеть свое одиночество, он идет к людям, надеясь найти понимание и поддержку. «За одно только слово ласковое, человечье» он готов отдать богатства своей души («Дешевая распродажа», 1916). Но он никому не нужен, никто его не понимает. Вокруг безликая толпа. С началом мировой войны М., как многие, был захвачен патриотическим настроением. Но очень скоро поэт увидел за победными сводками ужасное лицо войны. Эмоциональное восприятие этого открытия нашло отражение в стихотворении «Мама и убитый немцами вечер» (1914), где в метафорической форме запечатлен ужас потери. Этим же настроением проникнут и стихотворный памфлет «Вам!», имеющий ярко выраженную политическую окраску, раскрывающий истинных виновников трагедии войны.
Лир. герой М. в его дорев. поэзии — мятежная личность. Он мучается отчужденностью, трагическим одиночеством среди людей, не умеющих понять и оценить нежность и любовь. «Поэтино сердце», жаждущее гармонии, полно отчаяния и надеется только на людей будущего.
52. Поэма «Облако в штанах»
«Облако в штанах» (1915) является «наиболее значительным, творчески наиболее смелым и обещающим произведением раннего Маяковского,- признавались современники.
Каждая часть поэмы выражает определенную идею. Но саму поэму нельзя строго делить на главы, в которых последовательно выражены четыре крика «Долой!». Поэма вовсе не разграфлена на отсеки со своим «Долой!», а представляет собой целостный, страстный лирический монолог, вызванный трагедией неразделенной любви. Переживания лирического героя захватывают разные сферы жизни, в том числе и те, где господствуют безлюбая любовь, лжеискус- ство, преступная власть, проповедуется христианское терпение. Движение лирического сюжета поэмы обусловлено исповедью героя, временами достигающей высокого трагизма (первые публикации отрывков из «Облака» имели подзаголовок «трагедия»).
Первая часть поэмы – о трагической неразделенной любви поэта. Она содержит невиданной силы ревность, боль, взбунтовались нервы героя: «как больной с кровати, спрыгнул нерв», затем нервы «скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги».
В поэме не реализуется сюжет обычного любовного треугольника, не выводится образ счастливого соперника. Его заменяют „любители святотатств, преступлений, боен“ — нечто поэтически не оформленное, но социально обозначенное. Это они виновны в любовной драме. Они „увели“, „украли“, „купили“ любовь героя.
Находит свое воплощение в поэме и „крик“ — »Долой ваше искусство!". Уже во второй главе Маяковский начинает и продолжает развивать в третьей тему отношений искусства и действительности. Маяковский осознал бессилие искусства (в частности, — поэзии) воздействовать на окружающую действительность.
Поэт представляет себя выразителем народной боли, предтечей революции и жертвой («распял себя на кресте»). Причем жертва в романтическом ореоле, напоминающая горьковского Данко.
«Облако в штанах» наполнено эмоциональными контрастами от интимного, самому себе или любимой сделанного признания до дерзкого, в грубой форме брошенного вызова Богу: «Долой вашу религию!». Особенно ярко этот контраст наблюдается в четвертой главе, где герой снова обращается к своей возлюбленной и снова получает отказ. И когда рушится последняя надежда на взаимную любовь, герою остается одно: обратить свой взор к небу, к тому, кто долгие века давал людям утешение в несчастье.
Как и первая глава, поэма заканчивается на трагедийной ноте. Страданию героя нет исхода: на нем замыкается не только драма любви, но и трагедия войны. Трагедийность поэмы подчеркивается отсутствием отклика, глухотой мира, человечества — всего и всех, к кому обращен страстный монолог поэта.
В январе 1914 года Маяковский вместе с другими футуристами — находился в турне по России: читали лекции, стихи, пропагандировали футуризм. В Одессе Маяковский увлекся гимназисткой Марией Денисовой, но взаимности не встретил. Это стало завязкой сюжета поэмы, содержание которой вышло далеко за рамки автобиографического эпизода.
Начав поэму до первой империалистической войны, Маяковский закончил ее летом 1915 года. Война, обнажившая многие социальные и нравственные проблемы времени, помогла поэту увидеть перспективу неизбежной революции. Впервые поэма вышла в изуродованном цензурой виде в сентябре 1915 г. После Октябрьской революции, когда Маяковскому представилась возможность, он осуществил второе бесцензурное издание поэмы.
«Облако в штанах» — программное произведение Маяковского. Автор предварил его таким предисловием: «Облако в штанах» (первое имя «Тринадцатый апостол» зачеркнуто цензурой.). «Долой вашу любовь», «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию» — четыре крика четырех частей.
«Долой вашу любовь!»
Наиболее сильно и ярко воплощен первый: «Долой вашу любовь!» — которому отводится вся первая глава и часть четвертой. Поэма открывается напряженным ожиданием:
Мучительное ожидание длится бесконечно долго. Глубину страдания лирического героя передает развернутая метафора о скончавшемся двенадцатом часе.
Время, уподобленное упавшей с плахи голове, не просто экзотический троп: он наполнен большим внутренним содержанием; накал страстей в душе героя до такой степени высок, что обычное, но безысходное течение времени воспринимается как его физическая гибель. Скончалось, в принципе, не время. Кончились истощенные напряженным ожиданием человеческие возможности. Двенадцатый час оказался пределом.
В поэме не реализуется сюжет обычного любовного треугольника, не выводится образ счастливого соперника. Его заменяют «любители святотатств, преступлений, боен» — нечто поэтически не оформленное, но социально обозначенное. Это они виновны в любовной драме. Они «увели», «украли», «купили» любовь героя:
Героиня отвергает любящего ее героя не потому, что он обладает каким-то нравственным или моральным изъяном, а потому, что он не способен создать вокруг нее тот комфорт из вещей, тот материальный уют, к которому она стремится. Поэтому она меняет живую, страстную и трепетную любовь героя на материальные возможности другого человека. Этот мотив «покупки» любви находит свое воплощение и в других произведениях Маяковского:
В «Облаке в штанах» традиционная метафора: любовь — пожар сердца
«Долой ваше искусство!»
Находит свое воплощение в поэме и «крик» — «Долой ваше искусство!». Уже во второй главе Маяковский начинает и продолжает развивать в третьей тему отношений искусства и действительности. Маяковский осознал бессилие искусства (в частности, — поэзии) воздействовать на окружающую действительность:
Пришло понимание социальной задавленности улицы («Улица муку молча перла») и необходимости вводить в поэтическую речь не совсем «поэтичные» слова, чтобы отразить жизнь такой, какая она есть на самом деле. Отсюда и соответствующая лексика:
А улица присела и заорала:
«Идемте жрать!»Или: А во рту умерших слов разлагаются трупики, только два живут, жирея,«сволочь»и еще какое-то, кажется, — «борщ».
Поэт, переживший войну как личную трагедию (вспомним стихотворение «Вам!») теперь вершит суд над теми, кто этой трагедии не увидел. Это нашло свое поэтическое воплощение и в «Облаке в штанах»: В одной статье Маяковский утверждал: «Сегодняшняя поэзия — поэзия борьбы
Поэтическое и социальное у Маяковского было изначально взаимосвязано. Он поставил свое творчество на службу массе, социальным низам, с которыми он ощущает единство и слияние. Поэтому крик „Долой ваше искусство“ неотрывен от крика „Долой ваш строй!“ Выступая от лица готовых к восстанию масс, Маяковский говорит „мы“:
Маяковский утверждает, что для поэта достойнее прислуживать женщине свободной профессии, нежели бездумной буржуазной публике.
»Долой ваш строй!", морями и солнцами омытого сразу;
Мы -каждый -держим в своей пятернемиров приводные ремни!
Это сближение героя поэмы с демократической массой рождает у него прозрение о грядущей революции:
в терновом венце революцийгрядет шестнадцатый год.
Исходной точкой движения политической мысли послужило искусство, от него Маяковский шел к жизни, чтобы понять, что жизнь — исток и содержание искусства. И, осознав это, герой заговорил как пророк, как «предтеча»: А я у вас — его предтеча; я — где боль, везде;
на каждой капле слезовой течираспял себя на кресте.
Поэт представляет себя выразителем народной боли, предтечей революции и жертвой («распял себя на кресте»). Причем жертва в романтическом ореоле, напоминающая горьковского Данко:
Вам ядушу вытащу, растопчу, чтоб большая! -и окровавленную дам, как знамя.
Таким образом в поэме находит свое выражение и мысль «долой ваш строй».
«Долой вашу религию!»
«Облако в штанах» наполнено эмоциональными контрастами от интимного, самому себе или любимой сделанного признания до дерзкого, в грубой форме брошенного вызова Богу: «Долой вашу религию!». Особенно ярко этот контраст наблюдается в четвертой главе, где герой снова обращается к своей возлюбленной и снова получает отказ. И когда рушится последняя надежда на взаимную любовь, герою остается одно: обратить свой взор к небу, к тому, кто долгие века давал людям утешение в несчастье.
Библейские мотивы в творчестве Маяковского — специальная тема, глубоко раскрытая Дм. Скляровым в книге-справочнике для учащихся. Автор главы подчеркнул, что Маяковский дал свой «вариант истолкования евангельских идеалов, выделяя… земную, человеческую сторону личности»Послушайте, господин бог!- фамильярно, без должного пиетета обращается герой Маяковского к всевышнему и со свойственным ему сарказмом предлагает устроить карусель «на дереве изучения добра и зла», расставить вина по столу, отчего хмурому Петру Апостолу захотелось бы «пройтись в ки-ка-пу», рай снова заселить Евочками (в этом ему готов помочь ерничающий герой). Не находя отклика у Бога, герой разражается очередной филиппикой:
Мотаешь головою, кудластый? Супишь седую бровь?
Ты думаешь — этот, за тобою, крыластый, знает, что такое любовь?
Но не этот эпатаж главная причина богохульства поэта. За всем этим стоит кровавая трагедия войны. Как часто человечество повторяло: если есть Бог, он не может допустить такое. Вот и лирическому герою поэмы бог предстает не всесильным, а маленьким, беспомощным, которого можно прирезать обычным сапожным ножиком: «Я думал — ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик...» Отсюда и бунт против всей небесной братии:
Крыластые прохвосты! Жмитесь в раю! Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!..
Герой не остановим в стихийном порыве: Пустите! Меня не остановите.
Вру я, вправе ли, но я не могу быть спокойней. Смотрите -
звезды опять обезглавили и небо окровавили бойней!
Кто они — обезглавившие и окровавившие,- кто скрыт в этом отвлеченном, безличном обвинении? Как и первая глава, поэма заканчивается на трагедийной ноте. Страданию героя нет исхода: на нем замыкается не только драма любви, но и трагедия войны. Трагедийность поэмы подчеркивается отсутствием отклика, глухотой мира, человечества — всего и всех, к кому обращен страстный монолог поэта: Глухо. Вселенная спит положив на лапу,
с клещами звезд огромное ухо.
Беззащитная и прямая, в нечеловеческих условиях перед узаконенными преступлениями, она не только оплакала эти черные дни, но и взяла над ними верх: «Не забыть» («Реквием»)
Время Ахматовой прошло через резкие переломы, и это был путь великих утрат и потерь. Только поэт великой силы, глубокой сущности и воли мог выдержать такое и противостоять всему силой своего правдивого искусства.
А. Ахматова, еще в юные годы восхищавшая мир строками неподдельной, нежной и тонкой лирики, была и твердой, и непреклонной, прямой и величавой в эту грозную переломную эпоху. Время — самый справедливый судья. Жаль
только, что возмездие порой запаздывает.