План реферата
Краткая биография В. Хлебникова
Творчество В. Хлебникова
Роль В. Хлебникова в реформации поэтического языка
Так кто же все-таки такой Велимир Хлебников?
Биография В. Хлебникова
Виктор Владимирович Хлебников родился 28 октября 1885 года в селе Тундотове бывш. Астраханской губернии. Отец Хлебникова Владимир Алексеевич — естественник-орнитолог. В своей автобиографии Хлебников писал об отце: Отец — поклонник Дарвина и Толстого. Большой знаток царства птиц, изучавший их целую жизнь; имел друзей путешественников. Влиянию отца можно приписать ранний интерес Хлебникова к естественным наукам и математике, сохранившийся в течение всей его жизни.
Мать Хлебникова Екатерина Николаевна, историк по образованию, своими рассказами способствовала возникновению того интереса к истории, который проявился у Хлебникова еще в детские годы. Помимо Виктора Владимировича, в семье было еще четверо детей (Борис, Екатерина, Александр и Вера).
Детство и юношеские годы Хлебникова прошли в обстановке провинции, главным образом на Волыни и в юго-восточном приволжском крае, в таких городах, как Симбирск, Казань, Астрахань, где ещё сохранились тогда следы восточной культуры. Постоянное соприкосновение с природой, провинциальная патриархальность также наложили известный отпечаток на формирование мировоззрения Хлебникова.
Читать Хлебников выучился с четырехлетнего возраста, в детстве уже начал заниматься языками и рисованием. Помимо гимназических учителей, среди преподавателей, занимавшихся с ним дома, следует отметить критика Глинку-Волжского, Н.Л. Брюханова, З.П. Соловьева, художников П.П. Бенькова и Л. Чернова-Плесского. Особенно много занимался Хлебников живописью во время пребывания в Казани; владение техникой живописи и художественную одаренность Хлебникова отмечают и все знавшие его в более поздние годы.
Следует отметить, что семья Хлебниковых располагала хорошей домашней библиотекой, в которой, по свидетельству родных, В.В. познакомился с произведениями Дидро, Канта, Спенсера, Конта, Тэйлора, Берви-Флеровского.
После Волыни, где прошли детские годы Хлебникова, семья его переехала в Симбирскую губернию, в село Памаево, откуда в 1897 году Виктора Владимировича отправили в Симбирск для поступления в гимназию. Хлебников поступил в третий класс симбирской гимназии, в которой проучился всего лишь год, так как в следующем, 1898 году Хлебниковы всей семьей перебрались в Казань, где он перевелся в четвертый класс 3-й казанской гимназии. В гимназии Хлебников, по словам родных, проявлял наибольший интерес к литературе, истории и математике. В 1903 году Хлебников окончил восемь классов гимназии, причем, помимо стандартных отметок, в аттестате было указано, что он “занимался с большим интересом математикой”. По окончании гимназии летом 1903 года Хлебников поехал в геологическую экспедицию в Дагестан, по возвращении откуда он поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета.
Казанский университет еще с 80-х годов считался “беспокойным”, в частности правительство смущал рост его “разночинского” состава. Среди казанского студенчества в начале 900-х годов памятны еще были революционные традиции и студенческие волнения 1887 года, историческая сходка 4 декабря, после которой был исключен за участие в ней В.И. Ленин с сорока другими студентами. Студенческие волнения 1901 – 1902 годов, возникшие как протест против “временных правил 1899 года”, нашли также широкий отклик в Казанском университете и дали студенчеству решительный толчок по пути революционного развития. В 1902 году вновь воссоздается казанская социал-демократическая группа “искровского” направления, причем в ее организации большую роль играют студенты университета. Группа искровцев подвергалась неоднократным арестам и разгромам. В октябре 1903 года скончался арестованный студент, социал-демократ С.Л. Симонов, просидевший четыре месяца в психиатрической лечебнице в ужасных условиях. Смерть Симонова вызвала взрыв негодования в прогрессивных кругах казанского студенчества. В знак протеста состоялись студенческие демонстрации во время его похорон 27 октября и в годовщину Казанского университета 5 ноября. „Во время второй демонстрации толпа демонстрантов, певших вечную память Симонову, была разогнана нагайками, и 35 человек из них арестованы на один месяц каждый”.
В этой демонстрации принимал участие и Хлебников, арестованный полицией вместе с рядом других демонстрантов. Е.Н. Хлебникова следующим образом передает этот эпизод:
Свидетельством участия Хлебникова в этой демонстрации и его тюремного заключения является письмо к родным от 3 декабря 1903 года, в котором он сообщал подробности своего пребывания в тюрьме.
После освобождения из тюрьмы Хлебников на два месяца уехал с одним из товарищей по заключению в деревню в Ярославскую губернию. 24 февраля 1904 года Хлебников был уволен из университета и вскоре после этого отправился в Москву. В Москве его больше всего интересуют памятники искусства, в частности уже тогда он обращает внимание на архитектуру древнерусского стиля.
28 июля 1904 года Хлебников вновь зачисляется студентом Казанского университета, но уже на естественное отделение физико-математического факультета, где и слушает лекции в течение осеннего полугодия 1904 года, 1906/1907 и 1907/1908 учебные годы.
Весною 1905 года Хлебников получил от университета командировку на Урал, в Павдинский край, куда поехал вместе со своим младшим братом Александром. Из поездки в Павдинский край Хлебников, по словам сестры, привез „бесконечные записи, где много места уделялось напевам лесных птиц”. Свои научные наблюдения об этой поездке на Урал Хлебников совместно с братом изложил в статье «Орнитологические наблюдения на Павдинском заводе», помещенной в журнале «Природа и охота» (за 1911 г., декабрь, кн. 12-я, стр. 1–25).
Серьезность занятий Хлебникова биологическими науками подтверждается не только его почти трехлетним пребыванием на естественном отделении физико-математического факультета, но и несколькими напечатанными статьями на орнитологические я биологические темы: «Опыт построения одного естественнонаучного понятия» (о симбиозе и метабиозе) в «Вестнике студенческой жизни» и «О нахождении кукушки в Казанской губ.».
Последний год пребывания в Казанском университете Хлебников почти перестал заниматься и стремился уехать из Казани. Ранней весной 1908 года он отправился с родителями в Крым, где поселился в Судаке, познакомившись там с поэтом Вяч. Ивановым. Осенью 1908 года Хлебников переводится в Петербургский университет и переезжает в Петербург.
18 сентября 1908 года Хлебников был зачислен в число студентов Петербургского университета на третий курс естественного отделения физико-математического факультета. Хлебников порывает с занятиями биологией и естественными науками ради литературы, увлечение которой встречало в семье недоверчивое отношение отца, желавшего видеть сына естественником. На следующий учебный год Хлебников подает в университет заявление о переводе его на факультет восточных языков в разряд санскритской словесности (заявление от 17 сентября 1909 г.), а затем с переводе на славяно-русское отделение историко-филологического факультета, на первый курс которого он и был переведен 15 октября 1909 года. Самим Хлебниковым этот первый период жизни в Петербурге характеризовался как усталость, беспечность, бесшабашность (письмо родным от 30 декабря 1909 г.). Увлечение литературой заслонило университет, который Хлебников посещает, по-видимому, весьма неаккуратно, и уже в следующем, 1910 году пишет отцу о том, что он намерен выйти из университета. Однако из университета Хлебников был исключен только 1 июня 1911 года как не внесший плату за осень 1910 года.
Литературный круг, который первоначально привлекал к себе Хлебникова в Петербурге, был в первую очередь круг символистов и акмеистов. В письмах его 1908 — 1910 годов упоминаются Сологуб, Городецкий, Вяч. Иванов, Кузмин. Хлебников постоянно сообщает родным о своих литературных планах и встречах, в частности упоминая о возобновлении знакомства с Вяч. Ивановым, являвшимся, по-видимому, его первоначальным литературным ментором. Я виделся с В. Ивановым. Он весьма сочувственно отнесся к моим начинаниям, — сообщает он отцу в письме от 31 мая 1909 года. По свидетельству Б. Лившица, Вяч. Иванов, напр., высоко ценил творчество Хлебникова, и нелюдимый Велимир навещал его еще в башне на Таврической”.
В письме к матери от 8 июня 1909 года Хлебников сообщает о том, что Осенью в Петербурге возникнет кружок, в котором будут читаться мои вещи. “Кружок”, о котором говорил Хлебников, — объединение символистов и акмеистов, которое с осени 1909 года сорганизовалось в «Академию стиха» при журнале «Аполлон». К периоду “ученичества” у символистов и акмеистов относится стихотворение «Вам», обращенное к Кузмину. Но творчество Хлебникова, при известной близости некоторых его элементов к символизму, было в основном настолько далеко от тех литературных принципов, которыми руководились «Аполлон» и «Академия стиха», что вещам Хлебникова не было суждено появиться на страницах журнала.
По-видимому, это обстоятельство в значительной степени способствовало отдалению Хлебникова от круга символистов и акмеистов. Хотя он еще и в начале 1910 года сообщает мельком о своих встречах с Ремизовым, об ожидании знакомства с Брюсовым и продолжает бывать в «Академии стиха» (письмо к Е.В. Хлебниковой от 1 февраля 1910 г.), но в отношениях его с этим кругом уже намечается разрыв. В одном из следующих писем он упоминает о том, что в «Академии стиха» две недели не был. На причины этого охлаждения и последующего разрыва Хлебникова с господствовавшей тогда литературой указывал и Д. Бурлюк в своем предисловии к «Творениям» Хлебникова (М., 1911), говоря: „Гений Хлебников читал свои стихи в 1906–7–8 году в Петербурге Кузмину, Городецкому, В. Иванову и другим, но никто из этих литераторов не шевельнул пальцем, чтобы отпечатать хотя бы одну строку этих откровений слова”. Связь Хлебникова с символистами и акмеистами не исчерпывается его кратковременным пребыванием в «Академии стиха», его знакомством с Вяч. Ивановым и М. Кузминым. Она гораздо глубже. Самое представление о роли поэта как поэта-теурга, постигающего “тайны” мира и проповедующего людям это новое знание, вера в магическое могущество слова, наряду с символикой замысла ряда таких вещей, как, например, «Маркиза Дезес», сближают Хлебникова с символистами. В частности, у Хлебникова можно найти известную близость с Блоком, Белым, Вяч. Ивановым. Языковые теории А. Белого (в особенности его «Глоссолалия», 1922 г.), учение об эмоциональной природе звука у Бальмонта («Поэзия как волшебство», 1914 г.) несомненно, шли в том же направлении, что и теории Хлебникова. В особенности эта связь с символизмом ощутима в ранних стихах Хлебникова, в которых он еще пробует разные стиховые принципы, испытывая известное воздействие то мелодической плавности бальмонтовского стиха («Нега-неголь»), то древнерусской стилизации Городецкого и Ремизова («Девий бог», «Боевая») и даже кратковременного влияния Кузмина («Вам», «Алферово»). Но в отличие от мистического идеализма символистов Хлебников рационалистичен, и сквозь идеалистическую концепцию действительности у него сквозит материальная плоть вещей, чувственная данность образа.
К этому времени относится сближение Хлебникова с будущими футуристами и участие в 1-м сборнике «Садок судей». Знакомство Хлебникова с будущими футуристами, в частности с Василием Каменским, начинается еще в 1908 — 9 году. Здесь необходимо иметь в виду, что до появления первого «Садка судей» (а в значительной мере и до 1911–1912 гг.) “футуристы” еще не выделялись из общего числе молодых, начинающих писателей.
Знакомство Хлебникова с Каменским, положившее в известной мере начало возникновению футуризма, произошло в 1908 году в редакции иллюстрированного еженедельника «Весна», издававшегося Н. Н. Шебуевым. «Весна» являлась довольно пестрым и не оформившим своего направления журналом, печатавшим наряду с рыночной, второсортной литературой и произведения молодых, начинающих писателей. Хлебников передал для напечатания в журнале свое “стихотворение в прозе” «Искушение грешника», понравившееся Каменскому благодаря новизне словообразований и, по его настоянию, принятое Шебуевым.
С напечатанием в журнале «Весна» в 1908 году этого “стихотворения в прозе”, собственно, и начинается литературная деятельность Хлебникова. Однако настоящим литературным крещением его было опубликование «Смехачей» в «Студии импрессионистов» и «Зверинца» в первом «Садке судей» в начале 1910 года, доставившее Хлебникову сравнительно широкую известность.--PAGE_BREAK--
В то время будущие футуристы не только не представляли сколько-нибудь сплоченной группы, но и для них самих была неясна их литературная позиция, не говоря уже об их идеологических установках. Но, несмотря на всю идейную сумбурность и противоречивость, будущие футуристы уже и тогда чувствовали себя революционнее и “демократичнее” господствующего буржуазного искусства в лице символистов и акмеистов в поэзии или “мир искусников” в живописи. Не случайно за плечами Маяковского, Каменского и даже Хлебникова ко времени их прихода в литературу была тюрьма, было участие в революционном движении. Это полуанархическое, во многом наивное и неосознанное, но демократическое и по существу бунтарское настроение тех лет передает в своих воспоминаниях В. Каменский: „Мы — истые демократы, загорелые, взлохмаченные (тогда я ходил в сапогах и в красной рубахе без пояса, иногда с сигарой), трепетные, уверенно ждали своего часа”. Это тем более необходимо отметить, что к 1909–1910 годам настроения и взгляды Хлебникова во многом определялись его увлечением “славянскими” националистическими идеями.
Идеализация “старины”, языческой Руси, особенно явственно сказавшаяся в целом ряде произведений Хлебникова. 1908–1913 годов («Девий бог», «Училица», «Дети выдры», «Мы устали звездам рыкать» и мн. др.), в то же время тесно переплетались с его бунтарско-“нигилистическими” настроениями. Этим объясняется не только возможность объединения Хлебникова с остальными участниками футуризма, но и решительное отмежевание его от господствующих литературных группировок. Бунтарский характер футуризма виден не только из собственных заявлений футуристов, но и из отношения к ним представителей господствующей буржуазно-дворянской литературы. Даже в пору завоевания футуристами литературной известности в 1914–1916 годах они не пользовались признанием со стороны буржуазного читателя и критики. Однако футуризм до самой революции оставался замкнутой артистической группой. Наличие в рядах футуристов Маяковского, уже тогда переросшего футуризм и шедшего путем подлинного поэта-революционера, не изменяет общей социальной характеристики футуризма, как мелкобуржуазного художественного направления.
Уже с самого начала 1911 года Хлебников упоминает в письмах о своем увлечении числами. Так, в письме от 25 февраля он сообщает брату: Я усердно занимаюсь числами и нашел довольно много законностей. Я однако собираюсь довести до конца, пока я не отвечу, почему так это все происходит.
Зимы 1911–1914 годов Хлебников проводит в Петербурге, вращаясь преимущественно в кругу футуристов. М.В. Матюшин, Д. Бурлюк, Н. Кульбин и в меньшей степени наезжавшие из Москвы Маяковский и Крученых, а в 1913–1914 годах Пуни, Брик, Лившиц составляют основной круг лиц, с которыми он встречается. Атмосфера богемы, литературных скандалов, вечеров и эстрадных выступлений, которая окружала Хлебникова в 1913–1914 годы, во многом определяла и его образ жизни. В этой обстановке та беспорядочно-безденежная, часто полуголодная жизнь, которую вел Хлебников, не обращала на себя особого внимания. Следует отметить страсть Хлебникова к постоянным переменам места, поездкам, перемене комнат, к путешествиям. В 1910–1915 годах Хлебников ежегодно бывает то в Москве, то в Астрахани, то в Святошине (под Киевом), то в Чернянке у Бурлюков, то в Куоккала, редко засиживаясь в Петербурге более нескольких месяцев, в особенности весною и летом. Начало 1914 года было ознаменовано приездом Маринетти, читавшего в конце января в Петербурге лекции об итальянском футуризме.
Приезд Маринетти особенно ясно показал, насколько фактически независим и далек был русский футуризм от итальянского. Тот империалистический, буржуазный культ техники современного капитализма и войны, та проповедь силы и националистического расизма, которую исповедовал итальянский футуризм, были враждебны русскому футуризму, возникшему из совершенно иных социальных корней.
Итальянский футуризм, выражавший идеологические устремления империалистической буржуазии и переросший впоследствии в фашизм, был враждебен мелкобуржуазному, “нигилистическому” бунтарству русских футуристов. Поэтому лекции Маринетти, на которых он говорил „о здоровом инстинкте народа, рвущегося вперед наперекор косным силам старины, о достоинстве расы”, не только не вызвали никакого сочувствия у русских футуристов, но и привели к конфликту с ним. Одним из инициаторов выступления против Маринетти в Петербурге был Хлебников, написавший листовку-воззвание.
1914 год для Хлебникова — год внутреннего кризиса, неудовлетворенности собой. В своем дневнике летом 1914 года он отмечает: 14 июня (1914) созерцая себя в стороне. Новости: Хлебников из неумолимого презрения к себе в 101 раз бросил себя на костер и плакал, стоя в стороне.
Весну и лето 1914 года Хлебников проводят у родных в Астрахани, работая над своими вычислениями. Неудовлетворенность окружающим, нарастание максималистских и бунтарских настроений особенно сильно сказываются в этот период, предшествующий непосредственно мировой войне.
Осенью 1914 года Хлебников возвращается в Петербург…
Следует упомянуть также о том богемном “приюте”, который с 1913 года находили футуристы в артистическом кабачке «Бродячая собака», где довольно часто бывал и Хлебников. Кроме того одним из центров футуристических собраний зимой 1913/1914 года был “салон” Пуни на Гатчинской, о котором Б. Лившиц рассказывает: „Впрочем, будетляне имели свой собственный “салон”, хотя в применении к ним это слово нельзя употреблять иначе, кик в кавычках. Я говорю о квартире четы Пуни, возвратившихся в тринадцатом году из Парижа и перенесших в мансарду на Гатчинской жизнерадостный и вольный дух Монмартра… У Пуни бывали мы все: Хлебников, Маяковский, Бурлюк, Матюшин, Северянин”.
В «Декларации слова как такового» А. Крученых от имени футуристов в 1913 году писал: „Мысль и речь не успевают за переживаниями вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален), и языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным”. Оставляя здесь в стороне вопрос о лингвистических основах этой теории и ее роли о формировании стиля поэзии футуристов, следует указать на это субъективно-интуитивистское начало в эстетике футуризма и в “зауми”.
Лозунг “зауми” и “самовитого” слова являлся одним из наиболее крайних выражений формалистических и субъективно-идеалистических установок в эстетике раннего футуризма, будучи в то же время противопоставлен и реакционно-мистическому смыслу поэзии символистов.
Теоретические принципы и поэтическая практика русского футуризма были в основном независимы от итальянского футуризма. Даже хронологически о первых выступлениях итальянских футуристов стало известно уже после образования группы участников «Садка судей», подготовленного к печати в течение 1909 года. Выражая радикально-демократические тенденции мелкобуржуазной интеллигенции, футуризм неминуемо должен 6ыл вступить в борьбу с дворянско-буржуазной литературой, представленной в поэзии в первую очередь символизмом и акмеизмом. Эта борьба шла по линии противопоставления философско-мистической насыщенности и эстетизации поэзии у символистов — формального новаторства, самоценности чисто речевой конструкции.
Весна и лето 1914 года были проведены Хлебниковым в Астрахани, у родных, где и застало его начало империалистической войны. Уже с самого начала войны Хлебников был далек от своих прежних патриотических настроений (1908–1913 годов), воспринимая войну с позиций ее пацифистского “неприятия”. В продолжение войны это настроение у Хлебникова все более усиливалось, приведя его в конечном итоге к призывам против войны.
Лето 1915 года снова застает Хлебникова на Волге у родных, откуда он в июне переезжает в Москву, по дороге сообщая Матюшину из Царицына: Я в Царицыне; через два дня буду в Москве, с небольшими средствами ‹...› Не заедете ли вы случайно туда? Пока мой адрес: до востребования, больше ничего. Бурлюков и К° увижу. Асеева адрес утерян. Хорошо, если бы он сейчас приехал в Москву и стал издавать. Буду сотрудничать. По приезде в Москву Хлебников проводит июнь на даче в Пушкине, встречаясь с переехавшим по соседству Д. Бурлюком, который в своих воспоминаниях указывает, что „в 1914–15 гг. мы жили всей семьей в Михалеве, около Пушкино, в 35 в. от Москвы. Хлебников приезжал сюда к нам и много писал. Он был занят разбором, вычислением кривой в дневниках М. Башкирцевой и в жизни А.С. Пушкина”.
К августу 1915 года Хлебников перебирается в Петербург, а оттуда в Куоккала, где встречается с В.В. Маяковским. Н.И. Кульбиным, М.В. Матюшиным, Л. Андреевым, Н. Евреиновым, К.И. Чуковским, И. Репиным, И. Пуни В апреле 1916 года Хлебников призывается на военную службу — рядовым 93-го запасного полка в Царицыне. С самого начала солдатчина оказывается для него непосильной, и военная служба становится источником непрерывных мучений.
За время пребывания в Астрахани Хлебников подготовил к печати и послал к Г.Н. Петникову в Харьков ряд статей и стихотворений. Империалистическая война произвела значительный перелом в мировоззрении Хлебникова. Личный опыт Хлебникова, его пребывание в казарме, мучительно им переживавшаяся солдатчина завершили этот перелом. Однако объяснять его лишь биографическими причинами недостаточно. Необходимо учесть, что предпосылки к этому перелому имелись как в бунтарских настроениях, встречавшихся у Хлебникова раньше, так и в том идеологическом сдвиге, который произвела война в сознании мелкобуржуазных слоев.
При наступлении Октябрьской революции перед Хлебниковым, как и перед остальными футуристами, не стоял вопрос об ее “приятии”. В обстановке саботажа значительной части интеллигенции футуристы пришли в лагерь пролетариата с самого начала и активно работали в Росте и Политпросвете. Правда, то понимание революционного искусства, которое выдвигали футуристы, имело еще формально-экспериментаторский характер, сложившись в условиях эстетического “бунта”. Наряду с непреодоленными в первые годы революции тенденциями “новаторского” экспериментаторства и формализма, проповедуемых «Газетой футуристов», «Искусством коммуны» и в устных выступлениях, — в самой идеологии бывших футуристов еще явственно видны были “родимые пятна” мелкобуржуазного, индивидуалистического мировоззрения.
Бунтарски-утопические лозунги «Трубы марсиан» прочно вошли в сознание деятелей нового искусства. Под лозунгом “изобретательства” и борьбы со старым “приобретательским” обществам и искусством проходили диспуты, декларации и творческая практика левого искусства в первые годы революции. Хлебников в революции видел не только освобождение от тяготивших его уз государства, но и возможность для осуществления тех утопических планов и идей, которые созревали у него в период империалистической войны. Беспочвенное индивидуалистическое бунтарство, блуждания вокруг революции и неосознанность своей идеологической позиции характеризовали настроения широких кругов мелкобуржуазной интеллигенции, в особенности в период после февральского переворота. На фоне этого смутного и противоречивого бунтарского брожения и “новаторских” исканий вырастает и беспомощно-наивное прожектерство Хлебникова, этого последнего утописта, носящегося с фантастической идеей организации Правительства земного шара.
Хлебникову революция представляется не борьбой классов, а космическим переворотом, открытием новых законов времени. Несмотря на это, Хлебников не только не противопоставлял свое государство времени, свою социальную утопию пролетарской революции, но целиком принял последнюю.
Февральский переворот не разрешил ни классовых противоречий, ни вопроса о войне. Этого было достаточно для отрицательного отношения к нему Хлебникова. Его “бунтарство”, при всей своей противоречивости и идеалистически-утопических элементах, выражало настроения мелкобуржуазных интеллигентских слоев, совмещающих радикально-индивидуалистический максимализм с давно отжившими, а нередко и просто фантастическими идеями. Поэтому и протест Хлебникова против Керенского и Временного правительства принял форму игры. Хлебников, например, предлагал устроить порку Керенского, то есть публично высечь чучело, его изображающее.
О жизни Хлебникова в период после февральского переворота до Октябрьской революции наиболее полное представление дает его автобиографический рассказ «Октябрь на Неве», в котором он описывает свою деятельность и настроения этого периода.
В дни октябрьских событий Хлебников уезжает из Петербурга в Москву. Во время октябрьских боев в Москве он вместе с Д. Петровским скитается по улицам Москвы. Конец 1917 я начало 1918 года Хлебников проводит у родных в Астрахани и возвращается в Москву к весне 1918 года. Весну 1918 года Хлебников проводит в Москве, поселившись на квартире у одного московского врача. Однако обстановка обывательского быта и заботы хозяев об его приручении к оседлой жизни заставили Хлебникова вновь обратиться к странствиям. „Хозяйка мне как-то рассказывала, — передает в своих воспоминаниях С. Спасский, — что пыталась вразумлять Хлебникова: пора оставить неустроенную жизнь; возможно, шла речь и о бесцельных кочевьях. Хлебников упрямо ответил, что у него особенный путь… В конце апреля или в начале мая он предпринял объезд Поволжья, предполагая добраться до Астрахани к родным”. продолжение
--PAGE_BREAK--
Житейская беспомощность, враждебность к обывательскому быту и детски-наивное отношение Хлебникова к окружающей действительности не покидали его и в самые трудные и тяжелые годы разрухи, гражданской войны и голода. Он никогда не жаловался на житейские неудобства, голод, на свою бесприютность и вместе с том не замыкался в своем одиночестве, далек был от пессимистического или ущемленного отношения к жизни. Застряв по дороге в Астрахань в Казани, Хлебников встречает там С. Спасского. Из Казани Хлебников принужден был вернуться в Нижний Новгород где принял участие в альманахе «Без муз», издаваемом местными поэтами, и напечатал несколько стихотворений в нижегородской газете.
В начале 1919 года Хлебников снова возвращается в Москву. В его документах отмечена прописка в Москве от 8 апреля 1919 года. К этому времени в Москве В. Маяковским и О. Бриком было организовано издательство «ИМО» (издательство молодых), в котором пред полагалось выпустить собрание сочинений Хлебникова, под редакцией Р. О. Якобсона. Хлебников принимал деятельное участие в осуществлении этого издания, передав Якобсону рукописи своих произведений. Однако летом 1919 года издательство «ИМО» прекратило свое существование, и издание книг Хлебникова не осуществилось. Самого Хлебникова в это время не было в Москве. По-видимому, из Москвы он поехал на лето под Харьков, на дачу в «Красную Поляну» к художнице М.М. Синяковой, откуда вскоре перебрался в Харьков.
В сентябре 1920 года Хлебников уезжает из Харькова на юг, стремясь пробраться на Кавказ. 22 августа он получает удостоверение на поездку в Баку для поступления на службу, а в конце сентября принимает участие в Первой кавказско-донецкой конференции Пролеткультов в Армавире. К этому же времени относится и кратковременное пребывание Хлебникова в Ростове н/Д, во время которого была осуществлена постановка его пьесы «Ошибка смерти». В ноябре 1920 года Хлебников попадает в Баку, где поступает на работу в бакинское отделение Кавросты.
Весной Хлебников направился в Иран и работал при штабе иранской революционной армий в качестве лектора.
В Иран Хлебников прибыл 14 апреля 1921 года и находился там в течение лета. После измены главнокомандующего иранских революционных войск Саад-Эд-Доулэ 25 июня 1921 года Хлебников возвращается назад в Баку.
В Баку Хлебников возвратился в конце июля 1921 года и в августе уехал в Железноводск. В Железноводске он встретился с О. Самородовой и ее сестрой и поселился у них на даче. В Железноводске Хлебников заболел и начал хлопотать о переезде в Пятигорск для лечения. В конце сентября он перебирается в Пятигорск и поступает ночным сторожем в Терросту. В письме к отцу он подробно описывает свое пребывание в Пятигорске:
Во время пребывания в Пятигорске Хлебников начал курс лечения, но, не закончив его, в конце ноября 1921 года собрался ехать в Москву, стремясь напечатать свои произведения. До Москвы он добирался в течение месяца в санитарном поезде и прибыл туда 25 декабря совершенно больным, сразу же попав в больницу. По выписке из больницы он поселяется у художника Спасского в помещении Вхутемаса. В мае 1922 года Хлебников едет на две недели вместе с П.В. Митуричем в деревню Санталово бывш. Новгородской губернии, так как только по истечении этого времени представлялась возможность получить бесплатный проезд в Астрахань. Еще в Москве, во время сильных приступов малярии, Хлебников был в очень плохом и болезненном состоянии. В Санталове он окончательно свалился. В письме к врачу А.П. Давыдову, незадолго до смерти, он сообщает. Поправиться Хлебников так и не смог, и после мучительной болезни скончался 28 июля 1922 года.
Похоронен Хлебников был на погосте в деревне Ручьи бывш. Новгородской губернии (в 15 верстах от дер. Санталово).
Творчество В. Хлебникова
Творческий путь Хлебникова распадается на три периода: от 1905 до 1914 года, от 1915 до 1917, от 1917 до 1922. В первый период футуристическим движением. Для первых лет характерна противоречивость социальных позиций поэта, неославянофильские увлечения, мифологические утопические конструкции. Различие между художественной утопией и прозаическим миром действительности и составляет идейно-художественное ядро его произведений. Мировоззрение Хлебникова – мифопоэтическое. Строй его мыслей и чувств пронизан идеей торжества жизни. Читая поэтов, ученых, историков, он вкладывает в их концепции свое содержание, придавая им своеобразное научное и фантастическое истолкование.
С самого начала творчество Хлебникова отличается поразительной жанровой многоплановостью. Проза, поэзия, драматургия молодого писателя представляет как бы целостный текст, пронизанный единством своеобразного философско-поэтического миросозерцания. Атмосфера трагедии и бунта охватывает художественный мир Хлебникова.
Переломную роль в сознании Хлебникова сыграла первая мировая война и революция, которые привели к окончательному разрыву его с цивилизацией буржуазного общества. На развалинах самих основ буржуазного мира, его нравственности и его ценностей у Хлебникова возникает мифологизированная утопия о «золотом веке», о целостности и о богатых возможностях человека, противостоящего хаосу индустриального мира. По его убеждению, окружающая действительность – фрагментарна и калейдоскопична, современности не хватает глубинных начал. На первый план у поэта выступает демонтаж буржуазной культуры. Хлебников открывает разрывы, ущербность в мнимо целостной системе буржуазного общества.
Важнейшей чертой поэтического миросозерцания Хлебникова, таким образом, стала утопичность. Противоречивость мировоззрения, абстрактность философии и социологии Хлебникова приводили к утопическому пониманию законов истории и социальной жизни. Утопия была для него единственным выходом, футуристическим движением. Для первых лет характерна противоречивость социальных позиций поэта, неославянофильские увлечения, мифологические утопические конструкции. Различие между художественной утопией и прозаическим миром действительности и составляет идейно-художественное ядро его произведений. Мировоззрение Хлебникова – мифопоэтическое. Строй его мыслей и чувств пронизан идеей торжества жизни. Читая поэтов, ученых, историков, он вкладывает в их концепции свое содержание, придавая им своеобразное научное и фантастическое истолкование.
С самого начала творчество Хлебникова отличается поразительной жанровой многоплановостью. Проза, поэзия, драматургия молодого писателя представляет как бы целостный текст, пронизанный единством своеобразного философско-поэтического миросозерцания. Атмосфера трагедии и бунта охватывает художественный мир Хлебникова.
Переломную роль в сознании Хлебникова сыграла первая мировая война и революция, которые привели к окончательному разрыву его с цивилизацией буржуазного общества. На развалинах самих основ буржуазного мира, его нравственности и его ценностей у Хлебникова возникает мифологизированная утопия о «золотом веке», о целостности и о богатых возможностях человека, противостоящего хаосу индустриального мира. По его убеждению, окружающая действительность – фрагментарна и калейдоскопична, современности не хватает глубинных начал. На первый план у поэта выступает демонтаж буржуазной культуры. Хлебников открывает разрывы, ущербность в мнимо целостной системе буржуазного общества.
Важнейшей чертой поэтического миросозерцания Хлебникова, таким образом, стала утопичность. Противоречивость мировоззрения, абстрактность философии и социологии Хлебникова приводили к утопическому пониманию законов истории и социальной жизни. Утопия была для него единственным выходом.
Идея справедливого строя обретает черты самой действительности, но отрешенной от её «пользы» и витающей в мире утопических идеалов. Характерен его интерес к Платону. Представление Платона о делении мира на верх и низ, положение об идеальном государстве, в котором центральное учреждение – автономное положение человека, — были близки Хлебникову, восставшему против объективной логики истории, но вместе с тем искавшему её отражения в объективных закономерностях исторического процесса.
Своеобразный историзм – характерная черта творчества Хлебникова. Однако историзм Хлебникова оказывается ограниченным ввиду того, что он недостаточно связан с социальным содержанием. История приобретает у поэта мистифицированный характер как непрерывно повторяющийся числовой «знаменатель».
Время и судьба – центральные мотивы поэтического мира Хлебникова, во многом обусловленные его пониманием истории и определившую неповторимую художественную индивидуальность. У Хлебникова интерес к славянской и восточной архаике не в смысле археологических древностей, а в постижении глубокой народной традиции, своеобразия первобытной и древней исторической жизни. Все это дает новое направление вкусам поэта. Он как бы устраняет границу между современностью и давно прошедшими временами. Поэтому расширяется содержание искусства. Сквозь все его противопоставления варварства и цивилизации проходит утверждение идеалов народной жизни.
Понимание народности опирается у него не только на историю русской литературы, но, прежде всего, на его концепцию «времени – пространства», на утопическую попытку найти всеобщий закон мировой жизни в числовых измерениях. Понимание народности опирается у него не только на историю русской литературы, но, прежде всего, на его концепцию «времени – пространства», на утопическую попытку найти всеобщий закон мировой жизни в числовых измерениях. Тем самым мифопоэтическая утопия Хлебникова опирается на его своеобразное понимание значения народной жизни в искусстве.
Хлебников в мифологической культуре, возникшей в период становления человеческого общества, видел проявление как бы в «чистом» виде общечеловеческих ценностей, которые выступали не в классовой или исторической, а в самых первичных формах. Это было желание в современном обществе восстановить общечеловеческие ценности в их «элементарном», чистом и первичном виде.
Таким образом, мифологический слой в его произведениях актуализирует современный пересмотр общечеловеческого опыта. Гуманистическое содержание общечеловеческих ценностей поэт раскрывает в свете социальных условий своего времени, в ценностях самого народа. Так возникает у него важная идея «диалога» культур. Одна из основополагающих идей его поэтического миросозерцания заключалась в том, что невозможно глубоко познать изнутри западную культуру, если не войти в мир ценностей Востока. По его убеждению, диалог различных регионов мира, различных эпох и народов приближает людей к решению кардинальных проблем жизни:
Мы равенство миров, единый знаменатель.
Мы ведь единство людей и вещей.
Ему всегда неоспоримыми представлялись неделимость мира природы и человеческого общества. Война и смерть для него – нарушение миропорядка, цели человеческого бытия:
Походы мрачные пехот,
Копьем убийство короля,
Дождь звезд и синие поля
Послушны числам, как заход.
Годы войны, ковры чуме
Сложил и вычел я в уме.
И уважение к числу
Растет, ручья ведя к руслу.
Хлебников свежим, непредубежденным, приемлющим оком видел мир. Он обновленным словом описал его.
Роль В. Хлебникова в реформации поэтического языка
Слово у Хлебникова становится «значащей материей», а не носителем стихообразующих ценностей. Определителем ритмического строения является семантика, стихообразующий элемент коренится в самом значении. Значение цепочек слов, художественный смысл, а не количество слогов, размещение акцентно-подчеркнутых слов становятся критериями деления на строки и строфы. продолжение
--PAGE_BREAK--
Все это связано с невиданным разнообразием у Хлебникова новых жанровых типов (баллады, лирические стихотворения, поэмы), преобразующих традиционные представления и формы.
Слово для Хлебникова – призыв, крик, декларация
Таковы исходные позиции неприятия Хлебниковым принципов поэтической речи предшествующих и одновременных литературных школ. Такова же его установка на семантическое и эмоциональное преобразование поэтического языка на пространстве всех его элементов – от звука до синтаксиса. Хлебников совершил грандиозную работу по перестройке поэтической речи, включив в нее огромный по масштабу материал бытовой, устаревшей, диалектной и жаргонной речи. Не говоря уже о его «звездном языке», «зауми», фольклорном и «общеславянском» слове.
Сам Хлебников превосходно выразил мысль об историчности поэтического слова, когда писал: «Словотворчество – враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне, около рек и лесов до сих пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем. Новое слово не только должно быть названо, но и быть направленным к называемой вещи. Словотворчество не нарушает законов языка». Образ строится на основе противоречий, противопоставлений, на сочетании несочетаемых слов, изменяющих в корне традиционный принцип контекстности и грамматических отношений в языке. Меняется лексика, трансформируется синтаксис. Хлебников сознательно ослабляет логические связи, создает ряды независимых друг от друга образов, вводит синтаксическую сбивчивость.
Для него становится характерным небывалое сочетание архаической и общеславянской лексики с народной речью, вульгаризмов с поэтизмами, жаргонизмов – со словами высокого ряда лексики. При этом все противоречивые элементы вводятся как рядоположенные, равноценные и полноправные. Они подчиняются в поэзии Хлебникова двум интонациям, управляющим его языком: сатирической и патетической.
Хлебников необычайно расширил границы поэтического языка, во многом изменил представление о его семантических закономерностях.
Хлебников отлично сознавал диалогичность слова и роль контекста: «Каждое слово опирается на молчание своего противника». Поэтому в его черновых заметках 1922 г. Читаем: «Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они живые глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивается второй смысл…» Историческое значение языковых исканий Хлебникова не только в создании новой художественной системы, но и в углублении наших представлений о поэтическом языке. Хлебников непримиримо не приемлет язык поэзии символистов. Стилистическая организация в его стихах является как бы своеобразным уравновешиванием всех предметов и всех слов. Строфы у него заполнены перечислением названий, исторических имен, предметов и понятий, как бы не связанных непосредственно друг с другом. Их объединяет эмоциональная перспектива образа, который организуется точкой зрения поэта на мир, лежащий перед ним. Перечисления эти основаны на принципе метонимических отношений. Повторения, вариации одних и тех же образов, их взаимное переплетение и отзвук понятны на фоне тематики и лирической ситуации.
У Хлебникова работа над языком направлена на изменение, как самого характера языка, так и его эстетической природы. Это была попытка покончить с расчленением чисто образного, понятийного и просторечного языка. Тем самым утверждался принцип законности любого слова в любом месте и в любом сочетании. Решающая характеристика хлебниковской идеи, на мой взгляд, не мифотворчество, а судьботворчество, такая установка, в которой взаимоуничтожаются, и “гасят” друг друга пространство и время, материя и ничто, сходит на нет идеалистическая разведенность первообразов и их отражений. Все это становится возможным пред лицом третьей реальности, некоего обнимающего первоначала (в котором, по Хлебникову, все едино). В центре этого синкретического мироощущения Хлебникова духовный фетишизм числа, мудрого правящего духа. Число Хлебникова и его аритмологические формулы имеют не чисто математическое значение, число рассматривается скорее как структура духа, как организующая форма Промысла. Аристотелевско-кантианские представления о количестве и качестве неизбежно мыслятся преодоленными, отношение между различными качествами сводится к законам числа и счета. Ответы на вопрос “как” и на вопрос “сколько” оказываются лишь разными масштабами одной и той же действительности.
Числословесный уровень хлебниковского традиционализма органично входил в целое его творчества, он был призван объяснить в хлебниковском языке и образе многое, что без него объяснить не удалось бы. Элементы разных уровней равноправно включаются в дихотомическую систему хлебниковского мировоззрения и вступают друг с другом в связи, неожиданно комментирующие как каждый конкретный член оппозиций, так и всю систему в целом.
Теория судьбы Хлебникова, высшее проявление его мировоззрения, складывалась на основе обнаружения совпадающих, повторяющихся точек во времени личной человеческой жизни, в истории и судьбах мира. Эти совпадающие точки времени суть сверх-контекстуальные фокусы смыслопорождения, места транзитивной сведенности миров, встречи преданий, возникновения объемного, бинокулярного зрения разномасштабных уровней реальности. Говоря фигурально, Хлебников противопоставил “нормально” ориентированный взгляд “одноглазию” субъективизма и “косоглазию” идеализма. Не мифо-, а судьботворческий заряд хлебниковского мировоззрения обусловлен верою в событийность в духе, то есть в преодоление прямолинейного аспекта времени, в абсолютное время, которое помогает не нарушать на земле смысловых связей природы и истории, выстраивать здесь модели подобающего мира, обуздывать хаос рока внутри человеческого “я”. Поиск Хлебниковым гармонического сочетания традиций, попытка дать законы земного обустройства всемирного Промысла роднит его с русским средневековым и фольклорным сознанием, с представителями многих древних традиций, с основным пафосом мирового традиционализма.
Так кто же такой все-таки Велимир Хлебников?
В истории литературы немного писателей с такой сложной судьбой. Его стихи увлекали и отталкивали, его проза и драматургия ставили перед читателями вопросы, ориентированные на будущее и потому современникам часто непонятные. Один из труднейших вопросов велимироведения — вопрос о направлении внутренней эволюции хлебниковской художественной и мировоззренческой системы. Эстетически происходит эволюция к взглядам, значительно расширяющим и в перспективе преодолевающим стереотипы традиционной европейской словесности и образности. Знакомство со сравнительным религиоведением, с глубинной культурологическом подоплекой мирового традиционализма — необходимый залог успеха велимироведения в будущем. Только решительное раздвижение культурно-исторического контекста до альтернативных модернистской, древних европейских и архаических неевропейских традиций прольет на образотворчество Хлебникова тот свет, без которого адекватное его восприятие останется невозможным. Во всяком случае, происхождение хлебниковского образа, неологизма и “неолингвизма” благодарно наблюдать на фоне неэмблематического символизма древних традиций Азии, Африки и Америки — только тогда можно строго различить, что Хлебников почерпнул у древних, а к чему пришел самостоятельно.
Хлебников явился в отечественной культуре уникальным самородком стихийного русского традиционализма, что проявляется в самой природе его мышления, в самих механизмах его образотворчества. Механизмы эти сопоставимы с принципами архаических, до-письменных эпох (словом-талисманом, словом — “зачуром”), а также с принципами идеографического языка и средневекового иконизма. Ключевые фокусы хлебниковского поэтического и теоретического творчества — это психологически и энергетически реализованные точки приложения жизни, решения судьбы, точки одухотворенности мира, в которых раскрывается существенная, онтологическая связь и связность разных личностей и жизней, осуществляется претворение друг в друга разных уровней бытия как полюсов взаимосозерцания. Забегая чуть вперед, можно сказать, что этот механизм функционирует всегда как раздвижение масштаба действительности. Метафора Хлебникова представляет собою скрытую или открытую метаморфозу, причем означающее и означаемое этой псевдометафоры оборачиваются двумя полюсами, двумя сторонами — “воронками” образа: узкая масштабность — раздвинутый масштаб действительности. Превращение у Хлебникова не сказочно-мифологический троп, а серьезный теоретически и даже естественнонаучно оправданный принцип становления мира, ориентированный при этом на творческую духоподъемность, на “правое” высвечивание реальности. Вне этой запредельной встречи полярностей, вне этого раздвижения масштаба Хлебников немыслим ни на языковом, ни на образном, ни на мировоззренческом уровнях своего творчества. Более того, скрытая транзитивность миров (сравнение, антитеза, загадка, параллелизм) и открытая, выявленная их транзитивность (метаморфоза) сами оказываются полюсами той же дихотомии: свернутый масштаб — раздвинутый масштаб реальности. Как я постараюсь показать, эта изначально заданная дихотомия пронизывает всего Хлебникова, и эволюция его происходит исключительно в ее русле, углубляя и расширяя это русло. Эволюция же Хлебникова состоит в том, как он меняет сочетание уровней своего традиционализма (как на разных этапах соотносятся языковые и образные, художественные и научно-теоретические, фольклорно-природные и религиозно-философские начала).
Произведения Велимира Хлебникова воплотили подлинную любовь поэта к России, ярко запечатлели атмосферу войн и революций. История русской и советской литературы немыслима без того, что он внес в русскую поэзию ХХ века.
Список литературы
1. М.Я. Поляков, В.П. Григорьева, «Велимир Хлебников. Творения»
2. Журнал «Литературное обозрение» 1985 г.
3. Журнал «Знамя» 1985 г.
4. «Серебряный век. Поэзия