Философия и этика позитивизма в романе НГ Чернышевского Что делать

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНТСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧЕРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Уральский государственный университет
имени А. М. Горького
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
КАФЕДРА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XIXВЕКА
ФИЛОСОФИЯ И ЭТИКА ПОЗИТИВИЗМА В РОМАНЕ Н.Г.ЧЕРНЫШЕВСКОГО «ЧТО ДЕЛАТЬ?»
Дипломная работа
студента 6 курса
Ивановой Яны
Александровны
Научный руководитель:
доцент Подчинёнов
Алексей Васильевич
г. Екатеринбург
2007
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ……………………………………………………………………….3
ГЛАВА 1. Что такое позитивизм?...........................................................................7
1.1. Понятие и сущность позитивизма……………………………………………...7
1.2. Место позитивизма в русской общественной мысли xix
века ………………………………………………………………………………………………12
1.3.судьба позитивизмаи его значение для россии……………………………….22
1.4.проблема формирования позитивистских взглядов чернышевского..26
Глава 2. Позитивизм в романе чернышевского н.г.
«что делать»…………………………………………………………………29
2.1. Общая характеристика романа………………………………………………………29
2.1.1.проблема художественной формы в романе «что делать»……..31
2.1.2.проблема композиции романа……………………………………36
2.1.3. Эзопов язык……………………………………………………….37
2.1.4.диалог автора с «проницательным читателем»………………….40
2.2.этика позитивизма в нравственно- философских размышлениях и поступках героев романа…………………………………………………………………..44
2.2.1.«пошлые» люди……………………………………………………44
2.2.2.«новые» люди……………………………………………………...49
2.2.3.теория «разумного эгоизма» как основа позитивистской этики в
романе «что делать»………………………………………………54
2.2.4.рахметов «особенный человек»…………………………………..58
2.2.5.реализация философских позитивистских доктрин в романе
«что делать»……………………………………………………….68
ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………………………...84
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК……………………………………………………86
ВВЕДЕНИЕ
Русская классическая литература ХIХ века была универсальной по своей природе и функциям: она явилась нашей национальной философией, моралью, эстетикой, политикой. Вот почему каждый крупный писатель той эпохи был одновременно теоретиком, философом-мыслителем. Многие пытались сформулировать цельную систему своих воззрений на общественную жизнь и на художественное творчество.
Замечательным примером такого единства теории и практики был творческий опыт Николая Гавриловича Чернышевского. Лидер революционного движения в России, крупнейший философ-позитивист-материалист, создатель стройной эстетической теории, блестящий историк и экономист, Чернышевский воплотил свои научные взгляды в художественной практике – романах, повестях, рассказах, драматургических сочинениях.
Это не означало, что его беллетристические произведения оказались лишь иллюстрацией теоретических доктрин, — нет, автор всегда оставался художником. И все отмеченное выше единство составляет специфическую особенность творческого облика Чернышевского. Об этом свидетельствуют произведения, в том числе и роман «Что делать».
Роман «Что делать»… один из загадочных в русской литературе… По-прежнему вызывают споры многие страницы, смысл которых очень часто оказывался упрятанным в эзоповское слово», — заявил современный биограф Чернышевского, автор обзора новейшей литературы о великом русском мыслителе, критике и беллетристе.1
Г.В. Плеханов посвятил роману Чернышевского Н.Г. «Что делать» первое глубокое исследование: «Кто не читал и не перечитывал этого значительного произведения? Кто не увлекался им, кто не становился под его благотворным влиянием чище, лучше, бодрее и смелее? Кого не поражала нравственная красота действующих лиц? Кто после чтения этого романа не задумывался над собственною жизнью, не подвергал строгой проверке своих собственных стремлений и наклонностей? Все мы черпали из него нравственную силу и веру в лучшее будущее… пусть укажут нам хоть одно из самых замечательных, истинно художественных произведений русской литературы, которое по своему влиянию на нравственное и умственное развитие страны могло бы поспорить с романом «Что делать?».2 --PAGE_BREAK--
Эти же слова можно сказать об этом романе и сегодня. Он по-прежнему должен быть интересен нашим современникам и прежде всего как уникальное литературное явление. Новый взгляд на популярное в 19 веке произведение Чернышевского открывает нам эту книгу и её автора совсем с неожиданной стороны. Много чего находим мы в ней необычного для общепринятого истолкования романа. Это и концепция любви Чернышевского, и разумная до научности модель организации человеческого общества, основанного на постулатах добра и человеколюбия; и альтруистический подход к эгоизму (как не парадоксально это звучит), в основе которого высокая мысль о самопожертвовании; и необыкновенная вера автора в человека и его человечность; и его любовь к жизни и к людям. Было бы интересно взглянуть на роман не с привычной для нас социально-политической и идеологической точки зрения, как когда-то нас учили в школе, а заглянуть в душу, в самое сердце этой книги, понять позитивную мысль автора и оценить её по достоинству.
Кроме того, старая как мир мечта человека о лучшей жизни, которая лежит и в основе романа «Что делать», по сей день остаётся актуальной в России.
Поэтому тема данного дипломного проекта «Философия и этика позитивизма в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать» выбрана не случайно и вполне актуальна на сегодняшний день.
Цель данной работы– проанализировать роман Н.Г. Чернышевского «Что делать» и изучить позитивистские взгляды в этом романе.
Объектом нашего исследованияявляется роман Чернышевского Н.Г. «Что делать».
Предмет исследования— позитивизм в романе Чернышевского Н.Г. «Что делать».
В ходе исследовательской работы необходимо решить следующие задачи:
1. Обобщить учебную литературу по философии, истории философии и литературе;
2. Определить, что такое позитивизм, каковы его основные черты и в чём заключается суть этого философского учения.
3. Проследить развитие общественной мысли в России в эпоху 60-х годов XIX века и определить роль, место и значение Н.Г. Чернышевского и его романа в этом развитии;
4.Выполнить анализ романа Чернышевского «Что делать» с точки зрения основных идей позитивизма.
Сообразно поставленным задачам в работе использовались следующие методыисследования:
1.Изучение научно-методической литературы;
2. Изучение и анализ документальных и архивных материалов;
3.Анализ художественного произведения — романа
Н.Г.Чернышевского «Что делать».
В ходе исследования главной проблемой стало осуществление подбора необходимой литературы о жизни, творчестве и философских воззрениях Н.Г.Чернышевского, поскольку идеологизированный в советские времена писатель и его творчество сегодня мало кого интересует как объект научного исследования.
Основными источниками в данной работе послужили следующие труды:
Текстологическое исследование Рейсера С.А. «Некоторые проблемы изучения романа «Что делать» — Л., 1975.
Книга Паперно И. Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» — М., «Новое литературное обозрение», 1996. – в которой автор воссоздает многокрасочную и подробную картину событий «эпохи реализма», обращается к переписке, дневникам и мемуарам шестидесятников, внимательно воспроизводит наиболее характерные подробности быта «новых людей».
Работы Бердяева Н.А. – «Философия свободы»., и «Философская истина и интеллигентская правда». Электронное издание БЭКМ, 2006. – вопрос о развитии общественной философской мысли России 60-х гг. XIXвека.
Академическое издание Зеньковского В.В. – «История русской философии».- вопрос о позитивизме в русской философской мысли, в том числе и у Чернышевского.
Роман Н.Г.Чернышевского «Что делать» и другие его работы.
Справочная литература и др.
ЧТО ТАКОЕ ПОЗИТИВИЗМ?
1.1. Понятие и сущность позитивизма.
Позитивизм(от лат. positivus — положительный), в общем смысле,– это направление современной философии, объединяющее единственным источником истинного, действительного знания конкретные (эмпирические) науки и отрицающее познавательную ценность философского исследования.3С опубликованием шеститомного «Курса положительной философии» французского философа и учёного О. Конта (1830-1842), было положено начало новому мировоззрению, которое провозгласило решительный разрыв с философской традицией, считая, что наука не нуждается в какой-либо стоящей над ней философии. Такая контовская позиция получила название позитивизм, главным лозунгом которого стало заключение о том, что «Наука – сама себе философия». Поскольку позитивизм не имеет дела с метафизическими проблемами, он отвергает как идеализм, так и материализм. Пережитки метафизики, к которым относятся, по мнению Конта, претензии на раскрытие причин и сущностей должны быть удалены из науки. Наука не объясняет, а лишь описывает явления и отвечает не на вопрос «почему», а на вопрос «как».
Таким образом, возникновение позитивизма было своеобразной реакцией на неспособность некоторых философских направлений (например, немецкого классического идеализма) решить философские проблемы, выдвигавшиеся развитием наук. По мнению великого русского философа Н.А.Бердяева, в эпоху, когда философия идеалистов, благодаря «идолосотворённому гнозису» Гегеля поставила себя выше авторитета Бога, вера в неё пала. И будто бы в назидание за подобное идолопоклонство «Немезидой гегельянству» становится материализм. Именно в это время, время общего кризиса мировой философии, появляется позитивизм, «смягчивший грубости, крайности и нелепости материализма».4
Приверженцы нового философского течения относятся отрицательно ко всему отрицательному, разрушительному, критическому. Они противопоставляют духу отрицания и в теории, и в действительности, принесенному Революцией (впрочем, разрушившей то, что было достойно разрушения), созидательный, позитивный дух. Категория «позитивного» становится наиболее общей и главной в их мировоззрении, поэтому «позитивизм» и другие слова, производные от «позитивного», становятся основными терминами для обозначения контовского учения.
Что же такое «позитивное» в истолковании основателя позитивизма?
О.Конт указывает пять значений этого слова:
1) реальное в противовес химерическому;
2) полезное в противовес негодному;
3) достоверное в противовес сомнительному;
4) точное в противовес смутному;
5) организующее в противовес разрушительному.5
К этим значениям Конт добавляет такие черты позитивного мышления, как тенденция всюду заменять абсолютное относительным, его непосредственно социальный характер, а также тесная связь с всеобщим здравым смыслом.6
Место позитивного мышления в системе Конта можно понять только в связи с его знаменитым законом «трех стадий» или «трех состояний», который он считал своим главным открытием.
Согласно этому закону, индивидуальный человек, общество и человечество в целом в своем развитии неизбежно и последовательно проходят три стадии.
1) На теологической, или фиктивной, стадии человеческий разум стремится найти либо начальные, либо конечные причины явлений, он «стремится к абсолютному знанию». Теологическое мышление, в свою очередь, проходит три фазы развития: фетишизм, политеизм, монотеизм. Эта стадия была необходимой для своего времени, так как обеспечивала предварительное развитие человеческой социальности и рост умственных сил. Но притязания теологии проникать в предначертания Провидения безрассудны и подобны предположению о том, что у низших животных существует способность предвидеть желания человека или других высших животных.
2) На метафизической, или абстрактной, стадии человеческое мышление также пытается объяснить внутреннюю природу явлений, их начало и предназначение, главный способ их образования. Но в отличие от теологии метафизика объясняет явления не посредством сверхъестественных факторов, а посредством сущностей или абстракций. На этой стадии спекулятивная, умозрительная часть очень велика «вследствие упорного стремления аргументировать вместо того, чтобы наблюдать».7Метафизическое мышление, составляя, как и теологическое, неизбежный этап, по своей природе является критическим, разрушительным. Его черты в значительной мере сохраняются и в современную эпоху.
3) Основной признак позитивной, или реальной, или научнойстадии состоит в том, что здесь действует закон постоянного подчинения воображения наблюдению. На этой стадии ум отказывается от недоступного определения конечных причин и сущностей и вместо этого обращается к простому исследованию законов, т. е. «постоянных отношений, существующих между наблюдаемыми явлениями».8
Позитивное мышление, которому свойственны отмеченные выше признаки, далеко и от эмпиризма, и от мистицизма. Согласно закону трех стадий, все науки и все общества неизбежно завершают свою эволюцию на позитивной стадии. Именно на третьей стадии формируется истинная, т. е. позитивная наука, цель которой — познание не фактов (они составляют для нее лишь необходимый сырой материал), а законов. Существование неизменных естественных законов — условие существования науки; их познание с целью рационального предвидения — ее предназначение.    продолжение
--PAGE_BREAK--
Таким образом, мировоззрение позитивистов базируется на неоспоримом авторитете науки. Во главу угла они ставят обоснованный, «научно» доказанный факт. Нет ничего относительного, что нельзя было бы увидеть или потрогать. Точность и логичность мысли лежит в основе позитивистского мышления. Из общего представления о сути позитивизма мы можем выделить некоторые его черты:
1. Отрицание взаимосвязи физики и философии, и, как следствие, отрицание мировоззренческого характера науки.
2. Поскольку раскрытие причин и сущностей не является задачей науки, позитивизм отрицает существование объективной истины и объективный характер науки. В конечном счете, позитивизм ведет к субъективизму и прагматизму. В этом смысле даже объективно-идеалистическое мировоззрение оказывается на голову выше позитивизма, поскольку оно признает существование объективной истины и во многом опирается на здравый смысл.
3. Отказ от объяснительной функции научных теорий приводит позитивизм к отрицанию преемственности научного знания. В этом смысле было бы уместно вспомнить утверждение О.Конта о том, что «Наука – сама себе философия!». Те «руины принципов», которые остались от механики Ньютона после экспериментальных открытий конца XIX – начала XX века и теорией Эйнштейна, представляют собой еще здание, если сравнить их с тем, что осталось от оснований классической физики с созданием квантовых теорий. Эти философы ведут речь не об отсутствии математического соответствия, а об отсутствии концептуального соответствия между классическими, релятивистскими и квантовыми теориями. Философы объективно регистрируют этот факт, но делают из него свои субъективистские выводы. Для материалистов подобное несоответствие есть тревожный симптом, свидетельствующий, что физика больна субъективизмом в интерпретации физических законов и явлений.
4. Объяснительные функции физических теорий позитивизм стремится заменить математическим формализмом теории.
5. Упор на математическое описание явлений и отказ от объяснительных функций теории ставит позитивистов в неприятное и трудное положение. Именно по этой причине они стараются не касаться того, что ученые именуют физическим смыслом, сущностью и т.д. Позитивизм стремится обойти, спрятать, завуалировать противоречия науки. Перефразируя известное выражение, можно так охарактеризовать их тактику: «нет обсуждения проблем – нет и самих проблем!». Тактика замалчивания проблем, тактика создания препятствий для их обсуждения, тактика обструкции – характерный прием позитивистов.
Позитивное мышление, которому свойственны все эти признаки, далеко и от эмпиризма, и от мистицизма. Повторим, что согласно закону трех стадий, все науки и все общества неизбежно завершают свою эволюцию на позитивной стадии.
Рассматривая позитивизм, ставящий науку выше философии, всё же как философское направление, вполне логично было бы разграничить два базовых понятия «наука» и «философия», лежащих в основе этого учения и, на первый взгляд может показаться, являющихся спорными по отношению друг к другу.
Возникнув в XIX веке, на новом этапе развития знаний, и озвучив противоположные суждения о величии науки и неполноценности философии, как уже было сказано выше, позитивизм тем самым поставил под сомнение познавательные возможности философии, ее научность, развенчав «королеву наук» в «служанки» и превратив её в своеобразный суррогат науки, имеющий право на существование лишь в те периоды, когда еще не сложилось зрелое научное познание. Справедливости ради, следует заметить, что подобная точка зрения имеет право на существование, как, впрочем, и та, что философия — единственная из наук объясняет, что такое бытие, какова его природа и соотношение материального и духовного в нём. Справедливо и то, что на определённых стадиях познания наука и философия взаимодействуют между собой.
Научно-философское мировоззрение выполняет познавательные функций, родственные функциям науки. Наряду с такими важными функциями как обобщение, интеграция, синтез всевозможных знаний, открытие наиболее общих закономерностей, связей, взаимодействий основных подсистем бытия, теоретическая масштабность, логичность философского разума позволяют ему осуществлять также функции прогноза, формирования гипотез об общих принципах, тенденциях развития, а также первичных гипотез о природе конкретных явлений, еще не проработанных специально-научными методами. На основе общих принципов рационального понимания философская мысль группирует житейские, практические наблюдения различных явлений, формирует общие предположения об их природе и возможных способах познания. Используя опыт понимания, накопленный в иных областях познания, практики, она создает философские «эскизы» тех или иных природных или общественных реалий, подготавливая их последующую конкретно-научную проработку. При этом осуществляется умозрительное продумывание принципиально допустимых, логически и теоретически возможных вариантов. Т.о. философия выполняет функцию интеллектуальной разведки, которая также служит и для заполнения познавательных пробелов, постоянно возникающих в связи с неполной, разной степенью изученности тех или иных явлений, наличием «белых пятен» познавательной картины мира. Конечно, в конкретном — научном плане пробел предстоит заполнить специалистам — ученым иной общей системы миропонимания. Философия же заполняет их силой логического мышления.
Специалисты, изучающие всевозможные конкретные явления, нуждаются в общих, целостных представлениях о мире, о принципах его устройства, общих закономерностях и т.д. Однако сами они таких представлений не вырабатывают — в конкретных науках используется универсальный мыслительный инструментарий (категории, принципы, различные методы познания), но ученые специально не занимаются разработкой, систематизацией, осмыслением познавательных приемов, средств. Общемировоззренческие и теоретико-познавательные основания науки изучаются, отрабатываются и формируются в сфере философии.
Таким образом, философия и наука довольно сильно взаимосвязаны, у них есть много общего, но есть и существенные различия. Поэтому философию нельзя однозначно причислять к науке и наоборот нельзя отрицать ее научность. Философия — отдельная форма познания, имеющая научные основы, проявляющая себя в те моменты и в тех областях научного знания, когда теоретический потенциал в этих областях либо мал, либо вообще отсутствует.
Кроме того, пренебрежение философией в области фундаментальных исследований влечёт за собой наивность и размытость мировоззренческих позиций людей науки. Обойти философию в фундаментальных исследованиях, игнорировать ее, устранить философию, попытаться подняться над философией – сродни самообману, поскольку философия жестко связана с мировоззрением, которое неустранимо из фундаментальных основ любой науки.
В этом смысле позитивизм Конта принимает оттенок довольно грубой категоричности, если рассматривать это учение как явление однослойное. Если же принять во внимание идею самого Конта о создании синтетической мировоззренческой системы, которую он положил в основу своего учения, то становится очевидным тот факт, что позитивизм как таковой представляет собой явление весьма неоднозначное и многомерное. Весь вопрос в том, на какую почву он ложится, и какие следствия влечёт за собой.
Именно такой подход как нельзя более скоро приближает нас к цели нашего исследования – изучению позитивистских взглядов в романе Н.Г.Чернышевского «Что делать» — поскольку мировоззренческая позиция самого Чернышевского в этом ключе столь же неоднозначна, как и явление позитивизма, особенно на почве русской общественной мысли.
1.2. Место позитивизма в русской общественной мысли XIX века.
Позитивизм стал известен русской мысли уже в 30-40-х гг. XIX в. в связи с опубликованием шеститомного «Курса положительной философии» О.Конта. Одна из первых оценок позитивизма принадлежит В.Г.Белинскому, который в письме к Боткину от 17.02.1847 г. отзывается об О. Конте так: «Этот человек — замечательное явление, как реакция теологическому вмешательству в науку, и реакция энергическая, беспокойная и тревожная».9
Определенный интерес к позитивизму проявляли петрашевцы, изучавшие сочинение Конта: «Наследники сильно возбужденной умственной деятельности сороковых годов, они прямо из немецкой философии шли в фалангу Фурье, в последователи Конта».10Однако все эти знакомства с позитивизмом Конта носили весьма незначительный и поверхностный характер. Только в конце шестидесятых годов XIXвека в России всерьёз заговорили о необходимости возникновения нового учения, способного внести позитивные изменения в жизнь общества. И в первую очередь это было связано с изменившейся в эти годы социально-политической обстановкой в стране.
Эпоха шестидесятых позапрошлого века известна в истории как время довольно сложное, во многом противоречивое, зачастую трагичное.
В.В.Зеньковский в своей работе «История русской философии» пишет об этом времени следующее:«Со смертью Николая Iв русской жизни совершается великий перелом – внешний и внутренний. Последние годы царствования Николая Iотличались мучительной беспросветностью, – тут уже была перейдена та граница терпения и выносливости, до которой сердце может еще срастаться с жизнью и примиряться с ней. В удушливой атмосфере полицейского режима, когда не только были закрыты кафедры философии в университетах, но само Евангелие возбуждало у цензуры сомнения в возможности его повсеместного допущения, – в атмосфере политической сдавленности и мучительной напряженности окончательно кристаллизовались основные направления русской мысли и жизни. Получивший в последнее десятилетие царствования Николая Iсвою последнюю закалку русский радикализм (политический и идейный), с переменой режима, выступает на сцену с полной отчетливостью и решительностью».11
Говоря в общем о поколении шестидесятых годов XIXвека, можно с уверенностью сказать, что оно явно выделялось в сознании современников — своею противоречивостью, невиданным накалом общественной активности деятелей самого разного толка, необычайной остротой и массовостью дискуссий. Пронзительные ощущения стремительности хода истории, наконец-то наступившего освобождения от многолетних догм, нахлынувшие на российского человека 1860-х годах. Быстро нарастающее недовольство ходом реформ, утрата иллюзий. Именно в середине позапрошлого столетия стала явной связь между романтическими устремлениями к немедленной и всеобщей свободе и агрессивной нетерпимостью к чужому мнению. Не говоря уж о «контркультурных» движениях молодежи, так и норовившей создать что-нибудь наподобие коммуны.
Главенствующей темой русской философской мысли этого периода становится проблема человека. По словам Н.А.Бердяева, «идея человека» пронизывает, центрирует русскую философию XIX века. Во всех различных течениях русской мысли главным является утверждение того, что «человек в своей индивидуальности является нравственной ценностью высшей иерархической ступени»12.
Философско-антропологическая мысль в России XIX века демонстрирует предельное многообразие подходов к проблеме человека. На протяжении столетия менялись духовные установки и господствующие мировоззренческие течения. Однако тема человека оставалась неизменной, она служила фундаментом для самых разных теоретических исканий.
Панорама концепций человека, созданных в XIX веке, обширна. В нее входят «авторские» антропологии представителей различных философских направлений.
Так, русская философия первой половины XIX века предстает перед нами как история борьбы двух противоположных направлений: стремления организовать жизнь на европейский лад и желания оградить традиционные формы национальной жизни от иностранного влияния, в результате которого возникли две идейные программы: западничество и славянофильство.
Западничество и славянофильство составляет главный фокус, вокруг которого и по отношению к которому оформился идеологический горизонт эпохи 1840-1850 гг., сыгравший решающую роль в формировании русского национального самосознания и определяющий дальнейшие судьбы русской философии.
Среди широкого круга тем, обсуждаемых западниками и славянофилами, особо выделяется антропологическая проблематика. Основатели славянофильства А.С.Хомяков и И.В.Киреевский обосновали концепцию человека, в центре которой — истолкование духовно — нравственных ценностей с позиций православия.    продолжение
--PAGE_BREAK--
В своих богословских трудах А.С.Хомяков обратился к теме соборной Церкви, через которую только и может совершиться преображение человека. В отношении Церкви Хомяков определял соборность как «единство во множестве». Если взять это понятие в контексте социальной философии, то можно определить соборность как общность людей, свободную от антагонизма, объединенных верой в православные ценности, гарантирующие цельность личности и соборность познания. Соборность — это примирения в христианской любви и свободы каждого и единства всех.
Из учения о Церкви Хомяков выводит собственное учение о личности. Лишь в Церкви, то есть свободном, проникнутом братской любовью к другим людям единении во имя Христа, — только здесь личность обретает все свои дары, всю полноту ее личного богатства. Отдельная личность в любых своих проявлениях, по Хомякову, ничто.
В антропологии Хомякова с особой силой выдвигается учение о целостности в человеке, под которой он понимает «иерархическую структуру души». В этом смысле воззрения Хомякова перекликаются с учением И.В.Киреевского о целостности духа.
Антропологические построения Хомякова и Киреевского восходят к христианскому видению цельного человека.
В противоположность этому исходным пунктом философских взглядов западников было рационально — аксиологическое понимание человеческой личности.
В.Г.Белинский не создал собственной антропологии как стройной философской системы. Однако все его размышления так или иначе носят антропоцентрический характер. Эволюция взглядов в конечном итоге привела его к утверждению абсолютной ценности человеческой личности. Белинский ставит человеческую личность выше истории, выше общества, выше человечества. Во имя личности, во имя ее полноценного развития и обеспечения «каждому» возможности этого развития, стоит Белинский за социалистические идеалы. Мотивы персонализма, поиска «социальной правды» во имя освобождения личности от гнета современного строя вместе с Белинским разделяли и другие представители западничества.
Оригинальное философское творчество А.И. Герцена, его особый подлинный философский опыт были также сосредоточены на проблеме человека. У Герцена человеческая личность — вершина исторического мира. Именно в творчестве Герцена излюбленная в XIXвеке тема взаимоотношения человека и религии особенно ярко приобретает секулярный характер, что связано, по словам В.В.Зеньковского, с его «напряженными утопическими исканиями, с потребностью удовлетворить религиозные запросы, – без христианства, или, во всяком случае, без Церкви».13В некотором смысле Герцен был основателем русского материализма и позитивизма с их ориентацией на естественные науки. Так он хотел объяснить человека из мира природы. Но, увы, природа слепа. В ней царит бессмысленная случайность — таков печальный итог его размышлений. Противоположный природе полюс бытия — моральная личность во всеоружии своего знания и нравственной ответственности. При всем желании ее невозможно дедуцировать ни из мира природы, ни из мира истории. Нужно принимать ее как неоспоримую данность.
«Так рождается позиция трагического противостояния миру, который не внушает доверия. – заключает Зеньковский. — За Герценом, за его трагическим уклонением от религиозной темы, не идет никто… Единственное, что остается непоколебимым — это вера в личность, в ее творческие силы, в защиту «естественных движений души», вера в «разумный эгоизм».14
Сходные умонастроения суммируются в некое психологическое единство и переживаются как отличия «новых людей» второй половины XIX века от предыдущего поколения. Для нового поколения характерно то, что оно стоит в резкой оппозиции к предыдущему. Оно упрекает своих предшественников в романтизме, смеется над культом искусства и любовью к отвлеченному мышлению. Новое поколение защищает реализм, ищет опоры в знании, что порождает чуть ли не религиозное поклонение «точным» наукам, особенно естествознанию. К искусству разночинцы предъявляют совсем иные требования: оно должно указывать пути жизни и воспитывать общество в духе новых, прогрессивных идей Фурье, Сен-Симона и прочих французских позитивистов, пользовавшихся в то время огромной популярностью.
Молодежь заявила о себе в полный голос и заговорила языком, которого до сих пор не слышали в России. Яркий образец такого языка приведён на страницах произведений Чернышевского, «идейного вождя», по определению В.В.Зеньковского, и типичного представителя нового поколения борцов за свободу и искателей всеобщего счастья. Мировоззрение Чернышевского, словно зеркало, отражает черты «новых людей», образы которых он нарисовал в своем романе «Что делать».
В его основной философской статье «Антропологический принцип в философии» учение о человеке преподнесено с позиций «новой» антропологии, базирующейся на материалистическом биологизме. «На человека надо смотреть, как на существо, имеющее только одну натуру, чтобы не разрезать человеческую жизнь на разные половины, и рассматривать каждую сторону деятельности, как деятельность всего организма»15Защищая единство человека с «научной точки зрения», Чернышевский подчиняет познание принципам, господствующим в сфере физико-химических процессов. Что вполне соответствовало позитивистским тенденциям эпохи.
Известно, что Чернышевский представлял себе «положительно» нравственного человека как «человека вполне», цельного и гармоничного в котором корень всех движений — и корыстных, и бескорыстных — один и тот же, а именно «любовь к самому себе». Однако «теория разумного эгоизма» не мешала Чернышевскому верить в почти чудотворную силу личности и горячо сочувствовать всем тем, кто «угнетен условиями жизни».
Позиции позитивизма, веры в науку разделяли и представители народничества, радикализма и социализма. Однако во второй половине XIX века на примере многих философских построений можно было наблюдать как «независимость и самобытность морального вдохновения полагают границы позитивистской установке ума».16И у Герцена, и у Чернышевского, и с особенной ясностью у П.Л.Лаврова на первое место выступает примат этики.
Антропологизм Лаврова основывается на понятии «цельного человека». Человек, по Лаврову, есть единство бытия и идеала, прочным основанием которого является наличие морального сознания. Моральное сознание, начиная с простого желания, создает идеал и движет творчеством человека, вырывает человека из потока бессознательного бытия, создает историческую действительность.
Проблемы полноты и целостности, нераздельности человеческой личности, высокий этический пафос размышлений о человеке оказываются общими для всей русской философской антропологии XIX века. Но в разнородных идейных течениях эти проблемы получают различную аранжировку.
Панорама антропологических концепций XIX века могла бы быть представлена более значительным числом персоналий, но, без включения в нее творческого наследия Ф.М.Достоевского, она вряд ли могла быть полной.
Вместе со всей русской мыслью Достоевский — антропроцентричен. Нет для Достоевского ничего дороже и значительнее человека, хотя, быть может, нет и ничего страшнее человека. Человек — загадочен, соткан из противоречий, но он является в то же время — в лице самого даже ничтожного человека — абсолютной ценностью. Поистине — не столько Бог мучил Достоевского, сколько мучил его человек, — в его реальности и в его глубине, в его роковых, преступных и в его светлых, добрых движениях.
Сила и значительность подобного антиномизма у Достоевского в том, что оба члена антиномии даны у него в высшей своей форме. Основная тайна человека, по Достоевскому, состоит в том, что он есть существо этическое, что он неизменно и непобедимо стоит всегда перед дилеммой добра и зла, от которой он не может никуда уйти: кто не идет путем добра, тот необходимо становится на путь зла. Эта этическая сущность человека, основная его этическая направленность не предвзятая идея у Достоевского, а вывод из его наблюдений над людьми.
Наряду с проблемой человека, вопрос отношения к религии также неизменно волновал просвещенное русское общество тех лет. Тенденция к секуляризации общества, то есть обособления от религии и Церкви, на смену которому уже спешит идея социализма, заменяя собой религиозное мировоззрение в умах людей, становится наиболее остро ощутимой и болезненной, когда в русской жизни происходит сдвиг в сторону демократизации (освобождение крестьян в 1861 году), и различные течения секуляризма становятся более смелыми и активными. Однако, даже принимая формы богоборчества, эти движения были связаны с напряженными духовными исканиями, с потребностью удовлетворить религиозные запросы масс. Ещё в 1848 году 20-летний Чернышевский записывает в своем дневнике: «Что, если мы должны ждать новой религии? очень жаль мне было бы расстаться с Иисусом Христом, который так благ, так мил своей личностью, любящей человечество»17. Но уже несколько лет спустя на страницах своего романа он предается возвышенным грезам о грядущем Царстве Добра и Справедливости, где нет никакой религии, кроме религиозно окрашенной любви к человеку...
В эпоху, когда жил и творил Чернышевский, изменился характер и тип русской интеллигенции, поскольку изменился ее социальный состав. Если в 40-е годы она состояла в основном из дворян, то в 60-е — она стала разночинной. 40-е — время свободно мыслящих одиночек, объединявшихся в небольшие кружки, разночинцы же 60-х сыграли в российском обществе роль закваски, вызвав могучее брожение, которое, в конце концов, привело к революции. Большинство разночинцев с детства знали, что такое унижения, голод и нужда. Некрасов с сочувствием изобразил быт студента и разночинцев:
Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал
Такую индижестию,
Что умереть желал.
А тут ходьба далекая...
Я по ночам зубрил;
Каморка невысокая,
Я в ней курил, курил...
Интересно отметить, что немало интеллигентов этого нового поколения вышло из духовного сословия. К таковым относится сын священника, бывший семинарист Чернышевский.
Чернышевский был не только идейным вождем разночинной интеллигенции, он внес неоценимый вклад в нравственный капитал эпохи. Современники единодушно отмечают его высокие нравственные качества. Он с героическим смирением вынес каторгу и ссылку. Этот проповедник практической пользы и популяризатор теории «разумного эгоизма» боролся за свободу, но не желал свободы для себя, потому что не хотел, чтобы его упрекнули в корысти.
Круг интересов Чернышевского был чрезвычайно широк: он изучал философию, естественные науки, политическую экономию, историю, знал европейские языки. Однако культурный уровень Чернышевского, как и у большинства разночинцев, был гораздо ниже уровня культуры и образования идеалистов 40-х годов. Таковы во все времена неизбежные издержки процесса демократизации! Однако единомышленники Чернышевского прощали ему и отсутствие литературного таланта, и скверный язык его публицистических и философских статей, ибо не это было главным. Его мысль, облеченная в тяжеловесную форму, заставляла задуматься лучшие умы не только в России, но и в просвещенной Европе. Маркс специально занялся русским языком, чтобы прочесть работы Чернышевского по экономике.
Разночинцы 60-х годов — борцы за всеобщее счастье, вдохновлённые идеями Чернышевского, были безбожниками и при этом аскетами, они сознательно отказывались от надежд на потустороннюю жизнь, а при этом в земной жизни выбирали лишения, тюрьмы, преследования и смерть. В глазах радикально настроенной молодежи эти люди выгодно отличались от тех лицемерных христиан, которые прочно держались за земные блага и смиренно рассчитывали на вознаграждение в будущей жизни. Чернышевский отнюдь не был лишь рупором их идей, который из тихого уютного кабинета вдохновлял их на жертвенный подвиг, он был одним из них. Пусть он заблуждался на своем общественном поприще, но все же это был крестный путь, ведь он отдал жизнь за всех несчастных и обездоленных. Владимир Набоков, резко отрицательно оценив его литературное и идейное наследие, завершил главу, посвященную Чернышевскому (она составляет часть романа “Дар”), такими поэтическими строками:
Что скажет о тебе далекий правнук твой,
то славя прошлое, то запросто ругая?
Что жизнь твоя была ужасна? Что другая    продолжение
--PAGE_BREAK--
могла бы счастьем быть? Что ты не ждал другой?
Что подвиг твой не зря свершался, — труд сухой
в поэзию добра попутно обращая
и белое чело кандальника венчая
одной воздушною и замкнутой чертой?
Трагизм Чернышевского и его поколения заключается в основном противоречии, раскалывавшем сознание «новых людей»: они были мечтателями и идеалистами, но хотели верить лишь в «пользу»; они вдохновлялись верой в Идеал, но при этом готовы были свести к элементарной физиологии все человеческие чувства. Им не хватало культуры мышления, однако они презирали его, считая мысль, не связанную с практической пользой, бессмысленной. Они отрицали всякую религиозную веру, а сами свято верили в свои утопические мечты и, подобно Чернышевскому, приносили себя в жертву будущему, отрицая само понятие жертвы...
Суммируя всё вышеизложенное, можно без сомнения признать, что господствующими движущими силами русской общественной мысли этого периода являются всё же религиозный идеализм с одной стороны и материалистический биологизм с другой. Роль позитивизма (в русском понимании этого слова) в этом «великом противостоянии» представляется весьма недвусмысленной. Позитивизм выступает здесь как некий механизм или инструмент познания и пояснения с «научной» точки зрения всего сущего между миром духа и материи.
1.3. Судьба позитивизма его значение для России.
Позитивизм, в отношении к России, нельзя понимать просто касательно взглядов западного «изобретателя» этой теории. В отношении русской души, русской национальной почвы любая западная идея требует более тонкого применения, иначе, как бы хороша она не была, она грозит превратиться не просто в утопию, но в трагедию. Судьба позитивистских устремлений в нашей стране проверена временем, и результат не такой уж и радужный, каким он виделся стоявшим у истоков этого учения и в частности Н.Г.Чернышевскому.
Новое слово еще не было сказано, его пока что искали, но уже в полную силу прозвучал протест против старого – в России так всегда. Старая вера рухнула, на смену ей ещё ничего не придумали, и снова западная идеология предлагает воспалённому в своей социальной неустроенности русскому уму альтернативу.
Позитивизм изначально был принят у нас в обычном понимании этого слова — эмпиризм и детерминизм в философии, утилитаризм и прагматизм в нравственности, архивомания, буквоедство и фактография в конкретных областях науки, а к тому же вера или обязанность верить в «разумное, доброе, вечное», в то, что «воля и труд человека дивные дивы творят» и что прогресс все спишет… Одним словом, «верую в кошку серую», как проницательно заметил Андрей Белый в своих воспоминаниях, ибо «статика, предвзятость, рутина, пошлость, ограниченность кругозора, — вот что я вынес на рубеже двух столетий из быта жизни среднего московского профессора; и в средней средних растворялось не среднее»18. Это с одной стороны.
Однако, с другой стороны, позитивизм — это целая эпоха, и эпоха немалая — вся вторая половина XIX в. Конечно, далеко не все, что тогда происходило, умещалось в его границах, но умещалось многое — от Чернышевского до Н. Данилевского, от Гончарова до Н. Федорова; разумеется, не во всем, не полностью, но в целом ряде важных аспектов. А те, что не умещались, — Достоевский, Толстой, Лесков или Вл. Соловьев — так или иначе были вынуждены выразить свое мнение по отношению к позитивизму, потому что в те времена именно он был главной системой отсчета в воззрениях на природу, общество, историю и даже искусство. Позитивизм, а не материализм — настоящие материалисты были тогда в меньшинстве, — и не реализм, так как спустя сто лет трудно говорить о реализме применительно к химии или к истории. Писарев славил именно позитивизм, называя его по-русски и по-тогдашнему — реализмом. Как иначе назвать преобладавшую тогда иронию или равнодушие к потустороннему миру и вообще ко всему так называемому «вечному» или «сокровенному», которым противостояла непоколебимая вера в «линейный» прогресс и тяга к «практическому делу», будь то организация школ и больниц или изучение личных архивов русских писателей?
Позитивизм — не как философское направление или научный метод, а как преобладавшее в обществе умонастроение — оказался тем духом эпохи, который господствовал в Европе тогда же, когда промышленный капитализм царил в области экономики, реализм (и в меньшей степени натурализм) господствовал в литературе, а эклектика и «программная» стилизация — в архитектуре и музыке.
В.И.Медведев в своей работе «Позитивистские и антипозитивистские тенденции в советском марксизме» о степени влияния позитивизма пишет: «Его значение и влияние были огромны. Стоит ли говорить о том, что исходной точкой для построения сложнейшей философской концепции Чехова во многом послужил тот самый Бокль, о котором упоминает лакей Яша в «Вишневом саде», и что Блок с Белым тоже начинали не с Ницше и Бергсона, а со Спенсера? Да и в советское время как и чему учили нас в школе? Минимум — марксизму-ленинизму, но это же было не знание, не наука, а идеология в самом пошлом пропагандистском смысле слова. Под видом Марксовых или ленинских открытий нам внушали гегелевское понимание свободы или хода истории, а конкретные факты излагали по Карамзину, Соловьеву или Ключевскому. В математике же, географии, физике или биологии едва ли не безраздельно господствовал позитивизм, и слава Богу: благодаря ему мы знаем хотя бы половину того, что знали выпускники царских гимназий. Над ним добродушно посмеивались, его критиковали… за философский идеализм, которого в нем не было, но его молча допускали и молча поощряли, потому что альтернативами были или настоящая философия ХХ в. (это было страшно: чревато крахом всей «системы»), или — полное невежество (а это было стыдно: чревато потерей престижа, «лица»)».19
«Если понимать под позитивизмом известную мировоззренческую позицию, известное философское направление и научную методологию, то применительно России он равно ничего не значит и даже, как показала история, вреден, – замечает польская исследовательница русского позитивизма Б.Оляшек. — И очень многое значит позитивизм, по сути дела всё, если понимать его как программу «малых дел», направленных на сохранение и развитие национального экономического потенциала и национальной культуры».20
Идея построения по кирпичикам будущего благосостояния, правового государства и гражданского общества, лежащая в основе русского позитивизма, позволяет описать весь русский исторический или хотя бы литературный процесс второй половины XIX в.
В этом смысле фигура Н.Г.Чернышевского, как двигателя позитивистских идей на русскую почву, и, о котором И.Паперно в своём исследовании «Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» очень метко выразилась, сказав следующее: «Глубокий идеализм истового материалиста, жертвенное рвение этого «разумного эгоиста», православные чувствования этого законченного «атеиста» и ­ вкупе с этим истовое его преклонение перед личностью Христа, позволяют говорить о Чернышевском как о явлении сложном, лучше сказать, двухполюсном»,21— представляется довольно интересной.
Но прежде, чем перейти непосредственно к рассмотрению позитивистских взглядов Чернышевского, нашедших своё отражение в его романе «Что делать», необходимо осветить ещё один проблемный вопрос, это вопрос собственно о корнях позитивизма в мировоззрении Н.Г.Чернышевского, который и по сей день остаётся спорным в литературоведении.
1.4. Проблема формирования позитивистских
взглядов Н.Г.Чернышевского.
«Вопрос о том, под какими влияниями сложились философские взгляды Чернышевского, остается пока недостаточно ясным. Обычно основным считается влияние Фейербаха, и для этого утверждения дает достаточно материала сам Чернышевский – особенно в письмах и статьях, относящихся ко времени ссылки и ко времени возвращения из ссылки»22, — сообщает В.В.Зеньковский. В письмах к сыновьям от 1887 года он писал: «Если вы хотите иметь понятие о том, что такое, по моему мнению, человеческая природа, узнайте это от единственного мыслителя нашего столетия, у которого были совершенно верные, по моему мнению, понятия о вещах. Вот уже 15 лет я не перечитывал его, – но в молодости я знал целые страницы из него наизусть… и остался верным последователем его».23В другом месте Чернышевский, признавая желательным новое учение о человеке и познании, говорит: «Пока лучшим изложением научных понятий и так называемых основных вопросов человеческой любознательности является то, которое сделано Фейербахом».24
Из приведенных слов можно, однако, сделать то заключение, что Чернышевский очень высоко чтил Фейербаха, но не больше.
Не менее спорным является вопрос о корнях позитивизма у Чернышевского. Был ли Чернышевский позитивистом в духе Конта? Сам Чернышевский в одной из ранних (политических) статей писал о Конте, что «основатель положительной философии – единственной философской системы, верной научному духу, – один из гениальнейших людей нашего времени».25Правда, несколько раньше (в 1848 году) Чернышевский в своем Дневнике решительно высказался против учения Конта о трех периодах в развитии мысли, но эта запись относилась лишь к Iтому «Положительной философии» Конта, – после чего Чернышевский читал другие тома. Все-таки приведенная выше цитата – очень красноречива. Но вот, в одном письме к сыновьям от 1876 года, Чернышевский пишет: «Есть другая школа, в которой гадкого нет почти ничего, но которая очень смешна для меня. Это – огюстоконтизм. Огюст Конт, вообразивший себя гением… прибавил от себя формулу о трех состояниях мысли, – формулу совершенно вздорную».26Эти слова не позволяют думать, что Чернышевский когда-нибудь увлекался Контом, – между тем, его позитивизм – беря его в существе – стоит вне сомнения с одной стороны, с другой — Чернышевский очень резко высказывается против утверждения позитивистов, что все, что находится за пределами опыта, недоступно для познания. Чернышевский не хочет ставить никаких границ познанию, – и здесь он, конечно, остается верен духу «научного построения философии», защищая право науки на гипотезы.
Таким образом, можно сделать вывод, что специфика позитивизма Чернышевского заключается в том, что он подчиняет область «нравственного», то есть все вопросы духовного порядка, тем принципам, которые господствуют в сфере физико-химических процессов. Это есть упрощение проблематики мира, ведущее к упразднению всякой философии. В одном из писем из Сибири Чернышевский говорит о себе: «Я – один из тех мыслителей, которые неуклонно держатся научной точки зрения. Моя обязанность – рассматривать все, о чем я думаю, с научной точки зрения»27, а «научная точка зрения» представляется Чернышевскому, именно как подчинение в познании всего принципам, господствующим в сфере физико-химических процессов. Это безоговорочное и некритическое подчинение всех тем познания принципам, господствующим в самой низшей сфере бытия.
Что касается источников взглядов Чернышевского, Зеньковский В.В. также отмечает, что они «лежали в общей научно-философской литературе его времени, – и прежде всего в том культе научности («сциентизме»), который вообще характерен для XIXвека».28
Чернышевский (как отчасти и Герцен) стоял под влиянием французской духовной жизни, – отсюда шли те социалистические веяния, которые захватывали ум и сердце Чернышевского целиком. Конечно, социально-экономические идеи Чернышевского имели ясно выраженный этический корень; «примат этики над «чистой» научностью чрезвычайно существенно определял духовную установку Чернышевского»29. Чернышевский по-настоящему верил в науку, в ее неограниченные возможности, в ее познавательную мощь; это поддерживалось и тем реализмом, который вообще очень ярко стал проявляться в русской литературе с середины 40-х годов, – в противовес «романтизму» «отцов». «Под знаком «реализма», — заключает Зеньковский, — шло вообще развитие русского радикализма, который с наивным обожанием тяготел к естествознанию, как залогу истины и реализма, – во всяком случае, в 50-е и 60-е годы. Но было бы неверно думать, что романтизм совершенно выветрился у этого поколения, – под покровом реализма сохранилась настоящая и подлинная романтическая основа. Оттого и «сциентизм» у наших радикалов был наивной Верой в «мощь» науки… Но в последней своей основе этот не угасший романтизм проявил себя в той «секулярной религиозности», которая расцветала под покровом реализма, и даже материализма».30    продолжение
--PAGE_BREAK--
ПОЗИТИВИЗМ В РОМАНЕ Н.Г.ЧЕРНЫШЕВСКОГО
«ЧТО ДЕЛАТЬ?»
2.1. Общая характеристика романа.
Наследие Чернышевского-романиста стало предметом специального историко-литературного изучения сравнительно поздно. После выход романа «Что делать» вспыхнула ожесточенная полемика — не только критико-публицистическая, но и беллетристическая, длившаяся несколько лет; однако после этого в течение ряда десятилетий о Чернышевском в легальной печати возможны были лишь глухие упоминания намеки.
Расширение цензурных возможностей после революции 1905 г. позволило сыну писателя, М. Н. Чернышевскому, выпустить первое Полное собрание сочинений, куда вошли оба романа – «Что делать» и «Пролог». Об этих романах писали тогда не так уж много. Авторы тех лет, как известно, ставили под сомнение не только художественную, но и общественную ценность романов Чернышевского.
Только после Октябрьской революции 1917 года, когда ученым стали доступны материалы, захороненные в секретных архивах или сохранившиеся в частных собраниях, стало возможно научное изучение Н. Г. Чернышевского-беллетриста. Из тех, кто стоит у истоков такого изучения, следует выделить два имени — А. П. Скафтымова и А. В. Луначарского.
А. П. Скафтымов еще в 20-х годах в своих работах, посвященных «Что делать?», поставил этот роман в широкий историко-литературный контекст, рассмотрев его в отношении к западноевропейскому роману; (в частности, к романам Жорж Санд). В его же работах 30-40-х годов были впервые исследованы незавершенные беллетристические произведения Чернышевского. Тем самым роман «Что делать» был поставлен в связь с дальнейшей эволюцией Чернышевского-беллетриста.
Об исследованиях Скафтымова Е. И. Покусаев справедливо замечает: «В обобщающих трудах саратовского ученого были обозначены самые главные аспекты и направления исследований художественного творчества писателя».31
Также довольно значительными были и статьи А. В. Луначарского о Чернышевском и его творчестве, где был уже поставлен вопрос об особой роли «Что делать» в развитии русского романа и о значении его для нашей современности. Вполне современный интерес заключают в себе мысли А. В. Луначарского о композиционном и о жанровом своеобразии «Что делать» как интеллектуального романа: «Самому типу того романа, который нам нужен, мы можем у него учиться. Неправда, будто Чернышевский не воспитывает, будто ум у него все вытесняет. Чернышевский, конечно, рационалист, конечно, интеллектуальный писатель, конечно, умственные сокровища, которые лежат в его романах, имеют самое большое значение; но он имеет силу остановиться на такой границе, когда эти умственные сокровища одеваются плотью высокохудожественных образов. И такого рода интеллектуальный роман, может быть, для нас важнее всякого другого».32
В советское время выходило громадное количество научной литературы о Чернышевском-беллетристе — о романе «Что делать» в частности. Но вся она по большей части носила идеологическую подоплёку. Наиболее интересным из всего, что существует сегодня в исследованиях, посвященных творчеству Н.Г.Чернышевского, можно назвать серьёзное текстологическое исследование Рейсера С.А. «Некоторые проблемы изучения романа «Что делать» — Л., 1975. И книга Паперно И. Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» — М., «Новое литературное обозрение», 1996. – в которой автор воссоздает многокрасочную и подробную картину событий «эпохи реализма», обращается к переписке, дневникам и мемуарам шестидесятников, внимательно воспроизводит наиболее характерные подробности быта «новых людей». И. Паперно предельно четко формулирует свою основную исследовательскую задачу — показать, «как человеческий опыт, принадлежащий определенной исторической эпохе, трансформируется в структуру литературного текста, который, в свою очередь, влияет на опыт читателей».33
Давая общую характеристику роману, стоит остановиться только на тех аспектах, которые сегодня стоят на очереди — требуют осмысления (или переосмысления) на уровне современных требований литературной науки.
2.1.1. Проблема художественной формы в романе «Что делать».
К форме романа Чернышевский впервые обратился после десяти лет интенсивной литературно-журнальной работы — лишь тогда, когда возможности критико-публицистической деятельности были для него исключены арестом и заключением в Петропавловскую крепость. Отсюда и возникло распространенное представление, будто бы «беллетристическая форма была для Чернышевского вынужденной и служила лишь для того, чтобы довести свои идеи до широкой аудитории, не имеющей специальной подготовки».34Это представление заключает в себе некоторое упрощение, сводя задачу Чернышевского-романиста к чистой иллюстративности. Арест, может быть, ускорил обращение Чернышевского к роману, поскольку на воле прямая публицистическая пропаганда революционно-демократических идей представлялась ему более неотложным делом, чем беллетристическая деятельность, к которой его тянуло еще с юности. Но само обращение к жанру романа было вызвано ходом идейно-творческой эволюции писателя, которая привела его к новой проблематике, требовавшей именно художественной разработки.
По статьям Чернышевского, написанным и опубликованным в последний год перед арестом, нетрудно проследить, как возникала и усложнялась эта новая проблематика. В статье «Не начало ли перемены?» поставлены вопросы, связанные со значением субъективного фактора в истории в предстоящем революционном кризисе. Чернышевский выделил две стороны этой проблемы: об особенностях психологии народных масс в моменты серьезных исторических кризисов и о новом типе личности, сформированном в разночинской среде. Разумеется, обе стороны дела для Чернышевского неразрывно между собою связаны.
Эзоповская форма выражения политических и организационных идей Чернышевского — форма «психологических размышлений», рассуждений об «исторической психологии» — не была чистой условностью или метафорой. Она была глубоко содержательна, ибо подводила автора к новой для него проблематике. На «аналогиях» между законами психологии и законами истории построена вся статья. В этих «аналогиях» развита мысль о взаимозависимости истории и психологии, о том, что от уровня интеллектуального и духовно-психологического развития людей наиболее передового общественного слоя в значительной мере зависит ближайший ход исторических событий — то или иное разрешение очередного узла социально-политических противоречий.
Не случайно итоговая, заключающая статью мысль — это мысль о путях формирования новой среды и нового типа интеллигентного труженика, который способен близко принимать к сердцу интересы простонародья, да и самим простонародьем воспринимается как свой человек: «Его сиволапые собеседники не делают о нем такого отзыва, что вот, дескать, какой добрый и ласковый барин, а говорят о нем запросто, как о своем брате, что, дескать, это парень хороший и можно водить с ним компанство. Десять лет тому назад не было из нас, образованных людей, такого человека, который производил бы на крестьян подобное впечатление. Теперь оно производится нередко Образованные люди уже могут, когда хотят, становиться понятны и близки народу. Вот вам жизнь уже и приготовила решение задачи, которая своею мнимою трудностью так обескураживает славянофилов и других идеалистов».35
В случае стихийного возмущения масс весь успех дела, по мысли Чернышевского, будет зависеть от наличия или отсутствия такого рода «новых людей»: от их количества и сплоченности, от степени готовности разночинной интеллигенции возглавить стихийное движение — внести элементы сознательности и организации в назревающий взрыв крестьянского недовольства.
Таким образом, уже работая над статьей об Н. Успенском, Чернышевский ясно ощутил тему своего будущего романа. Процессы зарождения нового социально-психологического типа, новой этики и психологии, новой среды — это была проблематика, требовавшая не публицистического, а художественного выяснения, не теоретических выкладок, а беллетристического анализа человеческих взаимоотношений, характеров и судеб, т. е. литературного сюжета.
Итак, к форме романа Чернышевского привела внутренняя логика его собственной идейной эволюции. Роман «Что делать» — отнюдь не простая иллюстрация тех политических и организационных идей, которые были уже высказаны Чернышевским в его критике и публицистике, включая статью «Не начало ли перемены?». Роман стал той формой, в которой волновавшие его проблемы получили дальнейшую разработку, а идеи — проверку, уточнение и углубление.
Такая методология построения именно художественного произведения вполне в духе позитивистского мышления автора.
Кроме того, в процессе работы над «Что делать» перед Чернышевским встал целый ряд новых проблем, кардинальных для духовных и практических судеб русской разночинной интеллигенции. Чернышевский едва ли не первый подверг художественному анализу такие явления, как стремительно возросшая роль идей в общественной жизни, а в соответствии с этим — возрастающая роль мысли в психологии и в поведении отдельного человека.
После «Что делать» проблема соотношения мысли и чувства, сознательного и стихийного начал в душевной организации и поведении человека оказалась в центре художественных интересов эпохи.
По замыслу Чернышевского, его книга должна была стать настоящей «Энциклопедией знания и жизни».36Само слово «энциклопедия» уже указывает на намерение автора строить свое произведение в необычной для литературного понимания форме. Претензия Чернышевского на «научность» (выражаясь условно, в рамках философского понимания этого слова) позволяет говорить именно о позитивистской направленности его произведения. Люди разучились жить, разучились радоваться жизни, разучились быть счастливыми, оттого в них мало толку, и дела их не приносят каких бы то ни было полезных плодов, а мысль и вовсе остановилась, не имея особых оснований для развития. «Чепуха в голове у людей, — пишет Чернышевский в письме к жене за два месяца до начала работы над романом, — пото­му они и бедны, и жалки, злы и несчастны; надобно разъяснить им, в чем истина и как следует им думать и жить».37«Надобно разъяснить», научить, «как следует жить», чтобы чувствовать себя счастливыми и приносить пользу другим. Чернышевский берёт на себя смелость стать духовным наставником и учителем для миллионов заблудших, но, по глубокому убеждению Николая Гавриловича, ещё способных на разумность мысли и человечность людей. Отчаянный, но благородный порыв!
«Что делать» — звучит в названии романа, и Чернышевский не спрашивает, он утверждает. На примере своих героев он рисует картину «должной» жизни, шаг за шагом, словно теорему, доказывая, как следует поступать и как следует мыслить, чтобы поступать именно так, а не иначе. Не в этом ли раскрываются его позитивистских воззрений? Чернышевский пишет роман, предназначенный для широкого читателя, поэтому одна из задач, которую он перед собой ставит,- изложить свои идеи «в самом легком, популярном духе»38– в форме, увлекатель­ной для любого грамотного человека. Отсюда возникает беллетристический характер его произведения и далее многолетние споры в среде критиков и идеологов литературы о природе формы произведения Чернышевского и как следствие об уровне художественного мастерства самого автора. Одни видят в произведении черты философско-утопического романа, другие утверждают, что это целиком и полностью новый тип программного публицистического произведения, третьи вообще склонны думать, что перед ними авторский социально-политический трактат…. В этом смысле достаточно вспомнить слова Д.И.Писарева, который, характеризуя в статье «Мыслящий пролетариат» роман Чер­нышевского, справедливо отметил его оригиналь­ность, можно сказать, «единственность» формы, найденной Чер­нышевским для своей цели: «Достоинства и недостатки этого романа принадлежат ему одному; Он создан ра­ботою сильного ума; на нем лежит печать глубокой мысли. Умея вглядываться в явления жизни, автор умеет обобщать и осмыс­ливать их. Его неотразимая логика прямым путем ведет его от отдельных явлений к высшим теоретическим комбинациям, ко­торые приводят в отчаяние жалких рутинеров, отвечающих жал­кими словами на всякую новую и сильную мысль».39
Чем не учебник? Автор сам признаётся, что замыслил создать именно учебник, практическое руководство к действию, и мы убеждаемся в этом, листая и перечитывая роман, страницу за страницей. Мысль о жизни здесь преобладает над непосредственным изображением её. Роман рассчитан не на чувственную, образную, а на рациональную, рассудочную способность читателя. Не восхищаться, а думать серьёзно и сосредоточенно – вот к чему призывает читателя Чернышевский. Как философ-позитивист он верит в действенную, преобразующую мир силу рационального мышления. Отсюда и разгадка поучающего, назидательного пафоса его романа.    продолжение
--PAGE_BREAK--
Язык произведения ясен и логичен, мысль по своей идейной организации поступательно и аргументировано организует четкую структуру — всё как в самом настоящем учебнике. Вопросы и ответы — однозначны, они не оставляют места для не­уверенности.
2.1.2. Проблема композиции романа.
«Что делать» – во главе угла автор формулирует тезис, для разрешения которого поднимает ряд следующих жгучих чисто позитивистских проблем:
— как осуществить социально-политическое переустройство общества с целью сделать людей более счастливыми, и ответ мы находим в истории жизни Рахметова и в последней шестой главе «Перемена декораций»;
— как нравственно и психологически перестроить человека, и в этом смысле интересен факт отношений Лопухова и Кирсанова, развитая Чернышевским в романе «теория разумного эгоизма», а также беседы автора с читателями и героями, рассказ о швейных мастерских Веры Павловны и о значении труда в жизни людей;
— проблему усовершенствования условий труда, как необходимого условия развития гармоничной инициативной личности;
— проблему эмансипации женщины, а также норм новой семейной морали Чернышевский раскрывает в истории жизни Веры Павловны, в отношениях участников любовного треугольника ( Лопухов, Вера Павловна, Кирсанов ), а также в первых трёх снах Веры Павловны;
— и, наконец, философско-пророческая концепция будущего Чернышевского как заключительная стадия всех нравственных и этических преобразований человека на пути к светлой и прекрасной жизни, развёрнута автором в четвёртом сне Веры Павловны.
Таким образом, следуя мысли Чернышевского, можно проследить чёткую структуру романа, которая строго регламентирована автором и соответствует иерархии, изначально им установленной.
Отсюда и особенности композиции романа, которая так же чётко выстраивается Чернышевским в соответствии с определённым им кругом социальных, нравственных и этических проблем. В основе композиции лежит путь нравственно совершенствующейся личности от мира прошлого в мир будущего, от личного к общественному. И в этом пути, под которым Чернышевский подразумевает самою жизнь, человек должен пройти, если не все четыре, то хотя бы три стадии совершенствования самого себя: «пошлые люди», «новые люди», «высшие люди» и благодать почти что неземная в образе заслуженного торжества новой, светлой жизни над старой, грязной. ( Методологически вполне в духе Конта (!) если вспомнить его теорию о «трёх стадиях познания»).
2.1.3. Эзопов язык.
Нетрадиционная и непривычная для русской прозы XIX века завязка произведения, более свойственная французским авантюрным романам, — загадочное самоубийство, описанное в 1-й главе романа «Что делать», — была, по общепринятому мнению всех исследователей, с одной стороны, своего рода интригующим приемом, призванным запутать следственную комиссию и царскую цензуру, с другой — прозорливый ход автора, начинающего диалог с «проницательным читателем» в расчёте привлечь интригующим лёгким началом его внимание. Той же цели служили и мелодраматический тон повествования о семейной драме во 2-й главе, и неожиданное название 3-й – «Предисловие», — которая начинается словами: «Содержание повести — любовь, главное лицо — женщина, — это хорошо, хотя бы сама повесть и была плоха...» Более того, в этой главе автор, полушутливым-полуиздевательским тоном обращаясь к публике, признается в том, что он вполне обдуманно «начал повесть эффектными сценами, вырванными из середины или конца ее, прикрыл их туманом». После этого автор, вдоволь посмеявшись над своими читателями, говорит: «У меня нет ни тени художественного таланта. Я даже и языком-то владею плохо. Но это все-таки ничего Истина — хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей». Читатель озадачен: с одной стороны, автор явно презирает его, причисляя к большинству, с которым он «нагл», с другой — как будто готов раскрыть перед ним все карты и к тому же интригует его тем, что в его повествовании присутствует еще и скрытый смысл! Читателю остается одно — читать, а в процессе чтения набираться терпения, и чем глубже он погружается в произведение, тем большим испытаниям подвергается его терпение… Потому что он понимает эта книга заставит его думать!
В том, что автор и в самом деле «плохо» владеет языком, читатель убеждается буквально с первых страниц. Так, например, Чернышевский питает слабость к нанизыванию глагольных цепочек: «Мать перестала осмеливаться входить в ее комнату»; обожает повторы: «Это другим странно, а ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно»; речь автора небрежна, и порой возникает ощущение, что это — плохой перевод с чужого языка: «Господин вломался в амбицию»; «Долго они щупали бока одному из себя»; «Он с изысканною переносливостью отвечал»; «Люди распадаются на два главные отдела»; «Конец этого начала происходил, когда они проходили мимо старика». Авторские отступления темны, корявы и многословны: «Они даже и не подумали того, что думают это; а вот это-то и есть самое лучшее, что они и не замечали, что думают это»; «Вера Павловна стала думать, не вовсе, а несколько, нет, не несколько, а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько дней или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? Да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это». Временами тон повествования словно пародирует интонации русской бытовой сказки: «После чаю… пришла она в свою комнатку и прилегла. Вот она и читает в своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: что это, последнее время, стало мне несколько скучно иногда?»
Ничуть не меньше смущает смешение стилей: на протяжении одного смыслового эпизода одни и те же лица то и дело сбиваются с патетически-возвышенного стиля на бытовой, фривольный либо вульгарный.
Для чего автор избрал такую манеру письма? Неужели его художественное мастерство действительно далеко от совершенства?
Здесь необходимо вспомнить о главной идее позитивистов 60-х годов XIXстолетия – стремление к истине, служение которой превыше всего. А передовые умы России той эпохи Истину отождествляли с Пользой, Пользу — со Счастьем, Счастье — со служением все той же Истине… Поэтому не столь важно как эта истина будет изложена, главное, чтобы она дошла до сознания читателя – меньше слов, больше движения, развития. К чему и призывают герои Чернышевского, которых трудно упрекнуть в неискренности, ведь они хотят добра, причем не для себя, но для всех! И в этом их Истина…
Как писал Владимир Набоков в романе «Дар» (в главе, посвященной Чернышевскому), «гениальный русский читатель понял то доброе, что тщетно хотел выразить бездарный беллетрист».40Цепкая ирония! Однако именно эзопов язык романа и бесчисленные беседы его героев прямой дорогой без теней и вуалей приводят читателя к той истине, которую несёт им Чернышевский, что каждый человек имеет свободу воли, свободу выбора, и каждый волен сделать себя счастливым, служа во благо других. Другое дело, как сам Чернышевский шел к этому добру и куда вел «новых людей». (Вспомним, что цареубийца Софья Перовская уже в ранней юности усвоила себе рахметовскую «боксерскую диету» и спала на голом полу…) Так или иначе, а судить истории.
2.1.4. Диалог автора с «проницательным читателем».
Как уже было отмечено выше, с первых же страниц романа, в «Предисловии», Чернышев­ский вступает в страстный спор с публикой, вызывающе объявляя ей о своем «неуважении» к ней. Интонация «Предисловия» — ­«феноменальная грубость», «дикарство» («тем, как я начал по­весть, я оскорбил, унизил тебя первые страницы рассказа обнаруживают, что я очень плохо думаю о публике», за кото­рыми скрыта тревога, гуманистическое сострадание, активное желание оказать действенную помощь: «Автору не до прикрас, добрая публика, потому что он все думает о том, какой сумбур у тебя в голове, сколько лишних, лишних страданий делает каж­дому человеку дикая путаница твоих понятий… Я сердит на те­бя за то, что ты так зла к людям, а ведь люди — это ты: что же ты так зла к самой себе? Потому я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя, я обязан помо­гать тебе».41Эта рахметовская интонация, вполне аналогичная складу личности и поведению вершинного героя романа, сразу устанавливает цель и задачи по­вествования; с нею сомкнется, откликнется ей голос Рахметова уже в центральных эпизодах романа. Позиция автора по отно­шению к читателю (как и Рахметова по отношению к другим героям) всюду неуступчива, и доброта его строга.
Как легко устанавливает читатель, автор «общителен» в двух направлениях: непрерывно взаимодействуя с «публикой», он довольно часто обращается и к своим героям. Он делает им предупреждающие сообщения: «Верочка, это еще вовсе не лю­бовь, это смесь разной гадости с разной дрянью — любовь не то»42; часто объясняет им их самих, причем не только неразбуженной сознанием Марье Алексевне («Похвальное сло­во Марье Алексевне» ) или малоопытной Верочке Розальской, но Лопухову и Кирсанову: «Эх, господа Кирсанов и Лопухов, ученые вы люди, а не догадались, что особенно-то хорошо!»43
В какие-то моменты, объясняя события, автор берет на себя словно бы прямое посредничество между читателем и героем как «реальным» человеком: «Каким образом Петровна видела звезды на Серже, который еще и не имел их, да если б и имел, то, вероятно, не носил бы при поездках на службе Жюли, это вещь изумительная; но что действительно она видела их, что не ошиблась и не хвастала, это не она свидетельствует, это я за нее также ручаюсь: она видела их. Это мы знаем, что на нем их не было, но у него был такой вид, что с точки зрения Петровны нельзя было не увидать на нем двух звезд,- она и увидела их; не шутя я вам говорю: увидела»44.
Какой смысл заключается в этом? Чернышевский хочет как бы стереть естественную грань между читаемым «сочинением» и жизнью того, кто в данный момент с ним знакомится. Ему необ­ходимо сомкнуть их в какую-то общую сферу, объединить до­верительной близостью к себе.
Известно, что читатель для Чернышевского — величина от­нюдь не однородная, но дифференцированная. Чернышевский сразу отмечает своим расположением «простого читателя» (или «публику») и «читательницу», к которой он — в точном согла­сии с сюжетом романа — наиболее добр; на ее здравое непосред­ственное понимание и сочувствие он более всего рассчитывает. «Проницательный читатель» — читатель-враг, один из тех, «кого кормит и греет рутина», по выражению Писарева, к непосредст­венному и потому верному восприятию новых истин он не спо­собен.
Чернышевский завоевывает простого читателя многими и разными способами. Он активно включает в свои описания его житейский опыт: «Ну, и мать делала наставления дочери, все как следует,- этого нечего и описывать, дело известное»45. Это не раз повторится в романе. Чернышевский все время будет опираться в своих суждениях и характеристиках на жиз­ненную практику простого человека. Завоеванию его служит и тот энергичный спор, который ведет автор с проницательным чи­тателем. Ведь любому обыкновенному человеку в своей реаль­ной жизни не раз, вероятно, пришлось пострадать от болезнен­ных столкновений с мертвой официальной моралью и догмати­ческой тупостью ее защитников, которые присутствуют в романе в этом собирательном публицистическом образе: «проницательный читатель». Поэтому Чернышевский в своем споре с последним, с одной стороны, может рассчитывать на тайное внутреннее со­чувствие простого читателя. И в то же время автор хорошо зна­ет, как этот простак в массе своей запуган и оглушен официаль­ными «истинами», рупором которых всегда является «проницательный читатель». Чернышевский и освобождает своего простого читателя от этого страха, постоянно обнажая перед ним умст­венную неповоротливость, тупую несообразительность, косность читателя проницательного. Подобная остроумная манера письма, предлагает читателю самостоятельно расшифро­вывать загадку иронического построения. Эзоповская манера, которая не случайно с таким успехом привилась в русской лите­ратуре второй половины XIX века, была внутренне сродной «остроумной манере». Книга Чернышевского позволяла чи­тателю почувствовать силу собственного ума, поверить в свои интеллектуальные возможности, когда он вместе с автором сме­ялся не только над невежеством Мишеля Сторешникова и обманутой бдительностью Марьи Алексевны, но одновременно и над обманутой бдительностыо цензуры (например, знаменитый эпизод из 2-й главы, где книга, данная Верочке Лопуховым,- критический разбор философом-материалистом Людвигом Фейербахом рели­гиозных вероучений — трактуется людьми старого мира как со­чинение короля Людовика XIV «о божественном»).     продолжение
--PAGE_BREAK--
Чернышевский сознательно избирает смех в качестве приёма, внутренне освобождая читателя от запретов и догм старого миропорядка, тем самым он как будто будоражит его ум для «посева» в его сознании новых истин. Чернышевскому очень важно внушить читателю убеждение, что прекрасный мир будущего – это не идеал и не «мечты, которые хороши, да только не сбудутся», а «что это вернее всего» — «без этого нель­зя это непременно сделается, чтобы вовсе никто не был ни беден, ни несчастен»46. Для этого автору и требуется глубоко заразить читателя ощущением полной жизненной прав­дивости своего повествования. С этим заданием прямо связаны и все многочисленные, внеш­не как будто бы чисто «литературные» предупреждения о ходе повествования: «Но — читатель уже знает вперед смысл этого «но», как и всегда будет вперед знать, о чем будет рассказы­ваться после страниц, им прочтенных»47. Единственная цель здесь — закрепить в сознании читателя впечатление полной «протокольности», невыдуманной истины событий. Эта сознательная и демонстративная внелитературность на самом деле оказалась сильным художественно-убеждающим мо­ментом.
В звучании авторского голоса есть еще один важный оттенок, сближающий повествователя с его «новыми героями» в некотором единстве мироощущения. Это оттенок рациональной деловитости, практичности. Автор не забывает заглянуть не только в идейный мир, но и в реальный быт своих героев — до Рахметова включительно. Он деловито поведает читателю, как обставила свою ежедневную жизнь Вера Павловна Лопухова; какие предметы Рахметов допускает в свой быт, какие исклю­чает из него; сколько снеди мастерская забирает с собой на пик­ник и во сколько пар танцуют там кадриль и т. п. ( Нам известна любовь Чернышевского к цифрам).«Надобно изображать предметы так, чтобы читатель представлял себе их в истинном их виде. Например, если я хочу изобразить дом, то надобно мне достичь того, чтобы он представлялся читателю именно домом, а не лачужкою и не дворцом»48. Эта рациональная эстетика, в которой так сильно познавательное задание, есть основа художественности Чернышевского. Такой подход к повествованию имеет чисто логи­ческое назначение и также отвечает общей позитивистской направленности романа.
В сложном (но абсолютно естественном для Чернышевского) контрапункте в авторском голосе рядом с этой «деловитостью» звучит, нарастая к финалу, тон сердечного убеждения и пламен­ной патетики. Постепенно расширяя умственный горизонт читателя, нрав­ственно приближая его к своим героям и к себе, Чернышевский находит все более дружеские интонации в обращении к нему. И если он начал роман сердитым спором с идейно аморфным человеком, сознание которого еще предстояло завоевать («Пре­дисловие»), то завершил горячей и откровенной беседой с дру­гом; понимающим с полуслова («Перемена декораций»).
2.2. Этика позитивизма в нравственно-философских размышлениях и поступках героев романа.
Заводя разговор о «новых людях», как о носителях позитивистских идей в романе, нельзя не сказать о предшествующей им, по Чернышевскому, «пошлой» стадии существования человеческой личности.
2.2.1. «Пошлые» люди.
«Гнусные люди! Гадкие люди!.. Боже мой, с кем я принуждена жить в обществе! Где праздность, там гнусность, где роскошь, там гнусность!..»49— слетает со страниц книги крик души героини.
Когда Н. Г. Чернышевский задумывал роман «Что делать», его больше всего интересовали ростки «новой жизни», которые можно было наблюдать в России второй половины девятнадцатого века. По словам Г. В. Плеханова, « наш автор радостно приветствовал появление этого нового типа и не мог отказать себе в удовольствии нарисовать хотя бы неясный его профиль». Но тот же автор был знаком и с типичными представителями «старых порядков», потому что с раннего возраста Николай Гаврилович задумывался, отчего «происходят беды и страдания людей».50
Из воспоминаний самого Чернышевского мы узнаём: «Все грубые удовольствия казались мне гадки, скучны, нестерпимы, это отвращение от них было во мне с детства, благодаря, конечно, скромному и строго нравственному образу жизни всех моих близких старших родных».51Но за стенами родного дома Николай Гаврилович постоянно сталкивался с отвратительными типами, которых воспитывала иная среда.
Хотя в романе «Что делать» Чернышевский не занимался глубоким анализом причин несправедливого устройства общества, как писатель, он не мог обойти вниманием представителей «старого порядка». Читатель встречается с этими персонажами в точках их соприкосновения с «новыми людьми». От такого соседства все отрицательные черты выглядят особенно мерзко. Достоинством автора является то, что он не расписал «пошлых людей» одной краской, а нашел в них оттенки различий.
Изображение картин старого мира напрямую восходят к традициям русской классической прозы XIX века, но у Чернышевского они отличаются изобра­зительной полнокровностью, цепкой детализацией и аналитиче­ским объективным освещением (что вполне в духе фактического подхода к жизни позитивизма). Старый мир, пока­занный преимущественно в первых двух главах, представляется Чернышевскому наглухо зако­лоченным подвалом, в котором обитают «допотоп­ные люди» или мертвые души, сущностью кото­рых является паразитизм. К этому миру относятся в первую очередь родители Веры Павловны и «проницательный читатель» (на начальной стадии дискуссии с ним автора), в состав «старого мира» входят также первые два сна Веры Пав­ловны. Главная цель изображения этого мира — мысль о том, что этот самый «подвал» подлежит разрушению.
Во втором сне Веры Павловны два слоя пошлого общества представлены в виде аллегорической грязи. Лопухов и Кирсанов ведут научную дискуссию между собой и одновременно преподают довольно сложный урок читателю. Грязь на одном поле они называют «реальной», а на другом – «фантастической». В чем же их различия?
В виде «фантастической» грязи автор представляет нам дворянство — высший свет российского общества. Серж — один из типичных его представителей. Алексей Петрович говорит ему: «… мы знаем вашу историю; заботы об излишнем, мысли о ненужном — вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая».52А ведь Серж имеет неплохие человеческие и умственные задатки, но праздность и богатство губят их на корню. Так из застоявшейся грязи, где нет движения воды (читай: труда), не могут вырасти здоровые колосья. Могут быть только флегматичные и бесполезные вроде Сержа, или чахлые и глупые вроде Сторешникова, а то и вовсе маргинально-уродливые вроде Жана. Чтобы эта грязь перестала плодить уродов, нужны новые, радикальные меры — мелиорация, которая спустит стоячую воду (читай: революция, которая даст каждому по труду).
Оба полюса старого мира (жертвы жизни и ее властители) странно связаны между собой. На одном полюсе человек развра­щен праздностью, обеспеченностью без всякого труда и усилий (Сторешниковы, Соловцов). На другом — по-иному, но он тоже развращен бедностью и бесправием, необходимостью ежеминут­ной борьбы за существование (история Насти Крюковой, моло­дость Марьи Алексевны). Люди низов в старом мире невольно принимают мораль и философию хозяев жизни. Отношения «от­цов и детей» в семье Сторешниковых — поразительное перевер­нутое изображение тех же отношений в семье Розальских. В обоих случаях вся «психология» движется исключительно прин­ципом собственности. Анна Петровна Сторешникова самовласт­но гоняет семейство управляющего то в «почетную», то в «за­штатную» зону своего дома. Но и в планах на будущее Марьи Алексевны имеется пункт: «Мы женихову-то мать из дому выго­ним». И все-таки необходимость деятельной борьбы, по Черны­шевскому, уже сама держит почву жизни низов в потенциально здоровом состоянии. Здесь не возникает необратимого застойно­го разложения. В изображении старого мира господствуют яркие элементы сатиры, вызывающие в памяти аналогии с теми бытовыми кар­тинами, которые нарисовали Герцен, Островский, Салтыков-­Щедрин. С выдающейся наблюдательностью и виртуозным ана­литическим мастерством Чернышевский показал привычный «двойной отсчет» в нравственных оценках, комическое парал­лельное течение мыслей вслух и про себя, копеечные расчеты, задекорированные «благородным приличием», искаженные по­нятия, которые дают определениям «шельмец» и «вор» значение весьма похвальной деловой аттестации и т. д.
В этом мире Верочке, главной героине романа, очень несладко жилось. Мать часто была жестока с дочерью, била и унижала ее. Невежественность, грубость и бестактность матери оскорбляли человеческое достоинство Веры. Поэтому девочка сначала просто не любила мать, а потом даже возненавидела. Хоть и было за что, но это противоестественное чувство, плохо, когда оно живет в человеке. Потом автор научил дочку жалеть мать, замечать, как «из-под зверской оболочки проглядывают человеческие черты».
Таким образом, автор ненавязчиво вводит в повествование идею о сострадании, способностью к которому, по его мнению, должны обладать «новые люди».
Во втором сне Верочке была представлена жестокая картина ее жизни с доброй маменькой, после чего Марья Алексеевна подводит итог: «… ты пойми, Верка, что кабы я не такая была, и ты бы не такая была. Хорошая ты — от меня дурной; добрая ты — от меня злой. Пойми, Верка, благодарна будь».53
Марья Алексеевна — типичная представительница «пошлого мира». Эта женщина живет, как природный хищник: кто смел, тот и съел! «Эх, Верочка,- говорит она дочери в порыве пьяного откровения,- ты думаешь, я не знаю, какие у вас в книгах новые порядки расписаны? — знаю: хорошие. Только мы с тобой до них не доживем… Так станем жить по старым… А старый порядок какой? Старый порядок тот, чтобы обирать да обманывать».54Н. Г. Чернышевский хоть и не любит таких людей, но сочувствует им, старается понять. Ведь они живут в джунглях и по закону джунглей. В главе «Похвальное слово Марье Алексеевне» автор пишет: «Вы вывели вашего мужа из ничтожества, приобрели себе обеспечение на старость лет, — это вещи хорошие, и для вас были вещами очень трудными. Ваши средства были дурны, но ваша обстановка не давала вам других средств. Ваши средства принадлежат вашей обстановке, а не вашей личности, за них бесчестье не вам, — но честь вашему уму и силе вашего характера».55Это значит, если обстоятельства жизни станут благоприятными, люди, подобные Марье Алексеевне, смогут вписаться в новую жизнь, потому что они умеют трудиться. В аллегорическом сне Веры Павловны «реальная» грязь хороша тем, что в ней вода движется (то есть трудится). Когда на эту почву падают солнечные лучи, из нее может «родиться пшеница, такая белая, чистая и нежная». Иными словами, из буржуазно-мещанской среды, благодаря лучам просвещения, выходят «новые» люди,- такие как Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна. Именно они будут строить справедливую жизнь. За ними будущее! Так считал Н. Г. Чернышевский.
В то же время автор не пытается примирить молодое поколение с прошлым, он учит не прерывать связь с ним полностью. Учит сначала понять — умом, а потом и простить — сердцем. Снова срабатывает позитивистское мышление, в основе которого процесс духовного роста осуществляется посредством осознания через понимание к прощению.
Таким образом, изображение старого мира вводится Чернышевским в повествование отнюдь не как конфликтообразующий элемент структуры произведения, что вполне соответствовало бы литературной традиции русской прозы XIX века. Старый мир со всей его «грязью» и «пошлостью» человеческих отношений – это лишь отправная точка для разумно мыслящей личности на пути её стремления к лучшей жизни. Рисуя картину этого мира, автор даёт чёткую установку на то, как не надо делать и направляет читателя к реальным образам «новых людей». О них Чернышевский пишет свою книгу. В подзаголовке к роману так и сказано: «Из рассказов о новых людях». «Новые люди» — это, как уже было сказано выше, Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов. К ним относится, безусловно, и «особенный человек» Рахметов.     продолжение
--PAGE_BREAK--
2.2.2. «Новые люди».
Кто они такие эти люди? И почему автор называет их «новыми»? Чем они отличаются от остальных людей?
Первое прочтение романа Н. Г. Чернышевского вызовет у современного молодого человека, скорее всего, усмешку. В самом деле, странными кажутся отношения, принятые в семье Лопухова и Веры Павловны. В доме существуют нейтральные и ненейтральные комнаты, и в ненейтральные комнаты ни муж, ни жена не могут войти без стука. Да и вообще, вежливость супругов по отношению друг к другу балансирует на грани неестественности, а очень часто и переходит эту грань. Ну а то, что Лопухов и Вера Павловна постоянно называют друг друга «миленький» и «миленькая», и вовсе заставляет думать о полной неестественности их отношений.
Первое, что заставляет иначе увидеть суть отношений между этими людьми и заподозрить себя самого в непроницательности, — это то, что Лопухов оставляет медицинскую Академию за два месяца да окончания, чтобы, женившись, избавить Верочку Розальскую от гнета в родительском доме. И это тот Лопухов, который разумно и рационально утверждает, что поступками его всегда руководит выгода!
Что же понимает этот человек под словом «выгода», если он способен на поступки, явно нелогичные именно с точки зрения житейского удобства? Эта мысль заставляет стремиться понять этих людей. Чернышевский предоставляет такую возможность читателю, заставляя его через наблюдение и почти личное участие в отношениях между «новыми людьми» приблизиться к осознанию их природы.
Начинаешь понимать, что студент Лопухов, оставляя Академию, действительно поступает в соответствии со своей выгодой. Все дело в том, что подобные дела выгодны доброму и порядочному человеку. А ведь именно о Дмитрии Лопухове Чернышевский пишет: «У этих людей, как Лопухов, есть магические слова, привлекающие к ним всякое огорченное, обижаемое существо».56Нетрудно догадаться, что «магические слова» являются выражением высоких свойств человеческой души. Чернышевский уверен, что по-настоящему творит добро тот, кто не любуется в это время собой. Эта характеристика как нельзя лучше подходит к личности Лопухова.
Для Лопухова человеческие отношения — не торг по принципу: «Ты — мне, я — тебе», — а эстафета: «Ты — мне, я — другим». Не случайно Верочка, не испытывая любви к Лопухову, дружески общаясь с ним, сразу воспринимает этот нравственный принцип. Ее первый сон, в котором она освобождает людей из подвала, как раз и свидетельствует об этом.
Стоит почувствовать этот главный, в самой сути заложенный принцип человеческих отношений, исповедуемый главными героями, как начинаешь думать: а может быть, не так и важно, каким образом они устраивают свой семейный быт? Конкретные приметы быта меняются в зависимости от времени, а главное остается неизменным… Для современного человека важно понять то главное, что определяет отношения «новых людей» в романе «Что делать».
В полной мере отношения между людьми раскрываются, когда на сцене появляется Александр Кирсанов. Во многом он похож на Лопухова. Оба они, по словам автора, грудью, без связей, без знакомств прокладывали себе дорогу. Оба приложили немало сил для того, чтобы реализовать свои способности. И когда в отношениях Кирсанова, Лопухова и Веры Павловны сложился неразрешимый «любовный треугольник», оба повели себя достойно в тяжелейшей ситуации.
Кирсанов долго пытался отказаться от всяких отношений с женой своего друга, во имя его блага, жертвуя своим чувством. Но чувство оказывается сильнее логических построений, и герои романа «Что делать?», действуя во имя друг друга, разрешают сложившуюся ситуацию с выгодой для всех.
Кирсанов и Вера Павловна не могут соединить свои жизни, не пройдя перед этим через унизительную для всех процедуру развода. Понимая это, Лопухов предпринимает единственный возможный шаг: решает уйти со сцены. Он делает это, подчиняясь велениям той самой «выгоды», которая определяет для него человеческие отношения вообще и собственные поступки в частности. А по этой выгоде, если стремиться к преобразованию жизни, мечтать о будущем, в котором люди будут гармоничны и духовно свободны, то и сегодня нужно быть не только образованным, трудолюбивым и честным, но и счастливым, полагаясь в этом не столько на судьбу, сколько на себя.
Лопухов повел себя так, как нашел нужным: инсценировал самоубийство и дал возможность Вере Павловне и Кирсанову быть вместе. Он уезжает за границу и возвращается в Петербург только тогда, когда былое чувство прошло.
Но самое главное заключается в том, что человеческие отношения, построенные на такой нравственной основе, не кажутся Чернышевскому чем-то из ряда вон выходящим. Он прямо пишет об этом в романе: «Я держу пари, что до последних отделов этой главы Вера Павловна, Кирсанов, Лопухов казались большинству публики героями, лицами высшей натуры… Нет, друзья мои, не они стоят слишком высоко, а вы стоите слишком низко… На той высоте, на которой они стоят, должны стоять, могут стоять все люди».57
Душевная сложность «новых людей» раскрыта в этих драматических переживаниях любви Кирсанова и Лопухова к Вере Павловне и Веры Павловны к Кирсанову. Все они уважают внутренний мир че­ловека и признают его ценность. Чернышевский утверждает, что они не «ходячие схемы», а обыч­ные порядочные люди, и призывает читателя сле­довать их примеру.
Споря с теми, кто видел в «новых людях» скуч­ных и односторонних рационалистов, Чернышев­ский настаивает на том, что все они люди живые, со своими индивидуальными склонностями. И хо­тя они относятся к одному типу, но каждый из них является самостоятельной личностью. Само различие Кирсанова и Лопухова стало причиной любви Веры Павловны к Кирсанову, который яв­ляется натурой увлекающейся, эмоциональной. Он темпераментнее и мягче Лопухова, он любит искусство, гравюры, цветы в комнате. Лопухов сдержаннее, холоднее, внешне спокойнее Кирса­нова. Он равнодушен к опере.
Вера Павловна в романе вовсе не «синий чулок», а живой, естественный человек, любящий красивые вещи, изящную одежду, цве­ты, веселье в обществе друзей. На ее судьбе пока­зано, что общественная жизнь не отрывает жен­щину от земных радостей и не подавляет в ней женского начала. Ее образ в романе — это гимн новой женщине, посвятившей себя общественно полезному делу.
И остальные герои романа показаны со своими биографиями, что доказывает: появление их ­не случайность. Они не одиноки, как Базаров, это дружный сплоченный коллектив. Характери­зуя их, автор пишет: «Недавно зародился у нас этот тип».
Сюжет «Что делать?» основан на перипетиях личной истории героини и развивает одну из любимых позитивистских идей шестидесятников — ­идею освобождения женщины. На примере жизни Веры Павловны мы можем проследить как раз ту эволюцию человеческой личности, на которую автор делает ставку, только начиная свой роман. Путь Веры Павловны – это стремление всеми силами своей светлой души ( не без благородного расчёта, конечно) вырваться из душного мира семьи её родителей, избавиться от всей пошлости этого миропорядка и встать на ступеньку выше, рядом с новым поколением людей, устремлённым к совершенно иному, лучшему устройству жизни. И Чернышевский предлагает, на примере своих героев, разумную программу такого духовного становления.
Первым делом нужно заняться образованием души и ума русского народа, считает автор. Душе нужно дать свободу и осознание того, что поступать честно и благородно гораздо выгоднее, чем обманывать и трусить: «Твоя человеческая натура сильнее, важнее для тебя, чем каждое отдельное твое стремление… будь честен… вот и весь свод законов счастливой жизни». Уму нужно дать широкое поле знаний, чтобы он тоже был свободен в своем выборе: «Конечно, как ни тверды мысли человека, находящегося в заблуждении, но, если другой человек, более развитый, более знающий, лучше понимающий дело, будет постоянно работать над тем, чтобы вывести его из заблуждения, заблуждение не устоит». Так говорит доктор Кирсанов своему пациенту, но читатель понимает, что автор обращается именно к нему. Следующий необходимый шаг в продвижении к новому обществу — это, конечно, свободный и справедливо вознаграждаемый труд: «Жизнь имеет своим главным элементом труд… и самый верный элемент реальности — дельность». Вера Павловна является первопроходцем практического воплощения программы Чернышевского в жизнь. Она открывает швейную мастерскую и своим личным примером пробуждает для счастливой жизни своих работниц. Вот таким образом постепенно количество «новых» людей должно увеличиваться, пока на земле не останется злых, бесчестных и ленивых. В противовес им придут «новые», потому что всё в них по-новому: и ум, и сердце, и душа, и дело, и философские размышления, в которых проявляется их новое отношение к труду, к книге, к куль­туре и этике («теория разумного эгоиз­ма»), к женщине, к любви и друг к другу.
2.2.3. Теория «разумного эгоизма», как основа позитивистской этики в романе.
В романе часто говорится об эгоизме как о внутреннем побудителе поступков человека. Наиболее примитивный эгоизм – это эгоизм Марьи Алексеевны, которая не делает никому зла без денежных расчетов. Гораздо более зловещ эгоизм обеспеченных людей. Заботы об излишествах, стремление к праздности — вот почва, на которой растет их эгоизм (фантастическая почва). Пример — Жан Соловьев, разыгрывающий любовь к Кате Полозовой из-за ее наследства.
Эгоизм «новых людей» тоже строится на расчете и выгоде отдельного человека. «Каждый думает больше всего о себе», — говорит Вере Павловне Лопухов. Но это принципиально новый моральный кодекс. Суть его в том, что эгоизм «новых людей» подчинен естественному стремлению к счастью и добру. Личная выгода человека должна соответствовать общечеловеческому интересу, который Чернышевский отождествлял с интересом трудового народа. Одинокого счастья нет, счастье одного человека зависит от благосостояния общества. «Разумные эгоисты» в романе свою выгоду, свое представление о счастье не отделяют от счастья других людей. Лопухов освобождает Верочку от принудительного брака, а когда убеждается, что она любит Кирсанова, — «сходит со сцены». Кирсанов помогает Кате Полозовой, Вера организует мастерскую, Рахметов помогает разрешить драматическую ситуацию. Радужным проявлением морального кодекса является активное участие в улучшении и преобразовании общества.
Итак, «разумный эгоизм» героев романа не имеет ничего общего с себялюбием, своекорыстием, индивидуализмом. Почему же тогда «эгоизм»? Дело в том, что Чернышевский, опровергая мораль старого общества, отрицал божественное происхождение нравственных законов, так как оно использовалось в интересах господствующих классов. Он же строил свою систему, опираясь на философский материализм, а именно на антропологизм. В центре — не Бог, а человек. Выдвигая на первый план позитивный расчет, права человека, Чернышевский тем самым отказывался от религии во имя счастья человека.
Следовать теории разумного эгоизма — значит избрать этически безукоризненную линию поведения, чтобы под влиянием личной заинтересованности не нарушить справедливости общества, не ущемить чужих прав. С этой целью герои Чернышевского занимаются самоанализом, объективно оценивая чувства и положения, т. е. разума.
По своим культурным и этическим взглядам ( в отличие от Базарова, например) «новые люди» при­верженцы «теории разумного эгоизма». Теория, которую Лопухов излагает Вере Павловне, стано­вится основой взглядов «новых людей». «Возвышенные чувства»,-говорит он ей, ничего не значат «перед стремлением каждого к своей пользе Рассчитывайте, что для вас полезнее… сообразнее с вашим интересом Ваша личность…- факт; ваши поступки – необходимые выводы из этого факта, делаемые природою вещей.»58.
Таким образом, Чер­нышевский старается обосновать земное происхождение моральных норм поведения людей, все поступки ко­торых диктуются практической пользой, что созвучно его позитивным воззрениям.
«Разумные эгоисты» — это Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна, Мерцаловы и другие из примыкающего к ним кружка «новых» людей. Чернышевский описывает их очень подробно. Вначале обобщенная характеристика: «Все резко выдающиеся черты их — черты не индивидуумов, а типа… Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело… это одна сторона их свойств; с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: «Можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть».59    продолжение
--PAGE_BREAK--
По кирсановской теории, это и не мучительно, а даже приятно; ведь чем труднее дело, тем больше радуешься (по самолюбию) своей силе и ловкости, исполняя его удачно. Совершая благое дело для кого-то, не стоит принимать за это благодарность. В противном случае теряется смысл этого дела. В жизни новых людей нет разногласия между влечением и нравственным долгом; между эгоизмом и человеколюбием.
Герои Чернышевского внушают доверие своими поступками, и читателю хочется попробовать жить так же: «Они, видишь ли, высшее свое наслаждение находят в том, чтобы люди, которых они уважают, думали о них как о благородных людях, и для этого, государь мой, они… придумывают всякие штуки не менее усердно, чем ты для своих целей, только цели-то у вас различные… ты придумываешь дрянные, вредные для других, а они придумывают честные, полезные для других».60
Верочка говорила: «Я хочу делать только то, чего буду хотеть, и пусть другие делают так же». Но что же случится, если желания двух людей войдут в противоречие? Можно быть уверенным, что «разумный эгоист» откажется от исполнения своего желания и объяснит это не благородством, но личной выгодой.
О гуманизме этой теории хорошо ска­зал Лопухов: «Спичка холодна, стенка коробочки, о которую она трется, холодна, дрова холодны, но от них огонь, который готовит теплую пищу и со­гревает человека»61.
Налицо позитивистская этика данной теории, поскольку она рассматривает человека с одной стороны как исключительно биологическое существо, а с другой — всё же учитывает духовное нравственное начало его живой человеческой натуры, проявляющееся в стремлении действовать во благо других, исходя при этом не из категории долга и не из понятия обязанности, а из неудержимого, естественного стремления к счастью (так поступает Лопухов, когда исчезает из жизни Веры Павловны, не желая мешать её счастью с Кирсановым, находя при этом высшее наслаждение в своей работе; руководствуясь этой же теорией, Рахметов сознательно отказывается от любви; и Вера Павловна, организуя швейные мастерские и получая истинное удовольствие в работе, также следует направлению этой теории). «Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью»62,- скажет Рахметов, и Чернышевский, предваряя высказывание своего героя, акцентирует неизбежную гуманность эгоизма развитой личности: «… наше счастье невозможно без счастья других». Человек не может по-настоящему наслаждаться жизнью в одиночку, толь­ко сам собою, для себя одного; условие его счастья — отсутствие «бездны зла» вокруг: «я чувствую радость и счастье»- значит «мне хочется, чтобы все люди стали радостны и счастливы» ­по-человечески эти обе мысли одно»63. Велика созидательная сила и мощь этой теории, поскольку в основе её лежит глубоко человечная мысль о самопожертвовании!
Недостаток данной теории заключается главным образом в том, что это всего лишь теория, воплощение которой в реальной жизни людей вряд ли возможно, ведь без практического и духовного опыта любви ко всему человечеству, без способности к личной привязанности любовь превращается в абстракцию, которая может перерасти в деспотизм и насилие.
2.2.4. «Рахметов – особенный человек».
Как уже отмечалось выше, литература девятнадцатого века активно участвовала в общественной жизни России. Писатели и поэты внимательно следили за любыми изменениями в обществе, старались обобщить их и представить в литературных произведениях. Многие творческие люди становились публицистами и общественными деятелями, потому что главной своей целью считали работу по просвещению умов и очищению душ человеческих. Острые противоречия между различными слоями российского общества, моральное разложение знати, бесправие нищеты заставляли лучших людей России искать пути для справедливого переустройства общественных отношений в стране. Писатели и поэты отражали в литературе эти поиски. А иногда и пытались предугадать дальнейшее направление движения общественной мысли. Изменялся и развивался в этих условиях и герой.
Появление на литературной ниве такого героя как Рахметов, не было случайностью. Напротив, оно было подготовлено и стало своего рода естественно-логичным в условиях смены характера социально-политической атмосферы жизни и произведений 60-х явлением. Для того, чтобы лучше представить себе природу этого героя и ту мысль, которую автор вложил в его уста, необходимо проследить эволюцию становления мировоззренческой позиции литературного героя XIX века в целом.
Первыми на исторические подмостки вышли так называемые «лишние люди». По происхождению аристократы, имеющие и деньги, и блестящее образование, они просто не вписывались в современную им жизнь, не находили в ней применения своим многочисленным талантам. Таким был Чацкий, герой комедии «Горе от ума». Он видел глупость и жестокость общества, но самое большее, что мог сделать герой А. С. Грибоедова,— уколоть окружающих своим острым языком, поразить градом насмешек. Лишний человек Евгений Онегин просто маялся от скуки и безделья. А. С. Пушкин наделил своего героя «сердцем и умом», дал ему попробовать себя в различных занятиях, но ощущение бессмысленности любых начинаний отбивает у него всякое желание изменить даже свою собственную жизнь, не говоря уже про жизнь общества. Герой своего времени, описанный М. Ю. Лермонтовым, испытывает более ярко выраженное чувство отвращения к быту и нравам высшего света, но сам является «плотью от плоти его». Понимая это, Григорий Печорин протестует в силу своего характера. Он ведет себя вызывающе-презрительно, мстит окружению равнодушием или надуманной жестокостью. Но этот протест еще очень далек от созидательного желания изменить жизнь к лучшему.
К середине девятнадцатого века общественно-политическая ситуация в России изменяется. Аристократия в литературе отходит на второй план. «Новое» время выявляет новых героев. Первой знаменательной личностью этого периода можно назвать русского помещика Илью Ильича Обломова. Бездеятельность, ставшая образом жизни и доведенная до абсурда. Пассивный протест, описанный Гончаровым, великолепен по форме (что-то вроде сидячей забастовки) и очень понятен по содержанию: «Так дальше жить нельзя!» Роман «Обломов» прочитала вся более-менее грамотная Россия и осознала его правоту.
«Новые» герои — «разночинцы» — образованные дети средних слоев российского общества,— оттолкнувшись от «обломовщины», начали свое существование в жизни и литературе с резкого отрицания всех ценностей прошлого. В романе И. С. Тургенева вечный конфликт отцов и детей переведен из плоскости личных интересов в общественную сферу. Базаров категорически уверен в том, что нельзя жить так, как жили «отцы». Но его воинствующий «нигилизм» опять же не принес никаких конструктивных предложений. Следующий герой Тургенева, из романа «Накануне», сделал первую попытку найти действенное решение проблем, волнующих российское общество. Но многие признали эту попытку «невнятной», по выражению Белинского. Потому что Инсаров был героем национально-освободительного движения болгарского народа, а российские противоречия были другого свойства. Ведь когда России грозила внешняя опасность, практически все слои общества находили общий патриотический язык… Подтверждением тому была Отечественная война 1812 года. Поэтому для борьбы со внутренними врагами свободы Инсаров не подходил.
Настоящего героя «нового» времени открыл Н. Г. Чернышевский. Рахметов стал первой фигурой практикующего революционера в русской литературе. Разброс мнений о нем был диаметрально полярен — от ужаса и негодования до восхищения и преклонения. Если учесть, как мало места занимает Рахметов непосредственно в канве повествования, то можно смело признать, что общество предчувствовало этого героя, как бы оно к нему ни относилось! Все, что Чернышевский оставил за скобками из-за цензуры, читатели додумали и доделали сами. Рахметов сознательно отрекся от личной жизни во имя жестокой борьбы против самодержавно-крепостнического строя. Даже в немногословном авторском наброске фигура получилась значительная. Известно, что все поколения революционеров «делали жизнь» с Рахметова. Сильнейший мужской характер, несомненный ум, забота о счастье человечества, самоотречение плюс другие мелкие детали положительных качеств сделали этот образ неотразимым в глазах многих людей и многих поколений.
О Рахметове известно, что родом он был из дворян, имел свое поместье, около четырехсот душ, семь тысяч десятин земли. Отец его был очень умный и образованный человек. « это другая порода, — говорит о нём Вера Павловна, — они сливаются с общим делом так, что оно для них отныне необходимость, наполняющая их жизнь; для них оно даже заменяет личную жизнь».
То, что по происхождению он не разночинец, а дворянин, «из фамилии, известной с XIII века» уже отличает его от молодёжи, составляющей поколение «новых людей», и делает его «особенным» человеком в их глазах и в глазах читателя. Но более всего отличие его проявляется в самой его натуре. Не обстоятельства, а только сила убеждений заставляет его идти против своей среды. Он переделывает как умственную, так и физическую свою природу, поддерживает «в себе непомерную силу», потому что «это дает уважение и любовь простых людей». Он начисто отказывается от личных благ и интимной жизни, чтобы борьба за полное наслаждение жизнью была борьбой «только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности». Отсюда и прозвище Рахметова — «ригорист» (от лат. «rigore» — жестокость, твердость), под которым он впервые появляется в VI разделе третьей главы книги. Подобная этика поведения в жизни рождается, прежде всего, мыслями героя: «Все великие теоретики были людьми крайних мнений», — писал Чернышевский в статье «Граф Кавур». Рахметов служит живым воплощением теории «расчета взаимных выгод», реализуя возможности, заложенные в «новых людях». Важно и то, что ближайшим литературным предшественником Рахметова является Базаров из романа Тургенева «Отцы и дети». Однако в отличие от тургеневского героя Рахметов на практике прилагает свои силы и имеет возможность действовать среди единомышленников. Образ Рахметова построен на парадоксальном сочетании несочетаемого. Так, например, являясь второстепенным действующим лицом, он оказывается «поважнее всех … взятых вместе» героев романа; крайний материалист во взглядах, он живет и борется только за идею.
Подробная биография Рахметова, которую автор приводит в романе, придав ей оттенок какой-то житийности, даже легендарности со ссылкой на «Житие Алексия, человека Божия», рисует образ былинного богатыря или более современного автору бурлака Никитушки Ломова, своего рода универсального и вполне реального в бытовом отношении сверхчеловека. Среди прототипов Рахметова (со слов самого Чернышевского) исследователи чаще всего называют П.А. Бахметева, который учился у Чернышевского в Саратовской гимназии и после неоконченной учебы в земледельческом институте уехал в Европу, а затем в Океанию, чтобы создать там новый социальный строй. Это путь обыкновенного, хорошего, доброго и честного юноши-студента, который у Рахметова начался с чтения книг, с выработки нового взгляда на жизнь. Он прошел школу политического воспитания у студента-разночинца Кирсанова. Книги для чтения, рекомендованные Кирсановым, Рахметов брал в книжных магазинах. После чтения таких книг он укреплялся в мысли о необходимости скорейшего улучшения материальной и нравственной жизни многочисленнейшего и беднейшего класса.
«Особенный» герой Чернышевского учится и работает у себя на родине, а не за границей. Учится он у русских людей, занятых повседневным трудом. Ему необходимо в первую очередь знать, насколько материально стеснена их жизнь по сравнению с его собственной жизнью. С семнадцати лет он приобщается к суровому образу жизни простого народа. В юности несколько часов в день он работал чернорабочим: возил воду, таскал дрова, копал землю, ковал железо. Окончательно уважение и любовь простых людей Рахметов приобрел во время трехлетних странствий по России, после того как прошел бурлаком всю Волгу. В связи с этим товарищи по лямке и окрестили его Никитушкой Ломовым. Уверенность в правоте своих политических идеалов, радость борьбы за счастье народа укрепляли в нем дух и силы борца. Он понимал, что борьба за новый мир будет не на жизнь, а на смерть, и поэтому заранее готовил себя к ней. Его постоянное занятие чужими делами, полное отсутствие личных дел – основа его «аскетизма», главная отличительная черта его натуры. Таких «особенных» черт у него было немало. Например, вне своего круга он знакомился только с людьми, имеющими влияние на других, имеющими авторитет. И трудно было отмахнуться от Рахметова, если он задумал ради дела с кем-то познакомиться. А с ненужными людьми он вел себя просто-напросто по-хамски. Он ставил невообразимые опыты над свои телом, так сказать «делал пробу», лежа на гвоздях, чтобы проверить себя: готов ли он к пыткам, чем до смерти пугал свою хозяйку, Аграфену Антоновну, сдававшую ему комнату. Он не признавал любви, подавлял в себе это чувство. Он отказался от любви во имя великого дела, понимая, что оно неминуемо обрекает его на тюрьму, каторгу, а может быть, и смерть, поэтому он просто не имеет права связывать собой другого человека…     продолжение
--PAGE_BREAK--
«Да, смешные люди, даже забавные… Мало их, но ими расцветает жизнь всех вокруг; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают возможность всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, но таких одержимых людей мало; но они в ней — теин к чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль земли», — читаем мы со страниц романа.
Таким образом, фигура Рахметова занимает в романе центральное организующее положение, выполняя с одной стороны функции посредника: между «открытой» (семейной) и «скрытой» (политико-революционной) частями сюжета, то есть между видимым и невидимым обыкновенному читателю мирами: между тем светом и этим (когда передает Вере Павловне записки от «уехавшего в Америку» Лопухова); между прошлым, настоящим и будущим (когда из «обыкновенного доброго и честного юноши»дворянина, человека прошлого, становится «особенным человеком» будущего и знает наступление этого будущего с точностью до года); между разными частями этого мира (когда путешествует по России и за границей). Высшим проявлением мессианских свойств Рахметова является ожидание его приезда накануне «перемены декораций». Рахметов и другие немногочисленные «особенные люди», словно мифические божества спускаются с вершин своего небесного стояния на грешную землю для ее очищения. С другой стороны образ Рахметова, как и полагается всякому житийному образу, это образец для подражания, эталон профессионального революционера, на что указывал Д.И.Писарев в статье «Мыслящий пролетариат» (1865), назвав Рахметова «историческим деятелем»: «В общем движении событий бывают такие минуты, когда люди, подобные Рахметову, необходимы и незаменимы…» Кроме того, как объясняет сам Чернышевский, Рахме­тов введен в повествование для исполнения «высшего требования художественности», т. е. истинности, чтобы большинство читателей не «сбилось» с толку насчет «главных действующих лиц» рассказа и не посчитало Лопухова, Кирса­нова, а также Веру Павловну «высшими натурами» или, хуже того, ­«идеальными лицами, невозможными в действительности». Они обыкно­венные «новые люди». Таких уже часто можно встретить в жизни. Кто ниже их, тот низок, следовательно, надо подыматься на более высокую ступень своего развития. А таких людей, как Рахметов, ещё очень мало (автор насчитал не более восьми, в том числе двух женщин): их не удовлетворяют ни наука, ни семейное счастье; они любят всех людей, страдают от любой совершающейся несправедливости, переживают в собственной душе великое горе — жалкое прозябание миллионов людей и отдаются исцелению этого недуга со всем жаром.
Таким образом, Рахметов оттеняет реальность того уровня, на котором оказались «новые люди», поскольку он сам при­надлежит к числу «высших натур», которые от «новых людей» отличаются многим, и достижение уровня которых под силу не каждому.
Чернышевский показал более высокие степени нравственно-духовного, общественного развития лич­ности. Эти степени очень разнообразны (как разнообразна человеческая жизнь) и почти все — в будущем. Но одна из них, возможно, самая существенная, проявилась уже теперь. Она в том, что Рахметов и другие «особенные люди» способны безраздельно и без остатка посвя­тить себя другим людям — и только им, нисколько не себе! В этом их «соль». Разумеется, такая самоотдача может проявляться и на баррикадах, и в «подпольной», и в легальной общественной деятельности — всюду! Но Чернышевский не конкретизирует эту деятельность, этим он реализует особенную художественную задачу: показать человечность «особенных натур». Примером тому может служить описание помощи, которую оказал Рахметов Вере Павловне и Лопухову в трудную минуту их жизни. Мы обычно не задумываемся над тем, в чем глубинная суть разговора Рахметова с Верой Павловной, удовлетворяясь объяснением чисто «композиционной» роли данного эпизода: передал записку, из которой Вера Павловна узнала, чтоЛопухов не погиб. Однако долгий, в чем-то даже «непонятный» разговор Рахметова с Верой Павловной имеет более важный смысл – прогрессивный «брак втроём», это единственное позитивное разрешение терзаний Веры Павловны, какое только может быть, убеждает героиню Рахметов. Только так, считает Рахметов, возможно предотвратить возникновение несчастья.
Таким образом, его эмоциональная речь, наполненная шокирующими откровениями, помогает Вере Павловне прийти в себя. Она избавляется от страданий, от мучительного ощущения своей «вины» перед Лопуховым. Сле­довательно, Рахметов «приносит» добро! Суровый с виду, Рахметов действует добром. Не насилием, не «экстремой»! Как все «новые люди» он чрезвычайно деликатен, не склонен к «командованию», к «управлению» сознанием Веры Павловны посред­ством «дрессировки» его податливости. Он действует убеждением! Таков этот герой, который в своём идейном становлении проходит известные с позитивистской точки зрения три стадии, которые автор чётко определяет в романе: теоретическую подготовку, практическое приобщение к жизни народа и переход к профессиональной революционной деятельности. И, кроме того, на всех этапах своей жизни Рахметов действует с полной самоотдачей, с абсолютным напряжением духовных и физических сил. Наряду с этим он «любит возвышенней и шире» и мыслит так же, он близок народу, что позволяет называть его поистине исторической личностью, необходимой в годы великих перемен.
Однако следует отметить, что не все были ослеплены романтической привлекательностью образа Рахметова. Глубокий мыслитель и гуманист Ф. М. Достоевский, например, во многих своих произведениях предостерегал от безоглядного восхищения «особыми людьми». Идея «сверхчеловека» — это палка о двух концах. И брать ее в руки нужно очень осторожно, так как она часто выходит из-под контроля и начинает управлять человеком, превращая его в орудие борьбы с любым инакомыслием. Но все-таки положительный заряд образа Рахметова очень велик. Именно благодаря ему в русской литературе продолжается традиция подвижничества.
Перебрасывая мостик в двадцатый век, можно вспомнить лучших наследников лучших идей Н. Г. Чернышевского. Это и легендарный юноша Данко А. М. Горького, и «железный» человек Павка Корчагин из романа Н. Островского «Как закалялась сталь». В главном Н. Г. Чернышевский был прав — человечество действительно не может обойтись без этих людей.
2.2.5. Реализация философских позитивистских доктрин в романе.
О труде. Все «новые люди» получили трудовое воспита­ние, которое и определило их мировоззрение и их место в жизни. Лопухов и Кирсанов почти с дет­ства добывали деньги на свое содержание. Практическим результатом нового отношения к труду является организация Верой Павловной швейных мастерских на ос­нове экономической теории Луи Блана. ( Любой шаг, совершаемый человеком, в позитивистском смысле, должен быть обоснован с точки зрения теории и представлять собой реально свершившийся факт). Для «но­вых людей» труд из тяжелой необходимости пре­вращается в радостную потребность, и в этом мы вновь сталкиваемся с позитивной установкой автора романа. У героев Чернышевского «дело»- главное в системе их жизненных представлений. Это реальное содержание существо­вания Лопухова, Кирсанова, Веры Павловны, Кати Полозовой. Свое дело — опора в личных невзгодах, средство противостоять неудачам, подстерегающим любого человека. Желанному преобразованию жизни служит то, что совершают в мастерской, за кафедрой, на фабрике усилиями всех, и то, что как бы само собою совершается дома, за закры­той дверью личным поступком отдельного человека. Труд должен давать человеку не жалкую возможность све­сти концы с концами, кое-как прокормиться, с напряжением всех сил удовлетворить самые элементарные потребности, а насто­ящую «жизнь в довольстве», удобно, красиво устроенную, и ра­достную возможность проявить свою изобретательность ини­циативу, умелость, мастерство. Для этого необходимо раскрепостить труд, который должен носить исключительно созидательный творческий характер.
О женщине и о любви. Женщина в позитивном представлении «новых людей» — это товарищ и единомышленник, а любовь — источник твор­чества. Это светлое чувство, укрепляющее и вдох­новляющее на труд, борьбу и подвиги: «если бы во мне был какой-нибудь зародыш гениальности, я с этим чувством стал бы великим гением». Для «новых людей» только тот любит, «у которого светлеет мысль и укрепляются руки; любовь в том, чтобы помогать возвышению и возвышать­ся …»
Таким образом, любовь, в понимании Чернышевского-позитивиста и его героев, это в первую очередь не чувство, а вдохновляющая движущая сила на пути осуществления поставленных целей.
Поиски «новой» женщины («новой» в смысле имеющей права на равне с мужчиной) и любовь – центральная внешняя тема романа. Чернышевский сам в начале своей книги замечает, что пишет роман о любви. Исходя из этого, главным действующим лицом в романе и наиболее разработанным образом является Вера Павловна, многое в интереснейшем портрете которой списано, как известно, с живой натуры, а именно с супруги автора Ольги Сократовны. Можно сказать, что это добросовестное описание, часто напоминающее фотографию, невольно открывает многое в столь важном для автора и его романа женском образе.
Знакомство читателя с героиней происходит с песенки, которую Вера Павловна поет по-французски. Откуда она так хорошо знает этот язык высшего сословия и к тому же дает его уроки? Ведь она выросла в малообразованной и глубоко безнравственной семье: отец – вор и взяточник, мать – грубая хитрая пьяница без совести и каких-либо следов знания языков. Несколько лет не очень прилежного хождения Верочки в плохонький пансион знания иностранного языка не дают, нужны гувернантка-француженка дома и учительница-француженка в институте благородных девиц, чтение книг и журналов, на этом языке должны говорить родители и их гости, как оно положено в свете. Ничего этого в жизни девушки не было.
Уже из этой характерной для автора мелочи видно, что Чернышевский нарушает собственный теоретический принцип «Бытие определяет сознание», поскольку героиня его вопреки своей малограмотной семье, бездуховной среде, четырем годам пансиона и низкому происхождению высокообразованная и высоконравственная особа с очень передовыми взглядами на жизнь и хорошо подвешенным языком, подкованная политэкономически и юридически, способная организовать и снабдить постоянными заказами швейную мастерскую и веселое девичье общежитие при ней. Откуда это все вдруг взялось – непонятно.
В романе, например, Тургенева или Гончарова это было бы всем очевидной, непростительной ошибкой против законов реалистической художественности, а у Чернышевского эти несообразности на фоне полной общей фантастичности его главной книги выглядят как-то естественно. И здесь срабатывает позитивистская установка: важна идея, а не малохудожественные способы её высказывания. Автор сознательно допускает такие грубоватые смещения, чтобы как можно реалистичней показать угнетенную женщину, вырывающуюся ради просвещения и передовых идей из дурной среды и смело борющуюся за свои права, за свою свободу. Ведь иначе невозможно было правильно поставить и далее развить в романе знаменитую позитивистскую идею «женской эмансипации», то есть проблемы равных прав женщины и мужчины в русском обществе. Этот вопрос и есть главное содержание мыслей, поступков, снов и мечтаний Веры Павловны.
Разночинцы 60-х годов XIX века в своей революционно-идеологической борьбе хотели привлечь на свою сторону женщин, обещая им успешную борьбу за их права, высокие общественные идеалы, новую роль в обществе, юридическое и экономическое равенство, высшее и среднее образование (ведь женщин не принимали в университеты, а гимназий и училищ для них не существовало), равенство в браке и любви, воспитании детей. Снова раскол проходит через главное в русском бытии – через семью. В полувосточной полукультурной стране (друг Чернышевского Добролюбов называл ее «темным царством»), где девушки и замужние молодые женщины еще не так давно сидели взаперти в теремах, такие идеи неизбежно увлекали передовых, жаждущих общественной деятельности особ и становились большой силой. Они пошли в общественность, а потом и в революцию (об этом, к примеру, написаны Тургеневым роман «Новь» и стихотворение в прозе «Порог»).
Верочка сразу начинает бороться со своей низкой средой и говорит своей наставнице в этических вопросах, прогрессивно мыслящей француженке Жюли: «Я хочу быть независима и жить по-своему; что нужно мне самой, на то я готова; чего мне не нужно, того не хочу и не хочу. Я знаю только то, что не хочу никому поддаваться, хочу быть свободна, не хочу никому быть обязана ничем». То очевидное обстоятельство, что честнейшая Жюли – женщина легкого поведения, Верочку и автора романа мало волнует. Далее Чернышевский указывает пути, как такой передовой девушке устроить свою жизнь хорошо, стать лучом света в темном царстве.
Ей надо вырваться из подвала, как Верочка именует свое «гадкое семейство», жизнь с матерью и отцом, найти новых смелых людей с прогрессивными взглядами, которые ей помогут, просветят, найдут и укажут ей выход. Верочка обратила взгляды на симпатичного учителя своего брата, студента военно-медицинской академии Дмитрия Лопухова. Он говорит с ней о новых идеалах, борьбе за счастье всех людей, дает читать Фейербаха и другие умные книги «добрых людей», рассказывает о какой-то новой, полной взаимного уважения любви, построенной на теории разумного эгоизма, то есть естественного и законного стремления каждого человека к своей пользе: «Ваша личность в данной обстановке – факт; ваши поступки – необходимые выводы из этого факта, делаемые природою вещей. Вы за них не отвечаете, а порицать их – глупо». Следуя этой теории, можно прыгнуть в постель любовника, можно «идейно» взяться за оружие и снести кому-нибудь голову – главное найти тому разумное обоснование.     продолжение
--PAGE_BREAK--
Посвятив Верочку в суть своей прогрессивной теории, студент-просветитель Лопухов предпринимает практические действия ради спасения страдающей в своей грубой семье девушки, но выход он видит и предлагает ей один: бегство из семьи посредством фиктивного брака с ним без согласия родителей. Вера Павловна соглашается, замечая при этом: «Мы будем друзьями». Затем автор подробно описывает устройство их будущей семейной жизни, основанное на полной экономической независимости друг от друга (где Верочка, не смотря на её всего лишь четыре года обучения в пансионе, надеется на уроки, которые она будет давать) и уединенном проживании в разных комнатах. Постепенно, живя таким образом, Вера Павловна начинает понимать, что одной дружбы для счастья ей отчего-то мало. Венчанные добрым демократическим священником, любителем того же Фейербаха и потому спокойно преступающим церковные правила и светские законы, Вера Павловна и Лопухов создают «новую» прогрессивную во всех отношениях семью, основы которой для многих молодых читателей того времени оказались удобны и привлекательны.
Так посредством своей героини Чернышевский провозгласил новую позитивную мораль, новые взгляды на любовь и женские права, способы спасения с помощью тайного брака (часто фиктивного), новый порядок семейной жизни. Женщина – не вещь, ею никто не может обладать, она не должна зависеть от мужчины материально, брак свободен, любовь свободна, она не несет никакой ответственности за свои поступки, совершенные для своего блага по методе разумного эгоизма, может полюбить, а может и разлюбить и оставить прежнего мужа и детей ради более смелого и достойного борца за счастье всех людей. Государство, церковь и общество, включая сурового автора «Анны Карениной», твердили нарушившей законы нравственности и общежития женщине, что она грешна, виновна, и по грехам наказывали ее. Лопухов утверждает другое: «Вы не виноваты». Так что под паровоз бросаться не надо… Так начала складываться энциклопедия новой морали, по которой потом жили и действовали тысячи и тысячи русских передовых интеллигентов. У Веры Павловны нашлось множество благодарных последовательниц.
Далее Вера Павловна на собственном примере показывает и чётко обосновывает практические пути экономического раскрепощения русской женщины. Это «общее», то есть всем полезное и прогрессивное «дело». Вера Павловна организует свою знаменитую швейную мастерскую, где по новому порядку усердно работают и честно делят поровну заработанные деньги очень хорошие образованные девушки. Они живут в большой общей квартире, имеют общий стол и вместе делают покупки одежды, обуви и т.п. Откуда они берут на это деньги, если месячный заработок швеи несколько рублей, а только за квартиру в год надо платить около двух тысяч – это автора не интересует и остается без объяснений, важно то, что они это делают. Помимо коллективного труда девушки занимаются коллективным чтением «умных книг» вслух как в лицее, реализуя тем самым позитивную идею целенаправленного самообразования, совершают групповые походы в театр и за город с диспутами на политические темы.
Таким образом, Чернышевский даёт практическое описание осуществления мечты французского утописта — социалиста Шарля Фурье, создав в центре Петербурга, пусть пока лишь на бумаге, ячейку нового справедливого общества.
Выясняется, что такие мастерские очень выгодны и прогрессивны, и Вера Павловна и ее подруги открывают новые их филиалы и модный магазин на Невском проспекте. Этот обозначенный в романе Чернышевского путь освобожденного женского труда сразу стал популярен, и таких мастерских и общежитий-коммун в реальной России возникло множество, поскольку все женщины хотели освободиться, хорошо зарабатывать, попасть в новую культурную среду, встретить там «новых» мужчин и таким путем решить, наконец, пресловутый «женский вопрос». Главной книгой, которая там передавалась и читалась вслух, был изданный за границей или переписанный от руки роман «Что делать».
И «новый» брак и швейные мастерские – это лишь частные формы общей позитивной идеологии, которая, по мысли автора романа, должна реализовываться в «общем деле». И здесь Вера Павловна намекает, что для могучего и убежденного борца Рахметова «общее дело» – это всецело его занимающая революция, ее упорная планомерная подготовка. Она же думает, что её швейных мастерских и женского просвещения недостаточно, хочет посильного и общеполезного личного дела на общее благо. Её новый муж Кирсанов – медик, и Вера Павловна также начинает заниматься медициною под его опытным руководством, не смотря на то, что женщинам в то время запрещалось быть врачами, это укрепляет их новую семью и «новую» любовь. Позитивный опыт Веры Павловны повлёк за собой возникновение целого движения в России за право женщин лечить, получать высшее медицинское образование. Кирсанов и Верочка сообща указывают русским женщинам путь и средства для этой важной борьбы, являющейся частью «общего дела». Автор пишет, что они живут «ладно и счастливо». А врач Кирсанов очень интересно их правильную и здоровую любовь характеризует: «Это постоянное, сильное, здоровое возбуждение нерв, оно необходимо, развивает нервную систему».
История второго замужества Веры Павловны показана Чернышевским также в позитивных тонах и обоснована всё той же теорией «разумного эгоизма». Через ситуацию любовного треугольни­ка, как это не парадоксально звучит, герои приходят к своему личному счастью. Чернышевский иронически опровергает упре­ки «проницательных читателей», что он пропагандирует безнравственность и разводы, напротив, он обстоятельно разъясняет и показывает читателям, что их, как только они примут новые основания жизни, совсем не обязательно больше не ждут трудности, кризисы, внутренние коллизии. Он говорит, что нельзя сбрасывать со счета живую человеческую натуру и ее «нелогичные» запросы и порывы. Чернышевский нарочно, сразу поставил своих читателей в известность, что они не будут застрахованы от ошибок сердца, отвергнутой любви, от противоречивых столкновений разных чувств — любовных и дружеских и от нелегкого выбора. В ситуации, когда люди, к тому же соединенные брачными узами не сходятся чувствами, на­турой, характерами, по теории «разумного эгоизма», прежде всего, необходимо исследовать мотивы их поступков, с целью отыскать те принципы, которые бы согласовались с требованиями личной пользы без ущемления благополучия других. (Всё должно быть обосновано!) Семейная жизнь должна быть не «ярмом» принудительного сосуществования двух чуждых друг другу людей, не «каторгой, которою мы и любуемся в большей части супружеств»64, а счастьем близкого общения, одинаково желанного для обоих. Для этого следует раскрепостить семью.
Конфликтное положение любовного треугольника ещё до Чернышевского бы­ло предварено не только в мировой, но и в русской литера­туре. У Дмитрия Лопухова были предшественники: Жак, герой одноименного романа Жорж Санд (1834); и Константин Сакс ­главное действующее лицо повести А. В. Дружинина «Полинька Сакс» (1847). Роман Жорж Санд и его героя Чернышевский называл своей невесте, обдумывая все возможные варианты сво­их будущих отношений с Ольгой Сократовной; дружининская повесть также была ему известна: в годы его студенческой юнос­ти она пользовалась большой популярностью (ее благожелательно отметил сам Белинский).
Во всех этих произведениях очень много сходных моментов: герой, который более зрел умом и сердцем, чем героиня, браком с собою освобождает ее из плена семьи. Вторая любовь героини позволяет герою обнаружить новизну и человечность своих моральных убеждений. Он находит в себе силы не только дать женщине свободу жиз­ненного решения, но и благородно облегчить душевно трудный для нее выбор. Однако этот акт исчерпывает собственные внут­ренние силы героев этих произведений: после него и Жак, и Сакс — «конченые» люди. Жак совершает самоубийство, Сакс доживает жизнь, целиком прикованный к судьбе Полиньки. Принцип, которым они руководствовались,- в непримиримом раздоре с их натурой.
Чернышевский же показывает обратное. Не вопреки, а благода­ря своему принципиальному поступку Лопухов впос­ледствии находит с Катей Полозовой свое настоящее счастье, то, которого требует сама его человеческая природа. Кроме того, здесь улавливается отсвет несомненной полемичности по отно­шению к «Отцам и детям». Герои Чернышевского доказывают своей судьбой, что следует не «ломать» свою природу (как было у Базаро­ва), а гармонически «освобождать» ее требования. Даже к решению проблем, связанных с областью интимных человеческих отношений, Чернышевский подходит с точки зрения рационального мышления в духе позитивизма – «организующее в противовес разрушительному». Автор методично по полочкам расставляет все приоритеты между людьми в процессе их личных взаимоотношений.
Таким образом, даже любовный жанр, благодаря просветительскому дару писателя и его философско-позитивной мысли, превратился в оригинальный учебник по воспитанию чувств. Именно любовь подвергает проверке на прочность верность героев идеалам «новой» жизни. И Лопухов, и Кирсанов, и Верочка проходят это испытание. Проверке чувством подвергается и «особенный человек» Рахметов. «Я не должен любить»,— говорит он и делает из себя железного воина, но любовь проникает под его броню и заставляет с болью воскликнуть: «… и я тоже не отвлеченная идея, а человек, которому хотелось бы жить. Ну да ничего, пройдет». Рахметов душит в себе любовь, становясь бесчувственной машиной. Впоследствии он может только рассуждать о чувствах, но верить ему в этих вопросах не стоит. Рахметов говорит Верочке о ревности: «В развитом человеке не следует быть ей. Это искаженное чувство… это следствие взгляда на человека как на мою принадлежность, как на вещь». Слова правильные, но что может знать об этом суровый воин? Об этом может говорить только тот, кто любит и побеждает в себе оскорбительную для другого ревность.
Когда Кирсанов осознает, что любит жену друга, он борется не с чувством, а с самим собой. Страдает, но не нарушает спокойствия Верочки. Смиряет в себе ревность и желание личного счастья ради дружбы.
В итоге, в заключительной части романа читатель видит Веру Павловну, Кирсанова, Лопухова и его новую жену Катю полностью счастливыми в любви. Автор рад за своих героев: «… немногими испытано, что очаровательность, которую всему дает любовь, вовсе не должна… быть мимолетным явлением в жизни человека». Счастье Любви будет вечным, только «надобно иметь для этого чистое сердце и честную душу да нынешнее понятие о правах человека, уважение к свободе того, с кем живешь».
В главе «Перемена декораций» символическая таинственная «дама в трауре», в компании с которой наблюдали однажды Рахметова, сменяет свой наряд на подвенечное платье, а рядом с нею оказывается человек лет тридцати. Таким образом, можно предположить, что счастье любви возвращается и к Рахметову тоже после свершения им великого дела революции.
В четвертом сне Веры Павловны Н. Г. Чернышевский разворачивает перед читателями картину идеального будущего. В ней большое место занимает любовь. Здесь представлена вся история человечества с точки зрения эволюции любви. Верочка, наконец, узнает имя своей путеводной звезды, «сестры всех сестер» и «невесты всех женихов»: «… это слово — равноправность… Из него, из равенства, и свобода во мне, без которой нет меня». Этим автор снова напоминает читателю о позитивной идее, что без свободы выбора и равенства прав истинная любовь не может существовать.
Таким образом, любовь, по позитивной мысли Чернышевского, это, прежде всего свобода.
О добре. За основу разрешения всех человеческих противоречий, Чернышевский предлагает взять всё ту же разумную теорию эгоизма, базирующуюся на постулатах добра. (В этом, кстати, главная особенность позитивизма Чернышевского – в основе любой теории гуманность и нравственность).
Каким же образом мысль о добре разумных деяний воплощена в поступках и чувствах «новых людей»?
Лопухов появляется в доме Розальских в тот момент, когда возмож­ности Верочки отстаивать свою независимость были исчерпаны. Понадоби­лась поддержка («добро») со стороны других. И Лопухов осуществляет это, выводя девушку из «подвала», доставляя тем самым и себе большое удовлетворение. Отсюда мысль: в одиночку трудно защитить свои интере­сы, трудно стать независимым и полезным человеком. Лопухов «спасает» Веру Павловну, но не богатством, которого у него нет, а душевной теплотой, вниманием, главное же, тем, что открывает ей глаза на жизнь, помогает укрепиться в правильных понятиях и осознать себя человеком. Лопухов выводит Веру Павловну на путь расцвета молодой души, ищущей правды и красоты. Благодаря поддержке Лопухова и книгам, которые прочитала Верочка, она стала привлекательным, интересным че­ловеком. Главное в ней то, что она – женщина с развитым чувством собственного достоинства. Ее нельзя унизить, ибо она выше предрассудков, ею нельзя обладать, как рабою или вещью, так как она не отдаст своей любви без ответного чувства тому, кто не уважает в ней человека. В этом смысле Вера Павловна – живое воплощение порывов, которые впервые проснулись в пушкинской Татьяне.
Вера Павловна – действительно свободный человек. Она получила образование (во многом – благодаря личной настойчивости), приобщи­лась к полезному труду, у нее швейная мастерская («дело») на коллективных началах, где она к тому же воспи­тывает молодых работниц. Таким образом, вопрос об «эмансипации» женщины Чернышевский связывает с ее духовным и социальным рас­крепощением. Если у нее будет право и желание трудиться (последнее, по Чернышевскому, зависит еще от степени «разумного» осознания своих интересов), если она получит образование и в ней признают свойства мыслящих людей, если, наконец, женщина получит возможность влиять на общественный прогресс, вековая мечта о ее освобождении приобретет реальные очертания. Все это достижимо и должно быть в человеческом мире…     продолжение
--PAGE_BREAK--
Соединив свою судьбу с Кирсановым и обретя, наконец, «интимное» счастье, полезно трудясь в мастерской, Вера Павловна вдруг на манер Ольги Ильинской (ставшей женой Штольца) загрустила. «Я пробовала тогда, — признается она Кирса­нову, — прогонять мучившие меня мысли, занявшись мастерскою гораздо более обыкновенного. Но опять я делала это только по усилию своей воли. Ведь я понимала, что мое присутствие в мастерской нужно только на час- на полтора … и потом, самое дело это – разве оно может служить важною опорою для обыкновенных людей, как я? Рахметовы – это другая порода; они сливаются с общим делом так, что оно для них необходимость, наполняющая их жизнь; для них оно даже заменяет личную жизнь. А нам, Саша, недоступно это. Мы не орлы, как он. Нам необходима только личная жизнь. Мастерская – разве это моя личная жизнь? Это дело – не мое дело, чужое. Я занимаюсь им не для себя, а для других; пожалуй, и для моих убеждений. Но разве человеку- такому, как мы, не орлу – разве ему до других, когда ему самому очень тя­жело?… Нет, нужно личное дело, необходимо дело … от которого зависела бы собственная жизнь, такое дело, которое лично для меня … для всего моего положения в жизни, для всей моей судьбы было бы важнее всех моих увлечений страстью»65.
Что же беспокоит героиню Чернышевского? Швей­ная мастерская, общее «дело»? Вроде бы хорошо и – наверняка хо­рошо! Но человеку нужна еще личная. Кровная заинтересованность в деле, такая заинтересованность, которая поглотила бы его це­ликом. И Чернышевский предупреждает нас: не забудьте о личных интересах человека! Он ратует за включение человека в общественную жизнь на творческой, а не командно-приказной основе. Что же может быть важнее этой задачи?
И Чернышевский вполне справился с этой задачей, так как показал направление, по которому можно двигаться в надежде совершенство­вать в человеке человеческое.
Веру Павловну и Лопухова сблизили общие дела, единство убежде­ний. Это, как показывает Чернышевский, важная и необходимая основа для счастливого брака, чего недостает, к примеру, представителям «ста­рого» мира. Автор романа «Что делать?» выступает, однако, за полное соответствие общественного и личного, делового и интимного в жизни людей. Вера Павловна ошибочно приняла свое глубокое уважение к Ло­пухову за настоящую любовь, в чем она, разумеется, не виновата. Между тем в их реальных отношениях не хватало глубины, яркости эмоционального чувства. А брак, как считает Чернышевский, без этого не может быть счастлив. В чем-то он даже и безнравственен. Желая показать, что такое истинный брак и чем он отличается от тривиаль­ных союзов «старого» мира, автор сближает Веру Павловну и Кирса­нова. Здесь полная гармония не только личных и общественных инте­ресов, но и характеров, темпераментов – вплоть до интимных чувств. Где же тут недооценка «любви», в чем нередко упрекали Чернышев­ского? Скорее, наоборот. Она, как благоуханный цветок, нуждается, по убеждению автора, в условиях, отличающихся предельной искрен­ностью и теплотой. И как не заметить, не оценить по достоинству чисто­ты и порядочности в поведении героев?
Вера Павловна отдалась своему новому чувству лишь тогда, когда убедилась (здесь помог ей Рахметов), что уход Лопухова «со сцены» действительно принесет ему облегчение. С другой стороны, и Лопухов не мог пользоваться тем, что ему не принадлежало. В противном случае страдали бы его «интересы» и достоинство. И когда он убедился, что Вера Павловна сама не сможет решиться на разрыв, хотя любит Кирсанова.­, он «сходит со сцены», чтобы дать возможность дорогим ему людям обрести счастье. Так поступают «новые люди» — по принципу порядочности, «добра» для других, чтобы самим было лучше. И дальнейшее развитие отношений уже супружеских пар Бьюмонты-Лопуховы и Кирсановы, которые сходят­ся и «дружат» — словно бы не было никакой драмы в недавнем прошлом – абсолютно не наталкивает нас на мысль о том, что здесь может присутствовать совершенно безнравственная недооценка «прежних» чувств. Напротив, следуя логике Чернышевского, мы понимаем, что герои не «мелочатся», не помнят старых «обид» и не разрушают на этой основе общего дела. Это порядочно и благо­родно с их стороны, ведь на то они и «новые люди».
Вообще же, Чернышевский понимает, что сохранить истинную по­рядочность, не сойти с линии «добра» в реальной жизни очень труд­но. Нужна не только постоянная работа «души», самосовершенствование, но и социальные преобразования. Необходимо обновление общества на более «разумных» и подлинно нравственных началах. «Новые люди» это и делают доступными им средствами, совершенствуясь, помогая другим найти свое место в жизни. Лопухов оказывает поддержку Вере Павловне. Кирсанов уводит с гибельного пути Крюкову, избавляет Екатерину Полозову от «слепого» чувства к недостойному ее человеку.
Отличие «новых людей» в том и состоит, что они не пассивные мыслители, ото­рванные от жизни, а энергичные, волевые, деловые, активные участники этой жизни, мыслители и борцы одновременно: «Каж­дый из них человек отважный, неколеблющийся, неотступающий, умеющий взяться за дело. И с другой стороны, каждый из них человек безуко­ризненной честности, поэтому на него всегда мож­но положиться».66
О будущем.И, наконец, самая главная позитивная идея в романе, звучащая из уст Веры Павловны – это идея общественно-политического идеала революционной демократии, которая в аллегоричной форме преподносится читателю в знаменитой главе романа – «Четвертый сон Веры Павловны». Картина демократического рая, созданная Чернышевским, особенно не выделяется из общего повествования, она становится его вершиной, поскольку после нее действие романа завершается. Возвращается из Америки Лопухов под видом американского инженера и фабриканта Бьюмонта; завершается история «новой женщины», представительницей которой является Вера Павловна; становится ясным, собственно ради чего велась вся эта разнообразная, трудная и опасная борьба «новых людей».
Образ Золотого века, как третьей высшей стадии развития человеческого общества, который возникнет на Земле, когда победит революция. Чернышевский показывает этот рай через историю освобождения женщины и любви, которое неизбежно приводит к освобождению всего человечества. Ведь это сон женский, эротический. Рай этот начинается с чтения стихов Шиллера и Гете и выступления поэта во дворце освободившихся людей. Он поет о знаменитых женщинах древности, античности, средних веков, их красоте и уме, но говорит, что у них не было главного – свободы. Будущее Чернышевский видит как царство равноправной, свободной любви мужчины и женщины.
Этот Золотой век, о котором в романе теоретически беседуют Лопухов и Кирсанов, воплощен в гигантском хрустальном дворце-саде, стоящем среди богатых тучных нив и садов, царства вечной весны, лета и радости. Такими громадными домами в шахматном порядке покрыта вся преображенная освобожденным трудом Земля – планета «новых людей». Здесь живут все вместе счастливые люди идеального будущего. Они вместе работают с песнями, вместе обедают, веселятся. И Чернышевский говорит устами богини свободной любви о светлом будущем, открывая его Вере Павловне и заодно всем своим бесчисленным читателям: «Оно светло, оно прекрасно. Говори же всем: вот что в будущем, будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести».
Эти слова повторены дважды, как молитва. Вот к чему стремится Вера Павловна, заводя швейные мастерские, просвещая девушек и изучая медицину. Служению освобожденной любви посвящена и ее семейная жизнь, ее равноправные отношения с Лопуховым и Кирсановым. В конце романа показаны их новые семьи и сказано, что это «счастливые браки», где уже воплотились обозначенные в четвертом сне Веры Павловны идеалы новой любви и семьи.







































ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Роман Чернышевского оказал огромное влияние на несколько поколений второй половины XIXи всего последующего столетия России. Это уникальное по своей оригинальности (всё же) литературное произведение занимает достойное место в истории развития русской литературы и философии.
Позитивизм романа во всём: начиная с замысла автора, которому подчиняется и форма повествования, и внутренняя организация произведения, заканчивая мыслями и поступками его героев.
Здесь мы находим утверждение старых моральных принципов (из уст героев Чернышевского они звучат оригинально) — незаслуженное богатство порочно, но если поставить его на службу нуждающимся, то оно становится вполне полезным; труд создает достоинство человека, а раскрепощённый и усовершенствованный машинами труд ускоряет этот процесс. Также звучат и новые идеи: отказ от «условностей» элитарной культуры (светского общества), утверждение равенства женщин, поклонение науке, и конкретные формы поведения (фиктивный брак, создание артелей, полезное чтение, скромная одежда, подчеркнутая прямота речи и т.д.). Всё «новое», реальное, точное, полезное в противовес «старому», химерическому, смутному, негодному (у Чернышевского «пошлому»).
Явление «пошлого» мира – это та действительность, которая окружает автора и его героев; действительность, с которой нельзя больше мириться, с ней необходимо бороться, потому что она несёт людям лишь несчастье. И бороться с ней необходимо не путём насилия и разрушений, а путём разумной мысли, смелых поступков и чистого сердца. Таково новое поколение людей. Они пришли, к ним обращается Чернышевский, как к особой публике, и на их примере учит тому, как надо жить.
И.Паперно в своей книге «Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» сравнивает роман «Что делать?» с новым Евангелие. Наверное, в этом что-то есть. Если Евангелие – это благая весть, данная людям во имя спасения их души, то роман Чернышевского тоже своего рода благая весть, посланная автором прогрессивно настроенным слоям общества во имя сохранения здравого смысла и создания «новых» лучших условий жизни. Что-то вроде религии разума на заре века технического прогресса. Ведь Чернышевский сам признаёт, что стоит «на пороге новой религии». Если вспомнить отзывы современников о нём, в которых его сравнивают то с «ангелом во плоти», то с самим Христом; если вспомнить факт бешеной популярности его книги среди молодёжи 19 века, конкуренцию которой могла составить разве что Библия, навряд ли мы сможем оспорить, сложившееся мнение, озвученное Ириной Паперно.
Так или иначе, но этическая ценность романа заключается уже в той позитивной мысли, которая лежит в основе всей книги — мысль о торжестве в человеке человеческого силой его разума и благородных устремлений. Жить, чтобы созидать; любить, чтобы становиться лучше; трудиться, чтобы приносить пользу и при этом испытывать величайшее наслаждение от того, что ты делаешь – не в этом ли заключается счастье человеческое и вера во спасение?
В конце концов, и Огюст Конт, основатель «позитивной философии», в итоге своих умозаключений пришёл к идее создания новой «Религии человечества». Наверное, это естественно, если следовать логике позитивстской теории о стадиях развития человеческой личности и общества?!    продолжение
--PAGE_BREAK--
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Азнауров А.А. Этическое учение Н.Г.Чернышевского. М., 1960.
Белик А.П. Эстетика Чернышевского. М., 1961.
Бердяев Н.А. Философия свободы. ББЭКМ, 2006.
Бердяев Н.А. ст. «Философская истина и интеллигентская правда». БЭКМ, 2006.
Богословский Н. Н.Г.Чернышевский. М., Изд-во «Молодая гвардия», 1957, (серия ЖЗЛ).
Вердеренская Н.А. Публицистическое и художественно-образное в произведениях Н.Г.Чернышевского. – В кн.: Проблемы русской и зарубежной литературы. Вып. 4. Ярославль, 1970.
Водовозов В.В. ст. «Чернышевский Н.Г.» Энциклопедия Брокгауза и Эфрона. 1890-1907 (ББЭКМ, 2006).
Водолазов Г.Г. От Чернышевского к Плеханову. М., 1969.
Володин А.И. Гегель и русская социалистическая мысль XIX века. М., 1973.
Герцен А.И. Собр.соч. в тридцати томах, т.II. М., 1934.
Демченко А. Чернышевский продолжается. – Литературное обозрение, 1978, №6.
Зеньковский В.В. История русской философии. М., 2001.
Набоков В.В. «Дар». М., 1990.
Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. М., 1958.
Паперно И. Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма». М., «Новое литературное обозрение», 1996.
Писарев Д.И. ст. «Мыслящий пролетариат». ББЭКМ, 2006.
Плеханов Г.В. Соч. в 24-х томах. М.-Л., 1923-1927, т.V.
Рейсер С.А. Некоторые проблемы изучения романа «Что делать?». Л., «Наука», 1975. Серия «Литературные памятники».
Розенталь М.М. Философские взгляды Н.Г.Чернышевского. М.,1948.
Ткачёв П.Н. Избр.соч. в 6-ти томах. М., 1932, т. 4.
Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937 (Вильнюс, 1991).
Чернышевская Н.М. «Повесть о Чернышевском». Саратов, 1973.
«Чернышевский Н.Г. в воспоминаниях современников». М., 1982.
Чернышевский Н.Г. Эстетические отношения искусства к действительности (Диссертация). Собр.соч. в 5-ти томах. Изд-во «Правда», м., 1974, т. 4.
Чернышевский Н.Г. Антропологический принцип в философии. Собр.соч. в 5-ти томах. Изд-во «Правда», м., 1974, т. 4.
Чернышевский Н.Г. «Что делать?» Полн.собр.соч. М., 1949, т.XI.
Словари и справочники:
Библиотека Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия (ББЭКМ). Электр.изд-е, 2006.
Философский словарь. Под ред. Розенталя М.М. Изд-е 3-е. Издательство политической литературы, М., 1972.
ЗАЩИТНОЕ СЛОВО
Уважаемые председатель и члены государственной комиссии, представленная Вашему вниманию работа посвящена теме «Философия и этика позитивизма в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать».
Данная тема приобретает большую актуальность, если обратить внимание на то, что названный выше автор, его общественная деятельность, творчество в целом и роман «Что делать» в частности долгое время воспринимались большинством исследователей и читателей исключительно как явление политическое, узко идеологизированное, больше программное, нежели литературное. Во многом такая ситуация была продиктована социалистической направленностью и, в соответствии с этим, идеологической пропагандой руководством и цензорами советского государства идей Чернышевского в оправдание великого дела революции. Сегодня существует очень немного серьёзных объективных исследований творчества Чернышевского. И в данной работе была сделана попытка взглянуть на роман Чернышевского «Что делать», главную книгу в его творчестве, с непривычной для устоявшегося мнения точки зрения.
Роман «Что делать» — это, прежде всего, уникальное всё же литературное явление, подобных которому до Чернышевского никто в истории русской литературы не создавал. В частности о природе формы произведения Чернышевского и как следствие об уровне художественного мастерства автора велись многолетние споры в среде критиков и идеологов литературы. Бесспорно, роман носит популярный духу своего времени беллетристический характер, присутствуют в нём и черты философско-утопического романа, некоторые исследователи находили в нём новый тип программного публицистического произведения, а кто-то вообще склонен был думать, что перед ним авторский социально-политический трактат… Жаркие споры вокруг романа долго не прекращались среди современников писателя, рознясь от чрезмерно восхищённых отзывов до диаметрально противоположных негативных иногда даже агрессивных выпадов в адрес автора. Так или иначе, но в отношении этого романа и по сей день не существует однозначной оценки. Он и сегодня во многом остаётся загадкой как для критиков, так и для читателей. В плане художественности к нему, конечно, неприложимы те мерки, какие применяются к оценке прозы Тургенева, Толстого или Достоевского. Но ни в коей мере нельзя умалять значения этого романа, которое заключено в позитивном, жизнеутверждающем его содержании. Романа, в котором словно в зеркале отразились умонастроения целого поколения 60-х годов 19 века, эпохипротиворечивой, с невиданным накалом общественной активности деятелей самого разного толка и необычайной остротой и массовостью дискуссий. Именно в атмосфере этого времени в русской общественной мысли начинают зарождаться позитивистские воззрения, убеждённым приверженцем которых становится Н.Г.Чернышевский.
Поэтому целью данной работыбыло определено проанализировать роман Н.Г. Чернышевского «Что делать» и изучить позитивистские взгляды в нём.
Объектом исследования послужил роман Чернышевского Н.Г. «Что делать».
Предметом исследования — позитивизм в романе Чернышевского Н.Г. «Что делать».
Исходя из поставленной цели, в работе решены следующие задачи:
1. Изучена и обобщена литература по философии, истории философии и литературе;
2. Дано определение позитивизму, выделены его основные черты и суть.
3. Реализована задача проследить развитие общественной мысли в России в эпоху 60-х годов XIX века и определить роль, место и значение Н.Г. Чернышевского и его романа в этом развитии;
4.Выполнен анализ романа «Что делать» с точки зрения основных идей позитивизма.
Сообразно поставленным задачам в работе использовались следующие методыисследования:
1.Изучение научно-методической литературы;
2. Изучение и анализ документальных и архивных материалов;
3.Анализ художественного произведения — романа
Н.Г.Чернышевского «Что делать».
Исследование проводилось на основе следующих источников:
Текстологическое исследование Рейсера С.А. «Некоторые проблемы изучения романа «Что делать» — Л., 1975.
Книга Паперно И. Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» — М., «Новое литературное обозрение», 1996. – в которой автор воссоздает многокрасочную и подробную картину событий «эпохи реализма», обращается к переписке, дневникам и мемуарам шестидесятников, внимательно воспроизводит наиболее характерные подробности быта «новых людей».
Работы Бердяева Н.А. – «Философия свободы»., и «Философская истина и интеллигентская правда». Электронное издание БЭКМ, 2006. – вопрос о развитии общественной философской мысли России 60-х гг. XIXвека.
Академическое издание Зеньковского В.В. – «История русской философии».- вопрос о позитивизме в русской философской мысли, в том числе и у Чернышевского.
Роман Н.Г.Чернышевского «Что делать» и другие его работы.
Справочная литература и др.
Структураданной работы традиционна и включает в себя введение, две главы основной части, заключение и список использованной литературы.
Первая главапосвящена теоретическому аспекту проблемы. В ней раскрыто общее понятие и сущность позитивизма как философского направления, определены его основные черты и место в русской общественной мысли 19 века. Также рассмотрен вопрос о формировании позитивистских взглядов Н.Г.Чернышевского.
Позитивизм (от лат. positivus — положительный), в общем смысле,– это направление философии, считающее единственным источником истинного, действительного знания конкретные (эмпирические) науки и отрицающее познавательную ценность философского исследования. Основателем позитивизма считается французский мыслитель и учёный О.Конт.    продолжение
--PAGE_BREAK--
Приверженцы нового философского течения относились отрицательно ко всему отрицательному, разрушительному, критическому. Они противопоставляли духу отрицания и в теории, и в действительности созидательный, позитивный дух. Категория «позитивного» стала наиболее общей и главной в их мировоззрении, поэтому «позитивизм» и другие слова, производные от «позитивного», стали основными терминами для обозначения контовского учения.
О.Конт указывает пять значений слова «позитивное» :
1) реальное в противовес химерическому;
2) полезное в противовес негодному;
3) достоверное в противовес сомнительному;
4) точное в противовес смутному;
5) организующее в противовес разрушительному.
К этим значениям Конт добавляет также такие черты позитивного мышления, как тенденция не заменять абсолютное относительным, а подчинять его всеобщему закону здравого смысла.
Мировоззрение позитивистов базируется на неоспоримом авторитете науки. Во главу угла они ставят обоснованный, «научно» доказанный факт. Нет ничего относительного, что нельзя было бы увидеть или потрогать. Точность и логичность мысли лежит в основе позитивистского мышления.
Русской мысли позитивизм стал известен уже в 30-40-х гг. XIX в., но наибольшее распространение он получил лишь в конце шестидесятых годов этого века. Это было связано, во-первых, с общим кризисом мировой философии; во-вторых, с изменившейся в эти годы социально-политической обстановкой в России и с необходимостью создания такого учения, посредством которого стало бы возможным внести позитивные изменения в жизнь общества. Таким механизмом, предложившим свою методологию в отношении организации социального устройства, и выступил позитивизм, приверженцами которого стала прогрессивная разночинная молодёжь во главе со своим идейным вождём Н.Г.Чернышевским. (Вопрос о корнях позитивизма в мировоззрении Чернышевского до сих пор остаётся до конца не ясным в науке). Разночинцы 60-х были борцами за всеобщее счастье, были безбожниками и при этом аскетами, они сознательно отказывались от надежд на потустороннюю жизнь, а при этом в земной жизни выбирали лишения, тюрьмы, преследования и смерть и своей радикальностью раздражали не только официальные власти, но и предшествовавшее им поколение интеллигентов дворянского сословия, которые не мыслили духовного развития без веры и не теряли надежды на сохранение былого элитарного миропорядка. Именно о прогрессивно настроенных людях (Чернышевский зовёт их «новыми») и идёт речь в романе «Что делать».
Во второй главедипломной работы, которая носит сугубо практический характер, проводился анализ романа Н.Г.Чернышевского «Что делать» с точки зрения реализации в нём позитивистских идей автора. Глава поделена на два раздела: в первом даётся общая характеристика произведению, во втором разделе раскрывается вопрос об этике позитивизма в нравственно-философских размышлениях и поступках героев романа.
С точки зрения методологии, роман полностью отвечает духу позитивистского мышления. В этом смысле сразу же обращает на себя внимание структура произведения, которая у Чернышевского строго организована.
«Что делать» – в заглавии автор даёт утверждение. Далее на примере своих героев Чернышевский излагает программу реальных действий для каждого из ряда «проницательных читателей», которая научит их стать счастливыми. Именно такую позитивную цель ставит перед собой автор – научить людей жить так, чтобы эта жизнь приносила им радость, чтобы они чувствовали себя в ней счастливыми.
Первым делом нужно (и это первое «новое», а значит позитивное утверждение автора) заняться образованием души и ума русского народа. Душе нужно дать свободу и осознание того, что поступать честно и благородно гораздо выгоднее, чем обманывать и трусить (примером тому служит в романе благородный поступок Лопухова, который сначала спасает Веру Павловну от «пошлой» среды семейства её родителей, предложив ей фиктивный брак с собой; а также путь «особенного человека» Рахметова, подробная биография которого приведена в романе).
Следующий необходимый шаг в продвижении к новому обществу — это, конечно, свободный и справедливо вознаграждаемый труд ( и первопроходцем в этом деле конечно же является Вера Павловна, которая открывает швейную мастерскую и своим личным примером пробуждает для счастливой жизни своих работниц, тем самым пополняя ряды «новых» людей).
Таким образом, Чернышевский показывает путь (и вместе с тем организует всё пространство своего произведения) нравственно совершенствующейся личности от мира прошлого в мир будущего, от личного к общественному. И в этом пути, под которым Чернышевский подразумевает самою жизнь, человек должен пройти, если не все четыре, то хотя бы три стадии совершенствования самого себя: «пошлые люди», «новые люди», «высшие люди» и благодать почти что неземная в образе заслуженного торжества новой, светлой жизни над старой, грязной.
По замыслу Чернышевского, его книга должна была стать настоящей «Энциклопедией знания и жизни», учебником жизни. Само слово «энциклопедия» или учебник уже указывает на намерение автора строить свое произведение в необычной для литературного понимания форме. Претензия Чернышевского на «научность» позволяет говорить именно о позитивистской направленности его произведения.
Автор на страницах романа излагает позитивные теории и на практике показывает их реализацию, а также определяет конечную цель всех устремлений его «новых» героев.
Здесь звучат такие новые идеи, как: отказ от «условностей» элитарной культуры (светского общества), утверждение равенства женщин, поклонение науке, и конкретные формы поведения (фиктивный брак, создание артелей, полезное чтение, скромная одежда, подчеркнутая прямота речи и т.д.). Всё «новое», реальное, точное, полезное в противовес «старому», химерическому, смутному, негодному (у Чернышевского «пошлому»).
Основой подобной позитивистской этике должна служить теория «разумного эгоизма», т.е. «расчёта выгод» — это принципиально новый моральный кодекс «новых» людей. Чтобы не ошибиться в понимании сложившейся сложной бытовой ситуации, понять потребности другого человека и свои собственные, избежать расхождения благих намерений и реальных жизненных результатов, «новые» люди постоянно рассуждают о любви, анализируют свои чувства, желания, поступки. Таким образом, «разумные эгоисты» в романе свою выгоду, свое представление о счастье не отделяют от счастья других людей. Следовать теории разумного эгоизма — значит избрать этически безукоризненную линию поведения, чтобы под влиянием личной заинтересованности не нарушить справедливости общества, не ущемить чужих прав.
И.Паперно в своей книге «Семиотика поведения: «Н.Г.Чернышевский – человек эпохи реализма» сравнивает роман «Что делать?» с новым Евангелие. Наверное, в этом что-то есть. Если Евангелие – это благая весть, данная людям во имя спасения их души, то роман Чернышевского тоже своего рода благая весть, посланная автором прогрессивно настроенным слоям общества во имя сохранения здравого смысла и создания «новых» лучших условий жизни. Что-то вроде религии разума на заре века технического прогресса. Ведь Чернышевский сам признаёт, что стоит «на пороге новой религии». Если вспомнить отзывы современников о нём, в которых его сравнивают то с «ангелом во плоти», то с самим Христом; если вспомнить факт бешеной популярности его книги среди молодёжи 19 века, конкуренцию которой могла составить разве что Библия, навряд ли мы сможем оспорить, сложившееся мнение, озвученное Ириной Паперно.
Так или иначе, но этическая ценность романа заключается уже в той позитивной мысли, которая лежит в основе всей книги — мысль о торжестве в человеке человеческого силой его разума и благородных устремлений. Жить, чтобы созидать; любить, чтобы становиться лучше; трудиться, чтобы приносить пользу и при этом испытывать величайшее наслаждение от того, что ты делаешь.