--PAGE_BREAK--Реализм 18 в. верно воссоздал обыденную жизнь современного общества и отразил его социальные и нравственные конфликты, однако изображение характеров в нем было прямолинейным и подчинялось моральным критериям, резко разграничивавшим добродетель и порок. Лишь в отдельных произведениях изображение личности отличалось сложностью и диалектической противоречивостью (Филдинг, Стерн, Дидро).
В начале 19 в. романтизм несравненно глубже, чем просветительский реализм 18 в., изобразил внутренний мир человека, выявляя конфликты и антимонии личности, открывая ее «субъективную бесконечность». Романтизм также внедрил в искусство принцип историзма и народности.
Возникший в 30-е гг. 19 в. критический реализм имел генетические связи с романтизмом; оба направления объединяло разочарование в итогах буржуазной революции и отрицательное отношение к утвердившемуся капиталистическому строю. Ч. Диккенс в Великобритании создал панорамные полотна жизни буржуазного общества, обнажая «скрытый смысл огромного скопища типов, страстей и событий». Ведущим жанром реалистической литературы остается роман. Его действие концентрируется вокруг таких мотивов, как борьба за самоутверждение личности в собственническом мире, махинации дельцов, бедствия обездоленных. Реализм показал растлевающее влияние материальных благ на нравы, разрушение естественных связей между людьми, превращение брака в коммерческую сделку. Критический дух реализма первой половины 19 в. не означал, однако, отсутствие положительных идеалов у писателей; сила их критики обусловлена присущим им гуманизмом и верой в прогресс.
В середине 19 в. реализм меняется. Если у Диккенса человек мог противостоять неблагоприятным условиям, то во второй половине века реализм на Западе изображает преимущественно отчуждением личности, ее нивелировку, утрату характера, воли, сопротивляемости среде, что особенно выразительно показано У. Теккереем. Однако этому отчуждению отчасти в Великобритании (Дж. Элиот) противостояло утверждение высокой человечности, борьба за гуманные идеалы. Произведения писателей отражали философскую проблематику, широчайший охват социальной действительности, сострадание к судьбам «униженных и оскорбленных», тонкость психологического анализа.
Как ведущее направление критический реализм утверждается в английской литературе в 30-40-е годы XIX века. Своего расцвета он достигает во второй половине 40-х годов – в период наивысшего подъема чартистского движения. В 30-40-е годы выступают такие замечательные писатели-реалисты, как Диккенс, Теккерей, сестры Бронте, Гаскелл, поэты-чартисты Джонс, Линтон и Масси.
В истории Англии 30-40-е гг. XIX в. – это период напряженной социальной и идеологической борьбы, период вступления на историческую арену пролетариата. Эта бурная эпоха вызвала к жизни расцвет демократической культуры.
Политическая атмосфера в стране особенно накалилась в 1846-1847 гг., т.е. в канун европейских революций 1848 г. Во второй половине 40-х годов выступила замечательная плеяда чартистских поэтов и публицистов. Стихи поэтов-чартистов отличались большой социальной глубиной и политической страстностью.
В 40-е гг. были созданы лучшие произведения английского критического реализма. Именно в это время выходят романы «Домби и сын» Ч. Диккенса, «Ярмарка тщеславия» У. М. Теккерея, «Джейн Эйр» и «Шёрли» Ш. Бронте, «Мэри Бартон» Э. Гаскелл. Все эти произведения с большой силой отразили настроение широких масс.
Творчество английских реалистов развивалось в обстановке напряженной идеологической борьбы.
В трудах буржуазных ученых и писателей утверждалось понятие «викторианской Англии», связанное с насаждаемым ими представлением о периоде правления королевы Виктории, продолжавшемся с 1834 г. по 1901 г., как эпохе благоденствия и устойчивого процветания страны. Эта официальная точка зрения не соответствовала истинному положению дел и опровергалась самой действительностью. Ее разрушению содействовало творчество писателей-реалистов.
В своем творчестве английские реалисты XIX в. всесторонне отразили жизнь современного им общества, правдиво воспроизвели типические характеры в типических обстоятельствах.
Объектом своей критики и осмеяния они сделали не только представителей буржуазно-аристократической среды, но и ту систему законов и порядков, которая установлена власть имущими. Писатели-реалисты ставят проблемы большой социальной значимости, приходят к таким обобщениям и выводам, которые непосредственно подводят читателя к мысли о бесчеловечности и несправедливости существующего общественного строя.
Произведения писателей-реалистов имеют ярко выраженную антибуржуазную направленность. В описании людей из народа особенно ярко проявился гуманизм английских писателей, а прежде всего у Ч. Диккенса.
Блестящих успехов в английской литературе XIX в. достигает роман. Жанр романа прочно завоевывает себе популярность. Диккенс и Теккерей, сестры Бронте и Гаскелл помогли своим современникам задуматься над коренными проблемами эпохи, раскрыли перед ними глубину социальных противоречий. Со страниц их романов страшными глазами смотрели нищета и страдания народа.
И не «старая добрая Англия», а страна, раздираемая противоречиями, была изображена в их книгах. Собственно, это была не одна Англия, а две – Англия богатых и Англия бедных.
Широко раздвинулись социальные и вместе с тем и географические рамки романа: трущобы Лондона и английская провинция, небольшие фабричные города и крупные индустриальные центры; за пределы Англии переносят действие своих романов Теккерей и т.д.
Появляются и новые герои. Это не просто люди из народа, а люди, глубоко задумывающиеся над жизнью, тонко чувствующие, горячо реагирующие на окружающее и активно действующие (Джон Бартон в романе «Мэри Бартон», герои романов Шарлотты и Эмилии Бронте).
Формы английского реалистического романа XIX в., впитавшего достижения просветительского романа предшествующего столетия, открытия романтиков, опыт создания исторического романа В. Скотта, многообразны. Эпическая многоплановая масштабность в изображении общества сочетается с углубляющимся мастерством изображения человеческой личности в ее обусловленности обстоятельствами и ее взаимодействии с окружающим. Возрастает мастерство психологического анализа.
После 1848 г. начинается новый период в истории критического реализма и одного из ведущих жанров – романа. В 50-60-е гг., последовавшие за революционным подъемом и подавлением европейских революций 1848 г., Англия вступает в новую фазу развития. Англия завоевала ведущее положение на международной арене в промышленности и торговле.
Реалистический роман второй половины XIX в. в Англии приобретает новые черты и особенности. Это проявилось в заметном усилении драматического и лирического начал, в более пристальном внимании к интеллектуальной и духовной жизни героев; к их психологии; с особым интересом романисты этого периода относятся к разработке этического аспекта общественной проблематики. Это сказалось в творчестве Джорджа Элиот, а позднее в романах Мередита и Батлера.
Подводя итог выше сказанному можно сделать следующий вывод: у художника-реалиста в его мировоззрении и творческом методе преобладает стремление к объективному изображению действительности. Он, как правило, не приписывает ей того, что он хотел бы в ней видеть. Свой идеал реалист стремится вывести из условий самой объективной реальности, из познания ее исторически закономерного развития, из заключенных в ней возможностей.
ГЛАВА 2. Судьбы и творчество английских писательниц-романистов
2.1. Джейн Остен
С именем Джейн Остен для каждого образованного англичанина связано многое: книги, которые он когда-то прочел и любит перечитывать, представление о совершенстве формы, образы героев, которых он вспоминает, узнавая их речь или повадки в людях, живущих сегодня.
Влияние Остен на английских писателей-реалистов XIX века было огромно. Ее почитали большие художники и критики; на нее ссылались, у нее предлагали учиться. Одни писатели ставили ее творения в пример другим как образец реалистического мастерства. Иные ее отвергали. Вплоть до наших дней английские литературоведы, изучая того или другого из классиков реализма XIX века, сравнивают его с Остен.
Какой это реализм? Любители незыблемых определений встанут в тупик перед подобным вопросом. Просветительским реализм Остен уже не назовешь, как не назовешь его, впрочем, придерживаясь установившихся канонов, и критическим.
Искусство Остен требует особого разговора и каких-то особых определений, но – что уже бесспорно, и к этому убеждению пора прийти, — без Остен нет английского реализма XIX века.
Трудно не согласиться с Уолтоном, Литцем (США) писавшим в своей монографии об Остен: «Мы называем ее первым «современным» английским романистом, потому что она была первым прозаиком, который синтезировал достигнутые Филдингом и Ричардсоном, тем самым предвосхищая классические образы XIX века, тот метод его, который позволили художникам отразить как ход внешних событий, так и всю сложность индивидуальных впечатлений и восприятий личности».[1]
Сказать об Остен, что она родилась в семье провинциального священника, и провела жизнь в деревенской глуши – причем жизнь, в которой не было ни бурь, ни потрясений, — что рамки ее существования были ограничены местечком Стивентон в Хэмпшире, а потом Чоутон в Кенте, — это сказать заведомо неверное. Исходя из подобного представления об общественных связях автора «Гордости и предубеждения», можно понять ее творчество превратно. В самом деле, откуда у дочери провинциального священника наблюдения над людьми из различных пластов привилегированных классов? Откуда та начитанность и развитие автора, которые обнаруживают все ее книги?
Отец Джейн Джордж Остен имел ученую степень, полученную в Оксфордском университете, и, в течение ряда лет был членом ученой корпорации одного из его колледжей. Он отличался большой эрудицией, умом и широтой кругозора. Как от, так и мать Джейн – принадлежали к старинным дворянским фамилиям. И все же принадлежность Остенов к родовитому дворянству обусловила круг знакомств и связей семьи, открывая перед ними двери «лучших» домов графства.
Семья Остенов была велика: Джейн была предпоследним ребенком в семье, состоявшей из пяти сыновей и двух дочерей. Остены если и не были богаты, то не испытывали материальных затруднений.
Когда Остен начала писать, то изображала людей, которых знала «изнутри». Другое дело, каково было отношение к ним писательницы. И на какой основе рождалась ее весьма язвительная ирония, граничащая временами с сатирой.
К общению с людьми Остен привыкла с юности. Ее родители часто устраивали у себя приемы и постоянно общались с местными помещиками. Дочери Джорджа Остена посещали балы и вечера, описанием которых полна переписка Джейн с сестрой Кассандрой. Развитая не по годам и необыкновенно одаренная Джейн никогда не была синим чулком – в ее письмах много внимания уделяется нарядам и модам, и, судя по небольшому портрету, принадлежащему кисти Кассандры, она обладала привлекательной наружностью.
Джейн не была ханжой. Ее переписка говорит о живом интересе к светской жизни и даже порой к той болтовне, которую англичане удачно прозвали «small talk». Незаурядное дарование ее не бросалось никому в глаза, и мало кто подозревал о ее талантах, пока не начали выходить ее романы.
Первые 25 лет своей жизни Джейн Остен провела в Стивентоне в доме родителей, и первым взыскательным наставником Джейн был ее отец. Он передал жадной до знаний дочери очень многое из того, что знал сам, и привил ей страстную любовь к серьезному чтению. Ее мир действительно замкнут, но герои выступают в более широком контексте, чем может показаться. Остен расширяла свое знакомство с окружающим миром не только путем непосредственных личных наблюдений. Остен могла многое слушать и обдумывать услышанное, делая самостоятельные выводы и заключения, не зависящие от чужих мнений.
Помимо Джеймса, Джейн находилась в непосредственном общении с другими своими братьями – Генри Томасом, служившим во флоте, и Фрэнсисом Уильямом, ставшим адмиралом королевского флота. Брат Джейн Эдуард, женившийся на дочери баронета и унаследовавший от одного из родственников имения в Кенте, был менее любим сестрой и посещался ею до смерти его жены. Джейн и ее сестра Кассандра постоянно общались с семьями братьев, выезжали к ним в гости, то в Лондон, то в их загородные угодья, встречаясь в их домах с разнообразными людьми, принадлежавшим к различным пластам джентри и нобилити.
После того, как Джордж Остен в 1801 г. передал приход сыну Джеймсу, Джейн вместе с родителями объездила многие курортные города на Западном побережье Англии. В одном из этих городков произошло ее знакомство с моряком, вскоре после этого погибшим. Она ни с кем не делилась своими переживаниями из-за своей трагической любви. Его имени никто из близких не знал, кроме сестры Кассандры.
После смерти отца (в 1805 г.) началась новая фаза в жизни Остен. Джейн вместе с матерью и сестрой на время поселилась в Соутемптоне, затем женщины перебрались в Кент, где поселились в доме, предоставленном им Эдуардом Остеном в Чоутоне. Ко времени переезда Джейн в Чоутон, братья ее уже все были женаты и добились видного положения в обществе.
Мнимая «отшельница» постоянно гостит то у одного, то у другого из них и исподволь воспитывает их детей, огромной симпатией которых пользуется. Наблюдательность Остен, как показывают ее романы, была необыкновенно обострена, но писала она далеко не обо всем, что знала и видела.
Как же она воспринимала тот мир, который видела и изучала? Родившись за четырнадцать лет до Французской революции 1789-1794 гг., Остен была ее современницей. При ней начались наполеоновские войны, в которых участвовали ее родные, братья и их друзья. При ее жизни все больше углублялся промышленный переворот.
Если Остен – начитанная, широко развитая и богато одаренная, действительно была наблюдательна, то как могло получиться, что от взгляда ее умных и зорких глаз ускользнуло все то, что волновало умы ее поколения?
Когда некоторые критики либо высказывают догадки о социально-политических взглядах Остен, либо указывают на то, что женщинам ее круга высказываться по этим вопросам неприлично. Но так ли уж в действительности далека была Остен от общественной жизни? В романах и переписке ее действительно нет прямых откликов на события большого мира, жизни за пределами провинциальных усадеб. И все же умеющий внимательно читать прочтет в них многое между строк.
Остен отгораживается с явной брезгливостью от окружающего ее общества. Другого благоразумного выхода у нее не было: она смеялась над обществом, которое изображала, презирала и в то же время защищала.
Связанная представлениями своего круга и своей среды тем, что была женщиной в обществе, смотревшем на «прекрасный пол» со снисходительной усмешкой, Остен не решалась идти далеко в разоблачении тех и того, что, может быть, действительно презирала. И все же Остен рано начала заносить на бумагу свои наблюдения над людьми, с которыми ее сталкивала жизнь. Эти наблюдения не назовешь злой сатирой. Но как они далеки в то же время от добродушной карикатуры раннего Диккенса или «Крэнфорда» Э. Гаскелл!
Остен многое видела, многое и многих судила, но делала это на свой очень тонкий и сдержанный лад.
Самые почтенные как будто отцы и матери весьма респектабельных семейств в ее книгах объективно прибиты к позорному столбу.
Очень сдержанно, но не менее убедительно показывает она, чего стоят судьи общественного мнения, такие, как генерал Тильни («Нортенгерское аббатство») или леди де Бёр («Гордость и предубеждение»), каковы льстивые и слащавые мещане и мещанки в среде джентри (миссис Элтон в «Эмме», миссис Торн в «Нортенгерском аббатстве») и какое количество дураков составляет так называемое приличное общество!
Остен сознательно ограничивала себя изображением частной жизни своего круга, но это, понятно, отнюдь не исключало в подтексте социального критицизма. Она восхищалась поэтом Скоттом, но еще не могла знать Скотта-романиста – его первый роман появился за два года до ее смерти. Не порывая с традицией реалистического романа XVIII века, она шла к реализму критического романа XIX века, но своими путями и на свой осознанно выбранный ею лад.
Джейн Остен прожила всего 43 года, и литературное наследство ее невелико – шесть законченных романов, книга юношеских очерков и пародий («Juvenilia») и отрывок начатой, но не законченной книги, работу над которой в 1817 г. оборвала смерть.
продолжение
--PAGE_BREAK--Пробовать перо Остен начала, когда ей было 15 лет. Начала она с остроумных пародий на современный плохой роман. Самая последняя из юношеских пародий, входящих в трехтомник не изданных при жизни писательницы «Ювенилиа», писалась в 1793 г. Дома эти пробы назывались «проказами Джейн» (Jane’s nonsense), однако по дошедшим до нас свидетельствам ее близких, весь дом с интересом эти “проказы» слушал.
В 1796 г. Джейн начала (уже всерьез) писать роман и кончила его в августе 1797 г. Это были «Первые впечатления», увидевшие свет только в 1813 г. под названием «Гордость и предубеждение». Уже через три месяца Джейн села писать новый роман «Разум и чувствительность» и окончила его также через год. Но издан он был лишь в 1811 г. «Нортенгерское аббатство», увидевшее свет после смерти писательницы (1818 г.), было написано сразу после «Разума и чувствительности», т.е. опять-таки за много лет до того, как было напечатано. Так было со всеми книгами Остен. Они писались, потом «отлеживались» и медленно дорабатывались.
Работа Остен над текстом своих книг, отчасти вынужденная обстоятельствами («Первые впечатления» были отвергнуты издателями, «Нортенгерское аббатство» принято к изданию, но не напечатано), отчасти вошедшая у нее в обычай, затрудняет серьезный разговор об эволюции в ее творчестве, а тем более о его периодизации. Да и была ли эволюция, если учесть, что «Мэнсфилд Парк» был одновременно с «Гордостью и предубеждением»? И все же снимать вопрос о движении во взглядах и искусстве Остен нельзя. Достаточно того, что замысел « Мэнсфилд Парк» и «Убеждение» родился все-таки позже замысла «Гордости и предубеждения» (1796-1797) и «Разума и чувствительности» (1797-1798), и тем более «Нортенгерского аббатства», непосредственно примыкающего к юношеским пародиям 90-х гг.
После смерти отца и переезда миссис Остен и двух ее дочерей в Чоутон, выезды Джейн то в Лондон к Томасу Генри, то в имение Эдуарда стали учащаться. Круг наблюдений ее расширялся; меняется и ее положение в тех кругах, в которых вращается незамужняя и небогатая «тетушка». Джейн начинает ощущать сословные неравенства острее, чем в счастливые дни в Стивентоне. Читая последний роман «Убеждение», нельзя не задуматься над тем, какие изменения могли произойти в творчестве его автора, если бы ее жизнь не оборвала в 1817 г. преждевременная кончина.
Начиная с юношеских лет, Остен рано начала осмысленно и почти профессионально судить, как о писателях прошлого, так и о современной литературе. Отец и брат привили ей тонкий литературный вкус, и, как показывают ее многочисленные высказывания, она безошибочно различала прекрасное от тривиального и пошлого.
Свое отношение к популярной беллетристике конца XVIII в., в которой преобладали сентиментальные мотивы и готика, к книгам, написанным зачастую литературными ремесленниками, Остен впервые высказала в своих юношеских пародиях. Свою насмешку Остен распространяла и на произведения знакомых ей авторов, которые считала безвкусными и лишенными правды. Критерий Остен – правда. Отклонения от нее в любом направлении – будь то тематика и ситуации, будь то решение характеров, будь то описание природы и чувств, вызывали решительный протест, воспринимались как безвкусица и подвергались ее беспощадной насмешке.
Прямым продолжением юношеских пародий Остен был ее первый роман, задуманный, начатый и законченный вслед за юношескими пародиями (в 1794 г.), хотя и изданный лишь посмертно. Это «Нортенгерское аббатство», в котором не так пародируется сам готический роман, как отношение к нему легковерных и жадных до сенсации обывателей и обывательниц.
Но если говорить о романе в контексте литературных взглядов Остен и тех пародий, которые она писала в юности, борясь против дурного вкуса в литературе своих дней, то надо признать, что изданное в 1817 г. «Нортенгерское аббатство» потеряло живую актуальность чрезвычайно острую в те дни, когда оно писалось.
Именно поэтому Остен сочла нужным, готовя книгу к печати в 1816 г., предпослать ей предисловие, в котором отмечается, что и часть написанного здесь в настоящее время совсем не актуальна.
Своим литературным учителем, Остен считала писателя Джонсона. Она высоко ценила Каупера Крэбба, но очень охотно читала М. Эджуорт и В. Скотта, которым всегда восхищалась. Впрочем, восхищаясь Стерном, Гольдсмитом, Ричардсоном и Филдингом, Остен никогда не восторгалась Смоллеттом, который казался ей слишком грубым (coarse).
Читала и ценила Остен не только отечественных поэтов и писателей. Хорошо зная французский язык, она читала в оригинале книги Жанлис и м-м де Севинье, а может быть и «Новую Элоизу» Руссо.
Текст романа «Убеждение» показывает знакомство Остен с «Кандидом» Вольтера, а брат и сестра Кроуфорд в «Мэнсфилд Парк» не случайно напоминают героев «Опасных связей» Шадерло де Лакло.
К романтизму в его различных формах Остен относилась скорее отрицательно, и это отношение в ходе лет мало менялось. Но если сравнить несомненную и неприкрытую насмешку над предромантизмом (т.е. «готикой») в «Нортенгерском аббатстве» с высказываниями Остен о Байроне и других больших поэтах-романтиках в позднем романе «Убеждение», то станет очевидно уважительное отношение писательницы к большим художникам романтизма в отличие от безоговорочного отрицания фальши и излишков школы Радклиф.
Суждения о романтиках, вступивших в литературу в годы написания романа «Убеждение», высказаны его положительной героиней – девушкой рассудительной и стойкой. Читая их, не можешь не ощутить за ее раздумьями голос самого автора.
Исследования литературных вкусов Остен безошибочно ведет к одному общему выводу: она всегда занимала позицию непреклонного и убежденного реалиста – для нее прекрасно то, что правдиво.
В этой связи особый интерес приобретают суждения об Остен В. Скотта (18 сентября 1827 г.): «Провел вечер за чтением одного из романов мисс Остен. Во всем, что она пишет, меня восхищает правдивость. Правда, она не идет дальше изображения привилегированных слоев общества, но в том, что она показывает, она несравненна».
Диапазон изображения Остен не был широк, но не в силу узости личного опыта или тем более кругозора. Твердость в выборе тематики, героев, общего – комедийного – настроя, метода и стиля повествования, всех художественных средств, была для нее делом глубоко принципиальным, а вовсе не дрейфом по линии наименьшего сопротивления.
Как уже говорилось, главные действующие лица романов Остен – люди из различных слоев джентри, нобилити и клерджи, т.е. привилегированных классов. Место действия ее книг – преимущественно провинциальная Англия, хотя изредка оно и переносится в столицу. Общая интонация всего, что она писала, была комедийной, и отнюдь не случайно мы не встречаем на страницах романов Остен ни трагических ситуаций, ни тем более смертей. Родственники героев умирают обычно либо «за сценой», либо до начала повествования (как, например, в «Разуме и чувствительности»). Нет в этих книгах ни народных масс, ни больших коллективов людей: наблюдения писательницы концентрируются на судьбах личностей и семей. В центре внимания и характеры.
Американский исследователь Уильям Маршалл в работе, посвященной викторианскому роману, уверенно говорит о наличии у Остен четкого представления о мировом порядке, и с этим можно согласиться.[2]
Вопрос о свободном выборе, так живо волнующий английских писателей наших дней и остро поставленный в XIX в. лишь одной Джордж Элиот, стоял и перед Остен и разрушался ею, по мнению Маршалла, вне связи с представлениями ортодоксальной протестантской догмы, а тем более догмы пуританской. Термин «провидение» если и фигурировал в романах Остен, то лишь как фигура речи, не иначе.
Одно совершенно очевидно: представление о конформизме автора «Гордости и предубеждения» и «Мэнфилд Парк», каких бы ее взглядов мы ни коснулись, — всего лишь миф. Личность Джейн Остен, человека и писательницы, намного сложнее тех легенд о ней, которые складывались досужими исследователями на протяжении целого столетия.
Несомненно, что Джейн Остен – тонкий психолог человеческих характеров, она не отвлекается на подробные описания внешности, интерьера, природы, для нее важен внутренний мир человека, который раскрывается через диалоги между действующими лицами романов. Во всем Остен добивается правды, ее реализм – это реализм правды.
2.2. Шарлотта Бронте
Характер творчества Шарлотты Бронте – это европейский критический реализм XIX в. сложное сочетание некоторых элементов романтизма и реализма при определяющем и направляющем воздействии последнего, ее талант развивался под известным влиянием английского романтизма. Однако ее героини уже не только романтичны в своем гордом протесте или героическом стоицизме: они уже наделены достаточно трезвым пониманием окружающей социальной обстановки и не отторгают себя от общества, но требуют от него признания своих прав на свободу, счастье и творческий труд. Пуская в ход все силы своей незаурядной души, они стремятся отстоять свое достоинство, право на свободу чувства, не склоняя не перед кем головы и с презрением отвергая как высокомерие и чванство, так и филантропические чувства тех, кто богаче и сильнее их. Писательница отдавала себе отчет в том, что несчастье человека в современном мире вызвано не ударами непостижимого, коварного рока, но есть следствие конкретной, социально-исторической расстановки сил. В романах Ш. Бронте правдиво воспроизведен дух борьбы в обществе, она заставляет усомниться в справедливости, разумности и правомочности реально сложившихся отношений между теми, кто правит и теми, кто по своему положению должен подчиняться, но отказывается это делать.
Влияние романтизма сказывалась и в эстетических симпатиях Ш. Бронте; ей, например, был ближе романтик В. Скотт, чем реалисты XVIII в., в частности, Филдинг. Ее литературная терминология, когда она высказывает свои суждения о природе творчества, иногда кажется заимствованной из арсенала романтизма. Но романтические эмоции в творчестве Ш. Бронте преодолевались «правдой жизни действительной». В ее романах наглядно совершается движение литературного процесса, окончательный поворот к насущным проблемам и конфликтам времени, их критическому, реалистическому осмыслению. Это, в частности, и позволило ей стать представительницей «блестящей плеяды английских романистов».
Хауорт, старинный сельский пасторат в графстве Йоркшир, где жили сестры Бронте, был основан англами задолго до норманнского нашествия – так гласит предание.
Сейчас Хауорт – всемирно известный городок с Мемориальным Центром сестер Бронте, который ежегодно посещают тысячи туристов.
Что же влечет туристов в сегодняшний Хауорт? Прежде всего миф о трех романтических затворницах сестрах «не от мира сего», которых снедали смертельная болезнь и собственный талант. Может быть, поэтому большая часть посетителей сначала устремляется в церковь святого Михаила, где под каменными плитами пола похоронена пасторская семья.
Ш. Бронте родилась 21 апреля 1816 года. Ей исполнилось четыре, когда в 1820 году Патрик Бронте получил назначение в этот йоркширский приход и перевез в Хауорт семью. Здесь, в Хауорте, от мучительной болезни, умерла его жена. После ее смерти, Мария, сестра Ш. Бронте, которой было 7 лет, пыталась заменить мать и даже учила сестер грамоте. Образованием сына отец ведал сам.
Чтобы обеспечить будущее своим дочерям, т.к. наследственных средств к существованию у них не будет, Патрик Бронте отдал своих дочерей в пансион в Коуэн-Бридж.
Пребывание в Коуэн-Бридж стало тяжким испытанием для Шарлотты. Здесь было очень голодно и холодно. Здесь она впервые вкусила горечь беспомощности.
Изощренная, тираническая жестокость и скоротечная чахотка быстро вели к трагическому концу. В феврале Марию отправили домой, в мае она умерла. А затем настала очередь Элизабет, тоже очень слабой здоровьем. Ее срочно отослали умирать домой, а вслед за ней, как бы чего не вышло, Шарлотту и Эмили.
Все это время Патрик Бронте искал новую хозяйку дома. Он сделал два или три предложения, но был отвергнут. Пришлось выписать на постоянное место жительство свояченицу, мисс Брэнуэлл. Ей отдали бразды правления в доме и доверили религиозное воспитание детей.
Проблема же образования дочерей для Патрика Бронте оставалась нерешенной, но теперь он был осмотрительнее и желал отдать Шарлотту, оказавшуюся старшей в семье, в более гуманное учебное заведение. Такой была Роухедская школа сестер Вулер. Плату за обучение здесь взимали немалую, но на помощь пришла крестная Шарлотты и скрепя сердце крестница уехала в Роухед (1832 г.). Там она провела полтора года и узнала все, что могли преподать сестры Вулер.
Шарлотта была прилежной ученицей; но она с трудом сходилась с людьми. Все же в Роухедской школе она приобрела двух друзей, и на всю жизнь. То была порывистая, откровенная, смелая Мэри Тэйлор и спокойная, рассудительная, набожная Эллен Насси.
Спустя некоторое время после окончания школы, мисс Вулер послала Шарлотте письмо с предложением быть помощницей в ее школе и, в счет части жалованья, обучение Эмили. Шарлотта согласилась. Брата Патрика Брэнуэлла отец и тетка решили отправить в Королевскую академию художеств, жалованье Шарлотты и тут могло пригодиться.
В июле 1834 г. две сестры Бронте уезжают в Роухед, и там начинается для Шарлотты страда гувернантки. Она была занята с семи до одиннадцати вечера, а вознаграждение было очень скромным. В конце концов пришлось отправить Эмили домой, а ее место заняла Энн, которая стала общей любимицей.
Неровно складывались отношения Шарлотты с мисс Вулер. Камнем преткновения было здоровье Энн. Тем временем пансион перебрался в Дьюсбери-Мур – местность болотистую и сырую, но всего в 15 милях от Хауорта. И почти поссорилась с мисс Вулер, но Энн отправили домой. Пока Шарлотта работала в Дьюсбери-Мур, ее собственное здоровье ухудшилось настолько, что врач настаивал на перемене обстановки. Шарлотта с радостью подчинилась.
Она вернулась в Хауорт. Ей было 22 года, а за плечами был маленький житейский опыт. В то время она неожиданно получила письмо от брата Эллен, Генри. Он предложил ей выйти замуж, но она отказала ему. Уж очень прозаичен ей казался Генри Насси. И нисколько ее не прельщала тусклая доля супруги священника.
Ей должно было исполниться 23 – возраст, по викторианским понятиям, критический: уже полагалось быть «устроенной», а она отказывалась от независимости и обеспеченного положения, не имея иной перспективы, кроме затянувшегося, «отдыха в Хауорте и нелюбимых, изматывающих обязанностей гувернантки или учительницы».
А работать было необходимо, Брэнуэлл не оправдал надежд семьи.
Ш. Бронте приняла предложение знатного и богатого семейства Сиджвиков. Но пребывание у них не затянулось. Хозяйке не нравилась застенчивая и гордая девушка, но любившая ее отпрысков и нисколько этого не скрывала. Она вернулась домой и вскоре неожиданно получает предложение руки и сердца от начинающего пастора, ирландца Брайса, но она отказала ему.
В марте 1841 г. нашлось место гувернантки с очень небольшим жалованьем, всего 16 фунтов в год, и при полном отсутствии досуга. В это время Шарлотта мечтает об открытии школы и усовершенствоваться в языках, чтобы выдержать конкуренцию с частными школами в Йоркшире.
В феврале 1842 г. Шарлотта и Эмили покидают Англию, чтобы отправиться во Францию в пансион супругов Эгеров.
Прошло полгода и мадам Эгер предложила Шарлотте место учительницы английского языка, а Эмили – учительницы музыки. Вместо оплаты они получали возможность столоваться и продолжать собственное обучение.
Шарлотта и Эмили согласились, но из Англии пришли печальные вести. Умер от холеры Уэйтмен и заболела тетушка. Эмили уже не вернулась в Брюссель. В Англии они узнали, что мисс Брэнуэлл (тетя) оставила достаточно средств для того, чтобы открыть школу.
Шарлотта полюбила своего учителя мосье Эгера. Узнав об этом, он стал избегать ее. Она чувствовала тоску и одиночество.
В январе 1844 г. Ш. Бронте возвращается в Хауорт. Начинаются тоскливые и полные забот дни. Отец Шарлотты почти ослеп, брат увлекся алкоголем и опиумом.
Шарлотта искала утешение в литературном труде, он был ее надеждой.
Однажды осенью 1845 г. Шарлотта случайно обнаружила тетрадь со стихами ее сестры Эмили. Ее поразили лаконичность и жесткость, живость и искренность стихов сестры. Она убедила Эмили в том. что ее стихи должны быть непременно опубликованы.
Энн тоже писала стихи, которым, по словам Шарлотты, был присущ «свой пафос искренности и обаяния». Стихи были и у Шарлотты. Так почему бы не опубликовать поэтический сборник? Все приготовления легли на плечи Шарлотты. Прежде всего было решено печататься под мужскими псевдонимами. Издатели, которые согласились опубликовать «стихотворения Керрера, Эллиса и Эктона Беллов» за авторский счет, Эйлотт и Джонс, вступили в переписку с Шарлоттой в конце января 1846 г., а уже в конце мая небольшой сборник вышел в свет. В литературно-критическом журнале «Атенсум» появился довольно благосклонный отзыв на стихотворения трех «братьев», причем самой высокой похвалы удостоился Эллис Белл (Эмили).
продолжение
--PAGE_BREAK--Склонность к поэзии сестры унаследовали от отца, который еще в 1813 г. опубликовал небольшую книгу стихов «Деревенский менестрель: собрание стихотворений о природе».
В одном из писем к Эйлотту и Джонсу Шарлотта, между прочим, спрашивала, не заинтересует ли их проза Керрера, Эллиса и Эктона Беллов. Она имела в виду свой первый роман «Учитель», романы «Грозовой перевал» Эмили и «Эгнес Грей» Энн.
«Учитель» доставил ей много огорчений и свет увидел только после ее смерти.
Э. Гаскелл в «Жизни Шарлотты Бронте» пишет, что сюжет его «не очень интересен с точки зрения того читателя, который ищет в романах всякого рода чрезвычайных происшествий; но что есть в нем одна-две портретные зарисовки, выполненные рукой мастера».
Пока Шарлотта работала над вторым романом, а «Учитель» пересылался от одного издателя к другому, «Грозовой перевал» и «Эгнес Грей» были приняты к публикации. Это радовало Шарлотту и огорчало одновременно. Впрочем, и у нее тоже появилась надежда увидеть свое произведение в печати.
В отличие от других издателей, Смит и Элдер возвратили рукопись «Учителя» с мотивированным отказом: это была серьезная оценка, но, главное, отвергая, они не лишали автора надежды, т.к. признавали за ним литературный дар. Смит и Элдер сообщали, что с интересом ознакомятся с новой рукописью Керрера Белла. 24 августа 1847 года она выслала им рукопись «Джейн Эйр». 16 октября того же года роман увидел свет. Это был успех – быстрый и ошеломительный. Однако Ш. Бронте приняла его как должное, иначе, по ее убеждению, просто не могло быть: роман был написан с тем напряжением страсти, с такой силой искренности, которые, естественно, не могли не покорить читателя.
Первое издание полностью называлось: «Джейн Эйр. Автобиография», что привело Бронте в смятение, хотя мужской псевдоним пока охранял ее от попыток отождествления героини с автором. Как и в «Учителе», автобиографический элемент, здесь, безусловно, присутствует, но это была преимущественно автобиография нравственно-этическая, духовная. А каков был характер писательницы, которой ко времени создания второго романа исполнился 31 год?
Она была горда, самолюбива, искренна, обладала в высшей степени развитым чувством собственного достоинства, а искусство – часть ее религии.
«Джейн Эйр» интересно сравнивать с романами Эмили Бронте «Грозовой перевал» и Энн Бронте «Эгнес Грей», которые в декабре 1847 г. наконец увидели свет. Гаскелл отмечала в «Жизни Шарлотты Бронте», что «первый из этих романов вызвал отвращение у многих читателей той выразительностью и силой, с которой были изображены дурные и исключительные персонажи. Другие в то же время почувствовали его «незаурядность, его гениальность, несмотря на то, что она проявлялась в изображении мрачных и отталкивающих преступников». Буржуазному читателю, привыкшему к определенным шаблонам, действительно было трудно воспринять роман Эмили во всей его сложности и противоречивости, хотя он мог ощутить удивительную силу этого романа, завоевавшего особое признание в XX веке.
Когда в Лондоне распространились слухи, что «предприимчивый» Керрер Белл продал все три романа в Америку вкупе с правами на еще не написанное произведение, и когда обеспокоенный Джордж Смит деликатно поднял этот вопрос в своем письме, сестры Бронте решили, что пора предстать перед издателями, под собственными именами. Было решено, что в Лондон отправятся Шарлотта и Энн. Смит и Уильямс встретили сестер недоверчиво: увидев в руке Шарлотты свое письмо, Смит довольно резко пожелал узнать, каким образом оно к ней попало. Но его суровость сразу же сменилась неподдельным вниманием, симпатией и интересом к сестрам-писательницам.
Вынужденное бездействие в Хауорте, когда она и Брэнуэлл лишились места у Робинсонов, Энн Бронте использовала для литературной работы, хотя именно в это время ее хрупкое здоровье начинает сдавать. В сентябре 1848 г. уйдет Брэнуэлл, жертва белой горячки, через три месяца наступит очередь Эмили: она умрет в декабре того же года от скоротечной чахотки.
Энн переживет Эмили на полгода, она умерла от туберкулёза. Буквально накануне смерти она закончила свой второй роман «Владелец Уилдфелл-Холла».
Ш. Бронте возвратилась в Хауорт. Это был самый тяжелый период в жизни. Она тяжело заболела.
Вскоре после завершения «Джейн Эйр» Ш. Бронте начала работать над романом «Шёрли», но беды семьи и болезнь приостановили работу. Проболев всю осень и зиму, она вновь обращается к роману, который пишется медленно и с трудом. События в стране тоже явились этому причиной. Страна недавно пережила апогей чартистского движения. Волнения на Родине, революция во Франции не могли оставить Ш. Бронте безучастной свидетельницей. Противница революций, Ш. Бронте, не принимая «восстания и бунты», избирает другую социальную тему.
В своем романе «Шёрли», Бронте не первая вывела на всеобщее обозрение образ английского фабриканта в лице главного персонажа романа Роберта Мура.
Второй роман Ш. Бронте был реалистичен – и прежде всего в том смысле, что чувства и отношения героев определялись не их субъективными желаниями или авторской волей, но лежавшей вне их социально обусловленной необходимостью. Действительность как бы «втекала» в них и определяла их поступки.
Вскоре после публикации «Шёрли» появились отклики в прессе. Первая рецензия задела ее самолюбие. Рецензент нашел первую главу «вульгарной». А незнакомая ей Элизабет Гаскелл отозвалась о «Шёрли» с большой похвалой.
Хотя Ш. Бронте по-прежнему называет себя Керрером Беллом, тайна ее авторства постепенно обнаруживается.
Вскоре она принимает приглашение своего издателя Джорджа Смита и его матери, Ш. Бронте едет в Лондон.
Джордж Смит и миссис Смит оказывают ей самый радушный прием. 3 декабря Джордж Смит пригласил в гости Теккерея, чтобы познакомить его с Керрером Беллом. Она произвела на Теккерея очень благоприятное и даже трогательное впечатление. Потом они виделись еще два раза в Лондоне.
Если зима 1851/52 гг. была одним «мучительным сновидением» то, напротив, зимние месяцы следующего 1853 г. пролетели быстро и приятно. Сначала была поездка в Лондон, затем она во второй раз приезжает к Гаскелл в Манчестер, и встреча эта укрепляет их взаимную приязнь. Прощаясь с другом, она берет с нее обещание, что та навестит ее в Хауорте. Гаскелл сдержала обещание и в конце сентября приехала к Бронте. В 1853 г. Ш. Бронте напишет роман «Виллет» («Городок»). Незадолго до смерти Ш. Бронте начинает свой новый роман «Эмма», но закончить его не удалось.
В апреле 1854 г. состоялась помолвка Шарлотты и Артура Никольса, преемника ее отца. Свадьба была очень скромной.
29 ноября, ровно через 5 месяцев после свадьбы, она сообщает Эллен Насси (своей подруге), что накануне села за стол, чтобы поработать, но Артур позвал ее на прогулку. На обратном пути их застал дождь, она простудилась. Болезнь оказалась затяжной. Мрачное предвидение П. Бронте сбылось: его дочь не дожила до первой годовщины свадьбы.
31 марта 1855 года Ш. Бронте умерла. П. Бронте пережил Шарлотту на 6 лет. Желая увековечить ее память, он сделал самое лучшее, что мог, — просил Элизабет Гаскелл, написать историю ее «жизни и трудов».
В марте 1857 г. Смит и Элдер опубликовали первое издание «Жизни Шарлотты Бронте», а уже в ноябре появилось издание третье, «просмотренное и исправленное».
Жизнь писательницы была нелегкой. Ей пришлось добиваться своей литературной славы, издавая романы под псевдонимом Керрера Белла. Но она была талантлива не только как писательница, но и как художник, что нашло отражение в многочисленных описаниях природы в «Джейн Эйр» — главном ее романе. В романе много автобиографичного: жизнь в Ловудской школе (Коуэн-Бридж), встреча с Сент-Джоном Риверсом (ей тоже предлагал выйти замуж священник, но она отказала ему) и т.д.
Ш. Бронте еще тяготеет к эстетике романтизма, но в ее романах реализм проявляется в описаниях характеров героев. Она без прикрас показывает типичные человеческие типы современного ей общества.
ГЛАВА 3. Роль описания природы в романах
3.1 В «Гордости и предубеждении»
Особую любовь и признание в Англии получил роман «Гордость и предубеждение», и являлся «любимым детищем» самого автора.
Получив корректуру «Гордости и предубеждения», Остен писала Кассандре, гостившей в то время у одного из братьев: «Я получила из Лондона свое собственное дорогое дитя (my own darling child)». Ее оценка была обоснована: современник Остен, знаменитый драматург Шеридан заметил, прочитав роман: «Ничего не читал умнее и остроумнее этой книги!»
Остен начала работать над романом, когда ей только что исполнился двадцать один год. Тогда роман ею был назван «Первые впечатления». Но издатели рукописи не приняли, и готовый к сдаче в печать текст романа был отложен автором на много лет. Взялась за него Остен вновь лишь тогда, когда ей удалось напечатать «Разум и чувствительность». В том виде, в каком «Гордость и предубеждение» вышел в 1813 г., книга по замыслу и содержанию не изменилась, однако была сильно сокращена и стилистически отточена.
Сюжет романа несложен, и группировка персонажей в нем строго продумана. Действие развивается вокруг одного, на первый взгляд, как будто тривиального конфликта: Элизабет Беннет, дочь небогатого провинциального помещика – незаурядная как по своим внешним, так и по душевным качествам, – встречается с красивым, умным и в своей среде столь же незаурядным аристократом, ненадолго приехавшим в то графство, где обитает семья Беннетов. Элизабет ощущает пренебрежение Дарси и его друга Бингли к своей семье, и в ней рождается предубеждение против него, которое ей трудно преодолеть даже тогда, когда между людьми рождается взаимное чувство. Дарси, в свою очередь, сознавая свое превосходство (как сословное, так и личное) над провинциальным джентри, вначале обнаруживает в присутствии Элизабет подчеркнутое высокомерие, а затем, полюбив девушку, преодолевает и свою гордость, и свои предрассудки. Конфликт осложняется тем, что некому Уикхему удается внушить Элизабет превратное представление о личности и поступках Дарси.
Содержание романа не исчерпывается устранением недоразумения между Дарси и Елизабет и преодолением их гордости и предубеждений. Они вращаются в кругу разных людей, характеры которых представляют самостоятельный интерес. Разработаны они при этом писательницей с разной степенью полноты, в зависимости от роли, которую играют разные персонажи в ходе повествования.
«Гордость и предубеждение» — прежде всего глубоко реалистическое изображение характеров и нравов пусть не всего английского общества, но его привилегированных пластов в конце XVIII-начале XIX вв. И не только нравоописание Остен с большим мастерством подлинного художника нового времени, вглядывается в причины и побуждения, раскрывает душевную жизнь если не всех, то главных персонажей своей книги. Наконец, она говорит о серьезных вещах в таком комедийном ключе, что роман ее читается как остроумнейшая комедия в лучших традициях богатой драматургической культуры Англии. При этом писательница нигде не впадает в преувеличение и если порой – преимущественно в изображении второстепенных персонажей – подходит к самой границе гротеска (Коллинз, миссис Беннет, отчасти леди де Бёр), то, как правило, удерживается в рамках тончайшей иронии.
Уже на первой странице, служащей увертюрой к роману, становится ясно, насколько отчетливо Остен понимала те силы, которые управляли современным ей обществом. Как бы они ни маскировались и как бы порой не облекались в красивые одежды, в основе всех чаяний и интересов общества, к которому принадлежат персонажи ее книги, лежат имущественные интересы, т.е., в конечном итоге, корысть, если еще не в прямом смысле деньги.
«It is a truth universally acknowledged, that a single man in possession of a good fortune must be in want of a wife» – так начинается первая глава романа. «Fortune» – т.е. богатство, которым имеет счастье обладать молодой помещик, становится и должно стать предметом вожделения той среды, где он скорее всего начнет искать себе подругу жизни.
«However little known the feelings or views of such a man may be on his first entering a neighbourhood, this truth is so well fixed in the minds of the surrounding families, that he is considered as the rightful property of some one or other of their daughters.»
Годовой доход Дарси и Бингли немедленно подсчитывается родителями незамужних дочерей в том графстве, в котором появляются блестящие молодые лондонцы, и матери незамужних дочерей немедленно начинают на них атаку.
Последующее повествование идет уже в двух планах: один – ход вещей естественный и закономерный для общества, где происходит действие; другой – индивидуальный, ломающий традицию. Провинциальные дамы и джентльмены, принадлежащие к небогатому джентри (например, миссис Беннет, сэр Лукас и его дочь Шарлотта), ловят выгодных женихов, а стоящие выше по сословной лестнице (леди де Бёр, сестра Бингли) сопротивляются – таков один реальный и трезвый ряд. Дарси ломает свою сословную гордость, проникнувшись искренним чувством к Елизабет, а Елизабет преодолевает свою гордость и свои предрассудки под влиянием ответного чувства – таков второй. Леди де Бёр, как и миссис Беннет, поступает «in character», т.е. типично, так, как им положено по их сословным убеждениям и месту на имущественной лестнице. Дарси и Елизабет поступают «out of character», т.е. ломая обычай.
Как относится к первым и ко вторым сама Остен – совершенно очевидно. Наделенная незаурядной глупостью миссис Беннет – воплощение психологии мелкого джентри – служит предметом остроумнейших шуток писательницы. Леди де Бёр – наглая в своем сословном чванстве, вызывает насмешку более острую, граничащую с сатирой. Леди де Бёр – с высокомерием взирающая на всех стоящих ниже, а ее покорный слуга Коллинз, подло презирающий всех ниже стоящих.
Дарси и Элизабет, умеющие преодолеть в себе свои слабости и недостатки, выступают положительными героями автора. Если персонажи первого ряда – это люди обыденные, внутренне серые, то персонажи второго – люди, обладающие четко выраженной индивидуальностью.
Не удивительно, что именно в изображении персонажей второго ряда Остен добилась наибольшей тонкости психологического рисунка. Она показывает всю сложность их противоречивых чувств, их достоинства и их слабости. Это живые люди, способные и на большое чувство, и на глубокое заблуждение. Остен порой любуется Дарси – его умом, силой характера, умением любить, но это не мешает убедительно показывать, как сильно владеют им воспитанные в нем средой предубеждения, самоуверенность и гордость. Еще ближе писательнице Элизабет, бесспорно, одна из ее любимых героинь. Джейн Остен умеет убедить читающего и в благородстве чувств мисс Беннет, и в незаурядности ее ума, и в рассудительности, но тут же показывает, как часто она склонна заблуждаться, как трудно и ей сломить в себе гордость, противодействующую ее любви к Дарси и правильному пониманию его поступков. В этом смысле брак Дарси и Элизабет воспринимается не как традиционный «happy end», а как разрешение сложного конфликта двух незаурядных личностей, как выход из тупика.
Если говорить о трезвости реализма Остен и совершенстве художественного проникновения во внутренний мир героев, отличающих «Гордость и предубеждение», думается, что главной причиной популярности романа все же является та форма, в которую писательница облекла и реалистическую комедию нравов, и решение характеров. Мы имеем в виду великолепное мастерство Остен-ирониста, разнообразие оттенков и насмешки и тот подтекст, который неизменно кроется и в этой насмешке.
Остен старалась максимально уходить «за сцену», почти не позволяя себе авторских суждений, деклараций, а тем более «направляющих» внимание читателя сентенцией. Вместе с тем ее ирония тонко направляет внимание читателя в нужное ей русло.
Иронией пронизан весь текст романа. Она окрашивает диалоги, определяет скрытый смысл брошенных на ходу замечаний, подсказывает оценки поступков, отношение писательницы к людям.
Чаще всего ирония Остен строится на испытанном приеме несоответствия формы выражения существу изображаемого, но без всякой тенденции к смягчению того, что изображается. Так, глупость миссис Беннет становится очевидной уже с первых страниц романа в одном коротком диалоге со своим супругом:
“…You take delight in vexing me. You have no compassion on my own nerves”.
“You mistake me, my dear. I have a high respect for your nerves. They are my old friends. I have heard you mention them with consideration these twenty years at least”.
Остен доводит искусство иронического намека до совершенства. Тонкость ее насмешки в большинстве случаев определяется тем, что нелепости изрекаемыми одними действующими лицами ее комедии, другими безоговорочно, а порой даже с почтением принимаются, в то время как автор стоит в стороне, но незаметно направляет внимание читателя в нужное русло.
продолжение
--PAGE_BREAK--Иногда одно слово, неожиданно вставленное в несходный контекст, не только служит источником насмешки, но меняет весь смысл того, о чем идет речь. Так, гости леди Кэтрин (обед в Розингсе) собираются вокруг камина для того, чтобы принять из ее уст «решение того, какой быть назавтра погоде».
Относясь с большим уважением к слову и переделывая отдельные обороты и предложения по нескольку раз, Остен стремилась к наибольшему лаконизму, боролась с многословием. Ее язык ясен и в своей ясности предельно прост. Переработка текста вела к максимальной выразительности и стройности предложений, и писательница тщательно истребляла все похожее на «красивость» и языковой штамп, которых было так много в произведениях ее современниц, хотя бы в книгах весьма популярной в то время Фани Берни.
В «Разуме и чувствительности» еще можно встретить некоторые стилистические штампы. В «Гордости и предубеждении» их почти нет. Даже там, где она касалась стандартных как будто ситуаций и героев, она вносила в них дыхание жизни, и они приобретали новый смысл, воспринимались как отражение современной жизни. Так, фигура Уикхема наиболее близка к традиционному «злодею», однако в романе Остен образ его выписан наиболее правдоподобно. Ситуация, связанная с бегством из дома Лидии, очень напоминает некоторые мотивы Ричардсона, но решается в ином, более трезвом и современном ключе.
Остен при этом не «копировала жизнь, к чему призвали через сорок с лишним лет натуралисты, но очень строго придерживалась того, что наблюдала вокруг себя. Опасаясь штампов в языке и стиле, она обходила банальность мелодрамы, подвергала беспощадной насмешке пафос и чувствительность.
Что касается роли описания природы, то Остен очень сдержанна, лаконична. Он не уделяет им много внимания, в романе они практически отсутствуют. Едва можно насчитать в романе два десятка описаний.
Ее описания не насыщены эпитетами, метафорами, и другими выразительными средствами языка. Описания предельно просты и понятны. Они не волнуют воображение читателя. Лишь приходится догадываться о красоте Незерфилда, Розингса, Хартфордшира и других мест по отдельным фразам.
Джейн Остен не преувеличивает значения природы. Они приводятся писательницей лишь потому что важны для характеристики психологии главной героини – Элизабет Беннет.
Кстати, названия городов и поместий нередко бывают вымышлены, например: Незерфилд, Меритон, Пемберли, Хансфорд, Уэстерхем, Лонгборн, Лукас Лодж. Но что касается других мест, они, действительно имели место.
Так, первое упоминание природы встречается лишь в седьмой главе, когда Джейн Беннет едет к своей подруге Кэролайн Бингли в Незерфилд.
Погода ухудшилась, что привело ее мать, миссис Беннет, в восторг. Ведь теперь у ее дочери есть возможность задержаться в Незерфилде, тем самым имея прекрасный шанс побыть с мистером Бингли, с которым мать пыталась сблизить свою дочь.
… her mother attended her to the door with many cheerful prognostics of a bad day. Her hopes were answered; Jane had not been gone long before it rained hard. …The rain continued the whole evening without intermission…
В этом коротком описании центральное место занимает дождь и характеризуется следующими глаголами: rained, continued. Употребление страдательного залога had not been gone говорит о том, что дождь опережает Джейн, является препятствием на ее пути, доминирует над ней как природное явление. В этой же главе дается маленькое описание, в котором Элизабет отправляется в Незерфилд ухаживать за Джейн: она попала под дождь и простыла. Несмотря на то, что кругом грязь, она ни секунды не думая, отправляется в путь. Это горит о ее решительности и твердом характере.
…Elizabeth continued her walk alone, crossing field after field at a quick pace, jumping over stiles and springing over puddles with impatient activity…
Употребление герундия crossing, jumping, springing придает описанию динамический характер; говорит о том, что для Элизабет нет преград: ни канав, ни насыпей. Выражение with impatient activity указывает на желание Элизабет скорее оказаться в Незерфилде. Употребление предлога over говорит о препятствиях на пути Элизабет, которые нужно преодолеть усилием движения.
Описание природы в девятой главе встречается скорее всего лишь для того, чтобы выразить лесть миссис Беннет мистеру Бингли, по поводу его поместья.
“You have a sweet room here, Mr. Bingley, and a charming prospect over the gravel walk. I do not know a place in the country that is equal to Netherfield”.
А в семнадцатой главе лишь одно слово указывает на то, что разговор между двумя сестрами: Джейн и Элизабет происходил возле кустарниковой заросли (shrubbery).
…The two young ladies were summoned from the shrubbery, where this conversation passed…
Это и естественно, ведь разговор имел большое значение, ведь Элизабет узнает от мистера Уикхема о жизни и характере мистера Дарси (близкого друга мистера Бингли), ведь на балу он и так произвел неблагоприятное впечатление на Элизабет, она еще узнает, что он не обеспечил мистеру Уикхему будущее как обещал своему покойному отцу. Отец мистера Уикхема был священником в приходе Пемберли (поместье отца мистера Дарси).
В этой же главе упоминается дождь, который является преградой для подготовки к балу сестер Беннет. Они с таким нетерпением ждут бала, организованного мистером Бингли. Но одежду им приходиться заказывать через посыльного в Меритон. Дождь, как преграда, между ними и внешним миром – ведь нет никаких новостей.
…From the day of the invitation, to the day of the ball, there was such a succession of rain as divvented their walking to Meryton once.
…Even Elizabeth might have found some trial of her patience in weather which totally suspended the improvement of her acquaintance with Mr. Wickham; and nothing less than a dance on Tuesday, could have made such a Friday, Saturday, Sunday, and Monday endurable to Kitty and Lydia.
Фраза a succession of rain говорит о том, что дождь лил не один день, а несколько. Д. Остен указывает на это через названия дней недели, причем перечисляя их всех до дня, когда должен был состояться бал – вторник. Даже рассудительная Элизабет была огорчена такой погодой, не говоря уже о ее младших сестрах, которые не упускали возможность с кем-нибудь познакомиться. В главе двадцать третьей единственный намек на состояние природы. Дано лишь временное состояние природы: в течение всей зимы (the whole winter). Эта глава связана с известием об отъезде мистера Бингли в Лондон. Семья Беннетов была расстроена этим обстоятельством, ведь он уехал, даже не попрощавшись, и неизвестно было, когда он вернется.
В двадцать седьмой главе дается более длинное описание зимы. Зима выступает как время «застоя», проходящая без важных событий.
With no greater events than these in the Longbourn family, and otherwise diversified by little beyond the walks to Meryton, sometimes dirty and sometimes cold, did January and February pass away. March was to take Elizabeth to Hunsford.
Употребление сравнительной степени прилагательного no greater events than these говорит о том, что события, происходящие в семье Беннетов зимой были пустячными по сравнению с письмами Джейн, присланными из Лондона о мистере Бингли. Употребление эпитетов, выраженных прилагательными: dirty and cold характеризуют дороги в это время года. Повторение наречия sometimes перед эпитетами говорит о том, что дороги по состоянию были разными: или грязными, или холодными. Употребление вспомогательного глагола did в предложении усиливает значение, скорее всего он употреблен для того, чтобы указать, что наконец-то январь и февраль прошли. Употребление инфинитива в конструкции was to take говорит о том, что поездка в Хансфорд к своей подруге Шарлотте Лукас состоится не спонтанно, а по предварительной договоренности. В этой же главе мы встречаем описание природы, в котором читателю приходится додумывать красоту Озерного края, куда сперва держат путь Элизабет и ее дядя, и тетя Гардинеры. Они пригласили ее попутешествовать летом по стране.
Мистер Гардинер еще не знает как далеко они заедут, возможно до Озерного края (the Lakes). Это живописный район на северо-западе Англии, где находятся самые крупные английские озера, включая озеро Уиндермэр, и самые высокие в Англии горы. Красоты Озерного края издавна привлекали внимание многих художников и писателей.
Но в упоминании о этом крае даются лишь существительные, не дающие нам представления о его красоте.
Элизабет счастлива. Вот, что она говорит.
“What are men to rocks and mountains?”
…Lakes, mountains, and rivers shall not be jumbled together in our imaginations; nor when we attempt to describe any particular scene…”
Мы видим, что для Элизабет природа выше людей, она дает ей временное избавление от людей: мелочных, глупых и скупых.
В главе двадцать восьмой встречается развернутое описание природы, связанное с приездом Элизабет в Хансфорд к своей подруге Шарлотте и ее мужу мистеру Коллинзу. Это одно из двух самых длинных описаний, встречающихся в романе.
…The garden sloping to the road, the house standing in it, the green pales, and the laurel hedge…
Данное описание дается заранее. То, что Элизабет и ее дядя и тетя еще не успели приблизиться, а по описанию можно определить, что это дом мистера Коллинза.
Единственное растение, упомянутое в описании – лавр (laurel).
Мистер Коллинз настолько дотошный человек, что утомил гостей своими подробными рассказами о великолепии Хансфорда.
…Mr. Collins invite them [guests] to take a stroll in the garden, which was large and well laid out…
Here, leading the way through every walk and cross walk, and scarcely allowing them an interval to utter the praises he asked for, every view was pointed out with a minuteness which left beauty entirely behind. He could number the fields in every direction, and could tell how many trees there were in the most distant clump. But of all the views which his garden, or which the country or the kingdom could boast, none were to be compared with the prospect of Rosings, afforded by an opening in the trees that bordered the park nearly opposite the front or his house. It was a handsome modern building, well situated on rising ground.
From his garden, Mr. Collins would have led them round his two meadows; but the ladies, not having shoes to encounter the remains of a white frost, turned back…
Его подробные описания «лишали» природу привлекательности: every view was pointed out with a minuteness, т.е. до мельчайших подробностей. Опять же на природу нам указывают существительные: fields, trees, garden, meadows.
Лишь в словосочетании a white frost есть определение white, выраженное прилагательным.
Но как в противовес, Д. Остен дает описание Розингса, тем самым показывая читателю, что мистер Коллинз слишком хвастается красотами своего поместья. И выражение none were to be compared with the prospect of Rosings подчеркивает, что ни то что его сад, даже королевство не может сравниться с этим местом. Причем kingdom дано с маленькой буквы, что говорит о принижении красот целого королевства (Англии) с одним Розингсом.
В конце главы мы встречаем описание, выраженное в одной фразе, высказанное Элизабет.
“She is abominably rude to keep Charlotte out of doors in all this wind…”
Она говорит о леди Кэтрин де Бёр – дочери хозяйки Розингса, перед которой мистер Коллинз раскланивается при любом удобном случае.
Элизабет возмущена тем, что эта леди не вышла даже из фаэтона, выражая тем самым свое превосходство. Наречие abominably (отвратительно, гадко) говорит о ее неприязни к этой особе, а тем более то, что она заставляет стоять Шарлотту на таком ветру.
Она приехала, чтобы пригласить мистера Коллинза и его гостей к ней на обед в Розингс.
В двадцать девятой главе ведется описание обеда в Розингсе.
As the weather was fine, they had a pleasant walk of about half a mile across the park. Every park has its beauty and its prospects…
Это описание лишь свидетельствует о том как хорошо прогуляться по парку в хорошую погоду.
Элизабет понравился парк, но она смотрела на него не с таким воодушевлением, как мистер Коллинз.
Д. Остен не уделяет внимание описанию парка, она не выделяет его среди других, а лишь делает общий вывод, что каждый парк прекрасен по-своему, и не случайно употребляет настоящее время, имея в виду все парки.
В главе тридцатой мы видим, что Элизабет все еще прибывает у своей подруги.
А встречающееся здесь описание природы показывает нам, что для Элизабет обеды в Розингсе не имели значения, для нее они не были целью, как для жителей Хансфорда. Она предпочитала гулять в роще, где она чувствовала себя защищенной и была избавлена от присутствия леди де Бёр.
…and the weather was so fine for the time of year that she had often great enjoyment out of doors. Her favourite walk… was along the open grove which edged that side of the park, where there was a nice sheltered path, which no one seemed to value but herself…
Погода такая великолепная весной (fine), что самое время для прогулок. То, что Элизабет они доставляли огромное удовольствие указывает словосочетание great enjoyment. Наречие often указывает, что она почти каждый день выходила погулять.
В главе тридцать пятой дается описание весны – первая неделя мая – на фоне которого встречаются мистер Дарси и Элизабет.
…The five weeks which she had now passed in Kent had made a great difference in the country, and every day was adding to the verdure of the early trees. She was on the point of continuing her walk when she caught a glimpse of a gentleman within the sort of grove which edged the park.
Единственное, на что Д. Остен указала как на признак весны, так это на зеленую листву деревьев (the verdure of the early trees).
Мистер Дарси передает ей письмо, в котором объясняет ей все: насчет мистера Уикхема, своего поведения и отношения к ней.
В сорок третьей главе дается самое длинное описание природы за весь роман.
Здесь описывается поездка Элизабет и ее дяди и тети в Пемберли – поместье мистера Дарси. Элизабет не очень хотелось туда ехать, но тетя настояла, сказав, что это место славится восхитительными видами. Это поместье гордится одним из лучших парков страны.
И это действительно оказалось так.
…They…drove for some time through a beautiful wood stretching over a wide extent…
They gradually ascended for half-a-mile, and then found themselves at the top of a considerable eminence, where the wood ceased…
…Pemberley House…standing well on rising ground, and backed by a ridge of high woody hills; and in front, a stream of some natural importance was swelled into greater, but without any artificial appearance. Its banks were neither formal nor falsely adorned. Elizabeth was delighted. She had never seen a place for which nature had done more, or where natural beauty had been so little counteracted by an awkward taste.
Элизабет очень понравилось. Ведь эта красота была естественна, она не знала руки человека. На природу нам указывают следующие словосочетания: a beautiful wood, a considerable eminence, high woody hills, a stream.
Прилагательные, выступающие в роли эпитетов: beautiful, considerable, high, woody, говорят о количественных и качественных показателях.
Здесь гости непосредственно любуются первозданной красотой природы, а далее они любуются ею из окон дома. Восхищение Элизабет растет, ведь она не один раз подумала, что вполне могла бы стать хозяйкой Пемберлейского леса.
…The hill crowned with wood, from which they had descended, receiving increased abruptness from the distance, was a beautiful object. Every disposition of the ground was good; and she looked on the whole scene, the river, the trees scattered on its banks, and the winding of the valley…
Употребление причастия crowned в роли эпитета, придает яркость описанию холма. Д. Остен как бы возвеличивает холм. Также словосочетание a beautiful object говорит о его красоте, тем самым лишний раз подчеркивается его величие.
Выделение холма связано с тем, что находясь там, на нем, можно увидеть все красоты Пемберли.
Д. Остен обобщает реку, деревья, долину одним словом the whole scene, выделяя их значимость и прелесть, давая читателю понять, что именно они заслуживают внимания и восхищения.
Следующие описания связаны с приездом дядей и тетей. Теперь Элизабет не замечает красоты природы, она поглощена мыслями о мистере Дарси. Она осознавала свою неловкость, ведь она появилась в его усадьбе после серьезного разговора, состоявшегося в Розингсе.
продолжение
--PAGE_BREAK--…They had now entered a beautiful walk by the side of the water, and every step was bringing forward a nobler fall of ground, or a finer reach of the woods to which they were approaching…
Употребление сравнительной степени прилагательных a finer, a nobler говорит о нарастании качества, в данном случае, чем дальше они уходили, тем красивее были склоны и рощи.
…They entered the woods, and bidding adieu to the river for a while, ascended some of the higher grounds; whence, in spots where the opening of the trees gave the eye power to wander, were many charming views of valley, the opposite hills, with the long range of woods oversdivading many, and occasionally part of the stream…
…they pursued the accustomed circuit; which brought them again, after some time, in a descent among hanging woods, to the edge of the water, and one of its narrowest parts.
…the valley, here contracted into a glen, allowed room only for the stream, and a narrow walk admist the rough coppice-wood which bordered it. …
В этом отрывке они вошли в чащу, здесь природа была еще великолепней. Природа была первозданной, и рука человека здесь чувствовалась еще меньше. Здесь вновь уделяется внимание реке, деревьям, долине. Нет ни одного упоминания о растениях. Описание носит обобщенный характер.
Эпитеты hanging, выраженное причастием; narrow, rough, charming дает нам представление о их характеристиках.
Употребление причастия и герундия придает описанию «оживленный» характер.
Следующее описание мы встречаем в сорок пятой главе. Оно связано с прибытием мисс Бингли в Пемберли. Она и Элизабет недолюбливали друг друга, но им пришлось встретиться.
Мисс Бингли и прибывших с ней миссис Хёрст и дама, с которой она жила в Лондоне, пригласили в гостиную, выходившую окнами на север, где так приятно было побыть в жаркие летние дни.
…Its windows opening to the ground, admitted a most refreshing view of the high woody hills behind the house, and of the beautiful oaks and Spanish chestnuts which were scattered over the intermediate lawn.
Во второй раз в романе мы встречаем названия растений, в данном случае деревьев: spanish chestnuts, oaks. Дубы характеризуются эпитетом beautiful.
В выражении a most refreshing view употребление неопределенного артикля указывает на неокончательность выбора; к тому же определение выражено причастием.
И последнее упоминание природы встречается в сорок девятой главе. Здесь речь идет о письме, полученном от мистера Гардинера, где он сообщает о положении дел Лидии – дочери мистера Беннета и сестры Элизабет – которая сбежала вместе с мистером Уикхемом.
Джейн и Элизабет узнают от домоправительницы, которая подошла к ним. В это время они гуляли среди кустарниковой заросли.
…Jane and Elizabeth were walking together in the shrubbery behind the house…
Узнав новость, обе сестры незамедлительно побежали искать отца.
…they…ran across the lawn after their father, who was deliberately pursuing his way towards a small wood on one side of the paddock.
Здесь встречаются лишь существительные, относящиеся к природе: lawn, wood, что говорит о, что описания природы здесь несущественны.
В письме сообщались хорошие новости и эта запутанная история, которая изрядно заставила поволноваться всю семью, разрешилась благополучно и к тому же выяснилось, что мистер Уикхем – вовсе не такой плохой и у него серьезные намерения по отношению к Лидии.
Таким образом в романе описания природы носят лаконичный характер. Они не насыщены стилистическими средствами языка и лишь встречаются для описания поместий и усадьб, а влияние их на судьбу и характер главных героев не имеет принципиального значения.
3.2 В «Джейн Эйр»
Роман «Джейн Эйр» (Jane Eyre, 1847), принесший Ш. Бронте известность, принадлежит к числу значительных произведений английского критического реализма. Новаторский характер этой книги состоит в том, что ее героиней выступает простая женщина, смело отстаивающая свое человеческое достоинство, право на самостоятельную трудовую жизнь и любовь. Джейн Эйр – женщина, серьезно размышляющая о жизни, глубоко чувствующая и в полный голос заявляющая о своих стремлениях и чувствах. В образе Джейн Эйр писательница воплотила свои представления о подлинно современной женщине, способной определить свою жизнь и стать не только женой, но и достойной подругой мужчины. В условиях викторианской Англии («The Victorian Age” – век королевы Виктории (1837-1901)), такая постановка проблемы была воспринята как проявление крайней смелости взглядов писательницы. Образа, подобного Джейн Эйр, не было ни у Диккенса, ни у Теккерея; и даже у Элизабет Гаскелл, обратившейся к трактовке женских характеров, подобная смелость произвела сильное впечатление.
Автобиографическое начало подчинено в «Джейн Эйр» задаче изображения типичных явлений английской действительности. Основой сюжета становится история жизни простой девушки – сироты Джейн Эйр, вынужденной вести борьбу за существование. Она находит в себе мужество для борьбы и сопротивления. Она не верит лицемерным проповедям попечителя приюта пастора Брокльхерста, не желает мириться с оскорблениями; в ней живет дух протеста и независимости. «Когда нас бьют без причины, — говорит она Элен, — мы должны отвечать ударом на удар – иначе и быть не может, — притом с такой силой, чтобы навсегда отучить бить нас!» Ш. Бронте не была атеисткой, но она смело выступила против религиозного фанатизма и бесчеловечности церковнослужителей, призывающих бедняков покорно смириться со своей участью. Не менее смело был поставлен вопрос о положении женщины в викторианском обществе. Ш. Бронте отстаивает право женщины на равенство в семье и в трудовой деятельности, и для того времени подобное требование было весьма существенным.
Художественная цельность романа нарушена мелодраматическими сценами. В сюжет вплетаются неоправданные случайности, роковые тайны и счастливые встречи, помогающие благополучно разрешить жизненные коллизии. Мелодраматическая струя приходит в столкновение с трагическим характером ряда сцен. Сила воздействия и обаяния романа «Джейн Эйр» связана с его бунтарским духом и искренностью выраженных в нем чувств.
Роман захватывает с первой строчки.
There was no possibility of taking a walk that day. We had been wandering, indeed, in the leafless shrubbery an hour in the morning; but since dinner (Mrs. Reed, when there was no company, dined early) the cold winter wind had brought with it clouds so somble, and a rain so penetrating, that further outdoor exercise was now out of the question.
I was glad of it; I never liked long walks, especially on chilly afternoons: dreadful to me was the coming home in the raw twilight…
Стоит ненастная погода поздней осени, когда так хорошо и уютно посидеть в тепле у горящего камина в окружении добрых, приветливых лиц. Но для десятилетней Джейн Эйр это в равной степени невозможно: тот же холод – неприязни и отчуждения – постоянно окружает маленькую сироту. Гэдсхед-Плейс, где она живет под опекой жены умершего дяди, жестокосердечной миссис Рид, для Джейн чужой дом, где ее никто не любит. Напрасно она по-детски пытается смягчить и хоть немного расположить к себе тетку и ее детей, они столь же беспощадны к девочке, как и их мать. Все же, как Джейн ни мала, как ни несчастна, она не совсем беззащитна: ее оружие – ее непокорный дух.
Чтобы избавиться от непокорной племянницы, миссис Рид решает отправить ее в благотворительную школу, для чего в дом приглашается казначей и эконом «Ловудского института», преподобный мистер Брокльхёрст, лицемер и ханжа, который дарит Джейн брошюру «Пастырь ребенка», рассказывающую об «ужасной и внезапной смерти Марты Дж., дурной девочки, склонной к неправде и обману». Акция мистера Брокльхёрста не случайна: миссис Рид рекомендовала ему Джейн как малолетнюю лгунью, требующую особенно сурового с ней обращения.
Ей тяжело живется в Ловуде, но там живет новая Джейн, и она пользуется уважением, хотя в школе тоже могут издеваться над беззащитными, как это происходит с ее лучшей подругой Элен Бернс.
Сцены жизни и учения в «Ловудском благотворительном заведении для бедных девиц» принадлежит к самым обличительным во всей английской романтической литературе XIX века. То, что рассказывала Ш. Бронте о Ловуде, – очевидно, еще не вся горькая правда, но и то, что было поведано о голоде, холоде, вопиющей антисанитарии, бедственном положении малышей, у которых старшие нередко отнимают кусок хлеба, наконец, о повальной болезни, «тифозной лихорадке», значительно сократившей число обитательниц школы, — все эти убийственные подробности западали в память читателя. При этом нельзя не отметить суховатость манеры, с которой повествовалось о ловудских порядках, отсутствие мелодраматического пафоса: общий тон был сдержан, иногда саркастичен, часто грустен.
С момента приезда Джейн в замок Рочестера начинается третий – и главный для автора – эпизод романа – торнфильдский. Почти все образы, связанные с Торнфильдом, — намеренное преувеличение, сатирическая, а порой романтическая гипербола, но не воспроизведение типического, как в изображении Брокльхёрста или даже миссис Рид.
Все в торнфильдском эпизоде «неправдоподобно»: Бронте меняет здесь и метод изображения, и эмоциональный ключ повествования. Весь торнфильдский эпизод, занимающий восемнадцать глав (XI-XXVIII) – т.е. большую половину романа, — почти целиком вписывается в картину романтического романа, частично даже романа «готического».
Впрочем первое знакомство с Торнфильдом и его обитателями не предвещает никаких экстраординарных событий. Торнфильд-Холл и его домоправительница миссис Фэйрфакс приветливо встречает Джейн, приехавшую вечером октябрьского дня. На следующий день она знакомится со своей будущей ученицей, маленькой француженкой Адель Варанс, милым созданием, не привыкшим к требовательной английской дисциплине.
Спустя три месяца из Европы возвращается отсутствовавший хозяин дома, мистер Рочестер.
В двенадцатой главе повествуется о первой встрече Джейн с мистером Эдвардом Фэйрфаксом Рочестером.
Эта встреча происходит в январе месяце, спустя три месяца с приезда Джейн в Торнфильд.
В начале дается описание природы в этот январский день.
…It was a fine, calm day, though very cold…
…The ground was hard, the air was still…
…It was three o’clock…
…the charm of the hour lay in its approaching dimness, in the low-gliding and pale-beaming sun. I was a mile from Thornfield, in a lane noted for wild roses in summer, for nuts and blackberries in autumn, and even now possessing a few coral treasures in hips and haws; but whose best winter delight lay in its utter solitude and leafless repose. If a breath of air stirred, it made no sound here; for there was not a holly, not an evergreen to rustle, and the stripped hawthorn and hazel bushes were only fields, where no cattle now browsed; and the little brown birds which stirred occasionally in the hedge, looked like single russet leaves that had forgotten to drop.
This lane inclined uphill all the way to Hay: having reached the middle, I sat down on a stile which led thence into a field. Gathering my mantle about me, and sheltering my hands in my muff, I did not feel the cold, though it froze keenly; as was attested by a sheet of ice covering the causeway, where a little brooklet, now congealed, had overflowed after a rapid thaw somedays since… the sun went down amongst the trees, and sank crimson and clear behind them…
On the hill-top above me sat the rising moon; pale yet as a cloud, but brightening momently: she looked over Hay, which, half lost in trees, sent up a blue smoke from its few chimneys; it was yet a mile distant, but in the absolute hush I could hear plainly its thin murmurs of life. My ear too felt the flow of currents; in what dales and many hills beyond Hay, and doubtless many becks threading their passes. That evening calm betrayed alike the tinkle of the nearest streams, the sough of the most remote…
Описание природы насыщено эпитетами выраженные прилагательными: pale-beaming (sun); hard (ground), still (air), the nearest (streams), the most remote, crimson and clear (sun), pale (moon), a blue smoke, the absolute (hush), thin (murmurs of life), russet (leaves).
Прилагательные, использованные в превосходной степени, говорят об усилении их значения для описания. Это дает нам полное представление о природе: ее характере, состоянии, переменах, изменениях, происходящих в ней.
Это описание насыщено названиями растений: wild roses, nuts, blackberries, hips, haws, a holly, the hawthorn and hazel bushes. Они дают нам представление о уцелевших ягодах боярышника и шиповника, орешника, падуба, символизирующие «остатки жизни» природы в ее цветущую пору.
Использование причастий: rising, half lost, threading, covering – делает описание не просто стилистически богатым, а предложения – распространенными, но говорит и о времени, косвенно указывающим об отношении к настоящему.
Далее идет повествование о появлении мистера Рочестера. Его появление описано в духе романтизма, и даже его внешность «загадочна», он – некрасив, но сама его некрасивость выразительна, значительна – «оригинальна».
Неудивительно, что перед его появлением всходит луна, ведь люди, впоследствии полюбившие друг друга, должны встретиться при лунном свете – загадочном и пленительном.
Но роль луны этим не ограничивается. Ее свет как предзнаменование серьезных перемен в судьбе Джейн и появления главного человека в ее жизни.
…A rude noise broke on these fine ripplings and whisperings, at once so far away and so clear: a positive tramp, tramp; a metallic clatter, which effaced the soft wave – wanderings.
Романтизм проявился в том, что Джейн, услышав звуки, нарушившие природную тишину, заставили ее вспомнить образы, навеянные воспоминаниями о сказках Бесси (служанка в доме миссис Рид).
It was exactly one mask of Bessie’s Gytrash, – a lion-like creature with long hair and a huge head…
…The horse followed, – a tall steed, and on its back a rider. The man, the human being, broke the spell at once. Nothing ever rode the Gytrash; it was always alone…
Мистер Рочестер миновал Джейн, но неожиданно его лошадь поскользнулась и грохнулась. Джейн подбежала и предложила ему помощь. Но он отказался от ее помощи. Она настояла, чтобы помочь ему. При ярком свете луны, она смогла разглядеть его внешность.
…but I traced the general points of middle height, and considerable breadth of chest. He had a dark face, with stern features and a heavy brow; his eyes and gathered eyebrows looked ireful and thwarted just now; he was past youth, but had not reached middle age; perhaps he might be thirty-five.
Они разговорились, и мистер Рочестер выяснил, что она гувернантка в его доме, но не сказал, что он хозяин замка, где она является учительницей его дочери Адель.
Так они разошлись, встретившись дома, что явилось для Джейн полной неожиданностью.
После их встречи мы опять встречаем описание природы, которое дает нам понять, что Джейн не хочет входить в дом, она желает опять услышать тот топот на дороге; ведь этот случай внес какое-то оживление в ее однообразные будни.
…I saw only the hedge and a pollard willow before me, rising up still and straight to meet the moonbeams; I heard only the fainest waft of wind, roaming fitful among the trees round Tornfield…
…sky expanded before me, – a blue sea absolved from taint of cloud; the moon ascending it in solemn march; her orb seeming to look up as she left the hill-tops, from behind which she had come, far and father, below her, and aspired to the zenith, midnight-dark in its fathomless depth and measureless distance: and for those trembling stars that followed her course; they made my heart tremble, my veins glow when I viewed them…
Джейн поднимает глаза на небо, ища ответа на свои сомнения, предчувствия, небо такое чистое, светлое, без единого облачка, оно – противоположность мрачному и серому замку.
Сравнение неба с голубым морем – красивый метафорический эпитет.
sky – a blue sea absolved from taint of cloud.
Метафорический эпитет – trembling stars, как будто передают внутреннее состояние Джейн, ее неуверенность – входить в дом или нет.
Обозначение луны местоимениями: her, she – здесь и в других описаниях, говорит об олицетворении. Ш. Бронте наделяет луну чертами одушевленного объекта, лишний раз подчеркивая ее значение перед важными событиями.
Употребление одного и того же наречия far – father, в разных степенях усиливает их значение, которое они несут: луна все ближе, холмы все дальше, луна «вступает в свои права». Но она все-таки входит, и жизнь продолжается: с ее буднями и хлопотами.
продолжение
--PAGE_BREAK--…The moon was full and bright (for the night was fine), came in her course to that space in the sky opposite my casement and looked in at me through the uneveiled panes, her glorious gaze roused me awaking in the dead of night, I opened my eyes on her disk – silver-white and crystal clear. It was beautiful, but too solemn…
Good God! What a cry!
The night – its silence, its rest – was rent in twain by a savage, a sharp, a shrilly sound that ran from end to end of Thornfield Hall.
Начало двадцатой главы предзнаменует ужасные события в замке мистера Рочестера: его жена Берта Мэзон чуть не убила своего брата, искусав его руку до крови.
Луна упомянута закономерно, тем более полнолуние. Ведь всем известно, что в полнолуние с психикой человека происходят сдвиги, она влияет на настроение и самочувствие. А для сумасшедших – таких, как его жена, это период обострения болезни, они выходят из себя, становятся неуправляемыми, что и произошло с ней.
Мистер Рочестер предупреждал ее брата о опасности оставаться с ней наедине – он не последовал его совету и чуть не поплатился своей жизнью.
Эпитеты, использованные для описания луны, указывают на предстоящее ужасное событие: full, bright, glorious gaze, silver-white and crystal clear disk, beautiful.
Ш. Бронте восхищена красотой луны, но ее торжественный вид (solemn) настораживают ее.
После ужасных событий, Ш. Бронте отвлекает читателя прекрасным описанием природы, на фоне которого состоялся разговор, в котором мистер Рочестер намеками говорил о своей привязанности к Джейн.
It was by this time half-past five, and the sun was on the point of rising…The stillness of early morning slumbered everywhere…
…little birds were just twittering in the blossom-blanched orchard trees, whose boughs drooped like white garlands over the wall enclosing one side of the yard…
…Now here (he pointed to the leafy enclosure we had entered) all is real, sweet, and pure…
He strayed down a walk edged with box; with apple trees, pear trees, and cherry on one side, and a border on the other, full of sorts of old-fashioned flowers, stocks, sweet-williams, prim-roses, pansies, mingled with southernwood, sweet-briar, and various fragrant herbs.
They were fresh now as a succession of April showers and gleams, followed by a lovely spring morning, could make them: the sun was just entering the dappled east, and his light illumined the wreathed and dewy orchard trees and shone down the quiet walky under them.
“Jane, will you have a flower?”
He gathered a half-brown rose, the first on the bush, and offered it to me.
“Thank you, sir.”
“Do you like this sunrise, Jane? That sky with its high and light clouds which are sure to melt away as the day waxes warm – this placid and balmy atmosphere?”
“I do, very much.”
Апрель. Весна. Все кругом цветет, благоухает, наполняя воздух ароматами цветов и трав. Пора любви. И о своей любви мистер Рочестер пытается сказать, но не говорит об этом напрямую, боясь спугнуть Джейн, ведь она еще под впечатлением ночного происшествия.
Но природа очаровательна, свежа, чиста. Цветут яблоки, груши, вишни, своим ароматом наполняют воздух левкои, гвоздики, жимолость и душистые травы.
Мистер Рочестер ищет покоя в этой красоте, он жаждет свободы от тех проблем, которые его окружают, он «задыхается» в доме, а природа – спасение, очищение, гармония.
Эпизод, где он протягивает Джейн полураспустившуюся розу – не случаен. Это она – этот цветок – такой же свежий, невинный и прекрасный. Для мистера Рочестера, Джейн, как весна – надежда на лучшее, светлое будущее.
В двадцать третьей главе идет длинное и красивое описание природы.
A splendid Midsummer shone over England: skies so pure, suns so radiant as were then seen in long succession, seldom favour, even singly, our wave-gift land. It was as it a band of Italian days had come from the south, like a flock of glorious passenger birds, and lighted to rest them on the cliffs of Albion. The hay was all hot in; the fields round Thornfield were green and shorn; the roads white and baked; the trees were in their dark prime: hedge and wood, full-leaved and deeply tinted, contrasted well with the sunny hue of the cleared meadows between.
…It was now the sweetest hour of the twenty-four: — “Day its fervid fires had wasted”, and dew fell cool on panting plain and scorched summit. Where the sun had gone down, in simple state – pure of the pomp of clouds – sdivad a solemn purple, burning with the light of red jewel and furnace flame at one point, on one hill-peak, and extending high and wide, soft and still softer, over half heaven. The east had its own charm of fine, deep blue and its own modest gem, a rising and solitary star: soon it would boast the moon; but she was yet beneath the horizon.
…I went apart into the orchard. No nook in the grounds mort sheltered and more Eden-like; it was full of trees, it shut it out from the court, on one side, on the other; a beech avenue screened it from the lawn. At the bottom was a sunken fence; its sole separation from lonely fields: a winding walk, bordered with laurels and terminating in a giant horse-chestnut, circled at the base by a seat, led down to the fence.
Here one could wander unseen. While such honey-dew fell, such silence reigned, could haunt such shade for ever: but it threading the flower and fruit-parterres at the upper part of the enclosure, enticed there by the light the now rising moon cast on this more open quarter, my step is stayed – not by sound, but by sight, but once more by a warning fragrance.
Sweet-briar and southernwood, jasmine, pink and rose have long been yielding their evening sacrifice of incense: this new scent is neither of shrub nor flower; it is – I know it well – it is Mr. Rochester’s cigar. I took round and I listen. I see trees laden with ripening fruit.
I hear a nightgale warbling in a wood half a mile off; no moving form is visible, no coming step audible; but that perfume increases: I must flee. I make for the wicket leading to the shrubbery, and I see Mr. Rochester entering. I step aside into the ivy recess: he will not stay long: he will soon return whence he came, and if I sit still he will never see me.
But no – eventide is as pleasant to him as to me, and this antique garden as attractive; and he strolls on, now lifting the gooseberry-tree branches to look at the fruit, large as plumps, with which they are laden; now taking a ripe cherry from the wall; now stooping towards a knot of flowers, either to inhale their fragrance or to admire the dew-beads on their petals. A great moth goes humming by me; it alights on a plant at Mr. Rochester’s foot: he sees it, and bends to examine it.
Это красивое описание уносит читателя в «туманный Альбион», где солнце редко показывается надолго, а ясные деньки – редкость. Капризна и переменчива погода в Торнфильде, как и во всей Англии.
Торнфильд – живописное место, где все красиво зацветает и благоухает летом. И это место по душе и Джейн и мистеру Рочестеру.
…”Jane”, he recommenced, as we entered the laurel walk, and slowly strayed down in the direction of the sunk fence and the horse-chestnut, “Thornfield is a pleasant place in summer, is it not?”
“Yes, sir.”
Красочность описанию придают стилистические приемы, используемые Ш. Бронте. Описание насыщено метафорическими эпитетами:
1) поля казались выстриженными the fields were shorn
2) дороги были белы и горячи the roads were white and baked
3) самый сладостный час суток the sweetest hour of the twenty-four
4) жаждущие поля panting plain
5) опаленные холмы scorched summit
6) торжественный пурпур a solemn purple
7) медвяная роса honey-dew
8) предостерегающий аромат a warning fragrance
Путем сравнения достигается эмоциональное воздействие на читателя.
It was if a band of Italian days had come from the south…
Сравнение с Италией, находящейся на юге. Погода стоит такая теплая, что кажется, что ты не в Англии, а в Италии.
No nook in the grounds more Eden-like – сравнение сада с Эдемом (по библейской легенде, земной рай)
I felt as if I could haunt such shade for ever – Джейн готова посещать любимый сад всегда.
Использование такого оборота речи как it was в качестве выразительного средства языка в начале главы используется для эмоционального воздействия, а во втором случае – для логического выделения повествования, переход от общего описания – к частному.
Использование прилагательных: splendid, pure, radiant, green, white, red, deep, blue дает полное представление о разнообразии цветов и цветовых оттенков растений, солнца, заката.
Встречается также один поэтизм: gloaming – сумерки. Неудивительно, что в этом описании так много названий растений и деревьев. Становится ясным, что сад огромен и великолепен и его флора разнообразна: здесь и кустарники, и заросли, цветы, фруктовые деревья. Неудивительно, что в середине лета такое огромное разнообразие цветов: все распустились, пахнет приятным ароматом. На фоне такого великолепия м-р Рочестер делает Джейн предложение руки и сердца. Но Джейн недоумевает, ведь она думает, что он собирается жениться на красавице Ингрэм Бланш. Но он убеждает ее, что ему нужна только она. Она соглашается.
Данное описание гармонирует с настроением главных героев романа.
Употребление превосходной степени прилагательного (the sweetest), показывает на то, что именно этот вечерний час, когда солнце садится, самый прекрасный.
Также определения выражены причастием – a rising star, a sunken fence, ripening fruit. Смешение настоящего и прошедшего времени неслучайно. Там, где употребляется настоящее – события выделяются, они имеют для Джейн большое значение, они переживаются сильнее. И видимо это делается для того, чтобы читатель мысленно представил свое присутствие.
Сравнение as pleasant to him as to me, говорит о том, что этот час суток приятен и Джейн, и мистеру Рочестеру.
Встречается и аллюзия Day its fervid fires had wasted. Видимо, эта строчка из стихотворения одного из поэтов-романтиков.
Отрицание neither of shrub nor flower, говорит о сомнении Джейн, что же это за запах, и в то же время уверенность, что это ни запах кустарника и ни цветка, а сигары мистера Рочестера.
Также встречаются повторы so-so, such (3 раза), by (3 раза), они детализируют предложения, выделяя тем самым каждое слово, имеющее каждое по себе смысловое ударение.
…A waft of wind came sweeping down the laurel walk, and trembled through the boughs of the chestnut: it wandered away-away – to an indefinite distance – it died. The nightgale’s song was then the only voice of the hour: in listening to it, I again wept.
…But what had befallen the night? The moon was not yet set, and we were all in shadow: I could scarcely see my master’s face, near as I was. And what ailed the chestnut tree? It writhed and groaned; while wind roared in the laurel walk, and came sweeping over us.
…But a livid, vivid spark leapt out of a cloud at which I was looking, and there was a crack, a crash, and a close rattling peal…
…The rain crashed down…
…But joy soon effaced every other feeling; and loud as the wind blew, near and deep gleamed, cataract-like as the rain fell during a storm of two hours’ duration, I experienced no fear, and little awe…
…Before I left my bed in the morning, little Adele came running in to tell me that the great horse-chestnut at the bottom of the orchard had been struck by lightning in the night, and half of it split away.
Во второй части главы описание природы носит романтический характер. Описание природы связано с предзнаменованием перед свадьбой мистера Рочестера и Джейн. Молния, поражающая каштановое дерево, под которым мистер Рочестер делает Джейн предложение и, таким образом, собирается стать двоеженцем, олицетворяло власть надмирных сил, грозящих клятвопреступнику.
Погода меняется стремительно, хотя с утра была тишь и благодать.
Стилистическую окрашенность придают глаголы:
1) каштан…шумел, стонал chestnut tree…writhed and groaned
2) проносился ветер wind sweeping down
3) раздались грохот и треск there was a crack, a crash
4) хлынул дождь the rain crashed down
5) ветер выл the wind blew
6) яростно вспыхивали молнии deep gleamed
Но несмотря на погоду, Джейн переполняли самые лучшие чувства, ведь она ждала перемен в своей жизни.
В предложении there was a crack, a crash and a close rattling peal передается нарастание действия: треск, грохот, а затем раскаты грома, причем каждое состояние передается отдельно через неопределенный артикль.
Употребление Passive Voice c moon указывает на состояние луны, а не то, что она делает. Употребление местоимения we подразумевает, что не только Джейн и мистер Рочестер находятся в тени, но и вся природа.
Характеризуя каштан прилагательным great, Ш. Бронте указывает на то, что не просто большой, а огромный, и насколько была сильная молния, что смогла расколоть его надвое.
Также повторение наречия away два раза указывает на отдаленность ветра все дальше и дальше, тем самым усиливая силу ветра.
Двадцать пятая глава предшествует свадьбе Джейн и мистера Рочестера.
Он уезжает из своего поместья на несколько дней. Джейн волнуется по этому поводу и ждет его скорейшего возвращения. Чтобы как-то успокоить себя, она отправляется в сад. В описании природы, встречающимся в этой главе, особое внимание уделено ветру и луне. Ветер и луна олицетворяют собой силы, предзнаменующие важные события в жизни Джейн: ведь она узнает в день свадьбы, что ее любимый человек – женат, и таким образом, станет двоеженцем. Ветер также передает душевное состояние героини – она хочет передать ветру все свои тревоги и дурные предчувствия чтобы он унес их подальше от нее.
…it [wind] seemed to augment its rush and deepen its roar…
…It was not without a certain wild pleasure I ran before the wind delivering my trouble of mind to the measureless air-torrent thundering through space.
Метафора the measureless air-torrent дает нам понять, насколько сильны были переживания Джейн и лишь безмерные воздушные потоки могли с ними справиться.
Состояние ветра передано глаголами, имеющими усилительное значение: augment, deepen и причастием thundering.
…the moon appeared momentarily…in that part of the sky which filled their fissure; her disk was blood-red and half overcast; she seemed to throw on me one bewildered, dreary glance, and buried herself again instantly in the deep drift of cloud. The wind…poured a wild, melancholy wail: it was sad to listen to…
Здесь идет олицетворение луны, на которое указывают местоимения: she, her. Также это передается через предложение she seemed to throw on me…glance.
Эпитет blood-red имеет сильное эмоциональное воздействие, и ассоциируется с неприятностями, вызывает страх, беспокойство. Луна для Джейн – предвестник чего-то плохого. Она имеет для нее большее значение, нежели ветер, который она не олицетворяет, но через эпитеты wild, melancholy мы понимаем его значительную роль.
В двадцать восьмой главе мы встречаем повествование о скитаниях Джейн, после того как она незамедлительно покинула Торнфильд, после того как открылась правда о том, что мистер Рочестер женат на Берте Мэзон. Джейн добирается до Уиткросса – не город, и даже не деревня, а всего лишь каменный столб. День близится к концу и ей надо где-то переночевать. Вокруг болото и пустошь. Она решает здесь и заночевать.
Никогда Джейн еще так сильно не ощущала себя частью природы, ее дитем.
…I would be her guest – as I was her child: my mother would lodge me without money and without price…
продолжение
--PAGE_BREAK--