Избранные стихотворения

Избранные стихотворенияАвтор: Ломоносов М.В.

Содержание

«Услышали мухи...»
«Хвалить хочу Атрид...»
«Одна с Нарциссом мне судьбина...»
«Нимфы окол нас кругами...»
«Весна тепле ведет...»
«Светящий солнцев конь...»
«Чем ты дале прочь отходишь...»
«Поставлен на столпах высоких солнцев дом...»
«В топ_о_ловой тени гуляя, муравей...»
«Тот беден в свете сем, кто беден не бывал...»
«То плачет человек, то в радости смеется...»
«Зачем я на жене богатой не женюсь?..»
«Уже юг влажными крылами вылетает...»
«Устами движет Бог; я с ним начну вещать...»
«Я знак бессмертия себе воздвигнул...»
«Лишь только дневный шум замолк...»
«Жениться хорошо, да много и досады...»
«Послушайте, прошу, что старому случилось...»
«Ночною темнотою...»
«Иные на горы катают тяжки камни...»
Надпись на иллуминацию… 1748 года, Сентября 5 дня.
«Женился Стил, старик без мочи...»
Надпись на спуск корабля, именуемого Святаго Александра Невского, 1749 года.
Надпись 1 к статуе Петра Великого.
Надпись 2 к той же.
Надпись 3 к той же.
Надпись 4 к той же.
Надпись 5 к той же.
Письмо к его Высокородию Ивану Ивановичу Шувалову.
Письмо о пользе Стекла.
«Отмщать завистнику меня вооружают...»
К И И Ш
На изобретение роговой музыки.
О сомнительном произношении буквы Г в Российском языке.
Гимн бороде
Зубницкому
«Войну воспеть хочу в донских полях кроваву...»
К Пахомию


«Железо, злато, медь, свинцова крепка сила...»
«Случились вместе два Астронома в пиру...»
«Я долго размышлял и долго был в сомненье...»
«Мышь некогда, любя святыню...»
Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф.
Разные стихотворения

* * *

Услышали мухи
Медовые духи,
Прилетевши, сели,
В радости запели.
Егда стали ясти,
Попали в напасти,
Увязли бо ноги.
Ах! — плачут убоги, —
Меду полизали,
А сами пропали.

1734
* * *

Хвалить хочу Атрид,
Хочу о Кадме петь,
А Гуслей тон моих
Звенит одну любовь.
Стянул на новый лад
Недавно струны все,
Запел Алцидов труд,
Но лиры звон моей
Поет одну любовь.
Прощайте ж нынь, вожди,
Понеже лиры тон
Звенит одну любовь.

1738
* * *

Одна с Нарциссом мне судьбина,
Однака с ним любовь моя:
Хоть я не сам тоя причина,
Люблю Миртиллу, как себя.

1740
* * *

Нимфы окол нас кругами
Танцевали поючи,
Всялескиваючи руками,
Нашей искренней любви
Веселяся привечали
И цветами нас венчали.

1740
* * *

Весна тепло ведёт,
Приятный Запад веет,
Всю землю солнце греет,
В моем лишь сердце лёд,
Грусть прочь забавы бьёт.

1740
* * *

Светящий солнцев конь
Уже не в дальний юг
Из рта пустил огонь,
Но в наш полночный круг.
Уже несносный хлад
С полей не гонит стад,
Но трав зеленый цвет
К себе пастись зовет.
По твердым вод хребтам
Не вьется вихрем снег,
Но тшится судна след
Успеть вослед волнам.

1743
* * *

Чем ты дале прочь отходишь,
Грудь мою жжет больший зной,
Тем прохладу мне наводишь,
Если ближе пламень твой.

1743
* * *

Поставлен на столпах высоких солнцев дом,
Блистает златом вкруг и в яхонтах горит;
Слоновый чистый зуб верьхи его покрыл;
У врат на вереях сияет серебро.
Но выше мастерство материи самой:
Там море изваял кругом земли Вулкан,
И землю, и над ней пространны небеса.

1747
* * *

В топол_о_вой тени гуляя, муравей
В прилипчивой смоле увяз ногой своей.
Хотя он у людей был в жизнь свою презренный,
По смерти в янтаре у них стал драгоценный.

1747
* * *

Тот беден в свете сем, кто беден не бывал.

1747
* * *

То плачет человек, то в радости смеется,
То презирает все, то от всего мятется.
Не больше в воздухе бывает перемен.
О коль он легкостью своей отягощен.

1747
* * *

Зачем я на жене богатой не женюсь?
Я выйти за жену богатую боюсь.
Всегда муж должен быть жене своей главою,
То будут завсегда равны между собою.

1747
* * *

Уже юг влажными крылами вылетает,
Вода с седых власов и дождь с брады стекает,
Туманы на лице, в росе перната грудь.
Он облаки рукой едва успел давнуть,
Внезапно дождь густой повсюду зашумел.

1747
* * *

Устами движет Бог; я с ним начну вещать.
Я тайности свои и небеса отверзу,
Свидения ума священного открою.
Я дело стану петь, несведомое прежним!
Ходить превыше звезд влечет меня охота
И облаком нестись, презрев земную низкость.

1747
* * *

Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный Аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру, но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатный род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи Эольски
И перьвому звенеть Алцейской Лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу Дельфийским лавром.

1747
* * *

Лишь только дн_е_вный шум замолк,
Надел пастушье платье волк
И взял пастуший посох в лапу,
Привесил к поясу рожок,
На уши вздел широку шляпу
И крался тихо сквозь лесок
На ужин для добычи к стаду.
Увидев там, что Жучко спит,
Обняв пастушку, Фирс храпит,
И овцы все лежали сряду.
Он мог из них любую взять;
Но, не довольствуясь убором,
Хотел прикрасить разговором
И именем овец назвать.
Однако чуть лишь пасть разинул,
Раздался в роще волчий вой.
Пастух свой сладкий сон покинул,
И Жучко с ним бросился в бой;
Один дубиной гостя встретил,
Другой за горло ухватил;
Тут поздно бедный волк приметил,
Что чересчур перемудрил,
В полах и в рукавах связался
И волчьим голосом сказался.
Но Фирс недолго размышлял,
Убор с него и кожу снял.
Я притчу всю коротким толком
Могу вам, господа, сказать:
Кто в свете сем родился волком,
Тому лисицей не бывать.

1747
* * *

Жениться хорошо, да много и досады.
Я слова не скажу про женские наряды.
Кто мил, на том всегда приятен и убор;
Хоть правда, что пря том и кошелек неспор.
Всего несноснее противные советы,
Упрямые слова и спорные ответы.
Пример нам показал недавно мужичок,
Которого жену в воде постигнул рок.
Он, к берегу пришед, увидел там соседа:
Не усмотрел ли он, спросил, утопшей следа.
Сосед советовал вниз берегом идти:
Что быстрина туда должна ее снести.
Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,
Что век она жила со мною вопреки:
То истинно теперь о том не сумневаюсь,
Что, потонув, она плыла против реки».

1747
* * *

Послушайте, прошу, что старому случилось,
Когда ему гулять за благо рассудилось.
Он ехал на осле, а следом парень шел;
И только лишь с горы они спустились в дол,
Прохожий осудил тотчас его на встрече:
«Ах, как ты малому даешь бресть толь далече?»
Старик сошел с осла и сына посадил,
И только лишь за ним десяток раз ступил,
То люди начали указывать перстами:
«Такими вот весь свет наполнен дураками:
Не можно ль на осле им ехать обоям?»
Старик к ребенку сел и едет вместе с ним.
Однако, чуть минул местечка половину,
Весь рынок закричал: «Что мучишь так скотину?»
Тогда старик осла домой поворотил
И, скуки не стерпи, себе проговорил:
«Как стану я смотреть на все людские речи,
То будет и осла взвалить себе на плечи».

1747
* * *

Ночною темнотою
Покрылись небеса,
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятный перервался
В начале самом сон.
«Кто так стучится смело?» —
Со гневом я вскричал.
«Согрей обмерзло тело, —
Сквозь дверь он отвечал. —
Чего ты устрашился?
Я мальчик, чуть дышу,
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечку засветил,
Не медливши нимало,
К себе его пустил.
Увидел, что крилами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я теплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
Дос_у_ха выжимал.
Он чуть лишь ободрился,
«Каков-то, — молвил, — лук,
В дожже, чать, повредился».
И с словом стр_е_лил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко засмеялся
И тотчас заплясал.
«Чего ты испугался? —
С насмешкою сказал. —
Мой лук еще годится,
И цел и с тетивой;
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой».

1747
* * *

Иные н_а_ горы катают тяжки камни,
Иные к колесу привязаны висят.
Тезей сидит, к горе прикован раскаленной,
И будет век сидеть. Флегей в Геенском мраке
Ревет и жалостно других увещевает:
«Вы, сильны на земли, на казнь мою взирайте,
Судите праведно и Бога почитайте».

1747
НАДПИСЬ НА ИЛЛУМИНАЦИЮ,
ПРЕДСТАВЛЕННУЮ В ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ДЕНЬ
тезоименитства Ея Величества
1748 года, Сентября 5 дня, перед летним домом,
на которой изображен был фонтан,
а по сторонам храмы мира и войны

Богиня красотой, породой Ты богиня,
Повсюду громкими делами Героиня,
Ты Мать щедротами, Ты именем покой:
Смущенный бранью мир мирит Господь Тобой
Российска тишина пределы превосходит
И льет избыток свой в окрестные страны:
Воюет воинство Твое против войны;
Оружие Твое Европе мир приводит.

1748
* * *

Женился Стил, старик без м_о_чи,
На Стелле, что в пятнадцать лет,
И, не дождавшись первой ночи,
Закашлявшись, оставил свет.
Тут Стелла бедная вздыхала,
Что на супружню смерть не тронута взирала.

1748
НАДПИСЬ
на спуск корабля, именуемого
Святаго Александра Невского, 1749 года

Гора, что Горизонт на суше закрывала,
Внезапно с берегу на быстрину сбежала;
Между палат стоит, где был недавно лес;
Мы веселимся здесь в средине тех чудес.
Но мы бы в лодочке на луже чуть сидели,
Когда б великого Петра мы не имели.

1749
НАДПИСЬ 1
к статуе Петра Великого

Се образ изва_я_н премудрого Героя, —
Что, ради подданных лишив себя покоя,
Последний принял чин и царствуя служил,
Свои законы сам примером утвердил,
Рожденны к Скипетру простер в работу руки,
Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.
Когда Он строил град, сносил труды в войнах,
В землях далеких был и царствовал в морях,
Художников сбирал и обучал солдатов,
Домашних побеждал и внешних сопостатов;
И, словом, се есть Петр, отечества Отец.
Земное божество Россия почитает,
И столько олтарей пред зраком сим пылает,
Коль много есть Ему обязанных сердец.

НАДПИСЬ 2 К ТОЙ ЖЕ

Елисавета здесь воздвигла зрак Петров
К утехе Россов всех, но кто он был таков,
Гласит сей град и флот, художества и войски,
Гражданские труды и подвиги Геройски.

НАДПИСЬ 3 К ТОЙ ЖЕ

Металл, что пламенем на брани устрашает,
В Петровом граде се Россиян утешает,
Изобразив в себе лица Его черты;
Но если бы его душевны красоты
Изобразить могло при том раченье наше,
То был бы образ сей всего на свете краше.

НАДПИСЬ 4 К ТОЙ ЖЕ

Зваянным образам, что в древни времена
Героям ставили за славные походы,
Невежеством веков честь божеска дана,
И чтили жертвой их в последовавши роды,
Что вера правая творить всегда претит.
Но вам простительно, о поздые потомки.
Когда, услышав вы дела Петровы громки,
Поставите олтарь пред сей Геройский вид;
Мы вас давно своим примером оправдали:
Чудясь делам Его, превысшим смертных сил,
Не верили, что Он един от смертных был,
Но в жизнь Его уже за Бога почитали.

НАДПИСЬ 5 К ТОЙ ЖЕ

Гремящие по всем концам земным победы
И Россов чрез весь свет торжествовавших следы,
Собрание наук, исправлении суды,
Пременное в реках течение воды,
Покрытый флотом понт, среди волн грады новы
И протчие дела увидев смерть Петровы
Рекла: «Сей человек предел мой нарушил
И доле в мире сем Мафусаила жил».
Так, лета по делам считая, возгласила
И в гроб великого сего Героя скрыла.
Но образом Его красуется сей град.
Взирая на Него, Перс, Турок, Гот, Сармат
Величеству лица Геройского чудится
И мертвого в меди бесчувственной страшится.

1750
ПИСЬМО
к его Высокородию Ивану Ивановичу Шувалову

Прекрасны летни дни, сияя на исходе,
Богатство с красотой обильно сыплют в мир;
Надежда радостью кончается в народе;
Натура смертным всем открыла общий пир;
Созрелые плоды древа отягощают
И кажут солнечным румянец свой лучам!
И руку жадную пригожством привлекают:
Что снят своей рукой, тот слаще плод устам.
Сие довольствие и красота всеместна
Не токмо жителям обильнейших полей
Полезной роскошью является прелестна —
Богинь влечет она приятностью своей.
Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елисавет;
Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет,
Где хитрость мастерства, преодолев природу,
Осенним дням дает весны прекрасной вид
И принуждает вверьх скакать высоко воду,
Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит.
Толь многи радости, толь разные утехи
Не могут от тебя Парнасских гор закрыть.

Тебе приятны коль Российских муз успехи,
То можно из твоей любви к ним заключить.
Ты, будучи в местах, где нежность обитает,
Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды,
Воспомяни, что мой покоя дух не знает,
Воспомяни мое раченье и труды.
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;
Отрада вся, когда о лете я пишу;
О лете я пишу, а им не наслаждаюсь
И радости в одном мечтании ищу.
Однако лето мне с весною возвратится,
Я оных красотой и в зиму наслаждусь,
Когда мой дух твоим приятством ободрится,
--PAGE_BREAK--Которое взнести я на Парнас потщусь.

1750
ПИСЬМО О ПОЛЬЗЕ СТЕКЛА
К Высокопревосходительному господину
Генералу-Поручику,
действительному Ея Императорского Величества
Камергеру, Московского Университета куратору
и орденов Белого Орла, Святаго Александра
и Святыя Анны Кавалеру Ивану Ивановичу Шувалову,
писанное 1752 года

Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже Минералов,
Приманчивым лучем блистающих в глаза:
Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.
Не редко я для той с Парнасских гор спускаюсь;
И ныне от нея на верьх их возвращаюсь,
Пою перед Тобой в восторге похвалу
Не камням дорогим, ни злату, но Стеклу.
И как я оное хваля воспоминаю,
Не ломкость лживого я счастья представляю.
Не должно тленности примером тое быть,
Чего и сильный огнь не может разрушить,
Других вещей земных конечный разделитель:
Стекло им рождено; огонь его родитель.

С натурой некогда он произвесть хотя
Достойное себя и оныя дитя,
Во мрачной глубине, под тягостью земною,
Где вечно он живет и борется с водою,
Все силы собрал вдруг и хляби затворил,
В которы Океан на брань к нему входил;
Напрягся мышцами и рамена иодвинул
И тяготу земли превыше облак вскинул.
Внезапно черный дым навел густую тень,
И в ночь ужасную переменился день.
Не баснотворного здесь ради Геркулеса
Две ночи сложены в едину от Зевеса;
Но Етна правде сей свидетель вечный нам,
Которая дала путь чудным сим родам.
Из ней разжженная река текла в пучину,
И свет, отчаясь, мнил, что зрит свою судьбину!
Но ужасу тому последовал конец:
Довольна чадом мать, доволен им отец.
Прогнали долгу ночь и жар свой погасили
И Солнцу ясному рождение открыли.
Но что ж, от недр земных родясь, произошло?
Любезное дитя, прекрасное Стекло.
Увидев смертные, о, как ему дивились!
Подобное тому сыскать искусством тщились.
И было в деле сем удачно мастерство:
Превысило своим раченьем естество.
Тем стало житие на свете нам счастливо:
Из чистого Стекла мы пьем вино и пиво
И видим в нем пример бесхитростных сердец:
Кого льзя видеть сквозь, тот подлинно не льстец.
Стекло в напитках нам не может скрыть принесу;
И чиста совесть рвет притворств гнилу завесу.
Но столько ли уже, Стекло, твоих похвал,
Что нам в тебе вино и мед сам слаще стал?
Никак! Сие твоих достоинств лишь начало,
Которы мастерство тебе с природой дало.

Исполнен слабостьми наш краткий в мире век:
Нередко впадает в болезни человек!
Он ищет помощи, хотя спастись от муки
И жизнь свою продлить, врачам дается в руки.
Нередко нам они отраду могут дать,
Умев приличные лекарства предписать,
Лекарства, что в Стекле хранят и составляют:
В Стекле одном оне безвредны пребывают.
Мы должны здравия и жизни часть Стеклу.
Какую надлежит ему принесть хвалу!
Хоть вместо оного замысловаты Хины
Сосуды составлять нашли из чистой глины:
Огромность тяжкую плода лишенных гор
Художеством своим преобратив в Фарфор,
Красой его к себе народы привлекают,
Что, плавая, морей свирепость презирают, -

Однако был бы он почти простой горшок,
Когда бы блеск Стекла дать помощи не мог.
Оно вход жидких Тел от скважин отвращает,
Вещей прекрасных видна нем изображает.
Имеет от Стекла часть крепости Фарфор;
Но тое, что на нем увеселяет взор,
Сады, гульбы, пиры и все, что есть прекрасно,
Стекле являет нам приятно, чисто, ясно.

Искусство, коим был прославлен Апеллес
И коим ныне Рим главу свою вознес,
Коль пользы от Стекла приобрело велики,
Доказывают то Финифти, Мозаики,
Которы ввек хранят Геройских бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц;
Чрез множество веков себе подобны зрятся
И ветхой древности грызенья не боятся.

Когда неистовый свирепствуя Борей
Стесняет мразом нас в упругости своей,
Великой не терпя и строгой перемены,
Скрывает человек себя в толстые стены.
Он был бы принужден без свету в них сидеть
Или с дрожанием несносный хлад терпеть.
Но солнечны лучи он сквозь Стекло впускает
И лютость холода чрез то же отвращает.
Отворенному вдруг и запертому быть —
Не то ли мы зовем, что чудеса творить?
Потом как человек зимой стал безопасен,
Еще притом желал, чтоб цвел всегда прекрасен
И в северных странах в снегу зеленый сад;
Цейлон бы посрамил, пренебрегая хлад.
И удовольствовал он мысли прихотливы:
Зимою за Стеклом цветы хранятся живы;
Дают приятный дух, увеселяют взор
И вам, Красавицы, хранят себя в убор.
Позволь, Любитель Муз, я речь свою склоняю
И к нежным сим сердцам на время обращаю.
И Музы с оными единого сродства;
Подобна в них краса и нежные слова.
Счастливой младостью Твои цветущи годы
И склонной похвала и ласковой природы
Мой стих от оных к сим пренесть не возбранят.
Прекрасный пол, о коль любезен вам наряд!
Дабы прельстить лицом любовных суеверов,
Какое множество вы знаете манеров
И коль искусны вы убор переменять,
Чтоб в каждый день себе приятность нову дать.
Но было б ваше все старанье без успеху,
Наряды ваши бы достойны были смеху,
Когда б вы в зеркале не видели себя.
Вы вдвое пригожи, Стекло употреби.
Когда блестят на вас горящие алмазы,
Двойной кипит в нас жар сугубыя заразы!
Но больше красоты и больше в них цены,
Когда круг них Стеклом цветки наведены:
Вы кажетесь нам в них приятною весною,
В цветах наряженной, усыпанных росою.

Во светлых зданиях убранства таковы.
Но в чем красуетесь, о сельски Нимфы, вы?
Природа в вас любовь подобную вложила,
Желанья нежны в вас подобна движет сила:
Вы также украшать желаете себя.
За тем прохладные поля свои любя,
Вы рвете розы в них, вы рвете в них лилеи,
Кладете их на грудь и вяжете круг шеи,
Таков убор дает вам нежная весна!
Но чем вы краситесь в другие времена,
Когда, лишась цветов, поля у вас бледнеют
Или снегами вкруг глубокими белеют?
Без оных что бы вам в нарядах помогло,
Когда бы бисеру вам не дало Стекло?
Любовников он к вам не меньше привлекает,
Как блещущий алмаз богатых уязвляет.
Или еще на вас в нем больше красота,
Когда любезная в вас светит простота!

Так в бисере Стекло подобяся жемчугу,
Любимо по всему земному ходит кругу.
Им красится народ в полунощных степях,
Им красится Арап на южных берегах.
В Америке живут, мы чаем, простаки,
Что там драгой металл из сребреной реки
Дают Европскому купечеству охотно
И бисеру берут количество несчетно,
Но тем, я думаю, они разумне нас,
Что гонят от своих бедам причину глаз.
Им оны времена не будут ввек забвенны,
Как пали их отцы для злата побиенны.
О коль ужасно зло! На то ли человек
В незнаемых морях имел опасный бег,
На то ли, разрушив естественны пределы,
На утлом дереве обшел кругом свет целый,
За тем ли он сошел на красны берега,
Чтоб там себя явить свирепого врага?
По тягостном труде, снесенном на пучине,
Где предал он себя на произвол судьбине,
Едва на твердый путь от бурь избыть успел,
Военной бурей он внезапно зашумел.
Уже горят Царей там древние жилища;
Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища!
И кости предков их из золотых гробов
Чрез стены падают к смердящим трупам в ров!
С перстнями руки прочь и головы с убранством
Секут несытые и златом и тиранством.
Иных, свирепствуя, в средину гонят гор
Драгой металл изрыть из преглубоких нор.
Смятение и страх, оковы, глад и раны,
Что наложили им в работе их тираны,
Препятствовали им подземну хлябь крепить,
Чтоб тягота над ней могла недвижна быть.
Обрушилась гора: лежат в ней погребенны
Бесчастные! или поистине блаженны,
Что вдруг избегли все бесчеловечных рук,
Работы тяжкия, ругательства и мук!

Оставив Кастиллан невинность так попранну,
С богатством в отчество спешит по Океану,
Надеясь оным всю Европу вдруг купить.
Но златом волн морских не можно утолить.
Подобный их сердцам Борей, подняв пучину,
Навел их животу и варварству кончину:
Погрязли в глубине, с сокровищем своим,
На пищу преданы чудовищам морским.
То бури, то враги толь часто их терзали,
Что редко до брегов желанных достигали.
О коль великий вред! От зла рождалось зло!
Виной толиких бед бывало ли Стекло?
Никак! Оно везде наш дух увеселяет:
Полезно молодым и старым помогает.

По долговременном теченьи наших дней
Тупеет зрение ослабленных очей.
Померкшее того не представляет чувство,
Что кажет в тонкостях натура и искусство.
Велика сердцу скорбь лишиться чтенья книг,
Скучнее вечной тьмы, тяжелее вериг!
Тогда противен день, веселие — досада!
Одно лишь нам Стекло в сей бедности отрада.
Оно способствием искусныя руки
Подать нам зрение умеет чрез очки!
Не дар ли мы в Стекле божественный имеем?
Что честь достойную воздать ему коснеем?

Взирая в древности народы изумленны,
Что греет, топит, льет и светит огнь возжженный,
Иные Божеску ему давали честь;
Иные знать хотя, кто с неба мог принесть,
Представили в своем мечтанье Прометея,
Что многи на земли художества умея,
Различные казал искусством чудеса:
За то Минервою был взят на небеса,
Похитил с солнца огнь и смертным отдал в руки.
Зевес воздвиг свой гнев, воздвиг ужасны звуки.
Предерзкого к горе великой приковал
И сильному орлу на растерзанье дал.
Он сердце завсегда коварное терзает,
На коем снова плоть на муку вырастает.
Там слышен страшный стон, там тяжка цепь звучит,
И кровь чрез камни вниз текущая шумит.
О коль несносна жизнь! Позорище ужасно!
Но в просвещенны дни сей вымысл видим ясно.
Пииты украшать хотя свои стихи,
Описывали казнь за мнимые грехи.
Мы пламень солнечный Стеклом здесь получаем
И Прометея тем безбедно подражаем.
Ругаясь подлости нескладных оных врак,
Небесным без греха огнем курим табак;
И только лишь о том мы думаем, жалея,
Не свергла ль в пагубу наука Прометея?..
Не злясь ли на него невежд свирепых полк,
На знатны вымыслы сложил неправый толк?
Не наблюдал ли звезд тогда сквозь Телескопы,
Что ныне воскресил труд счастливой Европы?
Не огнь ли он Стеклом умел сводить с небес
И пагубу себе от Варваров нанес,
Что предали на казнь, обнесши чародеем?
Коль много таковых примеров мы имеем,
Что зависть, скрыв себя под святости покров,
И груба ревность с ней, на правду строя ков,
От самой древности воюют многократно,
Чем много знания погибло невозвратно!
Коль точно знали б мы небесные страны,
Движение планет, течение луны,
Когда бы Аристарх завистливым Клеантом
Не назван был в суде неистовым Гигантом,
Дерзнувшим землю всю от тверди потрясти,
Круг центра своего, круг солнца обнести,
Дерзнувшим научать, что все домашни Боги
Терпят великий труд всегдашния дороги:
Вертится вкруг Нептун, Диана и Плутон
И страждут ту же казнь, как дерзкий Иксион.
И неподвижная земли Богиня Веста
К упокоению сыскать не может места.
Под видом ложным сих почтения Богов
Закрыт был звездный мир чрез множество веков.
Боясь падения неправой оной веры,
Вели всегдашню брань с наукой лицемеры,
Дабы она, открыв величество небес
И разность дивную неведомых чудес,
Не показала всем, что непостижна сила
Единого Творца весь мир сей сотворила.
Что Марс, Нептун, Зевес, все сонмище Богов
Не стоят тучных жертв, ниже под жертву дров,
Что агньцов и волов жрецы едят напрасно:
Сие одно, сие казалось быть опасно!
Оттоле землю все считали посреде.
Астроном весь свой век в бесплодном был труде,
Запутан циклами, пока восстал Коперник,
Презритель зависти и варварству соперник.
В средине всех Планет он солнце положил,
Сугубое земли движение открыл:
Одним круг центра путь вседневный совершает,
Другим круг солнца год теченьем составляет.
Он циклы истинной Системой растерзал
И правду точностью явлений доказал.
Потом Гугении, Кеплеры и Невтоны,
Преломленных лучей в Стекле познав законы,
Разумный подлинно уверили весь свет,
Коперник что учил, сомнения в том нет.
Клеантов не боясь, мы пишем все согласно,
Что истине они противятся напрасно.
В безмерном углубя пространстве разум свой,
Из мысли ходим в мысль, из света в свет иной.
Везде Божественну премудрость почитаем,
В благоговении, весь дух свой погружаем,
Чудимся быстрине, чудимся тишине,
Что Бог устроил нам в безмерной глубине.
В ужасной скорости и купно быть в покое,
Кто чудо сотворит, кроме Его, такое?
Нас больше таковы идеи веселят,
Как, Божий некогда описывая град,
Вечерний Августин {*} душею веселился.
{* О граде божии, кн. 16, гл. 9. (Примеч. Ломоносова.)}
О коль великим он восторгом бы пленился,
Когда б разумну тварь толь тесно не включал,
Под нами б жителей как здесь не отрицал,
Без Математики вселенной бы не мерил!
Что есть Америка, напрасно он не верил:
Доказывает то подземный Католик,
Кадя златой его в костелах новых лик.
Уже Колумбу вслед, уже за Магелланом
Круг света ходим мы великим Океаном
И видим множество Божественных там дел,
Земель и островов, людей, градов и сел,
Незнаемых пред тем и странных нам животных,
Зверей, и птиц, и рыб, плодов и трав несчетных.
Возьмите сей пример, Клеанты, ясно вняв,
Коль много Августин в сем мнении неправ;
Он слово Божие употреблял {*} напрасно.
{* О граде божии, кн. 16, гл. 9. (Примеч. Ломоносова.)}
В Системе света вы то ж делаете власно.
Во зрительных трубах Стекло являет нам,
Колико дал Творец пространство небесам.
Толь много солнцев в них пылающих сияет,
Недвижных сколько звезд нам ясна ночь являет.
Круг солнца нашего, среди других планет,
Земля с ходящею круг ней луной течет,
Которую хотя весьма пространну знаем,
Но в свету применив, как точку представляем.
Коль созданных вещей пространно естество!
О коль велико их создавше Божество!
О коль велика к нам щедрот его пучина,
Что н_а_ землю послал возлюбленного Сына!
Не погнушался Он на малый шар сойти,
Чтобы погибшего страданием спасти.
Чем меньше мы Его щедрот достойны зримся,
Тем больше благости и милости чудимся.
Стекло приводит нас чрез Оптику к сему,
Прогнав глубокую неведения тьму!
Преломленных лучей пределы в нем неложны,
Поставлены Творцем: другие невозможны.
В благословенный наш и просвещенный век
Чего не мог дойти по оным человек?

Хоть острым взором нас природа одарила,
Но близок оного конец имеет сила:
Кром_е_, что в далеке не кажет нам вещей
И собранных трубой он требует лучей,
Коль многих тварей он еще не досягает,
Которых малый рост пред нами сокрывает!
Но в нынешних веках нам Микроскоп открыл,
Что Бог в невидимых животных сотворил!
Коль тонки члены их, составы, сердце, жилы
И нервы, что хранят в себе животны силы!
Не меньше, нежели в пучине тяжкий Кит,
    продолжение
--PAGE_BREAK--Нас малый червь частей сложением дивит.
Велик Создатель наш в огромности небесной!
Велик в строении червей, скудели тесной!
Стеклом познали мы толики чудеса,
Чем Он наполнил Понт, и воздух и леса.
Прибавив рост вещей оно, коль нам потребно,
Являет трав разбор и знание врачебно;
Коль много Микроскоп нам тайностей открыл,
Невидимых частиц и тонких в теле жил!

Но что еще? уже в Стекле нам Барометры
Хотят предвозвещать, коль скоро будут ветры,
Коль скоро дождь густой на нивах зашумит,
Иль, облаки прогнав, их солнце осушит.
Надежда наша в том обманами не льстится:
Стекло поможет нам, и дело совершится.
Открылись точно им движения светил;
Чрез то ж откроется в погодах разность сил.
Коль могут счастливы селяне быть оттоле,
Когда не будет зной ни дождь опасен в поле!
Какой способности ждать должно кораблям,
Узнав, когда шуметь или молчать волнам,
И плавать по морю безбедно и спокойно!
Велико дело в сем и гор златых достойно!

Далече до конца Стеклу достойных хвал,
На кои целый год едва бы мне достал.
За тем уже слова похвальны оставляю,
И что об нем писал, то делом начинаю.
Однако при конце не можно преминуть,
Чтоб новых мне его чудес не помянуть.
Что может смертным быть ужаснее удара,

С которым молния из облак блещет яра?
Услышав в темноте внезапный треск и шум
И видя быстрый блеск, мятется слабый ум,
От гневного часа желает где б укрыться,
Причины оного исследовать страшится,
Дабы истолковать что молния и гром,
Такие мысли все считает он грехом.
«На бич, — он говорит, — я посмотреть не смею,
Когда грозит Отец нам яростью своею».
Но как Он нас казнит, подняв в пучине вал,
То грех ли то сказать, что ветром Он нагнал?
Когда в Египте хлеб довольный не родился,
То грех ли то сказать, что Нил там не разлился?
Подобно надлежит о громе рассуждать.
Но блеск и звук его, не дав главы поднять,
Держал ученых смысл в смущении толиком,
Что в заблуждении теряли путь великом
И истинных причин достигнуть не могли,
Поколе действ в Стекле подобных не нашли.
Вертясь, Стеклянный шар дает удары с блеском,
С громовым сходственны сверьканием и треском.
Дивился сходству ум, но видя малость сил,
До лета прошлого сомнителен в том был;
Довольствуя одне чрез любопытство очи,
Искал в том перемен приятных дни и ночи
И больше в том одном рачения имел,
Чтоб силою Стекла болезни одолел,
И видел часто в том успехи вожделенны.
О коль со древними дни наши несравненны!
Внезапно чудный слух по всем странам течет,
Что от громовых стрел опасности уж нет!
Что та же сила туч гремящих мрак наводит,
Котора от Стекла движением исходит,
Что, зная правила, изысканны Стеклом,
Мы можем отвратить от храмин наших гром.
Единство оных сил доказано стократно.
Мы лета ныне ждем приятного обратно:
Тогда о истине Стекло уверит нас,
Ужасный будет ли безбеден грома глас?
Европа ныне в то всю мысль свою вперила
И махины уже пристойны учредила.
Я, следуя за ней, с Парнасских гор схожу,
На время ко Стеклу весь труд свой приложу.

Ходя за тайнами в искусстве и природе,
Я слышу восхищен веселый глас в народе.
Елисаветина повсюду похвала
Гласит премудрости и щедрости дела.
Златые времена! О кроткие законы!
Народу Своему прощает миллионы
И, пользу общую отечества прозря,
Учению велит расшириться в моря,
Умножив бодрость в нем щедротою Своею!
А Ты, о Меценат, предстательством пред Нею
Какой наукам путь стараешься открыть,
Пред светом в том могу свидетель верный быть.
Тебе похвальны все, приятны и любезны,
Что тщатся постигать учения полезны.
Мои посильные и малые труды
Коль часто перед Ней воспоминаешь ты!
Услышанному быть Ея кротчайшим слухом
Есть новым в бытии животвориться духом!
Кто кажет старых смысл во днях еще младых,
Тот будет всем пример, дожив власов седых.
Кто склонность в счастии и доброту являет,
Тот счастие себе недвижно утверждает.
Всяк чувствует в Тебе и хвалит обое,
И небо чаемых покажет сбытие.

1752
* * *

Отмщать завистнику меня вооружают,
Хотя мне от него вреда отнюдь не чают.
Когда зоилова хула мне не вредит,
Могу ли на него за то я быть сердит?
Однако ж осержусь! Я встал, ищу обуха;
Уж поднял, я махну! А кто сидит тут? Муха!
Коль жаль мне для нее напрасного труда.
Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда.

1753
К И И Ш

Спасибо за грибы, челом за ананас,
За вина сладкие; я рад, что не был квас.
Российско кушанье сразилось с Перуанским,
А если бы и квас влился в кишки с Шампанским,
То сделался бы в них такой же разговор,
Какой меж стряпчими в суде бывает спор.
Я думал уж и так, что в брюхо… забился,
И, выпустить хотя, я чуть не надсадился.

1753
НА ИЗОБРЕТЕНИЕ РОГОВОЙ МУЗЫКИ

Ловцов и пастухов меж селами отрада:
Одне ловят зверей, другие смотрят стада.
Охотник в рог ревет, пастух свистит в свирель.
Тревожит оной Нимф; приятна тиха трель.
Там шумный песий рев, а здесь у тихой речки
Молоденьки блеют по матери овечки.
Здесь нежность и покой, здесь царствует любовь;
Охотнический шум, как Марсов, движет кровь.
Но ныне к обойм вы, Нимфы, собирайтесь
И равно обоей муз_ы_кой услаждайтесь:
Что было грубости в охотничьих трубах,
Нарышкин умягчил при наших берегах;
Чего и дикие животны убегали,
В том слухи нежные приятности сыскали.

1753
О СОМНИТЕЛЬНОМ ПРОИЗНОШЕНИИ
буквы Г в Российском языке

Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торги, где мозгокружны браги
И деньги, и гостей, и годы их губят.
Драгие ангелы, пригожие богини,
Бегущие всегда от гадкия гордыни,
Пугливы голуби из мягкого гнезда,
Угодность с негою, огромные чертоги,
Недуги наглые и гнусные остроги,
Богатство, нагота, слуги и господа,
Угрюмы взглядами, игреки, пеги, смуглы,
Багровые глаза, продолговаты, круглы;
И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,
Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,
Ногаи, б_о_лгары, гуроны, геты, гунны,
Тугие головы, о _и_готи чугунны,
Гневливые враги и гладкословный друг,
Толпыги, щеголи, когда вам есть досуг,
От вас совета жду, я вам даю на волю:
Скажите, где быть _га_ и где стоять _глаголю_?

1754
ГИМН БОРОДЕ

1

Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.

Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.

2

Попечительна природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой
Путь, которым в мир приходим
И наш первый взор возводим.
Не явится борода,
Не открыты ворота.

Борода предорогая… и т. д.

3

Борода в казне доходы
Умножает по вся годы.
Керженцам любезный брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.

Борода предорогая… и т. д.

4

Не напрасно он дерзает,
Верно свой прибыток знает:
Лишь разгладит он усы,
Смертной не боясь грозы,
Скачут в пламень суеверы:
Сколько с Оби и Печеры
После них богатств домой
Достает он бородой.

Борода предорогая… и т. д.

5

О коль в свете ты блаженна,
Борода, глазам замена!
Люди обще говорят
И по правде то твердят:
Дураки, врали, проказы
Были бы без ней безглазы,
Им в глаза плевал бы всяк;
Ею цел и здрав их зрак.

Борода предорогая… и т. д.

6

Если правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Конче в оных мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы вправды тут,
В струбе там того сожгут.

Борода предорогая… и т. д.

7

Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом,
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен, —
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы ея плоды!

Борода предорогая… и т. д.

18

О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?

Борода предорогая… и т. д.

19

Через многие расчесы
Заплету тебя я в косы,
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи:
Дайте ленты, кошелки
И крупичатой муки.

Борода предорогая… и т. д.

10

Ах, куда с добром деваться?
Все уборы не вместятся:
Для их многого числа
Борода не доросла.
Я крестьянам подражаю
И как пашню удобряю.
Борода, теперь прости,
В жирной влажности расти.

Борода предорогая!
Жаль, что ты не крещена
И что тела часть срамная
Тем тебе предпочтена.

1757
ЗУБНИЦКОМУ
Безбожник и ханжа, подметных писем враль!
Твой мерзкий склад давно и смех нам и печаль:
Печаль, что ты язык российский развращаешь,
А смех, что ты тем злом затмить достойных чаешь.
Наплюем мы на страм твоих поганых врак:
Уже за 20 лет ты записной дурак;
Давно изгага всем читать твои синички,
Дорогу некошну, вонючие лисички;
Никто не поминай нам подлости ходуль
И к пьянству твоему потребных красоуль.
Хоть ложной святостью ты бородой скрывался,
Пробив, на злость твою взирая, улыбался:
Учения его и чести и труда
Не можешь повредить ни ты, ни борода.

1757
* * *

Войну воспеть хочу в донских полях кроваву
И князя, что воздвиг поправку нашу славу.

1757
К ПАХОМИЮ

Пахомей говорит, что для святаго слова
Риторика ничто, лишь совесть будь готова.
Ты будешь Казнодей, лишь только стань попом
И стыд весь отложи. Однако врешь, Пахом.
На что риторику совсем пренебрегаешь?
Ее лишь ты одну, и то худенько знаешь.
Василий, Златоуст — церковные столпы —
Учились долее, как нынешни попы:
Гомера, Пиндара, Демосфена читали
И проповедь свою их штилем предлагали;
Натуру, общую всей протчей твари мать,
Небес, земли, морей, старались испытать,
Дабы Творца чрез то по мере сил постигнуть
И важностью вещей сердца людски подвигнуть;
Не ставили за стыд из басен выбирать,
Чем к праведным делам возможно преклонять.
Ты словом Божиим незнанье закрываешь
И больше тех мужей у нас быть уповаешь;
Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст!
Но мы уверены о том, что мозг твой пуст.
Нам слово Божие чувствительно, любезно
И лишь во рте твоем бессильно, бесполезно.
Нравоучением преславный Телемак
Стократ полезнее твоих нескладных врак.

1759

г Сум
с г Тред>

С Сотином — что за вздор? — Аколаст примирился!
Конечно, третий член к ним, леший, прилепился,
Дабы три фурии, втеснившись на Парнас,
Закрыли криком муз российских чистый глас.
Коль много раз театр казал насмех Сотина,
И у Аколаста он слыл всегда скотина.
Аколаст, злобствуя, всем уши раскричал,
Картавил, шепелял, качался и мигал,
Сотиновых стихов рассказывая скверность,
А ныне объявил любовь ему и верность,
Дабы Пробиновых хвалу унизить од,
Которы вознося российский чтит народ.
Чего не можешь ты начать, о зависть злая,
Но истина стоит недвижима святая.
Коль зол, коль лжив, коль подл Аколаст и Сотин,
Того не знает лишь их гордый нрав один.
Аколаст написал: «Сотин лишь врать способен»,
А ныне доказал, что сам ему подобен.
Кто быть желает нем и слушать наглых врак,
Меж самохвалами с умом прослыть дурак,
Сдружись с сей парочкой: кто хочет с ними знаться,
Тот думай, каково в крапиву испражняться.

1759

Fortune, de qui la main couronne {*},
переведенная г. Сумароковым и г. Ломоносовым.
Любители и знающие словесные науки могут сами,
по разному сих обеих Пиитов свойству,
каждого перевод узнать>
{* Счастье, которое венчает (фр.). — Ред.}
Доколе, счастье, ты венцами
Злодеев будешь украшать?
Доколе ложными лучами
Наш разум хочешь ослеплять?
Доколе, истукан прелестный,
Мы станем жертвой нам бесчестной
Твой тщетный почитать олтарь?
Доколе будем строить храмы,
Твои чтить замыслы упрямы,
Прельщенная словесна тварь?

Народ, порабощен обману,
Малейшие твои дела
За ум, за храбрость чтит избранну:
Ты власть, ты честь, ты сил хвала;
В угоду твоему пороку
И добродетель превысоку
Лишает собственных красот.
Его неправедны уставы
На верьх возводят пышной славы
Твоих любимцев злобный род.

Но пусть великостию сею
О титлах хвалятся своих;
Поставим разум в том судьею
И добрых дел поищем в них.
Я вижу лишь одну безмерность,
Надменность, слабость и неверность,
Свирепство, бешенство и лесть.
Доброта странная! Откуду
Из злости сложенному чуду
Дается оной должна честь?

Ты знай: герои совершенны
Премудростию в свет даны;
Она лишь видит, коль презренны,
Что чрез тебя возведены;
Она ту славу презирает,
Что рок неправедный рождает
В победах слепотой своей;
Пред строгими ея очами
Герой с суровыми делами
Ничто, как счастливый злодей.

Почтить ли токи те кровавы,
Что в Риме Сулла проливал?
Достойно ль в Александре славы,
Что в Аттиле всяк злом признал?
За добродетель и геройство
Хвалить ли зверско неспокойство
И власть окровавленных рук?
И принужденными устами
Могу ли возносить хвалами
Начальника толиких мук?

Издревле что об вас известно,
О хищники чужих держав?
Желанье в мире всем невместно,
Попрание венчанных глав,
Огня и трупов полны стены,
И вы — в пару кровавой пены,
Народ, пожранный от меча,
И в шуме бледна мать великом
Свою дочь тщится с плачем, с криком
Отнять с насильного плеча.

Слепые мы судьи, слепые,
Чудимся таковым делам!
Одне ли приключенья злые
Дают достоинство Царям?
Их славе, бедствами обильной,
Без брани хищной и несильной
Не можно разве устоять?
Не можно божеству земному
Без ударяющего грому
Своим величеством блистать?

Но быть должна во время бою
На первенстве прямая честь,
И кто, поправ врага собою,
    продолжение
--PAGE_BREAK--Победу мог себе причесть?
Издревле воины известны,
Похвальны, знатны, славны, честны
Оплошностью противных сил.
Худым Варроновым призором,
Упрямым и неправым спором
Ганнибал славу получил.

Кого же нам почтить Героем
Великим собственной хвалой?
Царя, что правдой и покоем
Себя, народ содержит свой;
Последуя Веспазиану,
Едину радость несказанну
Имеет в счастии людей
Отец отечества без лести
И ставит выше всякой чести
Числом своих щедроты дней.

О вы, что в добродетель чтите
Един в войнах геройский шум,
Себе Сократа возразите
За Клитова убивца в ум;
Вам будет Царь в нем несравненный,
Правдивый, кротостью почтенный,
Достойный олтаря вовек.
Тогда страшилище Эвфрата
Против венчанного Сократа
Последний будет человек.

Герои люты и кровавы!
Поставьте гордости конец,
Рожденный от воинской славы
Забудьте лавровый венец.
Напрасно Рима повелитель
Октавий, света победитель,
Навел в его пределы страх;
Он Августом бы не нарекся,
Когда бы в кротость не облекся
И страха не скончал в сердцах.

О воины великосерды!
Явите ваших луч доброт;
Посмотрим, коль тогда вы тверды,
Как счастье возьмет поворот.
Когда то к вам великодушно,
Земля и море вам послушно,
И блеск ваш очи всех слепит;
Но только лишь оно отстанет,
Геройска похвала увянет,
И смертный будет всем открыт.

Способность средственна довлеет
Завоевателями быть.
Кто счастие преодолеет,
Один великим может слыть.
Хоть помощь от него теряет,
Но с постоянством пребывает,
Для коего от всех почтен;
Всегда не низок и не пышен,
С Тиверием ли он возвышен
Или, как Варус, поражен.

Излишню радость не внушает
В недвижности своей предел
И осторожно умеряет
Неистовство успешных дел.
Пусть счастие преобратится,
Недвижна добродетель тщится
Презренный разрушать упор.
Конец имеет благоденство.
Стоит в премудрости блаженство,
Не постоянен рока взор.

Вотще готовит гнев Юноны
Енею смерть среди валов.
Премудрость! Чрез твои законы
Он выше рока и богов;
Тобою Рим, по злой напасти,
В средине Карфагенской власти,
Своих героев смерть отмстил;
Ходя в твои небесны следы,
Во время слезныя победы
В трофеи гробы превратил.

1755
* * *

Железо, злато, медь, свинцова крепка сила
И тягость серебра тогда себя открыла,
Как сильный огнь в горах сжигал великий лес;
Или на те места ударил гром с небес;
Или против врагов народ, готовясь к бою,
Чтоб их огнем прогнать, в лесах дал волю зною;
Или чтоб тучность дать чрез пепел древ полям
И чистый луг открыть для пажити скотам;
Или причина в том была еще иная:
Владела лесом там пожара власть, пылая;
С великим шумом огнь коренья древ палил;
Тогда в глубокий дол лились ручьи из жил,
Железо и свинец и серебро топилось,
И с медью золото в пристойны рвы катилось.

1761
* * *

Случились вместе два Астр_о_нома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил: «Земля, вертясь, круг Солнца ходит»;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит.
Один Коперник был, другой слыл Птоломей.
Тут повар спор решил усмешкою своей.
Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?
Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»
Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,
Я правду докажу, на Солнце не бывав.
Кто видел простака из поваров такова,
Который бы вертел очаг кругом жаркова?»

1761
* * *

Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на землю от высоты смотренье;
Или по слепоте без ряду всё течет,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.
Однако, посмотрев светил небесных стройность,
Земли, морей и рек доброту и пристойность,
Премену дней, ночей, явления луны,
Признал, что божеской мы силой созданы.

1761
* * *

Мышь некогда, любя святыню,
Оставила прелестный мир,
Ушла в глубокую пустыню,
Засевшись вся в голландский сыр.

1761-1762
СТИХИ,
СОЧИНЕННЫЕ НА ДОРОГЕ В ПЕТЕРГОФ,
когда я в 1761 году ехал просить
о подписании привилегии для Академии,
быв много раз прежде за тем же

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь:
Ты Ангел во плоти иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен;
Что видишь, всё твое; везде в своем дому;
Не просишь ни о чем, не должен никому.

1767

ПРИМЕЧАНИЯ

При подготовке настоящего издания поэтических произведений М. В.
Ломоносова составитель руководствовался двумя наиболее авторитетными
изданиями: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Т. 8. Под ред. В. В.
Виноградова, А. И. Андреева, Г. П. Блока. М.-Л., АН СССР, 1959; Ломоносов М.
В. Избранные произведения. Вступ. статья, подготовка текста и примеч. А. А.
Морозова. М.-Л., Сов. писатель, 1965 (Б-ка поэта. Большая серия).
Орфография и пунктуация текстов Ломоносова приближены к современным
нормам (за исключением тех случаев, когда в правописании отражается
произносительная манера, напр.: «Етна», «верьхи», «отнюд» и т. п.).
Сохранено ломоносовское написание некоторых слов с прописных букв. Датировка
текстов — по изданию 1959 г.
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

«Услышали мухи...» Впервые — Путешествия академика Ивана Лепехина, ч.
IV. В 1772 году. Спб., 1805, с. 303. Самое раннее из дошедших до нас
стихотворений Ломоносова. Написано в Славяно-греко-латинской академии. В
первой публикации к этому стихотворению имеется примечание: «Сочинение г.
Ломоносова в Московской академии за учиненный им школьный проступок». Что
это был за проступок, неизвестно. Но, судя по содержанию стихов, можно
предположить, что здесь имело место какое-то уклонение молодого Ломоносова в
сторону «сладкого» времяпрепровождения.
Егда стали ясти… — Во второй публикации этого стихотворения вместо
«егда» стоит «едва» (см.: Смирнов С. К. История Московской
Славяно-греко-латинской академии. М., 1855, с. 250).

«Хвалить хочу Атрид...» Впервые — Лит. газ., 1936, Ќ 65 (628), 20 нояб.
Перевод оды, приписывавшейся во времена Ломоносова Анакреонту, а на самом
деле принадлежащей одному из многочисленных подражателей великого
древнегреческого лирика. Спустя двадцать лет Ломоносов переработает этот
перевод и включит его в «Разговор с Анакреоном».

«Одна с Нарциссом мне судьбина...»; «Нимфы окол нас кругами...»; «Весна
тепло ведёт...» Впервые — Покойного статского советника и профессора Михаилы
Васильевича Ломоносова собрание разных сочинений в стихах и прозе, кн. II.
М., 1778, с. 15. Стихотворения вошли в состав «Письма о правилах российского
стихотворства» (1739) в качестве примеров новых стихотворлых размеров.
Миртилла — условно-поэтическое имя возлюбленной.

«Светящий солнцев конь...»; «Чем ты дале прочь отходишь...» Впервые —
Сочинения М. В. Ломоносова, т. III. Изд. Академии наук. Спб., 1895, с. 37,
45. Оба стихотворения были включены Ломоносовым в первый вариант «Риторики»
(закончен не позднее 1743 г.).

«Поставлен на столпах высоких солнцев дом...» Впервые — Риторика, 1748,
57. Стихотворение представляет собою перевод отрывка из второй книги
«Превращений» Овидия.

«В топ_о_ловой тени гуляя, муравей...» Впервые — Риторика, 1748, 141.
Перевод из Марциала. Ломоносов в противовес современным ему ученым отстаивал
гипотезу органического происхождения янтаря. Очевидно, по этой причине
данные стихи Марциала и привлекли его внимание. В «Риторике» стихотворение
приводится как один из примеров «замысловатых идей».

«Тот беден в свете сем, кто беден не бывал»; «То плачет человек, то в
радости смеется...» Впервые — Риторика, 1748, 144 (приводятся как примеры
«витиеватых речей»).
«Зачем я на жене богатой не женюсь?..» Впервые — Риторика, 1748, 144.
Перевод из Марциала.

«Уже юг влажными крылами вылетает...» Впервые — Риторика, 1748, 156.
Перевод отрывка из первой книги «Превращений» Овидия.

«Устами движет Бог; я с ним начну вещать...» Впервые — Риторика, 1748,
239. Перевод начальных строк монолога Пифагора из пятнадцатой книги
«Превращений» Овидия (см. вступ. статью).

«Я знак бессмертия себе воздвигнул...» Впервые — Риторика, 1748, 268.
Перевод оды Горация «К Мельпомене». «Умышленное отступление допущено в стихе
8, где устранен малопонятный без комментария образ жреца, восходящего на
Капитолий в сопровождении молчаливой девы» (Ломоносов М. В. Полн. собр.
соч., т. 8, с. 931). Несмотря на то что ломоносовское стихотворение
представляет собой перевод, близкий к подлиннику, здесь имеется несколько
намеков на русскую действительность: «Давнус царствовал в простом народе»
(могло восприниматься как указание на Петра I), «внесть в Италию стихи
Польски» (вспомним реформу русского стихосложения, завершенную Ломоносовым),
«мне беззнатный род препятством не был» (вспомним происхождение самого
Ломоносова). После Ломоносова Державин дерзнул целиком, как говорили в XVIII
в., «склонить» оду Горация «на русские нравы», непосредственно проторив
дорогу великому созданию Пушкина.

«Лишь только дневный шум замолк...» Впервые — Риторика, 1748, 306,
Вольный перевод из Лафонтена.

«Жениться хорошо, да много и досады...» Впервые — Риторика, 1748, 307.
Вольный перевод из Лафонтена (басня «Утонувшая жена»).

«Послушайте, прошу, что старому случилось...» Впервые — Риторика, 1748,
308. Вольный перевод отрывка из басни Лафонтена «Мельник, его сын и осел». В
XX в. свою вариацию на тему этого отрывка дал С. Я. Маршак в стихотворении
«Мельник, мальчик и осел», вошедшем в цикл «Сказки разных народов».

«Ночною темнотою...» Впервые — Риторика, 1748, 309. Перевод из одного
из подражателей Анакреонта. Ломоносов «чрезвычайно искусно воспроизвел
напевный характер оригинала, создаваемый совпадением четкого ритмического
членения с синтаксическим членением текста. Перевод в общем точен; в
начальных строках устранено описательное обозначение поздней ночной поры
(»когда Медведица поворачивается в руке Боота"), которое в переводе выпадало
бы из простого и непринужденного стиля стихотворения" (Ломсносов М. В. Полн.
собр. соч., т. 8, с. 932-933). Это стихотворение завоевало популярность в
самых широких кругах еще при жизни Ломоносова, стало одной из любимых песен.
Курганов поместил его в своем знаменитом «Письмовнике», одной из самых
читаемых книг в России на рубеже XVIII-XIX вв., чем способствовал еще
большему его распространению (см.: Российская универсальная грамматика, или
Всеобщее писмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения
русскому языку с седмью присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных
вещей. Спб., 1769, с. 320). Это ломоносовское стихотворение было известно и
любимо вплоть до второй половины XIX в. Так, в романе Н. С. Лескова
«Соборяне» Ахилла Десницын изливает душу песней «Ночною темнотою...»
(отчасти переиначивая слова Ломоносова, как, впрочем, всегда случается,
когда песня становится народной). Популярность ломоносовского стихотворения
объясняется прежде всего легкостью и простотой поэтического языка,
непринужденностью и естественностью интонации. Эти качества стихотворения
«Ночною темнотою...» особенно отчетливо выступают при сравнении его с
державинским «Купидоном» (1797), являющимся переводом той же самой
анакреонтической оды, Несмотря на то что стихотворение Г. Р. Державина
написано полвека спустя, когда русский литературный язык был уже достаточно
разработан, пластичен, ломоносовское произведение явно выигрывает именно в
смысле простоты и непринужденности, какой-то даже грациозности (что,
конечно, не может бросить тень на поэтическую репутацию Г. Р. Державина,
лирика в высшей степени неровного, но гениального и великого в самых его
неровностях):

Под Медведицей небесной,
Средь ночныя темноты,
Как на мир сей сон всеместный
Сыпал маковы цветы;
Как спокойно все уж спали
Отягченные трудом,
Слышу, в двери застучали
Кто-то громко вдруг кольцом.
«Кто, — спросил я, — в дверь стучится
И тревожит сладкий сон?»
«Отвори, чего страшиться? —
Отвечал мне Купидон. —
Я ребенок, как-то сбился
В ночь безлунную с пути,
Весь дождем я замочился,
Не найду, куда идти».
Жаль его мне очень стало:
Встал и высек я огня;
Отворил лишь двери мало,
Прыг дитя перед меня.
В туле лук на нем и стрелы;
Я к огню с ним поспешил,
Тер руками руки мерзлы,
Кудри влажные сушил.
Он, успел лишь обогреться,
«Ну, посмотрим-ка, — сказал, —
Хорошо ли лук мой гнется?
Не испорчен ли чем стал?»
Молвил и стрелу мгновенно
Острую в меня пустил,
Ранил сердце мне смертельно
И, смеяся, говорил:
«Не тужи, мой лук годится,
Тетива еще цела».
С тех пор начал я крушиться,
Как любви во мне стрела.

«Иные на горы катают тяжки камни...» Впервые — Риторика, 1748, 311.
Перевод отрывка из шестой книги «Энеиды» Вергилия.

Надпись на иллуминацию… 1748 года Сентября 5 дня… Впервые — Изд.
1751, с. 187.
… Ты именем покой… — см. примеч. к оде 1759 г.

«Женился Стил, старик без м_о_чи...» Впервые — [А. С. Шишков],
Рассуждение о старом и новом слоге российского языка. Спб., 1803, с. 149.
Эпиграмма обращена против А. П. Сумарокова, который в 1748 г. закончил
работу над переделкой «Гамлета» Шекспира. В сумароковской версии «Гамлета»
Гертруда говорила:

Вы, все свидетели моих безбожных дел,
Того противна дня, как ты на трон восшел,
Тех пагубных минут, как честь я потеряла
И на супружню смерть безжалостно взирала...

В последний момент перед отправкой рукописи в Академию наук А. П. Сумароков
исправил «безжалостно» на «не тронута» (оригиналом ему служил французский
перевод шекспировской трагедии, и он решился дать кальку с французского
toucher). Рукопись рецензировали В. К. Тредиаковский и Ломоносов. Первый
пометил слова Гертруды как «негладкие и темные», а в 1750 г. в подробном
критическом разборе произведений А. П. Сумарокова вновь коснулся этого
места: «Кто из наших не примет сего стиха в следующем разуме, именно ж, что
    продолжение
--PAGE_BREAK--у Гертруды супруг скончался, не познав ее никогда в рассуждении брачного
права и супруговы должности?" Само выражение «быть тронутым», против
которого восстал Тредиаковский и которое первым в России употребил
Сумароков, впоследствии привилось в русском языке. Но первое-то его
употребление напрочь дискредитировано было контекстом (и здесь Тредиаковский
безусловно прав). Ломоносов, не вдаваясь в филологические тонкости,
отозвался на двусмысленную строчку сумароковского «Гамлета» данной
эпиграммой, которая искрится мудрой и одновременно беззлобной, какою-то
веселой иронией истинно «пушкинского» свойства.

Надпись на спуск корабля, именуемого Святаго Александра Невского, 1749
года. Впервые — Изд. 1751, с. 181. Стихотворение приурочено к торжественному
спуску на воду 66-пушечного корабля «Александр Невский», состоявшемуся в
Петербурге в Адмиралтейской крепости 18 мая 1749 г.
Гора, что Горизонт на суше закрывала… — Адмиралтейская крепость
находилась на том месте, где позднее было построено здание Адмиралтейства; с
противоположного берега, где располагалось здание Академии наук, огромный
корабль, стоявший на стапеле, очевидно, мог представляться Ломоносову горой,
закрывающей горизонт.
На быстрину — то есть на невскую воду.

Надпись 1 к статуе Петра Великого; Надпись 2 к той же; Надпись 3 к той
же; Надпись 4 к той же; Надпись 5 к той же. Впервые — Изд 1751, с. 175-178.
К какой статуе Петра I относятся все пять надписей, неизвестно.
Предполагают, что здесь имеется в виду конная статуя Петра I работы К.-Б.
Растрелли, законченная им в 1743 г., отлитая из меди уже после его смерти, в
1745-1746 гг., и стоящая теперь в Ленинграде перед Инженерным замком (см.:
Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с. 966). Обожествление Петра
характерно для Ломоносова: Петр — это русский бог во плоти, бог-творец
нового мира, бог-отец и хозяин своих детей (см. также примеч. к поэме «Петр
Великий»).

Письмо к его Высокородию Ивану Ивановичу Шувалову. Впервые — Полное
собрание сочинений Михаила Васильевича Ломоносова с приобщением жизни
сочинителя и с прибавлением многих его еще нигде не напечатанных творений,
часть первая, в Санктпетербурге иждивением императорской Академии наук,
1784, с. 311-312. Стихотворение относится к началу знакомства Ломоносова с
«меценатом».
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет. — Ломоносов говорит здесь об
оранжерее Царскосельского дворца.
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь, — Ломоносов имеет в виду
свою работу в Химической лаборатории; в эту пору он трудился над отысканием
секрета производства рубинового стекла и прежде, чем открыть его, поставил
более 4000(!) опытов.

Письмо о пользе Стекла. Впервые — отд. изд.: Спб., 1753.
Выдающийся образец европейской философско-дидактической поэзии XVIII в.
В отличие от признанных корифеев этого жанра — англичанина Александра Поупа
(поэма «Опыт о человеке», 1734) и француза Вольтера («Поэма о естественном
законе», 1750) -Ломоносов делает «героем» поэтического повествования не
абстрактные философские категории, а предмет предельно конкретный, даже «не
пиитический» в своей конкретности. Однако, показывая те преимущества,
которые таит в себе применение Стекла в науке, хозяйстве, быту, а также как
бы невзначай развертывая перед читателем историю освоения Стекла
человечеством, Ломоносов с блеском справляется с задачей выхода за рамки
заявленной темы (пропаганда стекольного дела) и создает в своей поэме
поэтический образ духовной истории человечества, художественно воспроизводит
героический и трагедийный по своей сути процесс человеческого познания,
борьбы за Истину (подробнее о «Письме о пользе Стекла» см. в кн.: Лебедев
Евгений. Огонь — его родитель. М., 1976, с. 138-156).
Две ночи сложены в едину от Зевеса… — По древнегреческому мифу, Зевс
соединил две ночи в одну, чтобы продлить свое свидание с возлюбленной
Алкменой, в результате чего появился на свет могучий Геркулес.
Когда бы блеск Стекла дать помощи не мог… — Имеется в виду
глазирование фарфора стекловидным составом.
Счастливой младостью Твои цветущи годы… — Когда писалось «Письмо о
пользе Стекла», И. И. Шувалову едва исполнилось двадцать пять лет.
Подобный их сердцам Борей… — Ломоносов, уподобляя сердца испанских
завоевателей бурному Борею, подчеркивает, таким образом, иррациональный,
попросту говоря, безумный характер всей их деятельности.
Мы пламень солнечный Стеклом здесь получаем… — Сразу по возвращении
из Германии, то есть более чем за десять лет до создания «Письма о пользе
Стекла», Ломоносов проводил работы по созданию «катоптрикодиоптрического
зажигательного инструмента» и позднее неоднократно как физик обращался к
вопросу об использовании энергии Солнца посредством оптики.
Не свергла ль в пагубу наука Прометея?.. Не огнь ли он Стеклом умел
сводить с небес...? — Попытка Ломоносова (в строгом соответствии с темой
произведения) объяснить миф о Прометее с просветительских позиций,
представив легендарного титана первым ученым Древнего мира.
Запутан циклами… — По системе Птолемея, принятой средневековыми
учеными, планеты двигались вокруг Земли по орбитам (кругам, циклам),
называвшимся «дифферентами»; кроме того, каждая планета двигалась по
дифференту не прямо, а вокруг него, как бы обволакивая, опутывая эту свою
большую орбиту по особому кругу — эпициклу.
В костелах новых… — то есть в католических храмах, основанных
испанцами в Латинской Америке (здесь «костелы» — вообще католические храмы,
не только польские церкви).
Коль много Августин в сем мнении неправ… — см. вступ. статью.
Вертясь, Стеклянный шар дает удары с блеском, С гром_о_вым сходственны
сверьканием и треском. — Имеется в виду лабораторная электростатическая
машина.
До лета прошлого сомнителен в том был… — Ломоносов имеет в виду либо
проводившиеся им совместно с Г.-В. Рихманом летом 1752 г. (тогда «лето
прошлое» следует читать как «прошедшее») опыты по изучению атмосферного
электричества, либо свое знакомство с работой Б. Франклина «Опыты и
наблюдения над электричеством», опубликованной в Лондоне в 1751 г. и
трактовавшей о тождестве атмосферного и, если так можно выразиться,
лабораторного электричества (хотя прямых доказательств знакомства Ломоносова
с этой книгой к концу 1752 г. не имеется).
Мы лета ныне ждем приятного обратно… — Ломоносов намекает на
продолжение его и Г.-В. Рихмана опытов в будущем, 1753 году (которые
состоялись и, как известно, закончились трагической гибелью немецкого
профессора).
Народу Своему прощает миллионы...- 15 декабря 1752 г. Елизавета
Петровна издала манифест о сложении недоимок подушного сбора, которые
накопились с 1742 по 1747 г.
… щедротою Своею! — В 1747 г. при составлении нового Регламента
Академии наук (выражаясь современным языком, нового штатного расписания и
плана работ) Елизавета Петровна увеличила денежные ассигнования на
академические нужды.

«Отмщать завистнику меня вооружают...» Впервые — Московский телеграф,
1827, ч. XVII, Ќ 20, с. 169. Против кого конкретно обращена эпиграмма,
неизвестно. «Завистников» у Ломоносова было более чем достаточно. К
литературным (А. П. Сумароков, И. П. Елагин, В. К. Тредиаковский и др.) в
1753 г. прибавились еще и придворные, когда стало известно о том, что
императрица предоставила ему землю в Усть-Рудице, под Петербургом, для
постройки фабрики по производству цветных стекол.

К И И Ш. Впервые — Полное собрание сочинений
Михаила Васильевича Ломоносова с приобщением, жизни сочинителя и с
прибавлением многих его еще нигде не напечатанных творений, часть первая, в
Санктпетербурге иждивением императорской Академии наук, 1784, с. 316.
Российски кушанье сразилось с Перуанским… — Один из очевидцев
вспоминал о И. И. Шувалове: «Я заметил, что ему нравился печеный картофель
при ананасах на столе. Любил очень, говорят, и грибы, что напоминает письмо
Ломоносова в стихах» (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с. 1028; см.
также: Москвитянин, 1852, Ќ 20, ч. III, с. 64).
Я думал уж и так, что в брюхо… забился… — Предполагают, что за
четырьмя точками скрывается прозвище князя Н. А. Хованского, известного
сутяги и лжеца, коего Ломоносов называл «публикованным бездельником»,
«который многократно судей и права умел употребить к своему закрытию и
избавлению от петли» (см. об этом: Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8,
с. 1028-1029); что же это было за прозвище, опять-таки неизвестно, и
комментаторы справедливо подчеркивают, что предлагаемое ими объяснение-это
всего лишь неподтвержденная догадка.

На изобретение роговой музыки. Впервые — Покойного статского советника
и профессора Михаилы Васильевича Ломоносова собрание разных сочинений в
стихах и прозе, кн. 1. М., 1778, с. 304.
Роговая музыка возникла в России в начале 1750-х гг. (более точная дата
организации первого оркестра не установлена). Идею создания роговой музыки
подал гофмаршал елизаветинского двора С. К. Нарышкин в 1751 г. Первое
публичное выступление оркестра рожечников состоялось примерно в 1753 г.
Отношение к роговой музыке было восторженное: «О роговой музыке, нигде,
кроме России, не известной, отзывались с восхищением все, кому доводилось ее
слышать… Иностранцы, искушенные ценители музыки, знававшие и слыхавшие
Бетховена, Гайдна и Моцарта, писали, что роговую музыку „нельзя не назвать
божественной, потому что она слишком необыкновенна для земли“… М. И.
Глинка говорил, что она производит „волшебный эффект“… Если принять во
внимание необыкновенную мощность ее „как будто кипящего“ звука,
рассчитанного на необъятные русские просторы (она была слышна на 4-5, а при
тихой погоде и на 7 верст), и ее репертуар, состоящий, как теперь выяснено,
главным образом из народных песен, то станет понятным, что роговая музыка не
могла не очаровать Ломоносова» (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с.
1031). Специальный анализ ломоносовского стихотворения был сделан в свое
время советским историком музыкальной культуры: «Не касаясь музыки как
интимно-психологического, личного, лирического начала… не вдаваясь в ее
общественные или бытовые проявления… Ломоносов дает внеиндивидуальную
поэтическую картину в духе чистого и высокого классицизма, выделяя лишь
музыку как некий общий праздничный фон жизни. Особенно любопытно, какие
именно сферы выражения Ломоносов слышит в музыке контрасты: „охотнический
шум“, который „движет кровь“ — и сельская идиллия, рев рогов — и тихая
свирель; Марс и пастораль, т. е. именно те сильнейшие, наиболее типичные,
»самые классические" контрасты, которые определялись вне чисто лирической
музыки XVIII столетия. К ним как к характернейшей условности века и вместе
реальному «отбору» средств сводит поэт истоки роговой музыки, полагая, что
она совместила в себе эти контрасты. Мысль столь же простая и сильная, сколь
впечатляющая и точная" (Ливанова Т. Русская музыкальная культура XVIII в. в
ее связях с литературой, театром и бытом, т. 1. М., 1952, с. 64).

О сомнительном произношении буквы Г в Российском языке.
Впервые — Москвитянин, 1854, т. I, отд. IV «Исторические материалы», с.
4.
В предварительных записях к «Российской грамматике» Ломоносов помечал:
«NB. Писать о разности в русском между h и g». Как явствует из
окончательного текста «Российской грамматики», Ломоносов различал две
разновидности звонкого согласного звука Г (1. «поднебный» и 2. «гортанный»)
перед гласными и сонорными: «поднебный» звук Г произносится во всех русских
словах, за исключением «косвенных падежей речения Бог, как: Бога, Богу,
Богом, Боги, Богов и прот.», а также «речений Господь, глас, благо» и их
производных, где произносится «гортанный» Г (латинское h) (см.: Российская
грамматика, 21, 22, 99). В стихотворении из 95 знаменательных слов 83
содержат букву Г, причем предполагается, что произносить ее следует как
«поднебный» звук (твердое Г), кроме слов «друг» и «досуг» (здесь К).
Скажите, где быть га и где стоять глаголю? — Один из вариантов этой
строки такой: «Скажите, где быть h и где стоять глаголю».

Гимн бороде. Впервые — Библиографические записки, 1859, т. II, Ќ 15, с.
461-463.
Выдающийся образец стихотворной сатиры XVIII в. «Гимн бороде» обращен
против церковников, постоянно ставивших всевозможные препятствия
деятельности Ломоносова-просветителя. Название стихотворения не случайно:
еще с петровских времен в России гражданскому населению запрещалось носить
усы и бороду, в 1748 г. Сенат в одном из постановлений специально
оговаривал, что отпускать бороду запрещено всем, «опричь священного и
церковного причта и крестьян». Стихотворение Ломоносова пользовалось большой
популярностью у современников, о чем свидетельствует множество списков с
него, обнаруженных впоследствии в Петербурге, Москве, Костроме, Ярославле,
Казани, а также в Сибири — в Красноярске и Якутске. Традиции сатиры
Ломоносова, воплотившиеся в «Гимне бороде», были воскрешены в начале XX в. в
сатирических «гимнах» раннего Маяковского.
Двойной оклад. — Петр I постановил брать с раскольников подать в
двойном размере.
Безголовым с бородой. — В ответ на требования сбрить бороду раскольники
отвечали: «Мы готовы головы наши за бороды положить; лучше нам пусть
отсекутся головы, чем бороды обреются».
Скачут в пламень суеверы… — Имеются в виду многочисленные
самосожжения раскольников, случавшиеся особенно часто на родине Ломоносова.
Сколько с Оби и Печеры После них богатств домой Достает он бородой. —
Церковники и представители гражданской администрации наживались на
конфискациях имущества раскольников.
Им в глаза плевал бы всяк; Ею цел и здрав их зрак. — Здесь обыгрываются
простонародные выражения типа: «Иной плюнул бы в глаза, ин плюнет в бороду».
Если правда, что планеты, Нашему подобны светы… — Синод осуждал
Ломоносова за то, что в его произведениях «многие, а инде и бесчисленные
миры» проповедуются, «что и священному писанию и вере христианской крайно
противно есть и многим не утвержденным душам причину к натурализму и
безбожию подает».
В струбе там того сожгут. — Намек на Джордано Бруно.
О завеса мнений ложных! — Эта строка вызвала негодование Синода, ибо
получалось, что под «мнениями ложными» Ломоносов имел в виду догматы
православной церкви.
Если кто невзрачен телом… В жирной влажности расти. — Предполагают,
что в последних четырех строфах имеется в виду конкретное лицо, а именно —
противник Ломоносова из церковников Гедеон Криновский, которого можно было
узнать по последним стихам «Гимна бороде»: он был не знатен, беден, худощав
    продолжение
--PAGE_BREAK--и прозябал в бедности и неизвестности вплоть до января 1754 г., когда
положение его резко изменилось: «Двадцативосьмилетний, никому не известный
монах-неудачник стал вдруг „знатен чином и нескуден“. Гедеону
посчастливилось очаровать императрицу удачно произнесенной в ее присутствии
проповедью, Елизавета Петровна тотчас же назначила его придворным
проповедником, и на молодого витию посыпались вещественные знаки царской
милости. В Петербурге об этом было много толков, и сложилась даже прибаутка:
»Гедеон нажил миллион". Бывший казанский семинарист обратился в записного
придворного щеголя: обзавелся большим ассортиментом атласных и бархатных
ряс, ходил в шелковых чулках и в башмаках с тысячными бриллиантовыми
пряжками. Вполне вероятно при этих условиях, что и свою бороду он холил —
как говорится в «Гимне» — «по всем модам»: подвергал «многим расчесам»,
заплетал на ночь «в косы», а затем умащал, или, по выражению Ломоносова,
«удобрял» всякими жирными и влажными благовониями. Может быть, завивал или
даже припудривал «крупичатой мукой» свой «тупей». Придворно-церковные нравы
того времени допускали такую кокетливость" (Ломоносов М. В. Полн. собр.
соч., т. 8, с. 1070-1071).

Зубницкому. Впервые — Москвитянин, 1854, т. I, отд. IV «Исторические
материалы», с. 3.
После того как «Гимн бороде» стал распространяться в списках, Синод
объявил Ломоносову настоящую войну: 6 марта 1757 г. императрице был подан
синодальный доклад, в котором предлагалось «таковые соблазнительные и
ругательные пасквили истребить и публично сжечь, и впредь то чинить
запретить, и означенного Ломоносова, для надлежащего в том увещания и
исправления, в Синод отослать». Однако заступничество покровителей оградило
Ломоносова от этой меры. Тогда церковники прибегли к распространению
анонимных писем, подписанных «Христофор Зубницкий», которые порочили автора
«Гимна бороде» и в качестве приложения содержали пародийное стихотворение
«Передетая борода, или ими пьяной голове». Здесь Ломоносов обвинялся в
пьянстве, жадности, наглости, невежестве (!). Кто был автором писем и
пародии, неизвестно, Пушкин, основываясь на устном предании, называет
митрополита Димитрия Сеченова. В статье «Путешествие из Москвы в Петербург»
читаем: «Не многим известна стихотворная перепалка его (т. е. Ломоносова. —
Е. Л.) с Дмитрием Сеченовым по случаю „Гимна бороде“, не напечатанного ни в
одном собрании его сочинений. Она может дать понятие о заносчивости поэта,
как и о нетерпимости проповедника» (Пушкин А. С. Собр. соч., т. 6, с. 390).
Что касается авторства Сеченова, то исследователи склонны считать именно его
наиболее вероятным кандидатом на роль создателя пародии и писем, хотя
документально это никак не подтверждено (см.: Ломоносов М. В. Полн. собр.
соч., т. 8, с. 1074-1077). Но «стихотворная перепалка», как явствует из
намеков, рассыпанных в ломоносовском тексте, велась прежде всего с В. К.
Тредиаковским. Это отнюдь не означает, что Ломоносов считал автором писем и
«Передетой бороды» Тредиаковского. Озаглавив свой стихотворный ответ
«Зубницкому» и наполнив его цитатами из стихов Тредиаковского, Ломоносов
лишь указывал на близость своего литературного противника к кругам,
объявившим ему войну. Скорее всего за подписью «Христофор Зубницкий»
скрывался не один человек: кто-то вдохновлял на создание писем, кто-то
непосредственно их создавал, а кто-то поставлял необходимый «изобличающий»
материал. То, что «информатором» мог быть Тредиаковский, более чем вероятно
(так, в 1755 г. он составил записку в Синод о вольнодумстве А. П.
Сумарокова).
Безбожник и ханжа, подметных писем враль!.. — Здесь нет ни одного слова
напраслины: в 1730 г., по возвращении в Россию из Франции, Тредиаковский
выказывал себя вольнодумцем, называл русских попов «Тартюфами» и невеждами;
в середине 1750-х гг. он уже выступает ревнителем православия (ср. донос на
Сумарокова); пробовал он свое перо и в «подмётных письмах» (в октябре 1755
г. по Петербургу ходило анонимное письмо, полное ругательств в адрес
большинства академиков; как выяснилось, его автором оказался Тредиаковский).
… ты язык российский развращаешь… — В начале своего творческого пути
Тредиаковский призывал остерегаться «глубокословныя славенщизны», а к 1750-м
гг. стал употреблять в своих произведениях славянизмы часто без всякой меры,
в чем его, кроме Ломоносова, обвинял и Сумароков.
Уже за 20 лет ты записной дурак… — Жестокий намек на участие
Тредиаковского в знаменитой «дурацкой свадьбе», справлявшейся зимой 1740 г.
в ледяном доме на потеху Анне Иоанновне.
… твои синички, Дорогу некошну… лисички… ходуль… красоуль… —
Слова эти взяты из различных стихотворений Тредиаковского.
Пробин. — Слово, образованное от латинского «probus» (честный); это имя
Ломоносов относит к себе (так же, как и в стихотворении «Злобное
примирение...», помещенном ниже).

«Войну воспеть хочу в донских полях кроваву...» Впервые — в кн.:
Будилович А. С. Ломоносов как писатель. Спб., 1871, с. 296. По форме эти два
стиха выглядят как начало большой героической поэмы о Куликовской битве и
Дмитрии Донском. Очевидно, «куликовские» вкрапления в текст трагедии «Тамира
и Селим» — (см. выше) побудили Ломоносова к созданию такой поэмы. Дело,
однако ж, ограничилось лишь этим фрагментом.

К Пахомию. Впервые — Полное собрание сочинений Михаила Васильевича
Ломоносова с приобщением жизни сочинителя и с прибавлением многих его еще
нигде не напечатанных творений, часть первая, в Санктпетербурге иждивением
императорской Академии наук, 1784, с. 312-313.
Обращено против Гедеона Криновского (см. примеч. к «Гимну бороде»),
который хулил в своих проповедях ломоносовскую «Риторику», совершенно,
кстати, справедливо усматривая в ее авторе соперника церкви по овладению
умами современников, постоянно выступал против риторов и ученых вообще:
«Ежели бы я хотел вам здесь описать, сколько вреда произошло от таких,
которые подчинять смели слово божие какой-нибудь науке или искусству и
изобретениям человеческого разума, пространное бы и страшное открыл
позорище». Предполагают, что названием своей эпиграммы Ломоносов уподоблял
своего хулителя Пахомию Логофету, писателю XV в., известному подвижной
совестью и умением за высокие гонорары потакать вкусам и желаниям богатых
заказчиков, обращавшихся к нему с просьбами переписывать для них жития
святых.
На что риторику совсем пренебрегаешь?.. — Гедеон Криновский говорил
своим придворным слушателям: «Я никогда не старался, чтоб очень привязывать
меня к риторике».
Не ставили за стыд из басен выбирать, Чем к праведным делам возможно
преклонять. — Один из отцов православной церкви Василий Великий рекомендовал
использовать произведения язычников, если они содержали в себе благие мысли.
Преславный Телемак — нравоучительный роман Ф. Фенелона «Приключения
Телемака» (1699), пользовавшийся в России огромной популярностью со времен
Петра I; Гедеон Криновский говорил в своих проповедях о некоем «ленивом
слышателе», подпавшем под воздействие новых веяний: «Охотнее ему читать
Аргениду или Телемака, нежели Христово Евангелие».

Впервые — Москвитянин, 1854, Ќ 1-2, отд. IV
«Исторические материалы», с. 2-3.
В июньском номере за 1759г. журнала «Трудолюбивая пчела», издававшегося
А. П. Сумароковым, появилась статья В. К. Тредиаковского «О мозаике»,
направленная против Ломоносова и его работ по промышленному производству
цветного стекла. Враждовавшие между собою Тредиаковский и Сумароков
объединились для атаки на Ломоносова. Это и послужило поводом к созданию
эпиграммы «Злобное примирение...».
Сотин — Тредиаковский; Ломоносов переделывает кличку Тресотиниус (от
фр. tres sot — очень глупый), незадолго до того данную Тредиаковскому
Сумароковым в одноименной комедии, в которой он высмеивал будущего автора
своего журнала.
Аколаст — так назван Сумароков (имя произведено от греческого слова
«аколастос» — необузданный, дикий, наглый).
Леший — И. И. Тауберг, курировавший Академическую типографию, в которой
печаталась сумароковская «Трудолюбивая пчела»; прочитав статью «О мозаике»,
Ломоносов писал И. И. Шувалову: «Здесь видеть можно целый комплот:
Тредиаковский сочинил, Сумароков принял в „Пчелу“, Тауберт дал напечатать
без моего уведомления в той команде (т. е. в Академической канцелярии. — Е.
Л.), где я присутствую».
Картавил, шепелял, качался и мигал… — Экспансивный Сумароков в минуты
сильного волнения находился в состоянии, близком к помешательству, что
непосредственно отражалось на его речи, жестах и мимике. Пушкин оставил
выразительную характеристику Сумарокова и тогдашних литературных нравов:
«Сумароков был шутом у всех тогдашних вельмож: у Шувалова, у Панина; его
дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками. Фонвизин, коего характер
имеет нужду в оправдании, забавлял знатных, передразнивая Александра
Петровича в совершенстве. Державин исподтишка писал сатиры на Сумарокова и
приезжал как ни в чем не бывало наслаждаться его бешенством» (Пушкин А. С.
Собр. соч., г. 6, с. 390).
Дабы Пробиновых хвалу унизить од… — Пробином, как и в стихотворении
«Зубницкому», Ломоносов называет себя.
Аколаст написал: «Сотин лишь врать способен»… — Цитата из «Епистолы о
стихотворстве» (1748) Сумарокова, где о Тредиаковском (выведенном тогда под
именем Штивелиуса) говорится: «А ты, Штивелиус, лишь только врать способен»,
— между тем как строкою выше о Ломоносове сказано с почтением: «Он наших
стран Мальгерб, он Пиндару подобен». Таким образом, цитируя «Епистолу о
стихотворстве», Ломоносов напоминает Сумарокову о его былом пиетете и перед
ним, Ломоносовым.

Впервые — Полезное
увеселение, 1760, янв., с. 17-23.
В отличие от соревнования 1743 г., когда в переводе 143-го псалма
участвовали три поэта, в 1760 г. на страницах московского журнала «Полезное
увеселение», издававшегося главою нового поколения поэтов М. М. Херасковым,
выступили лишь двое — Ломоносов и Сумароков. Ода Ж.-Б. Руссо, выбранная для
перевода, создает иронический и грустный образ всего XVIII в. — «столетья
безумного и мудрого», как назовет его полвека спустя А. Н. Радищев.
Прихотливая и слепая Фортуна, которая, не разбирая дороги, прокатывается по
всему миру на своем колесе, вознося одних и низвергая других, становится
чем-то вроде символа столетия. Г. Р. Державин, который сам в зрелые годы
создал вольную вариацию на тему оды Ж.-Б. Руссо (ср. «На счастие», 1789),
разбирая переводы Ломоносова и Сумарокова, писал, что «последнего слог не
соответствует высокому содержанию подлинника» (Сочинения Державина, т. VII.
Спб., 1872, с. 522).
О хищники чужих держав… — Ломоносов наполняет свой перевод
злободневным политическим смыслом, который в подлиннике отсутствует (у Ж.-Б.
Руссо — «безжалостные завоеватели» вообще).
Худым Варроновым призором… Ганнибал славу получил. — Вину за свое
поражение при Каннах в 216 г. до н. э. римляне возлагали на консула Гая
Теренция Варрона.
Клитова убивца… — Александр Македонский убил одного из своих
военачальников Клита Черного, который перед тем спас ему жизнь в бою.
… страшилище Евфрата… — Александр Македонский.

«Железо, злато, медь, свинцова крепка сила...» Впервые — в отдельном
издании работы Ломоносова «Первые основания металлургии или рудных дел»
(Спб., 1763, 58, с. 70). Стихотворение представляет собою перевод отрывка из
поэмы Лукреция «О природе вещей» (кн. V, ст. 1241-1257), в котором
рассказывается о рождении металлов, как представлял его себе римский поэт и
философ.
Или чтоб тучность дать чрез пепел древ полям… — то есть чтобы
удобрить поля пеплом и золой сгоревших деревьев; эта строка отступает от
подлинника, где говорится лишь о высвобождении из-под леса земли для пашни
посредством выжигания.

«Случились вместе два Астр_о_нома в пиру...» Впервые — в отдельном
издании работы Ломоносова «Явление Венеры на Солнце, наблюденное в
Санктпетербургской Академии наук майя 26 дня 1761 года» (Спб., 1761, с. 11).
Опасаясь, что открытие атмосферы на Венере, которое описывается в
указанной работе, может подать повод «недоброхотам наук российских» объявить
новый поход против него и науки, Ломоносов, наряду с ученым изложением
проведенных им наблюдений, уделяет в ней много места публицистически
страстному отстаиванию права естествоиспытателей на самостоятельный поиск
истины, защите их завоеваний. Стихотворение «Случились вместе два Астронома
в пиру...» здравомысленным доводом доказывает очевидную истинность
гелиоцентрического учения. Как установлено Д. Д. Благим, содержание
ломоносовского стихотворения перекликается с мыслью, высказанной автором
весьма популярной в конце XVII в. книги: «Было бы одинаково смешно думать,
что это великое светило (т. е. Солнце. — Е. Л.) станет вращаться вокруг
точки, до которой ему нет никакого дела, как было бы смешно предположить при
виде жареного жаворонка, что вокруг него вертелась печь» (Сирано де
Бержерак. Иной свет, или Государства и империи Луны. М.-Л., 1931, с. 137).

«Я долго размышлял и долго был в сомненье...» Впервые — в отдельном
издании работы Ломоносова «Явление Венеры на Солнце, наблюденное в
Санктпетербургской Академии наук майя 26 дня 1761 года» (Спб., 1761, с. 16).
Стихотворение представляет собою вольную вариацию на тему сатиры
Клавдиана «Против Руфина», где говорится: «Я часто испытывал сомнения,
управляют ли миром вышние или в нем господствует случайность: когда я
исследовал законы природы, то приходил к мысли, что они утверждены мудростью
бога; но когда я наблюдал человеческие дела, торжество злых и угнетение
благочестивых, то невольно соглашался с тем мнением, что божество или не
существует или не заботится о нас. Падение Руфина положило конец этим
сомнениям и оправдало богов» (Ломоносов М. В. Полн. собр. соч., т. 8, с.
1125). Ломоносов в точном соответствии с просветительской задачей своей
работы «Явление Венеры на Солнце» сосредоточился на первой части сатиры, где
говорится о «законах природы» (причем значительно расширил число
естественнонаучных примеров), и опустил вторую половину, где говорится о
«человеческих делах».

«Мышь некогда, любя святыню...» Впервые — Дополнительные известия для
биографии Ломоносова. Академика П. Пекарского. Спб., 1865, с. 92.
Стихотворение представляет собою вольное переложение первых четырех
    продолжение
--PAGE_BREAK--стихов басни Лафонтена «Le rat qui s'est retire du mond» («Крыса,
отрешившаяся от мира») и направлена против церковников. До Ломоносова к этой
басне обратился Сумароков, опубликовавший сокращенный ее перевод (см.:
Трудолюбивая пчела, 1759, июль, с. 413-414).

Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф… Впервые — Собеседник
любителей российского слова, 1784, ч. XI, с. 150. Стихотворение представляет
собою вольную вариацию на тему анакреонтической оды «К цикаде». Последняя
строка целиком принадлежит Ломоносову. Редкий по искренности человеческий
документ, выражающий пронзительное чувство духовной усталости, показывающий,
какой тяжелой ценой давались Ломоносову его победы в борьбе за русскую
науку.

СЛОВАРЬ
мифологических, этнографических и географических названий

Авфид — река в южной Италии.
Агаряне (библ.) — потомки египетской рабыни Агари, которая была
наложницей древнееврейского патриарха Авраама; этим именем на Руси издавна
называли восточные народы и народы нехристианской веры; здесь: турки («род
отверженной рабы»).
Аквилон — северный и северо-восточный ветер у древних римлян.
Алепп (Алеппо) — крупный торговый город, во времена Ломоносова
принадлежавший Турции (так же, как Дамаск и Каир).
Алкид — Геракл, главный герой древнегреческих мифов.
Алцейская лира — здесь: символ древнегреческой поэзии;
Алцей (или Алкей) — великий лирик, живший в VII в. до н. э. на острове
Лесбос в Эгейском море.
Атриды (греч. миф.) — сыновья царя Атрея Агамемнон и Менелай, герои
«Илиады» Гомера.
Ахиллес (греч. миф.) — сын Пелея, царя мирмидонов, и нереиды Фетиды,
главный герой «Илиады» Гомера.

Борей (греч. миф.) — бог северного ветра.

Венера (рим. миф.) — богиня любви.
Веста (рим. миф.) — богиня, хранительница домашнего очага.
Вулкан (рим. миф.) — бог огня, искусной обработки металла.

Геты — см. Готы.
Гиганты (греч. миф.) — исполинские мифические существа, олицетворявшие
стихийные силы природы; потерпели поражение в своей борьбе с богами,
воплощавшими разумное начало, которое привнесло порядок в мировой хаос;
после поражения частью были низвергнуты в преисподнюю, частью (например,
Тифон, Энцелад) заключены а вулканы.
Готы (готфы) — шведы.
Гуроны — французское наименование одного из индейских племен.

Давнус (Давн) — легендарный царь Апулин, римской провинции, в которой
родился поэт Гораций.
Девять сестер (греч. миф.) — см. Музы.
Дельфийский — относящийся к городу Дельфы, в котором находился главный
храм древнегреческого бога Аполлона (Феба), покровителя поэзии.
Денница — утренняя заря.
Диана (рим. миф.) — богиня Луны и охоты.

Едем (Эдем, библ.) — земной рай; в переносном смысле — страна вечного
блаженства и наслаждений.
Еней (Эней, греч. миф.) — сын богини любви Афродиты; после гибели Трои
отправился в трудное, полное опасностей путешествие в Италию; герой
эпической поэмы Вергилия «Энеида».
Енцелад (Энцелад) — см. Гиганты.
Ермий (Гермес, греч. миф.) — посланник богов, покровитель странников,
пастухов и торговцев.
Етна — Этна, вулкан на северо-востоке Сицилии, извержения которого в
греческой мифологии объяснялись тем, что под ним погребены гиганты.

Зевес (Зевс, греч. миф.) — верховное божество.
Зефир — западный ветер у древних греков.

Иберы — древний народ, населявший Пиренейский полуостров.
Иксион (греч. миф.) — сын Флегея (см.); влюбился в Геру, жену Зевса, за
что был привязан в подземном царстве к вертящемуся огненному колесу.
Иов (библ.) — многострадальный герой, подвергшийся многочисленным и
жестоким испытаниям,, но оставшийся твердым в вере.

Кадм (греч. миф.) — легендарный финикиец, основатель и царь города
Фивы.
Кастальский ключ — источник на Парнасе, посвященный Аполлону и музам;
считалось, что вода этого источника пробуждает вдохновение.
Керженцы — раскольники, которых именовали так по названию реки Керженец
(приток Волги), вдоль которой располагалось множество раскольничьих скитов.
Купидон (рим. миф.) — бог любви.

Левиафан (библ.) — фантастическое морское чудовище.

Магмет — здесь: синоним Турции по имени мусульманского пророка.
Марс (рим. миф). — бог войны.
Мафусаил (библ.) — один из древнейших патриархов, дед Ноя (см.);
прожил, по преданию, 969 лет.
Мельпомена (греч. миф.) — муза трагедии.
Мельхиседек (библ.) — царь и первосвященник в Иерусалиме.
Минерва (рим. миф.) — богиня мудрости.
Музы (греч. миф.) — девять дочерей Зевса, богини пения, поэзии,
искусств и наук.
Мурза — восточный царедворец; здесь: военачальник.

Нарцисс (греч. миф.) — прекрасный юноша, отвергнувший любовь ореады
(горной нимфы), за что должен был влюбиться в свое отражение в воде и
превратиться в цветок.
Нептун (рим. миф.) — морской бог.
Ной (библ.) — праведник, спасшийся вместе с семьей во время всемирного
потопа на ковчеге, построенном по повелению бога.

Орм — остров в проливе между Персидским заливом и Индийским океаном;
был известен богатой ловлей жемчуга.

Парнас — горный хребет в Греции, посвященный древними греками Аполлону
и музам; здесь: край вдохновения, царство поэзии.
Пермесский — относящийся к Пермесу, реке в Греции, которая считалась
источником поэтического вдохновения.
Пер_у_ны (слав. миф.) — Перун — бог грозы, грома; здесь: молнии, залпы
пушек.
Пинд — горный хребет в Греции.
Плутон (рим. миф.) — бог подземного царства.
Понт — море.
Порта — Турция.
Прометей (греч. миф.) — титан, похитивший у богов огонь и подаривший
его людям; в наказание Зевс приковал его к скале, где Зевсов орел клевал ему
печень.

Родская сторона — остров Родос в Эгейском море.
Рифеи — Уральские горы.

Сарматы — здесь: поляки.
Секвана — латинское название Сены; здесь: обозначение Парижа.
Сирены (греч. миф.) — полуженщины-полуптицы, увлекавшие пловцов своим
прекрасным пением к гибели.

Тезей (греч. миф.) — сын морского бога Посейдона, царь Аттики,
спустившийся в подземное царство, чтобы похитить Персефону, жену бога Аида,
властителя преисподней; в наказание прирос к камню, на который он присел в
подземном царстве.
Тюмень -(правильно: Кюмень) — река на юге Финляндии.

Уликс — римское наименование Одиссея, царя Итаки, героя гомеровского
эпоса.
Урания (греч. миф.) — муза астрономии.

Фаэтонт (греч. миф.) — сын бога Солнца Гелиоса; упросил отца уступить
ему на один день солнечную колесницу, но не сумел управить конями, которые
понесли Фаэтонта вместе с Солнцем прямо к Земле; Зевс бросил молнию в юношу,
дабы предотвратить мировой пожар.
Фивы — город в Греции, в котором жил поэт Пиндар; жители Фив осудили
его за то, что он восхвалял в своих одах их врагов, афинян.
Флегей (греч. миф.) — легендарный родоначальник фракийского племени
флегиев; поджег храм бога Аполлона, за что был наказан сидением в аду под
скалой, которая ежеминутно грозила упасть.

Хина (хинский, хины) — Китай (китайский, китайцы).

Юнона (рим. миф.) — богиня, сестра и жена Юпитера, покровительница
брака.

Янычары — турецкая «гвардия», отличавшаяся особой жестокостью.

УСТАРЕВШИЕ И ОБЛАСТНЫЕ СЛОВА

Блата — болота.
Брозды — сбруя.

Висс — виссон, дорогая ткань белого (иногда пурпурного) цвета, которой
в древние времена украшались одежды монархов и жрецов.
Власно — точно так же, точь-в-точь.
Воспящать — препятствовать, мешать.
Вран — ворон.

Для — вследствие, из-за.

Елени — олени.

Живот — жизнь.

Забобоны — бредни, предрассудки.
Зелие — порох.
Зиждитель — создатель.
Зрак — взгляд; вид, внешность.

Иготь — металлическая или каменная ручная ступка.
Игрени (прилаг.: игреневый) — конская масть (рыжий со светлой гривой и
хвостом).
Изгага — изжога.

Казнодей — проповедник.
Как — наряду с современным также в значении: чем, нежели.
Класы — колосья.
Ков — коварство.
Конче — конечно.
Кошелки (кошельки) — черные тафтяные мешочки, в которые мужчины в XVIII
в. убирали концы волос.

Лествицы — лестницы.
Лыва — заболоченный лес.

Мрежи — сети.

Накры — бубны.
Натура — природа.
Несведомое — неведомое.
Ниже — даже, ни.

Отверзать — открывать.

Паки — опять, снова.
Пестун — наставник, воспитатель.
Плевы — плевелы, сорняки.
Поганство — язычество.
Подгнета — растопка.
Позорище — зрелище, вид.
Помизание — мигание, подмигивание, прищуривание.
Понеже — поскольку, так как.
Пороки — стенобитные орудия.
Прелестный — прельщающий, обманчивый.

Ражение — поражающий удар.
Ревность — энтузиазм, связанный с чувством долга, ответственности.

Свидения — свидетельства.
Смарагды — изумруды.
Стремглавно — головой вниз.
Студ — стыд.

Талан — одаренность; удача, судьба.
Тое — то.
Толпыга — бестолковый, неотесанный человек.

Уразина — орясина, дубина.

Чин — порядок вещей.

ИМЕНА ИСТОРИЧЕСКИХ ЛИЦ, УПОМИНАЕМЫХ В КНИГЕ

Аввакум Петрович (1620 или 1621-1682) — писатель, идеолог и
руководитель движения раскольников.
Август II Сильный (1670-1733) — польский король и саксонский курфюрст.
Августин Аврелий (354-430) — христианский писатель, один из отцов
(основателей) католической церкви.
Александр Македонский (356-323 до н. э.) — полководец и государственный
деятель Древнего мира.
Александр Ярославич Невский (1220-1263) — князь новгородский.
Алексей Михайлович (1629-1676) — русский царь с 1645г., отец Петра I.
Анна Иоанновна (1693-1740) — российская императрица с 1730 г.
Анна Леопольдовна (1718-1746) — «правительница» России в 1740-1741 гг.,
регентша при малолетнем императоре, своем сыне Иване VI Антоновиче
(1740-1764).
Анна Петровна (1708-1728) — великая княжна, дочь Петра I.
Анна Петровна (1757-1759) — великая княжна, дочь Петра III Федоровича и
Екатерины II Алексеевны.
Апеллес (IV в. до н. э.) — древнегреческий живописец.
Аристарх Самосский (конец IV в. — первая половина III в. до н. э.) —
древнегреческий астроном, учивший, что Земля вращается вокруг Солнца.
Аристотель (384-322 до н. э.) — древнегреческий философ.

Беринг Витус (Иван Иванович) (1681-1741) — капитан-командор русского
флота (1730), руководитель Первой и Второй Камчатских экспедиций.
Бнрон Эрнест Иоганн (1690-1772) — временщик при императрице Анне
Иоанновне.
Буало Никола (1636-1711) — французский поэт, теоретик классицизма.

Варус (Вар) — Гай Теренций Варрон (III в. до и. э.), римский консул.
Василий Великий — Василий Кесарийский (330-379); писатель, один из
отцов православной церкви, архиепископ каппадокийский.
Веспазиан — см. Тит.
Виргилийи — Вергилий Публий Марон (70-90 до н. э.); римский поэт.
Владимир Святославич (ум. 1015) — великий князь киевский.
Волынский Артемий Петрович (1689-1740) — государственный деятель при
Анне Иоанновне.
Вольтер — Мари Франсуа Аруэ (1694-1778), французский писатель, философ
и просветитель.
Вольф Христиан (1679-1754) — немецкий ученый и философ, почетный член
Петербургской Академии наук.
Воронцов Михаил Илларионович (1714-1767) — граф, канцлер России
(1758-1762).
Вышатич Ян (ум. 1106) — тысяцкий воевода в Киеве.

Гайдн Франц йозеф (1732-1809) — австрийский композитор.
Гама Васко да (1469-1524) — португальский мореплаватель.
Ганнибал (247-183 до н. э.) — карфагенский полководец.
Гедеон Криновский (1726-1763) — проповедник, епископ псковский.
Гете Иоганн Вольфганг (1749-1832) — немецкий поэт, драматург, прозаик,
естествоиспытатель.
Годунов Борис Федорович (ок. 1552-1605) — русский царь с 1598 г.
Голицын Михаил Михайлович (1675-1730) — князь, генерал-фельдмаршал
(1725), сенатор, член Верховного тайного совета (1728).
Гомер (X-IX вв. до н. э.) — древнегреческий поэт.
Гораций Флакк Квинт (65-8 до н. з.) — римский поэт.
Гугений — Гюйгенс Христиан (1629-1695), нидерландский ученый

Демосфен (384-322 до н. э.) — афинский оратор и политический деятель.
Державин Гаврила Романович (1743-1816) — поэт и государственный
деятель.
Димитрий (в миру Даниил Алексеевич Сеченов) (1709-1765) — митрополит
новгородский.
Дмитрий Иванович (1582-1591) — царевич, сын Ивана IV.
Дмитрий Иванович Донской (1350-1389) — великий князь московский с 1359
г.
Долгорукий Михаил Юрьевич (убит 1682) — боярин, начальник Разрядного
приказа.

Екатерина I Алексеевна (1684-1727) — российская императрица с 1725 г.
Екатерина II Алексеевна (1729-1796) — российская императрица с 1762 г.
Елагин Иван Перфильевич (1725-1794) — писатель и театральный деятель,
Елизавета Петровна (1709-1761) — российская императрица с 1741 г.
Иван III Васильевич (1440-1505) — великий князь московский с 1462 г.
Иван IV Васильевич Грозный (1530-1584) — первый русский царь (с 1547
г.).
Иван V Алексеевич (1666-1696) — русский царь с 1682 г., брат Петра I.
Иоанн II Комнин (1087-1143) — византийский император.
Иппократ — Гиппократ (460-377 до н. э.), врач, реформатор античной
мидицины.

Калчак — комендант турецкой крепости Хотин в 1739 г.
Кантемир Антиох Дмитриевич (1708-1744) — князь, поэт,
философ-просветитель, дипломат.
Карамзин Николай Михайлович (1766-1826) — прозаик, поэт, журналист,
историограф.
Карл XII (1682-1718) — шведский король.
Карпов — майор Преображенского полка во время Северной войны.
Картезий — Рене Декарт (1596-1650), французский философ, ученый,
писатель.
Катон Младший (95-46 до н. э.) — римский государственный деятель,
республиканец, противник Гая Юлия Цезаря («Кесаря»).
Кеплер Иоганн (1571-1630) — немецкий астроном.
Клавдиан — Клавдий (ок. 360-после 404), римский поэт.
Клеант (III в. до н. э.) — древнегреческий философ, противник Аристарха
Самосского (см.).
Клит Черный (убит 328 до н. э.) — полководец Александра Македонского
(см.).
Колумб Христофор (1451-1506) — мореплаватель.
Коперник Николай (1473-1543) — польский астроном.
Курганов Николай Гаврилович (1725(?)-1796) — русский просветитель,
издатель.

Лафонтен Жан (1621-1695) — французский поэт.
Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646-1716) — немецкий философ, ученый.
Леонардо да Винчи (1452-1519) — итальянский художник, ученый, инженер.
Лепехин Иван Иванович (1740-1802) — академик, натуралист.
Лещинский Станислав (1677-1766) — польский король.
Лукреций — Тит Лукреций Кар (ок. 99-55 до н. э.), римский философ и
поэт.

Магеллан Фернан (1480-1521) — португальский мореплаватель.
Мамай (ум. 1380) — правитель Золотой Орды.
Марциал Марк Валерии (ок. 40-ок. 104) — римский поэт.
Матвеев Артамон Сергеевич (1625-1682) — боярин, дипломат.
Meншиков Александр Данилович (1673-1729) — князь, государственный
деятель и полководец, сподвижник Петра I.
Михаил Федорович (1596-1645) — первый царь из династии Романовых.
    продолжение
--PAGE_BREAK--Мономах Владимир Всеволодович (1053-1125) — великий князь киевский,
писатель.
Моцарт Вольфганг Амадей (1756-1791) — австрийский композитор.

Нарышкин Афанасий Кириллович (1662-1682) — стольник, сын К. П.
Нарышкина (см.).
Нарышкин Кирилл Полуектович (1623-1691) — боярин, отец царицы Натальи
Кирилловны, дед Петра I.
Нарышкин Семен Кириллович (1710-1775) — гофмаршал двора Елизаветы
Петровны, генерал-аншеф, организатор первого оркестра роговой музыки.
Невтон — Исаак Ньютон (1643-1727), английский ученый.
Новиков Николай Иванович (1744-1818) — просветитель, писатель-сатирик,
журналист и книгоиздатель.

Овидий Публий Назон (43 до н. э. — 18 н. э.) — римский поэт.
Октавий — Октавиан Август (63 до н. э. — 14 н. э.), римский император.
Олег (ум. 912) — киевский князь.

Павел I Петрович (1754-1801) — российский император с 1796г.
Панин Никита Иванович (1718-1783) — граф, дипломат.
Панин Петр Иванович (1721-1789) — граф, полководец и государственный
деятель, брат Н. И. Панина (см.).
Пахомий Логофет (Пахомий Серб) (XV в.) — русский писатель, автор
«житий».
Петр I Великий (1672-1725) — русский царь (с 1682 г.), российский
император (с 1721 г.).
Петр II Алексеевич (1715-1730) — российский император с 1727 г.
Петр III Федорович (1728-1762) — российский император с 1761 г.
Пиндар Вакхилид (518 — ок. 442 до н. э.) — древнегреческий поэт; в
европейской поэзии XVII-XVIII вв. его оды считались образцом для подражания.
Платон (427-347 до н. э.) — древнегреческий философ.
Полоцкий Симеон (1629-1680) — русский писатель.
Поп Александр (1688-1744) — английский поэт и мыслитель.

Радищев Александр Николаевич (1749-1802) — русский писатель.
Разумовский Алексей Григорьевич (1709-1771) — граф, фаворит императрицы
Елизаветы Петровны.
Разумовский Кирилл Григорьевич (1728-1803) — граф, президент
Петербургской Академии наук (1746-1798), гетман Украины.
Растрелли Варфоломей Варфоломеевич (Бартоломео Франческо) (1700-1771) —
русский архитектор.
Растрелли Бартоломео Карло (ок. 1675-1744) — скульптор, с 1716 г.
работал в Петербурге.
Рихман Георг Вильгельм (1711-1753) — физик, профессор Петербургской
Академии наук, коллега Ломоносова; погиб, проводя эксперимент по изучению
атмосферного электричества.
Рокотов Федор Степанович (1735-1808) — живописец.
Романов (Юрьев-Захарьин) Александр Никитич (ок. 1560-1602) — боярин,
дядя царя Михаила Федоровича.
Румянцов-Задунайский Петр Александрович (1725-1796) — граф, полководец
и государственный деятель.
Руссо Жан-Батист (1670-1747) — французский поэт.
Руссо Жан-Жак (1712-1778) — французский писатель, философ просветитель.

Салтыков Петр Семенович (1698-1772) — русский полководец, граф,
генерал-фельдмаршал (1759).
Селим — турецкий султан Сулейман II (ум. 1566).
Сенека Луций Анней (4 до н. э. — 65 н. э.) — римский философ-стоик,
политический деятель, писатель.
Сулла — Луций Корнелий Сулла (138-78 до н. э.) — римский диктатор и
полководец.
Сирано де Бержерак Савиньен (1619-1655) — французский писатель.
Софья Алексеевна (1657-1704) — царевна-правительница (1682-1689),
сестра Петра I.
Суворов Александр Васильевич (1730-1800) — русский полководец,
генералиссимус (1799).
Сумароков Александр Петрович (1717-1777) — поэт, драматург, публицист,
критик, теоретик русского классицизма.

Тауберт Иван Иванович (1717-1771) — адъюнкт по истории, библиотекарь
Петербургской Академии наук, советник Академической канцелярии.
Теплов Григорий Николаевич (1717-1779) — адъюнкт по ботанике, советник
канцелярии, почетный член Петербургской Академии наук.
Тиверий — Клавдий Нерон Тиберий (42 до н. э. — 37 н. э.), римский
император.
Тит Флавий Веспасиан (39-81) — римский император.
Толстой Петр Андреевич (1645-1729) — граф, сенатор и посланник.
Тредиаковский Василий Кириллович (1703-1769) — поэт, филолог,
переводчик, философ, профессор Петербургской Академии наук.

Федор Алексеевич (1661-1682) — русский царь с 1676 г., брат Петра I.
Федор Иоаннович (1557-1598) — русский царь с 1584 г.
Фенелон Франсуа де Салиньяк де Ла Мот (1651-1715) — французский
писатель и религиозный деятель, епископ Камбрейский.
Феофан Прокопович (1681-1736) — русский и украинский церковный и
общественный деятель, оратор, поэт-драматург.
Фирс (ум. 1718)-архимандрит, настоятель Соловецкого монастыря.
Фонвизин Денис Иванович (1745-1792) — драматург, прозаик, поэт.
Франклин Бенджамин (1706-1790) — американский ученый и государственный
деятель.
Фридрих II Великий (1712-1786) — прусский король с 1740 г.

Херасков Михаил Матвеевич (1733-1807) — поэт, драматург, прозаик.

Цицерон Марк Туллий (106-43 до н. э.) — римский государственный
деятель, оратор, писатель.

Чириков Алексей Ильич (1703-1748) — капитан-командор, исследователь
Сибири и Дальнего Востока.

Шекспир Вильям (1564-1616) — английский драматург и поэт.
Шереметев Борис Петрович (1652-1719) — граф, генерал-фельдмаршал.
Шлёцер Август Людвиг (1735-1809) — немецкий историк, профессор истории
Петербургской Академии наук.
Шувалов Иван Иванович (1727-1797) — граф, камергер, фаворит Елизаветы
Петровны, куратор Московского университета.
Шуйский Василий Иванович (1552-1612) — русский царь (1606-1610).

Эйлер Леонард (1707-1783) — профессор физики и математики Петербургской
Академии наук (1727-1741), почетный член Петербургской Академии наук
(1742-1766), академик высшей математики (1766-1783).