Валерий Брюсов новеллист
В читательском сознании Валерий Брюсов – прежде всего поэт. Слава Брюсова-стихотворца способствовала тому, что другие области литературной деятельности, которым он уделил немало внимания, остались в тени отступили на задний план перед масштабностью его поэтического самовыражения.
Однако наряду с Брюсовым-поэтом существуют и Брюсов-критик, и Брюсов-литературовед, и Брюсов-драматург, и, наконец, Брюсов – автор романов, повестей и рассказов. Замыслы его как беллетриста поражают широтой и многообразием не меньше, чем его поэтические сочинения.
Его прозаические произведения воспринимались, в первую очередь, как «проза поэта». И Брюсов пытался победить объективность, «врага стихотворца на путях прозы», путем компромисса – он сочинял рассказы то в виде дневника, то в виде ряда писем или документов, чтобы вернуть себе привычную для стихотворца потребность говорить от первого лица.
«Я не могу писать так, как писал Тургенев, Мопассан, Толстой. Я считаю нашу форму романа рядом условностей, рядом разнообразных трафаретов. Мне смешно водить за ниточки своих марионеток, заставлять их делать различные движения, чтобы только читатели вывели из этого: а значит у него (у героя) вот какой характер», – так писал сам Брюсов. Не обнаружив в русской литературе достаточно устойчивой традиции «рассказа положений», Брюсов устремил свой взгляд на запад. Пожалуй, он первым из русских прозаиков новейшего времени стал сознательно опираться прежде всего на опыт европейской новеллистики.
Один из его ранних рассказов «Под Старым мостом», действие которого разворачивается в неназванной, условной западноевропейской стране в пору средневековья, является образцом имитации такого повествования. Вместо привычной и щедро выписанной бытовой повседневности – удаленная эпоха и экзотическая для русского читателя страна; вместо обычных житейских коллизий – мелодраматическая история любви опального аристократа и нищей девушки; наконец, вместо подробных психологических мотивировок, анализа внутренней жизни героев – лаконично прослеженная событийная канва со скупыми авторскими пояснениями того или иного сюжетного поворота.
Установка на стилизацию, на воспроизведение «чужого слова» в той или иной степени проявилась во всех рассказах сборника «Земная ось» и прямо обозначена в заголовках. Как правило, это брюсовское «чужое слово» подразумевало литературные источники, иногда довольно многообразные. Например, рассказ «В подземной тюрьме» ориентирован не только на итальянскую новеллу Возрождения, но и на преломление этого стиля во французской литературе XIX в. – на хорошо известные писателю хроники Стендаля, представлявшие собой обработку подлинных старинных итальянских документальных источников, и на новеллы А. Франса, образцы стилизаций различных средневековых жанров.
В сфере пристального внимания Брюсова была также область научной фантастики. Во многих своих стихотворениях он восславил благие перспективы научнотехнического прогресса. Однако он видел и негативные последствия технического перевооружения общества. Одним из первых он осознал возможность драматического столкновения человека с созданными им продуктами технологической цивилизации, отразив свое предвидение в незавершенных рассказах «Восстание машин» и «Мятеж машин».
В своих фантастических произведениях Брюсов касался также темы революции. В рассказе «Последние мученики», изображающем «взрыв революции» в фантастической стране далекого будущего, прорицания вложены в уста первосвященника Феодосия, главы элитарного культурно-религиозного союза, объединяющего «художников и мудрецов».
В 1910е гг. Брюсов оставался верным своим излюбленным темам, раскрытым в его сугубо «символических» новеллах. Мария из «Реи Сильвии», подобно прежним брюсовскиим персонажам, погружается в мир вымысла как в самую реальную реальность, а действительность воспринимает как сон. Тема зеркала возникает в рассказе «За себя или за другую?», героиня которого одновременно тождественна и нетождественна когда-то оставленной героем любовнице; герой, бьющийся над вопросом, есть ли связь между новым «отражением» и прежним «оригиналом», опять же подходит к некой критической границе, когда «вымысел и действительность для него сливались, смешивались».
Некоторые прежние темы приобретали у него новую трактовку. Столь много внимания уделивший возвеличиванию самозабвенной и раскованной страсти, торжествующей над житейскими условиями и моральными постулатами, в рассказе «Пустоцвет» Брюсов отобразил оборотную сторону этой раскованности. Героиня обнажает свое тело, имитирует страсть, заботясь более всего о «нетривиальности» ее выражения, но все это выявляет лишь духовное бесплодие, ведущее к гибели личности. Брюсов выносит решительный приговор «декадентскому» мировосприятию, жертвой которого она явилась.
Трудно судить, в каком направлении развивалась бы творческая судьба Брюсова-прозаика после Октябрьской революции. Он был погружен в другие области творческой деятельности, а также в преподавательскую работу, посвятив себя делу создания новой, социалистической культуры, и не мог уже уделять внимания повествовательному искусству. Почти вся художественная проза поэта приходится на дореволюционный этап, запечатлев его эволюцию в направлении историзма и социальной обусловленности изображаемого. Отличаясь своеобразием и подлинным мастерством, «малая» проза несет на себе отпечаток важнейших черт творческой личности Брюсова, во многом восполняя и обогащая художественный мир его поэтических образов.