Трагедия творческого сознания в романе Владимира Набокова "Защита Лужина"

Муниципальное Общеобразовательное УчреждениеГимназия №1
Тема: Трагедия творческого сознания в романе Владимира Набокова «ЗащитаЛужина».
Выполнил:
Ученик 11«М» класса
Гимназии №1Сапегин Андрей
Преподаватель:
Борисова Л. Г.

Содержание.
Введение.
Глава1. Тема творчества в романе Набокова “ЗащитаЛужина”.
1.1. История создания.
1.2. Музыка в шахматных композициях.
1.3. Сюжет и композиция романа.
Выводы.
Глава2. ТрагедияЛужина как авторское решение темы творческого сознания.
2.1. Конфликт романа и его решение.
2.2. Мастерство Набокова в решении проблемы.
Выводы.
Заключение.

Введение.
Творчество (по Ожегову) - создание нового, оригинального. Это новое всегда вступает в конфликт состарым, отжившим, уже пройденным. В  этомсмысле, любой творец – писатель, художник, музыкант заведомо обречены нанепонимание, критику, борьбу, что, как правило, приводит к трагедии в жизнитворца,  а если и нет, то к  особому восприятию действительности, уходу вирреальный, выдуманный, фантастический мир.
Целями данной работы являются:
1.      “Защита Лужина”;
2.     Решениепроблемы творчества;
3.     Решениепроблемы взаимодействия автора с литературными героями.
Дляреализации целей были поставленыследующие задачи:
1.      Выяснитьразличныеподходы к решению проблемы творческого сознания;
2.     Выявитьтрадиции и новаторство Набокова в решении проблемы творчества;
3.     Провестиидейно-тематический анализ романа.

1. Тема творчества в романе Набокова “Защита Лужина”.
1.1. История создания.
Роман «Защита Лужина» создан одним из величайшихтворцов современности – В.Набоковым. Судьба творца, в романе – шахматиста,стала темой этого набоковского романа.Известно, что Набоковсознательно стремился избегать сходства своей судьбы или судеб реальных людей ссудьбами своих литературных героев. Однако,  корни трагедии Лужина – игрока и творца вытекают из автобиографииНабокова, пережившего  вместе со всейРоссией катастрофу смены двух эпох и   неизбежавшего личных трагедий в своей судьбе.
Владимир Владимирович Набоков родился 22 апреля 1899года, дом 47 на Большой Морской в Санкт-Петербурге. Он был первенцем в семьеВладимира Дмитриевича Набокова и его супруги Елены Ивановны, урожденнойРукавишниковой. Набоковы были знатным и богатым дворянским родом. Многие егопредставители достигли серьезных общественных высот, например, дед будущегописателя Дмитрий Николаевич Набоков был министром юстиции, одним из авторовсудебной реформы 1864 года. Характер и духовный склад Владимира Набокова началиформироваться в «совершеннейшем,счастливейшем детстве». «Трудный,своенравный, до прекрасной крайности избалованный ребенок» рос варистократической петербургской семье, в атмосфере роскоши и духовного уюта,жадно черпая «всей пятерней чувств»яркие впечатления юных лет. В это же время формируется круг увлечений иинтересов, оставшихся неизменными на всю жизнь: шахматы, бабочки, книги.
Рано открыл он для себя счастье и мукустихотворчества. Интересно, что подтолкнул его к сочинению первогостихотворения (в июле 1914) вид капли, скатившейся с листа сирени. Для развитияпоэтического дара идеальной средой была атмосфера Серебряного века, ренессансарусской поэзии. Одно время стиховедческие теории Андрея Белого очень увлеклиНабокова, и он исписывал целые тетради, вычерчивая ритмические схемы разныхстихотворений.
В 1916 году Набоков за свой счет (брат матери, дядяВасилий Иванович Рукавишников скоропостижно скончался и оставил любимомуплемяннику миллионное состояние) издает поэтический сборник «Стихи».Это единственная книга, изданная Набоковым в России при  его жизни. Весной 1919  года под грохот артиллерийского обстрела Набоковы отплыли из Севастополя нанебольшом греческом пароходе, чтобы навсегда оставить Россию. Жестокойнасмешкой судьбы, а не желанным предзнаменованием возвращения, оказалосьназвание парохода – «Надежда”. Дореволюционная Россиянавсегда останется для Набокова «земным раем», недосягаемым,  манящим, на всю жизнь он заболеет«ностальгией», и трагедия России  эхомотзовется трагедией в судьбах героев его романов.
В романе «Защита Лужина» набоковский герой – русскийэмигрант, шахматист, творческая личность — переживает трагедию несовместимостисозданного им шахматно-музыкально-творческого мира с реальной жизнью.
Многое в жизни Набокова связано с шахматами. Владимир Набоков с раннихлет увлекался составлением шахматных задач, которые довольно частопубликовались в различных журналах, газетах и даже в книгах. В частности,в своей книге “Poems and problems” он, кроме стихотворений, публикуетнесколько шахматных задач со своими комментариями. В одном из интервью Набо­ков говорит, что, будучи совершенно лишен музыкальногослуха, он «нашел довольно необычную заменумузыке в шахматах — говоря точнее, всочинении шахматных задач».Набоковский взгляд на шахматы как на форму высокого искусства находитмногочисленные документальные подтверждения. В мемуарах, например, автор прямоговорит о связи между «блаженной сутью» самого процесса составления шахматныхкомпозиций и «сочинительством…, в особенности с писанием». Он также утверждает,что для создания шахматных композиций «нужен не только изощрённый техническийопыт, но и вдохновение», и вдохновение это принадлежит к какому-то сборному,музыкольно-математически-поэтическому типу. Тот же самый взгляд на тесную связьшахмат и музыки пространно развёрнут в «Защите Лужина». Он формирует один изсущественных мотивов, раскрывающих потаённый смысл романа.
Романы«Истинная жизнь Себастьяна Найта» и «Защита Лужина» свидетельствуют о том, чтоНабоков неоднократно обращался к образу коня в разных его воплощениях: отабстрактной, закрепощённой фигурности шахматного коня, до тёплой, поэтическивоспринимаемой живой лошади. Сам роман «Защита Лужина» хронологически обрамлёнпроизведениями на тему шахмат и шахматного коня (Стихотворение «Шахматныйконь», написанное осенью 1927г., после того, как Алёхин (претендент нашахматную корону) послал вызов чемпиону мира Капабланке.). На пять лет раньшеромана был написан цикл «Три шахматных сонета», во многом с нимперекликающийся. Вряд ли это случайно. Так, С. Сакун в своей статье «Шахматныйсекрет романа В. Набокова «Защита Лужина» утверждает, что шахматный коньявляется аллегорическим прообразом гроссмейстера Лужина. В романе Лужин разрабатываетзащиту, смысл которой состоит в жертве шахматного коня, т. е. В гибели самогоЛужина. Таким образом, самоубийство Лужина – является частью защиты,разработанной им.

1.2. Музыка в шахматных композициях.
Набоков видит аналог шахмат в музыке («Какая игра — говорит о шахматахскрипач. – Комбинации как мелодии. Я, понимаете ли, просто слышу ходы».).Первое упоминание о связи шахмат и музыки возникает вавторском предисловии к английскому переводу романа (хотя вряд ли его можно назвать первым, т.к. английскаяверсия романа вышла на 35 лет позже русской), где есть ссылкана какого-то американского издателя, ко­торый, выказавинтерес к роману, попросил заменить шахматы на музыку и сделатьЛужина «безум­ным скрипачом».
Отец Лужина видит в своих мечтах сына пианистом-вундер­киндом; некий скрипач, только что исполнивший пьесы Лужи­на-деда, говорит, что шахматные комбинации подобны мелодиям; сельский врач Лужиных замечает, что великий шахматный маэстро Филидор знавал толк и в музыке; вспоминая свои детские годы шахматного вундеркинда, Лужин склоняет голову, словно прислу­шиваясь к отдаленным звукам музыки; не названная по имени юная дама, которой предстоит стать женой Лужина, полагает, что он выглядит как музыкант, даже после того, как ей сказали, что это великий шахматист, а знакомые, увидевшие ее с ним на эмигрант­ском вечере, считают, что это неудавшийся музыкант или что-то в этом роде.Набоков усиливает связь между шахматами и музыкой: когда Лужину внезапнооткрывается решение сложной комбинации, он испытывает«острую радость шахматного игрока, и гордость, и облегчение, и тофизиологическое ощущение гармонии, котороетак хорошо знако­мо творцам». И, наконец, во времявстречи с Турати, Набоков описывает шахматнуюпартию, опираясь на музыкальные эпитеты:«Затем, ни с того ни с сего, нежнозапела струна. Это одна из сил Турати заняла диагональную линию. Носразу и у Лужина тихохонько наметиласькакая-то мелодия. На мгновениепротрепетали таинственные возможности, и потом опять — тишина: Туратиотошел, втянулся. и вдруг опять неожиданная вспышка, быстроесочетание звуков: ошиблись две мелкие силы, и обе сразу былисметены; мгновенное виртуозное движение пальцев, и Лужинснял и поста­вил рядом на стол уже не бесплотную силу, а тяжелую желтую пушку; сверкнули в воздухе пальцы Турати, ив свою очередь опустилась на столкосная черная пешка с бликом наголове. И, отделавшись от этих двухвнезапно одеревеневших шахматных величин, иг­роки как будто успокоились, забыли мгновенную вспышку: на этом месте доски, однако, еще несовсем остыл трепет, что-то все ещепыталось оформиться… Но этим звукамне удалось войти в желанное сочета­ние,— какая-то другая, густая, низкаянота загудела в стороне, и оба игрока, покинув еще дрожавший квад­рат, заинтересовались другим краем доски. Но и тут все кончилось впустую. Трубными голосами переклик­нулись несколько раз крупнейшие на доске силы,— иопять был размен, опять преображение двух шахмат­ных сил в резные, блестящие лаком куклы. И потом было долгое, долгое раздумье, во время которогоЛужиниз одной точки на доске вывел и проиграл последовательно десяток мнимых партий,и вдруг на­щупал очаровательную,хрустально-хрупкую комбинацию,— и слегким звоном она рассыпалась после пер­вого же ответа Турати. Но и Турати ничего не мог дальше сделать и, выигрывая время,— ибо время в шахматной вселенной беспощадно,— оба противника несколькораз повторили одни и те же два хода, угроза изащита, угроза и защита,— но при этом оба думали о сложнейшей комбинации, ничего общего не имевшей с этими механическими ходами. И Турати, наконец, на эту комбинацию решился,— и сразу какая-то музы­кальнаябуря охватила доску, и Лужин упорно в ней искалнужный ему отчетливый маленький звук, чтобы в свою очередь раздуть его в громовую гармонию».Развивая тему шахмат и музыки, Набоков, помимоопоры на собственный опыт, обращается также к широко распространённому взглядуна музыку, как на высшее из всех существующих искусств, чтобы таким образомподнять в глазах читателя престиж шахмат. Звучит в романе и другой настойчивыймотив, также возвышающий шахматы. Набоков всё время намекает на их связь слюбовью. Даже знакомит Лужина с шахматами (показывает, как ходят фигуры) его«тётя» (на самом деле троюродная сестра матери), любовница отца. В романелюбовно-шахматная тема, наряду с темой музыкальной, превращает шахматную доскуиз замкнутого пространства, на котором разыгрываются бесчувственные комбинации,в поразительно разнообразный мир, или даже модель мира как такового.

1.3. Сюжет и композицияромана.
Сюжет романа сводится кпоследнему турниру Лужина, известного шахматного маэстро. Игра как важнейшаясоставляющая творчества Лужина взята в самой очевидной её форме – шахматах.Суть её состоит в том, что двасоперника ведут игру на доске, разделенной на квадраты, белыми и черными фигурами. Время партии строгорегламентиро­вано. Этикашахмат отражает моральные законы древнихрыцарских турниров: желаю­щий победить обязан атаковать, отказ отатаки понимается как отсутствие храбрости уигрока, психологическая растерянность, которая неизменно ведет кпроигрышу. Способность к неожи­данным нападениям, воинствующий дух, готовностьк риску сочетаются у сидящих за доской с выдержкой, самообладани­ем, огромнымнапряжением воли. В романе главный герой, гроссмейстер Лужин, придумывает шахматнуюзащиту от дебюта своего соперника
Детство, которое поначалувводится в повествование на правах воспоминания, опознаётся самим Лужиным какначало его жизненной партии, а женитьба – как комбинация, разыгрываемаяреальностью.
Воспоминаниями детства перемежаетсявсё повествование. Лужин как бы всю жизнь старается припомнить что-то важное итем самым раз и навсегда найти решение к загадке своего существования.Кульминационная точка повести – розыгрыш партии с Турати, за которым следуетдушевное заболевание Лужина. И вот, покидая кафе, в котором проводился турнир,Лужин слышит чей-то голос, нашёптывающий ему: «домой!» «Домой, — сказал онтихо. – Вот значит, где ключ комбинации». Но что же это за «домой»? Это – неберлинская квартира Лужиных, это – русская дача, где он живал в раннем детстве(«Лужин чувствовал, что нужно взять налево, и там будет большой лес, а уж влесу он легко найдёт тропинку. Сейчас появится река и лесопильный завод, ичерез голые кусты глянет усадьба. Он спрячется там, будет питаться из больших ималых стеклянных банок»).Далее повествование переносится на шестнадцать летвперёд, и Лужин, внезапно превращённый в зрелого мужчину, известногошахматиста, и перенесённый на немецкий курорт, оказывается сидящим за столикомв кафе и показывающем тростью на окно. Вскоре Лужин встречает свою будущуюжену. Чуть позже он начинает участие в шахматном турнире, где он встречается сглавным своим соперником – Турати. Их шахматный поединок является кульминациейромана. Из-за переутомления и болезни, которая начинается одновременно сначалом турнира, Лужин оставив партию в проигрышном положении, попадает вбольницу. Даже после выздоровления шахматные видения не отпускают его. Лужинзаканчивает жизнь самоубийством, выбросившись из окна. Причины, заставившие главногогероя следующего романа покончить с собой, я рассмотрю в следующем пункте.

Выводы.
Любое произведение творца, художника (в том числе илитературное) является продуктом творческого сознания автора, само же этосознание формируется под влиянием многообразных и взаимосвязанных факторов, втом числе  и материальной и духовнойжизни общества в момент создания произведения искусства.


2. Трагедия Лужина как авторское решение темытворческого сознания.
2.1. Конфликт романа и его решение.
Рассматриваемый мной роман –не первое произведение в творчестве Набокова, в котором встречается фамилияЛужин. В рассказе 1924г. «Случайность», лакей в столовой германского экспресса,он же одинокий отчаявшийся наркоман Алексей Львович Лужин бросается под поезд,не подозревая, что его жена, выбравшаяся из России, едет в том же поезде, чтобыспасти его.
В «Защите Лужина»кульминацией является шахматный поединок Лужина и Турати, во время которогоЛужин полностью отрывается от действительности.
Во время турнира Лужин заболевает. Болезнь не толькопридает драмати­ческий характер схватке, нотрансформирует ее в борьбу с самой судьбой. Игра выходит за пределы шахматной доски в жизнь: «Комбинация, которую онсо времени бала мучительно разга­дывал, неожиданно ему открылась, благодаряслучайной фра­зе, долетевшей из другой комнаты . Но с этого дняпокоя для него не было, — нужно былопридумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации , а дляэтого следова­ло предугадать ее конечную цель, роковое ее направление...». Он«все время смотрел и слушал, не проскользнул ли где намек на следующий ход, непродолжается ли игра, не им затеянная, но с ужасной силой направленная противнего».«Шахматная комбинация — это утонченная пытка, —свиде­тельствуют шахматныеучебники, — противник, разгадав ком­бинацию, видит, что каждый шаг приближаетего к проигры­шу, но этого шага он не может не совершить под угрозой не­медленнойгибели. Очень часто шахматисты не дают довести до конца выигрывающуюкомбинацию, предпочитая сдаться немедленно».
Сложные задачи его отвлеченного искусства для Лужина бесконечно легче простых задач жизненных. Жизньбез Валентинова и женитьба связаны для негос необходимостью приспособиться к условиям реальной жизни. Снаружи ипоначалу все как будто с грехом пополамналаживается. Поражая окружающихнелепостью и неуклюжестью поступков, Лужин преодо­левает обыденные, но трудныедля него дела: живет, жениховствует. Но это преодоление лишь кажущееся. Лужи­нымдвижет автоматизм, которым нельзя подменить подлинное вопло­щение. Воплощение скаждым мигом становится все труднее, и по мере того, как шахматная задачаблизится к разрешению, жизненная задача всеболее высасывает из Лужина душевные силы. Возникает шахматное видение,реальная жизнь отражается теперь в сознании Лужина только случайными,оборванными пятнами (летящий географ, врач с ассирийской бородой, внезапновыступающая из мрака невеста и т. д.). Фантастический мир искусства заслоняетдействительность. И когда на время Лужин попадает в обычную обстановку (жена,квартира и т. п.), забыв на мгновение о смысле своего существования,заключающемся в самоотдаче себя искусству (шахматам), в нём поднимается тосканеудовлетворённости. И он снова делает попытку уйти в свой иной, чудесный,захватывающий мир, подняться над землёй, повторить это исконное рвущеесячеловеческое стремление, эти поиски идеального. Шахматы постепеннотрансформируются в страсть, которая поглощает игрока целиком: «…он (Лужин)понял ужас шахматных бездн, в которые погружался.. Но шахматы были безжалостны,они держали и втягивали его. В этом был ужас, но в этом была единственнаягармония, ибо, что есть в мире кроме шахмат?». Перед самою партией с Турати «за­щита Лужина» оказывается найдена, но переднатиском ре­ального мира Лужин становится беззащитен вовсе. Он почтиничего уже не понимает. В решительный час, когда Лужин с Турати сидят уже переддоской, происходит событие, с виду простое,но с замечательной глубиной найденное Набоковым: Турати не играет своего дебюта. Он не решается рисковать. Не шахматный, а житейский расчет им движет, и,таким образом, в логику шахматногомира вклинивается логика мира реального.Крошечная частица реальности, попа­дая в созданный Лужиным мир, все внём смещает, путает и перемешивает. В этих условиях «Защита Лужина» неприменима.Лужин оказывается беззащитен перед Турати,как перед всем, что относится кдействительности. Он даже не успел доигратьпартию — сознание его помутилось. В конце концов, его увезли в санаторий. Герои романанапрасно думают, будто Лужин переутом­ленмиром шахматным. Нет, он не вынес мира реального. Партию с Туратиоставил он в проигрышном положении — потомучто во время неё впервые полностью выпал из дейст­вительности, «шахматные бездны» его поглотили.
Невеста Лужина восхищается гением, но совершенно не понимает его. Ейабсолютно не дано понять, какую роль шахматы играют в его жизни; и уж тем болеене может согласиться она с тем, что шахматы собственно и есть жизнь Лужина.Собирая его вещи после того, как он попал в больницу, молодая женщина кладёт вчемодан шахматную доску, журналы, записи партий, диаграммы и т. д. и думает,что всё это ему теперь не нужно. Она оказывается в мучительной ситуации, когда,невольно подвигнув мужа на новые шахматные прозрения, сама не может понять сутьего жизни, понять, что шахматы для него выше жизни. В этом отражается темаромана: несовместимость искусства и жизни.
Но трагедия Лужина не только в этом.Автор неоднократноподчёркивает не только тот факт, что Лужин – литературный персонаж, но и то,что конечной причиной всех его страданий является воля автора, поместившего егов роман, повествующий о том, каково быть литературным персонажем.В этом парадоксальномположении Лужина и заключается очередной конфликт.Как только герой появляетсяна страницах романа, ему словно бы назначают его имя: «…и, когда отец, старавшийся подбирать любопыт­нейшие, привлекательнейшие подробности, сказал, между прочим, что его, как взрослого, будут звать по фамилии, сын покраснел, заморгал, откинулся на­взничь на подушку, открывая рот и мотая головой («не ерзай так», опасливо сказал отец, заметив его смуще­ние и ожидая слез),но не расплакался, а вместо этого весь как-тонадулся, зарыл лицо в подушку, пукая в нее губами, ивдруг, быстро привстав,— трепаный, теплый, сблестящими глазами,— спросил скороговор­кой, будут ли идома звать его Лужиным». Герой как бы существовал и до произведения, но он не был Лужиным, имон стал, лишь шагнув в мир набоковского произведения, «получив» предназначеннуюему роль. Присутствие автора-режиссёра довольно просто просматривается вромане. Текст изобилует намёками на разного рода «дирекцию»; практически за каждым из них можноувидеть намёк на авторскоеприсутствие. «Вообще же так мутна была вокруг него; жизнь, и так мало усилий от неготребовала, что ему казалось иногда, что некто, — таинственный, невидимый антрепренер, —продолжает его возить стурнира на турнир». Лужин «был смутноблагодарен угодливому воспоминанию, котороетак кстати назвало нуж­ный курорт,взяло на себя все заботы, поместило его в уже созданную, уже готовуюгостиницу». Порой возникаетвпечатление, что «дирекция» ведет се­бяхалатно — кажется, будто писатель забыл доделать фон или не сооб­разил, какдоставить персонажа с места на место. Лужин, пытаясь попасть на свой матч сТурати, открывает дверь своего номера и вместо Турати ви­дит коридор отеля,который, разумеется, существует в реальной жизни — но в художественном произведении без него запросто можно обой­тись. «Убрали», — говорит Лужин о шахматном кафе иего предписанной логикой повествованияблизости. — «Я не мог знать, что все передвину­лось». Лужин находит успокоение в том, что мир словно бы осознанноза­ботится о нем, «но в неизбежные минутыжениховского одиночества, позд­ним вечером, ранним утром, бывало ощущениестранной пустоты, как буд­то в красочной складной картине, составленнойна скатерти, оказались не заполненные,вычурного очерка, пробелы».
Самым откровенным воплощением «директорско-антрепенёрской» функцииавтора в романе является Валентинов; он изображается как что-то вроде посредника,посланного, чтобы оставить след авторской воли в тексте. Валентинов вновьвходит в жизнь Лужина посредством телефона – устройства, которое у Набоковачасто символизирует общениеавтора с пер­сонажем.Одно из самых значимых упоминаний Валентинова звучит, когда госпожа Лужина звонит одному из своих друзей, актеру, чтобы навести справки о Валентинове (актер как-то обмолвился, что знаком с ним):
«Актер, к счастью, оказался дома и сразу принялсярассказывать длин­ную историю о легкомысленных и подловатыхпоступках, совершенных когда-то его вчерашней собеседницей.Лужина, нетерпеливо дослушав, спросила, кто такой Валентинов. Актерахнул и стал говорить, что «представьте себе, вот я какойзабывчивый, без суфлера не могу жить»; и, наконец, подробнорассказав о своих отношениях с Валентиновым, мелькомупомянул, что Валентинов, по его, валентиновским, словам, был шахматным опекуном Лужина и сделал из него великого игрока». На выражении «по его, валентиновским, словам» стоит задержаться особо. Напервый взгляд, никакого подтекста здесь нет: просто Валентинов сказал, что былшахматным опекуном Лужина. Но это выражение можно трактовать иначе:Валентинов – человек, чьёслово создало Лужина. Похожий намёк звучит, когда Лужин видит одну из шахматныхзадач Валентинова: «В этом замысловатом шахматном фокусе он, как воочию, увиделвсё коварство его автора».
Также Валентинов играет важную роль как организаторповторов и схем, которые служат читателю напоминанием о навязанной текстуструктуре и композиции, без которых сюжет по определению не возможен.
Лужин понемногуначинает понимать, какая ужасная опасность заключена в повторах – это ужасоказаться в чужом, написанном кем-то другим тексте. Многие критики обращаливнимание на повторы определённых образов при приближении к финалу, имеетсятакже несколько случаев лексических повторов, когда определённые словосочетанияиз начальных глав романа вновь возникают незадолго до финала. Так, повесивтрубку после разговора с Валентиновым и, казалось бы, удалив его из жизниЛужина, госпожа Лужина не осознаёт, что участвовала в «римейке» более раннейсцены, и что «телефонная станция» автора на прямую соединила её с первымабзацем романа.
Также напоминаниемчитателю о навязанной тексту структуре и композициислужит изобилие в тексте анафорических конструкций:«Но всегда быть начеку, напрягать внимание», а также повторами отдельных слов:«Трудно, очень трудно заранее предвидеть следующее повторение (меж тем, какочередное повторение случилось только что), но ещё немного – и всё станет ясным,и, быть может, найдётся защита…» (Другими словами, роман придёт к своемузавершению, окончательно загерметизирует Лужина в вымышленном мире. Романзащищает, завершает, создаёт и увековечивает героя тем, что отказывает ему всвободе.) По-моему, паника Лужина объясняется тем, что он заглянул внутрьлитературного механизма, где, повинуясь автору, проворно занимают свои местакрохотные квадратики – персонажи/фигуры (Позднее фигура Лужина покинет текст,исчезнув через другое оконце («Уцепившись рукой за что-то вверху, он бокомпролез в пройму окна. Теперь обе ноги висели наружу, и надо было толькоотпустить то, за что он держался, — и спасён. Прежде чем отпустить, он глянулвниз. Там шло какое-то торопливое подготовление: собирались, выравнивалисьотражения окон, вся бездна распадалась на бледные и тёмные квадраты, и в тотмиг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что хлынул в рот стремительный ледянойвоздух, он увидел, какая именно вечность угодливо и неумолимо раскинулась передним».), побольше), и он решается на самоубийство для того, чтобы перестать бытьлишь литературным персонажем и уйти из под контроля автора (совершить поступок,им не запланированный).
В романе Набокова Лужин сознает свой проиг­рыш («Цель атаки ясна.Неумолимым повторением ходов она приводит опять к той же страсти, разрушающейжизненный сон. Опустошение, ужас, безумие»). Его жизненная партия закончена.Завершение жизни как завершение партии придаёт ей ценность как художественногопроизведения. Эта смысловая замкнутость игровой схватки воплощена вкомпозиционном рисунке романа. «Защита Лужина» начинается утратой героем имени(«Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным».) икончается обретением имени, но исчезновением его носителя (Дверь выбили. –Александр Иванович, Александр Иванович! – заревело несколько голосов. Ноникакого Александра Ивановича не было».) Последнюю фразу романа также можнотрактовать, как попытку реальности наложить руку на Лужина.
Жизнь побеждаетличность шахматиста – он выбрасывается из окна. Но при этом его мышлениепобеждает жизнь (самоубийство – попытка Лужина стать поперёк судьбы и волиавтора). Но действительно ли удалось Лужину совершить этот акт свободной воли?Вряд ли. Велика вероят­ность того, что якобы свободно избранная смерть есть на самом деле еще одно воплощение пред­определенности.При взгляде из окна, откуда он вот-вот выпрыгнет, Лужину казалось, что «вся бездна распадалась на бледные и тем­ныеквадраты». Этот образ чаще всего толкуют в том смыс­ле, что Лужин в последний раз пытается уловить мир в сетку шах­матных изображений. Но можно предположить, что шахматная доска,мельком возникающая перед взором героя, это на самом деле образ ожидающей его вечности, т. е., если,расставаясь с жизнью, Лужин входит втот самый мир, что открывался ему в кульминационные моменты игры, тодаже самоубийство не позво­ляет ему уйти отшахмат (уйти от судьбы). Сама возвратная форма глагола («бездна распадалась»)предполагает, что черно-белый узоршахматной доски вовсе не обязательно есть проек­ция лужинского восприятия. Подобное прочтение фразы позволяет объединить открывающийся Лужину шахматный узор с«вечно­стью», которая «угодливо инеумолимо раскинулась перед ним» (II, 152), как говоритповествователь, не определяя, однако, ее при­роду. Нельзя, разумеется,утверждать, что в финале романа есть не­чтобольшее, нежели просто намек на то, что Лужин (или его сознание) перемещается виной мир. Но важно отметить, что Набоков од­наждыи сам допустил такую возможность: «Добравшись до конца романа, я внезапно понял,что книга не окончена».

2.2. Мастерство Набокова в решении проблемы.
В своём произведенииНабокову удаётся поддерживать напряжение, не давать ни на минуту ослабетьчитательскому вниманию, несмотря на то, что он говорит чуть ли не всё время ошахматах. В этом проявляется мастерство Набокова. Когда дело доходит досостязания Лужина с итальянцем Турати, читатель по-настоящему взволнован, хотядо шахмат ему нет никакого дела. Но в романе шахматы перерастают в нечтобольшее. Это игра, но не просто игра, а самая интеллектуальная, творческая ее форма, сочетающая призна­киискусства и соревнования, требующая от игрока фантазии.
Труднейшая задача показатьжизнь глазами гениального, больного воображением человека и не спутать при этомосновного повествования с этим пленительным и страшным бредом – авторомисполнена с почти пугающей отчётливостью. Изумительно сделанный,роман опрокидывает все общепринятые архитектонические формы. Сюжет несколько раз рвется хро­нологически, нохудожественно остается неизменно цельным. Опрокинуты все привычные мерки глав, постепенноенарастаниедействия.Композиционно роман является настоящим произведением искусства. Каждое мгновение максимально притягивающий вниманиечитателя, он отражает всвоей внешности внутреннюю напряженность Лужина.

Заключение.
Таким образом, Набоков ставит перед читателемпроблемы, связанные с темой творчества и творческой личности, носящиепрофессиональный характер. В лице Лужина показан ужас такого профессионализма,показано, как постоянное пребывание в творческом мире словно бы высасывает изхудожника человеческую кровь, превращая его в автомат, не приспособленный кдействительности и погибающий от соприкосновения с ней.
В тексте также поставлена проблема взаимоотношенийавтора с его литературными героями. Показано, что

Список используемой литературы.Эрик Найман “Литландия: аллегорическая поэтика “Защиты Лужина” (Авторизированный перевод с английского С. Силаковой). Новое Литературное обозрение, №54 (2002г.). В. Е. Александров “Набоков и потусторонность”. Перевод с английского Н. А. Анастасьевой. Издательство “АЛЕТЕЙЯ”, СПб., 1999г. Н. Андреев “Сирин”. Нора Букс “Двое игроков за одной доской: Вл. Набоков и Я. Кавабата”. В. В. Набоков: pro et contra/Сост. Б. Аверина,  М. Машкова, А. Долонина. СПб.: РХГИ, 1997, Изд-во “Русский путь”. Набоковский сборник: мастерство писателя/Под редакцией М. А. Дмитровской, Калининград: Изд-во КГУ, 2001г.