Министерство образования Республики БеларусьБелорусский государственный университетФилологическийфакультет
Заочноеотделение
Специальность«Русская филология»
Курсоваяработа
Фольклорныемотивы в творчестве Н.В.Гоголя
Студентки 5 курса
Курбет В.В.
Минск
2010
Оглавление
Введение
1. Жизненныйпуть Н.В. Гоголя
2. Фольклорные мотивы в «Вечерах на хуторе близДиканьки»
3. О природе фантастического в повести «Вий»
Заключение
Список литературы
Введение
Впервые фольклором какявлением исторической памяти народа заинтересовались в 19 веке. Первыесобиратели народных песен и преданий старины глубокой еще не пыталисьопределить, что скрывается за таинственными и поэтичными образами, каков ихскрытый смысл, что могут они рассказать о прошлом. Опыты анализа фольклорныхматериалов придут значительно позже- в 20 веке появится особая, «мифологическаяшкола». 21 век ознаменуется появлением жанра «фентези», вкотором традиционно фольклорные герои смешаются с нашими современниками,становясь кумирами молодежи. Так или иначе фольклор всегда привлекал читателя,слушателя, наследника. Здесь и занимательный, нередко леденящий кровь сюжет, иособое чувство «причастности» (ведь это наследие предков!), и попыткаразгадать тайну, и извечное стремление передать опыт следующему поколению.
Фольклорные мотивывскормили не одно поколение писателей, прежде всего романтиков. ОднакоН.В.Гоголь и фольклор- это особая стать. Нет, наверное, такого человека,который в детстве бы не зачитывался «Вечерами на хуторе»: непереживал за храброго кузнеца и не похохатывал над злоключениями черта.Замирает от страха и жалости сердце, когда читаешь о последней ночи Хомы Брутаи явлении непостижимого Вия. И хочется, чтобы все обошлось, чтобы Хома живостался, чтобы петух прокричал вовремя. Но у этой повести иной конец «церковь… обросла лесом, кореньями,бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги».[14,298]
Потом уж юный читательоткроет для себя проныру Хлесткова, захватывающие похождения Чичикова. Нопервое знакомство с Гоголем остается неизгладимо, потому что нет ничего болеечарующего, чем сочетание лирического слова и мотивов, завязанных наисторической памяти народа, на страхах и надеждах, что жили в сердцах нашихпредков, да и теперь живут в каждом из нас.
Объектом исследования вданной работе станет изучение фольклорных мотивов в творчестве Н.В.Гоголя. Мыпостараемся отразить наиболее яркие образы представителей гоголевскойдемонологии, встречающихся на страницах циклов «Вечеров на хуторе близДиканьки» и «Миргорода».
Центральным же предметомданной работы мы определяем повесть «Вий»- ключевого для прочтения цикла«Миргород» произведения.
Целью мы видимрассмотрение основных гипотез о природе образа вия. Также мы отметимспецифические стилевые черты повести «Вий» в контексте раннеготворчества Н.В.Гоголя, рассмотрим реализацию сказочных и фольклорных мотивов вповести.
1. Жизненный путь Н.В. Гоголя
В литературе о Н.В.Гоголезакрепилась традиция: всякий рассказ о писателе начинать с конца- с последнихдней Н.В.Гоголя. Так начал свою проникновенную, удивительно, непривычно дляэтого автора сентиментальную лекцию о Гоголе В.В.Набоков. Так начал свойпаралитературный роман А.Терц.
Однако мы видим своейцелью не рассказать о мистическом в жизни Н.В.Гоголя, чего, действительно былонемало; не привлечь внимание уже испытанным и потому утратившим новизнуприемом. Целью данной главы мы видим отображение связей жизненного итворческого пути Н.В.Гоголя, а также поиск ответа на вопрос «Русским илиукраинским писателем был Н.В.Гоголь?».
Николай Гоголь родился 20марта (1 апреля) 1809 года в местечке Большие Сорочинцы на границе Полтавскогои Миргородского уездов (Полтавская губерния). Николаем его назвали в честьчудотворной иконы Святого Николая, хранившейся в церкви Больших Сорочинцев.Согласно семейному преданию он происходил из старинного украинского казацкогорода и был потомком известного казака Остапа Гоголя, бывшего в конце XVII века гетманомПравобережной Украины. В смутные времена украинской истории некоторые из егопредков приставали и к шляхетству, и ещё дед Гоголя, Афанасий ДемьяновичГоголь-Яновский (1738—1805), писал в официальной бумаге, что «его предки,фамилией Гоголь, польской нации», хотя большинство биографов склоннысчитать, что он всё же был «малороссом» (украинцем). Рядисследователей, чьё мнение сформулировал В. В. Вересаев, считают, чтопроисхождение от Остапа Гоголя могло быть сфальсифицировано АфанасиемДемьяновичем для получения им дворянства, так как священническая родословнаябыла непреодолимым препятствием для приобретения дворянского титула.
Прапрадед Ян (Иван)Яковлевич, воспитанник Киевской духовной академии, «вышедши в российскуюсторону», поселился в Полтавском крае (в настоящее время — Полтавскаяобласть Украины), и от него пошло прозвание «Яновских». (По другойверсии они были Яновскими, так как жили в местности Янове). Получив дворянскуюграмоту в 1792 году, Афанасий Демьянович сменил фамилию «Яновский» на«Гоголь-Яновский». Сам Гоголь, будучи крещёным «Яновский»,по-видимому, не знал о настоящем происхождении фамилии и впоследствии отбросилеё, говоря, что её поляки выдумали.
Отец Гоголя, ВасилийАфанасьевич Гоголь-Яновский (1777—1825), умер, когда сыну было 15 лет.Полагают, что сценическая деятельность отца, который был замечательнымрассказчиком и писал пьесы для домашнего театра на украинском языке, определилаинтересы будущего писателя — у Гоголя рано проявился интерес к театру.
Мать Гоголя МарияИвановна (1791—1868), урожд. Косяровская, была выдана замуж четырнадцати лет в 1805году. По отзывам современников она была исключительно хороша собой. Жених былвдвое старше её. Помимо Николая в семье было ещё одиннадцать детей. Всего былошесть мальчиков и шесть девочек. Первые два мальчика родились мёртвыми. Гогольбыл третьим ребёнком. Четвёртым сыном был рано умерший Иван (1810—1819). Затемродилась дочь Мария (1811—1844). Все средние дети также оказалисьнежизнеспособными. Последними родились дочери Анна (1821—1893), Елизавета (1823—1864)и Ольга (1825—1907).
Жизнь в деревне до школыи после, в каникулы, шла в обстановке украинского быта, как панского, так икрестьянского. Впоследствии эти впечатления легли в основу малороссийских повестейГоголя, послужили причиной его исторических и этнографических интересов;позднее из Петербурга Гоголь постоянно обращался к матери, когда емутребовались новые бытовые подробности для его повестей. Влиянию материприписывают задатки религиозности и мистицизма, к концу жизни овладевшими всемсуществом Гоголя.
В возрасте десяти летГоголя отвезли в Полтаву к одному из местных учителей, для приготовления кгимназии; затем он поступил в Гимназию высших наук в Нежине, где учился с мая 1821по июнь 1828. Гоголь не был прилежным учеником, но обладал прекрасной памятью,за несколько дней готовился к экзаменам и переходил из класса в класс. Он был оченьслаб в языках и делал успехи только в рисовании и русской словесности. Повоспоминаниям однокашников, Н.В.Гоголь был не самым приятным ребенком: был оннеряшлив и маниакально любил сладости. В.В.Набоков говорит, что тетради иучебники будущего писателя всегда были липки и прикасаться к ним одноклассникипросто брезговали. Кроме того, был он болезнен.[6, 130]
Смерть отца была тяжёлымударом для всей семьи. Заботы о делах ложатся и на Гоголя; он дает советы,успокаивает мать, должен думать о будущем устройстве своих собственных дел.Мать боготворит своего сына Николая, считает его гениальным. Она отдаёт емупоследнее из своих скудных средств для обеспечения его нежинской, авпоследствии петербургской жизни. Николай также всю жизнь платил ей горячей сыновнейлюбовью, однако полного понимания и доверительных отношений между ними несуществовало. Позднее он откажется от своей доли в общем семейном наследстве впользу сестёр, чтобы целиком посвятить себя литературе.
К концу пребывания вгимназии он мечтает о широкой общественной деятельности, которая, однако,видится ему вовсе не на литературном поприще; без сомнения под влиянием всегоокружающего, он думает выдвинуться и приносить пользу обществу на службе, ккоторой на деле он был неспособен.
В декабре 1828 годаГоголь переехал в Санкт-Петербург. Здесь впервые ждало его жестокоеразочарование: скромные средства оказались в большом городе совсемнезначительными, а блестящие надежды не осуществлялись так скоро, как оножидал. Его письма домой того времени смешаны из этого разочарования итуманного упования на лучшее будущее. В запасе у него было много характера ипрактической предприимчивости: он пробовал поступить на сцену, статьчиновником, отдаться литературе.
В актёры его не приняли;служба была так бессодержательна, что он стал ею тяготиться; тем сильнеепривлекало его литературное поприще. В Петербурге он первое время держалсяобщества земляков, состоявшего отчасти из прежних товарищей.
Под псевдонимом В. Аловаромантическую идиллию «Ганц Кюхельгартен» (1829), которая быланаписана ещё в Нежине (он сам пометил её 1827 годом) и герою которой приданы теидеальные мечты и стремления, какими он был исполнен в последние годы нежинскойжизни. Вскоре по выходе книжки в свет он сам уничтожил её тираж, когда критикаотнеслась неблагосклонно к его произведению. И тут В.В.Набоков замечаетсхожесть начала и конца творческой жизни писателя: ведь второму тому «Мертвыхдуш» предстоит погибнуть в огне.
Другие сочинения Гогольпечатал тогда в изданиях барона Дельвига «Литературная газета» и «Северныецветы», где была помещена глава из исторического романа «Гетьман».Быть может, Дельвиг рекомендовал его Жуковскому, который принял Гоголя сбольшим радушием: по-видимому, между ними с первого раза сказалось взаимноесочувствие людей, родственных по любви к искусству, по религиозности, наклоннойк мистицизму, — после они сблизились очень тесно.
Плетнёв рекомендовалГоголя на должность учителя в Патриотическом институте, где сам былинспектором. Узнав Гоголя ближе, Плетнёв ждал случая «подвести его подблагословение Пушкина»: это случилось в мае того же года. ВступлениеГоголя в этот круг, вскоре оценивший в нём великий зарождающийся талант,оказало на судьбу Гоголя огромное влияние. Перед ним открывалась, наконец,перспектива широкой деятельности, о которой он мечтал, — но на поприще неслужебном, а литературном.
В материальном отношенииГоголю могло помочь то, что, кроме места в институте, Плетнёв предоставил емувозможность вести частные занятия у Лонгиновых, Балабиных, Васильчиковых; ноглавное было в нравственном влиянии, которое оказывала на Гоголя эта новая длянего среда. Он вошёл в круг лиц, стоявших во главе русской художественнойлитературы: его давние поэтические стремления могли развиваться во всей широте,инстинктивное понимание искусства могло стать глубоким сознанием; личностьПушкина произвела на него чрезвычайное впечатление и навсегда осталась для негопредметом поклонения.
Эта пора была самоюдеятельной эпохой его творчества. После небольших трудов, выше частьюназванных, его первым крупным литературным делом, положившим начало его славе,были «Вечера на хуторе близ Диканьки». Повести, изданные пасичникомРудым Паньком", вышедшие в Петербурге в 1831 и 1832 годах, двумя частями.
Известно, какоевпечатление произвели на Пушкина эти рассказы, изображавшие невиданным преждеобразом картины украинского быта, блиставшие весёлостью и тонким юмором; всяглубина этого таланта, способного на великие создания, не могла пока бытьоценена по этим произведениям. Следующими сборниками были сначала «Арабески»,потом «Миргород», оба вышедшие в 1835 году и составленные частично изстатей, опубликованных в 1830—1834 годах, а частично из новых произведений,публиковавшихся впервые. Вот когда литературная слава Гоголя стала бесспорной.
Он вырос и в глазах егоближайшего круга, и в особенности в сочувствиях молодого литературногопоколения; оно угадывало в нём великую силу, которой предстоит совершитьпереворот в ходе нашей литературы. Тем временем в личной жизни Гоголяпроисходили события, различным образом влиявшие на внутренний склад его мыслейи фантазий и на его внешние дела. В 1832 году он впервые был на родине послеокончания курса в Нежине. Путь лежал через Москву, где он познакомился слюдьми, которые стали потом его более или менее близкими друзьями: с МихаиломПогодиным, Михаилом Максимовичем, Михаилом Щепкиным, Сергеем Аксаковым.
С конца 1833 года онувлёкся мыслью столь же несбыточной, сколь несбыточными были его прежние планыотносительно службы: ему казалось, что он может выступить на учёное поприще.
К его огорчению,оказалось, что кафедра истории Киевского университета, куда метил писатель,была отдана другому лицу; но зато вскоре ему предложена была такая же кафедра вПетербургском университете, разумеется, благодаря влиянию его высокихлитературных друзей. Н.В.Гоголь действительно занял эту кафедру; несколько разему удалось прочесть эффектную лекцию, но затем задача оказалась ему не посилам, и он сам отказался от профессуры в 1835 году.
В 1832 году его работынесколько приостановились за всякими домашними и личными хлопотами; но уже в 1833году он снова усиленно работает, и результатом этих годов были два упомянутыесборника. Сначала вышли «Арабески», где было помещено несколькостатей популярно-научного содержания по истории и искусству («Скульптура,живопись и музыка»; несколько слов о Пушкине; об архитектуре; опреподавании всеобщей истории; взгляд на состояние Украины; об украинскихпеснях и пр.), но вместе с тем и новые повести «Портрет», «Невскийпроспект» и «Записки сумасшедшего».
Потом в том же году вышел«Миргород. Повести, служащие продолжением Вечеров на хуторе близ Диканьки».Здесь помещён был целый ряд произведений, в которых раскрывались новыепоразительные черты таланта Гоголя. В первой части «Миргорода»появились «Старосветские помещики» и «Тарас Бульба»; вовторой — «Вий» и «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович сИваном Никифоровичем».
Впоследствии (1842) «ТарасБульба» был полностью переработан Гоголем. Будучи профессиональнымисториком, Гоголь использовал фактические материалы для построения сюжета иразработки характерных персонажей романа. События, легшие в основу романа —крестьянско-казацкие восстания 1637—1638 годов, предводительствуемые Гуней и Острянином.По всей видимости, писатель использовал дневники польского очевидца этихсобытий — войскового капеллана Симона Окольского.
К началу тридцатых годовотносятся замыслы и некоторых других произведений Гоголя, таких как знаменитая «Шинель»,«Коляска», может быть, «Портрет» в его переделаннойредакции; эти произведения явились в «Современнике» Пушкина (1836) иПлетнёва (1842) и в первом собрании сочинений (1842); к более позднемупребыванию в Италии относится «Рим» в «Москвитянине»Погодина (1842).
К 1834 году относятпервый замысел «Ревизора». Основной сюжет «Ревизора», какпозднее и сюжет «Мёртвых душ» был сообщён Гоголю Пушкиным. Всёсоздание, начиная от плана и до последних частностей, было плодом собственноготворчества Гоголя: анекдот, который мог быть рассказан в нескольких строках,превращался в богатое художественное произведение.
Впоследствии, в «Театральномразъезде после представления новой комедии», он, с одной стороны, передалто впечатление, какое произвёл «Ревизор» в различных слоях общества,а с другой — высказал свои собственные мысли о великом значении театра ихудожественной правды.
Первые драматическиепланы явились Гоголю ещё раньше «Ревизора». В 1833 году он поглощёнбыл комедией «Владимир 3-й степени»; она не была им окончена, номатериал её послужил для нескольких драматических эпизодов, как «Утроделового человека», «Тяжба», «Лакейская» и «Отрывок».Первая из этих пьес явилась в «Современнике» Пушкина (1836),остальные — в первом собрании его сочинений (1842).
В том же собрании явилисьв первый раз «Женитьба», наброски которой относятся к тому же 1833году, и «Игроки», задуманные в половине 1830-х годов. Утомлённыйусиленными работами последних лет и нравственными тревогами, каких стоил ему «Ревизор»,Гоголь решил отдохнуть вдали от этой суматохи под другим небом.
В июне 1836 года НиколайВасильевич уехал за границу, где пробыл с перерывами около десяти лет. Сначалапребывание за рубежом как будто укрепило и успокоило его, дало ему возможностьзавершить его величайшее произведение, «Мёртвые души» — но стало зародышеми глубоко фатальных явлений. Опыт работы с этой книгой, противоречивая реакциясовременников на неё так же, как в случае с «Ревизором», убедили егов огромном влиянии и неоднозначной власти его могучего таланта над умамисовременников. Эта мысль постепенно стала складываться в представление о своём пророческомпредназначении, и соответственно, об употреблении своего пророческого дарасилой своего таланта на благо обществу, а не во вред ему.
За границей он жил в Германии,Швейцарии, зиму провёл с А. Данилевским в Париже, где встретился и особенносблизился со Смирновой и где его застало известие о смерти Пушкина, страшно егопоразившее.
В марте 1837 года Гогольбыл в Риме, который чрезвычайно ему полюбился и стал для него как бы второйродиной. Европейская политическая и общественная жизнь всегда оставалась чуждаи совсем незнакома Гоголю; его привлекала природа и произведения искусства, аРим в то время представлял именно эти интересы. Гоголь изучал памятникидревности, картинные галереи, посещал мастерские художников, любовался народнойжизнью и любил показывать Рим, «угощать» им приезжих русских знакомыхи приятелей.
Но в Риме он и усиленноработал: главным предметом этой работы были «Мёртвые души»,задуманные ещё в Петербурге в 1835 году; здесь же, в Риме закончил он «Шинель»,писал повесть «Аннунциата», переделанную потом в «Рим»,писал трагедию из быта запорожцев, которую, впрочем, после нескольких переделокуничтожил.
Осенью 1839 года онвместе с Погодиным отправился в Россию, в Москву, где его с восторгом встретилиАксаковы. Потом он поехал в Петербург, где ему надо было взять сестёр изинститута; затем опять вернулся в Москву; в Петербурге и в Москве он читалближайшим друзьям законченные главы «Мёртвых душ».
Устроив свои дела, Гогольопять отправился за границу, в любимый Рим; друзьям он обещал вернуться черезгод и привести готовый первый том «Мёртвых душ». К лету 1841 годапервый том был готов. В сентябре этого года Гоголь отправился в Россию печататьсвою книгу.
Ему снова пришлосьпережить тяжёлые тревоги, какие испытал он некогда при постановке на сцене «Ревизора».Книга была представлена сначала в московскую цензуру, которая собиралась совсемзапретить её; затем книга отдана в цензуру петербургскую и благодаря участиювлиятельных друзей Гоголя была, с некоторыми исключениями, дозволена. Она вышлав свет в Москве («Похождения Чичикова, или Мёртвые души, поэма Н. Гоголь»,М., 1842).
В июне Гоголь опять уехалза границу. Это последнее пребывание за границей стало окончательным переломомв душевном состоянии Гоголя. Он жил то в Риме, то в Германии, во Франкфурте, Дюссельдорфе,то в Ницце, то в Париже, то в Остенде, часто в кружке своих ближайших друзей —Жуковского, Смирновой, Виельгорских, Толстых, и в нём всё сильнее развивалосьто религиозно-пророческое направление, о котором упомянуто выше.
Д.И.Мережковский огоголевских разъездах скажет так: «И Гоголь … бежит: все его бесконечныескитания не что иное, как бегство от себя самого. Бежит из Петербурга заграницу, сам не помня, что делает, почти украв у матери деньги, в первый раз ненадолго, затем во второй, после представления „Ревизора“ — уже намного лет. Но и там, на чужбине, не находя себе покоя, бегает из одного концаЕвропы в другой, из Европы в Африку, в Азию — от Барселоны до Иерусалима, отНеаполя до Камчатки, по крайней мере, в мечтах своих: „С какой бы радостьюя сделался фельдъегерем, курьером… даже на русскую перекладную и отважился быдаже в Камчатку, — чем дальше, тем лучше… Мне бы дорога теперь, да дорога вдождь, в слякоть, через леса, через степи, на край света!.. Клянусь, я бы былздоров!“[9]
Высокое представление освоём таланте и лежащей на нём обязанности повело его к убеждению, что онтворит нечто провиденциальное: для того, чтобы обличать людские пороки и широкосмотреть на жизнь, надо стремиться к внутреннему совершенствованию, котороедаётся только богомыслием. Несколько раз пришлось ему перенести тяжёлые болезни,которые ещё больше увеличивали его религиозное настроение; в своем кругу оннаходил удобную почву для развития религиозной экзальтации —принималпророческий тон, самоуверенно делал наставления своим друзьям и в конце концовприходил к убеждению, что сделанное им до сих пор было недостойно той высокойцели, к которой он считал себя призванным. Если прежде он говорил, что первыйтом его поэмы есть не больше, как крыльцо к тому дворцу, который в нёмстроится, то в это время он готов был отвергать всё им написанное, какгреховное и недостойное его высокого посланничества.
Летом 1845 года егонастигает мучительный душевный кризис. Он пишет завещание (А.Терц сравнит его сафишей об очередном, на этот раз последнем, спектакле…), сжигает рукописьвторого тома „Мёртвых душ“, принеся её в жертву Богу.[8]
В благодарность заизбавление от болезни, Гоголь решает уйти в монастырь и стать монахом, номонашество не состоялось. Зато его уму представилось новое содержание книги,просветлённое и очищенное; ему казалось, что он понял, как надо писать, чтобы „устремитьвсё общество к прекрасному“. Он решает служить Богу на поприще литературы.Началась новая работа, а тем временем его заняла другая мысль: ему скореехотелось сказать обществу то, что он считал для него полезным, и он решаетсобрать в одну книгу всё писанное им в последние годы к друзьям в духе своегонового настроения и поручает издать эту книгу Плетнёву. Это были „Выбранныеместа из переписки с друзьями“.
Большая часть писем,составляющих эту книгу, относится к 1845 и 1846 годам, той поре, когдарелигиозное настроение Гоголя достигло своего высшего развития. 1840-е годы — пораформирования и размежевания двух различных идеологий в современном ему русскомобразованном обществе. Гоголь остался чужд этому размежеванию несмотря на то,что каждая из двух враждующих партий — западников и славянофилов, предъявлялана Гоголя свои законные права. Книга произвела тяжёлое впечатление и на тех, ина других, поскольку Гоголь мыслил совершенно в иных категориях. Даже друзья Аксаковыотвернулись от него. Гоголь своим тоном пророчества и назидания, проповедьюсмирения, из-за которой виднелось, однако, собственное самомнение; осуждениямипрежних трудов, полным одобрением существующих общественных порядков явнодиссонировал тем идеологам, кто уповал лишь на социальное переустройствообщества. Гоголь, не отвергая целесообразности социального переустройства,основную цель видел в духовном самосовершенствовании. Поэтому на долгие годыпредметом его изучения становятся труды отцов Церкви. Но, не примкнув ни кзападникам, ни к славянофилам, Гоголь остановился на полпути, не примкнувцеликом и к духовной литературе. Он остался Гоголем.
В его письмах с 1847 годауже нет прежнего высокомерного тона проповедничества и назидания; он увидел,что описывать русскую жизнь можно только посреди неё и изучая её. Убежищем егоосталось религиозное чувство: он решил, что не может продолжать работы, неисполнив давнишнего намерения поклониться Святому Гробу. В конце 1847 года онпереехал в Неаполь и в начале 1848 года отплыл в Палестину, откуда через Константинопольи Одессу вернулся окончательно в Россию.
Пребывание в Иерусалимене произвело того действия, какого он ожидал. „Ещё никогда не был я такмало доволен состоянием сердца своего, как в Иерусалиме и после Иерусалима, —говорит он. — У Гроба Господня я был как будто затем, чтобы там на местепочувствовать, как много во мне холода сердечного, как много себялюбия и самолюбия“.
Свои впечатления отПалестины Гоголь называет сонными; застигнутый однажды дождём в Назарете, ондумал, что просто сидит в России на станции. Он пробыл конец весны и лето вдеревне у матери, а 1 сентября переехал в Москву; лето 1849 года проводил уСмирновой в деревне и в Калуге, где муж Смирновой был губернатором; лето 1850года прожил опять в своей семье; потом жил некоторое время в Одессе, был ещёраз дома, а с осени 1851 года поселился опять в Москве, где жил в доме своегодруга графа Александра Толстого.
Он продолжал работать надвторым томом „Мёртвых душ“ и читал отрывки из него у Аксаковых, но внём продолжалась та же мучительная борьба между художником и христианином,которая шла в нём с начала сороковых годов. По своему обыкновению, он много разпеределывал написанное, вероятно, поддаваясь то одному, то другому настроению.Между тем его здоровье всё более слабело; в январе 1852 года его поразиласмерть жены Хомякова, которая была сестрой его друга Языкова; им овладел страхсмерти; он бросил литературные занятия, стал говеть на масленице; однажды,когда он проводил ночь в молитве, ему послышались голоса, говорившие, что онскоро умрёт.
В 3 часа ночи спонедельника на вторник 11—12 (23—24) февраля 1852 года, то есть в великоеповечерие понедельника первой седмицы Великого поста, Гоголь разбудил слугуСемёна, велел ему открыть печные задвижки и принести из шкафа портфель. Вынувиз него связку тетрадей, Гоголь положил их в камин и сжёг их. Наутро, онрассказал, что хотел сжечь только некоторые вещи, заранее на то приготовленные,а сжёг всё под влиянием злого духа. Гоголь, несмотря на увещевания друзей,продолжал строго соблюдать пост; 18 февраля слёг в постель и совсем пересталесть. Всё это время друзья и врачи пытаются помочь писателю, но он отказываетсяот помощи, внутренне готовясь к смерти.
20 февраля врачебныйконсилиум решается на принудительное лечение Гоголя, результатом которогоявилось окончательное истощение и утрата сил, вечером он впал в беспамятство, ана утро 21 февраля в четверг скончался..
По инициативе профессораМГУ Тимофея Грановского, похороны проводились как общественные; вопрекипервоначальному желанию друзей Гоголя, по настоянию начальства, писатель был отпетв университетской церкви мученицы Татианы. Похороны проходили в воскресныйполдень 24 февраля (7 марта) 1852 года на кладбище Данилова монастыря в Москве.На могиле был установлен бронзовый крест, стоявший на чёрном надгробном камне (»Голгофа"),а на нём высечена надпись: «Горьким словом моим посмеюся» (цитата изкниги пророка Иеремии, 20, 8).
По одной из версий,Гоголь заснул летаргическим сном, так как после исследований останков его тела,было видно, что его тело передвинулось с места. Версию о летаргическом снеопровергают воспоминания скульптора Николая Рамазанова, делавшего посмертнуюмаску Гоголя. По другой версии смерть Гоголя была ни чем иным, как завуалированнымсамоубийством, интерпретируемым православным мыслителем А. В. Карташёвым какнекий еретический подвиг спиритуализма — торжество духа над плотью.
Как видим, жизненный путьписателя был сложен и витиеват, как и страницы его повестей, где реальностьсплетается с гротеском так тесно, что нельзя в этот гротеск не поверить.
Началом творческого путии первым успехом Н.В.Гоголь, безусловно, обязан знойному, пропыленному духуукраинского приволья, где до середины 19 столетья оставалось место ведьмакам дачертям. Здесь родился «языческий», знакомый с детства каждому Гоголь:«В тишине самого солнечного языческого полдня кто-то вдруг „назвал Гоголяпо имени“, и страшен был этот зов из другого мира». [9]
Первый псевдоним его тоженавеян Малороссией…
Однако здесь же следуетискать и начало философского, религиозного заряда творчество Н.В.Гоголя-заутрени и вечерни в тихой белостенной церкви, стояния на службах рядом сглубоко верующей, в чем-то суеверной матушкой…
Н.В.Гоголь в чем-тонапоминает Мольера: мечтая написать великую трагедию, он сначала игнорировалсвой великий дар- смешить. Гоголевский смех и весел, и грустен, и сладок, игорек, и горяч, и одновременно от него повевает ледяным ветерком- как отстепного приволья с высокостоящим солнцем и хмельным запахом трав.
Для своего творчестваН.В.Гоголь избрал русский язык. Для стиля, слога русского сделал больше, чеминой родившийся в России писатель. Данилевский передает спор Гоголя сБодянским: «Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, надо стремиться кподдержке и упрочению одного, владычного языка для всех родных нам племён.Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня —язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран игернгутеров… Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная,нетленная поэзия правды, добра и красоты. Русский и малоросс — это душиблизнецов, пополняющие одна другую, родные и одинаково сильные. Отдаватьпредпочтение одной в ущерб другой, невозможно». Таким образом, для самогоН.В.Гоголя вопрос о его национальности был решен: он не разделял для себяМалороссию и Россию- это лишь две стороны его сущности. Два источника еговдохновения, к которым он припадает поочередно. И что за важность, если одинисточник дает начало веселому и чуть грозному Пану, а другое порождает терзаньяи душевные муки Христа.
В этом единстве противоречийи состоит неповторимость Н.В.Гоголя.
2. Фольклорные мотивы в цикле«Вечера на хуторе близ Диканьки»
В письмах к матери Гогольчасто намекает на «обширный труд», над которым он много и упорноработает. Уже после приезда в Петербург он начинает донимать своих родныхпросьбами: регулярно присылать ему сведения и материалы об обычаях и нравах «малороссияннаших», образцы украинского народного творчества – песни, сказки, а такжевсякого рода старинные вещи шапки, платья, костюмы. «Еще несколько слов, — пишет он матери, — о колядках, об Иване Купале, о русалках. Если есть, крометого, какие-либо духи или домовые, то о них подробнее с их названиями и делами;множество носится между простым народом поверий, страшных сказаний, разныханекдотов, и проч., и проч., и проч. Всё это будет для меня чрезвычайнозамечательно.
Эти материалы вдополнение к собственным жизненным впечатлениям были использованы Гоголем вбольшом цикле повестей, вышедших под общим названием „Вечера на хутореблиз Диканьки“. По совету Плетнева Гоголь издал обе части этого сборникапод интригующим псевдонимом наивного и лукавого рассказчика пасечника РудогоПанька. Осенью 1831 года выходит 1-я часть сборника из украинской жизни „Вечерана хуторе близ Диканьки“ (в следующем году появилась 2-я часть),восторженно встреченная А.С.Пушкиным: „Вот настоящая веселость, искренняя,непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами, какая поэзия!..“.[10]
В первую часть „Вечеров…“вошли четыре повести: „Сорочинская ярмарка“, „Вечер наканунеИвана Купалы“, „Майская ночь“ и „Пропавшая грамота“.Через шесть месяцев, в начале марта 1832 года появилась и вторая часть (»Ночьперед рождеством", «Страшная месть», «Иван ФедоровичШпонька и его тетушка», «Заколдованное место»).
Мир, открывавшийся в «Вечерахна хуторе близ Диканьки», мало имел общего с той реальнойдействительностью, в условиях которой жил Гоголь. Это был веселый, радостный,счастливый мир поэтической сказки, в котором преобладает светлое мажорноеначало. В «Вечерах» обильно введены элементы украинской народнойфантастики, легенды. Рядом с людьми действуют ведьмы, русалки, колдуньи, черти.Настоящая жизнь и легенда воспринимались читателями «Вечеров» какединое целое.
Вместе с тем «веселость»гоголевской книги обнаруживала различные оттенки — от беззаботногоподтрунивания до мрачного комизма, близкого к черному юмору. При всей полноте иискренности чувств гоголевских персонажей мир, в котором они живут, трагическиконфликтен: происходит расторжение природных и родственных связей, вестественный порядок вторгаются таинственные реальные силы (фантастическоеопирается главным образом на народную демонологию). Уже в «Вечерах...»проявилось необыкновенное искусство Николая Гоголя создавать цельный,законченный и живущий по собственным законам художественный космос.
Рассказы словно бысотканы из украинских сказок, песен, былей. Здесь, как говорил Белинский,возникает особый мир «поэтической действительности, в которой никак неузнаешь, что в ней быль, что в ней сказка, всё поневоле принимаешь за быль».[12]
Переходя к рассказу омистических образах Н.В.Гоголя, мы, прежде всего, должны установить следующее:все произведения Н.В.Гоголя, в которых так или иначе выступает мистика, делятсяна два типа. Деление зависит от того, к какому времени относится действие — ксовременности или к прошлому (давность прошлого – полвека или же несколько веков– не имеет значения; важно, что это прошлое). «Пропавшая грамота»тоже относится к произведениям о «прошлом».
Вообще, «Вечера»«следуют двум разнородным традициям: немецкая романтическая демонология(ведьмы, черти, заклинания, колдовство) и украинская сказка с ее исконнымдуализмом, борьбой Бога и дьявола». Бес – это существо, в которомсосредоточились отрицание Бога, вечная пошлость.
Гоголь «при светесмеха исследует природу этой мистической сущности», который заставляетлюдей «делать что-то подобное человеческому, как механик своегобезжизненного автомата» или толкает невесту в объятия «страшнойчерной кошки с железными когтями», то есть в объятия ведьмы.
В этой главе мы обратимвнимание на ключевые фольклорные образы и мотивы в «Вечерах на хуторе близДиканьки» и «Миргороде», а именно: проследим эволюцию образачерта, рассмотрим «русальный мотив» и образ ведьмы-кошки.
В ранних циклах чертимеет реальные типологические черты. У него «узенькая, беспрестанновертящаяся и нюхающая все, что ни попадется, мордочка, оканчивающаяся, как унаших свиней, круглым пятачком», «острый и длинный хвост». Этомелкий бес, осмысленный в фольклорных традициях.
Первая повесть сборника «Вечеровна хуторе близь Диканьки» — «Сорочинская ярмарка» — открываетсяизумительным, полным восторга описанием Украины, родины Н.В.Гоголя. Сюжетповести, однако, очень скоро начинает клониться к нечистой силе, к «странномупроисшествию», случившемуся на ярмарке: между товаром появилась «краснаясвитка». Это дьявольская одежда даже и «разрубленная на куски»не даёт людям покоя: «как раз во время ярмарки чёрт со свиною личиной ходитпо всей площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки».
Завершает «Вечера нахуторе ...» повесть «Страшная месть». И здесь в одной из глав — хрестоматийно известное, божественное описание Днепра. Но всё сюжетноенаполнено ужасом, гибелью людей и если не торжеством нечистого, колдовскогодуха, то историями его злых дел.
В сочинениях и письмахН.В.Гоголя слова чёрт, дьявол, колдун, ведьма, образы нечистой силы встречаютсяочень часто. В этом смысле его произведения сильно отличаются от произведенийдругих писателей XIX века. В мировом искусстве — изобразительном и словесном — есть своя высокая традиция изображения Демона,Дьявола, Мефистофеля, Черта, Воланда. Николай Васильевич разрушил суеверноезначения слова «чёрт», которое «нельзя было и произнести, несплюнувши и не перекрестивши лба». В молодости Гоголь смеялся над чертями,потому что был уверен: смех проймёт даже того, кого уже ничто не проймёт. Онвысекал из страшного чёрта искру смеха, включая рассказ о нечистой силе виронический контекст и тем, посрамляя её «всемогущество». Постепеннопобеда смеха переставала быть очевидной.
Чёрт со свиным ликом, конечно,смешон, смешны почти все нечистые духи светлой первой книги Н.В.Гоголя. Обычноесли наведут они страх, то ненадолго. Чёртом пугали, он олицетворял наказаниеза своеволие, за душевную самостоятельность.
Гоголевский черт – это «недоразвитаяипостась нечистого; трясущийся, хилый бесенок; дьявол из породы мелких чертей,которые чудятся нашим пьяницам». Вторжение демонических сил в жизньчеловека становится причиной той пустоты в мире, где забыли Бога, котораярождает гибель. В этом ирреальном мире даже красота становится чем-то страшнопронзительным, сопровождаемым не только бесовски — сладким чувством, но ипаническим ужасом.
Таким образом, одна изипостасей гоголевского беса заключается в явлении «бессмертной пошлостилюдской», которую надо «бить по морде, не смущаясь». Этапошлость есть «начатое и неоконченное, которое выдает себя за безначальноеи бесконечное», она отрицает Бога и отождествляется со всемирным злом.
В «Пропавшейграмоте», к примеру, использована легенда о запроданной душе, за которойотправляются в ад. (Гоголь, сознательно путая фантастическое и комическое,подменяет в повести «душу» — «шапкой».) В основе«Вечера накануне Ивана Купала» — предания об Иване Купала, а«Сорочинской ярмарки» — легенда о черте, выгнанном из пекла, и опоиске чертом своего имущества. Как же Гоголь распоряжался своим фольклорнымхозяйством? «На другую ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель изболота, с рогами на голове, и давай душить за шею, когда на шее монисто, кусатьза палец, когда на нем перстень, или тянуть за косу, когда вплетена в неелента». Даже по одному этому отрывку из «Вечера накануне ИванаКупала» видно, насколько авторская проза далека от первоисточника.Во-первых, Гоголь пользуется крупным планом (монисто на шее; лента, вплетеннаяв косу). Во-вторых, придает происходящему конкретно-чувственный характер.В-третьих, вводит элемент пародии («кусать за палец, когда на немперстень»). В каждой повести «Вечеров» взаимодействуют сразунесколько фольклорных сюжетов. Концентрация сказочного материала в нихгромадна.
Гоголь сжимает целыесказки до размеров эпизода. В «Сорочинской ярмарке» сварливая Хивря,услышав стук в дверь, прячет кокетливого поповича на доски под потолком. Этотфрагмент — усеченный сюжет народной сказки «Поп». Кстати говоря, всказке конкретно-чувственное начало, несмотря на игривость ситуации, полностьюотсутствует. У Гоголя же оно играет не меньшую роль, чем сам сюжет: «Вотвам и приношения, Афанасий Иванович! — проговорила она, ставя на стол миски и жеманнозастегивая свою как будто ненарочно расстегнувшуюся кофту. — Варенички,галушечки пшеничные, пампушечки, товченички!» [11, 110]
В основу сюжета повести «Вечернакануне Ивана Купалы» положен славянский языческий праздник Ивана Купалы,русской православной церковью приуроченный к Рождеству Ивана Предтечи (24 июняпо старому стилю).
В Малороссии существуетповерье, что папоротник цветет лишь раз в год, именно в полночь перед Ивановымднем, огненным цветом. Успевший сорвать его – несмотря на все призраки, ему препятствующиев этом, находит клад. Клад в повести становится дьявольским искушением,которого не выдерживает Петрусь, убивший невинного ребенка и добывший золотоэтой страшной ценой.
Потому неизбежна суроваякара за кровавое преступление, не принесшее счастья молодым. Ведь так призрачнои недолговечно богатство, приобретенное нечестным путем.
В повести «Майскаяночь, или утопленница» эпизод, когда мачеха, обратившаяся в страшнуючерную кошку, пытается задушить панночку – дочку сотника, но лишается лапы с железнымикогтями, навеян детскими видениями Гоголя.
Он рассказывал А. О.Смирновой о приключившейся с ним истории, когда было Гоголю всего пять лет: "Я сидел один в Васильевке. Отец и мать ушли. Оставалась со мной одна старуханяня, да и та куда-то отлучилась. Спускались сумерки. Я прижался в уголкудивана и среди полной тишины прислушивался к стуку длинного маятника старинныхстенных часов. В ушах шумело, что-то надвигалось и уходило куда-то. Верите ли,- мне тогда уже казалось, что стук маятника был стуком времени, уходящего ввечность. Вдруг слабое мяуканье кошки нарушило тяготивший меня покой. Я видел,как она, мяукая, осторожно кралась ко мне. Я никогда не забуду, как она шлапотягиваясь.
А мягкие лапы слабопостукивали о половицы когтями, и зеленые глаза искрились недобрым светом. Мнестало жутко. Я вскарабкался на диван и прижался к стене.
«Киса, киса», — пробормотал я и, желая ободрить себя, соскочил и, схвативши кошку, легкоотдавшуюся мне в руки, побежал в сад, где бросил ее в пруд, где несколько раз,когда она старалась выплыть и выйти на берег, отталкивал ее шестом. Мне былострашно, я дрожал, а в то же время чувствовал какое-то удовлетворение, можетбыть месть за то, что она меня испугала. Но когда она утонула, и последниекруги на воде разбежались – водворились полный покой и тишина, — мне вдругстало жалко «кисы». Я почувствовал угрызения совести. Мне казалось,что я утопил человека. Я страшно плакал и успокоился только тогда, когда отец,которому я признался в поступке своем меня высек".
В «Майской ночи»ведьму-мачеху утаскивает в пруд утопленница-панночка.
Образ кошки предстает и вповести «Старосветские помещики» (сборник «Миргород»). УПульхерии Ивановны сбежала по зову плоти ее любимая кошечка, а потом вдругявилась совсем одичавшей. Старушка решила, что это предвестие ее близкойкончины, что это сама смерть пришла за нею.
Злая дьявольская нечисть,олицетворявшая в «Вечерах» темные силы, оказывается в большинствеслучаев посрамленной, и все ее попытки одурачить, поиздеваться над человекомоборачиваются против нее самой.
Но великие беды инесчастья приносили адские силы, когда обманным путем и бесовскими посулами имудавалось ослепить людей, заставить их хотя бы на мгновения усомниться в своейправоте.
Как и в прежнихпроизведениях Гоголя, большое место в повести «Страшная месть»занимает фантастический сюжет. Но за фантастическими чертами и событиями вповести раскрывается реальная историческая и нравственная тема преступности ипредательства, неизбежности за это самой суровой кары.
Ужасны кровавые злодеяниязлого колдуна-предателя из этой повести, но неминуемое возмездие настигнет егов положенный час.
А. К. Вронский в книге «Гоголь»пишет: «Фантастическое у Гоголя отнюдь не внешний прием, не случайное и ненаносное. Удалите черта, колдуна, ведьм, мерзостные свиные рыла, повестираспадутся не только сюжетно, но и по своему смыслу, по своей идее.
Злая, посторонняя сила,неведомо, со стороны откуда-то взявшаяся, разрушает тихий, безмятежный,стародавний уклад с помощью червонцев и всяких вещей – вот в чем этот смысл. Вбогатстве, в деньгах, кладах, — что-то бесовское: они манят, завлекают,искушают, толкают на страшные преступления, превращают людей в жирных скотов, вплотоядных обжор, лишают образа и подобия человеческого.
Вещи и деньги порой кажутсяживыми, подвижными, а люди делаются похожими на мертвые вещи; подобно Чубу,куму, дьяку они благодаря интригам черта превращаются в кули».
Фольклорная фантастикапредставлена в гоголевской прозе не только на сюжетном — самом очевидном — уровне. Вода, огонь, лес играют в «Вечерах» ту же роль, что и вфольклоре. А.Н.Афанасьев в статье «Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни»отмечает, что в разных регионах подозреваемых в ведовстве пытали по-разному:жгли каленым железом, вешали на деревьях. В Литве колдуний приманивали накисель, который варили на святой костельной воде. «На Украине, — пишетА.Н.Афанасьев, — до позднейшего времени узнавали ведьм по их способностидержаться на воде. Когда случалось, что дождь долго не орошал полей, топоселяне приписывали его задержание злым чарам, собирались миром, схватывализаподозренных баб и водили купать на реку или в пруд. Они скручивали ихверевками, привязывали им на шею тяжелые камни и затем бросали несчастных узницв глубокие омуты: неповинные в чародействе тотчас же погружались на дно, анастоящая ведьма плавала поверх воды вместе с камнем. Первых вытаскивали спомощью веревок и отпускали на свободу; тех же, которые признаны были ведьмами,заколачивали насмерть и топили силою...» В «Майской ночи» Гоголь,оставаясь верным украинскому обычаю, превращает ведьму в утопленницу, котораяживет в пруду. В «Вечере накануне Ивана Купала» девушки бросаютбесовские подарки — перстни, монисто — в воду: «Бросишь в воду — плыветчертовский перстень или монисто поверх воды, и к тебе же в руки...»Воспринимал ли Гоголь фольклор как фольклор, т.е. филологически? В известномсмысле, да. В письмах он просил мать и близких присылать ему в Петербургфольклорные материалы. Самым внимательным образом штудирует писатель«Грамматику малороссийского наречия» Павловского. Он выписываетоттуда десятки украинских имен и, как отмечает Г.Шапиро, 136 пословиц ипоговорок. Некоторые из них Гоголь использует в «Вечерах».
И все же подход писателяк фольклору лишь с большими оговорками можно считать филологическим. Вдвадцатых годах XIX столетия на Украине легенды, сказки, думы были еще частьюживой литературы, а не только традицией. Они не нуждались в первооткрытии ивозрождении, в романтизме как школе и программе. В широком культурном смыслеГоголь был не в меньшей степени современником Ф.Рабле, чем современникомА.С.Пушкина или нашей с вами современницы, художницы-примитивистки МарииПриймаченко. Лично Гоголь, открытый сразу двум культурам — украинской ирусской, выиграл на патриархальности и периферийности Малороссии, которой вимперии была отведена роль провинции. То, что петербургские, озерные, иенские,гейдельбергские романтики воспринимали как фантастическое, сверхъестественное,для Гоголя было естественным, не выходящим из ряда вон, житейским. «Романтизм»ранней прозы Гоголя столь же «натурален», как и его зрелая проза,проходящая по разряду «натуральной школы». Субъект — авторскоевидение — не менялся. Менялся объект. Попытки же подменить субъект, самогосебя, приводили Гоголя к клиническим последствиям. Театрализация прозы,инсценировки романов и повестей — жанр уже давно узаконенный, им никого неудивишь и не возмутишь. Гоголевские «Вечера» — это, условно говоря,«прозаизация» театра. Фантастическое в них носит характер водевиля.«Боже мой! Чего только нет на этой ярмарке! Колеса, стекло, деготь,ремень, цыбуля, торговцы всякие… так что если бы в кармане было хоть тридцатьрублей, то и тогда бы не скупил всей ярмарки». Ошибиться невозможно. ЭтоГоголь. Но не Николай Васильевич, а Василий Афанасьевич. Цитату из отцовскоговодевиля «Простак, или Хитрость женщины, перехитренная солдатом»,написанного по-украински, Гоголь использовал в качестве эпиграфа в «Сорочинскойярмарке».
3. О природе фантастического в повести «Вий»
1835 год необычаен по творческойинтенсивности и широте гоголевских замыслов. В этот год выходит следующийсборник прозаических произведений — «Миргород» (в двух частях). А.С.Пушкин отмечал в «Современнике»: «Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаеми надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале»[7]. Впушкинском журнале Н.В.Гоголь активно публиковался, в частности, как критик(статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году»).
«Миргород» обозначилхудожественный мир на карте гоголевской вселенной. Тематически близкий к «Вечерам…»(«малороссийская» жизнь), миргородский цикл, объединивший повести «Старосветскиепомещики», «Тарас Бульба», «Вий», «Повесть о том,как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», обнаруживает резкоеизменение ракурса и изобразительного масштаба: вместо сильных и резкиххарактеристик — пошлость и безликость обывателей; вместо поэтических и глубокихчувств — вялотекущие, почти рефлекторные движения. Обыкновенность современнойжизни оттенялась колоритностью и экстравагантностью прошлого, однако, темразительнее проявлялась в нем, в этом прошлом, глубокая внутренняяконфликтность.
Повести из сборника «Миргород»(1835г.) открывают реалистический период творчества Н.В.Гоголя. Сильнее всеготревога писателя по поводу исчезновения прежней гармонии человека и невоплотившегося добра звучит, вероятно, в «Вие»: мирный философ Хома Брутобречён на гибель, потому что символами жизни всё чаще выступают страшные,демонические силы.
В изучении замыслаповести Гоголя «Вий» наибольшее внимание было уделено установлению еефольклорных источников. Плодотворным в этом отношении оказалось сличение сюжетаповести и отдельных черт образа Вия с сюжетами и образами народных сказок ипреданий – русских, украинских, белорусских, польских, румынских, кельтских,английских, немецких, французских и др. Начиная с книги А.Н.Афанасьева «Поэтическиевоззрения славян на природу» (1865 – 1869), где гоголевская повесть былавпервые рассмотрена в контексте народно-поэтического творчества. В известноймере сохраняет значение вывод одного из первых исследователей фольклорныхисточников «Вия», Н.Ф. Сумцова, отметившего, что сходство повестиГоголя с народными сказками о смерти ведьмы «так велико, что повесть можносчитать переделкой сказки». Этим выводом как бы подтверждаются словаавторского примечания к «Вию» о том, что «вся эта повесть естьнародное предание». С другой стороны, практически безрезультатнымиоказались поиски непосредственного фольклорного «прототипа»гоголевского Вия (в народных сказках его «замещает старшая киевская ведьма»).К этим поискам исследователей в свою очередь как бы обязывало гоголевскоепримечание к повести: "Вий– есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именемназывается у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут досамой земли". Однако, как неоднократно отмечалось, никаких «гномов»ни русский, ни украинский фольклор не знали. Следует, впрочем, иметь в виду,что в материалах по истории, собранных Гоголем, славянские языческие обычаи иобряды постоянно сравниваются с германскими – между которыми обнаруживаетсяопределенное сходство. Этим, вероятно, и объясняется то обстоятельство, чтоязыческие «гномы» немецкой и западнославянской мифологии легкооказываются у Гоголя в «Вии» «принадлежащими» к мирународных преданий малороссиян – как бы прямо «замещая» здесьсоответствующих славянских демонических персонажей. Употребление слова «гном»в «Вии» оказывается отражением определенных воззрений Гоголя наязыческую мифологию в целом – а также исторических представлений писателя омиграции древних народов. То, что в образах Вия и сопутствующих ему гномовГоголем подчеркнута «их близость к земле, к природе», ещё не можетслужить свидетельством близости писателя к немецкому романтизму. Скорее, вименовании демонических существ не русским и не украинским, а немецким словом «гном»подчеркивается открыто высказанная позднее Гоголем мысль о том, что все бесы,как и все греховные страсти, независимо от национальной к ним «предрасположенности»,одинаково являются для души «чужеземными врагами». Как не совсемточно выразился об образе Вия поэт Н.Н. Асеев, «Гоголь называет его „начальникомгномов“, как бы намекая на его иностранное происхгождение».
Вследствие отсутствия гномовв восточнославянской мифологии, естественно было предположить, что их «начальник»Вий тоже не может быть обнаружен в русских и украинских преданиях. «До сихпор вообще не записано ещё ни одного народного рассказа о фантастическомсуществе с именем и характером Вия»,- писал в 1896 году Г.В. Милорадович.В словарях украинского языка слово «Вий» либо приводится без ссылкина источник (словари А.С. Афанасьева-Чужбинского, 1855; Б.Д. Гринченко, 1907;Академии наук УССР, 1970), либо дается со ссылкой на гоголевскую повесть, либововсе отсутствует. Некоторые исследователи считают гоголевскую повестьединственным источником исчезнувшего народного предания. Целый ряд ученыхотмечали связь имени гоголевского «начальника гномов» Вия сукраинским словом «вія» — ресница, верхнее веко с ресницами. Условноговоря, если принимать за установленный факт это предполагаемое происхождениеимени гоголевского персонажа от украинского «вія», то неким «средоточием»(«глазом») этих «Вий»-ресниц и будет их всевидящий «начальник»Вий – обладатель длинных «до самой земли» век. По предположению А.А.Назаревского, пример в изменении женского нарицательного имени существительногов мужское собственное («вія» — «Вий») Гоголю мог податьВ.А. Жуковский, который в свободном стихотворном пересказе повести Ламот Фуке «Ундина»из слова-понятия «струя» создал имя «Струй». Но были и иныеинтерпретации происхождении этого имени.
В 1981 году Д.М.Молдавский, присоединяясь к мнению исследователей, связывавших имя Вий сукраинским словом «вія», указал также на встречающееся в гоголевском «Лексиконемалороссийском» слово «Вирлоокий, пучеглазый». Это замечание всвою очередь дает важный материал к пониманию образа Вия. Со словом «вирлоокий»прямо связано описание одного (и единственного) из «адских гномов»,упоминаемых Гоголем в главе из незавершенного романа «Гетьман»Кровавый бандурист": «Почти исполинского роста жаба остановиласьнеподвижно, выпучив свои страшные глаза на нарушителя ее уединения».Описание этого «гнома»-жабы отзывается в изображении первого иглавного из «подчиненных» гномов «Вия» (которому такжеприданы здесь черты жабы, ловящей длинным языком мух): «Выше всехвозвышалось странное существо в виде правильной пирамиды, покрытое слизью.Вместо ног у него было внизу с одной стороны половина челюсти, с другой другая;вверху, на самой верхушке этой пирамиды, высовывался беспрестанно длинный языки беспрестанно ломался во все стороны».
Наблюдение Х.П.Ящуржинского, а также свидетельства о том, что в конце 1820-х – начале 1830-хгодов Гоголь внимательно изучал народные свадебные обряды, позволяют установитьтесную связь между именем демонического Вия и изображением в повести мертвойпанночи-ведьмы. Примечательно, что слово «віко», являющееся синонимомзарегистрированного Ящуржинским слова «вій», имеет наряду суказанными значениями «веко», «крышка сундука, квашни, бадьи»,ещё и значение «крышка гроба». Весьма значимо и то, что мертваяпанночка все время как бы смотрит на Хому Брута из своего «тесного жилища».На этот «взгляд» ведьмы рассказчик обращает внимание уже в описаниипервой ночи: «философу казалось, как будто бы она глядит на него закрытымиглазами». Этот взгляд с закрытыми глазами как бы подготавливает описаниепоследней ночи Хомы Брута у гроба панночки, где месть философу-«стоику»мертвой красавицы изображается как внезапное, происходящее от внутреннегоусилия, вскрытие железного «віка» гроба панночки: «с трескомхлопнула железная крышка гроба…». Силящаяся обнаружить, увидеть Хомумертвая ведьма являет себя в этом эпизоде как некое воплощение «угнетенных»сил падшей природы, а внезапное отверзание ее гробового «віка»-«вія»прямо соответствует последующему поднятию «железных век самого Вия».
С точки зрениясюжетосложения, было бы адекватнее назвать это произведение, например, «Ведьмаи бурсак. Но, очевидно, оригинальность повести Гоголя состоит не в сюжете, а вхудожественной разработке философской темы – страха смерти от видения. В прямойсвязи с таким пониманием образа Вия – как воплощенного для грешника возмездия –находится мотив, дважды встречающийся у Гоголя уже в „Ганце Кюхельгартене“.Та же тема воплощена Гоголем в „Майской ночи“ в образе казака Левко(указывающему, подобно Вию, героине-утопленнице на ее „губительницу“мачеху); в образе „ужасного“ — для предателя Андрия – отца в „ТарасеБульбе“. „совпадение“ в данном случае – по функции – положительныхгероев Гоголя с образом демонического Вия связано, очевидно, со святоотеческимпредставлением о том, что наказателями преступника могут быть не только демоны,но и ангелы – последние при этом являются для грешника не менее „ужасными“. Принципиальным для понимания замысла „Вия“ является вопрос охарактере гоголевской фантастики, — с одной стороны. О степени ее „осмысленности“писателем, с другой – об отношении гоголевской повести к произведениям немецкихромантиков.
С.П. Шевырев, например, в1842 году в статье, посвященной выходу в свет первого тома „Мертвых душ“,прямо связывал создание „Вия“ с влиянием западноевропейскогоромантизма: „Самые неудачные создания Гоголя из прежних были “Вий»и те повести в «Арабесках», в которых он подчинялся немецкому влиянию".Эти и другие отрицательные суждения Шевырева о «фантастических»повестях Гоголя вызвали позднее возражение Н.Г. Чернышевского, который в 1856году указывал: «Считаем нужным замечать, что с Гофманом у Гоголя нет нималейшего сходства…» При всей кажущейся произвольности фантастическиеобразы Гоголя подчинены глубокому внутреннему смыслу. «Отсутствие всякойистины, естественности и вероятности еще нельзя считать фантастическим»,-писал, в частности, сам Гоголь в статье «О движении журнальной литературы,в 1834 и 1835 годах». [12]
И.Ф. Анненский замечал: «Труднонайти в русской литературе более тесное сплетение фантастического с реальным,чем у Гоголя. В „Вии“ фантастическое развилось на почве мистической –отсюда его особая интенсивность». По словам протопросвитера ВасилияЗеньковского (в одной из его ранних статей", Гоголь «гораздо более,чем Достоевский, ощущал своеобразную полуреальность фантастики, близость чистойфантастики к скрытой сущности вещей». Исследователи указывали, вчастности, и на отсутствие в «Вии» обычной для романтическойлитературы «дистанции между сверхъестественными событиями и авторским (иличитательским) сознанием»: "…Повествование, в принципе отнесенноестародавним и фактически создает и вплоть до эпилога поддерживает иллюзию настоящего.Мистериальные коллизии не смягчены ни двойственностью мотивировок (фантастика1830-х годов нередко держалась на равноправии естественного исверхъестественного объяснений), ни юмором…". По замечанию Л.Л. Фиалковой,особенностью пространственной организации ранних произведений Гоголя является «перенесениепластичного, сказочного (или сказочно-мифологического) пространства на псевдобытовуюсценическую площадку. Гоголь одновременно разрушает и сказочную модель мира, имодель мира, привычную для обыденного сознания».
Анненский [2, 55] в своюочередь указывал, что серьезность изображения в «Вии»сверхъестественной реальности обуславливает и необходимый для завершения сюжетатрагический финал повести: «Смерть Хомы есть необходимый конец рассказа –заставьте его проснуться от пьяного сна, вы уничтожите все художественноезначение рассказа
Именно в отрешении „отматериализма“ видел сам Гоголь задачу фантастического в искусстве. На этоон, в частности, указывал, характеризуя в „Выбранных местах…“ немецкуюфантастическую литературу и превосходящую ее, по решению данной задачи,фантастическую поэзию. В.А. Жуковский. Самому Гоголю – писателю не менее „самобытномуи самоцветному“, чем Жуковский – в изображении скрытых потусторонних силкак очевидной реальности главным образцом тоже служила не столько немецкаяромантика, сколько традиционное наследие православной отечественной культуры –в частности, известная Гоголю с раннего детства богатая житийная литература.Прежде всего, здесь в Священном Писании эти явления изображаются не каклитературный вымысел или игра фантазии, но как отражение реальнойдействительности.
С.К. Шамбинаго, сравниваяв 1911 году гоголевскую фантастику с произведениями романтиков, писал: „…Романтикиискали в чудесном только украшения. Разыскивая покойников, ведьм, они необратили внимания, что с дьявольщиной церковь продолжала бороться реально“.По замечанию исследователя, основой мироощущения автора „Вечеров…“ и „Миргорода“явилось „сознание, что воображение не довлеет себе, что за ним должноскрываться сверхреальное“. [13, 88]
Подчеркнем отличиегоголевской „фантастики“ от фантастики романтизма. Если изображениепереживаний и впечатлений Хомы Брута, когда он несется с ведьмой на плечах,напоминает отчасти – „общим литературным колоритом“ — произведениянемецких романтиков, то ещё более это описание совершающегося в ярком лунномсвете полета бурсака с ведьмой (так же, как искушение в „вечно прекрасном“лунном сиянии ростовщиком-антихристом художника Черткова в „Портрете“- или соблазнение, под сияющей „червонным золотом“ луной, служанкойпанночки татаркой Андрия в „Тарасе Бульбе“) соотносится спредставлением о лунатизме как одном из видов беснования, упоминаемым вЕвангелии.
Если Хома действительно,по некоторому его сходству с художником „Портрета“, приобретает „чертыромантического героя“ (и самих романтиков), когда из любопытства „отваживаетсявзглянуть в лицо неизвестному, запредельному“, то, безусловно, в этой „дерзости“Хомы Гоголь как раз изображает пагубность легкомысленного общения с падшимидухами, к которому был склонен художник-романтик.: „Не гляди!“,шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел он, и глянул». Какзаметил С.К. Шамбинаго, «романтики спешили спуститься в самые тайникистрашного и чудесного. В страшном и дьявольском не видели ужаса». Гогольже, по словам исследователя, не только в «романтических, чудесных»объектах, но в самом стремлении романтиков к этому «чудесному» увидел«мертвую душу человека, погибшую в суетной пошлости». [13, 120]
Развивая положения С.К.Шамбинаго об отличии гоголевской «фантастики» от произведенийнемецкого романтизма, Л.К. Долгополов позднее отметил, что, взглянув на Вия,Хома Брут, согласно Гоголю, переступил черту, «положенную границею длявоображения», т.е. вторгся в область сверхъестественного". Позамечанию Л.К. Долгополова, искушения, перед которыми не устояли герои «Вия»и «Портрета», обнаруживают авторское стремление «сберечь»эту границу – поставить пределы воображению, ограничить его, достижение чегосвязано с «самосовершенствованием». Безусловно, ради сохранения этих «границ»,которые не следует переступать человеку, Гоголь одновременно в своей повести ихи «приоткрывает» — прямо изображая стоящий за ними мир падших духов.Устрашающее вторжение в жизнь героя потустороннего мира – попускаемое на еговразумление и в наказание, преследует цель внушить вместо нездорового,греховного любопытства отвращение к демоническому миру –и к миру греха в целом.
На наличие в «Вии»агиографического начала впервые было указано в 1889 году исследователем Н.С.Демковой, отметившей близость сюжета «Вия» к содержанию древнерусской«Повести об убогом отроце» XVII века. Своеобразие гоголевскогопроизведения заключается, однако, в том, что эта повесть, в отличие от житийсвятых и в сравнении с ними, может быть условно названа «несостоявшимсяжитием» — или «житием» грешника – «духовного недоросля».
В «Вии» можноотметить целый ряд черт, характеризующих героя именно как «духовногонедоросля». Это его рассеянность в молитве (при постоянном в то же времяпоминании нечистой силы), это несоблюдение героем постов, его душевная ифизическая леность, «стоическое» пребывание в нравственном нечувствиик добродетели и скорая податливость ко греху, невосприимчивость героя кочистительному воздействию выпадающих на его долю испытаний; праздноелюбопытство, упование на собственные силы, суеверие вместо веры, стремление ксытости и покою, сибаритство, блуд, пьянство, — и закономерно вытекающие отсюдаупования на Бога, уныние и отчаяние. Говоря об агиографическом началегоголевской повести, нельзя не остановиться на ещё одной из попыток ее «фольклорной»интерпретации – предпринятой в 1969 году А.А. Назаревским в статье «Вий вповести Гоголя и Касьян в народных поверьях о 29 февраля». На основаниисобранных материалов Назаревский делал вывод о возможности для Гоголя избрать вкачестве прототипа образа Вия одного из святых подвижников Церкви –преподобного Кассиана Римлянина (V в.): «Называя Вия начальником гномов»,Гоголь лишь затемнял этот образ и уводил исследователей в сторону он не могсохранить его церковное имя, имя «святого», и создал для него изпостоянно встречающегося в касьяновских легендах слова «вія» новое…".Выдвинутая Назаревским гипотеза не соответствует идейному замыслу повести вцелом. Очевидно, прежде всего «духом времени» объясняется тообстоятельство, что Назаревский избрал для своего анализа исключительносуеверные предания о Касьяне, тогда как, по замечанию Н.Е. Крутиковой, «нечеловеческидлинные веки. Ресницы и брови, ужасный убийственный взгляд» присущи врусском, украинском и европейском фольклоре многим «демоническим существам– лешим, колдунам, упырям. По-разному варьируясь, они приобретают характерпостоянной приметы злобных, угрожающих человеку темных сил».
В литературе уженеоднократно указывалось на общность тем, разрабатываемых Гоголем в «Вии»и в его так называемых «петербургских» повестях. Отмечалась, вчастности, параллель между «чудесным» («романтическим»)полетом Хомы Брута и фантастическим «преломлением» действительности вэпизоде преследования художником Пискаревым петербургской красавицы. Еслирезультат увлечения «панночкой» «Невского проспекта»завершается гибелью героя (или, в случае с поручиком Пироговым, его «сечением»),если в «Носе» эта гибель предстает как утрата героем его «носа»,то своеобразным комментарием к замыслу «Вия» как некоей «кунсткамеройгреха» («в которую нарочно собраны уродливости и ошибки природы»)могут служить строки гоголевского «Театрального разъезда…», где авторустами одного из героев поясняет, почему нужно изображение в литературе и насцене этих «уродливостей»: «Зачем один отец, желая исторгнутьсвоего сына из беспорядочной жизни, не тратил слов и наставлений, а привел егов лазарет, где предстали пред ним во всем ужасе страшные следы беспорядочнойжизни?». Очевидно, что «фантастические», устрашающие образы «Вия»- это своеобразный демонический «лазарет» Гоголя, а также изображениев финале повести физической и духовной смерти героя, преследуют прямую цельнравственного воздействия на современников и связаны с высказыванием Гоголя вписьме к матери от 2 октября 1833 года стремлением описать, используя своенедюжинное воображение, «всеми возможными красками какие ужасные, жестокиемуки ждут грешных», и «разбудить» этим «всючувствительность» читателя.
Хома Брут гибнет отстраха, но ценой своей жизни губит нечистую силу, бросившуюся на философа и неуслышавшую вовремя крик петуха – после его третьего крика, духи, не успевшиевернуться в подземное царство мертвых, погибают.
«В „Вие“ — отмечал А. К. Вронский – милая чувственность, земное, существенное ведет борьбусо смертными очарованиями, с темными душевными наслаждениями, с погибельныммиром, но таящим неизъяснимые наслаждения».
Дьявольская сила в повести«Вий» поистине страшна. Это либо «огромное чудовище в своихперепутанных волосах, в лесу: сквозь сеть волос глядели страшно два глаза,подняв немного брови. Над нами держалось в воздухе что-то в виде огромногопузыря с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионьих жал. Чёрная землявисела на них клоками» Или сам Вий — «приземистый, дюжий, косолапыйчеловек. Весь был он в чёрной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавалисьего, засыпанные землёю, ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь.Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Фома, что лицо было нанем железное… „Поднимите мне веки: не вижу!“ — сказал подземнымголосом Вий, — и все кинулось подымать ему веки. Вий уставил на Хому свой железныйпалец, философ упал на землю бездыханный». [14, 295]
Вий – это образ,рождённый во времена «помрачения». Он не меньше, чем Печорин илиОнегин, герой времени, и больше, чем они, — символ, вобравший в себя все страхи,тревогу и боль этой поры. В такие времена из тёмных закоулков сознания, изколыбельных страхов, из пещерных глубин души на свет выходят призраки истрашилища, обретающие реальные черты.
Заключение
В данной работе мырассмотрели фольклорные мотивы в творчестве Н.В.Гоголя. В результате мыопределили специфические черты фантастического в творчестве писателя, отметивэволюцию образов гротескного мира.
В первом опубликованномцикле «Вечера на хуторе близ Диканьки» фольклорные мотивы связаны восновном с народными праздниками (Иван Купала, Рождество, Святки). Мистическиесилы в этих повестях благосклонны к героям-людям, вольно или невольно помогаютим. Образы фольклорных персонажей обрисованы с юмором и иронией, не несутагрессивной злой силы. В ходе работы мы подробно рассмотрели образ черта,наиболее часто встречающийся среди фольклорных образов ранних повестейН.В.Гоголя. Мы установили, что этот фольклорный персонаж в творчестве писателянеоднозначен: очевидно соединение черт немецкого романтизма с исконныминародными преданиями славян.
Мы рассмотрели русальныймотив в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». В результате мы также установилитесное переплетение мотивов народных сказаний и романтической традиции. Вообщеже романтическая традиция весьма характерна для сборника «Вечера на хутореблиз Диканьки». В противоположность «Миргород» есть явление,отчетливо впитавшее в себя зачатки реалистической традиции.
Во втором сборнике «Миргород»происходит нагнетание агрессии, вторгается непреодолимое, необоримое зло. Еслиперсонажи первого сборника- люди деятельные, активные, противопоставляющиенечистой силе свой разум и сердце (Вакула), то в «Миргороде»Н.В.Гоголь активно подчеркивает статичность окружающего мира, его неподвижностьи непротивление героев, их душевную леность. Недаром повесть «Вий»Н.В.Гоголь заканчивает тем, что «Дорога в храм заросла бурьяном, а в храмепоселилась нечистая сила».
Повесть «Вий»-своеобразный апофеоз торжества нечистой силы над миром людей, утративших веру иподлинные ценности.
Мы рассмотрели ряд работ,посвященных природе этого фольклорного существа. Как выяснилось, единоговзгляда на истоки этого образа нет. Наиболее частотными оказались теории,связывающие имя Вия с украинским словом «вийко», то есть веко. Какнам кажется, эта этимология наиболее вероятна и имеет, к тому же, символическоезначение: веко- укрывающее глаз человека и веко- крышка гроба. Так или иначеэто предмет, который отделяет зримое, сущее от живущего в воображении человека,в его внутреннем мире. Вий- это пограничное существо, разделившее мир живых имир мертвых на две части. Хома Брут не выдерживает испытания миром мертвых,однако это вовсе не значит, что герой слаб духом. Скорее, Н.В.Гоголь говорит обобщей для Миргорода (под этим названием мифического города скрывается целаяэпоха, современная писателю) тенденции к гордыне и преувеличении своегозначения и возможностей, а отсюда духовной лени- того великого порока,убежденность в котором постоянно терзала самого автора.
Вий- как собирательныйфольклорный образ- это одно из предупреждений великого писателя. Призывопомниться, возвратиться к Храму и искать великую правду.
Безусловно, подобноеистолкование образа Вия базируется и на фактах биографии самого писателя. Вработе мы отмечали склонности его к религиозному самоуглублению, поиск смыслаБытия.
Таким образом,фольклорный мотив в произведении сопрягается с мотивами философскими. В незатейливых,казалось бы, повестях скрывается подлинный пафос торжества человеческогочувства и одновременно изображается, как неприглядно смотрится человек,утративший свое истинное сокровище, свой истинный лик- мыслящего, глубоковерящего существа.
В заключение еще разотметим важность фольклорных мотивов для творчества Н.В.Гоголя. Мы попыталисьпоказать, что фольклор- это богатейшая, неисчерпаемая сокровищница, которая,рассказывая нам о седой старине, освещает путь всему человечеству. Фольклор-это великая притча, которую нужно уметь истолковать с тем, чтобы дорожка кХраму и к человеческому сердцу не зарастала бурьяном.
Список литературы
Анненский И.Ф. Проблема гоголевского юмора/ И.Ф.Анненский.-М.: «Наука», 1979.
Анненский И.Ф. О формах фантастического уГоголя/И.Ф.Анненский.-М.: «Наука», 1979.
Критика 40-х гг. XIX века / Сост., преамбулы и примеч. Л. И.Соболева.-- М.: ООО «Издательство „Олимп“»:«Издательство „АСТ“, 2002 (Библиотека русской критики).- ПлетневП.А. Чичиков, или „Мертвые души“ Гоголя.
Машинский С. Художественный мир Гоголя/ С.Машинский-М.: „Просвещение“,1971.
Манн Ю.Поэтика Гоголя/ Ю.Манн.-М.: „Художественнаялитература“, 1988.
Набоков В.В.Лекции по русской литературе/ В.В.Набоков-М.: „Эксмо“,2000.
Труайя А. Николай Гоголь/ А.Труайя.-М.: „Эксмо“,2004.
Терц А.В тени Гоголя/А.Терц.-М.: „Аграф“, 2003.
Мережковский Д. Гоголь. /Д.Мережковский.- Творчество, жизнь ирелигия.- www.vehi.net/merezhkovsky/gogol/index.html. Дата доступа:20.04.2010.
Вересаев В.В. Гоголь в жизни/В.В.Вересаев.- az.lib.ru/w/weresaew_w_w/text_0220.shtml.
Дата доступа: 18.04.2010.
Белинский В.Г.Взгляд на русскую литературу/В.Г.Белинский.-М.:»Современник", 1988.
Шевырев С.П. О «Миргороде» Н.В.Гоголя.- az.lib.ru/s/shewyrew_s_p/text_0032.shtml.
Дата доступа: 22.04.2010.
Шамбинаго С.К. Трилогия романтизма (Н.В. Гоголь)/ С.К.Шамбинаго — М., 1911.
Цитаты из произведений Н.В.Гоголя даны по изданию:
Гоголь Н.В.Вечера на хуторе близ Диканьки.Миргород/Н.В.Гоголь-М.: «Художественная литература», 1978.