Введение
Борис Пастернак с первых шагов своего творчества стремился к созданиюкниги,- «которая есть кубический кусок горячей, дымящейся совести». Внаибольшей степени ему удалось приблизиться к этому идеалу в романе «ДокторЖиваго».
История Романа и прозы Пастернака
Я не считаю целесообразным отдельно описывать историю романа, «ДокторЖиваго» от эволюции прозы Пастернака. Борис Леонидович, несмотря на то, чтопреимущество в количестве его деятельности берут стихи, беспрестанно трудился вобласти прозы и именно ее Пастернак считал, вопреки общепринятым представлениямо нем, главным делом своей жизни. Роман, завершающий творчество Бориса Леонидовича,подводит итог под всеми прозаическими достижениями, когда-либо им созданными.Поэтому история романа зиждется на истории прозы Пастернака в целом и с ней неразделима.
Первые прозаические наброски Пастернака датируются тою же зимой 1910г., чтои первые поэтические опыты, и с этого времени рядом с писанием стихов постоянношла работа над прозой. Своими первыми опытами Пастернак остался неудовлетворен.Формальный блеск их — качество, особенно восхищавшее литературное окружениемолодого Пастернака, — сам он очень скоро осознал как препятствие, мешающее поискам«человека в категории речи» и заглушающее «голос жизни, звучащий в нас».
Зимой 1917/1918 года, завершив книгу лирических стихотворений «Сестра мояжизнь». Пастернак начал работу над большим романом с предположительнымназванием «Три имени». Воплощение этого замысла и тогда, и много позже онсчитал поворотным пунктом в своей литературной судьбе. В марте 1919 г.,заполняя анкету Московского профессионального союза писателей, на вопрос: «Пишетели Вы, помимо стихов, художественную прозу?» — Пастернак ответил: «Да, и впоследние два года — главным образом — прозу. Роман в рукописи около 15печатных листов, свободный для издания. Центральная вещь нижеподписавшегося». Посылаялетом 1921 года В.П. Полонскому отделанное начало романа (в следующем годуопубликованное как самостоятельная повесть «Детство Люверс»), Пастернак всопроводительном письме объяснял ему внутренние мотивы появления этой вещи: «… Ярешил, что буду писать, как пишут письма, не по-современному, раскрываячитателю все, что думаю и думаю ему сказать, воздерживаясь от техническихэффектов, фабрикуемых вне его поля зрения и подаваемых ему в готовом виде...»
Появление в печати «Детства Люверс» сразу выдвинуло ее автора в числосамых заметных прозаиков современной России. Однако роман, в котором «ДетствоЛюверс» занимает чуть ли ни пятую часть, так и остался не завершенным. Здесьсыграли свою роль и давление жизненных обстоятельств, и занятость в 20-е годыдругими крупными оригинальными работами. Но главную причину сформулировал самписатель: «Я ждал каких-то бытовых и общественных превращений, в результате которыхбыла бы восстановлена возможность индивидуальной повести, то есть фабулы оботдельных лицах, репрезентативно примерной и всякому понятной в ее личнойузости, а не прикладной широт».
В 1931 году в автобиографической прозе «Охранная грамота» автор эпоса о1905 годе и поэмы «Высокая Болезнь» объяснил свое отчуждение от «Помпа и парада»,окружавшего его, и впервые открыто заговорил о достоинстве художника «передлицом своего времени — любого времени».
В 1932-33 гг. Пастернак возвращается к решению писать роман о судьбесвоего поколения. Первые наброски были сделаны им, вероятно, летом 1932 годапод Свердловском, куда Пастернак поехал собирать материал о социалистическихпреобразованиях хорошо знакомого ему Урала. По утверждению французскоголитературоведа Ж. Нива, Пастернак говорил ему, что именно там, подСвердловском, он «написал много кусков будущего «Доктора Живаго» (у партизан, вСибири)», но «был еще далек от мысли о «Докторе Живаго» в том виде, в каком онсложился». Работа над романом (с перерывами) затянулась на годы, но в концеконцов, как и предыдущие попытки большой прозы, осталась неисполненной. Объясненьемэтому служит фраза автора: «Очень трудно мне писать настоящую прозаическуювещь, ибо кроме личной поэтической традиции здесь примешивается давление оченьсильной поэтической традиции XX века на всю нашу литературу».
В октябре 1936 г., находясь в угрожающем положении, Борис Леонидович сообщалО. М. Фрейденберг: «Как раз сейчас, дня два-три, как я урывками взялся засюжетную совокупность, с 32 года преграждающую мне всякий путь вперед, пока яее не осилю, — но не только недостаток сил ее тормозит, а оглядка наобъективные условия, представляющая весь этот замысел непозволительным понаивности притязаньем. И все же у меня выбора нет, я буду писать эту повесть».В мае 1937 года, когда ежеминутно можно было ждать ареста, Пастернак писал отцу:«… Ядром, ослепительным ядром того, что можно назвать счастьем, я сейчасвладею. Оно в той, потрясающе медленно накопляющейся рукописи, которая опять,после многолетнего перерыва ставит меня в обладание чем-то объемным,закономерно распространяющимся, живо прирастающим, точно та вегетативнаянервная система, расстройством которой я болел два года тому назад, во всемздоровье смотрит на меня с ее страниц и ко мне отсюда возвращается...» Попыткипродолжать работу над «генеральной прозой» были надолго оставлены Пастернакомуже в 1938 году, как явствует из его письма к Л. К. Чуковской от 5 ноября 1938г. (в этом же письме он говорит о своем намерении перевести шекспировского «Гамлета»).«… Если бы можно было и имело бы смысл (не для друзей и благожелателей, авообще неизвестно ради кого) продолжать эту прозу (которую я привык считатьчастью некоторого романа), то я зазимовал бы в Переделкине, потому что широте решеньясоответствовала широта свободнейших рабочих выводов. Но, не составляяв этом отношении исключенья из остальных моих повествовательных попыток, хромает и это начинанье, и совершенно не интересно, с добра или отхуда хромает эта проза, так показательна ее хромота в тех внешних испытаньях,где художественным притязаньям первым делом не полагается хромать».
Сохранившееся «начало прозы 1936 года» слишком невелико по объему, чтобыс уверенностью судить о замысле, сюжете и хронологических рамках романа в целом.Можно лишь утверждать на основании косвенных данных, что повествованиеохватывало куда больший жизненный пласт по сравнению с уцелевшими главами,относящимися в основном к событиям 1905 года. На второй странице машинописи,обнаруженной в бумагах Вс. Вишневского, рукою Пастернака записан вариантзаглавия — «Начало романа о Патрике». Рукопись романа, все следыподготовительных работ и главы продолжения погибли зимой 1941/42 года припожаре дачи Вс. Иванова в Переделкине, куда Пастернак осенью 1941 года передэвакуацией перенес сундук со своими бумагами и работами отца. В рукописномотделе Института мировой литературы сохранилась обложка предложенного к печатифрагмента романа с двумя зачеркнутыми названиями – «Когда мальчики выросли» и «ЗапискиЖивульта».
Смысловое тождество фамилий Живульт и Живаго очевидно и само по себесвидетельствует об их несомненной эмблематичности, а не случайномпроисхождении. Еще большее значение для осмысления единства всего творческогопути Пастернака приобретает это тождество, если учесть, что в рукописях раннихнабросков прозы начала 10-х годов, во фрагменте, носящем заглавие «СмертьРеликвимини», встречается вариант его имени — Пурвит (от искаженногофранцузского pour vie — ради жизни), образующего вместе с двумя другими — Живульти Живаго — триаду тождественных по смыслу имен-эмблем. В тройственной формеэтого по существу единого имени заключена центральная интуиция всегопастернаковского творчества — интуиция бессмертия жизни. Его герои – поэт Реликвимини-Пурвит,возникший в самом начале творческого пути Пастернака, и поэт Юрий Живаго, этотпуть увенчивающий, — страдают и умирают, чтобы чудо жизни обрело бессмертие вих слове. Можно предположить, что та же тема лежала в основе неоконченных «ЗаписокПатрикия Живульта». Имя героя — Патрикий — как и большинство имен персонажейбудущего «Доктора Живаго» — тоже выбрано не случайно, и этот выбор может бытьобъяснен сопоставлением его значимой «внутренней формы» с одним из раннихвариантов заглавия «Доктора Живаго» — «Нормы нового благородства». Такимобразом, смысл словосочетания «Патрикий Живульт» приблизительно может бытьпередан как «рыцарь жизни».
«Записки Патрикия Живульта» — «генеральная» проза Пастернака 30-х годов — были несомненно важнейшим звеном, связующим воедино все прежние попытки «большогоромана» с замыслом «Доктора Живаго». Целый ряд мотивов, положений, имен и топонимовв дошедшей до нас части («Начало прозы 36 года») указывают на это с полной ясностью.Композиция этой части воспроизводит композицию «Повести» (действие начинаетсяна Урале во время первой мировой войны и затем переносится в начало 1900-х годов).Явная претендентка на роль героини Евгения Викентьевна Истомина — это выросшаяЖеня Люверс, хотя обстоятельства ее детства изложены иначе, чем в ранней повести.Ее муж, «физик и математик» в гимназии уральского города Юрятина, ушел на войнудобровольцем и, как Стрельников, пропал без вести. Облик Истоминой в «романе о Патрике»предвосхищает некоторые черты будущей Лары Антиповой. Как и героиня «Доктора Живаго»,Истомина одна воспитывает дочь Катю. В образе Патрикия, от имени котороговедется повествование, легко опознаются автобиографические черты, с однойстороны, и признаки, сближающие его с Юрием Живаго, — с другой. Настоящее воспитаниеПатрик получает в доме Александра Александровича и Анны Губертовны (в «ДоктореЖиваго» – Анны Ивановны) Громеко вместе с их дочерью Тоней, котораявпоследствии становится его женой и матерью его сына Шуры. Мотивы влечения Патрикак Истоминой предвосхищают описания чувств Юры к «девочке из другого круга»: «Истоминаединственная из нас была человеком с откровенно разбитой жизнью. Она всех полнееотвечала моему чувству конца. Не посвященный в подробности ее истории, я в нейугадывал улику времени, человека в неволе, помещенного во всем бессмертии егозадатков в грязную клетку каких-то закабаляющих обстоятельств. И прежде всякойтяги к ней самой меня потянуло к ней именно в эту клетку».
Образ «человека в неволе, в клетке» поясняет происхождение еще одной «говорящей»фамилии в романе «Доктор Живаго» — Гишар (от французского guichet — тюремное окошко)и, в сочетании с русским значением имени Лариса (чайка), делает понятным обилие«птичьих» ассоциаций в описаниях героини романа. Сближению Патрикия и Истоминой,фабульно не завершенному, предшествует отъезд семьи первого с Урала. И все жеПастернак не смог дописать этого сюжетно так ясно завязанного романа. В конце 30-хгодов ему недоставало «далекого отголоска» живой человеческой реальности,свободного дыхания, того чувства всеобщности социальной связи, основанной на единствеценностных представлений, без которого обращение художника к большой романной формефатально обречено на провал. Достаточно сравнить пастернаковские письма 10 — 20-х годов с немногочисленными письмами конца 30-х, чтобы почти физическиощутить в последних катастрофическое падение жизненного напора.
Во время войны Пастернак находился в Чистополе, там он начал писатьвоенную пьесу «На этом свете». Вернувшись в Москву осенью 1942 года, Пастернакпопытался прочесть уже готовые куски двум-трем друзьям, но слушатели пришли вужас от ее содержания, и по их настоянию Пастернак уничтожил почти всенаписанное. В его архиве сохранились два небольших фрагмента этой пьесы.Большую часть второго фрагмента занимает монолог солдатки Кузякиной, впереработанном виде ставший впоследствии рассказом Таньки Безочередевой,беспризорной дочери Живаго и Лары. Главные действующие лица пьесы — офицерыДудоров и Гордон. В конце лета 1943 года Пастернак побывал на фронте врасположении Третьей армии, освободившей Орел. Во время этой поездки Пастернаквел путевые заметки и, кроме того, собирал материалы о жизни и смерти ЗоиКосмодемьянской. Впоследствии они послужили ему основой для биографии погибшейневесты Дудорова — Христины Орлецовой (еще одного значимого имени в «ДоктореЖиваго»).
Зимой 1945/46 года был начат роман «Доктор Живаго». В позднем письме Вяч.Вс. Иванову, за несколько месяцев до известных «нобелевских» событий 1958 года,Пастернак подробно объяснял, чем был для него этот важнейший жизненный шаг: «Ядавно и долго, еще во время войны, томился благополучно продолжающимися положениямистихотворчества, литературной деятельности и имени, как непрерывнымнакапливанием промахов и оплошностей, которым хотелось положить разительный и ощущаемый,целиком перекрывающий конец, которые требовал и расплаты и удовлетворения, чего-тосразу сокрушающего привычные для тебя мерила, как, например, самоубийства вжизни других или политические судебные приговоры, — тут необязательно было, чтобыэто была трагедия или катастрофа, но было обязательно, чтобы это круто и крупноотменяло все нажитые навыки и начинало собою новое, леденяще и бесповоротно, чтобыэто было вторжение воли в судьбу, вмешательство души в то, что как будтообходилось без нее и ее не касалось. Я не говорю, что роман нечто яркое, что онталантлив, что он — удачен. Но это — переворот, это — принятие решения, этобыло желание начать договаривать все до конца и оценивать жизнь в духе былойбезусловности, на ее широчайших основаниях. Если прежде меня привлекалиразностопные ямбические размеры, то роман я стал, хотя бы в намерении, писать вразмере мировом. И — о, счастье, — путь назад был раз навсегда отрезан».
Переписка Пастернака свидетельствует о крайней интенсивности его работынад романом в зимние месяцы 1945/46 года. В январских письмах уже поступают, правдаеще в самой общей форме, контуры замысла в целом. «Я, как угорелый, пишу большоеповествование в прозе, охватывающее годы нашей жизни, от Мусагета до последней войны,опять мир «Охранной грамоты», но без теоретизирования, в форме романа, шире итаинственнее, с жизненными событиями и драмами, ближе к сути, к миру Блока инаправлению моих стихов к Марине. Естественна моя спешка, у меня от пролетающихдней и недель свист в ушах» (письмо С. Н. Дурылину от 27 января 1946 года).
Первоначальный замысел романа к февралю 1946 года, по-видимому, настолькооформился в сознании Пастернака, что он твердо рассчитывал воплотить его втечение нескольких месяцев. «Пожелай мне выдержки, — просил он О. М.Фрейденберг 1 февраля 1946 года, — то есть, чтобы я не поникал под бременемусталости и скуки. Я начал большую прозу, в которую хочу вложить самое главное,из-за чего у меня «сыр-бор» в жизни загорелся, и тороплюсь, чтобы ее кончить ктвоему летнему приезду и тогда прочесть».
В марте 1946 года Пастернаку пришлось отложить захватившую его работу надроманом и обратиться к текущим литературным делам. Только в июле, находясь вПеределкине, он вновь смог серьезно приняться за прозу. «… С июля месяца, — сообщалон О. М. Фрейденберг в октябре 1946 года, — я начал писать роман в прозе «Мальчикии девочки», который в десяти главах должен охватить сорокалетие 1902-1946 г.г., и с большим увлечением написал четверть всего задуманного или пятую егочасть… Я уже стар, скоро, может быть, умру, и нельзя до бесконечностиоткладывать свободного выражения настоящих своих мыслей». В сохранившихсярукописных материалах к роману лист с названием «Мальчики и девочки» отсутствует(почти все подготовительные материалы и черновые наброски были пущены Пастернакомна растопку переделкинской печи).
4 сентября 1946 года на заседании президиума правления Союза писателейСССР А. А. Фадеев обвинил Пастернака в отрыве от народа и непризнании «нашейидеологии». 9 сентября в переделкинском доме Пастернак устроил для знакомыхчтение первых двух глав романа.
9 сентября в переделкинском доме Пастернак устроил для знакомых чтениепервых двух глав романа. 17 сентября на общемосковском собрании писателей в Домеученых А. А. Фадеев предупредил, что «безыдейная и аполитичная поэзия Пастернакане может служить идеалом для наследников великой русской поэзии».
Поначалу Борис Леонидович не замечал творившейся шумихи вокруг его имени,но подавленное состояние его близких со временем перекинулось и на него. Работунад романом пришлось отложить и заняться переводами Шекспира, чтобы получитьхоть какие-нибудь средства для существования.
Работа над первыми главами романа была возобновлена в середине октября. Вписьме к О. М. Фрейденберг от 13 октября 1946 года Пастернак следующим образом излагалего замысел: «Это все так важно и краска так впопад ложится в задуманные очертания,что я не протяну и года, если в течение его не будет жить и расти это моеперевоплощение, в которое с почти физической определенностью переселились какие-томой внутренности и частицы нервов».
В последние месяцы 1946 года работа над третьей главой, начавшаяся еще в августе,была приостановлена, и Пастернак принялся за радикальную переработку второй, вчернеуже написанной главы.
«У меня был перерыв в работе над романом, — писал он Симону Чиковани в декабре1946 года, — и во второй главе, действие которой приходится на 1905 г., мне насоветовалиусилить и детализировать революционный фон изложения, стоявший на заднем плане.Теперь я это вынес вперед, делаю вставки в уже написанное и, наверное, порчу вещь,задерживая ее развитие».
Не исключено, что вставки и переделки во второй главе были связаны снамерением Пастернака в тот момент создать «боковую» редакцию романа с другимглавным героем: 23 января 1947 года он заключил с «Новым миром» договор нароман в 10 авторских листов под названием «Иннокентий Дудоров» («Мальчики и девочки»).
Переполнявшее его в то время ощущение творческого счастья и сознание небывалостизадуманной работы требовали выхода и отклика — Пастернаку не терпелосьподелиться ими со своими друзьями. 27 декабря 1946 года он читал начало романав доме М. К. Баранович. Не считая «домашних» чтений в Переделкине, это былапервая «публикация» незаконченного романа, с которой началось его долгое «догуттенберговское»бытование в литературе. На память об этом вечере Пастернак подарил хозяйке доматолько что вышедшую книжку своих переводов («Грузинские поэты». М., 1946), на шмуцтитулеи четырех вклеенных листках которой им были вписаны три первых тогдастихотворения из будущей тетради Юрия Живаго: «Гамлет», «Бабье лето», «Зимняя ночь»,соответственно датированных февралем, сентябрем и декабрем 1946 года.
В январе 1947 г. Пастернаком было написано четвертое стихотворение в «Юринутетрадь» — «Рождественская звезда». 6 февраля 1947 года в квартире пианистки М.В. Юдиной, при довольно большом стечении гостей, Пастернак читал первые две главыромана и стихи из него.
Критические нападки продолжали учащаться. Серьезность положения была яснаи самому Пастернаку, но, несмотря на худшие опасения, он не оставлял работы. К апрелю1947 года была завершена (в одной из первых редакций) глава «Елка у Свентицких».5 апреля О. В. Ивинская устроила чтение романа у своего знакомого литератора П.А. Кузько. К весне 1947 года Пастернак все еще не нашел названия своему роману,которое с наибольшей полнотой и точностью передавало бы его главную мысль(название «Мальчики и девочки» с начала 1947 г. исчезает из его переписки). В рукописныхматериалах частично сохранились следы этих настойчивых поисков. В центрепожелтевшей бумажной обложки черновой карандашной рукописи крупно написано«Р_ы_н_ь_в_а» — упоминаемое во второй книге «Доктора Живаго» название «знаменитойсудоходной реки», на которой стоит город Юрятин. Название это, в географиинеизвестное, образовано Пастернаком, хорошо знакомым с уральской топонимикой,по типу реально существующих местных гидронимов (реки Вильва, Иньва и др.), но,на первый взгляд кажется непонятным, что, помимо колоритного звучания, побудилоего избрать это слово в качестве заглавия романа о бессмертии. К ответу приводитнас контекст, в котором упоминается Рыньва уже в «начале прозы 36 года»: «Это былаРыньва в своих верховьях. Она выходила с севера вся разом, как бы в сознании своегоречного имени...» «Речное имя» Рыньвы составлено Пастернаком из наречия «рын»(настежь), встречающегося в одном из диалектов языка коми, и существительного «ва»(вода, река) и может быть переведено как «река, распахнутая настежь». Наделеннаяатрибутами одушевленности («сознанием», «созерцанием» и т. д.) Рыньва — «живая река»,или, метафорически, «река жизни», и текущая в ней вода, конечно, та же самая, что«со Страстного четверга вплоть до Страстной субботы… буравит берега и вьетводовороты» в стихотворении Юрия Живаго («На Страстной»). Это река жизни, текущаяв бессмертие. В рукописи это заглавие решительно перечеркнуто — по-видимому, Пастернакотказался от него из-за сложности ассоциативных ходов, требующихся для его адекватногопонимания.
Только к весне 1948 года, когда Пастернак заканчивал четвертую часть («Назревшиенеизбежности»), появилось наконец устойчивое название романа — «Доктор Живаго»,среди смысловых обертонов которого отчетливо различим и «доктор Фауст».
«Вторая книга» романа, первоначально открывавшаяся частью пятой (окончательнаякомпозиция романа была установлена Пастернаком только в 1955 году), создаваласьна протяжении шести лет, с большими перерывами в работе, вызванными необходимостьюисполнения срочных переводных обязательств. В начале октября 1949 годаПастернак пережил личное горе — арест О. В. Ивинской. Написанные вноябре-декабре 1940 года семь стихотворений в тетрадь Юрия Живаго пропитаны тоской,болью и ощущением неотвратимого конца. Три «евангельских» стихотворения — «Дурныедни», «Магдалина I», «Гефсиманский сад» — появились в ноябре. 13 января 1950г., посылая вдове Андрея Белого К. Н. Бугаевой четыре декабрьских стихотворения(«Осень», «Нежность», «Магдалина II», «Свидание»), Пастернак писал: «в «Осени» вытьепочти собачье, а «Нежность» должна была быть глубже и не удалась» (последнеестихотворение не было включено Пастернаком в цикл «стихов из романа»).
К началу октября 1952 года были написаны еще две части романа («В дороге»и «Приезд»), а 20 октября Пастернака увезли в Боткинскую больницу с обширныминфарктом миокарда. Выйдя из больницы, Пастернак писал из санатория Болшева вфеврале 1953 года своему другу В. Ф. Асмусу: «Мне лучше. Я стал работать, заселза окончание Живаго».
Летом 1953 года Пастернак пережил ощущение творческого взлета, напомнившееему другое счастливое для него лето — 1917 года. В эти необыкновенноплодотворные месяцы Пастернак стремительно продвинулся к завершению работы — имбыли написаны еще одиннадцать стихотворений в «тетрадь Юрия Живаго» (два из них- «Бессонница» и «Под открытым небом» — не вошли в цикл) и черновые редакциипрозаических кусков, составивших в окончательном тексте шесть частей (с девятойпо четырнадцатую).
Прошло еще целых два года, прежде чем чем Пастернак смог сообщить друзьямоб окончании романа.
«… Вы не можете себе представить, что при этом достигнуто! — писал он НинеТабидзе 10 декабря 1955 года. — Найдены и даны имена всему тому колдовству, котороемучило, вызывало недоумение и споры, ошеломляло и делало несчастными столько десятилетий.Все распутано, все названо, просто, прозрачно, печально. Еще раз, освеженно, по-новомуданы определения самому дорогому и важному, земле и небу, большому горячему чувству,духу творчества, жизни и смерти...»
«Я окончил роман, — писал он в тот же день В. Т. Шаламову, — исполнилдолг, завещанный от Бога».
Б.Л. Пастернак трудился над своей эпопеей в течение всей своей жизни.Широта мысли и чувства, данных в романе, удивительна и необъятна. Я отдаю себеотчет, что раскрыть все темы, дать толкование всем идеям «Доктора Живаго», невозможно не только для меня, но и для любого читателя, будь то литератор-искусствоведили простой обыватель, так как по глубине своего творения Пастернак приблизилсяк всеобщему мерилу и эталону – Александру Сергеевичу Пушкину. Поэтому япопытаюсь отразить в своей работе лишь малую часть тем романа, каждой изкоторых будет соответствовать глава моего реферата.
Глава 1. Жизнь честного человека внашем мире, на примере Юрия Живаго
пастернак роман доктор живаго
С самого раннего детства Юру сопутствовали горе и неудача. Умирает мать,отец не пожелал даже увидеть своего оставшегося сиротой сына. Автор начинаетроман с похорон Марьи Николаевны (матери Живаго), как бы предрекая своего герояна будущие страдания. Вот как Борис Пастернак описал первую боль Юры: «На ней –могиле — вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик.
Только в состоянии отупения и бесчувственности, обыкновенно наступающих кконцу больших похорон, могло показаться, что мальчик хочет сказать слово наматеринской могиле.
Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыни и главы монастыря отсутствующимвзором. Его курносое лицо исказилось. Шея его вытянулась. Если бы такимдвижением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет. Закрывлицо руками мальчик зарыдал. Летевшее на встречу облако стало хлестать его порукам и лицу мокрыми плетьми холодного ливня…»
Отсюда начинается путь Юрия Живаго. Он будет тернист, порою даже опасен.Характерным является поведение главного героя при встрече с первым ненастьем:«Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыни и главы монастыря».Мальчик безусловно заплачет, вот только перед этим он взберется на пригорок постигшегоего горя и посмотрит на мир с высока своего собственного опыта. Таким символомписатель определил черту характера будущего доктора: не склонятся переднесчастьем, не уходить в себя, а встречать его в полном объеме – плакать надним, и в тоже время извлекать из него урок, переходить на следующую ступенькусвоего развития и, тем самым, возвышаться над проблемой. Особенность эту можнопроглядеть и вчитавшись в стихи Юрия. Стихотворение, начинающее цикл егостихов, можно привести в качестве примера:
Гамлет
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислоняясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске
Что случилось на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не поле перейти.
Казалось бы, Живаго просит бога отвести от него «чашу» мучений, можноподумать, что поэт пытается уйти от жизненных невзгод. Это не так, даже ИисусХристос, в молитве перед распятием, просил отца избавить его от предстоящих истязаний,лишь с третьего раза он согласился с волей божьей. Несмотря на названиестихотворения, говорящие о причастности темы, представленной нем, со знаменитымШекспировским произведением, «Гамлет» в большей степени ориентирован нахристианские, божественные мотивы. Концовка же стихотворения указывает на мудростьи силу духа доктора Живаго: «Жизнь прожить – не поле перейти».
Таким Живаго останется до конца своей жизни. Эта черта, поможет еще юномустуденту медицинского училища отказаться от наследства погибшего отца. Этачерта, быть может сформирует талант, который он сам определил как совокупность «энергиии оригинальности», он считал их «представителями реальности в искусствах, вовсем остальном беспредметных, праздных и ненужных».
Однако на этом особенности доктора Живаго не заканчиваются. Далее я быхотел перечислить все, попавшие в мое поле зрения плюсы и минусы поэта идоктора. Смысл такого приема я открою в конце главы.
Нестандартным является его отношение к профессии: «В Юриной душе все былосдвинуто и перепутано, и все резко самобытно – взгляды, навыки ипредрасположения. Он был беспримерно впечатлителен, новизна его восприятий неподдавалась описанию.
Но как не велика была его тяга к искусству и истории, Юра не затруднялсяс выбором поприща. Он считал, что искусство не годится в призвание в том жесамом смысле, как не может быть профессией прирожденная веселость илисклонность к меланхолии. Он интересовался физикой, естествознанием и находил,что в практической жизни надо заниматься чем-нибудь общеполезным. Вот он ипошел по медицине».
Мне также бросился в глаза один факт — Юрий Живаго поразительно чувствуети понимает этот мир. Он отожествляет живое и не живое, видит участие природы вкаждом изменении, которое претерпевает человек и общество. Пример такогомировосприятия можно встретить в описании предреволюционных событий, данныхавтором глазами Юрия: «И не то чтоб говорили одни только люди. Сошлись исобеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы и митингуют каменныездания.». Все это говорит, во-первых, о таланте главного героя (он пытаетсяпроникнуть в тайны существование мира через понимание взаимосвязи междуприродой и социальными явлениями), а во-вторых, это помогает проглядетьсходство Юрия Андреевича и самого Бориса Пастернака (они оба поэты и чувствуют,как мне показалось, примерно одно и тоже).
Интересными, на мой взгляд, являются размышления Живаго о смерти. Воткакие аргументы к своей теории приводил будущий доктор, успокаивая женщину,принявшую его в свою семью и любившую Юру как сына, – Анну Ивановну:«Воскресение. В той грубейшей форме, как это утверждается для утешения слабых,это мне чуждо. И слова Христа о живых и мертвых я понимал всегда по-другому.Где вы разместите эти полчища, набранные по всем тысячелетиям? Для них нехватит вселенной, и Богу, добру и смыслу придется убраться из мира. Их задавятв этой жадной живой толчее.
Но все время одна и та же необъятно тождественная жизнь наполняетвселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях. Вотвы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этогоне заметили.
Будет ли вам больно, ощущает ли ткань свой распад? То есть, другимисловами, что будет с вашим сознанием? Но что такое сознание? Рассмотрим.Сознательно желать уснуть — верная бессонница, сознательная попыткавчувствоваться в работу собственного пищеварения — верное расстройство егоиннервации. Сознание яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего егона самом себе. Сознание — свет, бьющий наружу, сознание освещает перед намидорогу, чтоб не споткнуться. Сознание это зажженные фары впереди идущегопаровоза. Обратите их светом внутрь и случится катастрофа.
Итак, что будет с вашим сознанием? Вашим. А что вы такое? В этом всязагвоздка. Разберемся. Чем вы себя помните, какую часть сознавали из своегосостава? Свои почки, печень, сосуды? Нет, сколько ни припомните, вы всегдазаставали себя в наружном, деятельном проявлении, в делах ваших рук, в семье, вдругих. А теперь повнимательнее. Человек в других людях и есть душа человека.Вот что вы есть, вот чем дышало, питалось, упивалось всю жизнь ваше сознание.Вашей душою, вашим бессмертием, вашей жизнью в других. И что же? В других выбыли, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будетназываться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав будущего.
Наконец, последнее. Не о чем беспокоиться. Смерти нет. Смерть не по нашейчасти. А вот вы сказали талант, это другое дело, это наше, это открыто нам. Аталант — в высшем широчайшем понятии есть дар жизни. Смерти не будет, говоритИоанн Богослов, и вы послушайте простоту его аргументации. Смерти не будет,потому что прежнее прошло. Это почти как: смерти не будет, потому что это ужевидали, это старо и надоело, а теперь требуется новое, а новое есть жизньвечная».
Юрий Живаго не совершенен, и в этом прелесть главного героя. К примерудоктор абсолютно не чувствовал радости от рождения Саши: «Спасена, спасена, — радовался Юрий Андреевич, не понимая того, что говорила сиделка, и того, чтоона своими словами зачисляла его в участники совершившегося, между тем как причем он тут? Отец, сын — он не видел гордости в этом даром доставшемсяотцовстве, он не чувствовал ничего в этом с неба свалившемся сыновстве. Все этолежало вне его сознания. Главное была Тоня, Тоня, подвергшаяся смертельнойопасности и счастливо ее избегнувшая». Это анормальная реакция для мужчины, ставшегоотцом, но она имеет место быть, что говорит о многогранности и неоднозначностиобраза Юрия Андреевича.
Я не могу охарактеризовать взаимоотношения Юрия Андреевича и ЛарыАнтиповой как обыкновенные и сами собой разумеющиеся. Можно приводить различныетрактовки их любви, все равно суть останется прежней. Живаго и Лариса Федоровнабыли замужними людьми и их ребенок (появившаяся в конце романа ТанькаБезочередева) является незаконнорожденным. Борис Леонидович сам был женатдважды и таким поведение главных героев, скорее всего, пытался оправдать себя.Я же так поступить не смею, но и обличать великого поэта и писателя несобираюсь. У меня слишком мало жизненного опыта, поэтому вопрос этот я оставлюоткрытым.
Я так много и цитировал, и описывал главного героя лишь для того, чтобыприйти к его основной черте. Для меня таковой является честность. Юрий Живагопоразительно искренен, как перед окружающими, так и перед самим собой.Доказательством этому служит верность собственным позициям и принципам,сохранившимся даже после разрушения всего привычного для доктора Живаго: строя,порядка, законов. Большой контраст получается при сопоставлении неизменноговнутреннего мира доктора с лицом массы, так легко перерождающаяся с изменениемисторической реальности: «Пока порядок вещей позволял обеспеченным блажить ичудесить на счет необеспеченных, как легко было принять за настоящее лицо исамобытность эту блажь и право на праздность, которым пользовалось меньшинство,пока большинство терпело! Но едва лишь поднялись низы, и льготы верхов былиотменены, как быстро все полиняли, как без сожаления расстались ссамостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно, не бывало! Теперь ЮриюАндреевичу были близки одни люди без фраз и пафоса, жена и тесть, да ещедва-три врача сослуживца, скромные труженики, рядовые работники».
Безусловно, данная особенность частично вытекает из первой чертыхарактера Юры, которую я привел в начале главы, и самое главное формируется извсех особенностей приведенных далее.
Справедлив и уместен был бы вопрос о причине столь большого вниманиеименно к честности, ведь Живаго ещё и талантлив, добр, умен, проницателен… Намой взгляд честность наинеобходимейшая из черт для любого времени и для каждойжизненной ситуации. Честность перед самим собой перед людьми, тебя окружающими,- это условие существование в нашем мире, без честных людей человеческоеобщество погрязло бы во лжи и в конце концов обмануло и поглотило бы само себя.Я часто вижу лживых и низких людей, они всегда очень популярны. Они не сходят сэкранов телевизоров, постоянно говорят посредством радио, они ставят себя впример и заставляют следовать своей идеологии. Их аргументация до парадоксальностипроста: «Все воруют, лгут и убиваю, значит и мне можно, чем я хуже?…». Поэтомукрайне необходимо, чтобы хоть иногда находился такой человек, который смог быпротивопоставить себя этим малоталантливым и тупоумным созданиям. Необходимо,чтобы он подал пример молодым и увел их от бесперспективного для человеческойдуши пути, диктуемого СМИ и Интернетом. Такую роль в себе несет Юрий АндреевичЖиваго. Честность не единственная положительное свойство человека, однако яполагаю, что она предопределяет все остальные возможные достоинства любого изживущих на земле. Так пусть же хотя бы литературный, в каком-то смыслеромантический герой, послужит идеалом и вырвет этот мир из духовногозапустения. Вот как бы, на мой взгляд, сформулировал основную идею образа поэтаи доктора сам Борис Леонидович Пастернак.
Глава 2 В.И. Комаровский
Образ Комаровского восходит к первой любви Зинаиды Пастернак. Вторая женаБориса Леонидовича, в воспоминаниях о муже, сама его описала: «Комаровский же — моя первая любовь. Боря очень зло описал Комаровского, Н. Милитинский былзначительно выше и благороднее, не обладая такими животными качествами. Я нераз говорила боре об этом. Но он не собирался ничего переделывать в этойличности, раз он так себе его представлял, и не желал расставаться с этимобразом».
Виктор Ипполитович Комаровский с первого знакомства читателя с нимпроизводит впечатление настоящего подлеца. Вначале он подчиняет себе АмалиюКарловну Гишар, затем входит в тайные порочные отношения с ее дочерью – ЛарисойГишар (в будущем Антиповой). Позднее Лариса Гишар попытается убить ВиктораИпполитовича, но промахнется. Удивительным является реакция Комаровского на актнасилия в его сторону. Адвокат с неплохой профессиональной славой возьметсяпомогать Антиповой выбраться из сложившегося положения, избежать следствия иуехать на Урал. Долго еще Лара Антипова не увидит Виктора Комаровского, но онпоявится и вновь в нелегкий для нее час. Она долго не принимала помощи, так какей пришлось расставаться со своим возлюбленным – Юрием Живаго, только страх заребенка подтолкнул Ларису оставить Юрия Андреевича и бежать с Комаровским изнаходящегося в зоне военного противостояния армии красных и одной из белых гвардий.Больше Виктор Ипполитович на страницах романа не появлялся.
В образе Комаровского Пастернак поднял проблему, поднятую еще Михаилом ЕвграфовичемСалтыковым-Щедриным в «Господах Головлевых». Иудушка, главный герой рассказа,всю жизнь оставался подлым, низким человеком. Он обокрал собственную мать,довел до самоубийства сына и все же в конце рассказа происходит раскаяние.Бывший прирожденный льстец и обманщик в морозную ночь в одном халате выходит издома и идет, влекомый совесть в неизвестную даль. В дороге он и умирает. М.ЕСалтыков-Щедрин и Б.Л. Пастернак дали своим героям возможность, раскаяться,жить. Они не затолкали эти, пусть и низкие личности, в рамкилитераторов-реалистов, говорящих о непреодолимых условиях, возникающих на нашемпути, с которыми личность бороться не в состоянии. Напротив они дали вторуюжизнь мудрой и древней идее, говорящей о невозможности встретить человеческийдух, неспособный совладать с мирскими страстями. Поэтому В.И. Комаровскийбезвозмездно помогает Ларисе Антиповой, а Иудушка, не имеющий возможностиничего исправить, идет, по сути дела, на самоубийство.
Непредсказуемость личностей героев своих произведений делает, по моемумнению, Бориса Леонидовича и Михаила Евграфовича философами большой величины,чей талант не уступает перед мудростью древних.
Глава. 3 Павел Павлович Антипов
Сын железнодорожника, воспитанный чужими людьми Павел Антипов еще с юныхлет был влюблен в Ларису Гишар: «Паша Антипов был так еще младенчески прост,что не скрывал блаженства, которое доставляло ему ее посещения. Словно Ларабыла какая-нибудь березовая роща в каникулярное время с чистою травою иоблакам, и можно было беспрепятственно выражать свой телячий восторг по ееповоду, не боясь, что за это засмеют». Позже они повенчаются и уедут на Урал. Интереспредставляет сцена, предшествующая их отбытию в Юрятин. Пред балом у Свентицкихволнующаяся Лариса зашла в комнату к Антипову (в то время у них уже началсяроман). Будущие муж и жена говорили о предстоящей свадьбе, своего истинноговолнения, связанного с задуманным ею убийством Комаровского, Лариса Федоровнане открыла. Они так и проболтали на отвлеченные темы. В это время Юрий Живагопроезжал по Камергерскому проспекту. Вот как автор описал, что он увидел: «Юраобратил внимание на черную протаявшую скважину в ледяном наросте одного изокон. Сквозь скважину просвечивался огонь свечи, проникавший на улицу почти ссознательностью взгляда, точно пламя подсматривало за едущими и кого-топоджидало.
«Свеча горела на столе. Свеча горела…» — шептал Юра про себя началочего-то смутного неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой,без принуждения. Оно не приходило».
Два предложения, приведенных в цитате, являются анафорой одного из лучшихстихов доктора Живаго – «Зимняя ночь».
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Свеча горела на столе в комнате у Антипова во время его беседы с ЛарисойФедоровной. Автор использовал такой лейтмотив, чтобы связать судьбы трех героевромана: Юрия Андреевича и супругов Антиповых. Действительно они постояннопересекаются по ходу сюжета. Постоянные встречи Живаго с Антиповой,происходящие во всех уголках России, их дальнейшая любовь...
Мне же интересней рассмотреть взаимосвязь Антипова с доктором. Так ужсложилось, что Павел Павлович представлен в романе с морфемой «анти-». Об этомговорит его фамилия (Антипов). Противопоставляется же он главному герою,как своим поведением, так и судьбой. Я встречался с мнением критиковхарактеризующих Павла Антипова, как бездарного человека. Эти люди подтверждалисвою позицию тем, что он участвовал в военных действиях, рушил режим, аталантливому человеку (вроде Живаго) ничего этого не нужно, талантливый человекможет жить в мире и творит в любых обстановках, вне зависимости от историческойреальности. Я не соглашусь с подобной трактовкой. Антипов получил два высшихобразование, причем последнее самостоятельно. Способен ли на такое бездарь?Воевать же Павел пошел не ради свержения порядков, причина его ухода в армиюкроется в другом. Живя в браке с Антиповой, будущий Стрельников, оченьпереживал из-за отношения Ларисы Федоровны к нему, вернее из-за особенностей еелюбви к нему. Лара была старше своего мужа не только физически, но и морально,и любила она его с оттенком той материнской нежности. Поэтому Антипов уходит навойну, дабы стать ровной парой своей жене. Вот как он сам объяснил сойпоступок: «Ради этой девочки я пошел в университет, ради нее сделался учителеми поехал служить в этот, тогда еще неведомый мне, Юрятин. Я поглотил кучу книги приобрел уйму знаний, чтобы быть полезным ей и оказаться под рукой, если быей потребовалась моя помощь. Я пошел на войну, чтобы после трех лет брака сновазавоевать ее, а потом, после войны и возвращения из плена воспользовался тем,что меня считали убитым, и под чужим, вымышленным именем весь ушел в революцию,чтобы полностью отплатить за все, что она выстрадала, чтобы отмыть начисто этипечальные воспоминания, чтобы возврата к прошлому больше не было, чтобыТверских-Ямских больше не существовало. И они, она и дочь были рядом, были тут!Скольких сил стоило мне подавлять желание броситься к ним, их увидеть! Но яхотел сначала довести дело своей жизни до конца. О что бы я сейчас отдал, чтобыеще хоть раз взглянуть на них. Когда она входила в комнату, точно окнораспахивалось, комната наполнялась светом и воздухом».
Из цитаты следует — Антипов былчестным и сильным человеком. Противостояния между Живаго и ним я не вижу. Ясчитаю, что Пастернак ввел роль Павла Павловича с целью показать две возможныхсудьбы похожих людей в различных обстоятельствах. Не стоит ставить на однусторону весов личность Живаго, а на другую Антипова, вспомним хотя бы до чегоопустился Юрий Андреевич, помещенный в похожие со Стрельниковым условия (когдапервый лишился Лары), вспомним как бывший талантливый доктор и поэт превратилсяв рухлядь и, если бы не его судьбоносный сводный брат Евграф, Юрий так бы иумер. Не нужно забывать, что приставку «анти-» можно перевести как«противоположный путь развития», а не обязательно «против». Поэтому ля меняПавел Павлович Антипов – это второй Живаго, только с другой, более трудной,судьбой.
Заключение
Рассмотрев три мужских образа романа «Доктор Живаго» я бы хотел подвести итог. Любой значимый литератор, для более полного раскрытия характеров своих героев (если они конечно мужчины), проводит их через взаимоотношения с женщиной. Так поступил и Борис Леонидович. На страницах эпопеи Антипов, Живаго, Комаровский влюбляются и какое-то время живут с великолепной женщиной – Ларисой Гишар. Узнать, кого же автор считает достойнейшим, можно заметив, кому отдает свое предпочтение Лариса Федоровна. Им стал Юрий Андреевич Живаго. Для доказательства своих выводов я процитирую сцену их последней встречи: «И вот она стала прощаться с ним простыми, обиходными словами бодрого бесцеремонного разговора, разламывающего рамки реальности и не имеющего смысла, как не имеют смысла хоры и монологи трагедий, и стихотворная речь, и музыка и прочие условности, оправдываемые одною только условностью волнения. Условностью данного случая, оправдывавшего натяжку ее легкой, непредвзятой беседы, были ее слезы, в которых тонули, купались и плавали ее житейские непраздничные слова.
Казалось именно эти мокрые от слез слова сами слипались в ее ласковый и быстрый лепет, как шелестит ветер шелковистой и влажной листвой, спутанной теплым дождем.
— Вот и снова мы вместе, Юрочка. Как опять Бог привел свидеться. Какой ужас, подумай! О я не могу! И Господи! Реву и реву! Подумай! Вот опять что-то в нашем роде, из нашего арсенала. Твой уход, мой конец. Опять что-то крупное, неотменимое. Загадка жизни, загадка смерти, прелесть гения, прелесть обнажения, это пожалуйста, это мы понимали. А мелкие мировые дрязги вроде перекройки земного шара, это извините, увольте, это не по нашей части.
Прощай, большой и родной мой, прощай моя гордость, прощай моя быстрая глубокая реченька, как я любила целодневный плеск твой, как я любила бросаться в твои холодные волны.
Помнишь, прощалась я с тобой тогда там, в снегах? Как ты обманул меня! Разве я поехала бы без тебя? О, я знаю, я знаю, ты это сделал через силу, ради моего воображаемого блага. И тогда всё пошло прахом. Господи, что я испила там, что вынесла! Но ведь ты ничего не знаешь. О, что я наделала, Юра, что я наделала! Я такая преступница, ты понятия не имеешь! Но я не виновата. Я тогда три месяца пролежала в больнице, из них один без сознания. С тех пор не житье мне, Юра. Нет душе покоя от жалости и муки. Но ведь я не говорю, не открываю главного. Назвать это я не могу, не в силах. Когда я дохожу до этого места своей жизни, у меня шевелятся волосы на голове от ужаса. И даже, знаешь, я не поручусь, что я вполне нормальна. Но видишь, я не пью, как многие, не вступаю на этот путь, потому что пьяная женщина это уже конец, это что-то немыслимое, не правда ли.
И она что-то говорила еще и рыдала и мучилась. Вдруг она удивленно подняла голову и огляделась. В комнате давно были люди, озабоченность, движение. Она спустилась со скамейки и, шатаясь, отошла от гроба, проведя ладонью по глазам и как бы отжимая недоплаканный остаток слез, чтобы рукой стряхнуть их на пол.
К гробу подошли мужчины и подняли его на трех полотенцах.
Начался вынос».
Фамилия главного героя романа — доктора и поэта Юрия Живаго — это формацерковнославянского слова «живой». Умный, талантливый человек,который отстаивал единственное право — жить своей жизнью. Но мир вокруг неголетел в пропасть: «Сейчас страшный суд на земле, милостивый государь,существа из апокалипсиса с мечами и крылатые звери, а не вполне сочувствующие илояльные доктора», — так, свысока говорил Юрию волевой Стрельников. Воттолько та эпоха, которая легко ломала даже мужественных военных, ничего несмогла поделать с доктором Живаго. С его верой в Бога, в жизнь, в простыечеловеческие ценности. Жизнь бессмертна, если она идет путем жертвенности исамоотречения. Борис Леонидович Пастернак был в этом убежден.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.
Поэтому и выберет Лара Антипова с виду не столь сильного и мужественногоЮрия. В общем и целом же, рассмотренный мною роман — роман нравственногоперелома двадцатого века, роман, поставивший историю человеческих чувств вышеистории как таковой.
Литература
1. «Новый мир», №8, 1995г. Григорий Шумаков – «Третьерождение Бориса Пастернака».
2. «Нева», 4/1990. З. Пастернак – Воспоминания.
3. В. М. Борисов – «Река, распахнутая настежь».
4.Е. Б. Пастернак – Вступительная статья к роману.
5. Яков Кумок – «Понять Пастернака».
6. Н. Вильмонт «О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли»
7. pasternak.niv.ru/ — «Жизнь и творчество Б. Л. Пастернака»