Анна КОЛОДИНА
Не только грандиозным юбилеем Чехова знаменателен наступивший 2010 год. Ещё один именитый российский культурный деятель родился в один год с главным драматургом России – художник Исаак Левитан.
Его имя истринцам не менее дорого: довольно скоро, 18 августа исполнится 150 лет со дня рождения этого великого художника, а рассказ наш как раз и посвящается творческому союзу А.П.Чехова и И.И. Левитана, зародившемуся на нашей благодатной Истринской земле.
Левитан и Чехов были ровесниками и познакомились еще в конце 1870-х годов, когда оба были бедными студентами. Как-то зимою Левитан заболел, и его друг — Михаил Чехов — привел своего брата Антона проведать больного. После этого они постоянно встречались в Москве и, видимо, в Звенигороде, где некоторое время работал в больнице Антон Павлович. В это же время Чехов начинал писать свои небольшие юмористические рассказы (еще под псевдонимом Антоша Чехонте). Но особенно душевной стала дружба писателя и живописца с 1885 года, когда Левитан вместе с семьей Чеховых провел лето в подмосковной усадьбе Киселевых Бабкино, близ Нового Иерусалима (туда же он приезжал на отдых и в два последующих года).
Левитан нашел в семье Чеховых теплое, родственное отношение и искреннюю дружескую помощь.
Сохранилось немало воспоминаний о царившей в Бабкино целительной атмосфере любви к природе, живому слову и искусству, о совместных чтениях стихов Пушкина и сатиры Салтыкова-Щедрина, музыкальных вечерах, прогулках на природе, о веселых играх, организатором которых был неистощимый в своем остроумии Антон Павлович.
Необычайно близкими оказались Чехов и Левитан и в каких-то сокровенных основах своего мироощущения, и, соответственно, поэтики творчества. Эта близость ясно сказывается в письмах Левитана к Чехову, раскрывающих светлую, доверчивую, но и нервную, легко ранимую, импульсивную натуру художника. Письма эти, иногда весело-ироничные, а иногда исполненные глухой мрачной тоски, позволяют ощутить и важность душевной поддержки Левитана Чеховым, и левитановское восхищение творчеством писателя как пейзажиста — отдельные описания природы у которого он считал верхом совершенства.
Дружба с Левитаном, восхищение его работами, видимо, многое дали и Чехову, как писателю и мыслителю. Как и Левитан, он готов был «душу отдать за удовольствие поглядеть на теплое вечернее небо, на речки, лужицы, отражающие в себе томный, грустный закат» и особенно любил весну. «Майские сумерки, нежная молодая зелень с тенями, запах сирени, гудение жуков, тишина, тепло — как это ново и необыкновенно, хотя весна повторяется каждый год» (из повести «Моя жизнь»). Подмосковную природу он стал называть левитанистой и писал в одном из писем их общему товарищу — архитектору Федору Шехтелю: «Стыдно сидеть в душной Москве, когда есть Бабкино… Птицы поют, трава пахнет. В природе столько воздуха и экспрессии, что нет сил описать… Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал Левитан». Изучая свеженаписанные работы Левитана, писатель даже говорил, что «вот эта твоя картина более левитанистая, чем предыдущие...» Перекликаются с творчеством Левитана и такие программно важные для Чехова произведения 1880-х годов, как повесть «Степь», рассказы о детях и животных, в которых важнейшую роль играют образы природы и выражены представления писателя о норме, истинно человечном образе мыслей и чувств. «Нужны чистые, поэтические и естественные побуждения, столь же прекрасные, как мир природы… Человек должен быть достоин земли, на которой он живёт… Какие красивые деревья и какая, в сущности, должна быть возле них красивая жизнь!» — в подобных утверждениях Чехова, близких к левитановским устремлениям, проявляется нерв, сердце его поэтики.
Мало кто знает, что редкая и удивительная техника пастели, унаследовавшая лучшие качества графики и живописи, приводит Левитана к замечательным достижениям.
ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ (МАСЛО) МАРТ (МАСЛО)
К таким картинам 1895 года, как «Март» и «Золотая осень», запечатлевших живописные уголки нашей Истринской земли. В пастели соединяются линия и цвет: ею можно рисовать и писать, работать штриховкой, живописным пятном, сухой или мокрой кистью. Особенность пастели в том, что при минимуме связующего, красящая масса представляет отдельные частицы пигмента, отражаясь от которых, свет рассеивается в разные стороны, придавая красочному слою особую лучистость, бархатистость, специфическую «пастельную» мягкость.
ЛУГ НА ОПУШКЕ ЛЕСА (ПАСТЕЛЬ)
Работы Левитана, выполненные пастелью, не были до сих пор предметом специального изучения. В лучшем случае некоторые из них рассматривались в общем потоке творчества художника. А между тем он превосходно владел пастелью. Быть может, именно в пастельных работах с особой силой раскрывается тончайшее понимание Левитаном цвета, его эмоциональной выразительности. В пастели, с ее штрихами карандаша, как-то особенно ясно видишь свободу живописных приемов художника, их легкость. Достигнутая в результате огромного труда, техника выступает здесь перед зрителем, как бы шутя и играя, во всем обаянии изящной свободы. Пастель позволяет с особой близостью воспринять работу художника, словно она совершается на наших глазах. Мы непосредственно ощущаем здесь живой трепет его почерка, как бы движение его руки.
Он находил в технике пастели то, что позволяло ему лучше решать новые живописные задачи. Пастели Левитана 1890-х годов — это целая эпоха в истории развития русской пленэрной живописи, где пастель, зародившись в процессе живописных исканий выявляет специфику своей особой техники и возможности и становится разновидностью общей живописной системы, представляющую собой своеобразную «цветопись», в которой объединяются живописные и рисуночные начала настели.
Техника пастели с ее бархатистостью фактуры и в особенности со свойственным ей методом прокладки больших цветовых пятен, по которым сверху штрихами карандаша накладывается как бы лессировочно другой цвет, — эта техника облегчала Левитану решение стоящей перед ним живописной задачи. Достигалось более декоративное решение натюрморта.
Именно благодаря этим штрихам один цвет заходил на другой, стирались резкие границы между фоном и изображаемыми предметами. Эти приемы в еще более развитом виде мы находим в натюрмортах «Васильки» (собрание Т. Гельцер, 1894) и «Колеус» (Художественный музей им. М.Нестерова, Уфа, 1894) и в особенности в натюрморте «Белая сирень» (Омский государственный музей изобразительных искусств, 1895). Конечно, не пастельная техника сама по себе определила такое решение, но она как бы наталкивала на него художника. Именно поэтому, вероятно, Левитан так усиленно использует эту технику при создании натюрмортов, а также повторяет или варьирует в пастели этюды пейзажей, ранее написанные маслом. В работе «Осень. Вблизи бора» Левитан использует бархатистость и воздушность пастели, ее фактур для того, чтобы лучше передать своеобразную «пушистость» листвы мелколесья на первом плане, контрастирующую со сплошной темной массой соснового бора вдали. Противопоставление первого плана кар воздушно-пространственного дальнему, очевидно, интересовало в это время Левитана. Этюд маслом «Хмурый день» сохранился, и мы можем сопоставить его с замечательной пастелью, что позволяет с наглядностью увидеть специфически пастельные приемы Левитана для выявления характера пейзажа и его настроения. Но и сама пастель говорит нам многое в этом отношении. В её основе лежит прокладка пастелью основных серых цветов на больших плоскостях неба и воды. В небе по голубой основе Левитан прокладывает облака теплыми серыми и светло-коричневыми тонами и, наконец, белым, в наиболее выпуклой части клубящегося облака. Вода, вдали серо-голубая, ближе теплеет. Рябь изображается теми же серыми и коричневыми тонами, что и облака. Между этими сходными большими пространствами неба и воды мы видим полосу берега, темно-зеленого справа и освещенного прорвавшимся сквозь облака солнечным светом слева. Цвет берега находит отклик в зеленом тростнике. Разнородные сами по себе небо и вода вместе с тем оказываются близкими в живописно-цветовом решении. В ряби воды и в тростнике мы наглядно видим, как используется техника пастели для выразительности детали, выразительности, которая усиливается от самого метода «наложения» штрихов одного цвета на большие плоскости другого цвета.
Техника пастели облегчила Левитану возможность чисто цветовой передачи тончайших оттенков света. Он смог придать большую мягкость и воздушность изображению, лучше связать между собою облака разных форм. Общая гамма пастели «Хмурый день» — жемчужноголубоватая — передает ощущение проступающего изнутри сквозь тучи света. Это и придает изображению ненастного хмурого летнего дня не мрачное, а радующее душу состояние; сквозь сырость и непогоду чувствуется летнее тепло и свет. Сложное состояние природы дано не столько как «движение», переход из одного состояния в другое, как, например, в картине «После дождя. Плёс» (1889), сколько как некое единство, сложное и многообразное. Это требовало уже чисто цветового решения. Левитан и находит его в пастели.
«ДОЛИНА РЕКИ» (ПАСТЕЛЬ)
«Левитан — это художник, который так ясно, таким чистым, таким пленительным голосом спел свою песню о русской природе, что противоречивых толкований его творчества мы почти не встречаем в литературе. И трудно даже встретить зрителей, которые, подходя к его произведениям с открытой душой и сердцем, останутся равнодушными, не попадут под обаятельную, удивительную искренность и влюбленность Левитана в русскую природу, не подпадут под обаяние его редчайшей способности передавать все оттенки, все особенности характерных признаков и черт природы средней полосы России.» (Иогансон Б.В.) В 1900 году Левитана не стало. Чехов потерял близкого друга и родного человека. Примечательно, что несмотря на то, что Чехов, как никто другой, знал Левитана, он так и не оставил о нем никаких воспоминаний… Сергей Дягилев, основатель журнала «Мир искусства», не раз буквально умолял Антона Павловича написать хоть что-нибудь о Левитане, намереваясь опубликовать эти воспоминания в своем журнале к очередной годовщине рождения или смерти художника. Но все было напрасно. Чехов так ничего и не написал. Конечно, не потому, что ему нечего было сказать о «дорогом Левиташе». Возможно, что писатель не хотел раскрывать и выставлять публике то близкое и трогательное, что связывало величайшего писателя и величайшего живописца. А, возможно, Антон Павлович считал, что «никто не расскажет о Левитане лучше, чем его произведения»...
Левитан был реалист в глубоком, непреходящем значении этого слова: реалист не только формы, цвета, но и духа темы, нередко скрытой от нашего внешнего взгляда. Он владел, быть может, тем, чем владели большие поэты, художники времён Возрождения, да и наши — Иванов, Суриков и еще весьма немногие.
Анна КОЛОДИНА, аспирант кафедры «Рисунок» ХГФ МПГУ, член Творческого Союза Художников России Список литературы
Истринские вести № 15 (11.909) 16 апреля 2010