Предпосылки революции 1917 года в России

Содержание
1 Записка Дурново
2 Экономическая ситуация накануне революции
2.1 Военная инфляция
2.2 Влияние войны на рынок труда
2.3 Влияние войны на продовольственную ситуацию
2.4 Проект продразвёрстки
2.5 Другие воюющие державы
2.6 Железные дороги
2.7 Ситуация с продовольствием в Петрограде

3 Армия и флот перед революцией
3.1 Настроения в армии
3.2 Петроградский гарнизон
3.3 Военно-морские базы в Кронштадте и Гельсингфорсе

4 Политика
4.1 Слухи об императрице Александре Федоровне
4.2 Деятельность Распутина
4.3 «Снарядный голод» и отступление 1915 года
4.4 Смещение Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича
4.5 «Великокняжеская фронда»
4.6 Думская оппозиция
4.7 Военно-промышленные комитеты
4.8 Заговор вокруг великого князя Николая Николаевича
4.9 Заговор вокруг Гучкова
4.10 Царское правительство перед революцией
4.10.1 Премьер-министр Голицын
4.10.2 Министр внутренних дел Протопопов
4.10.3 Командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов
4.10.4 Начальник Петроградского охранного отделения Глобачёв
4.10.5 Военный министр Беляев
4.10.6 Градоначальник Петрограда Балк


5 Нарастание давления на Николая II перед революцией. Заговоры против царя



1. Записка Дурново
Незадолго до начала войны, в феврале 1914 года, бывший министр внутренних дел Дурново П. Н. подаёт Николаю II свою знаменитую записку (меморандум), предостерегающую от вступления России в мировую войну. Эта записка поразительна тем, что она оказалась пророческой; все предсказанные в ней события сбылись[1][2]. Ричард Пайпс в силу этого даже подозревает, что записка является более поздней фальсификацией, однако считает её датировку 1914 годом все-таки достоверной.

В своей записке министр Дурново точно предсказал состав двух основных коалиций в надвигавшейся мировой войне, и указал, что России достанется главная тяжесть войны, и «роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны», также точно отметив «недостаточность наших военных запасов», в будущем породившую «снарядный голод» 1914—1915 годов, и будущую блокаду Балтийского и Чёрного морей.

В случае поражения России в войне, которую министр Дурново представляет, как тяжёлую, он предрекает впадение «в беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть». Автор записки скептически относится к современной ему думской оппозиции, как интеллигентской по своему составу, и оторванной от народа, и предсказывает, что в случае революции они быстро потеряют над ней контроль.

По мнению министра Дурново, «в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна…». Последствия неудач на фронте автор записки видит следующим образом: «…социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала чёрный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побеждённая армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надёжного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишённые действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддаётся даже предвидению».

Не менее мрачным выглядит прогноз для самой Германии в случае её поражения: «…озлобленные рабочие массы явятся восприимчивой почвой противоаграрной, а затем и антисоциальной пропаганды социалистических партий. В свою очередь, эти последние, учитывая оскорблённое патриотическое чувство и накопившееся вследствие проигранной войны народное раздражение … свернут с пути мирной революции, на котором они до сих пор так стойко держались, и станут на чисто революционный путь…словом, создастся такая обстановка, которая мало чем будет уступать, по своей напряжённости, обстановке в России.»

Как легко можно видеть, записка Дурново поразительно точно предсказывает борьбу за власть в 1917 году, когда интеллигентские партии, доминировавшие во Временном правительстве, быстро потеряли власть, уступив её энергичным левым радикалам, привлекшим народ популистскими лозунгами, «сначала чёрный передел [земли], а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ». Кроме того, записка фактически предсказывает и режим Веймарской республики в Германии, породивший приход к власти Гитлера.

Вместе с тем, никаких последствий эта записка не имела, неизвестно даже, прочитал ли её царь.

Сам министр Дурново не дожил до исполнения своих мрачных пророчеств, умерев своей смертью в 1915 году. Все шесть его преемников, за исключением Щербатова Н. Б. были расстреляны в ходе «красного террора»; Столыпин П. А. ликвидирован террористом Богровым Д. Г., Штюрмер Б. В. умер в «Крестах», куда был заключён Временным правительством. Дача самого Дурново в 1917 году стала штабом самовольно захвативших её анархистов, а попытка её очищения силами Временного правительства стала одной из причин «июльских дней» 1917 года
2. Экономическая ситуация накануне революции2.1. Военная инфляция
С началом Первой мировой войны необходимость финансировать огромные военные расходы подтолкнула царское правительство увеличить выпуск кредитных билетов и увеличить государственный долг за счёт внутренних и внешних займов. В 1914 году в стране запрещается обмен бумажных денег на золото. Вводится «сухой закон», прекративший поступление госдоходов от водочной монополии. В то же время увеличиваются прямые налоги на землю, городскую недвижимость и промышленность.

Вследствие этого, с началом войны России пришлось столкнуться с военной гиперинфляцией в связи с необходимостью финансировать огромные военные расходы и, как следствие, раздутием денежной массы. С военной гиперинфляцией пришлось столкнуться всем воюющим державам. По подсчётам А. Гурьева, к весне 1917 году количество бумажных денег в обращении увеличилась во Франции на 100 %, в Германии — на 200 %, а в России — на 600 %[4]

По данным, которые приводит Ричард Пайпс, к началу 1917 года цены по сравнению с довоенными выросли, в среднем, в 3,98 раз[3]. По заявлению министра финансов России П. Барка, сделанному 25 января 1917 на Петроградской конференции Антанты, «цены в России поднялись в 4-5 раз»[5]. По данным департамента полиции, составленным в октябре 1916 года, за предшествующие два года заработные платы увеличились в среднем на 100 %, тогда как цены на товары первой необходимости на 300 %[6]. Резюмируя оценки уровня инфляции из разных источников, Ричард Пайпс подытоживает, что к началу 1917 года уровень зарплаты рабочего вырос, в среднем, в два раза, при том, что цены выросли в среднем в четыре раза.

Золотое обеспечение бумажных денег к 1 марта 1917 года падает до 14-15 %[7].
2.2. Влияние войны на рынок труда
Была проведена массовая мобилизация в армию, к 1 марта 1917 было мобилизовано 14,9 млн человек.[8] Это вызвало вместо избытка — нехватку рабочих рук в деревнях, незначительное, на 7,6 % (не считая сокращения посевных площадей, оказавшихся в оккупации), сокращение посевных площадей, и массовый переход от более трудоёмких (пенька, свёкла, бобовые) к менее трудоёмким культурам (лён, хлопок).[9] Нехватка рабочих рук привела к тому, что в семи губерниях Нечерноземья без работников-мужчин осталось 33 % хозяйств, арендная плата упала с 41 % от урожая в 1914 году до 15 % в 1916 году. Резко возросла оплата труда батраков (в Тамбовской губернии — на 60-70 %).[10] С другой стороны, частично компенсировать нехватку рабочих рук удалось благодаря отмеченному выше массовому переходу к менее трудоёмким культурам, а также массовому привлечению военнопленных к полевым работам. В 1915 году правительство распределило среди сельских производителей до 266 тыс. военнопленных на работы, в 1916 году — до полумиллиона. 4 марта 1916 года в связи с нехваткой рабочей силы Главное управление Генерального штаба выпускает директиву, гласящую, чтобы «ни один военнопленный, сколько-нибудь трудоспособный не оставался в лагере без назначения, и все были отданы сельским хозяйствам»[11]. По имеющимся данным, в Екатеринбургской губернии на май 1916 года было занято 50 611 военнопленных, из них 34 194 на фабричных и заводских работах, 5 731 на «казённых», 5 060 на сельскохозяйственных, 4 145 на железнодорожных, 913 на городских и земских, 568 на прочих.

По состоянию на 1 (14) сентября 1915 года на сельскохозяйственных работах было занято 295 тыс. военнопленных, на 1 (14) мая 1916 в целом к работам было привлечено 808 140 военнопленных, из них к сельскохозяйственным работам 460 935 тыс. чел.

Отмечается также привлечение на полевые работы до 250 тыс. беженцев[12].
2.3. Влияние войны на продовольственную ситуацию
За время войны было мобилизовано 2 760 000 лошадей, что, однако, сильно не изменило общей численности лошадей в стране. Если по довоенной переписи 1912 года в России насчитывалось 32,8 млн лошадей, то по сельскохозяйственной переписи 1916 г. — 33,5 млн.[13] Благодаря увеличившемуся доходу сельского населения, быстро развивалось животноводство, так что несмотря на огромные потребности армии, число коров за время войны уменьшилось на 5 %, в то время как число свиней выросло.[9]

Урожай зерновых хлебов в 1916 году дал 444 миллиона пудов излишка и, кроме того, запасы прошлых лет исчислялись до 500 миллионов пудов. Мясного скота, а также картофеля и овощей в стране было достаточно, не хватало лишь жиров и сахара. Однако эти запасы находились в отдалённых областях империи, откуда при нехватке подвижного состава на железных дорогах их нелегко было вывезти.[14]

Исследователь Нефёдов С. А. оценивает хлебный баланс в 1914—1917 следующим образом (без учёта оккупированных территорий)[10]:
Статья1914/151915/161916/17Посевная площадь (млн. дес.)85,782,475,9Высев (млн. пуд)728700645Сбор(млн. пуд)466048003968Чистый остаток(млн. пуд)393241003323Потребление армии (млн. пуд)317598486Вывоз(млн. пуд)33423Винокурение(млн. пуд)221010Остаток(млн. пуд)356034492824Население (млн.)162,0141,4143,6Армия (млн.)6,511,614,7Беженцы (млн.)0,010,010,0Потребители в тылу (млн.)155,5139,8138,9Душевое потребление в тылу (пуд.)22,924,720,3
Таким образом, падение производства продовольствия имело место, не настолько значительным, чтобы само по себе привести к голоду. Кроме того, благодаря большому урожаю 1915 года, самому большому за десятилетие, душевое потребление в тылу в 1915 году даже превзошло довоенное. Также падение производства было частично компенсировано запретом на винокурение и на экспорт хлеба.

Вместе с тем следует отметить, что сокращение посевных площадей отразилось на разных типах хозяйств неравномерно. Если составлявшие большинство экономики крестьянские общины сократили посевные площади незначительно, то частновладельческие хозяйства, принадлежавшие помещиками и богатым купцам, и ориентированные в первую очередь на производство хлеба на рынок, пережили нехватку рабочих рук гораздо более болезненно, и сократили посевные площади, в среднем, в два раза. Это привело к тому, что при общем незначительном падении производства его товарность снизилась гораздо сильнее[15][16].

Отмечается также резкое ухудшение ситуации с удобрениями в связи с прекращением импорта и остановкой отечественных заводов[12]. Ухудшение качества обработки земли вследствие нехватки рабочих рук приводит к падению средней урожайности с 50 пудов на десятину в 1913 году до 45 пудов в 1917[12].

Экономист Н. Д. Кондратьев оценивал хлебный баланс за годы войны следующим образом: «если брать баланс не за каждый год, а вообще за время войны и по всем хлебам, говорить о недостатке хлебов в России за рассматриваемое время не приходится и нельзя: их более чем достаточно».[17]

Шигалин Г. И. характеризует хлебные поставки за годы войны следующим образом:

— [12]

Исследователь Нефёдов С. А. более подробно оценивает запасы «главных хлебов» (учтённых запасов в элеваторах и на складах) в млн. пудов в 1916 году следующим образом[18]:

Таким образом, при том, что хлеб в целом в стране был[12], на склады он не пошёл, оставшись в деревнях. Запасы в 65 млн пудов, оставшиеся от 1915 года, не только не были восполнены, но, наоборот, резко уменьшились. В условиях военной гиперинфляции сельские производители начинают массово придерживать хлеб, ожидая ещё большего повышения цен[12]; осенью 1916 года появляются слухи о будущем десятикратном повышении цен на хлеб[5]. Ситуацию дополнительно усугубляет тот факт, что урожай 1916 года был несколько меньше урожая 1915 года.

Флоринский М. Т. так комментирует ситуацию с продовольствием:

Показательно, что к числу лиц, предупреждавших царя об опасности военной гиперинфляции и перебоев с продовольственным снабжением относился даже Распутин. Ещё в октябре 1915 года царица пишет Николаю II: «Наш Друг целых два часа только об этом и говорил. Суть вот в чем: ты должен приказать, чтобы пропускались вагоны с мукой, маслом и сахаром. Он все это видел в сновидении — все города, железные дороги и т. д. Он хочет, чтобы я поговорила об этом очень серьезно… Он советует пропускать в течении трёх суток лишь составы, груженые мукой, маслом и сахаром. Это важнее даже, чем мясо и боеприпасы».
--PAGE_BREAK--2.4. Проект продразвёрстки
Для того чтобы придать снабжению городов более стройную организацию, русское правительство в конце 1916 года начало переход к продразвёрстке по твёрдым ценам. Планировалось закупить до 772 млн пудов хлеба для снабжения армии, военных заводов и больших городов. Эта программа началась в декабре 1916 года и была завершена уже Временным правительством к июлю 1917 года, причём полным провалом — удалось собрать только 170 млн пудов. Выполнение программы в декабре 1916 — феврале 1917, при власти царского правительства, также было сорвано; закупки, в среднем, составили 20-30 % от плана[5]. В октябре 1916 года план по закупкам выполнен на 35 %, в ноябре 1916 года — на 38 %, декабре 52 %, в январе и феврале 1917 года план по снабжению гражданского городского населения был выполнен на 20 и 30 % соответственно.[5].

В декабре 1916 года царское правительство попыталось конфисковать хлеб из сельских «запасных магазинов», где крестьянские общины хранили запас на случай голода, но эта мера была отменена после вспышки столкновений с полицией[5].

В декабре 1916 нормы солдат на фронте были уменьшены с трёх фунтов хлеба в день до двух, в прифронтовой полосе — полтора фунта, обвалилось снабжение кавалерии и конной артиллерии овсом.[5] В октябре 1916 г. армия (без Кавказского фронта) недополучила 45 % продовольственных грузов, в ноябре — 46,3 %, в декабре — 67,1 %, в январе 1917 г. — 50,4 %, в феврале — 57,7 %.[12]

Царское правительство столкнулось со сложностями даже при распределении норм продразвёстки на местах. В феврале 1917 года Родзянко М. В. сообщает Николаю II, что «Предполагалось разверстать 772 млн пуд. Из них по 23 января было теоретически разверстано: 1) губернскими земствами 643 млн пуд., 2) уездными земствами 228 млн пуд. и, наконец, 3) волостями только 4 млн пуд. [Родзянко перечисляет административно-территориальное деление сверху вниз] Эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки»[20]. На последнем заседании Думы 25 февраля 1917 года основной проводник развёрстки, последний царский министр земледелия Риттих А. А. предложил возложить развёрстку на местах на соответствующие органы земского самоуправления[21].

Введение продразвёрстки сопровождалось протестами против «твёрдых цен», которые деревня посчитала заниженными. 18 февраля 1917 года депутат Госдумы Шульгин В. В. так комментирует сложившуюся ситуацию:
2.5. Другие воюющие державы
С аналогичными процессами пришлось столкнуться, в большей или меньшей степени, всем воюющим державам. Так, посевные площади в Германии сократились к 1917 году на 16 %, Франции — на 30 %, Британии — наоборот, увеличились на 12,8 %[23]. Троцкий Л. Д. в своей работе «Моя жизнь» упоминает, что во время своего возвращения в Россию весной 1917 года через Канаду и Швецию в Швеции его сильнее всего удивили хлебные карточки, с которыми ему никогда ранее сталкиваться не приходилось.

Положение германской экономики особо усугубляется британской морской блокадой, уже в 1914—1915 годах Германия вводит продразвёрстку, государственную хлебную и картофельную монополию. Особенностью Германии становится широкое распространение разнообразных суррогатов продовольствия (эрзац). К концу войны насчитывается 511 эрзацев кофе, 337 эрзацев колбас, общее количество суррогатов доходит до 10 625[23]. Зима 1916/1917 годов входит в историю Германии, как «брюквенная зима». Кроме того, пропагандисты начинают продвигать жареное воронье мясо в качестве эрзаца курятины[24].

Во Франции государственное вмешательство в распределение продовольствия начинается в 1915 году, в 1917 году вводится государственная хлебная монополия, карточки на сахар, потребление мяса принудительно ограничивается тремя днями в неделю.

Относительно лучшим было положение Британии, опиравшийся на ресурсы своих колоний, а также США. Благодаря поставкам продовольствия из США, Канады и Австралии Британии удалось избежать кризиса, причём на морских путях в Атлантике развернулась ожесточённая борьба с Германией, стремившейся перерезать британские коммуникации. В целях борьбы с нехваткой рабочих рук британское правительство разрешает использование на полевых работах женщин и солдат тылового ополчения.
2.6. Железные дороги
Железнодорожная статистика по данным энциклопедии Брокгауза и Евфрона:
СтранаГодЖ/д итого, вёрстНа 1 тыс. кв. вёрстНа 1 млн жит.Австро-Венгрия с Боснией и Герцоговиной1896&&&&&&&&&&028834.&&&&&028 83447,9672,1Бельгия1895&&&&&&&&&&&04284.&&&&&04284165,4659,1Великобритания и Ирландия1896&&&&&&&&&&032107.&&&&&032 107116,5842,7Британская Индия1897&&&&&&&&&&030769.&&&&&030 7698,7107,2Канада1896&&&&&&&&&&024728.&&&&&024 7283,1515,2Германия1896&&&&&&&&&&042972.&&&&&042 97290,4821,6Греция1897&&&&&&&&&&&&0892.&&&&&089215,7371,7Голландия1896&&&&&&&&&&&02564.&&&&&0256489,0523,3Дания1896&&&&&&&&&&&02164.&&&&&0216462,2983,6Испания1896&&&&&&&&&&011509.&&&&&011 50925,6653,9Италия1895&&&&&&&&&&014456.&&&&&014 45657,4461,9Португалия1896&&&&&&&&&&&02193.&&&&&0219326,4438,6Россия Европейская1898&&&&&&&&&&037649.&&&&&037 6497,7333,1Россия Азиатская1898&&&&&&&&&&&03533.&&&&&035330,2271,7Финляндия1897&&&&&&&&&&&02363.&&&&&023637,2944,8Румыния1897&&&&&&&&&&&02763.&&&&&0276327,4476,4Сербия1896&&&&&&&&&&&&0534.&&&&&053412,3232,2Турция Европейская1897&&&&&&&&&&&01578.&&&&&0157811,0277,0Турция Азиатская1897&&&&&&&&&&&02257.&&&&&022571,5132,0Болгария1897&&&&&&&&&&&&0905.&&&&&090510,5274,2Египет1897&&&&&&&&&&&01833.&&&&&018332,0189,0Швейцария1896&&&&&&&&&&&03548.&&&&&0354897,51182,7Швеция1896&&&&&&&&&&&09273.&&&&&0927323,61892,5Норвегия1896&&&&&&&&&&&01643.&&&&&016435,8821,5Франция1896&&&&&&&&&&039563.&&&&&039 56385,11027,6Алжир1897&&&&&&&&&&&03253.&&&&&032537,7757,7САСШ1896&&&&&&&&&0275810.&&&&&0275 81034,64379,3
Из приведённых цифр видно, что на начало XX века Российская империя располагала железнодорожной сетью, в абсолютных цифрах соответствующих уровню ведущих европейских держав. Железные дороги распределялись крайне неравномерно: в Европейской части России находилось до 87 % их общей протяжённости.

В то же время в относительных цифрах существовал резкий разрыв. Фактически, уровень развития в цифрах на единицу площади соответствовал уровню Британской Индии, Канады, Турции, Сербии и Алжира, сильно отставая от Германии, Великобритании и Ирландии, Франции. Столь же впечатляющим был отрыв как России, так и всей Европы от США; на тот момент в США находилась примерно половина вообще всех железных дорог в мире, а отрыв от Европейской части России в абсолютных цифрах был семикратным, по протяжённости на 1 млн жителей — тринадцатикратным.

Благодаря бурному железнодорожному строительству России удалось увеличить к 1914—1917 годам свою железнодорожную сеть примерно в два раза, выйдя на второе место в мире по общей протяжённости, и сократив разрыв с США в абсолютных цифрах с семикратного до пятикратного, в относительных на душу населения — с тринадцатикратного до восьмикратного.

Российская империя на начало Первой мировой войны располагала второй в мире по протяжённости железнодорожной сетью, общей протяжённостью в 81 тыс. км (на 1917 год). В 1914 году подвижной состав российских железных дорог составлял 21 857 паровозов, 567 274 товарных вагонов и 20 868 пассажирских вагонов. С другой стороны, общая протяжённость железных дорог Российской империи, хотя и занимала второе место в мире, уступала занимавшим первое место США в пять раз. По протяжённости железных дорог на 100 км² территории показатели России средним показателям Британской и Французской империй (вместе с колониями), но в то же время уступали западноевропейским метрополиям в 20-50 раз, по длине дорог на 10 тыс. жителей Россия уступала США в 8 раз[25]. Кроме того, если в Европе и США двухколейные железные дороги составляли от 40 до 60 %, в Российской империи на 1914 год — всего лишь 27 %[26].По ситуации на 1914 год русские железные дороги могли подвозить к границе 211 поездов в сутки, дороги противника — 530[27].

По протяжённости железных дорог на 100 км² территории показатели России (0.38) были несколько меньше таковых для территорий со схожими транспортными потребностями. Так, в Канаде протяжённость железных дорог на 100 км² территории составляла 0.57, в Австралии — 0,41. В Европе и США двухколейные железные дороги составляли от 40 до 60 %, в Российской империи на 1914 год — 27 %[28]. В 1913 г. средняя грузовместимость товарного вагона в США составляла 35 тонн, в России — 15 тонн, в Германии — 14 тонн, во Франции и Автро-Венгрии — только 13 тонн.[29]

По ситуации на 1914 год русские железные дороги могли подвозить к границе 211 поездов в сутки, дороги противника — 530[27].

С началом войны резко возрастает объём военных перевозок, что дополнительно ухудшает снабжение больших городов. За 1914—1916 интенсивность перевозок возрастает на треть. Зимой 1916/1917 годов, кроме того, по докладу А. А. Риттиха до 5700 вагонов застревают в пути из-за снегопадов. Французский посол Морис Палеолог в своих воспоминаниях отмечает, что в феврале 1917 года «сильные морозы … вывели из строя — вследствие того, что полопались трубы паровиков — более тысячи двухсот локомотивов, а запасных труб, вследствие забастовок, не хватает. Кроме того, в последние недели выпал исключительно обильный снег, а в деревнях нет рабочих для очистки путей. В результате 5700 вагонов в настоящее время застряли».

Из крупных городов наиболее трудное положение складывается в Петрограде, географически удалённом от основных районов — производителей хлеба и угля. Кроме того, с началом войны Германия блокирует Балтийское море, а Турция — черноморские проливы. Становится затруднённым импорт в Петроград угля из Англии. Вплоть до начала войны весь промышленный район, прилегавший к Петрограду, использовал дешёвый кардиффский уголь, после 1914 был вынужден перейти на уголь Донбасса[30].

Слабым местом становится нехватка стратегических железных дорог. Основными морскими портами становятся Владивосток, замерзающий с ноября по март Архангельск и Мурманск. Российская империя построила Транссибирскую железную дорогу, однако Владивосток был слишком далеко, чтобы повлиять на снабжение больших городов. Головин Н. Н. в своей работе «Военные усилия России в Мировой войне» отмечает, что «… после выступления Турции [и блокады ей черноморских проливов] Россия уподобилась заколоченному дому, в который можно было проникнуть только через дымовую трубу. В каком тяжелом положении оказалась Россия после объявления войны Турцией, наглядно показывают следующие цифры: с осени 1914 г. наш вывоз падает сразу на 98 %, а ввоз на 95 %. Таким образом, Россия оказалась „блокированной“ в большей степени, нежели Германия. Могут быть сделаны упреки русскому правительству, не предвидевшему в мирное время легкости блокады России и не приступившему раньше к перешивке Архангельской железной дороги, развитию движения по Сибирскому пути и к постройке Мурманской линии, но на это требовались опять-таки деньги»[31].

Царское правительство, также как его союзники по Антанте и Центральные державы, осознавало уровень развития российских железных дорог. Из-за больших расстояний, по оценке германских экспертов на начало войны, русскому призывнику предстояло преодолеть в среднем 900—1000 км до месте назначения, тогда как в Западной Европе эта цифра составляла в среднем 200—300 км. Согласно расчётам германского плана Шлиффена, Россия проведёт мобилизацию, с учётом этих сложностей за 110 дней, в то время, как Германия — всего за 15 дней. Эти расчёты были хорошо известны самой России, и французским союзникам; Франция согласилась финансировать модернизацию российского железнодорожного сообщения с фронтом. Кроме того, в 1913 году Россия приняла «Большую военную программу по усилению армии», рассчитанную на срок до 1917 года[32][33], которая должна была сократить срок мобилизации до 18 дней. Кроме того, предполагалось увеличение армии на 39 %, и значительное усиление артиллерии[34]. К началу войны многое из этих усилий ещё не было реализовано. По некоторым оценкам, начало реализации этой программы подтолкнуло Германию к началу войны из опасений, что в случае, если она будет доведена до конца, «русские окажутся в Берлине раньше, чем немцы в Петербурге».

Также в начале войны модернизируется устаревшая одноколейная дорога Архангельск — Вологда и в 1915—1917 годах спешно строится железная дорога до Мурманска. Она открывается только в начале 1917 года, и никак не успела повлиять на снабжение. Первыми её пассажирами стали делегаты союзников, прибывшие на Петроградскую конференцию.

Одной из проблем становится нарастание изношенности локомотивов, количество которых к 1917 году уменьшается с 20 071 до 9 021[30]. В таких условиях важным становится импорт новых локомотивов, однако он застревает на складах Владивостока, Мурманска и Архангельска. С другой стороны, по данным Сечина А. С., количество паровозов на сети железных дорог составило 1 июля 1916 г. — 19 684, на 1 июля 1917 г. — 20 774.[35]
    продолжение
--PAGE_BREAK--2.7. Ситуация с продовольствием в Петрограде
Вследствие невыполнения плана государственных закупок (в январе-феврале 1917 года выполнены на 20-30 %) положение Петрограда зимой 1916/1917 годов обостряется. Ситуацию усугубляют также обильные снегопады и доходившие до 30 градусов морозы, вследствие которых до 5700 вагонов застряли, из 450 вагонов, необходимых для подвоза продовольствия в Петроград ежедневно, в феврале подавалось в среднем 116[36].

Французский посол в Петрограде Морис Палеолог так комментирует эту ситуацию, запись за 6 марта по новому стилю:

С 15 января 1917 по 25 февраля запасы муки в Петрограде уменьшились с 1426 тыс. пудов до 500 тыс. пудов, что при экономном расходовании могло обеспечить столичное население недели на полторы и даже больше. Тем не менее затруднения в подвозе крайне нервировали власти и население.[38] По донесениям генерала Хабалова, в Петрограде на 25 февраля были запасы муки на 9 тыс. тонн (562,5 тыс. пудов). Ряд консервативных источников оценивают такие запасы как «достаточные», по расчётам самого генерала Хабалова, имеющейся муки при отпуске в день 40 тыс. пудов должно было хватить на 10-12 дней[39]. Различные данные о запасах муки в Петрограде на 25 февраля 1917 колеблются в пределах от 309 тыс. пудов до 562,5 тыс. пудов, оценки времени, на сколько бы этих запасов хватило — от 3-4 дней до 10-12.[5]

По заявлению самого генерала Хабалова,

Кроме городских запасов мука имелась в пекарнях ещё на несколько дней, но лавочники её припрятывали. Военные запасы в счёт не шли и в крайнем случае можно было и ими воспользоваться.[40] По мнению последнего градоначальника Петрограда А. П. Балка, продовольственный вопрос, по причине неполного количества доставляемой ежедневно в столицу муки, хотя и был немного обострён, но не представлял причин для беспокойства[40]. С началом революции Балк А. П. докладывает департаменту полиции, что «если бы с данного момента Петроград оказался бы в осадном положении и в столицу не было подаваемо ни одного вагона с продуктами, то жители могли бы оставаться на прежнем продовольственном пайке в течение 22 дней».[41]

С другой стороны, британский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен в своих мемуарах так описывает свою беседу с Николаем II 29 января 1917 года[42]:

22 февраля пристав 2-го участка Выборгской части докладывал: «Среди… рабочей массы происходит сильное брожение вследствие недостатка хлеба; почти всем полицейским чинам приходится ежедневно слышать жалобы, что не ели хлеба по 2-3 дня и более, и поэтому легко можно ожидать крупных уличных беспорядков. Острота положения достигла такого размера, что некоторые, дождавшиеся покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости»[43] По воспоминаниям Дж. Бьюкенена, «Революция носилась в воздухе, и единственный спорный вопрос заключался в том, придет она сверху или снизу… Народное восстание, вызванное всеобщим недостатком хлеба, могло вспыхнуть ежеминутно.»[44]

Сложным было положение с продовольствием и в других городах; в целом с началом войны население городов увеличилось с 22 до 28 миллионов[45]. В Воронеже населению продавали только по 5 фунтов муки в месяц, в Пензе продажу сначала ограничили 10 фунтами, а затем вовсе прекратили. В Одессе, Киеве, Чернигове, Подольске тысячные толпы стояли в очередях за хлебом без уверенности что-либо достать. В декабре 1916 года карточки на хлеб были введены в Москве, Харькове, Одессе, Воронеже, Иваново-Вознесенске и других городах. В некоторых городах, в том числе, в Витебске, Полоцке, Костроме, население голодало[46].

События, последовавшие в ближайшиее месяцы и годы после падения российской монархии, отнюдь не улучшили продовольственного снабжения Петрограда. В течение 1917 года всё-таки вводятся карточки на хлеб с нормой один фунт (409,5 г) на взрослого человека в сутки, летом 1917 года норма урезается до полуфунта. К 1918 году — даже до четверти фунта, начинается массовый исход голодающего населения из Петрограда. Но в феврале 1917 года обо всём этом, разумеется, ещё было неизвестно.
3. Армия и флот перед революцией3.1. Настроения в армии
Численность действующей армии, составлявшая к 15-му сентября 1915 года 3 855 722 человек, к 1-му ноября 1916 года выросла до 6 963 503.[47] За время войны русской армией было взято 2 млн пленных.[48] В то же время в течение Первой мировой войны попало в плен 2,4 млн российских солдат.[49] Головин Н. Н. в своей работе «Военные усилия России в Мировой войне» указывает[50] на значительный разнобой, существующий в исчислении российских военнопленных: по данным, предоставленным Ставкой в своем ответе от 10/23 октября 1917 г. начальнику Французской миссии генералу Жаннену, это количество составило 2 043 548, в то же время в книге «Россия в мировой войне 1914—1918 гг.», изданной Отделом военной статистики Центрального статистического управления, приведена к тому же сроку цифра 3 343 900. Одновременно по данным Австро-Венгерского бюро, общее число русских пленных, находящихся в лагерях центральных держав, к 1 февраля 1917 г. исчислялось в 2 080 694[50]. На 100 убитых в русской армии приходилось 300 пленных, а в германской, английской и французской армиях — от 20 до 26, то есть русские сдавались в плен в 12-15 раз чаще, чем солдаты других армий (кроме австрийской)[51]

Сравнение количества пленных по отношению к общему количеству мобилизованных даёт следующие цифры[52]:
СтранаВсего мобилизованоПленныхСоотношениеРоссия&&&&&&&015378000.&&&&&015 378 000&&&&&&&&03342900.&&&&&03 342 9001 : 4,6Великобритания&&&&&&&&04970902.&&&&&04 970 902&&&&&&&&&0170389.&&&&&0170 3891 : 29,17Франция&&&&&&&&&06.8E+6.&&&&&06 800 000&&&&&&&&&0506000.&&&&&0506 0001 : 13,44Германия&&&&&&&013251000.&&&&&013 251 000&&&&&&&&&0993109.&&&&&0993 1091 : 13,34Австро-Венгрия&&&&&&&&09000000.&&&&&09 000 000&&&&&&&&02220000.&&&&&02 220 0001 : 4,05
Из таблицы можно видеть, что российские военнослужащие сдавались в плен примерно также часто, как и австро-венгерские, в три раза чаще, чем немцы и французы, в шесть раз чаще, чем британцы.

Генерал Брусилов А. А., осенью 1916 — командующий 8 армией, издаёт приказ[53]:

В другом своём приказе отмечает:[53]

Число дезертиров за время с начала войны до Февральской революции по данным Ставки составило 195 тыс. человек.[54]

В отчете за январь 1917 года был приведен отрывок из солдатского письма, отражавший, по мнению военно-цензурной комиссии, типичное настроение солдат: «Мы здесь на фронте проливаем кровь, терпим разные лишения и кладем жизнь, а там на нашей крови… купцы-спекулянты строят свое благополучие и счастье»[55]. Генерал Брусилов А. А. отмечает, что он получал большое количество анонимных писем от солдат; часть этих писем заявляла, что войска устали, требуют мира, и в случае, если мира не будет, его убьют. Оставшиеся письма говорили, что, наоборот, если «изменница» императрица Александра Фёдоровна заключит мир, его тоже убьют. Иронизируя, генерал Брусилов замечает, что «для меня выбор был не особенно широк».

На заседании 30 июля 1915 года военный министр Поливанов А. А. отметил, что «деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры»[56]. Во время мобилизаций 1915 года отмечено 82 бунта, в ряде случаев мобилизованные требуют отправлять на фронт полицейских[5].

На заседании 4 (17) августа 1915 года министр внутренних дел князь Щербаков Б. Н. отмечает, что «…Я должен отметить, что наборы с каждым разом проходят все хуже и хуже. Полиция не в силах справиться с массой уклоняющихся. Люди прячутся по лесам и в несжатом хлебе. Если станет известным, что призыв ратников II разряда производится без санкции Государственной думы, то боюсь, что при современных настроениях мы ни одного человека не получим. Агитация идет вовсю, располагая огромными средствами из каких-то источников», что морской министр Григорович И. К. комментирует словами: «Известно из каких — немецких»[57].

С другой стороны, к концу 1916 года России удаётся, по крайней мере частично, преодолеть военно-технические проблемы начального периода войны, в частности «снарядный голод». Британский военный атташе в России генерал Альфред Нокс отмечал, что в январе-феврале 1917 года «армия была крепка духом…если бы не развал национального единства в тылу, русская армия могла увенчать себя новой славой в кампании 1917 года, и ее напор, сколько можно судить, мог обеспечить победу союзников к концу года», Бернард Парес заявлял, что «фронт был здоров, тыл же прогнил»[60]. По оценке великого князя Николая Михайловича, «армия находится в прекрасном состоянии. Артиллерия, снабжение, технические войска — все готово для решительного наступления весною 1917 года»[61].

Действительно, в августе 1916 г. винтовок было изготовлено на 1100 % больше, чем в августе 1914 г. Производство пушек (76 мм и горных) с января 1916 г. по январь 1917 г. увеличилось более чем на 1000 %, а 76 мм снарядов на 2000 %. Выработка пороха и взрывчатых веществ возросла на 250—300 %. Снабжение фронта, таким образом, существенно улучшилось.[7] Кроме того, было налажено производство 222 аэропланов в месяц, количество телефонов в армии за 1914—1916 года увеличилось с 10 до 50 тыс.[19]

Значительное улучшение военно-технического снабжения армии позволило царскому правительству начать готовиться к большому наступлению, которое предполагалось весной 1917 года. По мнению К. И. Глобачева: «Центральные державы должны были быть разгромлены в этом [1917] году. Таким образом, для революционного переворота в России имелся 1 месяц срока, то есть до 1 апреля. Дальнейшее промедление срывало революцию, ибо начались бы военные успехи, а вместе с сим ускользнула бы благоприятная почва.»[62]

К осени 1915 немецкое наступление удалось остановить. Как указывает Зайончковский A.M, 1916 год в общем может быть охарактеризован как год заметного умаления военного могущества Центральных держав по сравнению с Антантой, что предрешало уже участь войны в пользу последней. Общая обстановка истекшего 1916 года ясно показывала Центральным державам, что война ими проиграна.[63] По мнению Данилова Ю. Н., к концу 1916 года верхи русской армии сознавали, что наши военные противники уже были ранены смертельно, что в агонии они способны были ещё нанести один-два удара, но возможность закончить войну победой для них миновала безвозвратно.[64]

В преддверии предполагаемого весеннего наступления 1917 года царское правительство приступило к формированию дивизий уже 4-й очереди; Керсновский А. А. комментирует их следующим образом:

В общей сложности было сформировано 65 дивизий 4-й очереди, численность до 2х миллионов человек, состоявших из солдат старших возрастов (32-42 года), числившихся во втором разряде ополчения (ратники 2-го разряда). Эти части отличались самой низкой боеготовностью[66]. Основу армии начали составлять солдаты, прошедшие одно-двухмесячный курс обучения в запасной части, и офицеры военного времени, как правило — прошедшие ускоренное обучение в школе прапорщиков. В феврале 1917 года был начат призыв пополнений, предназначенных на 1919 год, тогда как Британия и Франция в то же время приступили к призыву пополнения 1918 года. Керсновский А. А так описывает эти «полчища четвёртой очереди»:

По воспоминаниям большевика М. К. Лемке, весной 1916 генерал Алексеев в частном разговоре с Лемке заявлял, что «Я знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим Армия — наша фотография. С такой армией можно только погибать. И вся задача свести эту гибель к возможно меньшему позору»[67].

2-3 мая 1916 года во время подавления голодного бунта в Оренбурге зафиксирован первый случай отказа казаков стрелять в толпу, за 1916 таких случаев отмечено 9[5].

В октябре 1916 года произошли восстания нескольких тысяч солдат на тыловых распределительных пунктах в Гомеле и Кременчуге. 17 октября в Петрограде до 12 тыс. невооружённых солдат запасных батальонов 181 полка присоединяются к бастующим 30 тыс. рабочих Выборгской стороны.[5][68]

29 октября 1916 года бастующие рабочие «снимают» филиал «Рено», силой заставив его присоединиться к забастовке. Вызванные из ближайших казарм два батальона солдат вместо рабочих открыли огонь по полиции, и были разогнаны казаками[69].

Французский посол в Петрограде Морис Палеолог так комментирует эти события:

В ходе Митавской операции 23-29 декабря отказался идти в атаку 17 пехотный полк, затем к нему присоединились ещё несколько полков, волнения охватили части трёх корпусов и десятки тысяч солдат. Командование все же смогло справиться с ситуацией; около ста наиболее активных участников выступления были расстреляны, несколько сот были осуждены на каторгу.

В феврале 1917 министр внутренних дел Протопопов А. Д. докладывает царю о настроениях в армии: «в войсках читаются газеты преимущественно левого направления…оппозиционно настроены высший командный состав и низший… в прапорщики произведены многие из учащейся молодежи, … остальные офицеры консервативны». Генерал Иванов Н. И. отказывается судить о настроениях в армии, заявив, что «состав офицеров и солдат, переменившийся в течение войны 4—6 раз, не даёт возможности судить, что представляют из себя те части, которые в мирное время считались образцовыми».[39] По оценке Керсновского А. А., состав пехоты к началу революции переменился шесть раз[70].

В конце 1916 года член Госсовета Гурко Владимир Иосифович, родной брат генерал Гурко Василия Иосифовича, обращается к Николаю II с аналитической запиской о приближающемся исчерпании Россией мобилизационных ресурсов, предложены такие меры, как «постепенное привлечение к военной службе инородцев, к тому законом ныне не обязанных», «возвращение на заводы квалифицированных рабочих с заменою их соответствующим числом подлежащих освидетельствованию и признанных годными для несения военной службы белобилетников» и «бережливое расходование человеческого материала в боях». 2(22) декабря 1916 года с аналогичной запиской к вр. и. д. начальника штаба Верховного Главнокомандующего генералу Гурко В. И. обращается военный министр Шуваев; по его расчётам, «принимая во внимание, что для пополнения потерь в армии штаб Верховного главнокомандующего признает необходимым высылку ежемесячно в среднем 300 000 человек, можно сказать, что имеющихся в распоряжении Военного министерства контингентов хватит для продолжения войны лишь в течение 6-9 месяцев».
    продолжение
--PAGE_BREAK--3.2. Петроградский гарнизон
Гарнизон Петрограда во время войны состоял из запасных частей. В его состав входили 14 запасных батальонов гвардейских полков: Преображенского, Семёновского, Павловского, Измайловского, Егерского, Московского, Гренадерского, Финляндского, Литовского, Кексгольмского, Петроградского, Волынского, 1-го и 2-го стрелковых. Затем, в Петрограде были расположены 1-й Запасный пехотный полк, 1-й и 4-й Донские казачьи полки, Запасный самокатный батальон, Запасный броневой автомобильный дивизион, саперы, артиллеристы и другие небольшие части. Кроме того, в Петрограде располагалось несколько военных училищ и курсов. Общая численность Петроградского гарнизона доходила до 160 тысяч человек.[71]

Царское правительство планировало осуществить весной 1917 года большое наступление на фронте, в связи с чем в 1916 году были проведены очередные мобилизации среди резервистов четвёртой очереди, многим из которых было сильно за тридцать и даже за сорок. Одной из основных баз для формируемых частей являлся Петроград; размещённые в нём запасные батальоны гвардейских полков играли роль учебных частей. Их численность была раздута: в некоторых резервных ротах было более 1000 солдат, а встречались батальоны по 12-15 тыс. человек; в общей сложности 160 тыс. солдат были втиснуты в казармы, рассчитанные на 20 тыс.[72]. 1 марта 1917 предполагалась массовая отправка на фронт, однако солдаты были наслышаны о больших потерях, и не испытывали большого желания идти на фронт.

Ряд высоких чинов, в том числе министр внутренних дел Протопопов А. Д., начальник охранного отделения Глобачёв К. И. высказывают серьёзные сомнения в лояльности этих солдат. Ещё во второй половине 1916 года председатель совета министров Штюрмер Б. В. предлагает эвакуацию части солдат и беженцев из Петрограда. Однако все эти планы так и не осуществились, так как царские власти не нашли достаточного числа казарм где-либо в другом месте.

Начальником гвардейских запасных частей и вместе с тем начальником войсковой охраны Петрограда был генерал Чебыкин. Для предупреждения могущих возникнуть беспорядков было составлено расписание с разделением города на районы войсковой охраны, а запасные батальоны гвардейских полков были расписаны по районам. С 9-го января Чебыкин находился в отпуске по болезни и его обязанности исполнял полковник Преображенского полка Павленков.

Чинам полиции был назначен усиленный оклад, и приданы пулемёты. По свидетельству полковника Д. Ходнева, на крышах Петрограда оборудовано до 50 пулемётных гнёзд. По другой версии, пулемёты полиции не передавались, размещались как часть системы ПВО, для борьбы с германскими самолётами, и были зенитными. Так или иначе, во время событий революционные силы неоднократно сообщают о предполагаемых обстрелах из пулемётов.

Для подавления возможного бунта определены учебные команды запасных батальонов, которые считались полностью лояльными, так как в них служили лучшие солдаты, обучавшиеся на чины унтер-офицеров (сержантов). Были приняты меры к изоляции остальных солдат от населения: им запрещалось выходить из казарм, а оружие находилось отдельно от солдат, под охраной нарядов. Тем не менее, впоследствии, 27 февраля, революция началась именно с бунта одной из таких учебных команд — учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка, за день до этого участвовавшей в расстрелах рабочих демонстраций, когда погибло около 40 человек; 27 февраля солдаты учебной команды решают более не выполнять карательные акции, и убивают командира учебной команды штабс-капитана Лашкевича, лично участвовавшего в расстрелах.

В министерство Протопопова по инициативе К. И. Глобачёва был снова поднят вопрос о ненадёжности Петроградского гарнизона и Николай II согласился заменить некоторые запасные части Петроградского гарнизона гвардейским кавалерийским корпусом, взятым с фронта. Это решение, однако, не было приведено в исполнение вследствие просьбы командира этого корпуса оставить корпус на фронте.[62]

В начале войны части Российской Императорской Гвардии составляли гвардейский корпус. В конце 1915 года был образован 2-й гвардейский корпус и гвардейский кавалерийский корпус (2 дивизии). Эти соединения составили, в сущности, маленькую армию, называвшуюся «войсками гвардии». 15 августа 1916 года войска гвардии были переименованы в Особую армию. В течение 1916—1917 переводилась из состава Западного фронта в Юго-Западный и наоборот. На момент начала революции крепкие действующие войска гвардии находились на фронте, и, когда в Петрограде разразились волнения, были отделены от столицы большим расстоянием.

Генерал Дубенский Д. Н. так описывает настроения в Петроградском гарнизоне перед революцией:[73]
3.3. Военно-морские базы в Кронштадте и Гельсингфорсе
Часть солдат и матросов составляли мобилизованные рабочие, в том числе ранее участвовавшие в революционной деятельности; в первую очередь это относилось к Кронштадтской военно-морской базе, а также к военно-морской базе в Гельсингфорсе. Как указывает исследователь Гернет М. Н., «матросы военного флота набирались в значительной степени из числа фабричных и заводских рабочих, и командование военно-морского флота видело в этом факте одну из причин распространения революционной пропаганды во флоте»[74].

Условия военной службы в Кронштадте были тяжёлыми, и сопровождались рядом унизительных ограничений для нижних чинов, например, матросам запрещалось ходить по восточной стороне главной улицы, у входа на Екатеринский бульвар помещалась надпись, запрещающая вход «собакам, солдатам и матросам»[76]. Большевики Фёдор Раскольников и Павел Дыбенко, сами служившие на Балтийском флоте, сравнивают условия содержания в Кронштадте с «тюрьмой», и указывают на то, что в Кронштадтской военно-морской базе размещался, в частности, дисциплинарный батальон для самых неблагонадёжных матросов[75]. Современники описывают февральское восстание в Кронштадте, как «бунт диких зверей, которые набросились на своих укротителей» («эти печальные события в Кронштадте разразились потому, что там было много штрафованных и других матросов, которых никто не хотел брать на суда, как негодный элемент. Словом, отбросы флота. Между ними и офицерами были чересчур натянутые отношения и, когда „укротители зверей“ остановились в некотором замешательстве в начале движения, звери бросились на них и растерзали. Кровь опьянила их, они осатанели»[77]). Фёдор Раскольников утверждает, что, по его мнению, «когда начальство списывало матросов с кораблей и отправляло их в Кронштадт, они рассматривали это назначение как самое тяжкое административное наказание. В их представлении остров Котлин был так же ненавистен, как остров Сахалин — это мрачное убежище ссыльных и каторжан».[75]

Волнения на флоте начинаются задолго до 1917 года. Во время революции 1905 года происходят мятежи в Кронштадте[78] и Свеаборге[79]. К концу 1906 года главный морской штаб оценивает из 15 тыс. матросов Кронштадта 1 893 «неблагонадёжными», а 2 127 «вообще подлежавшими удалению с военных судов»[74]. В 1911, 1912 и 1916 годах проводятся аресты нескольких десятков матросов по подозрению в подготовке новых восстаний.[74]

19 октября 1915 года взбунтовался стоявший на гельсингфорсском рейде линкор «Гангут», предъявивший жалобы на плохое питание и офицеров немецкого происхождения. Суд приговорил двоих из общего числа осужденных к смертной казни, четырёх — к каторжным работам на 15 лет, двоих — к каторжным работам на 14 лет, десятерых — на 10 лет каждого, пять человек — на 8 лет, троих — на 4 года и восемь человек были оправданы. После подавления мятежа матросы с крейсера «Рюрик» отказались конвоировать осуждённых матросов с «Гангута». В ответ на «Рюрике» были арестованы и преданы суду 42 матроса, из которых 27—30 марта 1916 г. были приговорены: трое к смертной казни, три человека к каторге и 34 человека в дисциплинарный батальон[74]

Контроль контрразведки над военно-морской базой в Гельсингфорсе осложнялся и тем, что этот город находился в Великом княжестве Финляндском, которе фактически являлось полунезависимым государством, входившим в состав Российской империи лишь формально. Ряд современников указывают на активную деятельность германской агентуры в Гельсингфорсе, также в прибалтийских городах, Ревеле и Риге[80][81].

В сентябре 1916 военный губернатор Кронштадта Вирен Р. Н. сообщает в Главный морской штаб о революционном настроении матросов[5][82]:

Адмирал Вирен предлагает переформировать Кроштадтскую военно-морскую базу, переведя её матросов «куда угодно», а взамен их назначив надёжных матросов из Сибирской и Беломорской флотилий. Однако, Ставка ответила отказом на это предложение, а министерство внутренних дел заверило, что ситуация у него под контролем.[69]
4. Политика4.1. Слухи об императрице Александре Федоровне
Обрусевшие немцы неправославного вероисповедания в
Российской императорской армии перед Первой мировой войной[83]
ЧиныДоля немцевПолные генералы28,4 %Генерал-лейтенанты19,7 %Генерал-майоры19 %В целом генералитет21,6 %Полковники13,4 %Подполковники10,2 %Офицеры корпуса Генерального штаба17,1 %Командующие пехотными, гренадерскими и стрелковыми дивизиями19,4 %Командующие кавалерийскими дивизиями37,5 %
Императорская свита
ЧиныДоля немцевГенерал-адъютанты24,5 %Генрал-майоры и контр-адмиралы23,5 %Флигель-адъютанты17 %Всего в свите20,9 %
Российская императорская гвардия
ЧиныДоля немцевКомандующие дивизиями1 из 3 командующих пехотными дивизиями, командующий кавалерийской дивизиейКомандиры пехотных полков37,5 %Командиры кавалерийских полков25 %Капитаны гвардии21,7 %
Согласно переписи населения 1897 года, в Российской империи проживало 2 млн 70 тыс. немцев, что составляло около 1,2 % населения. На 15 апреля 1914 доля немцев в российском генералитете составляла около 20 %.[83] Предки многих из них прожили в России уже не один век, однако с началом Первой мировой войны начали вызывать подозрения в нелояльности и шпионаже в пользу Германии. Уже в 1914 году толпа разгромила посольство в Германии в Петербурге, начались массовые уничтожения немецких вывесок. В 1915 происходит немецкий погром в Москве. В Петрограде появляется «Общество 1914 года», поставившее своей целью борьбу с российскими немцами. В августе 1915 министр внутренних дел Щербатов Н. Б. обращается к Госдуме с просьбой «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию, поскольку многие семейства сделались за двести лет совершенно русскими».

Многие российские немцы начинают менять свои фамилии. Так, синодальный обер-прокурор, немец Саблер В. К. сменил фамилию на Десятовский; во время погрома 1915 года толпа кричала: «долго ли нам немец Саблер будет ставить архиереев и будет править Церковью. Пойдем в Синод!»[84]

С назначением в 1916 году председателем Совета министров Штюрмера Б. В. его немецкое происхождение начинает вызывать слухи о том, что он якобы «имеет сношения с германскими агентами через Стокгольм». 1 ноября 1916 депутат Госдумы Милюков П. Н. озвучивает эти подозрения уже на думском уровне в своей речи «Глупость или измена?»

В таких условиях объектом нападок неизбежно становится императрица Александра Фёдоровна, урождённая принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская. Начиная с 1915 в России начинают циркулировать самые фантастические слухи, связанные с ней, вроде «Дороговизна оттого, что государыня императрица отправила за границу 30 вагонов сахару», несколько раз появляются слухи, что она уже арестована за шпионаж, и что в Царском Селе якобы находится прямой провод для связи с Берлином. После Февральской революции был проведён тщательный обыск царскосельского дворца, однако никаких «прямых проводов» и «радиотелеграфных станций» обнаружено не было.

После гибели британского военного министра Китченера появляются слухи, что якобы императрица выдала Германии его местонахождение. Подозрения доходят даже до высшего генералитета; генерал Алексеев М. В. заявляет, что у императрицы оказалась секретная карта, бывшая только у него и императора.[85] По слухам, генерал Брусилов А. А. отказался отвечать императрице о сроках наступления, а генерал Гурко В. И. отказался показать царю план военных действий в присутствии царицы.

В январе 1916 появляются слухи, что императрица якобы разводится с Николаем II, и уходит в монастырь.

Инцидент с британским министром Китченером привёл к тому, что члены союзнической делегации, прибывшие на Петроградскую конференцию в начале февраля 1917 года, перед отбытием распространили фальшивые слухи о своей дате отъезда и маршруте.
    продолжение
--PAGE_BREAK--4.2. Деятельность Распутина
Последний начальник Петроградского охранного отделения Глобачёв К. И. так описывает Распутина:

По воспоминаниям генерала Бонч-Бруевича М. Д.,

Генерал Крылов А. Н.:

По воспоминаниям личного секретаря Распутина Симановича А. С.,

Генерал Спиридович А. И.:

— Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Глава 19, 22[88]

Соколов Н. А., колчаковский следователь, расследовавший убийство царской семьи:

Крайне правый думский депутат и черносотенец Пуришкевич В. М.:

Генерал Курлов П. Г., приближённый последнего царского министра внутренних дел Протопопова[рассматривался современниками, как «распутинец»]:

Монархический историк Ольденбург С. С.:

Роберт Вильтон, член белогвардейской следственной команды, расследовавшей убийство царской семьи:

Дж. Бьюкенен, британский посол в Петрограде:

Французский посол в Петрограде, Морис Палеолог:

Из воспоминаний современников видно, что Распутин действительно устраивал «оргии» (что подтверждается, в том числе, охранявшей его полицией) и действительно влиял на назначения министров. Основное влияние Распутина шло не через царя, а через императрицу Александру Фёдоровну и её личную подругу, фрейлину Вырубову. Изучение дневников Николая II показывает, что он лично встречался с Распутиным редко, не более двух раз в год. Между тем он очень часто упоминается в дневниках императрицы Александры Фёдоровны, и в секретной переписке между царём и царицей, где называется «Наш Друг».

Между тем власть Распутина отнюдь не являлась абсолютной: ряд решений «продавливался» им только после долгой борьбы, другие решения ему «продавить» так и не удалось. Некоторые распутинские назначенцы полностью выходят у него из под контроля, и начинают вести свою игру. В первую очередь это относится к министру внутренних дел Хвостову А. Н., который в целях компрометирования Распутина объявил его германским шпионом, и пытался его убить, и к премьер-министру Трепову А. Ф., который безуспешно пытался удалить Распутина из столицы, предложив ему взятку в 200 тысяч рублей[93]. К числу священников — «распутинцев», также вышедших у него из под контроля, можно отнести активного черносотенца, иеромонаха Илиодора, выпустившего скандальную книгу «Святой чёрт. Записке о Распутине»[94], и также епископа Гермогена.

В то же время деятельность Распутина вызвала множество слухов, многократно преувеличивавших действительное положение дел: по слухам, Распутин якобы состоял в интимной связи с царицей, великими княжнами, Вырубовой, якобы являлся германским агентом, или даже, по версии Вильтона, болгарским агентом. Слухи включали себя и других лиц: в них упоминалось, что бурятский врач Бадмаев якобы снабжает Распутина неизвестными порошками, подавляющими волю царя, а приближенный к Распутину банкир Рубинштейн якобы является финансовым центром, через который идёт предполагаемое германское спонсирование деятельности Распутина. Дискуссионными остались также слухи о предполагаемом хлыстовстве Распутина, и о предположительно оставшихся после него огромных капиталах.

Наибольшую враждебность к Распутину проявляла, судя по всему, армия. Великий князь Николай Николаевич в ответ на предложение Распутина приехать на фронт и благословить войска предположительно пообещал: «Пусть приезжает, я его повешу!»[95][96]; генерал Алексеев заявил императрице, что немедленно подаст в отставку, если только Распутин прибудет в Ставку Верховного Главнокомандующего. Негативным также было и отношение Гурко, в своих воспоминания враждебно высказавшегося о Распутине и о Вырубовой («Влияние Распутина на Царицу в вопросах государственных построено было, главным образом, на том, что и он и его клика умели внушить Александре Феодоровне сознание, что она одна способна отстоять самодержавную власть русского Царя, которую, сама по всей вероятности этого не сознавая, она стремилась фактически всецело присвоить себе. Больше того: при проведении тех или иных лиц на министерские посты, Распутин и его alter ego, A. A. Вырубова, стремились лишь незаметно подсказать своих кандидатов Царице и только, после того как Императрица как будто сама на них останавливалась, они подкрепляли её выбор одобрением и благословением Распутина.»)[97].
    продолжение
--PAGE_BREAK--«Снарядный голод» и отступление 1915 года Смещение Верховного Главнокомандующего великого князя Николая Николаевича
С началом Первой мировой войны российским Верховным Главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич (20 июля 1914 года).

Уже к 1915 году вокруг великого князя стал формироваться культ: он был избран почётным членом Московского, Петроградского и Киевского университетов, Военно-медицинской академии, Земский съезд назвал Николая Николаевича «славным былинным богатырём». После взятия Львова и Перемышля награждён Георгиевской саблей «За освобождение Червонной Руси»[98], что воспринималось современниками, как исключительная награда[99].

По воспоминаниям современников, великий князь ещё в 1915 году пользовался значительной популярностью как среди солдат, так и среди горожан. Широко раскупаются его портреты, и почтовые открытки с его изображением. Разошедшиеся в народе слухи приписывали ему личное нахождение в окопах, избиение и срывание погон с непопулярных среди солдат генералов, якобы также проявляя особую нетерпимость к офицерами и генералам с немецкими фамилиями. Слухи также утверждали, что великий князь в ответ на предложение Распутина приехать на фронт предположительно телеграфировал «Приезжай-повешу», а на вопрос царя «где противник» ответил: «в двух шагах позади», намекая на военного министра. Некоторые слухи имели совсем фантастический вид: так, рядовой Петрукович Р. П. в своём письме в марте 1915 года пишет:

На письме имеется иронический комментарий просматривавшего его военного цензора: «Так пишется история!»[96]

В других подобных слухах сообщается, что

Разросшийся культ великого князя Николая Николаевича поначалу охотно поддерживался властями, считавшими, что «вера армии и народа в вождя — первый залог успеха». Со временем пропаганда превращает его фактически во второе лицо империи, и слухи становятся всё более фантастическими: «Николаю Николаевичу, может быть, доверяют, но государю никто не доверяет. Он баба, даже хуже бабы», «Нужно молиться за воинов и великого князя Николая Николаевича. За Государя же чего молиться. Он снарядов не запас, видно прогулял да…», «Государь Император продал Перемышль за 13 миллионов рублей и за это Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич разжаловал царя в рядовые солдаты», «наша Государыня передает письма германцам. Если бы я был на месте НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, я бы ей голову срубил».

Со временем культ Николая Николаевича начал вызывать всё более сильное раздражение царя и царицы. Как Верховный Главнокомандующий, он имел значительную власть и над гражданскими ведомствами, которой активно пользовался, фактически потеснив царя. Дошло до того, что в народе начали ходить портреты великого князя с надписью «Николай III», одна из его телеграмм, вопреки придворному этикету, оказалась подписанной «николай» вместо «николай николаевич» (на что имел право только царь), а официальные документы Ставки начинают имитировать стиль царских манифестов.

Императрица Александра Фёдоровна в своих письмах неоднократно «давит» на царя, требуя снять Николая Николаевича, к этим требованиям присоединяется и Распутин. По её утверждениям, Николай Николаевич стал «чем-то вроде второго императора», или даже предположительно планировал сместить Николая II, став новым царём.

Дворцовый комендант Воейков В. Н. в своих воспоминаниях указывает:

4 августа 1915 года царь переместил великого князя на должность командующего Кавказской армией, назначив Верховным Главнокомандующим себя. Это назначение вызвало протесты, в том числе, и матери царя, вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, записавшей в своём дневнике 12 (25) августа 1915 года:

Судя по всему, общественное мнение восприняло назначение негативно; адмирал Колчак отметил, что «Николай Николаевич являлся единственным в императорской фамилии лицом, авторитет которого признавали и в армии и везде»; по оценке генерала Брусилова, «В армии знали, что Великий князь неповинен в тяжком положении армии, и верили в него как в полководца. В искусство же и знание военного дела Николаем II никто (и армия, конечно) не верил… Впечатление в войсках от этой замены было самое тяжелое, можно сказать, удручающее»[101] По оценке великого князя Александра Михайловича, «если бы великий князь Николай Николаевич оставался на посту командующего войсками гвардии и Петроградского военного округа до февраля 1917 года, он оправдал бы все ожидания и сумел бы предупредить февральский солдатский бунт».

21 августа (3 сентября) 1915 года царские министры, за исключением председателя Совета министров Горемыкина И. Л. и министра юстиции Хвостова А. А., обращаются к царю с коллективном письмом:

С другой стороны, великий князь Николай Николаевич был Верховным Главнокомандующим как раз во время провалов на фронте в 1914—1915 году, и именно в это время происходит отступление 1915 года, сопровождавшееся непродуманной эвакуацией до четырёх миллионов беженцев. Однако общественное мнение возлагает вину за эти неудачи не на него, а на военного министра Сухомлинова.

Генерал Деникин А. И. в своей работе «Очерки русской смуты» отмечает, что с принятием Николаем II Верховного Главнокомандования фактическим главнокомандующими, конечно, стал не он сам, а его начальник штаба [первый заместитель]: «Генералитет и офицерство отдавали себе ясный отчет в том, что личное участие Государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос: кто будет начальником Штаба? Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство. Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления; для нее Царь и раньше был верховным вождем армии, и ее смущало несколько одно лишь обстоятельство: издавна в народе укоренилось убеждение, что Царь несчастлив.»
4.5. «Великокняжеская фронда»
Во время революции Николая II отказываются поддержать даже его ближайшие родственники — великие князья. На февраль 1917 года в России насчитывалось 15 великих князей[102]. Из них фактически никто не поддержал царя. Наиболее влиятельный из них, великий князь Николай Николаевич, во время событий агитирует Николая II за отречение, наиболее вероятный преемник, Михаил Александрович, отказывается принять власть. Великий князь Кирилл Владимирович 1 марта переходит на сторону революции. Кроме того, несколько великих князей — Павел Александрович, Кирилл Владимирович и Дмитрий Константинович во время революции составляют собственный проект манифеста об отречении («великокняжеский манифест»).

1 ноября 1916 года великий князь Николай Михайлович, из всех великих князей придерживавшийся наиболее радикальных взглядов, за которые получил прозвище «Филиппа Эгалитэ», отправляет царю письмо, в котором просит избавиться от Распутина, и также избавиться от влияния императрицы, и согласиться на введение «ответственного министерства». Николай II пересылает это письмо императрице, которая требует удаления Николая Михайловича из Петрограда.

7 ноября 1916 года великий князь Николай Николаевич пытается также уговорить царя ввести «ответственное министерство».

11 (24) ноября 1916 года с аналогичным письмом к царю обращается великий князь Георгий Михайлович, заявивший, что «прямо говорят, что, если внутри России дела будут итти так, как теперь, то нам никогда не удастся окончить войну победоносно, а если это действительно не удастся, то тогда конец всему. Ненависть к Штюрмеру чрезвычайная. … общий голос — удаление Штюрмера и установление ответственного министерства для ограждения тебя от обмана различных министров. Эта мера считается единственною, которая может предотвратить общую катастрофу.»[104]

В ноябре — декабре 1916 высшая аристократия начинает обсуждать предполагаемое свержение Николая II с заменой его на одного из великих князей, скорее всего Николая Николаевича. 17 декабря группе заговорщиков во главе князем Юсуповым удалось убить Распутина, причём в убийстве участвовал один из членов императорской фамилии, великий князь Дмитрий Павлович.

Один из участников убийства, крайне правый думский депутат Пуришкевич В. М. в своих воспоминаниях так описывает обстоятельства убийства[105]:

Фактически действия великих князей в конце 1916 — начале 1917 годов позволяют говорить о так называемой «великокняжеской фронде», по аналогии с французской «фрондой принцев». После убийства Распутина великие князья во главе с Николаем Михайловичем обращаются к царю с письмом с просьбой простить убийц Распутина.
4.6. Думская оппозиция
По мере нарастания продовольственного кризиса усиливаются слухи о якобы государственной измене императрицы и о том, что она якобы состояла в интимной связи с Распутиным, заодно растлившим и царевен. Результатом этого становится, и то, что и сам Николай II начинает испытывать давление сразу с нескольких сторон. Либеральные круги во главе с Госдумой начинают требовать от царя введения в России «ответственного министерства». Этот лозунг означал учреждение правительства, назначаемого Госдумой (а не царём), и ответственного перед Госдумой (а не перед царём), и фактически переход реальной власти в стране от самодержавного монарха к парламенту. Ничем не ограниченная, самодержавная, власть российских царей фактически уже была ограничена самим Николаем II манифестом 17 октября 1905 года, передавшим законодательную власть Госдуме. Учреждение «ответственного министерства» означало бы следующий крупный шаг трансформации самодержавия, как абсолютной монархии, в конституционную монархию по образцу Великобритании.

Ещё в 1915 году в Госдуме формируется оппозиционный Прогрессивный блок, объединивший около 300 из 432 депутатов. При всей разнородности этого блока, Госдума в 1915—1916 годах фактически находится в оппозиции к царю, ведущей силой блока становится партия кадетов.

Ещё в 1912 году при обсуждении сметы Святейшего Синода Гучков А. И. выступает с громкой анти-распутинской речью:

1 (14) ноября 1916 года Милюков П. Н. выступает с громкой речью «Глупость или измена?»:

К концу 1916 года в оппозицию к царю фактически начинают вставать не только либералы, но и монархисты. 19 ноября 1916 года ярый сторонник самодержавия и черносотенец Пуришкевич В. М. выступает в Думе с речью, прямо направленной против царицы и Распутина: «Зло идет от тех тёмных сил и влияний, которые… и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые не могут их занимать… От влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным…» 2 декабря 1916 года Пуришкевич сравнивает Распутина с Лжедмитрием.

9 декабря 1916 года Государственный Совет фактически также встаёт в оппозицию к царю, заявив о том, что «предостерегает царя против гибельного действия закулисных влияний», имея в виду также Распутина.

Главой думской оппозиции фактически стал Родзянко М. В., как председатель Госдумы. Его деятельность начала вызывать всё большее раздражение у царицы, в ноябре 1916 года посоветовавшей Николаю II лишить Родзянко придворного звания камергера; однако этого так и не произошло. В конце 1916 — начале 1917 годов Родзянко неоднократно предупреждает царя о надвигающейся революции. 7 января 1917 года на аудиенции Родзянко заявляет царю, что

Николай II прервал Родзянко словами: «Дайте факты. Нет фактов, подтверждающих Ваши слова», на что Родзянко ответил: «Фактов нет. но все направление политики, которой так или иначе руководит Ее Величество, ведет к тому, что в народных умах складывается такое убеждение. Для спасения Вашей семьи Вам надо, Ваше Величество, найти способ отстранить императрицу от влияния на политические дела… Не заставляйте, Ваше Величество, чтобы народ выбирал между Вами и благом родины.» После этого произошёл один из немногих случаев, когда царю изменило его обычное спокойствие: по воспоминаниям Родзянко «Государь сжал обеими руками голову, потом сказал: «Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?» ». На эти слова председатель Госдумы ответил, что «Да, Ваше Величество, двадцать два года Вы следовали ошибочным курсом».

Последняя аудиенция состоялась 23 февраля; на ней Родзянко заявил, что «Я считаю своим долгом, государь, высказать Вам мое личное предчувствие надвигающихся тяжелых событий, и убеждение, что это доклад мой у Вас последний», на что царь ничего не ответил.

Помимо председателя Госдумы Родзянко, царя предупреждают о надвигающейся революции также и ряд других лиц: 3 января 1917 года министр иностранных дел Покровский, 4 января великий князь Павел Александрович, 5 января премьер-министр князь Голицын, 10 января предводитель дворянства Москвы Самарин.

19 января 1917 года царь принял нового иркутского генерал-губернатора Пильца, который прямо доложил Николаю II о революционной ситуации в стране. По словам Спиридовича А. И., «Государь слушал внимательно и закончил беседу заверением, что предстоящей весною всеобщее наступление будет победоносно и всё устроится»[107]. Общее количество лиц, выражавших царю в январе-феврале 1917 года своё беспокойство, превышает десяток человек; в их число вошёл даже личный зубной врач царя Кострицкий С. С.
    продолжение
--PAGE_BREAK--4.7. Военно-промышленные комитеты
С началом Первой мировой войны практически все воюющие державы обнаруживают, что сильно недооценили её масштабы; все они встают перед необходимостью мобилизации экономики, перевода её на военные рельсы. В России с 1915 года начинает формироваться обширное общественное движение в поддержку военных усилий: Военно-промышленные комитеты[108], Всероссийский земский союз, Земгор[109].

Ключевую роль в подобных организациях начали играть кадеты. В августе 1915 года Центральный военно-промышленный комитет (ЦВПК) присоединяется к лозунгу «ответственного министерства», фактически превратившись в один из органов либеральной оппозиции[110]. Крупные промышленники широко поддерживали движение военно-промышленных комитетов, рассчитывая на выгодные военные поставки, и милитаризацию труда на фабриках, что могло бы позволить бороться с забастовками. Вместе с тем с ноября 1915 года при комитетах, в качестве компромисса, начинают появляться и выборные представители от рабочих, формируются Рабочие группы[111].

Царское правительство с подозрением относилось к военно-промышленным комитетам, как к слабо контролируемой государством общественной инициативе, идущей снизу. Генерал Деникин А. И. свидетельствует, что подозрительность дошла до того, что, когда уже в феврале 1917 года Рабочая группа ЦВПК обратилась к рабочим с призывом отказаться от забастовок («Товарищи рабочие Петрограда! Считаем своим долгом обратиться к вам с настоящим предложением немедленно приступить к работам. Рабочий класс, в сознании своей ответственности переживаемого момента, не должен ослаблять своих сил затягиванием забастовки. Интересы рабочего класса зовут вас к станкам»), министр внутренних дел Протопопов это обращение запретил[112]. Троцкий Л. Д. обвинил «гвоздёвцев» в «штрейкбрехерстве»[113].

Вместе с тем в целом РГ ЦВПК находилась в резкой оппозиции к самодержавию, и состояла целиком из социалистов во главе с меньшевиком Кузьмой Гвоздёвым[114]. В ночь с 26 на 27 февраля 1917 года РГ была арестована[115] по приказу Протопопова, однако вскоре освобождена из «Крестов» революционными солдатами.
4.8. Заговор вокруг великого князя Николая Николаевича
В декабре 1916 — январе 1917 года составляется заговор с целью низложения Николая II и его замены великим князем Николаем Николаевичем при сохранении монархии и продолжении войны, в духе дворцовых переворотов XVIII века. Заговор группировался, по всей видимости, вокруг князя Львова Г. Е… Императрицу предполагалось выслать из России либо заключить в монастырь.

Сразу после празднования нового 1917 года заговорщики вступают в контакт с самим Николаем Николаевичем через тифлисского городского голову Хатисова А. И… По словам самого Хатисова, «я очень сначала волновался и с большой тревогой следил за рукой Вел. Князя, который барабанил пальцами по столу около кнопки электрического звонка. А вдруг нажмет, позвонит, прикажет арестовать… Но нет, не нажимает… Это подбодрило.»[116] Великий князь запросил два дня на размышление, а затем отказался, заявив, что «мужик и солдат не поймут насильственного переворота». Однако уведомлять царя о полученном предложении Николай Николаевич тоже не стал.
4.9. Заговор вокруг Гучкова
Отказ великого князя Николая Николаевича стать преемником Николая II породил проект нового заговора, который группировался вокруг думского деятеля Гучкова А. И[117]. Заговорщиками предполагалось осуществить дворцовый переворот с сохранением монархии при замене Николая II уже на великого князя Михаила Александровича. Предполагалось задержать царский поезд между Царским Селом и Ставкой, и вынудить царя к отречению, одновременно, по образцу восстания декабристов, устроив показательную «демонстрацию» одной-двух частей. Сам Гучков был сторонником конституционной монархии и продолжения войны[118].

Этот заговор далее разговоров не продвинулся. Агентура донесла министру внутренних дел Протопопову о заговоре, однако он счёт проект болтовнёй, и Гучкова арестовать не решился, опасаясь, что такой арест лишь поднимет его популярность.

Точные даты, когда планировалось осуществить предполагаемый дворцовый переворот, и точный состав его участников неизвестен. Предположительно в заговоре участвовал генерал Крымов А. М. Сам Гучков впоследствии утверждал, что, если бы в феврале не произошла революция, в середине марта он бы осуществил задуманный переворот.
4.10. Царское правительство перед революциейПремьер-министр Голицын
12 января 1917 года последним царским премьер-министром становится 66-летний Голицын Н. Д… Милюков П. Н. характеризует его словами: «полное ничтожество в политическом отношении, но лично известный императрице в роли заведующего ее „комитетом помощи русским военнопленным“. Более выдающегося человека в этот решительный момент у верховной власти не нашлось»[119]. Действительно, с момента оставки с должности тульского губернатора в 1903 году князь Голицын никакой политической деятельностью вплоть до 1915 года фактически не занимался.

Сам князь Голицын, узнав от царя о своём назначении, попросился в отставку «ввиду слабого здоровья, преклонных лет и отсутствия опыта», но Николай II отставки не принял[120]. Само назначение носило характер интриги: ещё 25 декабря 1916 года царь сообщил князю Голицыну, что его якобы вызывает императрица, однако после прибытия объявил: «императрица занята, а я свободен, и вот, побеседуем»; после беседы он объявил, что «Я с вами хитрю. Я вас вызывал, не императрица, а я. Я долго думал, кого назначить председателем Совета министров, и мой выбор пал на вас».

Князь Голицын представлял себе всю опасность ситуации: в январе 1917 года на аудиенции он сообщил царю, что «жизнь царя и царицы в опасности», и «открыто говорят об объявлении нового царя», на что Николай II апатично ответил: «Императрица и я знаем, что мы в руке Божьей. Да будет воля его!»

С началом революции князь Голицын оказался слишком слабым политиком, чтобы справиться с кризисом: 26 февраля 1917 года он провёл частное совещание правительства на своей квартире, на котором, в соответствии с указаниями царя постановлено распустить Госдуму, также ввести в Петрограде осадное положение. Однако обе эти меры реализованы на практике не были: Госдума распускаться отказалась, а постановления об объявлении осадного положения даже не удалось расклеить; по ехидному выражению Троцкого Л. Д., «у этих властей вообще не клеилось, ибо они принадлежали к царству теней»[121]. 27 февраля отправил царю телеграмму с просьбой об отставке, и затем был арестован.
Министр внутренних дел Протопопов
Последним царским министром внутренних дел был назначен Протопопов А. Д., роль которого в связи с надвигавшейся революцией стала ключевой. После назначения резко изменил свои политические взгляды, превратившись из думского «октябриста», сторонника либеральной конституционной монархии, в рьяного сторонника самодержавия[122], противника «ответственного министерства». Новый министр прокомментировал этот лозунг, как открывающий двери революции, и ведущий к возможной дестабилизации, хотя и не исключал введения «ответственного министерства» после окончания войны.

Такая трансформация вызвала глухую враждебность Госдумы, в ноябре 1916 года потребовавшей его отставки. Отставки Протопопова также требуют министр иностранных дел Покровский 3 января 1917 года, председатель Госдумы Родзянко 7 января. Наконец, в конце января отставки Протопопова просил премьер-министр князь Голицын, а 4 февраля — великий князь Александр Михайлович, заявивший, что «…правительство сегодня есть тот орган, который подготовляет революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных и вполне в этом успевает».

Однако под давлением императрицы Николай II Протопопова в отставку так и не отправил. 10 ноября 1916 года царь пишет царице: «Протопопов — хороший человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определённого мнения… Говорят, несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни… Рискованно оставлять министерство в руках такого человека в такие времена… Только прошу тебя, не вмешивай Нашего Друга… Ответственность несу я и поэтому желаю быть свободным в своем выборе», на что получает ответ: «Протопопов чтит Нашего Друга [Распутина], и потому Бог будет с ним».

По свидетельству Спиридовича А. И.,

— Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Книга 3, глава 28[123]

Министр иностранных дел Покровский также обвиняет Протопопова в сумасшествии: 9 марта (по новому стилю) он заявил, что Протопопов «ежевечерне совещается с тенью Распутина…ещё в эту ночь он провёл два часа в вызывании призрака 'старца'»[37]. В пользу версии о предполагаемом сумасшествии Протопопова говорит тот факт, что после революции он действительно какое-то время содержался в лечебнице «для нервных больных».

Председатель Госдумы Родзянко также просит царя об отставке Протопопова под предлогом его «психической ненормальности», на что Николай II замечает, что «ну, наверное, он сошёл с ума после того, как я назначил его министром». Конфликт вокруг Протопопова вызывает у самого царя недоумение: 30 декабря 1916 года он заявляет британскому послу, что «я избрал господина Протопопова из рядов Думы с целью быть с ней в согласии», кроме того, впоследствии замечает, что «Чего еще они от меня хотят? Я взял товарища председателя Государственной думы… Раз он был ими избран, значит, Дума ему доверяла и ценила его. Иностранная пресса в течение его поездки с Милюковым и другими думскими выдвигала его преимущественно. Союзники от него в восторге… Кого мне было еще искать? Они не знают сами, чего хотят!». Между тем, неприязнь Думы к Протопопову доходит до того, что когда тот позвонил Родзянко сообщить о своём официальном назначении, Родзянко отказался с ним разговаривать, а в январе 1917 года Родзянко демонстративно отказался пожать руку Протопопову.

Начальник Петроградского охранного отделения генерал Глобачёв характеризует Протопопова, как ставленника Распутина, и описывает его следующим образом:

— [124]

Протопов не смог предвидеть массового восстания запасных батальонов Петроградского гарнизона. По плану подавления предполагаемых беспорядков он рассчитывал на лояльность учебных команд этих запасных батальонов. Когда царь за два дня до начала событий отбыл из столицы в Ставку, Протопопов заверил его, что ситуация в Петрограде полностью под его контролем.

Также Протопопов проигнорировал имевшиеся у него донесения о заговоре Гучкова, ограничившись арестом Рабочей группы.

С началом революции Протопопов первые два дня пытался с ней бороться, однако вскоре осознал всю серьёзность ситуации, и впал в панику. На последнем совещании царского правительства 27 февраля министры решили отправить его в отставку, как вызывающего особенно сильное раздражение Думы. 28 февраля явился к Таврическому дворцу, и был арестован[125].
Командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов
Генерал Хабалов С. С. был переведён в Петроград с Урала 13 июня 1916 года. В середине 1916 года для борьбы с надвигавшимися беспорядками царское правительство выделило Петроградский военный округ из состава Северного фронта. Таким образом, роль генерала Хабалова также стала ключевой.

Между тем, он был переведён в Петроград из спокойной Уральской области, где пробыл всю войну. В бурной жизни Петрограда он разбирался поверхностно; современники характеризуют генерала Хабалова, как человека «не боевого». Начальник Петроградского охранного отделения Глобачёв характеризует генерала Хабалова следующим образом:

Спиридович А. И. так характеризует генерала Хабалова:

С началом революции генерал Хабалов, получив телеграмму царя «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией» пытается выполнить приказ, однако борьба с кризисом для него также становится сложной задачей: 27 февраля в 19-29 военный министр Беляев сообщает Ставке, что генерал Хабалов проявляет «растерянность».
Начальник Петроградского охранного отделения Глобачёв
Генерал Глобачёв К. И. был опытным полицейским администратором, роль которого в связи с надвигавшейся революцией также стала ключевой. Оставленные им воспоминания показывают глубокий и трезвый анализ революционной ситуации в Петрограде. Доложил министру внутренних дел Протопопову о заговоре Гучкова, также о предполагаемом заговоре Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, требует арестовать большевиков, меньшевиков и анархистов. Протопопов провёл аресты большевиков, арестовал Рабочую группу, однако арестовать Гучкова так и не решился. Также безуспешно пытался обратить внимание военного командования на ненадёжность Петроградского гарнизона; ещё летом 1916 года требует вывести из Петрограда все запасные батальоны, как «неблагонадёжные» и «распропагандированные». Кроме того, ещё 27 января 1916 года в Департамент полиции поступает подробный аналитический отчёт «О причинах дороговизны и мерах, направленных на борьбу с ней», однако никаких последствий он не имел.

В январе 1917 года Глобачёв 5 января докладывает о том, что «настроение в столице носит исключительно тревожный характер» и 9 января отмечает «общую распропагандированность пролетариата». 19 января получает подробный агентурный доклад, гласящий, что « население открыто (на улицах, в трамваях, в театрах, в магазинах и пр.) критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия…озлобление обывателя дороговизной требует , а в семьях, затронутых политикой, …»; Глобачёв препровождает эту записку в Департамент полиции.

26 января 1917 года представляет директору Департамента полиции подробный доклад о рвущейся к власти либеральной оппозиции. Вскрыл предполагаемые планы Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета спровоцировать Госдуму на захват власти 14 февраля.

По оценке Спиридовича А. И., Глобачёв осознавал, что «на них надвигается революция», но «не мог повлиять на министра и заставить его действовать». С началом революции не смог никак ей противостоять, так как силы, находившиеся в его распоряжении, были слишком малыми для этого. После разгрома Охранного отделения революционной толпой бежал в Царское Село, которое, как он безуспешно надеялся, могло бы стать центром монархического сопротивления.

Сам Глобачёв описывает свое взаимодействие с министром внутренних дел Протопоповым следующим образом:
    продолжение
--PAGE_BREAK--
Источник: ru.wikipedia.org/wiki/Предпосылки_революции_1917_года_в_России