Содержание
1. Правление Бориса Годунова 2
2. Первые признаки кризиса 4
3. Появление Лжедмитрия I и смерть Бориса Годунова 6
4. Смерть Федора Годунова и воцарениеЛжедмитрия I 11
5. Свержение ЛжедмитрияI 14
6. Воцарение Василия Шуйского 17
7. Восстание Болотникова и появлениеЛжедмитрия II 20
8. Польская интервенция 22
9. Низложение Василия Шуйского и«Семибоярщина» 24
10. Изгнание интервентов и воцарение Романовых 25
11. Окончание Смуты
Список использованной литературы 27
1.Правление Бориса Годунова.
Термином«Смутное время» в российской истории обозначается период с 1604 по 1613 годы,характеризующийся тяжелым политическим и социальным кризисом Московскогоцарства. Политические предпосылки этого кризиса, однако, появились задолго доначала Смутного времени, а именно – трагическое завершение царствованиядинастии Рюриковичей, и возведение на престол боярина Бориса Годунова.
Какизвестно, Борис Годунов был приближенным советником царя Иоанна IV Грозного в последние годыего жизни, и вместе с Богданом Бельским имел на царя большое влияние. Годунов иБельский находились рядом с царем в последние минуты его жизни, и они же скрыльца объявили народу о смертигосударя. После Иоанна IVцарем стал его сын, Федор Иоаннович, слабый и безвольный, неспособный управлятьстраной без помощи советников. Для помощи царю был создан Регентский совет, вкоторый вошли: Бельский, Юрьев, Шуйский, Мстиславский и Годунов. Путемпридворных интриг Годунову удалось нейтрализовать своих недоброжелателей:Шуйского (отправлен в ссылку в 1586 году, где и был убит спустя два года) иМстиславского (изгнан из Регентского совета в 1585 году, и умер в опале), изанять главенствующее положение в совете. Фактически, с 1587 года Борис Годуновправил страной единолично.
Годуновне мог не понимать, что его положение у власти устойчиво только пока жив царьФедор. В случае смерти Федора престол должен был наследовать его младший брат,сын Иоанна IV, царевичДимитрий, а учитывая слабое здоровье царя, это могло произойти не в самомотдаленном будущем. По всей вероятности, Годунов не ждал от смены государяничего хорошего для себя. Так или иначе, но в 1591 году, царевич Димитрий погибв результате несчастного случая. Следствие по этому делу вел боярин ВасилийШуйский, который пришел к заключению, что царевич играл со сверстниками вножички, когда у него произошел эпилептический припадок. Случайно упав наножик, царевич закололся этим ножикомнасмерть. Он прожил на свете чуть больше восьми лет.
СовременникиГодунова не сомневались, что этот несчастный случай был на самом делезамаскированным политическим убийством, поскольку расчищал Годунову дорогу ктрону. В самом деле, у царя Федора не было сыновей, и даже единственная дочьумерла в годовалом возрасте. Учитывая его слабое здоровье, было весьмавероятно, что и сам царь не проживет на свете долго. Как показали дальнейшиесобытия, все именно так и произошло.
Сдругой стороны, вина Годунова в смерти Димитрия не представляется такой ужочевидной. Во-первых, Димитрий был сыном шестой жены Иоанна IV, а православная церковь, даже и внаши дни, признает законными только три последовательных брака («Допускаяповторные браки мирян, Православная Церковь не равняет их с первым,«девственным» браком. Прежде всего, она ограничила повторяемость брака лишьтремя случаями, и когда один император (Лев Мудрый) женился в четвертый раз,Церковь долго не признавала действительность его брака, хотя он был нужен вгосударственных и династических интересах. И продолжительная тяжелая борьбамежду Церковью и государством из-за этого брака закончилась актом,категорически запрещающим четвертый брак на будущее время» [1]). По этойпричине, формально говоря, Димитрий не мог считаться законнорожденным сыномИоанна IV, и следовательно,не мог наследовать трон. Во-вторых, даже в случае устранения Димитрия, перспективысамого Годунова на занятие трона, были туманны – он не был ни самым знатным, нисамым богатым из возможных претендентов, и то, что он в конце концов сталцарем, это в значительной степени счастливая случайность.
Такили иначе, в глазах современников, эта смерть была настолько на руку Годунову,что мало кто сомневался в его виновности. Смерть царевича Димитрия сталанастоящей миной, заложенной под режим Бориса Годунова, и этой мине было сужденовзорваться через двенадцать лет, в 1603 году, не без помощи «друзей России»извне.
В1598 году умер номинальный государь, Федор Иоаннович, и Годунов остался один наодин с нарастающей недоброжелательностью знати. Загнанный в угол, он однако жесумел найти неожиданное решение: попытался закрепить трон за вдовой царя Федора– Ириной Годуновой, своей сестрой. Согласно обнародованному в церквях текступрисяги, подданным предлагалось принести присягу на верность патриарху Иову и православнойвере, царице Ирине, правителю Борису и его детям. Иначе говоря, под видомприсяги церкви и царице, Годунов фактически потребовал присяги себе и своемунаследнику.
Дело,однако, не выгорело – по настоянию бояр, Ирина отказалась от власти в пользуБоярской думы, и удалилась в Новодевичий монастырь, где и приняла пострижение.Тем не менее, Годунов не сдавался. Он, видимо, хорошо понимал, что емуневозможно в открытую тягаться с более знатными претендентами на опустевшийтрон (прежде всего – Шуйскими), поэтому попросту удалился в хорошо укрепленныйНоводевичий монастырь, откуда и наблюдал за расколотой борьбой за властьБоярской думой.
Благодаряинтригам Годунова, Земский собор 1598 года, на котором его сторонники оказалисьв большинстве, официально призвал его на трон. Это решение не было утвержденоБоярской думой, но и встречное предложение Боярской думы – учредить в странебоярское правление – не было утверждено Земским собором. В стране сложиласьпатовая ситуация, и в результате вопрос о престолонаследии был вынесен издумных и патриарших палат на площадь. Противоборствующие партии пускали в ходвсе возможные средства – от агитации до подкупа. Выйдя к толпе, Годунов сослезами на глазах клялся, что и не мыслил посягнуть на «превысочайший царскийчин». Мотивы отказа Годунова от короны нетрудно понять. Во-первых, его смущаламалочисленность толпы. А во-вторых, он хотел покончить с обвинениями его вцареубийстве. Чтобы вернее достичь этой цели, Борис распустил слух о своемскором пострижении в монахи. Под влиянием умелой агитации настроения в столицестали меняться.
Патриарх ичлены собора постарались использовать наметившийся успех. Убеждая Борисапринять корону, церковники пригрозили подать в отставку, если их ходатайствобудет отклонено. С аналогичными заявлением выступили и бояре.
Общий кличсоздал видимость всенародного избрания, и Годунов, расчетливо выбрав удобнуюминуту, великодушно объявил толпе о своем согласии принять корону. Не теряявремени, патриарх повел правителя в ближайший монастырский собор и нарек его нацарство.
Годунов,однако же, не мог принять венец без присяги в Боярской думе. Но старшие боярене спешили с выражением верноподданных чувств, что и вынудило правителявторично удалиться в Новодевичий монастырь.
19 марта 1598года Борис впервые созвал Боярскую думу для решения накопившихся дел, нетерпящих отлагательств. Таким образом,Годунов фактический приступил к исполнению функций самодержца. Получивподдержку и столичного населения, Борис без кровопролития сломил сопротивлениефеодальной знати и стал первым «выборным» царем. Первые годы его властвованияне сулили ничего плохого.
«Первыедва года сего Царствования казались лучшим временем России с XV века или с еевосстановления: она была на вышней степени своего нового могущества, безопаснаясобственными силами и счастием внешних обстоятельств, а внутри управляемая смудрою твердостию и с кротостию необыкновенною. Борис исполнял обет царскоговенчания и справедливо хотел именоваться отцем народа, уменьшив его тягости;отцем сирых и бедных, изливая на них щедроты беспримерные; другом человечества,не касаясь жизни людей, не обагряя земли Русской ни каплею крови и наказываяпреступников только ссылкою. Купечество, менее стесняемое в торговле; войско, вмирной тишине осыпаемое наградами; Дворяне, приказные люди, знаками милостиотличаемые за ревностную службу; Синклит, уважаемый Царем деятельным исоветолюбивым; Духовенство, честимое Царем набожным — одним словом, всегосударственные состояния могли быть довольны за себя и еще довольнее заотечество, видя, как Борис в Европе и в Азии возвеличил имя России безкровопролития и без тягостного напряжения сил ее; как радеет о благе общем,правосудии, устройстве. И так не удивительно, что Россия, по сказаниюсовременников, любила своего Венценосца,желая забыть убиение Димитрия или сомневаясь в оном!» [2]
Ничто непредвещало беды, а до начала Смутного времени оставалось всего лишь шесть лет.
2. Первые признаки кризиса.
Инициаторомкризиса стали последовательные неурожаи 1601 и 1602 годов. На протяжении всеголета 1601 г. по восточной Европе шли сильные холодные дожди, начиная с июля –вперемешку с мокрым снегом. Весь урожай, разумеется, погиб. По свидетельствам современников, в концеавгуста 1601 года начались снегопады и метели, по Днепру ездили на санях,словно зимой.
«Средиестественного обилия и богатства земли плодоносной, населенной хлебопашцамитрудолюбивыми; среди благословений долговременного мира, и в Царствованиедеятельное, предусмотрительное, пала на миллионы людей казнь страшная: весною,в 1601 году, небо омрачилось густою тьмою, и дожди лили в течение десяти недельнепрестанно так, что жители сельские пришли в ужас: не могли ничем заниматься,ни косить, ни жать; а 15 Августа жестокий мороз повредил как зеленому хлебу,так и всем плодам незрелым. Еще в житницах и в гумнах находилось немало старогохлеба; но земледельцы, к несчастию, засеяли поля новым, гнилым, тощим, и невидали всходов, ни осенью, ни весною: все истлело и смешалось с землею. Междутем запасы изошли, и поля уже остались незасеянными.» [2]
Это же, хотя ив меньших масштабах, повторилось в 1602 году. Вследствие этого, не помогло даже теплое лето 1603 года, так каккрестьянам просто нечего было сеять – из-за двух прошлых неурожаев, не былосемян.
К честиправительства Годунова, оно как могло пыталось смягчить последствия неурожаев,раздавая земледельцам семена для посадки, и регулируя цены на хлеб (вплоть досоздания подобия «продотрядов», выявляющих спрятанные запасы хлеба, изаставляющих продавать их по установленной правительством цене). Чтобы датьработу голодным беженцам, Годунов начал перестраивать каменные палатымосковского Кремля («…пристроил в 1601 и 1602 годах, на месте сломанногодеревянного дворца Иоаннова, две большие каменные палаты к Золотой и Грановитой,столовую и панихидную, чтобы доставить тем работу и пропитание людям бедным,соединяя с милостию пользу, и во дни плача думая о велелепии!» [2]). Он также издал указ отом, что все холопы, оставленные своими хозяевами без средств к пропитанию,автоматически получают вольную. Но этих мер было явно недостаточно. Жертвамиголода стало около трети населения страны. Спасаясь от голода, люди массовобежали «в казаки» — на Дон и в Запорожье. Надо сказать, что политика«вытеснения» криминальных и потенциально неблагонадежных элементов на северo-западные границы, практиковаласьеще Иоанном IV, и былапродолжена Годуновым («Еще Иоанн IV, желая населить Литовскую украйну,землю Северскую, людьми годными к ратному делу, не мешал в ней укрываться испокойно жительствовать преступникам, которые уходили туда от казни: ибо думал,что они, в случае войны, могут быть надежными защитниками границы. Борис, любяследовать многим государственным мыслям Иоанновым, последовал и сей, весьмаложной и весьма несчастной: ибо незнаемо изготовил тем многочисленную дружинузлодеев в услугу врагам отечества и собственным.» [2]). Действительно, вся этаогромная масса на рубежах России стала опасным горючим материалом, готовымвспыхнуть от малейшей искры.
Эти неурожаизакономерно закончились крестьянским восстанием 1603 года под руководствоматамана Хлопка. Крестьянская армия направлялась к Москве, и разгромить ееудалось лишь ценой больших потерь правительственных войск, причем сам воеводаИван Басманов погиб в бою. Атаман Хлопок был взят в плен и, по однимисточникам, умер от ран, по другим же был казнен в Москве.
Помимокрестьянских волнений, жизнь Годунову непрестанно отравляли заговоры знати, какподлинные, так и воображаемые. Можно было подумать, будто Годунов заразилсяпаранойей от своего первого патрона – царя Иоанна IV. В 1601 году был репрессирован егостарый соратник и друг Богдан Бельский – Годунов приказал пытать его, послечего сослал в «один из низовых городов», где тот и находился до самой смертиГодунова. Причиной репрессий стал пустяковый донос на Бельского от его слуг –будто бы тот, служа воеводой в городе Борисове, позволил себе пошутить: «Борис царь в Москве, а я – царь в Борисове».Незамысловатая шутка обошлась Бельскому весьма дорого.
В том же, 1601году, более масштабный процесс был затеян против семейства Романовых, а такжеих сторонников (Сицких, Репниных, Черкасских, Шестуновых, Карповых...). «Вельможа Семен Годунов, изобрел способуличить невинных в злодействе, надеясь на общее легковерие и невежество:подкупил казначея Романовых, дал ему мешки, наполненные кореньями, велелспрятать в кладовой у Боярина Александра Никитича и донести на своих господ,что они, тайно занимаясь составом яда, умышляют на жизнь Венценосца. Вдругсделалась в Москве тревога: Синклит и все знатные чиновники спешат к Патриарху;посылают окольничего Михайла Салтыкова для обыска в кладовой у БояринаАлександра; находят там мешки, несут к Иову и в присутствии Романовых высыпаюткоренья, будто бы волшебные, изготовленные для отравления Царя.» [2] Последствия этой провокации были дляРомановых и их сторонников самые печальные – все они были частью насильнопострижены в монахи, частью сосланы, имущество их было конфисковано.
«Не одниРомановы были страшилищем для Борисова воображения. Он запретил КнязьямМстиславскому и Василию Шуйскому жениться, думая, что их дети, по древнейзнатности своего рода, могли бы также состязаться с его сыном о престоле. Междутем, устраняя будущие мнимые опасности для юного Феодора, робкий губительтрепетал настоящих: волнуемый подозрениями, непрестанно боясь тайных злодеев иравно боясь заслужить народную ненависть мучительством, гнал и миловал: сослалВоеводу, Князя Владимира Бахтеярова-Ростовского, и простил его; удалил от делзнаменитого Дьяка Щелкалова, но без явной опалы; несколько раз удалял иШуйских, и снова приближал к себе; ласкал их, и в то же время грозил немилостиювсякому, кто имел обхождение с ними. Не было торжественных казней, но морилинесчастных в темницах, пытали по доносам. Сонмы изветников, если не всегданаграждаемых, но всегда свободных от наказания за ложь и клевету, стремились кЦарским палатам из домов Боярских и хижин, из монастырей и церквей: слугидоносили на господ, Иноки, Попы, Дьячки, просвирницы на людей всякого звания — самые жены на мужей, самые дети на отцов, к ужасу человечества! «И в дикихОрдах (прибавляет Летописец) не бывает столь великого зла: господа не смелиглядеть на рабов своих, ни ближние искренно говорить между собою; а когдаговорили, то взаимно обязывались страшною клятвою не изменять скромности».Одним словом, сие печальное время Борисова Царствования, уступая Иоаннову вкровопийстве, не уступало ему в беззаконии и разврате» [2]
Ничегоудивительного нет в том, что Годунов так старательно пытался устранить, илихотя бы отстранить тех, кто мог оспаривать у него трон, то-есть более древние илизнатные боярские фамилии. Будучи не уверенным в собственном праве на престол,он делал все возможное для того, чтобы обеспечить передачу трона своемунаследнику, и создать условия, когда ничто не будет угрожать основанной имновой династии. Эти мотивы были красочно описаны А.К. Толстым в его поэме «ЦарьБорис», и Пушкиным в трагедии «Борис Годунов».
3. Появление Лжедмитрия I и смерть Бориса Годунова
ПопулярностьГодунова в народе сильно упала, а череда бедствий оживила слухи, и без тогоходившие в народе, что Борис Годунов – не законный царь, а самозванец, и оттогопроистекают все эти беды. Настоящий же царь – Димитрий – на самом деле жив, искрывается где-то от Годунова. Разумеется, власти пытались бороться сраспространением слухов, но особого успеха не имели. Существует также гипотеза,что к распространению этих слухов приложили руку некоторые бояре, недовольныеправлением Годунова, в первую очередь – Романовы. Во всяком случае, народ былморально подготовлен к появлению «чудесным образом воскресшего» Димитрия, и тотне замедлил появиться. «Как бы Действием сверхъестественным тень Димитриевавышла из гроба, чтобы ужасом поразить, обезумить убийцу и привести в смятениевсю Россию.» [2]
Согласнообщепринятой версии, выдать себя за Димитрия попытался некий «бедный боярскийсын, галичанин Юрий Отрепьев», который «… в юности лишась отца, именемБогдана-Якова, стрелецкого сотника, зарезанного в Москве пьяным Литвином,служил в доме у Романовых и Князя Бориса Черкасского; знал грамоте; оказывалмного ума, но мало благоразумия; скучал низким состоянием и решился искатьудовольствия беспечной праздности в сане Инока, следуя примеру деда,Замятни-Отрепьева, который уже давно монашествовал в обители Чудовской.Постриженный Вятским Игуменом Трифоном и названный Григорием, сей юный Чернецскитался из места в место; жил несколько времени в Суздале, в обители Св.Евфимия, в Галицкой Иоанна Предтечи и в других; наконец в Чудове монастыре, вкелии у деда, под началом. Там Патриарх Иов узнал его, посвятил в Диаконы ивзял к себе для книжного делаибо Григорий умел не только хорошо списывать, но даже и сочинять каноны Святымлучше многих старых книжников того времени. Пользуясь милостию Иова, он частоездил с ним и во дворец: видел пышность Царскую и пленялся ею; изъявлялнеобыкновенное любопытство; с жадностию слушал людей разумных, особенно когда вискренних, тайных беседах произносилось имя Димитрия Царевича; везде, где мог,выведывал обстоятельства его судьбы несчастной и записывал на хартии. Мысльчудная уже поселилась и зрела в душе мечтателя, внушенная ему, как уверяют,одним злым Иноком: мысль, что смелый самозванец может воспользоватьсялегковерием Россиян, умиляемых памятию Димитрия, и в честь Небесного Правосудияказнить святоубийцу! Семя пало на землю плодоносную: юный Диакон с прилежаниемчитал Российские летописи и нескромно, хотя и в шутку, говаривал иногдаЧудовским Монахам: «знаете ли, что я буду Царем на Москве?» Одни смеялись;другие плевали ему в глаза, как вралю дерзкому. Сии или подобные речи дошли доростовского Митрополита Ионы, который объявил Патриарху и самому Царю, что«недостойный Инок Григорий хочет быть сосудом диавольским»; добродушныйПатриарх не уважил Митрополитова извета, но Царь велел Дьяку своему,Смирнову-Васильеву, отправить безумца Григория в Соловки, или в Белозерскиепустыни, будто бы за ересь, на вечное покаяние. Смирной сказал о том другомуДьяку, Евфимьеву; Евфимьев же, будучи свойственником Отрепьевых, умолил его неспешить в исполнении Царского указа и дал способ опальному Диакону спастисябегством (в Феврале 1602 года), вместе с двумя Иноками Чудовскими, СвященникомВарлаамом и Крылошанином Мисаилом Повадиным.»[2]. Здраво рассудив, чем такие заявления могутбыть ему чреваты в российских пределах, Отрепьев решил бежать туда, где емубудут рады – в Польшу (точнее, Речь Посполитую – мощное государство, занимавшеенынешнии территории Польши, Прибалтики, Белоруссии, части Украины и западныхобластей России). «Там древняя, естественная ненависть к России всегда усердноблагоприятствовала нашим изменникам, от Князей Шемякина, Верейского, Боровскогои Тверского до Курбского и Головина.»[2] Таким образом, выбор Отрепьева был вполне естественным, и он рассчитывалнайти там помощь и поддержку. В.О. Ключевский пишет об этомтак:
«В гнезде наиболее гонимого Борисом боярства с Романовымиво главе, по всей вероятности, и была высижена мысль о самозванце. Винилиполяков, что они его подстроили; но он был только испечен в польской печке, азаквашен в Москве. Недаром Борис, как только услыхал о появлении Лжедимитрия,прямо сказал боярам, что это их дело, что они подставили самозванца. Этотневедомый кто-то, воссевший на московский престол после Бориса, возбуждаетбольшой анекдотический интерес. Его личность доселе остается загадочной,несмотря на все усилия ученых разгадать ее. Долго господствовало мнение, идущееот самого Бориса, что это был сын галицкого мелкого дворянина Юрий Отрепьев, виночестве Григорий. Не буду рассказывать о похождениях этого человека, вамдостаточно известных. Упомяну только, что в Москве он служил холопом у боярРомановых и у князя Черкасского, потом принял монашество, за книжность исоставление похвалы московским чудотворцам взят был к патриарху в книгописцы издесь вдруг с чего-то начал говорить, что он, пожалуй, будет и царем на Москве.Ему предстояло за это заглохнуть в дальнем монастыре; но какие-то сильные людиприкрыли его, и он бежал в Литву в то самое время, когда обрушились опалы наромановский кружок.» [3]
Жизненный путь Отрепьева от момента его бегстваи до того, как он объявился в Речи Посполитой при дворе князя Вишневецкого,покрыт мраком. Как утверждает Н.М. Карамзин, прежде чем объявить себя чудеснымобразом спасшимся царевичем Димитрием, Отрепьев обосновался в Киеве, в Печерском монастыре, где «… вел жизньсоблазнительную, презирая устав воздержания и целомудрия; хвалился свободоюмнений, любил толковать о Законе с иноверцами, и был даже в тесной связи сАнабаптистами» [2]. Нои такая монастырская жизнь ему, видимо, наскучила, поскольку из Печерскогомонастыря он ушел к запорожским казакам, к атаману Герасиму Евангелику, гдеполучил воинские навыки. У казаков, однако, он также не задержался — ушел, иобъявился в Волынской школе, где изучал польскую и латинскую грамматику. Там онбыл замечен, и принят на службу к богатому польскому магнату князю АдамуВишневецкому. Вероятно, ему удалось добиться расположения Вишневецкого, которыйоценил его познания и воинские умения.
Несмотря на хорошее отношениеВишневецкого к Отрепьеву, для того немыслимо было просто заявиться к магнату иповедать о своем «чудесном спасении» — ясно, что никто не поверил бы в такуючушь. Отрепьев решил действовать более тонко.
«Заслужив внимание и доброерасположение господина, хитрый обманщик притворился больным, требовалДуховника, и сказал ему тихо: «Умираю.Предай мое тело земле с честию, как хоронят детей Царских. Не объявлю своейтайны до гроба; когда же закрою глаза навеки, ты найдешь у меня под ложемсвиток, и все узнаешь; но другим не сказывай. Бог судил мне умереть взлосчастии». Духовникбыл Иезуит: он спешил известить Князя Вишневецкого о сей тайне, а любопытныйКнязь спешил узнать ее: обыскал постелю мнимоумирающего; нашел бумагу,заблаговременно изготовленную, и прочитал в ней, что слуга его есть ЦаревичДимитрий, спасенный от убиения своим верным медиком; что злодеи, присланные вУглич, умертвили одного сына Иерейского, вместо Димитрия, коего укрыли добрыеВельможи и Дьяки Щелкаловы, а после выпроводили в Литву, исполняя наказИоаннов, данный им на сей случай. Вишневецкий изумился: еще хотел сомневаться,но уже не мог, когда хитрец, виня нескромность Духовника, раскрыл свою грудь,показал золотой, драгоценными каменьями осыпанный крест (вероятно где-нибудь украденный)и с слезами объявил, что сия святыня дана ему крестным отцом Князем ИваномМстиславским» [2].
Не вполне понятно, был лиВишневецкий действительно обманут, или он просто решил воспользоватьсяподвернувшимся случаем для своих политических целей. Во всяком случае, Вишневецкий сообщилпольскому королю Сигизмунду III освоем необычном госте, и тот пожелал увидеть его лично. До этого Вишневецкийтакже успел подготовить почву, распространив информацию о «чудесном спасенииИоаннова сына» по всей Польше, в чем ему помогали брат Константин Вишневецкий,тесть Константина сандомирский воевода Юрий Мнишек, и папский нунций Рангони.
Существует версия, отчастиподтвержденная документами, что первоначально Вишневецкие планировалииспользовать Отрепьева в своих планах дворцового переворота, имевшего цельюнизложение Сигизмунда III, и возведение на трон «Димитрия».Тот, будучи как потомок Иоанна IV,Рюриковичем, а значит и родственником польской династии Ягеллонов, вполнеподходил для этого трона. Но по каким-то причинам от этого плана было решеноотказаться.
Король Сигизмунд отнесся к «воскресшемуДимитрию» прохладно, как и многие его сановники. Гетман Ян Замойский, например,высказался по этому поводу так: «Случается, что кость в игре падает исчастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы.Дело это такого свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславиекоролю и всему народу нашему.». Впрочем, король все-таки принял Отрепьева,обращался с ним вежливо (у Карамзина написано, что он принял его в своемкабинете стоя, то-есть признавая в нем равного себе), и назначил ему денежноесодержание 40000 злотых ежегодно. Другой помощи от короля Отрепьев не дождался,но учитывая политическую обстановку в тогдашней Речи Посполитой, тот и не могее предоставить. Дело в том, что король в Речи Посполитой был, в основном,номинальной фигурой, реальная же власть принадлежала аристократии (Вишневецким,Потоцким, Радзивиллам и другим богатым и знатным домам). В Речи Посполитой небыло также королевской армии, как таковой — лишь пехота из 4000 гвардейцев,содержащаяся на личные доходы короля. Таким образом, признание королем«Димитрия» имело лишь морально-политическое значение.
Отрепьев имел также и другие важныевстречи, в том числе — с представителями католического ордена иезуитов, имевшегов Речи Посполитой большое влияние. Он даже написал письмо тогдашнему ПапеРимскому, Клименту VIII, в котором обещал в случаесвоего «возвращения на престол» присоединить православную церковь к католической,и получил ответ с «удостоверением его в своей готовности вспомогать ему всеюдуховною властию Апостольского Наместника» [2]. Для укрепления отношений, Отрепьев далторжественное обещание Юрию Мнишеку жениться на его дочери Марине, и дажеофициально обратился к королю Сигизмунду за разрешением на брак.
Воодушевленные успехом, Вишневецкиеначали собирать войско для похода на Москву, имевшего целью возведение на трон «Димитрия».Карамзин пишет: «Ополчалась в самом деле не рать, а сволочь на Россию: весьманемногие знатные Дворяне, в угодность Королю, мало уважаемому, или прельщаясьмыслию храбровать за изгнанника Царевича, явились в Самборе и Львове:стремились туда бродяги, голодные и полунагие, требуя оружия не для победы, нодля грабежа, или жалованья, которое щедро выдавал Мнишек в надежде на будущее.»Иначе говоря, войско состояло, в основном, из тех самых беженцев, запорожских идонских казаков, которые в свое время бежали из России в результате политикиИоанна IV и Бориса Годунова, хотя кформируемой армии присоединились также и некоторые польские шляхтичи со своимидружинами. Не все, однако, соблазнились возможностью отомстить ненавистномуГодунову — как пишет Карамзин, немало было таких, кто не пожелал участвовать винтервенции, или даже активно ей противодействовавших. «Достойно замечания, чтонекоторые из Московских беглецов, детей Боярских, исполненных ненависти кГодунову, укрываясь тогда в Литве, не хотели быть участниками сего предприятия,ибо видели обман и гнушались злодейством: пишут, что один из них, Яков Пыхачев,даже всенародно, и пред лицом Короля, свидетельствовал о сем грубом обманевместе с товарищем расстригиным, Иноком Варлаамом, встревоженным совестию; чтоим не верили и прислали обоих скованных к Воеводе Мнишку в Самбор, где Варлаамазаключили в темницу, а Пыхачева, обвиняемого в намерении умертвить Лжедимитрия,казнили.»[2]
Эти приготовления, не моглипройти незамеченными Годуновым.Разумеется, первым, что пришло ему в голову, было предположение об очередныхинтригах его врагов из числа бояр. Судя по его дальнейшим действиям, он былсильно напуган «воскресением» царевича Димитрия. Для начала, он приказалдоставить к нему мать Димитрия, Марфу Нагую, давно постриженную в монахини ипомещенную в Новодевичий монастырь. Его интересовал только один вопрос — жив еесын, или мертв. Марфа Нагая, видя какой страх внушает тень ее сына Годунову,несомненно не без удовольствия, ответила: «Не знаю». Борис Годунов пришел вбешенство, а Марфа Нагая, желая усилить эффект от своего ответа, стала рассказывать,будто бы она слышала, что ее сына тайно вывезли из страны, и тому подобное.Поняв, что толку от нее не добиться, Годунов отступился от нее. Скоро ему,все-таки, удалось установить личность самозванца, и он приказал обнародоватьисторию Отрепьева, поскольку дальнейшее молчание было опасно, так как побуждалонарод к мыслям, будто бы самозванец и правда спасшийся царевич Димитрий. В тоже время, было направлено посольство ко двору короля Сигизмунда, во главе сдядей самозванца Смирновым-Отрепьевым, целью которого было изобличениесамозванца;другое посольство во главе с дворянином Хрущовым было отправлено на Дон кказакам, чтобы убедить их отступиться. Оба посольства успеха не имели. «ВельможиКоролевские не хотели показать Лжедимитрия Смирнову-Отрепьеву и сухоответствовали, что им нет дела до мнимого Царевича Российского; а Козакисхватили Хрущова, оковали и привезли к Самозванцу.»[2] Более того, перед лицом неминуемой смерти,Хрущов пал перед самозванцем на колени, и признал его царевичем Димитрием.Третье посольство сдворянином Огаревым было отправлено Годуновым непосредственно к королюСигизмунду. Тот принял посла, но ответил на его просьбы, что сам он, Сигизмунд,не стоит за самозванца и не собирается нарушать мира между Россией и Речью Посполитой,но и не может отвечать за действия отдельных шляхтичей, поддерживающейОтрепьева. Огареву пришлось возвращаться к Борису Годунову ни с чем. Кроме этого, Годуновпотребовал от патриарха Иова написать польскому духовенству письмо, в которомпечатями епископов удостоверялось, что Отрепьев — беглый монах. Такая жеграмота была направлена киевскому воеводе князю Василию Острожскому. Гонцыпатриарха, доставлявшие эти грамоты, были, вероятно, схвачены в пути людьмиОтрепьева, и своей цели не достигли. «Но гонцы Патриарховы не возвратились: ихзадержали в Литве и не ответствовали Иову ни Духовенство, ни Князь Острожский, ибо Самозванец действовалуже с блестящим успехом.»[2]
Армиявторжения концентрировалась в окрестностях Львова и Самбора, во владениях Мнишеков.Ядро его составлялишляхтичи с дружинами, хорошо обученными и вооруженными, но весьмамалочисленными — примерно 1500 человек. Остальную часть войска составлялипримкнувшие к нему беженцы, как пишет Карамзин, «без устройства и почти безоружия». Во главе войска стояли сам Отрепьев, Юрий Мнишек, магнаты Дворжицкий иНеборский. Под Киевом к ним присоединилось около 2000 донских казаков исобранное в окрестностях Киева ополчение. 16 октября 1604 года это войсковступило в Россию. Поначалу этому походу сопутствовал успех, было взятонесколько городов (Моравск, Чернигов), и 11 ноября был осажденНовгород-Северский.
В Новгород-Северский Годуновым былприслан опытный и отважный военачальник Петр Басманов, сумевший организоватьэффективную оборону города, в результате чего штурм города войском Отрепьевабыл отбит, с большими потерями для штурмующих. «Отрепьев посылал и Российскихизменников уговаривать Басманова, но бесполезно; хотел взять крепость смелымприступом и был отражен; хотел огнем разрушить ее стены, но не успел и в том;лишился многих людей, и видел бедствие пред собою: стан его уныл; Басмановдавал время войску Борисову ополчиться и пример неробости инымградоначальникам.»[2] «Пример неробости», однако, не был подхвачен другими «градоначальниками» — 18 ноября путивльский воевода князь Рубец-Мосальский вместе с дьяком Сутуповымперешел на сторону Отрепьева, арестовал годуновского эмиссара окольничегоМихаила Салтыкова, и сдал Путивль неприятелю. Сдались также города Рыльск,Севск, Белгород, Воронеж, Кромы, Ливны, Елец. Осажденный в Новгороде-СеверскомБасманов, видя отчаянность своего положения, начал переговоры с Отрепьевым, иобещал ему сдать город через две недели. По всей вероятности, он пыталсяпотянуть время, ожидая подкреплений, собираемых в Брянске воеводойМстиславским.
В это время, над Годуновымпродолжали сгущаться тучи. Не помогали ни свидетельства Василия Шуйского наЛобном месте в Москве, что царевич Димитрий доподлинно мертв (Шуйский былглавой комиссии, расследовавшей гибель Димитрия), ни грамоты, рассылаемые погородам патриархом Иовом. «Никто из Россиян до 1604 года не сомневался вубиении Димитрия, который возрастал на глазах своего Углича и коего видел весьУглич мертвого, в течение пяти дней орошав его тело слезами; следственноРоссияне не могли благоразумно верить воскресению Царевича; но они — нелюбили Бориса!… БессовестностьШуйского была еще в свежей памяти; знали и слепую преданность Иова к Годунову;слышали только имя Царицы-Инокини: никто не видался, никто не говорил с нею,снова заключенною в Пустыне Выксинской. Еще