Период изучения историиреволюционного терроризма в России во второй половине 1980-х годов
Вовторой половине 1980-х годов образовался разрыв между стремительно меняющимисятенденциями общественной жизни и консервативным подходом в изучении историиреволюционного терроризма. Определение Т.Н. Маслиниковойсоциалистов-революционеров как «кадетов с бомбой», обвинение их в «холопстве,раболепстве и трусости» по отношению к либеральной буржуазии соотносились собщим характером оценок, преобладающих в советской историографии данногопериода. Такое положение объяснимо тем обстоятельством, что научная работа немогла быть сиюминутной, ее проведение требовало прошествия некоторого времени,необходимого для систематизации фактов и переосмысления подходов.
Темне менее, некоторые новые веяния общественной жизни все-таки нашли отражение вработах 1987-1990 гг. Прежде всего это относится к трудам М.И. Леонова, Д.Б. Павлова,сборнику «Непролетарские партии в России в трех революциях» и др.Пропагандируемый с политической трибуны принцип плюрализма привел кокончательному отказу от трактовок представителей мелкобуржуазных партий какконтрреволюционеров. Идеологические новации, заключавшиеся в признаниисуществования разных вариантов социалистического устройства (от «казарменного»до «шведского» социализма), подразумевали обращение к изучению альтернативныхмоделей построения социализма. М.В. Спирина перечисляла социалистическиемероприятия, предусмотренные в эсеровской программе: уничтожение частнойсобственности на основные средства производства, и прежде всего на землю,обобществленное, планомерно развивающееся производство, отсутствие анархии иконкуренции, коллективная форма организации труда. А.Д. Степанский писал обидентичности эсеровской и социал-демократической программы-минимум в революции1905-1907 гг.В контексте пропаганды принципов построения социализмас «человеческим лицом» тема революционного терроризма со стороны социалистов,идейных оппонентов большевиков представлялась не вполне желательной.
СтатьиА.Ф. Жукова и Д.Б. Павлова, посвященные революционному терроризму, содержалисьв сборнике «Непролетарские партии в трех революциях». Д.Б. Павлов писал одвойственности эсеровского индивидуального террора, с одной стороны,являвшегося составным компонентом массового движения, с другой — находящегося варьергарде революционных сил. Видное место в освещении историиэсеров-максималистов он уделял террористическому компоненту их деятельности.Несмотря на то, что его крупнейшее исследование было опубликовано в 1989 г., авторские оценки в соответствии с советской традицией определялись отношением к массовойработе. Сообразно с этой шкалой координат «аграрный терроризм» оценивалсяисследователем как прогрессивная форма классовой борьбы, тогда как«индивидуальный» преподносился в сугубо негативном ракурсе.
Помнению Д.Б. Павлова, максималисты, с одной стороны, возвращались от эсеровскойэклектичности к идеологии старого народничества, с другой, заведенные в тупикабсолютизацией террористической тактики, выхолостили в своей деятельностиреволюционное содержание. Впрочем, вопреки постулатам павловской концепции,«Народная воля», как известно, практиковала именно индивидуальный террор,ничего не предприняв насчет организации «аграрного террора».
Причиныисторического поражения эсеров-максималистов Д.Б. Павлов объяснял следующимобразом: «Если в ранний, «аграрно-террористический» период своего существованиямаксимализм имел шансы опереться на крестьянские массы, то переход ктеррористическим средствам борьбы, бойкотизм привели максималистов к отрыву отмассового движения в том виде, в каком оно проявлялось на различных этапах развитияреволюции. Ультрареволюционная теория, выдвижение левацких лозунгов толкаломаксималистов на применение крайних форм политической борьбы. Но было иобратное влияние. Сам характер террористической деятельности заставлялмаксималистов в своей практике отказаться от постулатов, сформулированных ихтеоретиками. Строго законспирированные группы террористов, вопрекипровозглашенному в печати желанию максималистов возглавить движение масс, нестремились к установлению связей с ним, да и не нуждались в этих связях».Максимализм, констатировал исследователь, сближался с анархизмом, обнаруживаятем самым единую мелкобуржуазную природу обоих течений.
Нехарактерным для предшествующей советской историографической традиции доводомкритики максимализма, навеянным, по-видимому, семиосферой перестроечных лет,стало указание Д.Б. Павлова на неоправданность массовых жертв революционныхтерактов. Речь, однако, не шла о предосудительности самого теракта, а лишь обумеренном использовании террористических средств. «Партизанские методы борьбы,- рассуждал Д.Б. Павлов, — закономерные и необходимые в период революции, вусловиях отсутствия массового движения были борьбой, обреченной на неуспех. Врезультате терроризированным нередко оказывалось не столько местное«начальство», сколько население».
Формупамфлета носил раздел монографии Д.Б. Павлова, посвященный С.Я. Рыссу. Ведущимфактором для характеристики максималистского боевика стало предательство темтоварищей по партии. Предположение о какой-то двойной игре С.Я. Рысса затушевываетсямасштабностью сведений о членах максималистских террористических групп,предоставляемых им в Департамент полиции. В частности, его провокаторскаядеятельность сыграла, в интерпретации Д.Б. Павлова, решающую роль в разгромемаксималистской Боевой организации, возглавляемой М.И. Соколовым («Медведем»)во второй половине 1906 г.
Вмонографии «Эсеры-максималисты в первой российской революции» Д.Б. Павловпредлагал сравнительно сдержанную критику революционного терроризма и присопоставлении эсеров и максималистов отдавал предпочтение последним. Авторуказывал на некорректность выводов А.Ф. Жукова, являвшихся экстраполяциейоценок деятельности партии в послеоктябрьское время. «Тот факт, — писал он, — что максималисты в послеоктябрьский период часто выступали под противобольшевистскимилозунгами и что их теории тогда были «реакционной утопией», совсем неозначает, что таковыми же они являлись и в период первой революции, когда речьшла об установлении буржуазно-демократической республики, а отнюдь не опостроении социализма».
Помнению Д.Б. Павлова, не максималисты отступили от идеологии ПСР, а эсеры отошлиот постулатов народничества, которым максималисты остались верны.Максималистская партия, с его точки зрения, возникла на основе так называемоймосковской оппозиции в ПСР. Правда, из предлагаемого автором перечня лидеровмосковского комитета (Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк, Я.О. Гавронский, А.Р. Гоц,В.М. Зензинов, В.В. Руднев, И.И. Фундаминский) все остались после раскола членамиПСР. В максималистскую организацию вошли второстепенные в политическом планепредставители «московской оппозиции»: Н.В. Архангельский, А.И. Бердников, В.Д. Виноградов,В.В. Мазурин, Г.А. Ривкин, И.А. Терентьева, А.Г. Троицкий и др.
Вотличие от предшествующей историографической традиции, Д.Б. Павлов писал обэсеровском призыве к восстанию, как об основном лозунге партии в первуюполовину 1905 г. Однако, он, как и прежде В.Н. Гинев, считал эти лозунги вустах эсеров бессодержательной декларацией.
Д.Б.Павлов, анализируя высказывания В.И. Ленина по отношению каграрно-террористической деятельности в деревне, пришел к выводупротивоположному интерпретации ленинских работ Б.В. Левановым. «Таким образом,- писал он, — В.И. Ленин не только признавал целесообразностьаграрно-террористических форм крестьянской борьбы, но и считал размах этойборьбы явно недостаточным для победы революции». Оценка Д.Б. Павловым аграрноготеррора даже близка к его апологетике: «Ход событий в местах наибольшейорганизованности и широты крестьянских выступлений подтверждает, что не бойкот,не стачка, а только насилие в отношении помещика или реальная угроза такогонасилия могли заставить его бросить свое хозяйство. Ясно также, что не отказ отпоставки рекрутов, неплатежей податей и тому подобные меры, а лишь вооруженныевыступления крестьян и, как следствие этого, насильственные действия вотношении чинов местной администрации могли закрыть для властей доступ в ту илииную область, охваченную восстанием». Такое прославление революционного насилияавтором тем более удивительно, что его работа была опубликована в 1989 г., когда в исторической науке преобладали тенденции гуманистического переосмысления прошлого.По мнению исследователя, ни одна из партий, включая и ПСР, и РСДРП, полностьюне контролировала крестьянское движение. Аграрный террор осуществлялся и безэсеров, как форма революционного творчества масс. Эсеры либо шли за массовымдвижением, либо от него открещивались. Последняя тенденция и стала, с точкизрения Д.Б. Павлова, преобладающей в ПСР. «Несмотря на указаннуюдвойственность взглядов эсеров на захватное движение крестьян,- резюмировал онсвои выводы,- уже в годы первой революции их отношение к нему было скорее отрицательным,а рекомендации в пользу поддержки захватов были вызваны пониманием бесплодности«переть против рожна» (выражение Чернова) крестьянского движения».
Врамках советской историографической традиции интерпретации эсеровскоготерроризма находились и первые работы по истории ПСР М.И. Леонова. Авторутверждал, что характерными особенностями террористических организацийсоциалистов-революционеров являлись склонность к либерализму и отчуждение отмасс. Заслугой М.И. Леонова стало существенное расширение спектра архивныхисточников при освещении истории российского терроризма. Его труды ознаменовалиустановление нового вектора развития отечественной историографии революционныхтеррористических организаций, заключающегося в переходе от социологизаторскихсхем к восстановлению фактической канвы событий.
Висториографии перестроечных лет реабилитировался жанр создания историческихпортретов террористов. В книге М.И. Леонова давались краткие портретныезарисовки руководителей Боевой организации. Попытки персонификациитеррористического движения соотносились с Горбачевскойидеологемой о более внимательном отношении к роли человеческого фактора вистории.
Висследованиях предшествующего времени ПСР была представлена какзаговорщическая, интеллигентская организация, оторванная от массового движения.Во второй половине 1980-х годов, благодаря применению клиометрики,использованию статистики (особенно в работах М.И. Леонова) аргументировалосьутверждение о массовом характере партии социалистов-революционеров, значительнойее популярности среди крестьян, части рабочих, в профсоюзах (О.И. Горелов),среди молодежи (И.И. Рогозин). Историки перестали считать терроризмединственным и даже главным методом эсеровской борьбы, признавались иные ееформы. Но на все эти качественно новые подходы исследователи, при изложенииматериала не акцентировали внимание читателей, предлагали их в осторожнойформе, с многократными оговорками и цитатами В.И. Ленина, М.С. Горбачева ипостановлений XXVII съезда КПСС.
Новымявлением в историографии стало изучение истории революционного терроризма врамках краеведческих исследований. Если истории центральной Боевой организациисоциалистов-революционеров в отечественной историографии уделялось сравнительномного внимания, то местные террористические группы, входившие в структуру ПСР,фактически не исследовались. Исключение представляет работа М.В. Идельсон,посвященная деятельности Летучего боевого отряда Северной области.Обнаруживалось, что помимо центральной Боевой организации ПСР, эсеровскийтерроризм представляли и другие, не менее сильные террористические группы.Автор пришла к заключению, что, подобно БО, региональные боевые группыпребывали в состоянии автаркии по отношению к ПСР, не допуская активногоконтроля и вмешательства ЦК в их работу. Летучий боевой отряд Северной области,в отличие от центральной Боевой организации, не находился в прямом подчиненииЦентральному Комитету, и хотя иногда и выполнял его приказы, чаще действовалпод общим руководством петербургского комитета партии. Однако исследования, вкотором обобщался бы опыт организации местных эсеровских террористическихгрупп, в отечественной исторической литературе не предпринималось.
Одновременнов исторической науке в конце 1980-начале 1990-х годов обнаруживаются тенденцииантиперестроечной направленности. Среди некоторых советских идеологов возниклоопасение, что при ослаблении партийного руководства и демократизацииполитической системы приоритет в общественной жизни получат возрождающиесяпартии мелкобуржуазного типа, родственные эсерам. Популярность движенияНародный фронт, казалось бы, подтверждала такие опасения. Мелкобуржуазныйсоциализм эсеровского образца, которым, по их мнению, заменялась советскаясистема, являлся уже не социализмом, а прологом реставрации капиталистическогообщества. В концентрированном виде эти умонастроения были отражены в монографииГ.Д Алексеевой «Народничество в России в XX в. Идейная эволюция». Авторпосредством апелляции к истории социалистов-революционеров осуждала современныеей тенденции политического развития страны как рецидивы неонародничества. Г.Д. Алексеевойреанимировался взгляд о контрреволюционной природе эсеровского терроризма.
Хотяв целом в советской историографии роль эсеровского террора действительно былапреувеличена сравнительно с остальной работой ПСР и ему было уделено многовнимания, но в основном преобладали общетеоретические рассуждения, без анализаэмпирического уровня. В западной историографии, наоборот, как правило,оценивали значение террора в тактике ПСР более сдержано зато описаниеподробностей осуществления терактов было одним из излюбленных сюжетовлитературы, посвященной эсерам. Показательно, что долгое время западныеисследователи критиковали советских коллег за преувеличение фактора террора втактической линии, проводимой социалистами-революционерами. Но уже в 1989 г. отечественные авторы Н.И. Канищева, М.И. Леонов, Д.Б. Павлов, С.А. Степанов, В.В. Шелохаевкритиковали М. Хильдермайера и Ж. Бейнака за такое же преувеличение террора принеоправданном замалчивании информации о массовой работе эсеров.
Тенденцияосуждения индивидуального политического террора, не в силу его недостаточнойрадикальности, а как проявление насилия, неприемлемого самого по себе,возобладала в отечественной историографии с конца 1980-х годов. Из спектраполитических партий начала XX в. предпочтение стало отдаваться конституционнымдемократам. Многие исследователи смотрели на терроризм глазами кадетов.
Развитиеисторической науки шло не параллельно изменению идеологических установок, а снекоторым отставанием, поскольку требовалось время для проведения исследованийи переосмысления материала. Поэтому перестроечный период в историографиироссийского революционного терроризма возможно классифицировать как переходный.Концептуальные компоненты советской исторической науки превалировали в ней надмодернизационными тенденциями.
Список источников и литературы
1. Абрамов П.Н. О работе большевиков в деревне в 1905-1907гг. в центрально-черноземных губ. // Сборник статей по вопросамистории КПСС. М., 2007
2. Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьба реформ вРоссии. М., 2005
3. Агарев А. Борьба большевиков противмелкобуржуазной партии эсеров // Пропагандист. 1939.№ 16
4. Агафонов В.К. Заграничная охранка. Пг., 1918.
5. Алексеенко Д.М. Из опыта борьбы спецслужбРоссийской Империи с террористами // Высокотехнологичный терроризм: Материалыроссийско-американского семинара. М., 2007.
6. Борисович Красин («Никитич»). Годы подполья. М.;Л., 1928.
7. Брачев B.C. Заграничная агентура Департаментаполиции (18831917). СПб., 2006.
8. Будницкий О.В. В чужом пиру похмелье: евреи ирусская революция. М.; Иерусалим, 2005. С. 3-21.
9. Джанибекян В.Г. Провокаторы. М., 2006.
10. Джанибекян В. Тайна гибели Столыпина. М., 2006.