В.А.Авдеев
Ещёне так давно в любом учебнике по истории можно было прочитать о так называемом«Заговоре послов», широком международном заговоре с целью сверженияправительства большевиков и убийства руководителей государства. Временаизменились. И теперь мы стали свидетелями прямого военного вмешательства сцелью сместить неугодное правительство. Вряд ли стоит ожидать, что авторовэтого плана когда-нибудь привлекут к ответственности.
А80 лет назад заговорщики предстали перед судом, проходившем при большомстечении публики с 28 ноября по 3 декабря 1918 году. В приговоре судауказывалось, что действия западных послов были связаны с «циничным нарушениемэлементарных требований международного права и использованием в преступныхцелях права экстерриториальности». Непосредственные участники заговорабританские дипломаты Б.Локкарт и С.Рейли, французский генконсул в Москве Гренари французский разведчик полковник Вертамон были заочно приговорены к смертнойказни за совершённые преступления. Три других дипломата-заговорщика были ещё досуда высланы из страны.
Когда,в связи с высадкой десанта в Мурманске в мае 1918 года, иностранныедипломатические миссии из Вологды переехали в Архангельск, в помещениифранцузского представительства чекистами были обнаружены документы, свидетельствовавшиео причастности западных дипломатов к мятежу Савинкова в Ярославле. Издокументов также следовало, что Запад планирует свергнуть руками контрреволюциисоветскую власть и арестовать советское правительство во главе с Лениным. Вслучае успеха перевороты предполагалось поставить у власти в Россииправительство, которое возобновило бы военные действия против Германии и еёсоюзников.
Вполе зрения чекистов попали попытки британского разведчика Брюса Локкартаустановить контакты с латышскими стрелками, несущими охрану Кремля и другихважных объектов в Москве. Глава ВЧК Ф.Дзержинский поручил противодействовиеэтим замыслам своему заместителю Я.Петерсу. Чекистами был подставлен Б.Локкартукомандир дивизиона латышских стрелков Я.Берзинь, через которого удалосьвыяснить, что в заговоре активно участвуют также британский военно-морскойатташе в Петрограде Ф.Кроми, британский разведчик Дж.Хилл, на котороговозлагалось проведение террористических акций, а также французский генконсул вМоскве Гренар, руководитель французской военной миссии генерал Лавернь и егозаместитель полковник Вертамон, американский генконсул Пул и агент американскойразведки Каламантиано.
Чекистыпостепенно выяснили масштабы заговора и выявили его участников. Но 30 августа1918 года был убит председатель Петроградской ЧК М.Урицкий. В тот же день былосовершено покушение на Ленина.
Наследующий день чекистами был произведён обыск в здании бывшего британскогопосольства в Петрограде, а также в дипломатических представительствах другихстран Запада. При обыске были найдены изготовленные британской разведкойфальшивки о «германском золоте» для большевиков и сфабрикованная «тайнаяпереписка» советсокго правительства с Германией.
Самфакт наличия террористического заговора против России долго отрицался Западом.Ставшие недавно известными подлинные документы французской военной разведки иМИД Франции проливают дополнительный свет на их реальную роль в событиях80-летней давности.
Нижемы публикуем несколько никогда ранее не публиковавшихся документов тогопериода. Здесь вы найдёте рассказ участников событий в их рапортах вофранцузскую разведку — знаменитое 2-е бюро Генштаба.
Публикацияподготовил кандидат исторических наук В.А.АВДЕЕВ.
***
Переводс французского
ФРАНЦУЗСКИЙОТРЯД в Москве 28 февраля 1919 г.
ДОНЕСЕНИЕВОЕННОЙ МИССИИ (2 октября 1918 — 23 февраля 1919 г.)
Периодсо 2 октября по 23 октября 1918 г.
Вследствиепереговоров об обмене между Англией и Францией с советскими властями, Военномуатташе в России генералу Лаверню и подполковнику Корбелю было разрешено 2октября 1918 г. покинуть Россию вместе с Генеральным консулом Гренаром и г-номЛоккартом.
Вто время бывшая Французская военная миссия вошла в состав Бюро военного атташеи, увеличившись на несколько офицеров и рядовых, прибывших с Юга России, вполном составе находилась в Москве, поскольку её Петроградскому эшелону удалосьпересечь границу примерно около 17 сентября; несколько офицеров и солдат с июлянаходились в тюрьме (мл. лейтенант Шарпантье, капрал Маргулис), с 3 сентября —капитан Фо-Па и капитан Вакье, с 8 сентября сс майор Кастель, заключённый вКремле.
Онасостояла из 13 офицеров и примерно 40 рядовых, среди которых — бежавшие изгерманских тюрем.
Последниеуказания, отданные генералом Лавернем, предписывали мне следовать директивамГенерального консула Дании г-на Хаксхаузена и особенно следить за тем, чтобы нив коем случае капитан Садуль не был назначен принять на себя командование.
Отношенияс большевистскими властями были в то время такими, что в любой момент могпоследовать арест членов миссии, поскольку Карахан продемонстрировалнамерениетем самым на массовые аресты большевиков во Франции, и, с другойстороны, капитан Садуль уже сообщил подполковнику Корбелю (командир отряда с 8сентября по 20 октября), что Председатель Чрезвычайной комиссии Петерснамеревается приступить к арестам офицеров на основании документов, захваченныхв Петрограде и Петрозаводске.
Смомента моего вступление в командование я предложил тогда Генконсулу Даниипоследовать примеру Петроградского отряда, несмотря на трудности, вызываемыеотдалённостью границы, и дать каждому офицеру и солдату полную свободу бежатьлибо индивидуально, либо в составе группы, в зависимости от мало-мальскихзнаний русского языка. Датский посланник в Петрограде г-н Скавениус заверял восуществимости этого плана. Несколько недель до этого я и полковник Корбельстолкнулись с категорическим отказом Хаксхаузена, который, как он говорил нам, склонилна свою сторону самого посланника г-на Скавениуса во время поездки последнего вМоскву. Выдвигаемые доводы были следующими: русские власти узнали об отъездеПетроградского отряда и взяли под особое наблюдение офицеров и рядовыхМосковской миссии с тем, чтобы «разменная монета» не ускользнула от них;поэтому любая попытка к бегству является напрасной, все заключённые местнымисоветами будут расстреляны, французские офицеры, уже находящиеся в тюрьме, подвергнутсяещё более строгим мерам. С другой стороны, было бы неправильным оставаться подзащитой датского флага до того близкого времени, когда арестованные кандидатына обмен будут погружены и отправлены в Финляндию так же, как и консулы, отправленные8 сентября.
Вэтот день я объявил о разжаловании унтер-офицера переводчика Гийона (втелеграфном донесении в Париж), виновного в том, что по освобождении из тюрьмыподписал обязательство, в котором объявил о неподчинении впредь приказам либоконсула, либо Начальника военной миссии. Капитан Садуль, к которому обратилсябывший унтер-офицер Гийон после освобождения из тюрьмы, сказал мне, что он несогласен с моим решением; я дал ему понять, что он не должен высказывать своегомнения на этот счёт.
12октября, примерно в 12.30, выходы из здания Екатерининского института, гденаходилась военная миссия, были заняты агентами ЧК, которые начали первыеаресты офицеров и солдат, выходящих из здания. Так, были арестованы капитанСадуль (отпущенный сразу после предъявления специальной карточки), мл.лейтенант Жийанс-Лавернь и примерно десяток рядовых.
Красногвардейцыне входили в здание, над которым был поднят датский флаг; я отдал приказоставаться внутри института и сразу же поставил в известность датского консула.Последний одобрил мои распоряжения, подчеркнув, что уже начаты переговоры обобмене, поэтому эти аресты являются лишь результатом какого-то недоразумениямежду МИД и ЧК и что через малое время оно прояснится. Я немедленно отправилсяв гостиницу «Метрополь» к Чичерину и на Лубянку к Петерсу.
Наследующий день, 13 октября, капитан Садуль пришёл в миссию и попросил у меняпродукты для офицеров и солдат, арестованных и освобождённых несколько часовспустя, как он сказал. Он добавил, что петерс хочет арестовать за шпионажчетверых офицеров миссии — майора Гибера, лейтенантов Барра, Больё и меня. Вчастных беседах с моими офицерами и разговорах с солдатами он затем ясновысказался против приказов, отданных мной, и призвал их сразу уйти, чтобы несвязывать свою судьбу с судьбой офицеров-«контрреволюционеров». В таком случаеон сможет добиться их немедленного освобождения, а если, наоборот, они будутупорно группироваться вокруг своих офицеров, то тогда разделят их судьбу1.
Предвидявозможный арест в более или менее близкое время офицеров, намеченных Петерсом, втот же день я отдал каждому унтер-офицеру приказ представить мне к вечерудонесение об этих разговорах и его поведении на тот случай, если он будетпризван, как старший, взять на себя командование отрядом (см. документ № 1).
Одиниз моих офицеров, которому я полностью доверял, младший лейтенант Пюиссан(офицер казначейства и снабжения), арестованный во дворе института, былосвобождён на следующий день как не игравший никакой контрреволюционной роли, иего обязали не возвращаться в миссию. Я тотчас воспользовался этимобстоятельством, чтобы письменно поручить ему командование над военнослужащими,находящимися за пределами миссии, которых поручил ему собрать во Французскомгоспитале, лечебном учреждении, защищённом датским флагом (см. прилагаемоеписьмо и документы № 2 и 3).
Другимписьменным распоряжением (см. документ № 4) я сообщил капитану Садулю о егоотстранении от командования, увольнении в отпуск до установления истины, напомнилемй о его офицерском долге и приказал ожидать в Москве отъезда миссии, к которойон должен присоединиться без дальнейших напоминаний, и подчиняться любомукомандиру, независимо от его звания2.
Посколькуночью несколько унтер-офицеров и рядовых покинули миссию по совету Садуля, яналожил на них дисциплинарные взыскания и приказал объявить это всемнаходящимся во Французском госпитале (документ № 5). Одновременно я напомнилвсем офицерам и унтер-офицерам этого подразделения их воинский долг (документ №6).
Яхотел, чтобы несмотря ни на что, и даже лишившись офицеров, Московский отрядоставался французским подразделением, не идущим ни на какой компромисс сбольшевистским режимом до того, я думаю, близкого времени, когда, по словамконсула Хаксхаузена, состоится наш обмен на русские войска во Франции.
Последниесведения о Красной Армии, полученные от агентов и из газет, направлялись вПариж телеграммами, с 6 августа шифровавшимися по памяти лейтенантом Бурре ипередаваемыми консулу Дании для отправки.
15числа наш радиоприёмник, работавший постоянно на приём приказов и инструкций изПарижа, которые я просил телеграфно направлять мне по радио, был захваченагентами ЧК, а также солдатами и матросами Красной Армии. Мы не могли большеничего принимать. Однако бдительность матросов была обманута моими сапёрами, имы все в течение ещё трёх дней принимали сообщения. Приёмник работал так времяот времени и был выключен только немного позже, в самый день нашего ареста.
21октября я получил письмо от Садуля, в котором он запрашивал разъяснение мер, принятыхв отношение него. Я ответил ему (см. документы № 7 и 8). Лейтенант Паскальтакже направил мне письмо, на которое я ответил его арестом сроком на неделю(см. документы № 9 и 10).
Всеписьма были зачитаны всем офицерам, чтобы они были в курсе и могли в случаенеобходимости командовать с полным знанием дела.
23октября, во второй половине дня, охрана на выходах была удвоена; агенты ЧКобыскивали все соседние с миссией дома. Вечером Генконсул Дании присоединился кнам и противился попыткам войти одного француза-ренегата по фамилии Делафар, комиссараЧК, который арестовал лейтенанта Иллиакле (в помещении радиостанции) безписьменного приказа Петерса.
Послевмешательства консула Делафар ушёл. Красногвардейцы также удалились. ГенконсулДании оставил нас, заверив, что спор урегулирован.
Черезнесколько минут началось занятие всех выходов солдатами и агентами ЧК и грубыеаресты всех офицеров и солдат Делафаром и его сообщниками.
Примечания
Сказанона случай ареста вышестоящих офицеров в качестве легального предлога для нихотказаться подчиниться отзыву во Францию. Телеграфное донесение в Париж (см.документ № 6).
Толькоблагодаря преданности женского персонала Екатерининского интитута (в то времяинститут св. Иосифа был секуляризирован) я смог в течение всего этого времениподдерживать отношения с этим крупным отрядом.
***
ЗАКЛЮЧЕНИЕВ БУТЫРСКУЮ ТЮРЬМУ (23 октября 1918 17 января 1919 г.)
В11 часов вечера офицеры бывшей Военной миссии1 и солдаты2 были доставлены в ЧКза контрреволюционную деятельность.
Первыепосле обыска и установления личности были помещены в камеру (майор Шапуйи, лейтенантБарр) или собраны в общей комнате с сотней других заключённых (майор Гибер, лейтенантБольё, мл. лейтенант Иллиакье, старшина Жанно)3.
Былозапрещено всякое сообщение с волей. Режим, которому мы были подвергнуты, похожна содержание приговорённых к смерти для тех, кто находился в отдельной камере,и на содержание уголовников для тех, кто был заключён в общую камеру.
Сэтого времени каждый офицер, в принципе, был изолирован от других офицеров миссиидо тех пор, пока не завершилось расследование в ЧК, после чего мы были помещеныв Бутырскую тюрьму либо в одиночные камеры, приговорённые к «режиму строгойизоляции» (майор Шапуйи), или в камеры на 2 — 3 человека (другие офицеры иунтер-офицеры). Офицеры, арестованные в Петрограде (капитаны Фо-Па Биде иВакье), находились в «общей комнате» вместе с г-дами Дарси и Мазоном.
Каждыйофицер составил отдельное донесение о его допросах и нахождении в тюрьме (см.приложения).
Личноя был доставлен в камеру Бутырской тюрьмы после двухдневного содержания вкамере ЧК. Вновь препровождённый в эту комиссию через несколько дней, япредстал перед Делафаром, которому было поручено вести следствие по делу всех«французских офицеров». Допрос был кратким и с моей стороны ограничился отказомотвечать что бы то ни было. Допрашивавший, бледный, свихнувшийся ренегат идезертир, очень любил заканчивать его следующей фразой: «Я хорошо знал, что выничего не скажете. Вы за это ответите».
МайорГильбер, лейтенанты Больё и Иллиакье, а также старшина Жанно, были в тот жедень доставлены в ЧК в общую комнату, и я смог, благодаря участиюпро-французски настроенного латыша, долго беседовать с ними; таким образом былсоставлен «план действий» до и после допросов.
Намбыло предъявлено обвинение в шпионаже, основывавшееся на документах, которые ялично никогда не видел, которые якобы были захвачены либо в Петрограде, либосреди некоторых бумаг, оставшихся в Военной миссии в Москве во время обыска 6августа. Среди прочих документов — проект телеграммы о составе Красной Армии иплан Кронштадта, служебные телеграммы и донесения, направляемые лейтенантомПуасси (диспетчер в Петрозаводске) относительно войск красных, противостоящихнашему десанту в Мурманске.
Втечении трёх месяцев нашего заключения продолжались поиски наших связей снеофициальными французскими агентами (господин Пиер, г-н Анри), либо сконтрреволюционными организациями. В частности, псевдо-следователь пыталсяустановить нашу «виновность» за отдельные крушения поездов, взрывы, заговоры, существованиекоторых было предано огласке в письме Рене Маршана. Отъезд официальных инеофициальных сотрудников французской разведки привёл в ярость этихинквизиторов нового типа и, не сумев добыть осязаемых доказательств нашегоучастия в «саботаже в тылу русского фронта», судьи Чрезвычайной комиссиисогласились ограничиться некоторыми собранными признаками, чтобы представить наподпись Петерсу смертный приговор майору Дюкастелю, которого в основномобвиняли в постоянной отправке поляков, чехов и русских через Мурманск и центрыантисоветских группировок между Уралом и Волгой, а также в его участии взаговоре Локкарта; майору Гиберу по причине его работы в паспортной секции;нашему шифровальщику лейтенанту Барру, виновному, по их мнению, в том, что незахотел ничего раскрыть, хотя был в курсе всей нашей деятельности с 1917 года;лейтенанту Фуасси4, диспетчеру в Петрозаводске, который, благодаря своейнепрестанной деятельности и несравненной ловкости обеспечивал отправку наМурманск всех поездов с беженцами до нашей высадки в Коле. а затем ежедневносообщал нам о состоянии сил красных, отправлявшихся в этот пункт. Наконец, смертныйприговор был вынесен и мне, поскольку материалов досье на меня хватит, чтобы«расстрелять меня десять раз».
КонсулХаксхузен позднее заверял меня, что были утверждены другие приговоры, чтобыдовести цифру расстрелов до десяти; из этого следовало, что капитаны Фо-Па иВакье (из Петрограда и заключённые в Москве) и мл. лейтенант Шарпантье (изМурманска, находящийся в заключении с июля после его ареста в Обозерске), офицер-переводчикБольё, должны, без сомнения, быть включены в этот список5.
Поутверждениям, постановление не было исполнено, благодаря некоторому умеренномувлиянию, и материалы были переданы в Революционный трибунал вместе с именамиглавных «преступников», подчёркнутых красным цветом, чтобы избежать задержки впроведении нового следствия. Ко мне были подведены агенты-провокаторы; один изних попросил однажды указаний для генерала Алексеева, к которому он должен вскореприсоединиться.
Пребываниев тюрьме продолжалось до 17 января, и режим содержания, особенно строгийвначале, смягчился в последние недели. Питание в тюрьме состояло из 3/4 фунтачёрного ржаного хлеба с мякиной и щей из кислой капусты, в которых плавало несколькоголовок сушёной рыбы. Поэтому для нас было жизненно важно, чтобы МеждународныйКрасный Крест и мл. лейтенант Пюиссан присылали нам продукты6. Трижды в неделюсанитарка Красного Креста мадемуазель Карнье, беззаветно преданная, приносилаих нам. В сопровождении рядового из моего отряда она пакетами приносила иотносила от нас письма, поддерживая наше существование. Она сильно рисковала.Она продолжала рисковать не только из-за товарищей из 2-го конвоя, но иангличан из Военной миссии на Кавказе, которые недавно сидели в Бутырскойтюрьме.
Посещениясотрудников датского консульства были редки. Последнее было 8 декабря и имелопоследствием некоторый упадок духа среди гражданских и военных заключённых. Намснова дали понять, что Францию не интересует наша судьба, что она не отвечаетбольше на датские телеграммы. Это произвело особое впечатление на уже больногог-на Дарси. Нам также говорили об отъезде последних консульств нейтральныхстран. В то же время мы получили известие, что в скором времени предстанемперед Революционным трибуналом, но что нам предоставят прекрасного адвоката. Впоследний раз я передал г-ну Хаксхаузену, отбывавшему в Копенгаген, пачкутелеграмм, содержащих отчёт об обстановке. Нашей единственной радостью былочтение «Известий», которые среди призывов к мировой революции не могли скрытьнаших побед.
ПозднееЧК стала допрашивать бутырских заключённых, чтобы освободить тех из них, которыене допрашивались в течении долгих месяцев и находились в тюрьме безпредъявления обвинения. Этот жест гуманности показался мне продиктованнымгекатомбой больных и мёртвых в Таганской тюрьме, в которой свирепствовал сыпнойтиф7, и желанием привлечь на сторону большевистского режима русскиедиссиденстские социалистические партии и набрать в тюрьмах чиновников, техническихспециалистов и офицеров. Их освобождение зачастую покупалось: шантаж и доносыбыли ежедневными среди русских, принадлежащих к различным классам общества иразличным слоям.
Сдавних пор с нами поддерживали отношения два чешских деятеля — господа Макса иЧерник, арестованные во время первых боёв на Волге, которые во время всегосрока нашего содержания в тюрьме проявили себя прекрасными товарищами.Пользуясь режимом благоприятствования с тех пор, как Советы стали добиватьсярасположения юной Чешской республики, они беспрестанно искали любые возможныесредства сноситься с нами и облегчить наше снабжение. Освобождённые в декабре, онилично обратились к Председателю ВЧК Дзержинскому с просьбой о нашемосвобождении, однако напрасно. За неимением лучшего, они после выхода из тюрьмыобеспечили нам дополнительное питание от чешских купцов, к которых ещёоставались кое-какие запасы.
Пользуясьменее строгим надзором, я к 15 декабря набросал кое-какие записки вМинистерство с тем, чтобы переправить их через посредство директораФранцузского института г-на Патуйе.
Мл.лейтенант Пюиссан, блягодаря устным сообщениям, передаваемым от посланца кпосланцу, держал меня в курсе событий в Миссии, в которой рядовые, несмотря намногочисленные соблазны и даже угрозы, отказались создать Совет и остались локонца верны своему долгу и отданным приказам8. Только три диссидента из общегочисла примерно в 50 человек перешли на сторону капитана Садуля и лейтенантаПаскаля.
Обэтих последних мне ничего не известно, за исключением заметки в «Известиях», рассказывавшейо торжественном открытии монумента Революции, на котором выступал Садуль, провозгласивший«призыв к трудящимся», и его приглашениях в клуб «III Интернационала». Однаждыя узнал, что Садуль отправился в камеру Людовика Нодо и рассказал ему о том, чтоположение арестованных офицеров является серьёзным и что они будут расстреляны.
Председательфранцузской колонии в Москве г-н Дарси заболел и умер в клинике 31 декабря, оченьпоражённый тем, что он называл «заброшенностью со стороны Франции».
31декабря, после нескольких приступов малярии и абсцесса в печени с двери моейкамеры убрали табличку «Строго одиночная» и мне было разрешено жить, подобнодругим офицерм, в определённые часы посещать ванную и участвовать в общих прогулках.Я воспользовался этим, чтобы установить отношения с некоторыми русскими ииностранными заключёнными: поскольку в последнее время тюрьма в России сталасвоего рода салоном, где устраиваются консультации и назначаются свиданиянаиболее интересных людей; там я смог увидеть князя Львова, генералаДжунковского, бывшего московского губернатора, князей Браковского и Оболенского,а также многочисленных чиновников, финансистов, заложников — русских, армян, грузин,прибалтов, арестованных за последние месяцы.
Всязнать прежнего режима, мелкая буржуазия или студенты, даже анархисты, недавнопосаженные за решётку, не считают возможным подъём России без военной акцииСоюзников против обеих столиц. Лейтмотивом их бесед является «Приходитескорее!» Когда у них спрашиваешь, что они сами сделают для защиты и победы ихдела, они молчат, но через несколько минут отвечают: «Мы будем вынуждены, есливы не придёте, броситься в объятия Германии». Эти две фразы резюмируют нынешнеесостояние мышления антисоциалистической оппозиции в Великороссии. Для меня онаперестала быть таковой после Октябрьской революции 1917 года.
Когдаединственная большевистская газета провозглашает волю Антанты остатьсянейтральной в военном плане и действовать только путём экономической блокады, большинствозаключённых покоряется. При новости, распространённой этой же газетой, чтовпредь Антанта останется нейтральной и что затем она предлагает свидание наПринкипо, был взрыв отчаяния, даже среди наименее нервных и наименее ослабевшихв заключении.
К4 января к нам поступили первые слухи о возможном освобождении. Через несколькодней, 11 января, г-ну Дюшену было разрешено встретиться с нами. Он вводит нас вкурс переговоров и говорит о надежде на наше освобождение «через месяц». В тоже время тиф свирепствует всё больше в зданиях Бутырской тюрьмы, причёмнастолько, что два коридора целиком (350 мест) отводятся для заражённых вкачестве дополнительного лазарета, поскольку не хватает мест.
17января, в 23 часа, поступает приказ об освобождении 1-го конвоя, составкоторого был определён самим г-ном Дюшеном. К большому удивлению чиновника, приставленногоохранять нас, мы выходим из тюрьмы, несмотря на нашу карточку, в которойзаписано, что мы должны предстать перед Революционном трибуналом.
Подпись:
ШАПУЙИ
Примечания
Заисключением лейтенанта Фуасси, арестованного несколько дней спустя.
Отпущенына следующий день под подписку о невыезде из Москвы.
Этотпрекрасный унтер-офицер постоянно присоединялся большевистскими властям кофицерам за свою энергичную и очень чёткую позицию. Некоторые были отпущены, затемвновь заключены в тюрьму (мл. лейтенант Иллиакье, старшина Жанно).
Этотофицер, уже арестовывавшийся в первый раз в Петрозаводске Верховныи комиссаромНатзандремусом, был доставлен под эскортом в Петроград и освобождён послевстречи с Председателем Петроградской ЧК Урицким. Он добрался до Москвы, чтобыдоложить о выполнении задания генералу Лаверню.
Казни,называемые «расстрелами», были на самом деле заурядными убийствами. Осуждённыйвыходил из камеры со связанными за спиной руками; его вели на соседний двор исреди всякого мусора (разбитые автомобили, бидоны из-под бензина, пищевыеотходы) он получал выстрел в затылок. В отдельных случаях его заставлялиподняться на грузовик и приканчивали винтовочным выстрелом в спину. Тот же часавтомобиль увозил мёртвого или умирающего в братскую могилу. Список заключённыхв ЧК содержал в отношении расстрелянных запись: «Отправлен в штаб Духонина».
Военнаямиссия постоянно посылала продукты всем французским, английским и сербскимзаключённым, взятые на её запасных складах, которые теперь почти полностьюизрасходованы.
ВБутырской тюрьме от тифа умерло 80 человек за 10 дней в начале декабря из-запаразитов, которыми кишат все русские тюрьмы и, в частности, помещения Чрезвычайнойкомиссии.
Подробнеебудет изложено в специальном рапорте.
***
РАПОРТкапитана Эдуарда Вакье (Служба разведки в Петрограде) по поводу его арестарусскими большевистскими властями
Арестованныйв Петрограде после провала на дому одного из моих агентов одновременно скапитаном Фо-Па Биде в ночь с 1 на 2 сентября. я был доставлен в помещениеПетроградской «Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией». В сентябреподвергался краткому допросу для установления личности: мне не было предъявленокакое-либо обвинение. 4 сентября подвергся крайне суровому заключению; нехваткавоздуха и пищи1.
17-гопереведён из Петрограда в Москву в центральное здание Чрезвычайной комиссии;был допрошен русским следователем; был обвинён в Москве в том, что состоял в контрреволюционнойорганизации; в заговоре против безопасности Государства и в тесных связях санглийским и французским консулами. После резких отрицаний с моей стороны былпрепровождён в тюрьму.
Былснова допрошен примерно через две недели другим следователем по имени Делафар, являющимсясекретарём председателя ВЧК Дзержинского. Повторив вновь обвинения в заговорепротив государственной безопасности, он задал мне следующие вопросы:
1)Почему вы находитесь в России?
2)Знаете ли вы Видхоффа? Господина Анри?
3)Чем занимались офицеры, занимавшие должности на всех линиях железных дорог?
Избежавответа или ответив уклончиво на эти вопросы, я был помещён в центральнуюмосковскую тюрьму в Бутырках. 13 октября последовал новый допрос у Делафара.Признав, что я никогда не был в Москве и что речь идёт о другом лице2, Делафардопрашивал меня в течение двух часов о моём пребывании и деятельности вПетрограде, пытаясь, по его выражению, «проникнуть в то, что кроется подличиной капитана Вакье».
Онзадавал мне следующие вопросы. Знаете ли вы Садуля, майоров Шапуйи, Эзара, Гибера,а также господ Видхоффа и Вигье. Не слишком настаивая на этих лицах, когда ясказал ему, что знал их в Петрограде, но не знаю, что они находятся в Москве ичем они занимаются, он снова поместил меня в Бутырскую тюрьму.
23ноября Делафар снова допросил меня о моём пребывании в Петрограде и заявил мне,что Чрезвычайная комиссия не имеет против меня никаких* обвинений и ознакомилменя с постановлением об отсутствии состава преступления в моих действиях.
Несмотряна надежду выйти на свободу, я снова был помещён в Бутырскую тюрьму, из которойбыл выпущен только 16 января с первой партией освобождённых.
Подпись:
ВАКЬЕ
Примечания
Мыбыли помещены (20 человек) в камере размером 7 на 4 метра; её единственное слуховое окно выходило во двор. Три дня мы оставались без пищи; один раз вдень выдавался кипяток.
Насамом деле речь шла о Гокье, но его имя не называлось в ходе допросов.
*В оригинале это место подчёркнуто красным карандашом и на полях поставленвопросительный знак. — Прим. пер.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.historia.ru/