Присоединение Неопатреи к Афинам

23

Присоединение Неопатреи к Афинам

Мир с Венецией дал теперь Альфонсу Фадрике возможность рискнуть на некоторые более значительные предприятия по ту сторону Фермопил. Беспрепятственно заняв фессалийские лены своего тестя, он получил со смертью себастократора и владельца Великой Валахии возможность завладеть и этим герцогством. Больной Иоанн Ангел Дука не признавал там каталанского завоевания, но как родственник последних герцогов ла Рош даже называл себя владельцем Афин

После того как он в 1318 году умер бездетным, фессалийское государство Ангелов было разделено на части; одни области достались греческому императору, тестю последних тамошних династов, другие - туземным магнатам; лучшие же части захватили каталанцы Дон Альфонсо овладел Фтиотидой. Неопатрея, Лидорики, Сидерокастрон, Цейтун, Гардики, Домоко, Фарсал и другие места были присоединены к Афинам под именем герцогства Неопатрейского. Многие местности Фессалии остались под властью греческих архонтов, ленников византийского императора. Один сильный в Ликонии грек из рода Мелиссени стал в близкие отношения к каталанцам, выдав свою сестру замуж за их маршала, вероятно, Одо де Новеллеса Фессалийский порт Птелеон в заливе Воло, отдавшийся под защиту Венецианской республики, греческий император уступил последней, боясь, что иначе им овладеют каталанцы, и Альфонсо Фадрике пришлось согласиться на это.

Что касается Бодоницы, то, кажется, Альфонсо принудил наследников последнего Паллавичини признать ленные отношения этого маркграфства к герцогству Афинскому, признав с своей стороны их права. Ибо он не мог воспрепятствовать Вильгельме, дочери Марии, вдовы Альберто Паллавичини, которая сочеталась браком с Андреа Корнаро, выйти замуж после его смерти, в качестве законной владетельницы Бодоницы за Бартоломмео Цаккариа де Кастри сына Мартиана, генуэзского династа Хиоса и номинального короля Малой Азии. Она же в 1335 году вступила в новый брак с одним венецианским дворянином Никкола из дома Джиорджи (Зорзи). Таким образом Бодоница перешла в руки этого рода.

Итак, через несколько лет после Кефисского сражения каталанцы уже владели всеми землями, которые принадлежали герцогству Афинскому во время его лучшего расцвета при ла Рошах, кроме Арголиды, откуда никак нельзя было выжить наместников рода де Бриеннь. Даже в Морее туземные владетели, теснимые греками и каталанцами, отчаявшись в защите неаполитанских Анжу и тяготясь правлением иноземных наместников, собирались отдаться под власть каталанцев или Венеции. Наконец, они пригласили дожа овладеть остатком княжества Ахайского, но синьория отказалась от этой авантюры. Один венецианский приятель Марина Санудо считал счастьем, что хищные албанцы, заняв Валахию, беспокоили постоянными набегами каталанцев: без этого они стали бы слишком богаты и могущественны.

Перемирие с Венецией было возобновлено 11 мая 1321 г. на тех же условиях, что и в 1319 году. Каталанцы обязались не строить новых судов, разоружить существующие и не заводить никаких сношений с турками. Альфонсо оставался господином Кариста; он обязался не воздвигать новых крепостей в этой области; такое же обещание дал представитель Венеции относительно местности между Каристом и Ларменой. Договор был заключен между Людовиком Морозини, негропонтским байльи со стороны Венеции и доном Альфонсо Фадрике и товариществом каталанцев Связанная этим договором, республика не могла пойти навстречу желаниям папы Иоанна XXII, который в угоду королю неаполитанскому Роберту требовал, чтобы она положила конец тирании каталанцев, беспрестанно опустошавших Ахайю и другие соседние страны своими набегами и не гнушавшихся продавать христиан туркам Грядущие завоеватели Греции становились все грознее.

От грабежей турецких пиратов обезлюдели острова и побережье континента. В 1329 г. они разграбили Эвбею и берега Аттики. Эти разбойничьи флоты состояли, кажется, главным образом на службе у анатолийских князьков, создавших на развалинах сельджукской монархии множество мелких государств, которые в течение целого века защищали еще свою самостоятельность от османов. В Ионии властвовал тогда Умурбег; из Смарны и Эфеса его разбойничьи корабли не раз отправлялись на добычу в Архипелаг и к берегам Фракии и Греции.

Возрастающая опасность турецкого нашествия должна была в конце концов привести пап и западные государства к убеждению, что стойкий отряд каталанцев в Афинах представляет собой оплот против врагов христианства. Но предварительно каталанцам пришлось доказать, что они в силах охранить свою добычу от военной грозы, надвигавшейся на них со стороны Италии. Экспедиция на Ионические острова, в Эпир и Морею, снаряженная в 1325 году князем Ахайским Иоанном, не увенчалась ровно никаким успехом и прошла без всякой опасности для каталанцев; но теперь сын убитого герцога Вальтера готовился к походу на Афины.

Молодой Вальтер де Бриеннь вырос уже в юношу под опекой своего деда со стороны матери, коннетабля Готье де Порсьена. Как граф Лечче, владетель богатых ленов в Шампани и многочисленных, унаследованных от предков, поместий на Кипре, как повелитель Аргоса и Навплии в Греции и, наконец, как законный преемник прав своего отца в герцогстве Афинском, он принадлежал к самым видным величинам во Франции и Италии. Мать его Иоанна для создания похода против каталанцев обременила родовые поместья долгами до такой степени, что сын был поставлен в необходимость возбудить против нее процесс. Но Иоанна не добилась ничего; ей удалось только усилить гарнизоны в арголидских крепостях, что стоило довольно много. Став совершеннолетним, Вальтер поставил притязания на потерянное герцогство Афинское под охрану большого семейного союза.

В 1325 году он вступил в брак с Маргаритой, дочерью Филиппа тарентского от брака его с эпироткой Тамарью. Сестра его Изабелла за несколько лет до этого вышла за Готье Энгиенского. Он надеялся, опираясь на помощь государей французского и неаполитанского, осуществить цель всей своей жизни - отомстить за отца и вступить в Афины, законным герцогом которых он себя называл. Эту надежду поддерживал непрестанный, несмотря на возобновление перемирия, разлад между Альфонсом Фадрике и Венецией из-за эвбейского замка Карист, который республика тщетно старалась приобрести мирным путем посредством покупки. Возобновление бесконечной войны между Сицилией и Неаполем и смуты в Италии, где Вальтер де Бриеннь впервые выдвинулся в 1326 г. в качестве викария принца калабрийского во Флоренции, мешали выполнению его планов в Греции. Лишь после того, как усилилось в Италии волнение, вызванное путешествием в Рим Людвига Баварского, император возвратился в декабре 1329 года в Германию, и гибеллины были побеждены, Вальтер и Анжу получили возможность вновь обратиться к мысли о борьбе с Арагонским домом в Греции.

14 июня 1330 года Иоанн XXII, исполняя просьбу претендента, обратился с воззванием ко всем верующим, увещевая их поддерживать лично или денежными средствами в течение одного года герцога афинского в его попытке отвоевать свое наследие в Греции; за это папа обещал полное отпущение грехов. Патриарху Константинопольскому и архиепископу Коринфскому предоставлено решить, с какого момента исчисляется год. В этом воззвании папа называет весь каталанский отряд под управлением сицилийского вице-короля попросту: "некоторые схизматики, дети проклятия и наследники беззакония", захватившие исконное родовое наследие герцога Вальтера, герцогство Афинское, где они преследуют церкви и духовенство и всех верных обывателей страны, для освобождения которой герцог Вальтер ныне отовсюду собирает корабли. Иоанн XXII отправил это послание ко всем государям Западной Европы, в том числе и к императору баварскому Людвигу. В то же время он приказал латинскому патриарху и архиепископам Патрасскому и Отрантскому увещевать каталанцев под угрозой отлучения от церкви возвратить в течение шести месяцев герцогство Афинское его законному господину. Затем 1 июля он повелел тем же прелатам и архиепископу коринфскому проповедовать крестовый поход против тирании шайки схизматиков. Вальтер де Бриеннь готовился к походу. Король Роберт приказал всем своим ленникам помогать ему. Претендент распродал большинство своих французских поместий, чтобы добыть деньги на вербовку наемников и снаряжение военного и транспортного флота в Бриндизи. К его знаменам стекались блестящие рыцари Франции и Апулии и даже тосканские гвельфы. На этот раз поход был задуман серьезно. Услышав о таких приготовлениях, каталанцы с своей стороны стали также деятельно готовиться к войне. В Аттике и Беотии они имели, по крайней мере, три крепости: Афины, Фивы и Ливадию. Кадмею они отдали сперва в лен сыну дофина виеннского; но он умер, не успев приехать в Грецию. Тогда компания отдала этот замок со всеми связанными с ним правами одному из эвбейских династов из Венецианского дома Гизи, которые владели уже островами Тиносом и Миконосом и посредством брака приобрели треть Негропонта.

Причиной этого странного пожалования важнейшей фиванской крепости одному из венецианских владельцев Эвбеи были отношения, коими из политических соображений связал себя Альфонсо Фадрике с домом Гизи: он обручил свою молоденькую дочь Симону с Джиорджио Гизи, юным сыном Бартоломмео II, несмотря на несогласие венецианцев Кадмея была передана Гизи, как ленникам каталанцев, и отец Джиорджио, бывший с 1320 г. коннетаблем Морей, избрал ее своей резиденцией.

Одна фраза французской хроники Морей, помещенная в ненадлежащем месте или, вернее, вставленная впоследствии, послужила поводом к ошибочному мнению, будто Альфонсо Фадрике приказал разрушить замок Сент-Омер, боясь, что приближающийся Вальтер успеет овладеть им и таким путем сможет отвоевать все герцогство Афинское. Несомненно, что Альфонсо, вероятно, вследствие подозрения каталанцев, счел необходимым отобрать этот замок у Гизи; можно даже предположить, что замок при этом случае был опустошен и разграблен. Но было бы совершенно бессмысленно предполагать, что такой выдающийся человек мог из боязни измены разрушить целый замок. Уничтожив сильнейшую крепость герцогства, хотя бы даже для того, чтобы ею не овладел лишь грозящий неприятель, Альфонсо Фадрике совершил бы нечто не только постыдно трусливое, но просто безумное. Мы показали уже, что дворец рода Сент-Омер на Кадмее был тотчас после Кефисского сражения опустошен, но не разрушен совершенно.

Равным образом возведение одного венецианца, Никола Саломоно, в сан архиепископа афинского могло служить доказательством, как старался Альфонсо благорасположить к себе республику Сан Марко Он стремился обратить перемирие с ней в постоянный мир и вел об этом переговоры с ее негропонтским представителем. Ибо важнее всего было отнять у претендента Вальтера всякую надежду на деятельную помощь Венеции. Тем непонятнее является то обстоятельство, что как раз в этот момент, в начале 1331 года, Альфонсо Фадрике сложил с себя звание наместника герцога Вильгельма, которое он носил в продолжение тридцати лет с таким блеском. Основания его отставки неизвестны; быть может, необычайное могущество, достигнутое побочным сыном короля, возбудило при Сицилианском дворе зависть и подозрения. Он, однако, не был отозван в Сицилию, но остался могущественнейшим феодалом герцогства Афинского и влиятельнейшим членом каталанского отряда Доказательством этого служит перемирие, заключенное в 1331 году в Фивах между каталанцами и Венецией; перемирие это подписали, с одной стороны, Николай Ланциа, владетель Джиарратаны, как новый генеральный викарий, Альфонсо Фадрике, маршал Одо де Новеллес и целый ряд каталанских советников и синдиков, с другой - Филиппо Веленьо, капитан и байльи негропонтский вместе со своими советниками Паоло Дандоло и Джианотто Контарини, затем эвбейские триумвиры Бартоломмео Гизи и Пьетро далле Карчери. Перемирие заключено было на два года, считая с 1 мая. В основных чертах содержание его было повторением договора 1321 года. Ново было в нем только обязательство каталанцев относиться к порту Птелеону и его округу Никополите, как к владению Венеции. Договор распространялся и на герцога Ни-кколо Санудо наксосского, Бартоломмео Гизи и других подданных Венеции с их островами и владениями

Вскоре выяснилось, как важно было для каталанцев заключение мира с Венецией. В конце августа 1331 года претендент Вальтер отплыл с значительным войском из Бриндизи в поход против каталанцев. Но вместо того чтобы прямо направиться к берегам Аттики, он высадился в Эпире, ибо тесть его Филипп Тарентский и жена последнего Катарина обязали его соединить его восстановление на афинском троне не только с завоеванием герцогства Афинского, но и с покорением всей Византийской империи. Поэтому Вальтер в роли генерального викария императрицы Катарины повторил поход, который шесть лет тому назад совершил безуспешно Иоанн Ахайский. Правда, он взял Арту и заставил тогдашнего господина этой страны, Иоанна Кефалонийского, признать главенство короля Неаполитанского

28 февраля 1332 года архиепископ патрасский Вильгельм в церкви миноритов торжественно провозгласил отлучение каталанцев от церкви. Тем не менее движения Вальтера на Беотию и Аттику сперва от Эпира, затем от Патраса увенчались полной неудачей, потому что Венеция не изменила договору с каталанцами. Напрасно посылал претендент гонцов к негропонтскому байльи, Марину Зено, прося его о помощи и о принятии его войск в эвбейских портах. Венецианский сенат утвердил отказ своего представителя. Уполномоченным Вальтера, прибывшим в Венецию, синьория заявила, что она поздравляет его с прибытием в Романию и желает успеха его трудам, но что она не может идти навстречу его предложениям, так как привыкла соблюдать заключенные договоры, а срок перемирия с каталанцами еще не истек.

Флорентийский историк Джиованни Виллани утверждал, что Вальтер де Бриеннь со своей кавалерией, превосходившей конницу греков и испанцев, мог бы легко победить каталанцев в открытом бою; но последние были достаточно осторожны и, предоставив неприятелю открытую страну, заперлись в своих крепостях. Как глубоко проникло французское войско в герцогство, неизвестно. Если претендент рассчитывал найти там еще приверженцев дома ла Рош или де Бриеннь, то он ошибался в своих надеждах; его притязания не нашли в туземном населении ровно никакой поддержки. Наоборот, аттические и беотийские греки имели полное основание бояться в стране новых порядков, которые явились бы здесь с водворением Анжу, ожесточенных врагов византийского императора, тогда как господство каталанцев за свое двадцатилетнее существование приобрело достаточную устойчивость. Еще жив был в товариществе каталанцев тот геройский дух завоевания, который сделал их повелителями герцогства. После бесплодных усилий, стоивших ему "большого сокровища" и потери единственного сына, который, сопровождая его, заболел и умер, Вальтер в 1332 году отказался от своей попытки и бесславно возвратился в Аечче.

Между тем в династических отношениях Греции со смертью номинального императора Филиппа Тарентского произошли перемены. Вдова его, императрица Катарина, потребовала теперь от князя Ахайского Иоанна возвращения княжества. У нее было три сына: Роберт, Людовик и Филипп, и две дочери: Маргарита и Мария. Первому, к которому после ее смерти должен был перейти императорский титул, Иоанн уступил Ахайю за денежное вознаграждение и герцогство Дураццо Переговоры об этом вел гениальный флорентинец, Никколо Аччьяйоли, знаменитый основатель рода, которому суждено было впоследствии оказать могущественное влияние на судьбы Афин.

2. Между тем как морские республики Италии со своим духом коммерческой предприимчивости подвигались на восток, Венеция становилась повелительницей целой четверти Римской империи и враждовала с Генуей о захвате левантийской торговли в свои руки, - отрезанная от моря Флоренция могла принимать в этой торговле участие лишь посредством своих капиталов, при помощи чужих, нанятых кораблей. Банкирские операции флорентинцев распространялись на Италию, Францию и Англию, на Египет, Грецию и Малую Азию. Банкирские дома Барди, Перуцци, Аччьяйоли и многие другие, числом до восьмидесяти, господствовали на денежном рынке тогдашнего мира.

Уже во второй половине XIII столетия Флоренция могла с гордостью указать на свои двести фабрик, производивших 80 ООО кусков материи на сумму 1 200 ООО гульденов и дававших работу 30 тысячам человек. Промышленный город спекулирующих и сообразующихся со всякими политическими переменами банкиров стал вместе с тем центром наук и искусств, чем не могли сделаться другие республики, занятые заморской колонизацией и завоеваниями, как Амальфи, Пиза, Генуя и Венеция. Лишь соединив свою денежную мощь с духовным меценатством, помогли впоследствии Медичи стать во главе Флорентийского государства.

Сто лет назад, несмотря на богатство и дипломатическую опытность, Аччьяйоли не могли достигнуть такого положения, во-первых, потому, что соединение этих сил тогда не было еще возможно, а во-вторых, потому, что их личные и деловые отношения к Анжу увлекли их сперва в Неаполь, а затем в Грецию. Их незнатный род происходит от Гульярелло, гвельфа из Брешии, который в середине XII века поселился во Флоренции, основав там стальной завод. В конце XIII века Аччьяйоли имели во Флоренции цветущий банкирский дом. С 1282 г., когда род их был допущен к участию в магистратуре, они занимали выдающиеся в республике должности. В начале XIV столетия, когда партия гвельфов окончательно взяла верх над гибеллинами, началось сближение этого банкирского дома с неаполитанским двором. В 1323 году король Роберт назначил одного из членов его по имени Аччьяйоли своим советником. С Никколо, единственного сына этого флорентинца, родившегося 10 сентября 1310 года, начинается могучий расцвет рода Аччьяйоли. В 1328 году Никколо женился на Маргарите дельи Спини, а через три года отец послал его в Неаполь по делам банка. Поход в Грецию брата Роберта, Иоанна Ахайского, в 1325 году, был снаряжен на деньги банка, который получил за это поместья в Морее, став таким образом твердой ногой в Пелопоннесе. Молодой Никколо, юноша прелестной наружности и веселого темперамента, стал вскоре любимцем неаполитанского двора. Сестра его, Андреа, выйдя замуж за Карлотто Арто, графа Монте Одеризио, тоже переселилась в Неаполь; это та самая дама, которой Боккаччо посвятил свою книгу "Donne illustri"

Никколо сделался советником и камергером, вероятно, также возлюбленным честолюбивой и энергичной императрицы Екатерины Валуа, настоящей vigaro среди итальянских женщин этого времени. Хотя вообще придворная жизнь есть зыбкая почва для фаворитов и связи с королевскими женами ведут их к верной гибели, эти отношения для ловкого Аччьяйоли были надежной дорожкой к счастью. Когда в конце 1331 года умер супруг Екатерины, Филипп, император Тарентский, Никколо с разрешения короля Роберта взял на себя управление состоянием детей императора, Роберта, Людовика и Филиппа, гофмейстером которых он сделался. С дальновидностью государственного человека, он обеспечил права перворожденного на княжество Ахайское, побудив Иоанна де Гравина променять Морею на Дураццо с придачей некоторой суммы денег, данной банком Аччьяйоли. Вследствие этого договора молодой Роберт был признан деспотом Романии и князем Ахайским.

С этим княжеством Ахайским, посвятив ему свои дарования и свои деньги, связал отныне Никколо свое собственное счастье. Уже в 1334 году он заставил банк Аччьяйоли передать ему все поместья в Морее, полученные банком от Иоанна Гравина. Он покупал там земли, а Екатерина пожаловала ему в Морее Арми-ро Каливию, Андравиду, Приницу; она даже сделала его одним из ленных вассалов Ахайских. Наконец, могущественный фаворит сам появился там с царственной пышностью, когда в октябре 1338 года отвез императрицу и сына ее Людовика в Кларенцу. Он оставался три года в Морее в должности байльи императрицы. Сохранение этой страны во власти анжу-тарентской династии уже входило во круг финансовых интересов дома Аччьяйоли, устроившего банкирские конторы в Кларенце, на Родосе, в Фамагусте и даже в Тунисе. Умному и энергичному временщику удалось остановить анархическое разложение Морей, вернуть к исполнению долга непокорных баронов, многие из коих выставляли в качестве претендента Иакова II Майоркского, сына Фердинанда и Изабеллы де Сабран, и дать отпор нападениям мизитрским грекам, турецким пиратам и каталанцам. За эти услуги Екатерина наградила его ленами в баронстве Каламате. Затем летом 1340 г. он отвез императрицу обратно в Апулию, сам же в качестве ее байльи возвратился в Морею и правил этой неспокойной страной приблизительно до июля 1341 года. Что он вслед затем вернулся в Неаполь, показывает письмо Боккаччо к нему из Флоренции от 28 августа 1341 года, где знаменитый поэт в превыспренних выражениях высказывает свою радость по поводу возвращения Аччьяйоли.

Богатство и влияние дома Никколо во Флоренции были также весьма значительны, так как кузен его Анжело в 1342 году стал флорентийским архиепископом. Страшный финансовый кризис, повлекший за собой с 1340 года падение многих флорентийских банков и повторившийся в еще более ужасном виде во время тиранического правления Вальтера де Бриеннь, номинального герцога афинского, затронул и Аччьяйоли, но они скоро от него оправились. Сам Никколо с большой дальновидностью обеспечил свои личные дела. В Грецию он уж не возвращался, хотя продолжал посвящать свои труды неаполитанским и тарентским Анжу. После смерти короля Роберта в 1343 году на трон его вступила его внучка Иоанна, дочь Карла Калабрийского.

В 1346 году умерла и Екатерина, после которой старший сын ее Роберт, князь ахайский, получил титул императора константинопольского и женился на Марии Бурбонской, вдове короля Гви-до Лузиньяна. Второй сын Екатерины, Людовик тарентский, получил неаполитанскую корону, так как он после злодейского убийства юного супруга Иоанны, Андрея Венгерского, женился на ней. Этот брак был делом рук Никколо Аччьяйоли, который также помог своему воспитаннику добиться короны. Когда затем в 1348 году король венгерский Людовик вторгнулся в Неаполь для отомщения и преступная королева Иоанна была оставлена всеми, преданный Никколо остался ей верен. Он последовал за ней и ее мужем Людовиком, когда они бежали в Авиньон. Там он выступил ее защитником и добился ее оправдания перед папским трибуналом. Он помог ей также возвратиться на неаполитанский трон.

За эти великие услуги Иоанна и Людовик щедро вознаградили Никколо; он был сделан великим сенешалем королевства Сицилии и получил одно за другим лучшие графства, Терлицци, Мельфи и даже Мальту и Гоццо. Наконец, его безграничному счастью суждено было вручить его роду государственную власть в Коринфе и в Афинах.

3. После неудачного похода претендента господству каталанцев в Афинах ни разу еще не грозила такая опасность. В угоду Вальтеру де Бриеннь папа 29 дек.1335 года еще раз повелел архиепископу патрасскому Вильгельму предать каталанцев проклятию. В этом торжественном акте были поименованы все их главы, прежде всего два сына короля Фредерика, Вильгельм II и дон Альфонсо Фадрике, затем генеральный викарий Николай Лансиа, маршал Одо Новеллес Эстаньоль, Эн Фустер и другие.

Впоследствии каталанцев еще раз отлучили от церкви, но римская курия начала понимать, что испанцев не прогнать из Аттики, - они пустили уже здесь корни, и покровительство Сицилии охраняло их. Когда в 1337 году умер славный король сицилийский Фредерик II, на трон вступил его первенец Пьетро II, а инфант Вильгельм по-прежнему оставался герцогом Афинским. Он умер 22 августа 1338 г. бездетным, после чего, согласно его завещанию, герцогское достоинство перешло к его брату Иоанну II, маркграфу Рандаццо.

В том же году умер в Греции дон Альфонсо Фадрике. От брака этого счастливейшего из всех предводителей каталанцев с Маруллой Веронской произошел цветущий род, который удержал его фамильное прозвище Арагона, называя себя в то же время по отчеству Альфонса "Frederici", в каталанском изменении этого имени "Фадрике" Старший сын его дон Педро, владелец Лидорики, приобрел также Салону, которую ему, верно, принесла в приданое дочь Рожера Делора. Когда Педро умер, Салону и Лидорики унаследовал его второй брат Хайме, между тем как третий, Бонифацио, владел Каристом на Эвбее, Цейтуном и островом Эгиной. Эта побочная королевская линия Арагонского дома удержала в течение целого полувека преобладающее влияние на товарищество каталанцев; наряду с ней удалось приобрести значительную власть лишь родам Новеллес и Лориа.

Успехи греков в Пелопоннесе, равно как турок в Анатолии, убедили наконец папу и европейские державы, что воинское могущество Каталанского государства может быть только полезно латинянам в Элладе. Вместе с тем опасность, грозившая Греции со стороны турок, возрастала с каждым годом. Междоусобная и династическая война между слабым злосчастным императором Андроником II и его тезкой и внуком, с 1321 года успевшая совершенно истощить Византийскую империю, дала возможность султану Орхану распространить свои завоевания до Пропонтиды, взять большие города Никомедию и Никею, старинную резиденцию Палеологов, и наконец местом своего пребывания избрать Брузу у вифинского Олимпа. Лишь Геллеспонт, узкая межа между Азией и Европой, отделял еще османов от Романии, страны их вожделений, от которой они, как некогда латиняне, не отрывали жадных взглядов. Она казалась им каким-то эльдорадо, блещущим богатствами, полным цветущих городов, населенных красивыми женщинами и образованными мужчинами. День и ночь молил Орхан Аллаха дать ему возможность завоевать Грецию

Неудержимое движение турецких завоевателей к греческим морям приняло уже вид исторического отлива Азии в Европу, который был тем грознее, что уклад турок ничем не напоминал бурного беспорядка диких монгольских орд. Ибо на развалинах греческих, сельджукских и татарских государств Малой Азии владычество османов преобразовалось в правильную, упорядоченную, наследственную монархию.

Сам состав этого турецкого государства и происхождение его из разнородных, чуждых провинций делали его подходящим материалом для новой всемирной монархии. Жажда завоевания и дикая храбрость - слишком обычные свойства первобытных варварских племен, чтобы их было достаточно для создания больших государств. Будущее османов своим правильным ростом было обязано постепенному, дальновидному движению от одного завоевания к другому. Разложение сельджукской монархии в Анатолии, прекращение крестовых походов, падение и раздробленность греческой и франкской силы по сю сторону Геллеспонта - таковы внешние условия, благоприятствовавшие возникновению турецкого государства, основатели которого почти все без исключения были не только замечательные полководцы, но и глубокомысленные государственные люди.

Исконная, усовершенствованная Орханом военная дисциплина дала туркам решительный перевес над беспорядочными бандами греческих наемников. Их национальное чувство, приподнятое героической традицией, сообщало им единство и аристократическую гордость, а простое религиозное содержание Корана всецело подходило к их азиатской натуре.

С точки зрения чистого монотеизма ислама, христианство, загроможденное непонятными догматами, извращенное фантастическими уродствами культа святых, казалось туркам язычеством и идолопоклонством. Хотя османы повсюду в покоренных греческих городах Малой Азии обратили лучшие соборы и церкви в мечети, а в монастырях устраивали свои школы или медресе, они все же были терпимее к христианам, чем латиняне или греки по отношению к неверным и еретикам. Их ненависть к христианам и магометанский фанатизм умерялись благоразумием и необходимостью щадить порабощенных греков. Наконец, их фанатизм наполнял их презрением к смерти и делал героев из поклонников пророка, как делало героями крестоносцев их христианское благочестие.

Папа Бенедикт XII старался образовать большую лигу держав против турок, и при этом случае римская курия в первый раз вступила с афинскими каталанцами в дружественные отношения. Посредником в этом сближении был латинский патриарх в Негропонте Генрих. Когда он возвращался из Рима через Афины или Фивы, каталанцы обратились к нему с просьбой примирить их со Святым престолом. Он сообщил об этом папе, который ответил ему, что примет с удовольствием каталанских послов.

После смерти Бенедикта Климент VI поручил патриарху примирить Вальтера де Бриеннь с каталанцами, так как их враждебные отношения служат только на пользу туркам. Против последних папе удалось объединить морские державы Европы в первый большой союз; он побудил Венецию, Кипр, Родос и Геную выступить в крестовый поход Греческие моря должны были быть очищены от турецких пиратов, сельджукские князьки разбиты в своих же портах.

Главнокомандующим морскими силами папа назначил в мае 1345 года по его собственной просьбе дофина Гумберта II де Виеннь. Он известил об этом назначении архиепископов афинского и фиванского, приглашая их к содействию. Гумберт прибыл с несколькими галерами в Негропонт, где должны были соединиться союзные войска, и каталанцы тотчас же явились к нему с предложением своих услуг. Они не забыли, что в то время, когда завоевателей Афин проклинали и папа, и столь многие другие государи, Гюи де ла Тур, дядя этого дофина, предложил им свою шпагу и что сами они тогда, по крайней мере на пергаменте, подарили ему королевство Фессалоники. Акт, верно, еще хранился в их государственном архиве. Дофин виеннский рассчитывал на помощь храбрых каталанцев в крестовом походе, а это было невозможно, пока на них тяготело папское проклятие. Поэтому он написал папе, прося его снять с них отлучение, так как и Вальтер де Бриеннь ничего против этого иметь не будет. Климент VI согласился и освободил каталанцев от отлучения на три года. Хотя это церковное помилование имело лишь временный характер, оно, однако, могло считаться актом примирения папства с афинскими узурпаторами. Крестовый поход увенчался лишь слабым успехом, хотя союзники взяли Смирну и сожгли турецкий флот в тамошнем порту. В 1347 г. дофин был уже во Франции.

Так как отношения каталанцев к Венеции регулировались постоянно возобновляемым перемирием, то они были в мире и с эвбейским представителем республики. Афинский архиепископ по-прежнему управлял подчиненными ему епархиями острова и от времени до времени отправлял там церковную службу и требы. Так, 14 августа 1345 г. митрополит Николай рукоположил в негропонтском соборе болонца Иоанна в епископы.

В положении герцогства Афинского не происходило никаких перемен, кроме смены викариев и герцогов. Храброго и воинственного Иоанна де Рандаццо унесла чума 3 апреля 1348 года; герцогство наследовал его малолетний сын Фредерик под опекой знаменитого Бласко де Алагона. Юный король Людовик, наследник Педро II, с большим торжеством утвердил его в его звании, но и он умер от моровой язвы 11 июля 1355 года. Преемником его был четырнадцатилетний Фредерик, сын Педро, еще в ноябре ставший после смерти брата своего Людовика королем Сицилии. Герцогства Афины и Неопатрея до сих пор были уделом второго сына в его роде; он уничтожил этот порядок и присоединил их к короне сицилийской

4. Первым наместником Фредерика III в Греции был оставшийся еще со времен его преемника Рамон Бернарди, который оказался настолько неспособным, что тамошние города просили короля заменить его другим, по возможности туземцем. Как на особенно желательных им, они указывали на одного из братьев

Хайме и Хуана Фадрике или Орландо де Арагона, побочного сына Фредерика II Выяснилось вообще, что управление чужих, не знакомых с местными условиями викариев пагубно для страны, тем более что возрастающая строптивость и честолюбие крупных каталанских ленников еще затрудняли их управление. Аттика и Беотия, где уделом греков было постоянное рабство, одичали, как Морея под властью анжиовинсках наместников

Король Фредерик исполнил желание представителей городов, назначив генеральным викарием Хайме Фадрике де Арагона, который отправлял эту должность от 1356 по 1359 год. Вероятно, однако, власть над герцогством потеряла всю прежнюю ценность в глазах государя Сицилии, если верно известие арагонского летописца, будто Фредерик, сильно теснимый в своей стране неаполитанцами и партией Киарамонти, просил помощи у Педро Арагонского, предлагая уступить Афины и Неопатрею жене последнего, своей сестре Леоноре. Намерение это осталось невыполненным, потому что король арагонский не мог оказать ему никакой помощи Хайме сменил на непродолжительный срок Гонсальво Хименес де Аренос Затем Фредерик назначил викарием герцогства сенешаля Маттео Монкада, графа Адерно и Августа, одного из самых выдающихся баронов Сицилии. Монкада - старинный каталанский род, носящий имя по замку Монтекатено у Барцелоны.

Они блистали в истории этой страны начиная с XI столетия; звание сенешаля было наследственным в их доме. Гюиллермо Рамон прибыл с Педро в Сицилию, где получил лены и основал сицилийский дом Монкада. Фредерик даже пожаловал ему Аргос и Коринф, если он завоюет эти земли.

Арголидой по-прежнему владели де Бриеннь или с 1356 года их наследники. Ибо и последнего из этого геройского рода постигла участь его предков - смерть на поле битвы. Вальтер, приобретший себе не в сане герцога Афинского, а в качестве тирана флорентийского бессмертную славу сомнительного достоинства, пал, как коннетабль Франции, в резне при Пуатье 19 сентября 1356 года.

Два года ранее умерла его мать, последняя афинская герцогиня французского происхождения; в Труа, в церкви якобитов, до сих пор сохранилась ее могила. Так как единственный сын Вальтера от его первого брака давно уже умер, а второй его брак с Жанной, дочерью графа Рауля дЭ (Ей), остался бездетным, то права его наследовали Энгиены Лечче-Бриеннь, сыновья сестры его Изабеллы, которая в 1320 году вышла замуж в графстве Геннегау за Вальтера III дЭнгиен. В завещании Вальтера она была назначена универсальной наследницей всех его владений во Франции, Апулии, Кипре и Романии Первым герцогом Афинским из сыновей Изабеллы был Сойе.

Единственными греческими владениями, которые могли оставаться в руках Вальтера де Бриеннь, были крепости Аргос и Навплия. Каталанцы не раз делали тщетные попытки захватить эти твердыни; равным образом не удалось им забрать Коринфский перешеек. Их предприятиям, направленным против Пелопоннеса, мешали Анжу, так же как и греки в Мизитре.

А здесь, в древней Спарте, с 1349 года возникло византийское деспотство под рукой благородного дома Кантакузенов, который благодаря разложению государства вследствие партийных смут и придворных интриг достиг императорского пурпура и в течение нескольких лет оставался на троне наряду с Палеологами, не свергая этой династии. Великому доместику Иоанну Кантакузену был обязан победой и троном порочный Андроник-младший во время своей борьбы с дедом, который благодаря ему умер в нищете монахом. Кантакузен отклонил титул Augustus, предложенный императором своему верному приверженцу, но когда Андроник в 1341 году умер, он стал править государством за его девятилетнего наследника Иоанна Палеолога, сына Анны Савойской. Враги его, патриарх константинопольский и главный адмирал Апокаукос, подготовили его падение при дворе подозрительной императрицы, и Византия распалась на две партии: Кантакузенов и Палеологов.

Пятилетняя междоусобная война, в которой приняли участие сильнейшие враги византийской монархии, султан Орхан и сербский король Стефан Душан, призванные различными партиями, истощила вконец провинции. По собственному признанию Канта-кузена, после этой отвратительной распри от монархии осталась одна слабая тень

Возложив на себя пурпур в Дидимотихе в 1341 году, он успел, при помощи турецкого султана, женатого на его дочери Феодоре, взять верх над своими противниками и в феврале 1347 года вступить в Константинополь. Признанный императором, Иоанн Кантакузен заключил с Анной Савойской договор, по которому сын ее Иоанн V делался его зятем и соимператором, сам же он сохранял за собой права самодержавного правления на десять лет.

Среди всех дворцовых революций Византии нет ни одной, где бы победоносный мятежник, - а Кантакузен стал таковым по воле обстоятельств, - выказал такую умеренность и такое благородство. Он не последовал примеру основателя династии Палеологов, который сделал безопасным юного Ласкариса, ослепив его. Второму своему сыну Мануилу он дал в деспотство Лаконию или Мизатру. Это византийское княжество обнимало уже большую часть Пелопоннеса, за исключением латинских владений в Элиде и Мессении; ибо еще в 1330 году могущественные баронства Каритена и Акова перешли в руки греков. Постоянные набеги турок и внутренняя анархия привели морейские города к решению предложить власть императору Кантакузену. Он с удовольствием дал бы свое согласие, так как мог рассчитывать, что после восстановления греческого владычества в Морее ему удастся покорить также каталанцев в Аттике и Беотии. До этого, однако, дело не дошло.

В Мизитре же Мануил правил с мудростью и силой до 1380 года. Он принудил морейских франков заключить с ним мир и союз; он помог им отразить турок и каталанцев и сделал в союзе с латинянами набег на Беотию, где Рожер де Лориа отступал перед ним вплоть до фиванских стен.

Этот каталанский предводитель, потомок обессмертившего себя в Первой сицилийской войне адмирала, был маршалом герцогства Афинского и сменил Монкаду, который понадобился королю Фредерику в Сицилии. В это время каталанцы вовлечены были в ожесточенную войну из-за господства в Средиземном море, с 1350 года пылавшую между Венецией и Генуей. На стороне Венеции были император Кантакузен и король Арагонский. Каталанские войска из герцогства Афинского присоединились в качестве наемников к венецианцам и отбили генуэзцев, когда те напали на Ореос и Негропонт. В связи с этим отношения республики к Каталанскому государству стали, хотя лишь временно, более дружественными

В то же время у каталанцев явился новый враг в Коринфе. Постоянные набеги турецких корсаров из Анатолии, пелопоннесских греков и афинских испанцев стали так тягостны для города и всего перешейка, что тамошние архиепископ и наместник убоялись его окончательной гибели. Поэтому коринфяне в феврале 1358 года отправили послов к своему владыке, номинальному императору Константинопольскому и князю ахайскому Роберту с настоятельной просьбой избавить их наконец от мучений. Самым подходящим для защиты города человеком показался Роберту богатый сенешаль Никколо Аччьяйоли, который владел в Морее обширными поместьями и с 1357 года был также графом Мальты и Гоццо.23 апреля 1358 года в Бари Роберт пожаловал ему в наследственное баронство коринфское кастеллянство Оно заключало в себе старые Паллене и Флиус, а также части Арголиды вплоть до Трэцены.

В акте ленного пожалования сказано, правда, что кастеллянство лежит на границах различных враждебных народов, каталанцев, турок и греков, и потому подвержено большим опасностям, но в просьбе коринфян о помощи говорится только о набегах турок, повергших некогда цветущую страну в глубочайшую нищету. Таким образом денежная сила флорентийского банкира выступила спасительницей Коринфа; здесь впервые дом Аччьяйоли достиг политического положения, которое затем существенным образом отразилось на Афинском герцогстве каталанцев.

Получение в лен Коринфа было высшей ступенью удачной карьеры великого сенешаля. Величайший государственный человек Анжуйской династии, которой в дурные и хорошие дни он оказывал бесценные услуги, отвоевав для нее даже часть Сицилии и удержав Морею, умер в Неаполе 8 ноября 1365 года, 55 лет от роду. В его родном городе Флоренции, где демократический дух равенства не давал хода тираниям, Чертоза Сан Лоренцо у Порта Романа осталась его блестящим монументом. Это великолепное создание готики может также служить первым памятником исторических отношений между Флоренцией и Грецией, так как на сооружение его, начатое в 1338 году, Никколо прямо назначил доходы со своих греческих владений. Он следовал в этом примеру пизанцев, которые употребили на сооружение собора свои константинопольские ренты В подземной капелле Чертозы показывают до сих пор величественную могилу великого сенешаля и других представителей его рода.

Удивительная фигура этого человека с его энергией и ловкостью, уже вполне принадлежащего новому времени, не имеет равных даже в том веке, когда современниками его были Кола ди Риенцо, кардинал Альборнос, Джиотто и первые итальянские гуманисты. События тогдашней эпохи были в зависимости от этого банкира и политика; влияние его господствовало от Авиньона до Сицилии и Греции. К истории Афин он имеет отношение лишь потому, что был родоначальником господствовавшего там впоследствии дома Аччьяйоли. Другой вопрос, также лишь отчасти задевающий культурно-исторические отношения Афин к Западу: способствовал ли своим положением в Греции великий сенешаль, друг Боккаччо и почитатель Петрарки, перенесению духа эллинской древности в процесс трансформации Италии. Не могла же его царственная власть не оказать ровно никакого влияния в этом направлении. С ним явилась в Неаполь целая толпа услужливых греков, состоявших при его дворе в замке Леттере подле Ночеры. Уже Боккаччо презрительно называл этих паразитов graeculi. Но не ахайские эллины, а калабрийские греки являются первыми учителями итальянских гуманистов. Петрарка пытался поучиться по-гречески у одного такого калабрийца, монаха Варлаама, а Бок-каччо заказал калабрийцу Леонтию Пилато латинский перевод Гомера. Благодаря ему этот невежда в 1360 году сделался первым профессором греческого языка во Флоренции.

Трудно доказать, что сношение франков с Афинами в эпоху раннего Возрождения оказало какое-нибудь духовное воздействие на Италию. Господство каталанцев и Сицилийской арагонской династии, бывшей в враждебных отношениях к Анжу и к папе, почти совершенно порвали всякие сношения Афин с Италией. В эпоху испанцев ни там, ни в Фивах не было двора; оба города лишились того значения, какое имели во времена ла Рошей. Знания, проникавшие отсюда в Италию, не могли передаваться непосредственно и были крайне ограничены.

Как мало занимал классический мир афинских развалин мысль наиболее выдающихся умов Италии, показывает тот же Боккаччо, наравне с Петраркой, страстно стремившийся к знакомству с литературой эллинов, еще скрытой от Запада за семью печатями. Афины два раза являются местом действия в его произведениях: в седьмой новелле второго дня Декамерона и в Тесеиде. Но ни здесь, ни там восхитительнейший для всякого поэта город древности не был для него ничем, кроме пустого имени и места. Тесеида, первая итальянская эпопея, передавшая великим поэтам Ариосто и Тассо форму октавы, замечательна по своему содержанию. Так как она относится к неаполитанскому периоду жизни Боккаччо, то, быть может, поводом к обработке греческого сюжета были отношения Анжу к Греции, хотя бы он - что теперь не может быть выяснено - почерпнул этот сюжет из французского или греческого источника. И в Тесеиде, этом едва ли пригодном для современного вкуса причудливом переложении греческой древности в формы франкского рыцарства, нет ни одного места, где бы воодушевленное воспоминание об идеальном прошлом Афин довело поэта до увлечения. Ни одним из существовавших тогда памятников древности, ни Акрополем с Парфеноном, ни даже именем Афины Паллады он не воспользовался для того, чтобы придать своему афинскому сценарию блеск и ценность яркого conleur local. Одним словом, для Боккаччо и всех его современников в Италии Афины оставались местом, о котором они не имели никакого наглядного представления.

То же франкское равнодушие к классическим или монументальным древностям Греции выказали и составители греческой и французской хроник Морей, бывшие современниками Боккаччо. И они не обратили никакого внимания на прошлое Пелопоннеса и на памятники его знаменитых городов. Античные места в большинстве случаев исчезли вместе со своими именами или совершенно изменились, и одичавшему туземному поколению, как и невежественным франкам, немногие остатки древнегреческих храмов и стен казались произведениями исчезнувших язычников и гигантов.