Организация и развитие отечественной исторической науки в 1917 - начале 30-х гг

Реферат
Организация и развитие отечественной исторической науки в 1917 — начале 30-х гг.
Развитие отечественной исторической науки в первое десятилетие советской власти можно условно разделить на два этапа, соглашаясь в принципе с периодизацией, предложенной С. Томпкинсом и А. Мазуром (См.-.Соловей В.Д. Процесс становления советской исторической науки (1917 — середина 30-х гг.) в освещении американской и английской историографии // История СССР. 1988. № 4. С. 202). Первый этап охватывает годы гражданской войны и иностранной военной интервенции (1917-1920гг.) и характеризуется практическим отсутствием серьезных исследовательских работ и свертыванием большинства научных изысканий. Второй этап ограничен периодом НЭПа (1920 — 1928 гг.) и приурочен к началу ожесточенной полемики историков оформляющегося марксистского направления с исследователями старой школы, которых принято называть буржуазными и мелкобуржуазными. В этой связи вряд ли можно согласиться с точкой зрения К. Ф. Штеппы, сводившего этот период к «относительно мирному сосуществованию» старой, буржуазной, и новой, марксистской, историографии (Там же. С. 205). Третий этап внутри первого периода истории отечественной науки в советское время датируется 1928 — 1931 гг. Он связан с окончательным разгромом немарксистской историографии в России, достаточно четко наметившимся кризисом марксистского понимания истории и началом процесса унификации исторического знания.
В 1920-е гг. организационная структура отечественной исторической науки была представлена двумя группами учреждений:
1) центры нового типа: Социалистическая (Коммунистическая) академия, Институт Красной профессуры (ИКП), Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, Институт Ленина, Музей революции — созданные Коммунистической партией для реализации партийных задач, марксистские по характеру;
2) центры старого типа, сложившиеся до 1917 г. (университеты, Археографическая комиссия, Исторический музей, Историческое общество, гуманитарные институты Академии наук) или в первые годы советской власти (ГАИМК, Институт истории РАНИОН). Они были автономны по своим целям и задачам и свободны от марксистского влияния в выборе тематики исследований.
Возникновение марксистского направления в исторических исследованиях. В марксистской историографии первого десятилетия советской власти складывалась довольно сложная обстановка, обусловленная множественностью интерпретаций марксизма. Первое его осмысление применительно к российской действительности принадлежит В. И. Ленину, которого по праву считают основоположником советской исторической науки. Он не был профессиональным историком, но многие его труды историчны. В ряде случаев им были высказаны оценки явлений истории, ставшие на многие годы основой для изысканий марксистских историков.
Ленинские взгляды на историю России включили в себя немногочисленные оценки феодального периода истории и более или менее разработанную схему истории XIX — начала XX в. При характеристике России феодальной эпохи В.И. Ленин заметил: «Основное деление общества — крепостники-помещики и крепостные крестьяне Крепостное право… в России… долго держалось и приняло наиболее грубые формы, оно ничем не отличалось от рабства» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 70). Достаточно высоко оценил он С. Разина — «одного из представителей мятежного крестьянства», который сложил «голову в борьбе за свободу» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 326). В. И. Ленин предпринял попытку обобщить свои знания о Петре I, который «ускорял перенимание западничества варварской Русью», при этом «не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 301).
Из проблем дооктябрьской истории России В.И. Ленин наибольшее внимание уделял империализму. Именно им был сделан вывод о наличии в России государственно-монополистического капитализма (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 293; Т. 34. С. 166 — 167). В его трактовке «государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 193). Вступление России в империализм, по мнениию В. И. Ленина, не изменило классовой природы государственной власти. Он писал: «… государственная власть в России была в руках одного старого класса, именно: крепостнически-дворянски-помещичьего» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 133).
Детально разработал В.И. Ленин историю возникновения и развития РСДРП (б). Им была высказана мысль о полувековых поисках передового учения в России (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 7 — 8). Возникновение большевизма как течения политической мысли и как политической партии он датировал 1903 г. (Там же. С. 9 — 10). История партии рассматривалась им в единстве с историей рабочего движения. Ленин углубил мысль о месте и значении первой русской революции, указав, что «… без «генеральной репетиций» 1905 года победа Октябрьской революции 1917 года была бы невозможна» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 9 — 10). Им же была развита мысль о Декабрьском вооруженном восстании 1905 г. как высшем пункте развития революции.
В.И. Ленин стал основным историком первых лет диктатуры пролетариата, предложив собственную трехэтапную периодизацию событий. Он выделил период с 25 октября 1917 г. по 5 января 1918 г. как время довершения буржуазно-демократической революции, а главное — время упрочения советской власти, когда было сделано «гигантски многое сверх буржуазной революции, для социалистической, пролетарской революции» (Ленин В. И. Поли. собр. со«. Т. 44. С. 102). В качестве второго этапа В. И. Ленин выделил Брестский мир, затем — этап гражданской войны от чехословаков и «учредительцев» до Врангеля (1918 — 1920 гг.) и, наконец, этап перехода к мирному строительству в 1921 г.
Ленинская концепция истории России явилась исходным пунктом последующих построений марксистских историков и обществоведов, которые стали предлагать свою интерпретацию не только марксизма, но и ленинизма. При этом широкое развитие получило цитатничество, допускалось использование высказываний В. И. Ленина, относящихся к истории одной эпохи, для характеристики другой. Историки не всегда проводили грань между мыслями, обусловленными генеральной направленностью того или иного сочинения, и идеями «случайными», которые также возводились в ранг абсолютной истины.
Следом за В.И. Лениным свое толкование истории России предложил Л. Д. Троцкий. По мнению его биографа И. Дойчера, «исторические сочинения Троцкого диалектичны до такой степени, что в марксизме подобного не видывали со времен Маркса, от которого Троцкий заимствовал свой метод и стиль» (Дойчер И. Троцкий в изгнании. М., 1991. С. 275). Он же считает что «Троцкий — единственный гениальный историк среди марксистов и пока что ими отвергаемый» (Там же. С. 277).
Основное внимание при разработке собственной концепции Л.Д. Троцкий уделил особенностям исторического развития России. По его мнению, вынужденная развиваться под экономическим и военным давлением Запада, Россия не могла пройти через все фазы «классического» цикла западноевропейского прогресса. Она не могла провести собственную реформацию или буржуазную революцию под руководством буржуазии. Отсталость страны заставляла ее стремительно продвигаться политически к уровню, достигнутому Западной Европой, и за ним – к социалистической революции. Слабая русская буржуазия была неспособна сбросить с себя бремя полуфеодального абсолютизма, но в тандеме с рабочим классом, поддержанным мятежным крестьянством, она стала революционной силой. Рабочий класс не мог удовлетвориться установлением буржуазной демократии и стал бороться за реализацию социалистической программы. Таким образом, в силу «закона комбинированного развития» крайняя отсталость имела тенденцию соединиться с крайним прогрессом, что и привело к взрыву 1917 г.
Л.Д. Троцкий противопоставляет дореволюционную Россию России советской, что является одним из краеугольных камней его исторической концепции. Он пишет: «Язык цивилизованных наций ярко отметил две эпохи в развитии России. Если дворянская культура внесла в мировой обиход такие варваризмы, как «царь», «погром» и «нагайка», то Октябрь интернационализировал такие слова, как «большевик», «Совет» и «пятилетка». Это одно оправдывает пролетарскую революцию, если вообще считать, что она нуждается в оправдании» (Троцкий Л, Д. К истории русской революции. М., 1990. С. 394).
Особую роль Л.Д. Троцкий отводил личности в истории. Его детерминистский взгляд на исторический процесс позволил относиться ему к политическим противникам не свысока, а объективно. Он, как правило, не квалифицировал врагов большевизма как коррумпированных и гнусных людей. Примером может служить историческая характеристика, данная Николаю II: «Николай II унаследовал от своих предков не только гигантскую империю, но и революцию. Они не оставили ему в наследство ни одного качества, которое дало бы ему возможность управлять империей, губернией пли даже уездом. Историческому паводку, каждый вал которого подкатывался все ближе к воротам его дворца, наследник Романов противопоставлял лишь немое безразличие» (Цит. по кн.: Дойчер И. Указ. соч. С. 291).
Историческая концепция Л.Д. Троцкого была подвергнута резкой критике и не породила направления в исторических исследованиях. Однако ее воздействие на историографическую ситуацию 20-х гг. несомненно. Оно проявилось хотя бы в том, что возникла целая школа историков и обществоведов, которая специализировалась на критике работ Л. Д. Троцкого. И, на наш взгляд, стоит согласиться с мнением Н. Н. Маслова о том, что «уже с середины 20-х годов начинается процесс политизации истории, что было связано прежде всего с борьбой против Троцкого и троцкизма» (Историческая наука в 20 — 30-е годы // История и историки. М., 1990. С. 77).
Свою интерпретацию истории России на базе марксизма в 20-е гг. предложил М.Н. Покровский. Относительно его роли и места в развитии исторической науки существует несколько точек зрения, среди которых можно выделить две диаметрально противоположные. Первая сводится к его характеристике как существенного видного историка-большевика 20 — 30-х гг., обладающего безграничной, диктаторской властью над исторической наукой и ответственного за преследования буржуазных историков (А. Мазур, К. Штеппа, П. Арон). М. Н. Покровскому приписывается, по сути дела, незавидная роль «передаточного рычага» между партийно-государственной машиной и сферой исторической науки. Второе мнение — апологетическое (О. Д. Соколов).
М.Н. Покровский был последним историком, пытавшимся осмыслить историю России в целом. Однако с профессиональной точки зрения предложенная им концепция достаточно уязвима, так как при ее создании автор выступал как компилятор, а не исследователь. В концентрированном виде концепция М. Н. Покровского была изложена в «Русской истории в самом сжатом очерке», первые две части которой увидели свет в 1920 г. и были высоко оценены В. И. Лениным. Он писал М. Н. Покровскому: «Очень поздравляю Вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга… Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным интересом» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 52. С. 24).
Историческая схема М.Н. Покровского проникнута пафосом отрицания теории надклассового государства и исключительности пути России. Считается, что ему принадлежит фраза: «История — это политика, опрокинутая в прошлое». И хотя авторство отрицается рядом исследователей (О. Д. Соколов), однако оно несомненно. В трудах М. Н. Покровского мы находим подобную характеристику работ буржуазных историков. А его многочисленные ученики уже при жизни учителя и без возражений с его стороны использовали эту мысль для описания исторической науки в целом, что позволяет считать ее заостренной формулировкой взглядов самого М. Н. Покровского. Кроме того, М. Н Покровский, выступая 8 декабря 1930 г. на партийном собрании Института истории Комакадемии, заявил: «Борьба на историческом фронте есть борьба за генеральную линию партии. Положение «история — политика, обращенная в прошлое» означает собой, что всякая историческая схема есть звено, цепочка для нападения на генеральную линию партии. Существует самая тесная связь между борьбой за генеральную линию партии и борьбой на историческом фронте. Их нельзя разрывать. Трудно себе представить такую вероятность, что сторонник генеральной линии партии является ревизионистом в исторических работах. История… не есть самодовлеющая задача, история — величайшее орудие политической борьбы; другого смысла история не имеет» (Цит. по: Артизов А. Н. Критика М. Н. Покровского и его школы // История СССР. 1991. № 1. С 106). По сути дела, М. И. Покровский призывал к прямому подчинению исторических исследований требованиям партии.--PAGE_BREAK--
Попытки критики М.Н. Покровского предпринимались еще в 20-е гг. (А.Н. Слепков, С.Г. Томсинский, В.Н. Рахметов), однако в условиях незыблемого авторитета ученого как руководителя советской исторической науки они не получили развития. Между тем, появление критических оценок весьма симптоматично. Они свидетельствовали о наличии реального объекта для критики — ошибочных взглядов и положений. Организационное оформление марксистского сектора российской историографии связано с возникновением исследовательских учреждений и учебных заведений нового типа. Среди них — Социалистическая академия общественных наук (1918 г.), Институт К. Маркса и Ф. Энгельса (1921 — 1922 гг), Истпарт (1920 г.) и т. д. Наибольший интерес представляют Институты Красной профессуры, деятельность которых была наиболее плодотворной в научном плане.
Идея создания специального центра для подготовки марксистских кадров обществоведов и историков была выдвинута на 1-м совещании по народному образованию (декабрь 1920 — январь 1921 г.) и нашла воплощение в декрете СНК РСФСР от 11 февраля 1921 г. На его основании в Москве и Петрограде были созданы Институты Красной профессуры, в которых сложился новый тип учебного заведения при сочетании теоретико-методологической подготовки и проработки отдельных тем в рамках научно-исследовательских семинаров по истории. Ядро педагогических коллективов составляли старые большевики и первые ученые-марксисты (В.В. Адоратский, В.П. Волгин, Ш.М. Дволайцкий, В.И. Невский, М.Н. Покровский, Ф.А. Рот-штейн, Е.М. Ярославский), часто приглашались видные партийные руководители (Н.И. Бухарин, Г.И. Зиновьев, Л.Б. Каменев). Основным принципом подбора слушателей ИКП была политика пролетаризации, ставшая причиной глубокого кризиса организаций на рубеже 20 — 30-х гг. У большинства выпускников отсутствовали прочные систематические знания по истории, многие усвоили лишь общесоциологические формулировки. ИКП выступили инициаторами дискуссий о Советах в революции 1905 — 1907 гг… о характере финансового капитала в России и о двух путях развития капитализма в сельском хозяйстве, о «Народной воле», о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую и т. д., однако точки зрения немарксистскй настроенных историков в их ходе априорно отвергались и расценивались как идеологически вредные. С точки зрения развития историографической ситуации ИКП как учебные заведения переходного типа исчерпали себя.
Сформированные большевиками в 20-е гг. исторические учебные заведения наряду со способными и нестандартно мыслящими историками выпустили значительный отряд малокомпетентных в профессиональном отношении людей, которые оказали негативное воздействие на последующее развитие исторической науки в стране. Именно ими был привнесен дух воинствующего догматизма и интеллектуальной нетерпимости. К концу 20-х гг. на фоне меняющейся общественно-политической ситуации в марксистском секторе российской историографии сложилась достаточно негативная ситуация, которая характеризовалась изоляцией от лучших достижений немарксистского обществоведения. Наметились тяга к отвлеченному схоластическому теоретизированию, подмена интеллектуальной аргументации обвинениями идеологического порядка. Начался процесс унификации и догматизации марксистской исторической науки. В среде историков-марксистов стали раздаваться требования «чистоты марксизма-ленинизма», «идейной выдержанности». Складыванию подобной ситуации способствовала борьба за лидерство между группировавшимися вокруг М. Н. Покровского и Е. М. Ярославского историками.
Буржуазная историческая наука. Российская буржуазная историческая наука в массе своей негативно встретила установление диктатуры пролетариата. Уже в ноябре 1917 г. один из крупнейших ее представителей, академик А. С. Лаппо-Данилевский обратился с воззванием, в котором говорилось о «великом бедствии», постигшем Россию, о непризнании советской власти и необходимости поддержки Учредительного собрания. С антибольшевистскими заявлениями выступила профессура Московского, Казанского, Харьковского и других университетов.
Октябрьская революция привела к массовому выезду из России цвета буржуазной исторической науки. Уже в 1917 г. страну покинули профессор Томского университета С.О. Гессен (1887-1950) и будущий профессор Гарварда М.М. Карпович (1888-1959). В 1918 г. советскую Россию покинули заведующий кафедрой истории в Институте географии, крупнейший знаток истории картографии Л.С. Багров (1881 — 1957), преподаватель Петроградского политехнического института П. А. Остроухов (1885 — 1965), известный исследователь античности в будущем профессор Иельского университета м И Ростовцев (1870- 1952). В 1919 г. выехали киевский профессор Д.И. Дорошенко (1882 — 1951), исследователь истории церкви бывший министр Временного правительства А.В Карташев (1875 — 1960). Резко увеличился потолок эмигрантов в 1920 г. (Н.Н. Алексеев, Н.А. Баумгартен, А.Д. Билимович Ф.А. Браун, Г.В. Вернадский, И.Н. Голенищев-Кутузов К И Зайцев, В.В. Зеньковский, М.В. Зызыкин, Е.П. Ковалевский, Н.П. Кондаков, П.Н. Милюков, А.Л. Погодин, М.Г. Попруженко, В.А. Розов, А.В. Соловьев, Е.В. Спекторский, Г.В. Флоровский и др.).
В какой-то мере этапным событием в складывании российской исторической школы за рубежом был так называемый «философский пароход». Сообщение о готовящейся высылке буржуазных ученых появилось в «Правде» 31 августа 1922 г. Однако еще до этого в Москве, Петрограде, Киеве и других местах были проведены аресты. Кандидатуры на высылку намечались В. И. Лениным. Общее число высланных по одним данным составило 50 — 60 человек, по другим — 300. Среди них ученые-историки: профессор Московского университета А. А. Кизеветтер (1866 — 1933), профессор Новороссийского университета А. В. Флоровский (1884 — 1968), профессор Петроградского университета и Александровского лицея В. А. Мякотин (1867 — 1937) и др. Одновременно были высланы яркие представители философской мысли — Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, С. Н. Булгаков, Ф. А. Степун, Б. П. Вышеславцев, И. И. Лапшин, И. А. Ильин, Л. П. Карсавин, А. С. Изгоев, С. Н. Трубецкой — ученые, труды которых в значительной степени лежали в основе методологии отечественной исторической науки.
Характеризуя эмиграцию, известный историк барон Б.Э. Нольде писал: «С библейских времен не бывало такого грандиозного «исхода» граждан страны в чужие пределы. Из России ушла не маленькая кучка людей, группировавшихся вокруг опрокинутого жизнью мертвого принципа, ушел весь цвет страны, все те, в руках кого было сосредоточено руководство ее жизнью, какие бы стороны этой жизни мы ни брали. Это уже не эмиграция русских, а эмиграция России...» (Цит. по кн.: Мухачев Ю. В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР. М., 1982. С. 42 — 43). Попутно отметим, что эмиграция охватила практически все регионы страны. Известны случаи, когда за границу выезжали и с территории современной Мордовии. Например, выехал в Сербию учитель Рузаевского железнодорожного училища И. П. Антюфеев (См.: Ивашкин В. С. Формирование советской интеллигенции в Мордовии. Саранск, 1972. С. 37).
Таким образом, в начале 20-х гг. за пределами России оказалась большая группа историков и обществоведов, составлявших цвет отечественной исторической науки. Они продолжили разработку интересующих их проблем и тем самым заложили основы будущей западноевропейской и американской «русистики» и «советологии». «Историческая наука не погибла за рубежом, — писал заведующий секцией истории Общества изучения Амурского края профессор Н. Никифоров, — она получает новые стимулы, продолжает традиции...» (Цит. по кн.: Сонин В. В. Крах белоэмиграцни в Китае. Владивосток, 1987. С. 32).
Помимо историков, покинувших Россию или высланных из нее, существовала значительная группа исследователей, которые попытались приспособиться к марксистской идеологии и социальной практике большевиков. Однако подобная «адаптация» шла чаще всего формально и носила чисто внешний характер. И именно эта группа историков наиболее активно противостояла губительным тенденциям, которые несли в науку марксистские школы, в частности, М. Н. Покровского.
Немарксистская историческая наука в России в 20-е гг. развивалась в чрезвычайно сложных условиях. Со стороны большевистского правительства были предприняты шаги по реорганизации ее традиционных центров. Фактически было ликвидировано университетское историческое образование, и вместо исторических факультетов в университетах были созданы факультеты общественных наук. В 1921 г. СНК принял декрет, установивший обязательный минимум преподаваемых здесь предметов: 1) развитие общественных форм; 2) исторический материализм; 3) пролетарская революция; 4) политический строй РСФСР; 5) организация производства и распределения в РСФСР; 6) план электрификации РСФСР. Не менее тяжелая обстановка сложилась в Академии наук, историческое отделение которой начало сотрудничать с новой властью лишь спасая исторические архивы и библиотеки. При этом историки руководствовались мыслью академика С. Ф. Платонова о необходимости служения народу и России.
Ученые-немарксисты довольно часто вступали в полемику с начинающей господствовать марксистской историографией. Тот же С. Ф. Платонов обратился к изучению петровского времени и характеризовал Петра I как «неподкупного и сурово-честного работника на пользу общую». Тем самым он противопоставлял свою оценку официальной, представляющей императора в виде грязного и больного пьяницы, лишенного здравого смысла и чуждого всяких приличий» (Платонов С. Ф. Петр Великий. Личность и деятельность. Л., 1926. С. 3).
К концу 20-х гг. наметилось явное ужесточение политики правительства по отношению к буржуазным историкам. Своего апофеоза оно достигло в ходе «дела историков». Поводом к нему послужило обнаружение в библиотеке АН подлинных экземпляров манифестов об отречении Николая II и его брата Михаила. В 1930 г. был арестован академик С.Ф. Платонов, следом его друзья и ученики: А.И. Заозерский, А.И. Андреев. С.В. Рождественский. Вскоре за ними последовали профессора Б.А. Романов, В.Г. Дружинин, П.Г. Васенко, М. Ф. Приселков, академики Е.В. Тарле и Н.П. Лихачев. Позднее были арестованы академик М.К. Любавский, члены-корреспонденты АН Ю.В. Готье, Д.Н. Егоров, А.И. Яковлев, профессора С.В. Бахрушин, В.И. Пичета и др. Всего по «делу историков» проходило 115 человек.
Несмотря на «мягкий» приговор именно «дело историков» знаменовало собой фактический разгром и ликвидацию буржуазного направления в исторической науке России. Это прекрасно понимали историки-марксисты. Русская буржуазная историография, по утверждению М.М. Цвибака, «умерла под платоновским знаменем» (Зайдель Г. С, Цвибак М.М. Классовый враг на историческом фронте. М.; Л., 1931. С. 215).
В 1930 г. состоялась дискуссия на тему «Буржуазные историки Запада в СССР», в ходе которой в качестве объектов жесткой критики были избраны Е. В. Тарле, Н. И. Кареев и В. П. Бузескул. Причем последние были людьми преклонного возраста и не пережили организованной травли (в 1931 г. они умерли).
Попутно отметим, что фактический разгром исторической науки в конце 20-х — начале 30-х гг. вызвал серьезную обеспокоенность в Европе. Выдающийся французский историк Альбер Матьез выступил с протестом по поводу ареста Е.В. Тарле. 1931 г. газета «Матэн» опубликовала письмо в защиту 48 арестованных советских историков. Оно было подписано видными Французскими историками и деятелями культуры.
Мелкобуржуазная историческая наука. Мелкобуржуазная историография 20-х гг. представлена небольшим количеством работ авторов, примыкавших либо к меньшевикам, либо к эсерам (Н.А. Рожков, Р.В. Иванов-Разумник. А. Попов и до ). Уже в первых сборниках статей 1918 — 1919 гг. («Большевики у власти. Социально-экономические итоги Октябрьского переворота», «Год русской революции», «Из недавнего прошлого») четко просматривался антибольшевистский настрой данного направления отечественной историографии. Большевиков обвиняли в разрушении российской государственности, голоде и разрухе, разложении армии и т. д.
Наиболее крупным представителем мелкобуржуазной историографии 20-х гг. был профессор Петроградского университета Н.А. Рожков, опубликовавший в это время свой итоговый труд «Русская история в сравнительно-историческом освещении (опыт социальной динамики)» (т. 1 — 12). В нем была предложена концепция истории России, сводимая к ряду этапов. Фактически русская история у Н. А. Рожкова начинается с VI в. — с расселения русских племен в Приднепровье, в верховьях Волги и Оки и в бассейне Волхова. Дальнейшая периодизация связана с выделением следующих хронологических разделов: VI — IX вв. — древнейшая Русь, состояние варварства; X — XII вв. — феодальная революция; XIII — середина XVI в. — феодализм (с середины XIV в. — падение феодализма); с середины XVI в. до 1725 г. — дворянская революция; 1725 — 1825 гг. — господство дворянства; 1825 — 1860 гг. — буржуазная революция; 1861 — 1905 гг. — производственный капитализм; 1905 — 1917 гг. — революция в России.
Особое внимание Н.А. Рожков уделял психологическому фактору в истории. Он писал: «Психологический тип — это то же в истории духовной культуры, что тип экономический в истории хозяйства, тип социальный в истории устройства общества, тип политический в истории государства. Это такое же объединяющее, обобщающее понятие, как, например, «натуральное хозяйство», «капитализм», «сословный строй», «классовый строй», «абсолютизм», «конституционная монархия», «республика» и т. д.» (Рожков II. А. Русская история в сравнительно-историческом освещении. Пг.; М… 1919. Т. 1. С. 11).    продолжение
--PAGE_BREAK--
Для представителей мелкобуржуазного направления в отечественной исторической пауке (Р. В. Иванов-Разумник) характерен интерес к истории российской общественной мысли, которая должна была базироваться на теории борьбы индивидуализма с мещанством.
Региональная историография. 1920-е гг. характеризуются зарождением и развитием массового краеведения, которое можно рассматривать как своеобразную, специфическую форму региональной историографии (См.: Юрченков В.А. Региональная историография: российский опыт // Регионология. 1993. № 1. С. 103).
Познание края, осуществляемое на базе мелкого (город, село) и среднего (губерния) регионов, выступало как средство овладения культурным наследием прошлого. С 1917 по 1929 г. число краеведческих организаций увеличилось с 246 до 2 000 (по иным подсчетам, с 155 до 1761). У 240 из них были свои периодические и непериодические издания (Шмидт С. О. «Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество: Краеведческий альманах. М., 1990. Т. 1. С. 16). Причем в них достаточно отчетливо стала проявляться черта взаимопроникновения местной (региональной) и более широкой проблематики. Примером могут служить «Очерки по истории Пензенского края» А Хвощева (1922 г.), который исследовал историю региона через призму одной из наиболее интересных общероссийских проблем — вопроса о колонизации. А. Хвощев писал: «Автору хотелось пересмотреть и обработать существующий печатный материал, составляющийся из разбросанных заметок, очерков, как изданных отдельно, так и разбросанных в разных изданиях, чтобы пензенский читатель мог иметь некоторое представление об исторических судьбах родного края. Из разнообразных исторических вопросов выбран вопрос о колонизации края потому, что этот вопрос, как и везде, имеет и имел самое существенное влияние на указанные судьбы» (Хвощев А. Очерки по истории Пензенского края. Пенза, 1922. С. 7).
В конце 20-х гг. в условиях начавшейся унификации исторической науки в региональной историографии исследователи продолжали говорить о своеобразии местной истории, что в конечном счете привело к репрессиям властей против краеведов. Многих обвинили в связях с академиками — историками С.Ф. Платоновым, Е.В. Тарле, М. К. Любавским, экономистами А.В. Чаяновым, Н.Ф. Кондратьевым. Появились термины «кулацкое, меньшевистско-эсеровское краеведение», «архивно-археологическое краеведение, проникнутое идеологией русской великодержавности» и т. п. Региональная историография в форме краеведения была фактически разгромлена. Ей удалось сохраниться лишь в некоторых регионах, преимущественно на территориях, где шло национально-государственное строительство, да и то отчасти.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Алаторцева А.И. Советская историческая периодика, 1917 – середина 1930-х годов. М.: Наука, 1989. 252 с.
Алексеева Г.Д. Октябрьская революция и историческая наука в России (1917-1923 гг.). М.: Наука, 1968 300 с.
Брачев В.С. Сергей Федорович Платонов // Отечественная история. 1993. г. № 1. С. 111-128.
Вокруг статьи Л.Д. Троцкого «Уроки Октября» (октябрь 1924 г. – апрель 1925 г. ) / Публ. подгот. Ю. Мурин, А. Степанов, А. Чернов // Известия ЦК КПСС. 1991. № 7. С. 158-177.
Геллер М.С. «Первое предостережение» — удар хлыстом: (К истории высылки из Советского Союза деятелен культуры в 1922 г.) // Вопросы философии. 1990. № 9. С. 37 — 66.
Герасименко В.И., Загоровская В.И. Ленинская концепция высшей школы и ее практическое осуществление в первые годы Советской власти // Научные труды по истории КПСС. Киев, 1990. Вып. 165. С. 10 — 17.
Говорков А.А. Некоторые стороны понимания академиком М.Н. Покровским социальной функции исторической науки // Некоторые вопросы отечественной истории в советской историографии. Томск. 1989. С. 98 — 114.
Готье Ю.В. Мои заметки // Вопросы истории. 1991. № 6. С. 150 — 175-№ 7/8. С. 164 — 190; № 9/10. С. 160 — 185; № 11. С. 150 — 177; № 12 С. 137 — 164; 1992. № 1. С. 119 — 138; № 2/3. С. 143 — 161; № 4/5 С. 107 — 118; № 11/12. С. 124 — 160.
Дойчер И. Троцкий в изгнании. М.: Политиздат, 1991. 590 с.
Иванова Л.В. У истоков советской исторической науки. М.: Мысль, 1968 197 с.
Историческая наука в 20 — 30-е годы // История и историки. М, 1990. С. 64 — 105.
Квакин А.В. Обшее и особенное в положении российской диаспоры первой волны. Тверь: Изд-во Твер. гос. ун-та, 1992. 48 с.
Колеватов Д.М. История и современность в представлении историков 1920-х — начала 1930-х годов // Историки об истории. Омск, 1989. С. 89 — 101.
Коростелев А.Ф. Отзвук прошлого // Вопросы истории. 1988. № 5. С. 179 — 182.
Коэн С. Бухарин. Политическая биография, 1888 — 1938: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1988. 574 с.
Мухачев Ю.В. Идейно-политическое банкротство планов буржуазного реставраторства в СССР. М.: Мысль, 1982. 269 с.
Сапов В.В. Высылка 1922 года: попытка осмысления // Социологические исследования. 1990. № 3. С. 112 — 114. Соколов В.Ю. История и политика: (К вопросу о содержании и характере дискуссий советских историков 1920-х — начала 1930-х гг.). Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. 202 с.
Соколов О.Д., М.И. Покровский и советская историческая пауза. М.: Мысль, 1970. 276 с.
Соловей В… Процесс становления советской исторической науки (1917 — середины 30- х гг. ) в освещении американской и английской историографии // История СССР. 1988. № 4. С. 200 — 215.
Соловей В.Д. Институт Красной профессуры: подготовка кадров историков партии п 20 — 30-е годы // Вопросы истории КПСС. 1990. № 12. С. 87 — 98.
Сталин И.В. Октябрьская революция и тактика русских коммунистов: Предисловие к книге «Па путях к Октябрю» // Соч. Т.'6. С. 358 — 401.
Тарасова Н.Н. О философских и теоретико-методологических взглядах П. А. Рожкова // История и историки. М., 1990. С. 258 — 283.
Чернобаев А.А., М.Н. Покровский — ученый и революционер // Вопросы истории. 1988. № 8. С. 3-13.
Чернобаев А.А., М.И. Покровский — историк Великого Октября: Историографический очерк // Вопросы истории КПСС. 1988. Л» 11. С. 102 — 117.
Чижов Л.А., Н.К. Крупская и становление исторического образования в СССР // Теоретическое наследие Н. К. Крупской и современность М 1990. С. 74 — 86.
Энтин Д. Спор о М.Н. Покровском продолжается // Вопросы истории. 1989. № 5. С. 154 — 159.