Эго и цикл жизни

Волею этой Любви и гласом этого Зова.
Мы не оставим исканий,
И поиски кончатся там,
Где начали их; оглянемся,
Как будто здесь мы впервые.
Перевод С. Степанова Т.С.Элиот, Избранная поэзия,
С. Петербург,"Северо-Запад", 1994 г.
В соответствии с древней каббалистической легендой, описывающей "Образование Младенца", бог повелел, что­бы в момент создания семя будущего человека предстало перед ним, в это время он решит какой же быть душе: муж­ской или женской, мудрой или простодушной, богатой или бедной. Одно лишь оставил он нерешенным, а именно: быть ли ей праведной или нечестивой, ибо как сказано: "Все во власти Господа, кроме страха Господня". Душа стала умо­лять Бога не отсылать ее из этого мира высшей жизни. Но ответил Бог: "Мир, в который отправляю тебя, лучше мира, в котором ты была. Когда я создавал тебя, то создавал для земной судьбы". И повелел Бог правящему душами, живущи­ми в высшем мире, посвятить эту душу во все таинства того, иного мира, провести через рай и ад. Так душа постигла все секреты высшего мира. Но в момент рождения, когда ду­ша пришла на землю, ангел погасил свет знания, зажженный свыше, и душа, заключенная в земную оболочку, вошла в этот мир, забыв свою высокую мудрость, обреченная на веч­ный поиск, чтобы обрести ее вновь.
Какой психологический смысл заключен в этом древнем мифе о судьбе души? Из легенды следует, что Бог опреде­лил все будущее развитие души за исключением одной лю­бопытной детали, одного крайне важного ограничения: он не определил быть ли ей душой праведного или нечестивого че­ловека, ибо "все во власти Господа, кроме страха Господня". Это означает, что определенная судьба, определенный жиз­ненный путь уже предуготован каждому человеку, но выпол­нить ли. предначертания, пойти ли по предназначенному пу­ти или нет эго остается в его собственной воле. Поэтому 'страх Господен", добровольное принятие Его божьего про­мысла это элемент этическою выбора, который остается во власти индивида Цель фиксирована, но выбор пути и способ достижения ее предоставляется каждому индиви­дуально. Это поистине глубочайший ответ на вечный вопрос свободного выбора! В своем диалоге с Богом душа, опасаю­щаяся потерять свою чистоту после контакта с преходящим, земным существованием, протестует против ее сошествия в этот мир. Но Бог укоряет ее. Мир, в который она вот-вот вступит, лучше того, где она была, поскольку именно для этою мира она и была сотворена. Другими словами, это зна­чит, что весь смысл существования каждой души лежит именно в том, что только земное существование может при­вести ее к осуществлению ее главной задачи. Ее главная цель и задача не состоят в достижении чистого и безгреш­ного состояния в идеальном мире, а, скорее, в доброволь­ном принятии ответственности за деяния в этом реальном мире и вызванную этим постоянно повторяющуюся необхо­димость выбора. Вот почему душа должна забыть все зна­ния, все секреты, узнанные ею в Высшем мире, чтобы от­крыть их заново в период земного существования, и тем са­мым сделать их опять своими.
Что же означает сотворивший душу Высший мир на язы­ке психологии? Высший мир - хранилище глубочайших секретов небес и ада, света и тьмы, вершины и дна, позитивного и негативного - другими словами - это мир коллективного бессознательного, из которого все мы и произошли. Потому сказка, что аист приносит детей из глубокого озера, не лишена смысла - это только иное представление того же самого психического опыта: все мы вышли из его великих вод. Утверждаемое механистической и односторонней рационалистической психологией положение, что человек рождается чистой страницей, tabula rasa, совершенно абсурдно.
Напротив, человек в глубинах своего естества скрывает опыт восходящий к древнейшим временам, следы поступки их последствий, выходящих далеко за рамки персонального существования, равно как и определенные индивидуальные возможности, уже предвещающие события далекого будущего. Этот опыт представляет ту же сущность ребёнка, что до сих пор живет в таинственном мире мифический образов и магическою соединения. Действительно, он погружен в мир образов коллективного бессознательного мифологическое прошлое человечества, не проясненного к конкретной реальностью настоящего. Для ребенка великие коллективные образы прошлого еще слишком близки. Первейшей задачей для него является освобождение от очарования их сверхличностной силы В этом противостоянии ребенок должен выковать свою маленькую личность, тем самым соединяя и развивая свое отце очень фрагментированное индивидуальное эго.
Если мы хотим понять психологию маленького ребенка, то подходить к этому вопросу надо с позиций мира мифов и магии в этом мире, выражаясь психологическим языком, его жизнь не достигла никакого индивидуального имени, она существует в чисто анонимном состоянии. Всякий, кто хотя бы раз имел дело с детьми, наблюдал бесчисленное количество примеров, объяснение которым можно отыскать только в анонимной мифической и магической сфере. Например, почти все дети практикуют проведение определенных и весьма странных церемоний, особенно перед сном, поскольку переход от бодрствования ко сну - это особенно важный момент, предоставляющий собой как бы переход от света к мраку. Этими церемониями могут быть какая-то "ритуальная" манера пожелания спокойной ночи, заботливого рукопожатия куклам или чего-то еще подобного. Эти столь легко пренебре­гаете ребячества при надлежащем рассмотрении представляют пережитком магических апогропейных, то есть защища­ющих от зла церемоний, привычных для примитивных пле­мен. Именно потому, что ребенок осведомлен о ничтожнос­ти своего маленького эго по сравнению с первозданной си­лой коллективного могущества, он ищет в таких обрядах уве­ренное, что его крошечное его не будет вновь полностью поглощено в течение великой первозданной ночи Мы, взрослые, слишком легко забываем, каким ужасом для ре­бенка является исчезновение света, ведь нет же никакой га­рантии, что свет, а значит и жизнь появятся вновь! Но все-таки, если все шло так же вчера и позавчера. То есть какая-то надежда, что завтра все повторится снова. Юнг представил интересный омег о ритуале, имеющемся у племени пуэбло в Мексике, среди которого он провёл некоторое время. Они считают себя детьми солнца, а своей священной обя­занностью - заставлять всходить солнце и совершаю; ото каждое утро при помощи ритуальною действия. А если они прекратят исполнение своего ритуала, то через некоторое время солнце перестанет восходить на небосклон Эта четкая проекция и конкретизация психологической опасности. Без исполнения определенных ритуальных обрядов и померк бы свет сознания. Таким же образом и детские церемонии представляют собой магические чары, противодействующие великой силе мрака для того, чтобы не угас слабый луч све­та детской индивидуальности.
Интересно прокомментировал это действие пятилетний мальчик, которого попросили рассказать о сне: "Не сон на­ходился в моей голове, а я находился во сне".
Потому что дети действительно заключены в свои сны, то есть во всеохватывающую силу великой психической первоз­данной ночи. Вот почему дети так легко смешивают реаль­ность и фантазию, а разделительная линия на первых порах вообще не существует. Мне вспоминается шестилетняя де­вочка, которая была все утро была вне себя от радости потому, что ей ночью приснилось, будто бы ей подарили изу­мительную куклу. с которой она все время играла. И это чув­ство счастья осталось даже после пробуждения, поскольку сон для этой девочки был теперь абсолютно реальным и кон­кретным фактом. Следующему примеру легко подобрать аналогии. На картине изображен был солдат, убивающий противника. Мальчик четырех с половиной лет, глядя на эту картину, тут же достал игрушечную винтовку и застрелил убивавшего насмерть, после чего испустил вздох облегче­ния,* ведь для него убийство стало отомщенным не только в мире фантазий, но и в реальной жизни. Из литературы нам хорошо известны примеры совершения ритуалов молодыми людьми, что можно отыскать в "Исповеди" Руссо где он рас­сказывает, как в детстве пользовался предсказаниями. Он старался попасть камешком в дерево. Если это удавалось, то он воспринимал это как добрый знак, а если промахивался то это был знак плохой. (Дерево же должно было быть до­статочных размеров, чтобы не делать задание излишне сложным!) На самом деле, кто из нас, взрослых, не продол­жает заниматься чем-то подобным и до сих пор, кто пол­ностью освободился от всяческих магических действий, на­зываемых нами просто "суевериями", таких., как загадывание желания при взгляде на падающую звезду и не наступать на щель между камнями на мостовой?
Это магическое мышление является типичным для опре­деленного уровня жизни, чьи корни уходят не столько в пер­сональное эго, а в безличный слой коллективного бессозна­тельного. Удивительные проявления этого слоя можно уви­деть в артистических усилиях детей. Вот, например, рисунок пятилетней девочки (см. рис.10). Это полностью спонтанное выражение ощущений без какого-либо определенного пред­мета. Но при внимательном рассмотрении возникает совер­шенно безошибочное впечатление мифического ландшафта или пришедшей из мира "Тысячи и одной ночи" картины. За­мечательно то, что сильное эмоциональное воздействие мо­жет вызвать детский, совершенно наивный рисуночек. Но это становится понятным, если уяснить себе, что он выражает, так сказать, внутренний детский ландшафт. Фактически так выражается цвет и напряженность сокровенного детского мира, в котором ребенок прожил большую часть своей жиз­ни. Такие спонтанность и напряженность возможны только благодаря огромному перевесу и витальности мифического мира по сравнению с миром его эго-сознания.


10. Мифический ландшафт
Эго и цикл жизни


11. Два демона
Барьер, возводимый эго-сознанием взрослого человека для защиты от мира коллективных образов столь высок, что преодолеть его можно только с огромными трудностями. Этим же можно объяснить и странную психологию художни­ка. Выйдя из мира своего эго-сознания и при его содейст­вии, он обретает способность проникать в мир мифов и ма­гии. Подобно Улиссу, надежно прикрепленный к мачте ре­альности, он способен уже слышать голоса сирен и заклю­чать свои слова в их музыку. По этой же причине во все вре­мена поэты почитались в народе мудрецами. Они были "про­видцами", видевшими великие надличностные взаимосвязи во вселенной. В то время как ребенок ведет, так сказать, униполярную жизнь, функционирующую главным образом в слое коллективного бессознательного, жизнь художника би­полярна: обладая в полной мере своим эго, он нисходит в подземный мир коллективных образов и при посредничестве свой индивидуальной личности извлекает из глубин достой­ные благоговейного страха сокровища. Вот почему художни­ки живут в состоянии опасности, что их захлестнет волна ве­ликих коллективных образов и хорошо известно, что часто эта сила магического мира порабощала и превозмогала и, наконец, поглощала их.
В этом коллективном мире художников и детей колдуны и феи являются не персонажами сказок, а обычными обитате­лями земли. Характерный пример этому иллюстрируется картиной мальчика пяти с половиной лет, которую он нари­совал и раскрасил по своей инициативе (см. рис. 11). Пер­вая из двух фигур представляет собой странную демоничес­кую фигуру с причудливым головным убором, состоящим из короны с рогами по бокам, причем эта фигура сильно напо­минает танцевальную маску примитивных колдунов или пол­ную боевую раскраску шаманов. Второй рисунок, нарисован­ный тем же мальчиком, изображает похожую фигуру, некий вид демона с длинным хвостом, что можно трактовать как бессознательный фаллический символ. В этом случае головной убор еще более замысловат, с двумя огромными рога­ми, а центральная часть, как и в первом случае, несет на своей верхушке странный мифический символ. Едва ли мож­но вообразить более удачный и красочный образ колдуна или животного-бога.
Поистине ошеломляющее впечатление производит близкая аналогия между детским мышлением и образами коллективного бессознательного при сравнении этих рисун­ков с рисунками Бронзового Века. Это изображение из Мо-хенджо-Даро индийского бога Пражапати,* "Бога всего жи­вого", олицетворяющего творческие силы природы. Два на-

Рогатый Бог. Репродукция из Маргарет А. Мюррей: "Бог ведьм"
рисованных ребенком демона вполне могут восприниматься как отражение его собственных инстинктивных творческих энергий. Особенно поражает удивительное сходство укра­шенных рогами головным уборов и центральной частью, увенчанной в каждом случае разными двукрылыми символа­ми. Это ясно показывает, как сильно детские фантазии опре­делены образами коллективного бессознательного.
Если мы суммируем основные моменты, то получим сле­дующую картину психологического развития ребенка. Разви­тие его началось с состояния полной вовлеченности и недифференцированности от внешнего и внутреннего мира, в кото­ром он живет, а затем начался процесс развития собственно­го эго, отделения его личности от анонимного тождества со всеми существующими явлениями. Вот почему слово "Я" до­вольно поздно входит в сознание ребенка, уже ближе к кон­цу третьего года жизни. Только тогда можно заметить первые сознательные и заметные следы появляющейся эго-личности, в противоположность коллективной психе.
Интересно и то, что примитивные языки весьма часто не имеют средств для выражения понятия "эго". Таким образом, в оригинальном семитском языке не существовало понятия "эго". Первые семиты не говорили "Я убиваю", а говорили "Здесь вот убийство". Только в результате постепенного раз­вития стало возможным выражаться так, как мы теперь пони­маем - "Я убиваю". Если маори говорит от первого лица, то это не всегда значит, что он говорит о себе, скорее о груп­пе, с которой естественным образом идентифицирует себя самого. Он говорит: "Я сделал то или это", а в действитель­ности это значит, что "Мои сородичи делали это". "Моя" зем­ля означает землевладения племени*. Как и в случае с ре­бенком, это отражает признаки пока еще фрагментарного развития эго-сознания. Антропологи отмечают существова­ние подобного факта практически в каждой примитивной ци­вилизации. Таким образом, подав один пример из многих, можно выразиться словами Каффира: "Они едва ли осозна­ют даже самые крупные фрагменты своей индивидуальнос­ти, которая лежит ниже уровня полного сознания... Подсоз­нательное "я" гораздо больше, чем часть его вырастающая до полного самосознания". Но приобретение все более расширяющегося эго сознания указывает направление раз­вития для всего человечества в целом, и для ребенка и под­ростка в частности. Насыщенный конфликтом процесс осво­бождения от чудовищной власти коллективных образов ис­ключительно труден. В случае примитивных племен, такие попытки несут крайне противоречивое содержание и всегда сопровождаются жертвоприношениями с целью задобрить первозданные стихии.
Даже в наши дни многие из нас идут на уступки или сра­зу же сдаются при первом же препятствии в ходе преодоле­ния власти бессознательных коллективных образов. Как спо­койно и комфортно выглядит перспектива постоянного пре­бывания в защитном круге магического мира и каким жесто­ким и холодным кажутся грубые резкие очертания сознатель­ного эго. Многие мифы и легенды отражают бесконечные трудности, сопровождающие это освобождение. Так, в мифе о грехопадении человека, задача отделения от "Рая", кото­рый, говоря психологическим языком, является состоянием перед дифференциацией сознания, кажется столь устраша­ющей, что воспринимается как грех и святотатство.
Решительный разрыв с состоянием идентификации се­бя с миром коллективного психического содержания и вступление в мир индивидуального эго встречается только при достижении половой зрелости. Агрессивность и самоу­веренность подростков - это только внешнее проявление внутреннего конфликта, а степень агрессивности и непокор­ности отражает силу конфликта. Интересно заметить, что примитивные народы различают только физическую зре­лость, а долгий и мучительный процесс психической зрелос­ти, в течение которого личность выходит из личиночной ста­дии, незнакома им также, как и наше понятие об индивидуальной личности.
Обряды посвящения подростков служат не для того, что­бы инициировать юношу к жизни полностью развившегося индивидуума, а для введения в новый уровень коллективной жизни, то есть социальной и религиозной активности племе­ни. "Главным значением обрядов инициации, общим среди всех примитивных народов, является введение мальчиков в контакт с духами предков, которые обеспечивают общественный порядок, вызывают у посвящаемых уже самой цере­монией страх и трепет перед сверхчеловеческими силами, подчиняют их обычаям племени.


12. Сражение с драконами
Прекрасной иллюстрацией этой борьбы за достижение индивидуальности служит рисунок одиннадцатилетнего мальчика, то есть пребывающего в пубертатном возрасте (см. рис, 12). На рисунке изображено огромное дерево с чрезвычайно развитыми корнями, растущее между двумя чу­довищными драконами. В кроне этого дерева спрятался ма­ленький человек, с виду - охотник, направивший какое-то копье в сторону одного из чудовищ. Над головой у человека висит рюкзак. Смысл этого рисунка следующий: Человек вы­ступает как собственно человеческий элемент, то есть эго -сознание. Драконы - силы коллективного бессознательного и этому человеку обязательно надо их победить. Не составит большого труда догадаться, что драконы представляют еще и психические образы родителей, всемогущественные обра­зы родительского архетипа. В периоде детства эти архетипы находятся в доминирующем положении, поскольку, отражая коллективное бессознательное, образуют противоположный полюс для индивидуального эго. Этим же объясняется сила родительского влияния, часто превосходящая силу личности самих родителей. Интересной деталью являются усы у одно­го из драконов (левого), что ясно указывает на его принад­лежность к мужскому полу, отражая архетип отца. Следова­тельно, дракон с правой стороны должен отражать материн­ский архетип, то есть дракона-самку, а то, что копье направ­лено именно в её сторону, говорит о том, что первой зада­чей для мальчика является освобождение от своей матери. Дерево отражает естественный процесс роста, ''дорогу жиз­ни", извивающиеся змеей корни дерева прочно зацепились в глубинах созидающей и питающей земли, давая поддержку еще пока крошечной личности, уберегая ее от хищных дра­конов, являющихся типичным примером безличных коллек­тивных образов. Бессознательное обладает двумя аспекта­ми: продуктивным и конструктивным с одной стороны, и деструктивным и истребляющим - с другой. Поскольку дере­во выступает сейчас в роли символа жизни, непрекращающейся и инстинктивной, то драконы в этот момент жизни отражают деструктивный аспект психической приро­ды. Действительно, вся жизнь - это процесс адаптации к оп­ределенным a priori фактам. Мы с рождения попадаем в веч­ную и всемогущественную предсуществующую реальность. Реальность эта состоит из реалий внешнего, окружающего нас мира и мира внутреннего, то есть мира коллективного бессознательного и архетипов. Каждый человек рождается в этом мире заново, неся в себе крошечный зачаток эго-личности, неким X, неизвестным фактором в жизни. И человек должен не только адаптироваться к этим внутренним и внеш­ним реальностям, но и абсорбировать их и снова возродить­ся индивидуально. Без этого не будет, выражаясь психологи­чески, существовать эго, которое обязано воспринять и пе­рестроить внутреннюю и внешнюю реальность, весь окружа­ющий мир. Если индивидуум в состоянии перестроить, вос­создать в своем сознании весь мир, то тогда существование его бесконечно малого эго обогатит всю вселенную и мир архетипов изменится, хотя и совсем в ничтожной степени. Если же человек потерпит неудачу, то его жизнь станет по­хожа на лопающиеся пустые пузыри, возникающие на боло­те мироздания. Жизнь сама по себе - это природа, а приро­да не имеет сознательной истории. Крайне важно, что при­митивные народы не имеют истории в нашем понимании этого слова. Для них жизнь индивидуума, как и жизнь племе­ни, приходит и уходит, как времена года, и исчезает без вся­кой истории. (Едва ли для ребен­ка существует прошлое и будущее. Он как первобытный человек, жи­вет исключительно в настоящем". Цит. no Kelsen, l.,c. р.270)
Без сознания не существует времени, потому дети и при­митивные люди имеют весьма слабое понятие о хронологи­ческом порядке. Только персонифицированное индивидуаль­ным эго сознание способно вводить новый элемент. В приро­де все процессы находятся в бесконечном круговороте. Вы­йти за пределы этого круга может только сознательное эго, чтобы, созерцая его как бы со стороны, воссоздать его зано­во. Это огромнейшее достижение человеческого сознания. При помощи этого важнейшего шага человек отделяет себя от паутины природных обстоятельств и переносит себя на прямо противоположный природе полюс, прометеева борьба с которой, из-за неистовой атаки против совершенно естес­твенного порядка вещей, навечно навлекает на себя гнев бо­гов. Но вечная попытка осуществить это - неизбежная судь­ба человека, так как именно благодаря сознанию человек мо­жет стать человеком в полном смысле слова, без него чело­век останется слепой природой, естеством.
Человеческой натуре присуще врожденное стремление к индивидуации. Мы не в силах научно объяснить его, но обя­заны принять его, поскольку это стремление проявляет себя посредством объективных фактов внешней и внутренней ре­альности. В психологическом смысле это значит, что созна­ние человека вечно воссоздает мир наново, но одновремен­но он же формируется под влиянием действительных фактов реального мира. Взаимосвязь между природой и эго, между коллективным бессознательным и индивидуальным сознани­ем - это взаимосвязь между воздействием и противодей­ствием, взаимосвязь, составляющая реальность мира людей.
Эта взаимосвязь человека и природы, субъекта и объекта лучше всего выражена в самих словах "субъект" и "объект". Objectum - на латыни буквально значит то, что находится в оппозиции или напротив вас, subjectum - подчиненный, ле­жащий в основе или находящийся во власти объекта. Но объ­ект может ожить только благодаря субъекту. Поэтому задача первой половины жизни состоит в укреплении субъекта в та­кой мере, чтобы он стал равным по силе и противоположным полюсом, способным воспринимать objectum. Но процесс этот чрезвычайно труден, поскольку objectum той же самой природы, но неизмеримо сильнее. Objectum обладает всей мощью природы. К тому же нам не следует забывать, что, с точки зрения природы, наличие нашей эго-личности пол­ностью излишне и даже оказывает вредное вмешательство в ее процессы. Для природы существует только одна цель размножение, чисто биологическое сохранение жизни. Поэ­тому-то с ее точки зрения наша индивидуальность выглядит совершенно ненужной роскошью, более того, реальной угро­зой этой чисто биологической цели. Вот почему природа, ка­жется, хочет с таким пренебрежением задушить наши ма­ленькие эго. Но, вопреки различию в размерах, стремление к индивидуации стоит на основании равенства со своим про­тивоположным полюсом, природой, а проблема заключается в синтезе тезы чистой природы и антитезы противопостав­ленного ей эго в одну сознательную природу.
Огромная напряженность, существующая между чисто природным состоянием и состоянием эго-сознания, объяс­няет, почему так чрезвычайно трудно для индивидуума осво­бодить себя от психической власти коллективного бессознательного и почему столь часты неудачи. Так, маленькая де­вочка трех с половиной лет попросила положить ей на голо­ву камень, потому что она не хочет умирать. Мама спросила ее как же камень поможет предотвратить смерть. На что ре­бенок ответил с совершенно детской логикой: "Потому что я тогда не вырасту. А все люди, которые выросли, затем ста­реют и умирают". (Sully, Studies of Childhood. London, 1895. p. 121)
Это пример огромного регрессионного влечения, прояв­ленного первобытной природой. Иной похожий пример рас­сказал мне тридцатипятилетний человек, пришедший ко мне из-за выраженной фиксации к матери, и слишком заметно идентифицировавший себя со всей семьей. Он рассказал, что будучи ребенком, не осмеливался дышать на полную грудь, так как боялся преждевременно израсходовать весь запас своего дыхания, которого не хватило бы ему на ос­тальную часть жизни. Эти два примера показывают, что да­же в самом раннем детстве существует страх перед необхо­димостью сделать следующий шаг, принятием в будущем со­бственных решений, причем этот страх бывает столь выра­женным, что человек предпринимает любые попытки, не­смотря на все возможные выгоды, чтобы остаться в настоя­щем. Но, увы, настоящее так быстротечно, что за страстным желанием остаться в раю можно пропустить всю жизнь. Это - страх потерять защитный плащ, наброшенный перво­бытным состоянием идентификации с коллективным бессо­знательным, боязнь превращения в личность и тем самым принятия на себя полной ответственности взрослых людей.
Этот же самый страх перед новым и неизвестным застав­ляет примитивные народы так тщательно сохранять свои об­ряды и обычаи. Каждое нововведение вызывает необходимость новой адаптации, а последствия ее могут быть слиш­ком опасными. У примитивных людей возникновение нового явления вызывает не любопытство а страх.
Примитивный человек без своих старых обычаев потеря­ется в вихре сбивающих с толку фактов. Мудрый эскимос­ский шаман сказал Расмуссену: "Наши отцы унаследовали от своих отцов все древние правила жизни, правила основан­ные на опыте и мудрости поколений. Мы не знаем как, мы не скажем почему, но мы храним и чтим наши правила, чтобы наша жизнь прошла гладко. И мы столь невежественны, не­смотря на все наше шаманство, что все незнакомое нас пу­гает... Потому-то у нас есть наши обычаи". (Rasmussen, intellectual Cuilture of the iglulik Eskimos (цитируется из Kelsen, I.e., p.22) - Многочисленные примеры хорошо известной враж­дебности примитивных к каждому новому изменению и нововведению - так называемый мизонеизм - можно встретить у Levy-Bruhl, Pri-mitivies and the Supernatural or Primitive Mentality.)
Крепко держась за каждую мелочь мы, кажется, испыты­ваем иллюзорное чувство защищенности, но получаем ее це­ной жестоких переживаний иного рода, ведь дерево всегда растет вверх. Колесо катится и если мы останемся непод­вижными, то оно переедет нас. Тот же, кто попытался бежать от жизни, то есть от развития своей индивидуальной личнос­ти, тот пал ее жертвой. Только тот, кто принял жизнь со все­ми ее сложностями и конфликтами, добился полноты живого сознания, давшего ему возможность найти новую точку опо­ры в жизни, лежащую вне досягаемости путаницы настояще­го. Только благодаря полному жизненному опыту мы сможем стать сознательными, а трагизм этой ситуации заключается в том, что только отделяя себя от коллективной матрицы, мы становимся способными воспринимать опыт. Пока мы индентифицируем себя с каким-нибудь явлением жизни, до тех пор мы не ощущаем, не воспринимаем его. Требование поз­нания и восприятия всего вызывает отделение нашего эго от того, чем мы всегда были, то есть от коллективных образов, архетипов. Тот же, кто бежит прочь от своих ощущений и опыта, отказывается совершить акт отделения, сделается бессильным против мрачных сил подземного мира. На того, кто не посмотрит им в глаза, они нападут сзади. Тогда вместо интеграции с ними, он будет сокрушен темной тенью ми­ра психической природы.
Приведенный ниже сон послужит иллюстрацией к сказанно­му. Его рассказал мне спустя несколько месяцев после начала анализа тот же пациент, что боялся в детстве глубоко дышать.
"Я нахожусь в поле, разрыхляю заточенной мотыгой землю Воз­ле меня по сторонам сидят двое моих детей. Вдруг я вижу пришед­ших навестить меня родителей, В этот момент я испытываю непре­одолимое желание напасть с мотыгой на своих детей".
В этом сне видно, что пациент уже сумел освободиться в какой-то мере от своей семьи и приобрел определенную степень индивидуации - он уже обрабатывает свой участок земли со своими "детьми". (На самом деле он неженат и у него нет детей). Но мощь родительских образов столь сокру­шительна, что их появление заставляет его переделать ору­дие труда, так успешно им использовавшееся, на орудие "убийства" своих "детей", отражавших в данном случае его будущее развитие. В реальной жизни пациент поплатился за эту свою тенденцию, принося снова и снова зачаток со­бственной личности в жертву мрачным силам своих предков, испытывая при этом жуткий страх и навязчивые мысли.
И для парности приводится сон молодой женщины, двад­цати с небольшим лет. Она подошла к критическому моменту в борьбе за адаптацию к жизни и познанию своей непосред­ственной роли в ней, принятию индивидуального развития. Вот что приснилось ей в этот критический период жизни.
"Заснеженный пейзаж. Передо мной находится айсберг, скрыва­ющий от меня человека, который хочет проложить через айсберг дорогу ко мне. Я кричу ему иронически: "Ты никогда не сможешь сделать это. никому еще не удавалось этого". Но человек продол­жает работать. Огромные глыбы льда разлетаются в стороны от не­го. Я начинаю переживать за этого человека и бояться, что ему не достанет сил, что он замерзнет насмерть. Айсберг уже стал про­зрачным. Я лихорадочно пытаюсь проделать голыми руками отверстие в айсберге. Теперь нас разделяет совсем немного льда. Я про­тягиваю к нему руки и говорю: "Ты должно быть очень замерз, возь­мись за мои руки, они теплые". Я притягиваю его к себе своими ру­ками и мы целуемся".
В этом сне показана удивительная картина того, как жизнь, персонифицированная в облике мужчины, ее естес­твенной противоположности, приближается к женщине, чей страх перед жизнью столь велик, что она не может поверить, что жизнь действительно сможет коснуться ее, а она - жиз­ни. Своим ироническим возгласом она пытается отрицать призыв жизни, но, застигнутая и трансформированная ее не­преодолимой энергией, она решает в последний момент принять жизнь и встретить ее с радостным духом сотрудни­чества. Таким образом, на первый взгляд невозможное ста­новится возможным.
Этого направления должен придерживаться каждый чело­век в процессе преодоления идентификации себя с детст­вом, на пути к принятию социальной и личной ответственнос­ти взрослой жизни. Освобождение от отца и матери, означа­ем принятие на себя обязанностей отца и матери, независи­мо от того, приобретают ли они форму создания семьи или обучение профессии, что быстро приводит к полной граж­данской ответственности и принятию целиком мира внешней реальности. Каждый период жизни имеет свои специфичес­кие обязанности, а не выполняющий их, то есть не прожив­ший данную фазу, теряет возможность испытать какой-то ас­пект жизни, а платой за такой отказ является либо отупение, либо оцепенение, либо невроз. Процесс жизни логически и неотвратимо идет вперед и горе тому, кто осмелится избе­жать ее требований.
Ребенок приходит в этот мир без настоящего эго. В те­чение первых приблизительно десяти лет жизни, то есть не пубертатного возраста, проходит фаза медленного раскры­тия латентных сил его эго и постепенного очищения нежно­го маленького зачатка индивидуальности от различных сло­ев идентификаций и магических действий. Пубертатный период, то есть приблизительно второе десятилетие жизни, включает в себя отделение от психической пуповины, связывающей растущую индивидуальность с психической утробой (маткой) семьи. В следующей фазе, фазе молодых людей и молодых девушек, третье десятилетие жизни, эго становит­ся более связанным и самоуверенным, а молодые люди, после контакта с жизненными ролями достигают индивидуальности. Четвертое десятилетие означает ассимиляцию мира, его окончательное психическое покорение при помощи выполнения всех его законных требований. Эта фа­за приводит к полной адаптации человека как социального средства и одновременно выполнения главной задачи лич­ности, состоящей в достижении полностью интегрированно­го эго-сознания.
В течение четвертого десятилетия жизни каждый нор­мальный индивидуум обычно справляется с этой задачей. Обычно к тридцати годам человек уже составил основной план своей дальнейшей жизни, положения в обществе. Но что должно произойти, когда все это уже сделано? Надо ли посвятить всю оставшуюся жизнь расширению и упрочению своего социального положения и своего эго-сознания? Эта точка зрения весьма широко распространена. С одной стороны, мы знаем, что к сорокалетию то есть приблизительно к середине жизни, начинают возникать любопытные крити­ческие явления, феномен, делающий основание для возни­кновения одностороннего эстравертированного отношения к жизни. Один мой пациент, испытав себя в подобном положе­нии, рассказал мне такой свой сон:
"Я нахожусь у своего аналитика. Он говорит мне: "Вот три ас­пекта мудрости и ты должен уделить им внимание: мудрость положительного, мудрость отрицательного, мудрость ежедневных потребностей. Настоящее искусство жизни состоит в гармонизации всех трех пактов мудрости".
Ранее я упомянул, что жизнь следует рассматривать как процесс адаптации к предшествующим внешним и внутрен­ним фактам, между которыми маленькое человеческое неиз­вестное существо должно проложить себе дорогу, чтобы до­стигнуть зрелости. Этот процесс упоминается в сновидении как мудрость ежедневных потребностей, то есть мудрость морального выбора, обусловленная необходимостью ежед­невных решений. Мудрость положительного - мудрость возвышающая, созидающая, рост вверх дерева жизни, его укрупнение удлинение веток.
Но что такое мудрость отрицательного? Означает ли она деструкцию и упадок в его обычном негативном смысле? Но едва ли это можно назвать мудростью. Выражение "мудрость отрицательного" должно непременно нести в себе иное значение. Вся природа зиждется на двойном принципе роста и распада. Распад не является синонимом деструкции, а подразумевает скорее трансформацию в новый рост. Распад не означает полную смерть, а растворение настоящей структуры как подготовительная стадия ее перерождения в новую фор­му подобно жизни растений, первая стадия управляется принципом распускания и расширения, а вторая стадия управля­лся принципом сворачивания и концентрации. На первой стадии формируются все внешние органы жизни, тогда как ею второй - начинается скрытый рост плодов. Едва видимый, извне он содержит в себе зародыш будущего растения. Плод - результат и смысл всех стадий развития.
Глядя на это с такой позиции, мудрость отрицательного перестаёт быть деструкцией, а скорее трансформацией в новую форму. Мудрость ежедневных потребностей - мудрость ежедневного выбора: это эго, вмещающее в себя сознатель­ный опыт великой надличностной структуры жизни со всеми ее великими и вечными противоположностями. Все же со­знательный выбор и лидерство эго ограничены тем, что эго не может пренебречь основной мудростью отрицательного и положительного, ростом и распадом, расширением и сокра­щением, но должно принять, понять и ассимилирует их. В первой половине жизни доминирует задание адаптации к внешнему миру, то есть распускание и расширение. Чем больше человек выполняет это задание, тем больше он прогрессирует во второй половине жизни, тем более необходи­мой становится адаптация его к внутреннему миру, что во­влекает уже процессы удаления и концентрации. В первой половине жизни мы можем и должны жить без слишком глу­боких размышлений о жизни, поскольку жить - это наша пер­вейшая обязанность, а живя - мы взрослеем; но во второй половине жизни мы сталкиваемся с необходимостью рас­крыть смысл нашей жизни в частности и жизни вообще.
Проблема сознательного снижения внешней активности ради внутренней активности - это одна из наиболее слож­ных проблем западного мира. Вместо уяснения того, что вторая половина жизни представляет самую требователь­ную и напряженную задачу, требующую от личности более полной отдачи, чем во время первой половины жизни, очень многие люди понимают этот период жизни неправильно, как период простого старческого смирения, которое они часто скрывают за повышенной деловой активностью. Восточная культура, с ее глубоко интровертированной позицией в сравнении с нашими односторонне экстравертированными образованием и точкой зрения, гораздо выше нас в своем понимании различий между первой и второй половинами жизни. Так, принадлежащие к трем верхним кастам индий­цы считают своей главнейшей обязанностью подчинение че­тырем ashramas или четырем периодам жизни. Первая ashrama - Brahmacari (ученик брахманов), в течение которой молодой человек обязан слушать и учиться; второй период - Grihastha - отец семейства, период зрелого мужчины, ког­да он призван выполнить свои общественные обязанности. Затем идут третья и четвертые стадии - Vanaprastha, от­шельник, и Sannyasu, бездомный нищий, период поражаю­щий европейцев как странностью, так и сверхестественностью. Однако в Индии две эти последние стадии хранят специфическое задание второй половины жизни. Больше не считается мужским делом накопление мирских благ или ис­полнение общественно полезных обязанностей жизни, но, выполняя все эти задачи, человек должен открыть себя для получения сокровищ внутреннего мира до тех пор, пока он будет, в конце концов, мирно поджидать кончины как без­ымянный нищий, также анонимно уйдя из жизни, как и ког­да-то в нее пришел.
Такая позиция на Востоке не кажется ни странной, ни уничтожительной. Напротив, для них - это самоочевидное и логическое развитие жизни, образуя неотъемлемую часть их религии. Хотя для западных людей покажется весьма абсур­дным подражание Востоку в их отношении к жизни, все же, если мы поймем ее значение в символическом смысле, то обнаружим ее очень назидательной. Лао-Цзы выразил эту позицию так, сказав:
"Можно узнать мир Не выходя за порог Можно познать смысл небес Не выглянув из окна".
Если человек, уже достигший своей цели во внешнем ми­ре, приспособит эту позицию к внутреннему миру, то это да­ет ему возможность перейти на новый уровень жизни, из­бежав опасности самоотупения в рамках уже покоренной территории.
Это поворотная точка от положительного к отрицательно­му, от мира фактов к миру смысла, выражает себя также в нашей западной психологии, поскольку бессознательное, не­смотря на все сознательные желания и односторонность, по­буждает достигать такого состояния мышления, которое не­обходимо для надлежащего проведения второй половины жизни. Вот рисунки 35-летнего мужчины, услышавшего зов со стороны второй половины жизни.
На первом рисунке (см. рис. 13) изображена свернувшая­ся в кольцо змея, отдыхающая на гребне пруда, внизу которо­го виден золотой шар. Змея только что подняла голову и па­циент воспринял это как попытку достать золотой шар. Золо­той шар - это солнце, представляющее спрятанное в глубине водоема либидо - скрытый во мраке свет. Таким образом, до­тянуться и возвратить его себе снова идентично процессу индивидуации. На следующем рисунке (см. рис. 14) изображено могучее дерево, внутрь ведет таинственная дверь. Этот рису­нок дополняет упоминаемый ранее рисунок одиннадцатилет­него мальчика. Может показаться, что представленное в этом рисунке задание заключено в дальнейшем росте от уровня корней вверх, минуя все опасности, угрозы со стороны драко­нов, к свету. В этом случае задача состоит в повторном про­никновении в мрачную утробу земли, чтобы добраться к веч­ной матери, идя в одиночку по дороге, на которой будут уже иные, чем в детстве, драконы и приключения.
На последнем рисунке (см. рис. 15) того же человека представлен результат сна, наполненного архетипными мотивами. Сон был таковым: "Я наблюдаю за двумя таинствен­ными ритуальными действиями, в чем-то напоминающее та­нец или действие жертвоприношения. Первый ритуал проис­ходит в круге, разделенном на четыре части, в центре кото­рого происходит жертвоприношение. Круг этот получается или в результате фигур танца, когда люди подходят к центру со всех сторон, или его форма уже была обозначена на зем­ле. По каким-то причинам этот первый акт был только вступ­лением и нуждался в еще одном для полного завершения или искупления. Этот второй акт проходил в виде неких кру­говых движений, которые были разделены на шесть частей".
Проснувшись, пациент почувствовал желание зарисовать этот сон. Он сказал об этом: "Когда я нарисовал сон, вдруг возникло взаимодействие двух кругов - внутреннего разде­ленного на шесть частей, и внешнего, разделенного на четы­ре, а в центре вдруг возник "алтарь". Этот алтарь напомнил мне кристалл. Пока я рисовал, в нем появились различные слои ночного и дневного неба, водная зона, два слоя земли и огненная зона".
И сон, и рисунок принадлежали к мандальному типу ри­сунков и снов. Ключ к их разгадке лежит во взаимодействии двух круговых движений, подразделенных на четыре и шесть частей. Юнг уже показал психологическое значение индийс­кой Кундалини-йоги, а Бейнс провел параллель между вос­точной системой медитации и психологической интеграции в книге "Мифология души" .
В этой системе йоги рост сознания символизируется змеей, которая проходит семь стадий сознания, представ­ленных семью кругами или чакрами. Это объясняет значение первого рисунка, где змея покоится возле пруда. Змея -символ потенциального сознания, а поднятая голова - пер­вое движение сделанное для достижения психологической интеграции. Самая нижняя стадия сознания в Кундалини-йоги символизируется центром чакры, представленной цвет­ком лотоса с четырьмя лепестками. Символ следующей чак­ры - лотос с шестью лепестками.

13. Змеиный пруд

Герхард Адлер

14. Черная дверь
Эго и цикл жизни


15. Танцевальный узор

Герхард Адлер
Эго и цикл жизни


16. Ночное путешествие
Первая чакра - это "чакра земли", где сила сознания еще спит, следующая - "чакра во­ды", она символ первого пробуждения сознания, которое впервые столкнулось с мощью бессознательного. Пробужде­ние сознания связано с идеей крещения, являющегося сим­волом самопожертвования в соответствии с паттерном смерть - повторное рождение.
Таким образом, сон указывает на необходимости прине­сения в жертву позиции, концентрировавшейся исключитель­но на конкретных реалиях жизни. Бессознательное должно восприниматься как новый опыт - первое круговое движение отражало подготовительное состояние сознания, а следова­тельно, "нуждалось в еще одном для своего завершения или освобождения". Это интересный пример силы архетипов: как могут определенные коллективные бессознательные патерны активизироваться психологической ситуацией трансцендирующей индивидуальный опыт, и как в этих паттернах можно обнаружить полную и удовлетворительную формулировку ин­дивидуальных кризисов и их решение.
Входом в темную дверь в дереве начинается погружение в бессознательное. Этот шаг показан в следующем рисунке пациента (см.рис. 16), изображающем его в маленькой лодке в глубинах подземного мира. Это - начало, с момента про­хождения под аркой, его подземного путешествия вдоль мрачного потока, освещенного полночным солнцем. Рисунок отражает архетипный сюжет "ночное путешествие на дно мо­ря", nekyia или погружение ad inferos, в глубины бессозна­тельного, где можно отыскать будущее решение проблемы. Это ~ путешествие в "Западные земли" в "землю заходяще­го солнца", где можно найти "бессмертие", то есть, гово­ря психологически, интеграцию. Эта "Западная земля за­ходящего солнца" содержит ясную ссылку на задачу второй половины жизни и, таким образом пациент находит свою до­рогу для наполнения своей жизни.
Автобиографическая книга Дж.Пристли Rain upon Godshill дает чудесный пример того, как переход от позиции первой половины жизни к позиции второй ее половины может вне­запно открыться сознанию. Там он рассказал сон, приснив­шийся ему в возрасте сорока двух лет*. Он обсуждает фено­мен названный им "мудрый сон", который, "кажется, подает нам новый и высший тип опыта", заставляет нас почувство­вать, "что, пусть на короткое время, мы прикоснулись к ра­зуму бесконечно более богатому и великому, чем наш" - па­рафраз того, что аналитическая психология назвала бы кол­лективным бессознательным. Продолжая далее, он говорит, "Мне приснился этот сон именно перед тем, как я должен быт последний раз съездить в Америку, во время изнури­тельной недели, когда я был занят своими Time plays. Тогда я подумал, что он оставил такое глубокое впечатление в мо­ем сознании, как никакое другое ощущение, испытанное то ли во сне, то ли наяву, он сказал мне о жизни больше, чем любая книга, которую я до сих по читал. Содержимое его бы­ло довольно простым, в нем было что-то от недавнего посе­щения моей женой маяка, здесь же в Сент-Катерине. чтобы окольцевать птиц. Мне приснилось, что я стою на вершине самой высокой башни, один, и смотрю на мириады птиц, ле­тящих в одном направлении. Это были птицы всевозможных видов со всего мира. Это было захватывающее зрелище -воздушная река из птиц. Но вот каким-то таинственных об­разом шестеренки времени закрутились быстрее и я увидел весь жизненный путь птиц: вот они вылупились из яйца, вот они полны жизни, спариваются, слабеют, спотыкаются, уми­рают. Крылья их крошатся, тела были ухоженными, но затем в одно мгновение стали истекать кровью и сморщились, и смерть стала настигать их повсюду. Что за польза от этой сле­пой борьбы с жизнью, этих страстных проб крыльев, этих поспешных спариваний, полетов и посадок, к чему все эти гигантские бессмысленные усилия? И когда я пристально посмотрел вниз, ожидая с первого взгляда увидеть жалкую историю жизни каждого живого существа, я испытал боль в своем сердце. Было бы лучше если бы никто из них, если же никто из нас всех, не рождался, и если бы эта борьба пре­кратилась навечно. Я стоял все еще в одиночестве на той же башне, испытывая отчаяние. Но вот шестеренки закрутились еще быстрее, все закрутилось с такой скоростью, что движе­ние птиц разобрать было нельзя и перед глазами все сли­лось в огромную, усеянную перьями равнину. Но вот среди этой равнины, сквозь тела птиц замерцало белое, дрожащее торопливое пламя. Как только я увидел его, так сразу понял, что это - огонь самой жизни, квинтэссенция существования. Тут пришло внезапное озарение и я смог понять, что ничего не происходило и не смогло бы произойти, потому что все было не реальным, все кроме, этого трепетного и торопли­вого скольжения бытия. Птицы, люди или еще не оформив­шиеся существа, все не имело значения до тех пор, пока пламя жизни распространялось среди них. У меня не оста­лось причин, чтобы сожалеть о них: то что я посчитал траге­дией, было просто пустотой или игрой теней; теперь мною овладело настоящее чистое чувство, которое заплясало в эк­стазе вместе с белым пламенем жизни".
Чтобы понять смысл этого сна, надо вспомнить, что в этот период Пристли работал над своим "Time Plays" и что ему было уже 42. Он сам цитирует философа Уайтхеда (J.В.Priestley, Rain upon Godshill, Macmillan, Toronto, 1939, pp.307): "Невоз­можно размышлять о времени и созидательном пути приро­ды без подавляющего чувства сожаления об ограниченности человеческого разума". Работа над "Time plays" должна бы­ла быть таким размышлением над временем и для него ста­ло совсем очевидным "ограниченность человеческого разу­ма". В психологическом смысле это означает, что автор, по крайней мере бессознательно, представляет ограниченность индивидуальных сил в борьбе против вечных законов жизни - ограниченность эго в борьбе против образов коллективно­го бессознательного. В этом сне выражается задание на этот период жизни - сознательное соединение индивидуального с образами коллективного бессознательного. В нем "захва­тывающее зрелище" "всех птиц мира", то есть, всех идей и занятий, что так много значит для творческого человека, пре­вратились внезапно в слепое "бессмысленное биологическое усилие". Они показали свой подготовительный характер, когда-то они были правомочны и законны в своей сфере и в своей фазе жизни, но с некоторого момента лишились смысла. Но вот за периодом упадка и опустошения вдруг по­казалось новое значение, настоящий смысл. Далее как раз имеет значение не индивидуальное энергетическое сущес­твование, а открывшаяся ищущему глазу "сама квинтэссен­ция существования", "огонь жизни". Ставшая бессмысленной жизнь в своей старой форме, приобрела новое и нетленное значение, соединившись с надличностным, с вечным огнем существования. Нет ничего удивительного, что, осмысливая воздействие этого сна, Пристли говорит: "Никогда прежде я не испытывал чувство такого счастья, как в конце того сна о башне и птицах. И если я не сохранил это чувство как внут­реннюю атмосферу и как святыню для своего сердца, то только потому, что я слабый и глупый человек, допустивший в себя этот безумный мир, растаптывающий и уничтожаю­щий все молодые ростки мудрости. Но тем не менее, с тех пор я уже далеко не тот человек. Сон проделал со мной ве­ликую работу"
Мне бы хотелось привести еще один пример того, как опыт второй половины жизни может себя проявить. Ко мне обратилась сорокавосьмилетняя женщина с симптомами вы­раженной клаустрофобии. Лечение очень скоро вскрыло тот факт, что клаустрофобия не была вызвана ни "инфантильной фиксацией", ни каким-то иным травмирующим фактором. Обсуждение ее детских лет и "редуктивный" анализ сыграл, на самом деле, крайне незначительную роль, заняв у нас со­всем мало времени. Симптомы возникли из-за чувства ду­ховной изоляции и потери фиксации относительно своего места и цели в жизни. На этой проблеме и был сфокусиро­ван сон, а следовательно, и анализ.
Спустя семь месяцев активного анализа ей приснился сон который так глубоко ее поразил, что она почувствовала не­обходимость разработать его при помощи активного вообра­жения (в данном случае я хочу обсудить и сон и результаты активного воображения). Сон и результаты фантазий озна­меновали поворотную точку анализа. В них она нашла отве­ты на свои вопросы и избавление от клаустрофобии. После обсуждения имевшегося во сне и фантазии материала все ее симптомы ушли бесследно. (Интересно добавить, что после исчезновения симптомов моя пациентка почувствовала, что бессознательный материал дал ей такой новый интерес к жизни, открыл такие новые перспективы, что она хотела про­должать анализ. Я охотно согласился на это, поскольку нам обоим было ясно, что речь больше не идет об аналитичес­ком лечении невроза, а о развитии подлинных и творческих процессов интеграции и индивидуации.)
Сон и суть последовавших фантазий таковы. Во сне муж­чина, "г-н Прентис Джонс - аккуратно выглядящий джентль­мен с небольшим атташе-кейсом; подобно гражданскому служащему", исчез в расщелине земли. В том месте, где пропал этот человек были высечены в скале ступеньки. На дне оказалось очень маленькое помещение, что-то среднее между склепом и бомбоубежищем, куда мог поместиться только один человек. Моя пациентка проснулась со словами: "Но вы не можете сказать, что вода не существует для меня, пока она находится под землей. Она существует и это та же самая вода".
Имя "Прентис Джонс" имело определенный смысл для нее. Джонсом мог быть любой, а Прентис подразумевало "подмас­терье"*. Таким образом, Прентис Джонс, это всякий человек, начавший познавать процессы жизни. Из ее ассоциаций, о ко­торых еще будет сказано, установлено, что "г-н Прентис Джонс обладал теоретическими познаниям, но их было явно недостаточно, так как он пропал. Он имел карту местности в своем кейсе и вполне доверял ей, но для таких исследований вам нужен проводник, нужна веревка и так далее". Короче, она решила "организовать экспедицию по спасению Прентиса Джонса" при помощи активного воображения. Самым главным и стимулирующим результатом оказалось обнаружение тетра­ди г-на Прентис Джонса, куда он записывал свое путешествие от момента опускания в расщелину вплоть до момента спасения экспедицией. Эта тетрадь содержала еще и ряд оча­ровательных рисунков. Здесь я могу представить только нача­ло и конец этого дневника.
Тетрадь начинается так. "Судя по моей карте здесь должна находится выемка или пещера, причем недалеко. Я должен пойти и выяснить, существует ли она на самом деле и отвеча­ет ли это моей теории. Нашел глубокую расщелину со сту­пеньками, высеченными в скале и ведущими вниз. Надеюсь, что это не опасно, но все же я должен хоть немного пройти вниз. Там внизу ступенек какая-то любопытная постройка. Она выглядит как склеп, но похожа еще и на странное бомбоубе­жище. Там, кажется, есть какая-то дверь. Надо ли мне захо­дить в нее? Думаю нет, просто жутко; оттуда можно и не вы­браться. В конце концов, я сюда пришел только ради пещеры. Если бы у меня было сейчас необходимое снаряжение. Этот кейс такой громоздкий, но его нельзя оставить".
Итак, он спустился. Он обнаружил себя в большой под­земной пещере, где протекал огромный поток (см. рис. 17), начинавшийся огромным водопадом из стены в скале. Когда его свеча угасала, он услышал голоса. Это шла помощь. Спа­сательная экспедиция, состоявшая из трех человек, пожи­лого, но еще сильного человека по имени Вебстер, несшего фонарь, юноши-проводника с веревками и топором и жен­щины по имени Молли, в которой пациентка узнала себя. Проводник попросил его бросить кейс: "Это было большим ударом для меня. Должен ли я бросать все мои заметки и карту? Но он настаивает. Взять я могу только эту маленькую тетрадку (Все четыре человека вместе отражают целостность ее психе; она смогла констеллироваться, когда ограниченное сознание г-на Прентиса Джонса уже достигло своего пред­ела, "когда свеча погасла").
Эго и цикл жизни


17. Подземная пещера
Они идут вниз по течению потока. Их приключения зани­мают большую часть тетради Прентиса Джонса. (Пациентка проработала над этим сном около шести недель подряд.) Среди всего прочего они отыскали подземную печь в самой вершине холма где рабочие плавили золото, сад где росли металлические цветы, "поливавшиеся металлическим пото­ком, стекавшим с вершины горы". Молли, женщина, получи­ла один из цветков в обмен на ветку с живыми зелеными листьями, которую дала ей таинственная лягушка. (Появле­ние лягушки в снах и фантазиях часто указывает на процес­сы трансформации, что прекрасно иллюстрирует сказка о Царевне-Лягушке.) Женщина-садовник говорит: "Это един­ственная вещь, которую не может дать этот сад". Она поса­дила ветку в землю возле растения, имевшего такие же листья, но сделанного из желтого металла. "Вот теперь оно вырастет в настоящее дерево", - сказала она и отдала Мол­ли металлический цветок из этой же грядки.
После всевозможных приключений они вышли в пещеру со стороны огромной горы.
"Вход был низким, но как только мы вошли во внутрь, мы обнаружили, что находимся в громадной пещере, выглядев­шей как кафедральный собор. Высокие аркады и витые ко­лонны были сделаны, мне кажется, из твердого и чистого льда, но это мог быть и горный хрусталь. Все представля­лось естественным образованием, но можно было подумать, что все разработал архитектор.
Мы побродили немного в тускло освещенных проходах, ну просто как в настоящем соборе. Она была страшно высокая, но размеры ее не были подавляющими, а даже наоборот, ус­покаивающими. Ваши мысли и тело ощущали себя свободно в ней. Но вот мы вошли в ее центральную часть. Там была огромная глыба льда или хрусталя, выглядевшая как алтарь. Перед нами был очень большой мозаичный круг. Он был сде­лан из неисчислимого количество маленьких кусочков все­возможных цветов: красного, синего, зеленого, серебряного, пурпурного. Каждый кусочек был или в форме звезды, или в форме цветка, или в какой-то другой симметрической фор­ме. Но целиком рисунок образовывал один огромный цветок столь сложной формы, что сразу было трудно в нем разо­браться, но с первого взгляда вы чувствовали в нем гармо­нию (см. рис. 18).
Внезапно мы остановились. Вебстер, проводник, Молли и я одновременно увидели провал в мозаичном полу, причем точно тех же размеров и формы, что и наш цветок. Мы на­клонились поставили цветок на это место, он подошел иде­ально. "Вот теперь начнется служба", - сказал голос.
Сначала очень тихо, но потом все громче и громче, заиграла музыка. Казалось, будто пело огромное число раз­личных голосов, образуя сложную гармонию. Некоторые зву­ки были похожи на человеческие голоса, другие - на звуки инструментов. Создавалось впечатление, что пела как бы не­видимая конгрегация, а также каждый столб собора, каждый камень горы, каждая звезда на небе имели свой голос и ве­ли свою собственную мелодию, которая была частью одной общей, как цветы и звезды на полу создавали один звездоподобный цветок.


18, Мозаичный пол
Проводник заметил, что я пишу что-то в тетради. Он спросил, улыбаясь: "Что ты пишешь в своей тетради?" Но я должен держать мою тетрадь наготове. Сейчас мы слы­шим музыку, но позже мы, возможно, сможем разобрать и слова.
Музыка постепенно стала замирать и через мгновение за­тихла совсем. Тогда высоко под куполом огромного собора запел одинокий жаворонок.
Глубоко внизу, под просвечивающимся черным ледяным полом собора, намного ниже поверхности стали появляться искры света. Медленно они раскалялись, поднимались, ста­новились больше и превратились в шар золотого света. Он подошел под полом в самый центр мозаики. Он достиг по­верхности и мозаика разлетелась на кусочки, со звоном, когда шар прорвался через поверхность. Пока шар рос и становился больше, рассыпавшиеся цветы и звезды взмы­ли в воздух и кружились в нем как звездочки или бабочки, или как певчие птицы, пока не растворились в его свете. Затем начал растворяться весь собор. Собор и заключав­шая его гора раскрылись как огромный цветок с шаром света в своем сердце. Потом цветок тоже растворился в этом свете. И не осталось ничего, кроме чистого синего не­ба и солнца, сияющего на нем. Внизу была земля, сияющая в утреннем свете, как будто это был первый день сотворе­ния мира.
"Хорошо, вот мы и вышли на поверхность, а все выгля­дит так, будто ничего не произошло" - сказал я. "Смотри, -сказала Молли, - вот наше дерево". - "Я не знаю как оно оказалось гам, но оно там: маленькая веточка пустила кор­ни и превратилось в небольшое дерево. А на самой высо­кой ветке уже был плод, золотой и круглый, он сверкал на солнце".
Если мы примемся за детальную разработку глубокого символизма этой фантазии, то выйдем далеко за пределы цели нашей лекции. Но если обойтись без деталей, то главная линия очевидна, и так. Господин Прентис Джонс поистине еще один "Everyman", который получил такое по­желание "Паломничество он должен совершить. Его никоим образом не может избежать; Из него он вынесет уверенность в себе Способность к действиям без промедлений".
Этот "аккуратно выглядящий джентльмен с небольшим атташе-кейсом" обнаружил себя втянутым в приключение, "о котором он даже никогда и не мечтал". Он и еще двое муж­чин из спасательной экспедиции отражают различные аспек­ты анимуса. Рассказ - еще один пример nekyia, сошествия ad inferos, столь типичный для этой стадии человеческого опыта. Через различные стадии он приводит к совершенно удовлетворительному ответу и разрешению конфликта. Ее собственный личный цветок с этой земли нужно обменять на цветок подземелья, то есть реализация ее индивидуального сознания нуждается совершенно в той же мере, как и его постоянный двойник, в садах подземного мира. Но апогей и катарсис всего путешествия наступает тогда, когда она об­наруживает, что ее цветок подходит для громадного образца мандалы мозаичного пола, когда она чувствует, что ее инди­видуальная жизнь - это часть и завершение великого надличностного паттерна. Ее охватывает чувство глубокой гар­монии, и в экстатическом ощущении золотого света она, на­конец, находит решение своего вопроса. "Все выглядит так, словно ничего не произошло", и она уже нашла свое место в жизни, к ней пришло знание глубокого значения ее индиви­дуального существования, дающее настоящий мир и спокой­ствие. Это и есть настоящий смысл процесса индивидуации и интеграции, через который она прошла.
Последний пример показал какие цели и какое содержа­ние необходимо достичь в течение второй половины жизни. Какими бы определенными проявлениями ни характеризова­ла себя постоянная проблема, она всегда будет носить отте­нок "религиозной" в самом широком смысл слова. Отыскать ответ на надличностное, объективное значение жизни - вот задача второй половины жизни. Этим объясняется великая важность подобных рисунков, то же справедливо и в отноше­нии любых снов и видений с коллективным содержанием. Они представляют собой не созданное или придуманное субъектом психическое содержимое, а являются ему из не­истощимой полноты коллективного бессознательного. Пер­вая половина жизни связана с развитием эго и его диффе­ренциацией от фона первобытных коллективных образов, по­ка к средине жизни оно не достигнет полной интеграции.
В первой половине жизни, суть которой заключена в раз­витии и утверждении нашей собственной индивидуальной личности, мы живем так, как будто именно мы сотворили жизнь и будто бы опыт жизни - наше индивидуальное изо­бретение. И, на самом деле, мы должны жить именно таким образом. Потому что только так поступая, мы сможем до­стичь сознания индивидуальности, стать индивидуумами. Из-за того, что в момент рождения наше существование совер­шенно недифференцируемо от существования коллективной психической матрицы, необходимой задачей для нас являет­ся компенсация этого путем оформления, образования и вы­ражения нашего индивидуального эго. Как только наше эго станет достаточно сильным, тут же возникнет необходимость в компенсации другого вида, а именно - переживанием надличностного, надиндивидуального уровня. В ранней фазе, в фазе развития нашего эго, весь наш опыт был субъектив­ным, сотворенным и оформленным нашим субъективным эго. Сейчас нам надо понять, что мы сами субъективно, в са­мом глубоком смысле, не можем ничего создать, а вероят­нее всего, что индивидуальное эго эффективно функциони­рует как воспринимающий орган, просто переживая вечно существующий фон объективных явлений, фактов. Момент, когда ребенок впервые обратится к себе как "Я", важен кар­динально, так как он демонстрирует, что ребенок спонтанно воспринял тот факт, что он больше не идентичен с миром ок­ружающих его предметов. Вторым столь же немаловажным, является момент, когда эго начинает осознавать образы объ­ективного коллективного бессознательного. Эго тогда пони­мает, что весь опыт не субъективен, а что существует об­ширный психический фон, чью природу можно постичь, но невозможно создать.
Теперь действительно видно, что ключ к разгадке насто­ящего смысла существования содержит именно этот объек­тивный психический фон. Это объясняет изумительную при­роду всех видений Бога, всех этих "божественных посеще­ний", которым были подвержены все ветхозаветные проро­ки и которым они вначале оказывали противодействие толь­ко из-за того, что внезапный, с первого взг