ПушкинМарины Цветаевой
Вся его наука–
Мощь. Светло– гляжу:
Пушкинскуюруку
Жму, а не лижу.
Марина Цветаева.«Станок».
Из «Стиховк Пушкину»
Марину ИвановнуЦветаеву ясчитаю принцессойрусской поэзии.Она так самоотречённобыла влюбленав поэзию, чточасто в другихлюбила её больше, чем в себе. Отсюдастолько стихотворныхпосвященийпоэтам, еёсовременникам: В.Брюсову, А.Ахматовой, А.Блоку, В.Маяковскому, Б.Пастернаку, П.Антокольскомуи многим другим.
Но поистинепервой и неизменнойеё любовью былАлександрСергеевичПушкин. “С техпор, да, с техпор, как Пушкинана моих глазахна картинеНаумова – убили, ежедневно, ежечасно, непрерывноубивали всёмоё младенчество, детство, юность,– я поделиламир на поэта– и всех, и выбрала– поэта, в подзащитныевыбрала поэта: защищать –поэта – от всех, как бы эти всени одевалисьи ни назывались”,– пишет МаринаЦветаева встатье «МойПушкин».
Однако всё-такимало сказать, что наш великийпоэт был “вечнымспутником”для МариныИвановны, Пушкинбыл для Цветаевойтем чистымродником, изкоторого черпалитворческуюэнергию русскиепоэты несколькихпоколений –от Лермонтовадо Блока иМаяковского.
Поразительно, но иногда мнекажется, чтоЦветаева считалаПушкина своимсовременникомвопреки тому, что жила в другуюэпоху, вопрекидаже здравомусмыслу.
Силой своеговоображенияМарина Цветаеваоднажды в детствесоздала себеживого поэтаПушкина да таки не отпускалаего ни на шагот своей душив течение всейжизни. С А.С.Пушкиным онапостоянносверяет своёчувство прекрасного, своё пониманиепоэзии.
Таким образом, заполнив собойзначительнуючасть духовногомира МариныЦветаевой, Пушкин, естественно, вторгся и в еёпоэзию. Одинза другим сталипоявлятьсястихи, посвящённыеПушкину.
В лирическиепроизведенияиз цикла «Стихик Пушкину»вместе с лирическимгероем – АлександромСергеевичемПушкиным –перекочевалии многие пушкинскиегерои:
Бич жандармов, бог студентов,
Желчь мужей, услада жён –
Пушкин – вроли монумента?
Гостя каменного?– он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин – вроли Командора?
В это первоестихотворениецикла «Стихик Пушкину» иМедный Всадникприскакал, идаже “Ванябедный” явился:
Трусоватбыл Ваня бедный,
Ну, а он – нетрусоват.
Пушкин былдля МариныЦветаевойолицетворениеммужественности.АлександрСергеевичвозник в духовноммире поэтессы“серебряноговека” как волшебник, божественноесущество, подаренноеей русскойисторией:
И шаг, и светлейшийиз светлых
Взгляд, коимпоныне светла...
Последний– посмертный– бессмертный
Подарок России– Петра.
А утверждениемо божественномпроисхождениисолнца русскойпоэзии могутслужить строкииз четвёртогостихотворенияцикла:
То – серафима
Сила – была.
Несокрушимый
Мускул крыла.
Думая и говоряо Пушкине, оего роли в русскойжизни и русскойкультуре, Цветаевабыла близкак Блоку и Маяковскому.Она вторилаавтору «Двенадцати»и «Соловьиногосада», когдаговорила: “Пушкиндружбы, Пушкинбрака, Пушкинбунта, Пушкинтрона, Пушкинсвета, Пушкинняни… Пушкин– в бесчисленностисвоих ликови обличий – всёэто спаяно идержится в нёмодним: поэтом”(статья «НатальяГончарова»).
Но ближе всегоЦветаева кМаяковскомус его яростнымпризнаниемПушкину: “Ялюблю вас, ноживого, а немумию”.
В отношенииЦветаевой кПушкину, в еёпониманииПушкина, в еёбезграничнойлюбви к Пушкинусамое важное, решающее –твёрдое убеждениев том, что влияниеАлександраСергеевичаПушкина напоэта и читателяможет бытьтолько освободительным:“… чудный памятник.Памятниксвободе–неволе–стихии– судьбе и конечнойпобеде гения: Пушкину, восставшемуиз цепей” (статья«Мой Пушкин»).
Ведь именнооб этом писалпоэт в своёмстихотворномзавещании:
И долго будутем любезеня народу,
Что чувствадобрые я лиройпробуждал,
Что в мойжестокий веквосславил яСвободу
И милостьк падшим призывал.
(«Я памятниксебе воздвигнерукотворный...»,1836)
В поэзииПушкина, в еголичности Цветаевавидит полноеторжество тойосвобождающейстихии, выражениемкоторой являетсяистинное искусство:
И пред созданьямиискусств ивдохновенья
Трепещарадостно ввосторгахумиленья.
Вот счастье! вот права...
(А.С. Пушкин.«Из Пиндемонти»,1836)
Мне кажется, что и сам Пушкиндля Цветаевой, особенно вюности, – большеповод, чтобырассказатьо себе, о том, как она самапо-пушкинскимятежна и своевольна:
Запах – издетства – какого-тодыма
Или каких-топлемён...
Очарованиепрежнего Крыма
Пушкинскихмилых времён.
Пушкин! – Тызнал бы по первомуслову,
Кто у тебяна пути!
И просиялбы, и под рукув гору
Не предложилмне идти...
Не опираясьна смуглуюруку,
Я говорилаб, идя,
Как глубокопрезираю науку
И отвергаювождя… –
писала М.Цветаевав стихотворении«Встреча сПушкиным» 1октября 1913 года.
ОтношениеМарины Цветаевойк Пушкину совершенноособое – абсолютносвободное.Отношение ксобрату поперу, единомышленнику.Ей ведомы ипонятны всетайны пушкинскогоремесла – каждаяего скобка, каждая описка; она знает ценукаждой егоостроты, каждогопроизнесённогоили записанногослова.
Самым важными дорогим Цветаевасчитала пушкинскуюбезмерность(“безмерностьмоих слов –только слабаятень безмерностимоих чувств”).
Недаром ведьиз всего Пушкинасамым любимым, самым близким, самым своимстало для неёморе: “Это былапогей вдохновения.С «Прощай же, море...» начиналисьслёзы. «Прощайже, море! Незабуду...» – ведьон же это морюобещает, какя – моей берёзе, моему орешнику, моей ёлке, когдауезжаю из Тарусы.А море, можетбыть, не верити думает, что– забудет, тогдаон опять обещает:«И долго, долгослышать буду– Твой гул ввечерние часы...»”(статья «МойПушкин»).
Пушкин дляМарины Цветаевой– не “мера” ине “грань”, ноисточник вечнойи бесконечнойстихии поэзии.Б.Л. Пастернакписал об этомтак:
Стихия свободнойстихии
С свободнойстихией стиха...
И эти строкииз стихотворенияПастернака(1918), тоже обращённогок А.С. Пушкину, открыла дляменя Цветаевав статье «МойПушкин».
Конечно, русские поэты, русские читателиещё долго –бесконечнодолго – будутвновь и вновьоткрывать длясебя новогоПушкина, своегоПушкина. Будудля себя вновьи вновь открыватьсвоего Пушкинаи я, но сейчасмне по душеименно цветаевскийПушкин – воплощениекрасоты, гениальности, мужества, умаи неисчерпаемости.
Исследователинеоднократноотмечалидраматургичностьцветаевскойлирики, ее склонностьк напряженномувнутреннемудиалогу. [Михайлов,1967; Ельницкая,1990; Ревзина, 1996.С.195-201]. ТекстыМ.Цветаевой– это поискидеальногособеседника-слушателя, по сути alter ego.
Для М.Цветаевойтаким собеседникомможет статьчеловек роднойпо духу, Душе, то есть — Поэт.Именно с ПоэтомЦветаева вступаетв диалог, которыйдля нее – своеобразнаяформа борьбыравного с равнымили с сильнейшим.Цветаевойсвойственныразные типыдиалога с Поэтом.Первый тип– диалог с Поэтом- человекомравным ей посиле дара идуха. Диалог, который могбы стать реальным, очным, но откоторого онасама сознательноуклоняется.(В.Маяковский, Б.Пастернак)Второйтип– диалогс абсолютнымПоэтом, ужеперешагнувшимчерты земногобытия. Это диалог, реплики которогодоносятся изодного мирав другой. (Р.–М.Рильке)И третийтип — диалог, который даженельзя назватьсобственнодиалогом, из-заотстраненностисобеседника,– наддиалог, когда адресатне подозреваето наличиидиалогическихотношений.Высшей формойдиалога — диалогомс нададресатом- можно считатьдиалог, в которыйвступает Цветаевас А.Блоком. Емуона поклоняласькак божеству.Для нее он былединственнымпоэтом, почитаемымне как собратпо перу, по ремеслу, а как божествоот Поэзии. Всехостальныхпоэтов онаощущала соратникамии считала ихбратьями нетолько духовными, но и по плотии крови, таккак знала, чтои их стихи рождаютсяне из одноговдохновения, а мучительно-выстраданно.ТворчествоА.Блока Цветаеваощущает какподнебесную, очищенную отжитейскогобыта высоту.Поэтому единственнаясвязь с ним –коленопреклонение, идолопоклонничество.
Диалогс таким нададресатомдалек от обычногодиалогизма.Лирическаягероиня изначальноотказываетсебе в правенадеяться наответ, исключаетвозможностьреальной встречи.Но там, “вметафизическойдали”, она должнабыть услышанаи понята. Всеэти типы диалоговобъединяетодно – изначальнаяпринципиальная“не-встреча”, почти всегдасознательныйуход от живогообщения в пользузаочного.
ДиалогЦветаевой сПушкиным несетв себе чертывсех трех типовдиалога. Собратьяпо перу, равновеликиепо силе дара, они не былисовременникамив общеупотребительномзначении этогослова. При этомПушкин дляЦветаевойживой, идущийрядом с ней, хотя формальнодиалог с Пушкиным– это диалогиз разных миров, когда адресати не подозреваето существованииадресанта. Нов отличии отвсех выше названныхтипов диалогическихотношений, диалог с А. Пушкиным– это преждевсего встреча.
Пушкин дляЦветаевой (исмерть, и векего, и памятникему) – с самогомладенчества– дар Встречи, вечной, навечно, над – вечнойВстречи. Встречи– вопрекидействительности, над – действительностью, такая же действительность, как все реалииее детской ипоследующейжизни. Тогдакак каждая ееявная встречакончаласьразлукой, потерей, Пушкин жил вней — с ней –постоянно. Онстановитсяее alter ego, постоянным, незримымсобеседником, спутником. Всяее жизнь какбы пропускаетсячерез Пушкина.Это подтверждаютзаписи ее сводныхтетрадей, опубликованныев 1997 г. Издание“Неизданное.Сводные тетради”[Цветаева, 1997] ипослужиломатериаломнашего исследования.
Обращениек этому источникуобъясняетсятем, что “Сводныететради” обнаруживаютв едином потокевсе то, что всобрании сочиненийрасходитсяпо разным томам.Для нас быловажно то, чтоздесь все текстыпредставленовместе в реальномсинкретизметворческогопроцесса: вовзаимных сплетенияхи переходах, диалоге, в обрамленииавторскихремарок и NB. Изранее неопубликованныхматериаловв рамках “пушкинскойтемы” у Цветаевойв сводных тетрадяхнапечатаныстроки, не вошедшиев окончательнуюредакцию “Стихик Пушкину”. Насинтересовало, что именноЦветаева отбираетиз своего архиваперед отъездомв Россию, какиемысли ей особеннодороги, какиеакценты онарасставляет.
Главныйпроблемныйузел тетрадей- Я (ПОЭТ) и ДРУГИЕ(НЕ ПОЭТЫ) – имеетразличныевариации, рассмотримнекоторые изних. ИменноПушкин научилЦветаеву любитьвсе, прощаясьнавсегда. “Оттоголи, что я маленькимребенком столькораз своею рукойписала: “Прощай, свободнаястихия!”- илибез всякогооттого – я всевещи своейжизни полюбилаи пролюбилапрощанием, ане встречей, разрывом, а неслиянием, нежизнь, а на смерть”[Цветаева, 1994-1995.Т. 5. С. 91.].
Пушкин –основа Цветаевой– поэта еще ипотому, чтоименно он “заразил”ее любовью, всев ее жизни проходилопод знакомлюбви, но любвиобреченной.“…Для менялюблю всегдаозначало больно.Но дело дажене в боли, а внесвойственностидля меня взаимнойлюбви” [Цветаева,1997. С. 462]. Отказ отвзаимной любвиприсутствуету Цветаевойизначально.“За последнеевремя я ставлювстречи так, что меня заведомо– нельзя любить, предпосылаювстрече –невозможность,- которой нети есть тольков моей предпосылке, которая естьмоя предпосылка.– Не по воле, это делает всево мне: голос, смех, манера: за меня” [Цветаева,1997. С. 64].
Стихи, голосих создающий, перегонялиреальные события.И заставлялиотказыватьсяот себя – человека, Еву побеждалаПсихея. М. Цветаеваговорила, чтов ней нет ничегоот Евы. “А отПсихеи– все”.[Цветаева, 1994-1995.Т. 6. С. 263]. “Я наверноелюбила бы гребенки…Любила бы- еслибы что? Очевидно, если была быженщиной. …Женственностьво мне не отпола, а от творчества.… Да, женщина– посколькуколдунья. Ипоскольку –поэт” [Цветаева,1997. С. 78]. И эта победаПсихеи – “победапутем отказа”.Формула, выведеннаяЦветаевой изсобственнойжизни. Яркимпримером такогоотказа (следованиемза своим голосом, словом, звуком)являетсяпринципиальнаяне-встреча сА.Блоком. Встихотворении1916 г. Цветаеванапророчила, предсказала, а точнее предопределила(запретиласебе) реального, живого Блока:
И по именине окликну,
И руками непотянусь.
Восковомусвятому лику
Только издалипоклонюсь.
[Цветаева,1994-1995. Т. 1. С. 290]
И впоследствии, как известно, находясь рядомс Блоком, онатак и не подошла, то есть, выполнилаволю голоса.
Цветаевуроднит с Пушкинымих “беспарность”.“Мне пару найтитрудно – непотому что япишу стихи, апотому что язадумана безпары…” [Цветаева,1997. С. 462] Поэт и другой(не поэт), этоне пара, это, по Цветаевой, все и ноль. Апара – это равенстводуш, в жизниреальной дляЦветаевой егоне существует.
Не суждено, чтобы сильныйс сильным
Соединилисьбы в мире сем.
[Цветаева,1994-1995, Т. 2. С. 237]
Стихия роднитпоэтов, дляЦветаевой мятежэто пароль, покоторому онаузнает в дальнейшемродную душу.“Две любимыевещи в мире: песня и формула.(То есть, пометкав 1921 г., стихия –и победа надней!)” [Цветаева,1994-1995. Т. 4. С. 527] Наитиестихий — этонаитие и Богаи, и демона –божественныхи демоническихсил.
Детскоевпечатлениеот стихии, какот стихов, оказалосьвзрослым прозрениемЦветаевой. Истихия стихов, в начале которойстоит Пушкин, как Поэт ЧернойЧары искусствапредопределиласудьбу поэта.Пушкин, каким–то неведомымобразом, возможно, именно какчерная чара, сотворил душуЦветаевой.БлагодаряПушкину, хотяэто был дажене сам Пушкин, а миф, мечта онем, в жизньЦветаевой вошлоощущение трагичностибытия поэта.Первое, что онаузнает о Пушкине, это то, что егоубили, значит, поэтов в этоммире убивают, должны убить.И она как поэт, тоже обречена.Ожидая каких-тоизвестий, онавсегда надеяласьна негатив, вее тетрадяхесть записьреплики сына:“Мама! ПочемуВы всегда надеетесьтолько на неприятныевещи?? (“Вот придем, а их не будет”,“вот дождьпойдет – и тыпростудишься”и т. д.)” [Цветаева,1997. С. 456].
Цветаевадобровольнообрекает себяна одиночество, которое, каки все у нее, возводитсядо абсолютного.И именно этототказ от жизниреальной: “Яв жизни не живу”[Цветаева, 1994-1995, Т. 6. С. 354], позволяетпреодолетьабсолютноеодиночество, как это нипарадоксальнозвучит. Онатворит своймир, по своимзвуковым, а небытовым законам.Явственноосознавая своюино-человеческуюсущность: “Богхочет сделатьменя богом –или поэтом –а я иногда хочубыть человекоми отбиваюсьи доказываюБогу, что он неправ. И Бог, усмехнувшись, отпускает:“Поди-поживи”...”[Цветаева, 1994-1995.Т. 6. С. 596]
Однакожить, как вселюди Цветаеване может: “Когдая не пишу стихов, я живу как другиелюди. И вот, вопрос:- Как могут житьдругие люди? И вот, на основанииопыта: другиелюди НЕживут” [Цветаева,1997. С. 291]. Само понятиежизнь получаетиную трактовкуу Цветаевой, становитсяформулой: “вовсене: жить и писать, а жить – писатьи: писать – жить.Т. Е. все осуществляетсяи даже живется(понимается)только в тетради”[Цветаева, 1997. С.5].
Не толькоПушкин – поэт, но и пушкинскоеимя играетважную рольв жизни Цветаевой.Обычно имянейтральноокрашено и непредполагаетникакой оценки.Для Цветаевойсамо имя Пушкинастановитсяоценочным, а“пушкинскаястрока”, “пушкинскиеместа” и прочее“пушкинское”выражают неотношение, акачество предмета.Пушкинскоеимя являетсяпаролем в общениис людьми и миром, благодарякоторому Цветаеваразличает своихи чужих. Вспоминаясвою встречус С.М.Волконским, она, преждевсего, вспоминаетего голос, когдаон читал Пушкина[Цветаева, 1997. С.13]. В письме М.А.Кузмину, рассказываяему о своихвстречах с нимкак постороннему, Цветаева описываетсвое впечатлениеот книги егостихов так:“Открываюдальше: Пушкин:мой!все то, что вечноговорю о нем- я” [Цветаева,1997. С. 35]. Таким образом, имя Пушкинастановитсяне только паролем, но и главнойхарактеристикойчеловека.
Помимо этогоЦветаева отмечает, что большиеимена (Шуман, Пушкин, Некрасов, Фет) утрачиваютсвой первоначальныйсмысл. Следовательно, они получаютиное этимологическоепроисхождение, связанное нес историейязыка, а с ассоциативностьюмышления извучания.
Однако Цветаеваосознает, чтоее Пушкин, этопрежде всегоее “мечта”,“творческоесочувствие”, а сама она всюжизнь прожиламечтой. “ИбоПушкин – все-такимоя мечта, моетворческоесочувствие.Казалось, нея это говорю, я всю жизньпрожившаямечтой, не мнебы говорить, но – мое делона земле – правда, хотя бы противсебя и от всейсвоей жизни”[Цветаева, 1997. С.449].
“Влияниедалекого современникауже не влияние, а сродство. Длятого, чтобынапр. ГенрихГейне (1830г.) повлиялна меня (1930) нужно, чтобы он заглушилво мне всехмоих современников, он – из могилы– весь громсовременности.Следовательно, уже мой слуховойвыбор, предпочтение, сродство”.[Цветаева, 1997. С.346]
Африканец
…Братски– да, арапски–
Да, но рабски–нет
(НО! люблюПушкина. Невошедшее.А жаль.) [Цветаева,1997. С. 445].
… Собственногослуха
Эфиоп – арап._
…где хозяин– гений.
Тягости Двора–
Шутки – посравненью
С каторгойпера…
Узы и обузы
Сердца и Двора–
Шутки — передгрузом
Птичьегопера
Мур: — Не обреченность(кто-то о П), аафриченнность.(т. е. обреченностьна Африку) [Цветаева,1997. С. 446].
“…Страстьвсякого поэтак мятежу… Кодному противвсех – и безвсех. К преступившему”[Цветаева, 1994-1995.Т. 5. С. 509] Цветаевскаялюбовь к Пушкинукак к изгою, гонимому, “негру”, распространяласьи на остальныхгонимых, всехтех, кто по различнымпричинам оказывалсяв оппозициик большинству.“Пушкину яобязана своейстрастью кмятежникам– как бы они неназывалисьи ни одевались.Ко всякомупредприятию– лишь бы былообречено”[Цветаева, 1994-1995.Т. 5. С. 510]. Эта обреченностьотносится ик жизни Цветаевой.Она впустилав свою жизнь(поэзию) стихиюнеобузданныхстрастей, попалапод чары наваждения.
Страсть –это, то чувство, которое отличаетпоэтов от обычныхлюдей, и котороеделает существованиепоэта в мире“мужей и жен”невозможным.
***
Когда-тоИраклий Андрониковуверял, чтотолько 13 днейв жизни Пушкинаостаются белымпятном дляпушкинистов: не знают они, где он был вэти дни, с кемвстречался, что делал и, главное, чтописал. ТомусвидетельствуАндрониковапочти полвека.И нынче захотелосьосведомитьсяу знатоков: уменьшилосьли для них тобелое пятно? Однозначногоответа не прозвучало.
13 дней напротяжении37 лет – пустяковейшийпустяк, не правдали? Да, но толькопо хронометражуординарнойжизни.
А однаждыон сам повелсчет на дни.Это когда кплану издания“Евгения Онегина”прибавил календарнуювыкладку – емузахотелосьузнать, скольковремени писалсяроман. Начал9 мая 1823-го в Кишиневе.Кончил 25 сентября1830-го в Болдине.Итого:
“7 лет, 4 месяца,17 дней”!
Таким плодоноснымбывало времяего жизни, чтокаждый деньпросился взятьего на учет!
А у тех, когоон одаривалсобою, у сменяющихсяпоколенийчитателей-почитателей, всегда бывалсвой счет времени“на Пушкина”, на общение сним.
Бессмертноевангельское:“Много званныхда мало избранных”.На Пушкина, какна праздникжизни и поэзии, бывали званывсе. Начинаяс первоклашек.И школьноевремя на школьногоАлександраСергеевича, которого “проходили”, всегда и всюдув России былопочти одинаковым.И это учебноеВремя нередкопревращалосьеще и в Бремя, как обычно, когда духовнаяпища становитсяпринудительной.Но для избранныхиз званыххрестоматийныйклассик легкои свободновырастал впокоряющеговечной новизной, незапрограммированного, нескончаемогоПушкина. И вмеру собственнойодаренностикаждый избранныйпрокладывалсвою тропу вПушкиниане.И обретал правосказать современникам, что есть насвете его (сегодняпошутили бы– “приватизированный”)“мой Пушкин”.
Замечательноматериализовалаэто право МаринаЦветаева. В1937 году, в злополучномгоду нашейистории, волейслучая тот годсовпал со столетиемгибели Пушкина, и цветаевскоеэссе “Мой Пушкин”оказалось какбы приуроченнымк печальнойдате. Написанноев Париже наисходе 1936 года, оно впервыеувидело светв парижских“Современныхзаписках”. Итолько черезтридцать лет, в 1967-м, удостоилосьпубликациив России в журнале“Наука и жизнь”.
До сих порпамятна тапубликация.
3 600 000 был тиражтогдашней“Науки и жизни”.Для текстаМарины Цветаевой– тираж фантастический! Ее гениальная, но труднаяпроза никогдаеще не адресоваласьмногомиллионномучитателю. Всецветаевское, напечатанноедо той поры вРоссии, Чехии, Франции, совокупнымчислом экземпляровне достигалои десятой долищедростине-литературногожурнала. Мнепосчастливилосьбыть сопричастнымтой публикации: надо было написатькороткое вступлениек ней.
Дочь Цветаевой– Аля – АриаднаСергеевна Эфрондо последнегочаса не верила, что “Мой Пушкин”появится втаком массовомжурнале безурона для текста.И не сомневалась, что усмиряющаяручка редактораили цензора“утишит” вступление, начинавшееся“слишком громко”:
“Мой Пушкин– это прозанеобычная, проза поэта.И необычайная– проза о поэзии.
Это рассказо вторжениив душу ребенкастихии стиха.И рассказ онеумолчномответном эхе, родившемсяв этой душе.Незауряднойдуше: ребенкуведь и самомупредстоялостать поэтом, да еще выдающимся, решительнонепохожим нина кого на свете.
Это проза-воспоминаниеи проза-прозрение.Проза-исповедьи проза-проповедь.А сверх всегопроза-исследование...”
Слово исповедь, пожалуй, здесьсамое важное.В исповедальности“Моего Пушкина”содержалосьпоразительноепризнание: Время “на Пушкина”, на общение сним маленькаяМарина сталаисчислять смладенчества.Может быть, оно, младенчествоодаренности, и кончилось, когда началосьто исчисление.Званая и сразуже избраннаятрехлетняядевочка увиделав спальне материкартину настене – “Дуэль”:
“Снег, черныепрутья деревец, двое черныхлюдей проводяттретьего, подмышки, к саням– а еще один, другой, спинойотходит. Уводимый– Пушкин, отходящий– Дантес… Первое, что я узналао Пушкине, это– что его убили.… Пушкин былмой первыйпоэт, и моегопервого поэта– убили.
С тех пор, да, с тех пор, какПушкина на моихглазах на картинеНаумова – убили, ежедневно, ежечасно, непрерывноубивали всемое младенчество, детство, юность– я поделиламир на поэта– и всех и выбрала– поэта, в подзащитныевыбрала поэта: защищать поэта– от всех, какбы эти все ниодевались ине назывались...”
По ее словам, оглянувшисьназад, она увидела, что в семь летстала не тольколюбить и жалетьПушкина, но истихи его понимать.В семь лет! Иневольно приходятна память пушкинские“7 лет, 4 месяца,17 дней” на созданиевеликого романа.Ну конечно, тутнет никакойпараллели ссемилетним“созреваниемПушкина” в душеудивительнойдевочки. Ноблизкие числовыесовпадениявсегда искусительны: они словно бынамекают натайную – кентаврическую– связь явнонесвязуемыхявлений. Безмистики, а простов угоду нашемувоображению! Так нам в угоду“лишний раз”связываютсядва гения русскогоискусстваслова.
Когда Цветаеваписала “МойПушкин”, еебедственнаяжизнь эмигранта-изгояшла еще и подзнаком сдвоенноготрагизма тогдашнейИстории Евразии: гитлеровскийтеррор на Западеи сталинскийтеррор в России.Под каждодневнымгнетом бытаи бытия вспоминалаона, избранная, как рано окликнулее Пушкин. Кромекартины в маминойспальне, былчерный монументна близлежащембульваре. ИназывалсяПамятник-Пушкина(через дефис).
Цветаевскийдом в Трехпрудномбыл в пяти минутахходьбы – нет, лучше детскогобега – от Памятник-Пушкина.И знаменитыйчугунный монументОпекушинагодами былучастникомдетских игруже начинавшейвсе пониматьдочери филологаи музыкантши.А потом сталметафорическимначалом размышленийверной наследницыумнейшего мужаРоссии, да притомтаких размышлений, что, к несчастью, не стареют имогли бы родитьсясегодня:
“Под памятникомПушкина росшиене будут предпочитатьбелой расы…Памятник Пушкина, опережая события– памятникпротив расизма, за равенствовсех рас, запервенствокаждой – лишьбы давала гения.Памятник Пушкинаесть живоедоказательствонизости и мертвостирасистскойтеории. Расизмдо своего зарожденияПушкиным опрокинутв самую минутуего рождения...”
Когда МаринаИвановна писалаэти строки вдни гитлеризма-сталинизма, ей оставалосьжить на светевсего пять лет.Пушкин был снею до конца.Она ведь убежденноговорила: “Да, что знаешь сдетства – знаешьна всю жизнь...”И, возможно, она тогдапредчувствовала, что этой “всейжизни” ей отпущеноуже немного.
“Оттого ли, что я маленькимребенком столькораз своею рукойписала: “Прощай, свободнаястихия!”… я всевещи своейжизни полюбилаи пролюбилапрощанием, ане встречей, разрывом, а неслиянием, нена жизнь – а насмерть”.
Невесело.Но язык большихпоэтов – кентавр: сочетаниенесочетаемого– точности смногозначностью.И не надо верить, будто ЦветаевапролюбилаПушкина толькопрощанием. Даведь и самопушкинское“Прощай, свободнаястихия!” означаловместе с тем– “здравствуй!”.И потому радовалодушу… А за шестьлет до “МоегоПушкина” Цветаеванаписала водном письме:
“Ведь Пушкинаубили, потомучто своей смертьюон никогда быне умер, жил бывечно...”
Так можнобыло написать, только пролюбивего на жизнь! И к 200-летию содня его рождениялучших словсказано небыло.
--PAGE_BREAK--
Общие мотивыв поэзии Пушкинаи Ахматовой
Имя Ахматовойне раз ставилирядом с именемПушкина. И вэтом есть нечтопарадоксальное.
Об Ахматовойзаговориликак о продолжательницепушкинскойтрадиции буквальнопосле ее первыхпоэтическихшагов. Но в тоже время ее имявсегда произносилоськак имя совершенносамостоятельного, неповторимооригинальногопоэта.
Сама Ахматова, преклонявшаясяперед именемПушкина, черпавшаядушевные силыв изучении еготворчестваи внесшая впушкинистикувесомый вклад, с некоторойнастороженностьюотносиласьк настойчивымпопыткам слишкомкатегоричногосближения ихимен. «Приглушите,- сказала онакак-то ЛьвуОзерову. — Еслиговорить обэтом, то толькокак о далеком-далекомотблеске...»
Она былавоспитана напреклоненииперед оригинальностью, охватившемв начале ХХвека все видыискусства; всякое подражаниеили заимствованиеказалось ейнедопустимыми лишь в редкихслучаях — извинительным.Ахматова жаловалась, что «ЕвгенийОнегин», «какшлагбаум», перегородилдорогу русскойпоэме и чтоуспеха удалосьдостичь лишьтем, кто умелнайти собственныйпуть.
Проблема, вызывавшаяразноречивыемнения у исследователей, усложниласьпод влияниемисторическихобстоятельств.
Постановление1946 года ЦК ВКП(б)о журналах«Звезда» и«Ленинград», полное площаднойбрани по адресуЗощенко и Ахматовой, на долгие годысделало невозможнымсерьезноеисследованиеэтой проблемы.
Насмертьперепуганнымлитературоведамсамо сопоставлениеимен Ахматовой(«барыньки, мечущейся междубудуаром имолельной»)и Пушкина — святынирусской культуры- стало казатьсянедопустимымкощунством.Такой точкизрения придерживались, например, историксоветскойлитературыА. И. Метченкои надзиравшийза состояниемсоветскойпоэзии П. С.Выходцев. Этаофициальнаяточка зрениядержаласьдовольно долго- Выходцев утверждалее и в 60-е годыв своей книге«Поэты и время», и в статьях70-х годов.
Поэтому дажев 1987 году никогоне удивляловысказывание, например, некоегоВ. Сахарова: стихи Ахматовой- «поэзия шепота», ближе всегостоящая к«холодновато-правильнымконструкциямакмеистов»,«несопоставимаяпо масштабус поэтическиммиром Пушкина»
Вплоть до20 октября 1988 года, когда решениемЦК КПСС былоофициальноотмененопостановление1946 года, поэзияАхматовой, говоря словамиА.Тарковского, оставалась«полупризнанной, как ересь». Ивсякий, ктописал о ее творчествекак о настоящемискусстве, волей или неволейдолжен былзаниматьоборонительнуюпозицию, каждыйраз зановодоказывая правоэтой поэзиина существование.
Конечно, борьба за возвращениеимени Ахматовойначалась гораздораньше — сразупосле ХХ съездаКПСС. Книга А.И. Павловского«Анна Ахматова», написаннаяименно с этойблагороднойцелью, вышлав 1966 -м, в год еесмерти, и имелаотчасти характерпобедной реляции: поэтесса достойнозавершила свойтворческийпуть, ее имяневозможновычеркнутьиз историисоветскойлитературы.
Для окончательногозакрепленияэтого тезисаА. И. Павловскийнашел эффектныйход: он заговорило любви Ахматовойк Пушкину — болеекак о влюбленности,«женскойпристрастности»,«даже ревности»
Живую Ахматовуэто могло быпокоробить.Но после еесмерти такойподход былвполне в духемифологизированногосознания эпохи.Цитаты из книгиПавловскогостали кочеватьиз одной популярнойпубликациив другую, любовьее к Пушкинуприобреласимволическийхарактер, сталазнаком чудесногоспасения грешницыот ереси модернистов- вроде историилюбви МарииМагдалины кХристу.
Вошло в обычайотмечать любыечерты сходстваАхматовой иПушкина, невдаваясь всмысл этогосходства: «Когдаже речь идето пушкинскихреминисценцияхв творчествеАхматовой,(...) то их необходимостьи естественностьтак очевидны, что любое ихистолкованиев конечномсчете кажетсямаловажным...»
Примеромтого, как в некоторыхработах понятие«пушкинскаятрадиция»превращаетсяв некую туманнуюабстракцию, единственнымощутимым качествомкоторой остаетсяположительныйзнак, можетбыть следующеевысказываниеНаума Коржавина:«Об Ахматовой(...) необходимоговорить ипотому, что, несмотря напогруженностьв „романность“своего века, по природе онапоэт скореепушкинскогосклада, чемроманного илиромантического»
Но для того, чтобы продолжитьанализ, необходимоиметь передглазами и текстахматовскогостихотворения.
1.
Мне от бабушки-татарки
Были редкостьюподарки;
И зачем якрещена,
Горько гневаласьона.
А пред смертьюподобрела
И впервыепожалела
И вздохнула:«Ах, года!
Вот и внучкамолода».
И простившинрав мой вздорный,
Завещалаперстень черный.
Так сказала:«Он по ней,
С ним ей будетвеселей».
2.
Я друзьяммоим сказала:
" Горя много, счастья мало"-
И ушла, закрывлицо;
Потерялая кольцо.
И друзья моисказали:
«Мы кольцовезде искали,
Возле моряна песке
И меж сосенна лужке».
И, догнав меняв аллее,
Тот, кто былдругих смелее,
Уговаривалменя
Подождатьдо склона дня.
Я советуудивилась
И на другарассердилась,
Что глазаего нежны:
«И зачем вымне нужны?
Только можетесмеяться,
Друг преддругом похваляться
И цветы сюданосить».
Всем велелауходить.
3.
И, придя всвою светлицу,
Застоналахищной птицей,
Повалиласьна кровать
Сотый разприпоминать:
Как за ужиномсидела,
В очи темныеглядела,
Как не ела, не пила
У дубовогостола,
Как под скатертьюузорной
Протянулаперстень черный,
Как взглянулв мое лицо
Встал и вышелна крыльцо.
…
Не придутко мне с находкой!
Далеко надбыстрой лодкой
Заалелинебеса,
Забелелипаруса.
Историясоздания ахматовскогостихотворенияизвестна хотяи не столь давно, однако не менеедостоверно.Здесь не понадобилиськропотливыеизысканиябиографов — один из участниковлюбовной драмысам поведало ней. ХудожникБорис Анреп- один из наиболееизвестныхадресатовахматовскойлюбовной лирики.Именно емуподарила онасвой черныйперстень. Общейчертой, сближающейобе истории, является мотивразлуки. В обоихслучаях разлукабыла не литературной, а настоящей.Борис Анрепуехал в Англиюи большую частьсвоей жизнипровел там. САхматовой онивновь увиделисьспустя полвекапосле расставания- срок, отличающийсяот того, что мынаходим в пушкинскойистории, но неимеющий принципиальногозначения. Вобоих случаяхсовместноесчастье былоневозможными разлука имелаокончательныйхарактер. Естьтрогательныйштрих, подчеркивающийразличие: в1964 году Анреп, встретившисьс Ахматовой, чувствовалсебя полумертвым, скованным отсмущения, потомучто перстеньу него пропалво время войны, и Анреп с ужасомждал, что Ахматоваспросит о судьбеподарка, а онне сможет ничегоответить. Различиепозволяетувидеть сходство: подаренныйперстеньвоспринималсяболее чем всерьез.
Однако всеэти штрихинапоминаютнам скорее отом, что у жителейземли обычайпри расставаниидарить любимымименно кольцаимеет давнюютрадицию иширокое распространение.Если поискатьповнимательнее, мы найдем немалопримеров, которыепозволят выйтидалеко за рамкидвух столетий, девятнадцатогои двадцатого.
Именнораспространенностьэтого обычаяне позволяетрассматриватьвторую биографическуюисторию какподражаниепервой.
Для нас существенно, что и Пушкин, и Ахматовавыступают каклирики, в основепроизведенийкоторых лежатглубоко личныепереживания, известныебиографам илитературоведам- роман с Е. К.Воронцовойу Пушкина, отношенияАхматовой сБ. Анрепом. Вобеих историяхфигурировалокольцо, подаренноеперед разлукой: Воронцовой- Пушкину, Ахматовой- Анрепу.
Необходимоотметить, чтореальные подробностиэтих отношенийне вошли врассматриваемыепроизведения, они известныблагодаряспециальнымразысканиями публикациям.Сами поэты непожелали раскрыватьчитателю ниреальные имена, ни реальныебиографическиеобстоятельства.Более того, вобоих случаяхэти обстоятельствабыли преображенымощным лирическимначалом.
Конкретныеистории, произошедшиев жизни Пушкинаи Ахматовой, имеют оченьмало общеговследствиеколоссальнойразницы междуэпохами, обстоятельствамии характерамиучастников.
Достаточноотметить хотябы несходствопричин разлуки.Влюбленногов ВоронцовуПушкина правительствонасильственноотправляетв севернуюссылку в результатеобвинения ватеизме, опирающегосяна слежку, организованнуюи осуществленнуюгенерал-губернаторомВоронцовым.Борис Анреп, испытывающийвосхищениеперед ахматовскимталантом, номало увлеченныйее женственностью, добровольнопокидает Россию- он влюблен вАнглию, в цивилизованнуюевропейскуюстрану, он нехочет зря погибнутьв дикой, варварской, как он считает, России.
Мы можемсказать, чтоличные, политическиеи историческиефакторы оченьважны в предысторииобоих произведений, однако их разницаостается читателюпрактическинезаметной, потому чтоникак не проступаетв содержании.Здесь Ахматоваостается лирикомничуть не вменьшей мере, чем Пушкин.
Штрих, сближающийих произведения, относится ктрадициямромантическойлирики. Этоосмыслениелюбовногоподарка какволшебногопредмета, превращающеедревний архетипическиймотив в устойчивыйлитературныйприем.
В обоих случаяхэтот штрихпотребовалот поэтов удаленияот реальныхобстоятельствлюбовной истории.
***
СтихотворениеПушкина, явносвязанное содесским периодомего жизни, прямона Одессу неуказывает.Более того, существовавшиетам уже в началедевятнадцатоговека чертыевропейскогогорода, «второгоокна в Европу», полностью внем отсутствуют.Место действиявообще не обозначенокак некий город, но его приметыуказывают натеплоту Югаи экзотикуВостока.
Если пониматьпервую строфубуквально, тоталисман подареннастоящейволшебницейиз далекоймусульманскойстраны. В христианскихстранах волшебствонередко связывалосьс нехристианскимиобычаями,«чернокнижием», иноземностью, инакостью.Упоминаниегарема, темынаслажденийи образа жизнимусульман здесьмогли вырастииз недавнихвоспоминанийо пребываниив Крыму. Пушкинбыл в эту порудля читателяпрежде всеголюбимым авторомромантическихпоэм, в том числеи знаменитого«Бахчисарайскогофонтана», большаячасть действиякоторогососредоточенаименно в гареме.Отсутствиемусульманскихгаремов в Одессена этом фонестановилосьсовершеннонесущественным.
Мусульманскийколорит — романтическаямотивировкаволшебства.
Однако с самимволшебствомв пушкинскомстихотворениидело обстоитне совсем просто.
Достаточновспомнить, насколькоходовым былэтот образ вевропейскойпоэзии предшествующихлет, чтобы допуститьвозможностьпростого истолкованияего как «мадригальнойблестки». Тогда«волшебница»превращаетсяв иносказательноеименованиеВоронцовой, а все стихотворениестановитсялишь слегказавуалированнымсообщениемо любовномприключениис получениемпрекрасноголюбовноготрофея.
Можно рассматриватьэти два планакак существующиев стихотворениисамостоятельно, как два слоя: внешний — волшебнаясказка, внутренний- расшифровкаконкретныхобстоятельств, за нею скрывающихся.Но при этом обаостанутсясовершенноплоскими.
Некоторыйдополнительныйсмысл в этомстихотворениимы обнаруживаемпри болеевнимательномчтении. Втораяи третья строфы, в сущности, нетолько несоответствуютканонам волшебнойсказки, но прямоих отвергают.Подарившаяталисман волшебницаперечисляетволшебныесвойства, которыхталисман неимеет. Внимательнопрочитав этотперечень, мыубеждаемся, что талисманна самом делевообще не можетбыть названволшебным: егообладательтак же беззащитенперед силамиприроды и истории, как любой другойсмертный.
Но последняястрофа все жевосстанавливаетпервоначальноепониманиеназваниястихотворения.Талисман можетсохранить"… от преступленья/, От сердечныхновых ран, / Отизмены, отзабвенья...."
Пушкин в 1827году отходитот поэтикиромантизма.Персонажистихотворения- реальные земныелюди. Они далекиот условногомира волшебнойсказки. Но онисохранилиромантическиприподнятыйстрой чувстви романтическивозвышенноепредставлениео любви. Счастливаяв любви женщинаможет одаритьне только «мигомблаженства»(излюбленнаятема анакреонтическойлирики, романтикамине отвергнутая).Чудесная силалюбви наделяетее таинственнойвластью влиятьна судьбу любимого.Любящая можетодарить егоспособностьюпротивостоятьсердечнымневзгодам, одолеватьсмертельныеопасностистихии страстей.Очарованияволшебстваи тайны не исчезлиполностью, ноперешли в сферулюбовных чувств, наделив ихзначительностью.
Фактическиперед намисмена мотивировкилирическогосюжета. Новаяпричина волшебства- не мир инакости, мусульманскогочернокнижия, а чувство, испытываемоеодним человекомк другому: «Внем таинственнаясила! / Он тебелюбовью дан».
Пушкинскаяпоэзия делаеттему любви врусской литературеодной из важнейших.Способностьк полнокровному, самоотверженноблагородномучувству станетв русской культуремерой человеческойсостоятельностиличности. Эталиния пройдети через такиешедевры пушкинскойлирики, как «Явас любил...»,«К ***», и черезроман «ЕвгенийОнегин», станетдостояниемрусской прозы, прежде всегорусского романадевятнадцатогостолетия.
***
Мусульманскийколорит в ахматовской«Сказке о черномкольце», каки в пушкинскомстихотворении, лишь косвеннымобразом связанс реальнымиобстоятельствами- не больше, чемОдесса с Крымом.
ПсевдонимАнны АндреевныГоренко — АннаАхматова,- какизвестно, былвыбран не случайно. По материнскойлинии в родубыли татары.Но девичьяфамилия еебабушки — Мотовилова; Ахматова — этодевичья фамилияпрабабушки.Однако ни содной из нихпоэтесса небыла знакомаи, конечно, немогла от нихполучать подарков.
Действиепоэмы происходитна берегу моря, естественнобыло бы предположитьКрым. Ахматованеоднократнобывала в Крыму.Некоторыестихотворениясвязаны с Бельбеком- там она гостилана даче у Анрепов.Но Бельбекнаходится нена берегу моря, а кольцо былоподарено, судяпо воспоминаниямАнрепа, в Петербурге.И уж, конечно, можно догадаться, что Анреп отбылв Англию не напарусной лодке, а на настоящемкорабле.
Таким образом, слово «сказка»здесь вполнеуместно хотябы для обозначениястепени достоверностиданной истории.Но, конечно, сказочностьздесь вполнеопределенносвязана смусульманскимколоритом: именно дляэтого сообщается, будто бы бабушка«гневалась», что героинясказки «крещена».(На самом делеслужилый дворянскийрод Ахматовыхдавным-давнопринял христианство, как и Чегодаевы, как и другиетатарские роды, перешедшиена службу крусскому царю).
Итак, маленькаяпервая частьахматовскойсказки заметносближает еепроизведениес пушкинским.Мусульманскийколорит создаетатмосферутаинственностии ожиданиеволшебства.
Первоначальныйтекст сказкипредполагалбольшее акцентированиеволшебых свойствперстня. Каки у Пушкина, они были связаныс любовью. Правда, в отличие отпушкинскогостихотворения, этот мотив уАхматовойзвучал прощеи заземленнее(" Камень в перстнепоцелую / И победуторжествую")- перстень оказывалсячем-то вродеприворотногозелья. Однаков окончательныйвариант этотмотив дарованияудачи в любвине вошел. Свойстваперстня остаютсязагадочными: " Он по ней, / Сним ей будетвеселей". Однаков таком видеперстень становится, благодарянеопределенностифункций, болеезначительными этим по-другомусближаетсяс пушкинскимобразом. Хотяи нет у Ахматовойперечисленияволшебныхсвойств, ниотрицательных, ни положительных, все же выражение«будет веселей»звучит какобещание таинственнойспособностиподарка противостоятьсердечнымневзгодам.
Впрочем, здесьнеобходимаоговорка. Вцелом дальнейшеечтение ахматовскоготекста приводитнас преже всегок осознаниюрезкого отличиямежду двумястихотворениями.Хотя у Ахматовой, как и у Пушкина, перстень даритженщина мужчине, однако у Пушкиналирическийгерой — мужчина, получившийподарок, а встихотворенииАхматовой — женщина, егоотдавшая. Впервом стихотворенииречь идет оприобретении, во втором — обутрате.
Заметим, чтороли мужчиныи женщины влюбви не совпадают.
Мужчина болеесвободен — и поотношению кдругим женщинам, и в плане существованиядругих жизненныхинтересов.Женщина традиционноориентированана любовь какна главнуюжизненнуюценность, и еепоиск любимого- поиск единственного.
Пушкинскоестихотворениеначинаетсяэпически спокойнойинтонацией, настраивающейчитателя навосприятиеистории, произошедшейв некоторомотдалении — нетолько географическом(«Там, где моревечно плещет...»), но и эмоциональном.Само событиеотносится непросто к прошедшемувремени, а, благодаряидиллическимчертам первойстрофы, кусловно-сказочномуили давно-прошедшему.
Дарительницаперстня названаволшебницей, и это сразусоздает вокругнее ореол могуществаи неуязвимости.Она «подарила»«ласкаясь»и «говорила»«ласкаясь».Дважды повторенноеобстоятельствообраза действиясоздает представлениео действии неединичном иконкретном, а многократноми обобщенном.В пушкинскомстихотворении«волшебница»- не столькогероиня, сколькофункция волшебнойсказки. В фокусесообщения неона, а ее подарок.
Героиняахматовскогостихотворенияс первых строкпредстаетвполне уязвимымсуществом. Унее нелегкийхарактер («нравмой вздорный»), который рифмуетсяс «перстнемчерным», и этосоздает дополнительныйэффект неожиданности, посколькучерный цветв европейскойкультуреассоциируетсяотнюдь не свесельем, а смрачностью, тоской, отчаяньем.Нарочитаялегкомысленностьповествовательноготона на этомфоне приобретаетоттенок романтическойиронии, долженствующейскрыть чувствообреченности.
Перстеньбыл личнымталисманомгероини, другогоу нее нет и, видимо, быть не может.То же можносказать и овозлюбленномгероини стихотворения.
Тот, комуотдан талисман, никак не охарактеризован- он вообще необозначен ниименем, ниместоимением, и его изображениедано черезединственнуюметонимию:«очи темные».
Только благодаряглаголам прошедшеговремени с мужскимиокончаниямимы вообще узнаем, что речь идето мужчине. Нокак отличаетсяэто прошедшеевремя от прошедшеговремени в пушкинскомстихотворении! Каждое действиепредстаетединственными неповторимым.Любопытно, чтоэто достигаетсяпри полномотсутствииприлагательныхи наречий, однимиинтонационнымисредствами: «Как взглянулв мое лицо, / Встали вышел на крыльцо».Ахматова, кажется, чистосердечновсе рассказала, и читательможет вполнесамоувереннозаявить, чтоотлично знает, к а к все произошло:
"… за ужиномсидела, / В очитемные глядела..."
"… не ела, непила / У дубовогостола ..."
"… под скатертьюузорной / Протянулаперстень черный..."
"… Взглянулв мое лицо, / Встали вышел на крыльцо..."
Однако самогоглавного нерассказывают: как сидела? какглядела? какпротянула? каквзглянул? каквышел? Обстоятельстваобраза действияпринципиальноотсутствуют.Это касалосьтолько двоихприсутствующих.Внешне все былоочень сдержанно.Друзья ничегоне заметилии потом долгодобросовестноискали пропажу.Так что бесполезнобыло бы и пытатьсячто-либо описать…
А между темАхматова сообщиланам несравненнобольшее количествоподробностей, чем Пушкин. Ипредоставиладогадыватьсяо еще большем…Разница обусловленаисходной позицией: героиня ахматовскогостихотворениянавсегда отдалаталисман инавсегда простиласьс любимым.Единичность, конкретностьпроисходящегоявляется важныммоментом дляпонимания всегостихотворения.Его пронизываетедва высказанная, но от этогоеще более остроощущаемая больразлуки.
Один и тотже сюжет (одарениетаинственнымталисманомвосточногопроисхождения, возможно, приносящимсчастье) превратилсяв две совершенноразличныеистории.
Мужчина-поэтрассказал отом, какое счастьебыть любимым, как волшебнощедра можетбыть любящаяженщина.
Женщина-поэтрассказалао том, как волшебницарастеряла всесвое могущество, потому что, полюбив, отдалаего любимомуи тем самымдобровольнораспростиласьс надеждой насчастье.
Кроме того, обе историирассказанысовершеннопо-разному. Вцелом формылирики за прошедшеестолетие изменилисьстоль решительно, что для комментарияэтой сторонывопроса необходимоотдельноеисследование.Отметим лишьчерту, бросающуюсяв глаза.
Формальнопушкинскоестихотворениеболее традиционнодля лирики. Онопредставляетсобою два монолога: речь счастливоговозлюбленногои речь влюбленнойволшебницы.Оба голосаобъединеныавторскойинтонацией, допускающейи некоторуюстепень эпическойотстраненностив первой, повествовательнойстрофе. Однаколирическаястихия господствуетна всех уровнях: и как бурноеэмоциональноеначало в речиволшебницы, и как завораживающийритм, и какзаклинательныеповторы окончанийкаждой строфы.
Ахматовскаясказка уже позаглавию тяготеетк эпичностив гораздо большейстепени. Правильнойразбивки настрофы нет.Неравенствочастей настолькобросается вглаза, что делаетнезаметнымиспользованиетого же размера, что и в пушкинскомстихотворении- четырехстопногоямба. Все триее части носятповествовательныйхарактер; укаждой из частейесть свой маленькийповествовательный, почти кинематографическиострый сюжет, но каждый изсюжетов развиваетповествованиев самостоятельномплане.
Первая часть- история получениякольца, вторая- история егопропажи и поисков, третья — разгадка, сообщение оподлиннойпропаже: кольцоподарено, потеряналюбовь. Двавкрапленияпрямой речиподчеркнутоантилиричны.
Но стихотворениеАхматовой — этотоже лирика.Все три частиобъединеныобразом лирическойгероини. Образэтот отчетливовосходит кпоэтике романтизма: черты инакости, исключительности, одиночества(«друзья» — лишьстатисты, хор)создают особенноострый фон дляпередачи настроениятревоги и жаждысчастья. Собственноговоря, настоящий, внутреннийсюжет стихотворения- это лирическоепереживаниеобещания иневозможностисчастья. Самозаглавие содержитне сразу улавливаемыйчитателемоксюморон.Сказка настраиваетна добрый лад.Волшебныйталисман — кольцо- создает ожиданиечуда. Но самвид кольца (оночерное) обозначаетпроблему: совместимоли с ним счастье?
В пушкинском«Талисмане»отрицание чудессверхъестественныхне перечеркиваетвозможностичуда человеческогосчастья любви.
В ахматовскомстихотворениивопрос о сверхъестественныхчудесах нерассматривается, его присутствиеможет бытьобозначенокак некаяромантическаяи поэтическаяусловность.Однако скептицизмАхматовой какбудто порожденкатастрофическимсознаниемдвадцатоговека: возможноли счастьевообще? Этотвопрос, едванамеченныйв сказочноспокойнойпервой части, остро поставленво второй иопределяетнарастаниелирическоговолнения поконтрасту снарочитолегкомысленнымтоном этойчасти. В третьейже эмоциональныйнакал достигаетпика именнов изображенииотчаяния героинии выраженииболи разлуки.План выраженияздесь, как и вомногих другихахматовскихстихотворениях, неотделим отплана изображенияи создает тотудивительныйобразно-эмоциональныйсплав, которыйбыл когда-тоназван А. Урбаномплазмой. Самоизображениегероини («застоналахищной птицей»)говорит нетолько о степениее горя, но и оее принадлежностик некоему темномуначалу, несовместимомус самим понятиемсчастья. (В самомделе, как себепредставитьсчастливуюхищную птицу?)
Однакозаключительноечетверостишиесказки написаносовершеннов иной тональности.Это возвращениеэпическойинтонацииоглушает своимспокойствиеми заставляетувидеть неожиданнуюумиротворенностьтам, где гореказалосьбеспредельным:«Не придут комне с находкой!/ Далеко надбыстрой лодкой/ Заалели небеса,/ Забелели паруса».Можно рассматриватьэту концовкукак перифрастическоесообщение отом, что любимыйуплыл далекои надолго. Можнопредположить, что подчеркнутобесстрастныйтон служитавтору средствомнамекнутьчитателю: нетолько горечьразлуки, но иужас беззащитностиперечеркиваютжизнь героининастолькорешительно, что ее отсутствиев последнихстроках поэмы- почти что знакее гибели (особенноесли обратитьвнимание напоследний год, которым Ахматоваобозначилаработу надсказкой).
Однако независимоот этого существенноследующее.Последние тристроки резкоменяют планизображения.На протяжениивсей сказкимы видели мирглазами героини.Последнюю жекартину онавидеть глазамине может. Этото, что можетувидеть самгерой, получившийзагадочныйперстень иотправившийсясвоим путем.Но посколькуповествованиеидет все-такиот лица героини, читатель понимает, что и лодкалюбимого, и еепаруса, и небонад ними предстаютее мысленномувзору. Он увезне только талисман.С ним теперьвсегда ее любовь, которая должнаего беречь иохранять.
Таким образом, концовка неожиданновновь возвращаетнас к пушкинскомустихотворению.Ведь его волшебницатоже знала опредстоящейним вместо нее, и последняястрока — «сохранитмой талисман»- так же, как иу Ахматовой, растворяетволшебницув ее даре.
Эта нотаблагороднойсамоотверженностиу Пушкина былавыражена в егознаменитыхстроках «Я васлюбил так искренно, так нежно, / Какдай вам Боглюбимой бытьдругим». Сумелаее выразитьи Ахматова.Несмотря навидимое усилениеплана изображения, ее лирика непревратиласьв роман, онаосталась лирикой.Выразила она, несмотря наглубоко индивидуальныйхарактер собственныхпереживаний, тот же тип чувства, который ввелв русскую культуруПушкин.
Представляетсяважным, что длявыражения этогообраза чувстваАхматова использовалатот же сюжетныймотив, которыймы увидели ив одном из пушкинскихпроизведений- мотив волшебногоперстня-талисманавосточногопроисхождения.
Не менеепримечательно, что этот сюжетныймотив, в широкомкультурномконтекстенесущий отпечатокархаическихверований, уходящих корнямив первобытныйфетишизм ипримитивнуюмагию, в данномслучае претерпелсущественнуютрансформацию.
СозданныйПушкиным образлюбовноготалисманаполучил совершенноновый оттенокзначения. Этотобраз вкупес другими егосозданиямиопределилсвоеобразиерусской культурынастолькоотчетливо, что, возможно, здесьуместна постановкавопроса оприобретенииим качествархетипа.Литературныйэнциклопедическийсловарь определяетэто понятиекак «неосознанновоспринятыеи трансформированныемотивы» и выводитиз греческого«archetypon» — первообраз, модель. Пожалуй, можно утверждать, что созданныйПушкиным образпревратилсядля Ахматовойименно в своеобразнуюмодель, соединяющуюпланы изображенияи выражениялюбовногочувства
Ахматоване ставиласвоей цельюподражаниеПушкину. Онасоздала оригинальноелирическоепроизведение, выразившееи отразившееее индивидуальныепереживания, с самостоятельнойлексикой, своеобразнойкомпозицией, неповторимойобразностьюи интонацией.Однако пушкинскоестихотворение«Талисман»проступаетсквозь «Сказкуо черном кольце»как архетип, определяющийи характерлюбовногочувства, и способего культурноговоплощения.
Литература
Михайлов И. Опыты М. Цветаевой // Звезда. 1967. №7.
М. Цветаева. Неизданное. Сводные тетради. М., 1997.
Цветаева М. И. Собр. соч. В 7 т. М., 1994-1995. Т. 5.
Жирмунский В. М. Творчество Анны Ахматовой. Л.,1973.
Сахаров В. Традиции Пушкина и русская советская литература. // Наш современник, 1987. № 3.
Коржавин Н. Анна Ахматова и «серебряный век»// Новый мир, 1989. №7
Шишман С. «Талисман „ Пушкина.// Брега Тавриды. √ 1994. № 6.